На долю секунды я была склонна отказаться, освободиться от Джорса Косгро. Мои старые подозрения пробудились вновь. Но наконец я протянула руку, и он твердо сжал ее.
Если бы кто-нибудь видел, как мы шли по дороге, странную картину он бы узрел. Чтобы ступать только по светящимся кирпичам, я двигалась странным зигзагом, иногда вперед, иногда — если было нужно — назад. Я старалась изгнать из своего мозга все, кроме Оомарка, каким я видела его в последний раз — убегающим от меня из-за того, что я держала ветку.
Моя возвратно-поступательная тропа увела нас от места, где мы впервые вступили на вымощенную дорогу. Теперь, когда туман рассеялся, я видела, что дорога резко обрывалась всего в нескольких метрах от того места, где я остановилась, чтобы изучить оставшиеся кирпичи. Пока что мы ничего не добились, и я уже собиралась отказаться от этой идеи и потребовать, чтобы Косгро поменял маршрут.
— Думай о мальчике! — Вполне возможно, он читал мои мысли и подстегивал меня снова сконцентрироваться.
И снова я послушно вызвала лицо Оомарка в памяти и прошла три последних шага по вымощенной дорожке, таща за собой Косгро как на буксире. Потом, казалось, я побежала, но и земля подо мной тоже двигалась, так что мне пришлось прибавить скорости, чтобы удержаться на ногах. С обеих сторон что-то жужжало и расплывалось, будто от нашей скорости страна, по которой мы перемещались, затуманивалась.
Потом я упала, или, скорее почувствовала, будто меня отшвырнули с движущейся дороги, так что я довольно сильно ударилась о какую-то твердую поверхность и пару секунд лежала, тяжело дыша, пока не смогла сесть и осмотреться. Я услышала стон и оглянулась.
Косгро лежал чуть поодаль; его руки прижимались к ране на груди, будто его скрутило от боли. Потом, напрягшись изо всех сил, он сел, так что мы сидели бок о бок, стараясь разглядеть, куда забросил нас это странный вид путешествия.
От места нашей посадки простиралась широкая полоса зеленого покатого склона. Луг был богат зеленью, но более темных колец на нем не было заметно. Зато были бледные цветы, белые и кремовые, и кусты, отяжеленные теми золотистыми ягодами, которыми так наслаждался Оомарк. И вокруг каждого куста собрались летающие и прыгающие существа.
Неподалеку передвигались существа побольше; они или угощались фруктовым изобилием, или лежали в траве. Оомарк? Может, это Оомарк? Или это? Или это?
С такого расстояния они для меня были почти одинаковыми. Все они ходили на раздвоенных копытах, были волосатыми и с рогами, как и мальчик. Только когда двое двигались рядом, можно было различить очень маленькую разницу в росте. Я не могла отличить одного от другого. Если позвать — придет ли Оомарк?
Трое из них, похоже, играли, перекидывая друг другу предмет округлой формы. Другой ласкал маленькое животное, теребя и приглаживая его шерсть. Ни на одном не было клочков одежды, которые все еще носил Оомарк, когда покинул меня. Но помня, как легко он отбросил ботинки и верхний пиджак, я не могла рассчитывать, что он не выбросил и остальную свою одежду из другого мира.
— Отличишь его? — допытывался Косгро.
— Нет. Могу позвать.
— Нет! — он не скрывал эмоций. — Мудро будет не привлекать больше внимания, чем нужно.
— Они… они ведь не Темные?
— Нет, они из фольков, но очень молодые. Все они страшные проказники и ничем тебе не помогут. Как раз наоборот. Так что лучше постарайся узнать мальчика потише.
— Но они все одинаковые! Разве что, кажется, некоторые чуть повыше других. Это все равно что ожидать, что я выберу одну песчинку из кучи песка. — Я сосчитала. Их было десять, и я не видела различий.
— Это, конечно, представляет собой проблему, — согласился Косгро. — Было ли что-нибудь, к чему он был очень привязан и о чем ты можешь заговорить сейчас, чтобы привлечь его внимание? Если есть, то мы можем подойти поближе. Тогда ты сможешь обронить нужное словцо и ждать реакции. Остальные постараются его спрятать, но, может, из-за твоей речи он как-то выдаст себя.
— Бартаре? Я могла бы заговорить о ней…
Косгро покачал головой.
— Она связана с событиями этого мира и в том, что касается тебя. И может, они о ней знают. И могут симулировать ответную реакцию, чтобы ввести нас в заблуждение.
— Ты, похоже, много о них знаешь…
— Да. Когда я впервые попал сюда, именно они украли мою еду, когда я застрял в болотной трясине. Они отбежали, так что я не мог их догнать, и, разодрав мою сумку, разбросали все, что в ней было. Когда я все-таки выбрался, то шел за ними по следу, пока не узнал, что гнев привлекает Темных. И я открыл, что должен контролировать свои эмоции, чтобы защищаться. Эти существа меняются каждую минуту, и поступки их тоже не бывают последовательными долго. Думаю, все они — дети, которых набирали из других миров и разных веков…
— Веков? Но ведь они не могли прожить так…
Он развернулся и смотрел мне прямо в лицо.
— Кроме убийств Темных, которые все же происходят время от времени, смерти здесь нет.
В галактике есть расы, продолжительность жизни которых неизмеримо больше, чем моего вида — к примеру, закатане. Но даже они знают смерть. Место, где нет естественной смерти, так никогда и не нашли, хотя оно и существует в легендах и мифах многих народов.
— Ты знаешь что-нибудь, что заинтересует Оомарка — ну, имя или что-то в этом роде? — Он вернул меня к более неотложным делам.
Я думала: имя его матери? Или отца? Не уверена. Может, какого-нибудь друга с Дилана? И тут меня осенило — Гриффи, из-за которого он был так потрясен!
— Могу попробовать…
— Времени у тебя будет немного, — прокомментировал он. — Они такую скорость могут показать, что, если убегут, мы не сможем найти их снова.
Можно было обойтись и без предупреждения, от которого я только еще больше занервничала. Теперь они смотрели на нас, и я боялась, что они развернутся и удерут. Поэтому стала действовать быстро, смотря в траву, будто ища в ней что-то; вытянув руку, я позвала:
— Гриффи, пошли! Гриффи! Гриффи!
Я не решалась поднять глаза и посмотреть, произвела ли я впечатление на группу передо мной. Вместо этого я добавила фразу, которая, я надеялась, станет кульминацией моего представления.
— Гриффи? Он должен быть где-то здесь! Помоги найти его — Гриффи!
— Гриффи! — В этот раз звала не я. Голос был моложе, резче. — Гриффи, сюда! Где… где же он?
Одна из этих копытных фигур отделилась от остальных и бросилась ко мне. Двое других рванули, будто чтобы помешать собрату. Но они сразу же свернули в сторону и бросились в стороны, как только Косгро поймал бежавшего ко мне, который немедленно стал вырываться. Потом остальные сорвались с места и побежали. И неслись они с такой удивительной скоростью, что, конечно же, мне их никогда не догнать.
С некоторым напряжением Косгро справился со своим пленником. Тяжело дыша, он стоял, держа Оомарка, а копыта мальчика лягали и вскапывали землю.
Когда я подошла к ним, Оомарк пронзительно закричал:
— Пусти, пусти! Ты наврала! Гриффи здесь нет! Пусти! Я позову Бартаре! А она возьмет с собой Леди, и ты пожалеешь — так пожалеешь! — Он снова был маленьким мальчиком. В своей ярости он потерял ту необычность речи, которая пришла к нему вместе с переменами во внешности.
— Давай, Оомарк, зови Бартаре. Если ты ее позовешь, я только благодарна буду…
Он перестал бороться так резко, что у меня зародились подозрения. Я надеялась, что и у Косгро тоже, и он не ослабит хватку.
— Ты не хочешь ее видеть. Она заставит тебя страшно пожалеть… Она и Леди… Они знают много вещей, от которых людям плохо. Вот увидишь!
— Я хочу увидеть Бартаре. И думаю, ты знаешь, где она. Ты говорил, что знаешь — ты меня к ней вел.
— Там не мое место. А здесь есть свободные фольки — теперь они мой народ. Пусти меня к ним. — Он стоял спокойно, и теперь был готов скорее выпрашивать свободу, чем драться за нее. Только вот в его взгляде, который он не отводил от меня, мерцала хитрость, обещавшая, что нам же будет хуже, если мы ему поверим. Вся его компания, с которой он был, уже исчезла из виду.
— Оомарк, ты не из этого мира, — начала я, и Косгро покачал головой. Я подумала, он имеет в виду, что этим доводом мальчика не убедить. Конечно нет, но может, сработает гнев…
— Мне не верится, что ты действительно знаешь, где Бартаре. Ты только говорил так. Если б знал, ты б это доказал…
Если он откажется сотрудничать, я не знала, что нам делать. Может, мы и могли держать его пленником, но заставить его вести нас — нет. А если он и согласится вести нас добровольно, то откуда нам знать, ведет ли он нас правильно?
— Пожалеешь, пожалеешь!
— Очень хорошо. Пожалею. Но нам надо увидеться с Бартаре.
— Она с Леди. Мне не нравится Леди. Не хочу туда идти…
Возможно, его неприязнь к спутнице Бартаре из ее мечты была настолько сильной, что его невозможно убедить. Я могла только не оставлять попыток.
— Ты хочешь быть свободным и играть со своими друзьями. Отведи нас к Бартаре. Потом, если все еще захочешь, пойдешь к друзьям. А пока будешь с нами.
Наверное, в этом лохматом мальчике существовало еще достаточно того старого Оомарка, чтобы почувствовать вес авторитета взрослого, и по привычке он отозвался на него.
— Хорошо. В любом случае, мне не придется беспокоиться о тебе — или о тебе — после того, как вас увидит Леди.
— Идем, — сказала я.
Оомарк усмехнулся.
— Мне же лучше. Увижу ваш конец. — И в его тоне было больше, чем просто детская угроза. Как раньше с Бартаре, я уловила, что он погрузился в знание, недоступное ни одному ребенку.
И снова эта чуждая его часть господствовала над человеческой.
Он оглядел Косгро — сверху вниз, справа налево.
— Можешь отпустить меня, Между, — сказал он приказным тоном. — Я не убегу от тебя. Желаешь, чтобы я поклялся Листом и Дерном?
Косгро отступил.
— Я принимаю твое обещание.
— Если вы все-таки идете, так пошли. — Начав путь, Оомарк сгорал от нетерпения, оглядываясь на нас обоих.
Мы последовали за ним. Он шел впереди, и нам пришлось разогнаться до его рыси. Когда мы проходили среди кустов, с которых свисали ягоды, послышался резкий шум. Куски мягкой земли, смешанные с раздавленными ягодами, полетели в нас словно ниоткуда, забрызгивая соком — пока Оомарк не поднял руку и не прикрикнул на них. После этого все прекратилось, а его собратья, которые, наверное, планировали засаду, оставили нас в покое. Когда я разок обернулась, то увидела, что они не бросили Оомарка, а сбились в компактную группу и шли следом за нами.
В том, что мы продвигались к одной из величайших опасностей этого мира, я нисколько не сомневалась. И поведение Косгро ни в малейшей мере не смягчало моих дурных предчувствий. Он все время смотрел по сторонам, словно ожидая нападения. Друзья Оомарка так затаились в тылу, что наполовину растворились в тумане.
— Еще далеко? — спросила я, наконец.
Оомарк одарил меня одним из своих хитрых взглядов.
— Далеко ли? Если вы не нужны Бартаре, это может быть в два раза дальше. — Бессмыслица для меня, казалось, оказалась вполне вразумительной для Косгро, потому что он сразу же резко остановился. Оомарк развернулся.
— Чего вы ждете? Вы хотите увидеться с Бартаре. Если хотите с ней увидеться, пошли!
— Только если поведешь нас не через долину, — возразил Косгро.
И снова я ничего не понимала. Но я не возражала: пусть спорит, раз уж заспорил.
Оомарк переминался с копыта на копыто в танце нетерпения.
— Я времени даром тратить не буду. Пошли — или отпускайте меня!
— Только не долиной.
Оомарк ответил на это вспышкой ярости:
— Да что ты знаешь о дорогах? Туда, обратно, долиной, напрямую? Ты один из Между! Ты ничтожнее, чем то, что здесь закопано! — Его копыто ковырнуло ком земли, который, отлетев, попал Косгро по колену. — Между! — Оомарк загикал, превратив это слово оскорблением.
— Только не долиной, — в третий раз сказал Косгро, тихим и невозмутимым тоном. В нем звучал авторитет того, кто привык, что ему повинуются, и ожидает, что его снова беспрекословно послушаются. Голова Оомарка поникла, будто он не в силах был дольше выдерживать пристальный взгляд другого. Он подбросил еще один комок земли, но, если он и задумывал попасть им в Косгро, то промахнулся.
— Хорошо! — закричал он наконец. — Поведу вас окольным путем!
— Так-то лучше. — И снова спокойный ответ Косгро возымел свое действие. Я видела, что эта его победа вернула Оомарка ближе к его человеческой сущности. А с Оомарком-мальчиком нам было легче справиться.
Он подошел и протянул одну руку Косгро, который взялся за нее, а Косгро взял мою руку. Когда мы были связаны таким образом, Оомарк пошел дальше. Но в этот раз он не шел рысью напрямую как в прошлый раз, а скорее вилял туда — сюда в траве, доходившей до щиколотки. Это напомнило мне, как я шла с кирпича на кирпич по дороге, которая, казалось бы, никуда не вела. Здесь не было узора, по которому можно было бы идти.
Так и мы преодолевали этот изнуряющий путь, который, казалось, не вел нас к цели, а был какой-то бессмысленной игрой. И все-таки, раз Оомарк согласился на это только под давлением Косгро, я знала — это было важно.
Я так была занята, наблюдая за извилистыми перемещениями этих двоих, что обращала мало внимания на что-либо еще. Но через некоторое время увидела, что трава становится не такой густой. Появились длинные полоски серебристого песка, усыпанные крапинками огня, хотя крапинки были зелеными, а не красными. Они становились все гуще и гуще, пока песок не стал пылью драгоценных камней.
Когда травы уже больше не было — только этот драгоценный песок — из тумана стали выступать высокие предметы. Сначала мне подумалось, что это были гигантские деревья, потом я разглядела, что это были колонны из ограненного кристалла, молочно-белые или прохладно зеленые. Это были башни, украшенные резьбой. То есть, такими они казались, когда мы были еще прилично далеко от них. Но чем ближе мы подходили, чем меньше они такими выглядели; вместо них показались просто огромные обветшалые колонны. А все-таки вдалеке неизменно маячил облик башен, башен и башен.
Совсем вблизи иллюзия исчезала, и у подножия этих колонн было множество извивающихся дорожек. И, пытаясь пройти по ним, путник терялся, чувствовал себя ничтожным.
Даже здесь Оомарк не шел прямо, а вилял по одной из этих дорожек из стороны в сторону. Дважды он сделал полный круг, будто начиная заново. И все-таки каким-то образом вел нас глубже в лабиринт. Мне становилось все страшнее — я думала, что мы можем наткнуться на нечто подобное тому, что я встретила в холмах. Наверное, холмы тоже когда-то были такими, только колонны разрушились.
Впечатление, что это был город, продолжало нарастать; правда, это был город без единого жителя на улице, без единой головы, высунутой из окна, без единого намека, что кроме нас здесь двигалось еще что-то живое.
Во мне все возрастало желание крикнуть, узнать, одни ли мы здесь. Но царила наводящая ужас тишина. И единственное, что я слышала, это шепот Оомарка: может, он повторял слова монотонного песнопения. Наверное, так он и делал с того самого момента, как начал этот странный метод продвижения вперед. Я просто не заметила этого раньше.
Он остановился, да так резко, что Косгро налетел на него, а я, в свою очередь, на широкое плечо своего спутника. Перед нами был город, по бокам — колонны, и больше ничего. Оомарк снова усмехался, той неприятной, недетской гримасой, которая родилась не от доброй воли.
— Тут стена, — сообщил он.
Ничего такого я не видела. Косгро отпустил меня, хотя продолжал держать Оомарка, и вытянул вперед руку. Очевидно было, что его пальцы ткнулись в невидимую поверхность. Он провел рукой вверх и вниз, исследуя ее.
Оомарк попытался освободиться.
— Тут стена, — повторил он. — Путь туда, путь обратно не может вас провести. Я сделал все, что мог. Отпустите меня!
— Мы не дошли до Бартаре, — заметила я.
Он бросил в мою сторону сердитый взгляд, не скрывая враждебности.
— Не получится. Я не из Великих. Я не могу пройти через это.
— Да, не можешь, — согласился Косгро. Я была в смятении, не только потому, что он согласился, но и потому, что вдруг осознала, что то, что я должна была делать, стало зависеть от него, может даже слишком сильно — почти угрожающе.
— Мы не можем, но, наверное, может она. — Косгро чуть пододвинулся, так чтобы я стала прямо перед невидимой преградой. — Попробуй заметус.
Глава 12
Если бы кто-нибудь видел, как мы шли по дороге, странную картину он бы узрел. Чтобы ступать только по светящимся кирпичам, я двигалась странным зигзагом, иногда вперед, иногда — если было нужно — назад. Я старалась изгнать из своего мозга все, кроме Оомарка, каким я видела его в последний раз — убегающим от меня из-за того, что я держала ветку.
Моя возвратно-поступательная тропа увела нас от места, где мы впервые вступили на вымощенную дорогу. Теперь, когда туман рассеялся, я видела, что дорога резко обрывалась всего в нескольких метрах от того места, где я остановилась, чтобы изучить оставшиеся кирпичи. Пока что мы ничего не добились, и я уже собиралась отказаться от этой идеи и потребовать, чтобы Косгро поменял маршрут.
— Думай о мальчике! — Вполне возможно, он читал мои мысли и подстегивал меня снова сконцентрироваться.
И снова я послушно вызвала лицо Оомарка в памяти и прошла три последних шага по вымощенной дорожке, таща за собой Косгро как на буксире. Потом, казалось, я побежала, но и земля подо мной тоже двигалась, так что мне пришлось прибавить скорости, чтобы удержаться на ногах. С обеих сторон что-то жужжало и расплывалось, будто от нашей скорости страна, по которой мы перемещались, затуманивалась.
Потом я упала, или, скорее почувствовала, будто меня отшвырнули с движущейся дороги, так что я довольно сильно ударилась о какую-то твердую поверхность и пару секунд лежала, тяжело дыша, пока не смогла сесть и осмотреться. Я услышала стон и оглянулась.
Косгро лежал чуть поодаль; его руки прижимались к ране на груди, будто его скрутило от боли. Потом, напрягшись изо всех сил, он сел, так что мы сидели бок о бок, стараясь разглядеть, куда забросил нас это странный вид путешествия.
От места нашей посадки простиралась широкая полоса зеленого покатого склона. Луг был богат зеленью, но более темных колец на нем не было заметно. Зато были бледные цветы, белые и кремовые, и кусты, отяжеленные теми золотистыми ягодами, которыми так наслаждался Оомарк. И вокруг каждого куста собрались летающие и прыгающие существа.
Неподалеку передвигались существа побольше; они или угощались фруктовым изобилием, или лежали в траве. Оомарк? Может, это Оомарк? Или это? Или это?
С такого расстояния они для меня были почти одинаковыми. Все они ходили на раздвоенных копытах, были волосатыми и с рогами, как и мальчик. Только когда двое двигались рядом, можно было различить очень маленькую разницу в росте. Я не могла отличить одного от другого. Если позвать — придет ли Оомарк?
Трое из них, похоже, играли, перекидывая друг другу предмет округлой формы. Другой ласкал маленькое животное, теребя и приглаживая его шерсть. Ни на одном не было клочков одежды, которые все еще носил Оомарк, когда покинул меня. Но помня, как легко он отбросил ботинки и верхний пиджак, я не могла рассчитывать, что он не выбросил и остальную свою одежду из другого мира.
— Отличишь его? — допытывался Косгро.
— Нет. Могу позвать.
— Нет! — он не скрывал эмоций. — Мудро будет не привлекать больше внимания, чем нужно.
— Они… они ведь не Темные?
— Нет, они из фольков, но очень молодые. Все они страшные проказники и ничем тебе не помогут. Как раз наоборот. Так что лучше постарайся узнать мальчика потише.
— Но они все одинаковые! Разве что, кажется, некоторые чуть повыше других. Это все равно что ожидать, что я выберу одну песчинку из кучи песка. — Я сосчитала. Их было десять, и я не видела различий.
— Это, конечно, представляет собой проблему, — согласился Косгро. — Было ли что-нибудь, к чему он был очень привязан и о чем ты можешь заговорить сейчас, чтобы привлечь его внимание? Если есть, то мы можем подойти поближе. Тогда ты сможешь обронить нужное словцо и ждать реакции. Остальные постараются его спрятать, но, может, из-за твоей речи он как-то выдаст себя.
— Бартаре? Я могла бы заговорить о ней…
Косгро покачал головой.
— Она связана с событиями этого мира и в том, что касается тебя. И может, они о ней знают. И могут симулировать ответную реакцию, чтобы ввести нас в заблуждение.
— Ты, похоже, много о них знаешь…
— Да. Когда я впервые попал сюда, именно они украли мою еду, когда я застрял в болотной трясине. Они отбежали, так что я не мог их догнать, и, разодрав мою сумку, разбросали все, что в ней было. Когда я все-таки выбрался, то шел за ними по следу, пока не узнал, что гнев привлекает Темных. И я открыл, что должен контролировать свои эмоции, чтобы защищаться. Эти существа меняются каждую минуту, и поступки их тоже не бывают последовательными долго. Думаю, все они — дети, которых набирали из других миров и разных веков…
— Веков? Но ведь они не могли прожить так…
Он развернулся и смотрел мне прямо в лицо.
— Кроме убийств Темных, которые все же происходят время от времени, смерти здесь нет.
В галактике есть расы, продолжительность жизни которых неизмеримо больше, чем моего вида — к примеру, закатане. Но даже они знают смерть. Место, где нет естественной смерти, так никогда и не нашли, хотя оно и существует в легендах и мифах многих народов.
— Ты знаешь что-нибудь, что заинтересует Оомарка — ну, имя или что-то в этом роде? — Он вернул меня к более неотложным делам.
Я думала: имя его матери? Или отца? Не уверена. Может, какого-нибудь друга с Дилана? И тут меня осенило — Гриффи, из-за которого он был так потрясен!
— Могу попробовать…
— Времени у тебя будет немного, — прокомментировал он. — Они такую скорость могут показать, что, если убегут, мы не сможем найти их снова.
Можно было обойтись и без предупреждения, от которого я только еще больше занервничала. Теперь они смотрели на нас, и я боялась, что они развернутся и удерут. Поэтому стала действовать быстро, смотря в траву, будто ища в ней что-то; вытянув руку, я позвала:
— Гриффи, пошли! Гриффи! Гриффи!
Я не решалась поднять глаза и посмотреть, произвела ли я впечатление на группу передо мной. Вместо этого я добавила фразу, которая, я надеялась, станет кульминацией моего представления.
— Гриффи? Он должен быть где-то здесь! Помоги найти его — Гриффи!
— Гриффи! — В этот раз звала не я. Голос был моложе, резче. — Гриффи, сюда! Где… где же он?
Одна из этих копытных фигур отделилась от остальных и бросилась ко мне. Двое других рванули, будто чтобы помешать собрату. Но они сразу же свернули в сторону и бросились в стороны, как только Косгро поймал бежавшего ко мне, который немедленно стал вырываться. Потом остальные сорвались с места и побежали. И неслись они с такой удивительной скоростью, что, конечно же, мне их никогда не догнать.
С некоторым напряжением Косгро справился со своим пленником. Тяжело дыша, он стоял, держа Оомарка, а копыта мальчика лягали и вскапывали землю.
Когда я подошла к ним, Оомарк пронзительно закричал:
— Пусти, пусти! Ты наврала! Гриффи здесь нет! Пусти! Я позову Бартаре! А она возьмет с собой Леди, и ты пожалеешь — так пожалеешь! — Он снова был маленьким мальчиком. В своей ярости он потерял ту необычность речи, которая пришла к нему вместе с переменами во внешности.
— Давай, Оомарк, зови Бартаре. Если ты ее позовешь, я только благодарна буду…
Он перестал бороться так резко, что у меня зародились подозрения. Я надеялась, что и у Косгро тоже, и он не ослабит хватку.
— Ты не хочешь ее видеть. Она заставит тебя страшно пожалеть… Она и Леди… Они знают много вещей, от которых людям плохо. Вот увидишь!
— Я хочу увидеть Бартаре. И думаю, ты знаешь, где она. Ты говорил, что знаешь — ты меня к ней вел.
— Там не мое место. А здесь есть свободные фольки — теперь они мой народ. Пусти меня к ним. — Он стоял спокойно, и теперь был готов скорее выпрашивать свободу, чем драться за нее. Только вот в его взгляде, который он не отводил от меня, мерцала хитрость, обещавшая, что нам же будет хуже, если мы ему поверим. Вся его компания, с которой он был, уже исчезла из виду.
— Оомарк, ты не из этого мира, — начала я, и Косгро покачал головой. Я подумала, он имеет в виду, что этим доводом мальчика не убедить. Конечно нет, но может, сработает гнев…
— Мне не верится, что ты действительно знаешь, где Бартаре. Ты только говорил так. Если б знал, ты б это доказал…
Если он откажется сотрудничать, я не знала, что нам делать. Может, мы и могли держать его пленником, но заставить его вести нас — нет. А если он и согласится вести нас добровольно, то откуда нам знать, ведет ли он нас правильно?
— Пожалеешь, пожалеешь!
— Очень хорошо. Пожалею. Но нам надо увидеться с Бартаре.
— Она с Леди. Мне не нравится Леди. Не хочу туда идти…
Возможно, его неприязнь к спутнице Бартаре из ее мечты была настолько сильной, что его невозможно убедить. Я могла только не оставлять попыток.
— Ты хочешь быть свободным и играть со своими друзьями. Отведи нас к Бартаре. Потом, если все еще захочешь, пойдешь к друзьям. А пока будешь с нами.
Наверное, в этом лохматом мальчике существовало еще достаточно того старого Оомарка, чтобы почувствовать вес авторитета взрослого, и по привычке он отозвался на него.
— Хорошо. В любом случае, мне не придется беспокоиться о тебе — или о тебе — после того, как вас увидит Леди.
— Идем, — сказала я.
Оомарк усмехнулся.
— Мне же лучше. Увижу ваш конец. — И в его тоне было больше, чем просто детская угроза. Как раньше с Бартаре, я уловила, что он погрузился в знание, недоступное ни одному ребенку.
И снова эта чуждая его часть господствовала над человеческой.
Он оглядел Косгро — сверху вниз, справа налево.
— Можешь отпустить меня, Между, — сказал он приказным тоном. — Я не убегу от тебя. Желаешь, чтобы я поклялся Листом и Дерном?
Косгро отступил.
— Я принимаю твое обещание.
— Если вы все-таки идете, так пошли. — Начав путь, Оомарк сгорал от нетерпения, оглядываясь на нас обоих.
Мы последовали за ним. Он шел впереди, и нам пришлось разогнаться до его рыси. Когда мы проходили среди кустов, с которых свисали ягоды, послышался резкий шум. Куски мягкой земли, смешанные с раздавленными ягодами, полетели в нас словно ниоткуда, забрызгивая соком — пока Оомарк не поднял руку и не прикрикнул на них. После этого все прекратилось, а его собратья, которые, наверное, планировали засаду, оставили нас в покое. Когда я разок обернулась, то увидела, что они не бросили Оомарка, а сбились в компактную группу и шли следом за нами.
В том, что мы продвигались к одной из величайших опасностей этого мира, я нисколько не сомневалась. И поведение Косгро ни в малейшей мере не смягчало моих дурных предчувствий. Он все время смотрел по сторонам, словно ожидая нападения. Друзья Оомарка так затаились в тылу, что наполовину растворились в тумане.
— Еще далеко? — спросила я, наконец.
Оомарк одарил меня одним из своих хитрых взглядов.
— Далеко ли? Если вы не нужны Бартаре, это может быть в два раза дальше. — Бессмыслица для меня, казалось, оказалась вполне вразумительной для Косгро, потому что он сразу же резко остановился. Оомарк развернулся.
— Чего вы ждете? Вы хотите увидеться с Бартаре. Если хотите с ней увидеться, пошли!
— Только если поведешь нас не через долину, — возразил Косгро.
И снова я ничего не понимала. Но я не возражала: пусть спорит, раз уж заспорил.
Оомарк переминался с копыта на копыто в танце нетерпения.
— Я времени даром тратить не буду. Пошли — или отпускайте меня!
— Только не долиной.
Оомарк ответил на это вспышкой ярости:
— Да что ты знаешь о дорогах? Туда, обратно, долиной, напрямую? Ты один из Между! Ты ничтожнее, чем то, что здесь закопано! — Его копыто ковырнуло ком земли, который, отлетев, попал Косгро по колену. — Между! — Оомарк загикал, превратив это слово оскорблением.
— Только не долиной, — в третий раз сказал Косгро, тихим и невозмутимым тоном. В нем звучал авторитет того, кто привык, что ему повинуются, и ожидает, что его снова беспрекословно послушаются. Голова Оомарка поникла, будто он не в силах был дольше выдерживать пристальный взгляд другого. Он подбросил еще один комок земли, но, если он и задумывал попасть им в Косгро, то промахнулся.
— Хорошо! — закричал он наконец. — Поведу вас окольным путем!
— Так-то лучше. — И снова спокойный ответ Косгро возымел свое действие. Я видела, что эта его победа вернула Оомарка ближе к его человеческой сущности. А с Оомарком-мальчиком нам было легче справиться.
Он подошел и протянул одну руку Косгро, который взялся за нее, а Косгро взял мою руку. Когда мы были связаны таким образом, Оомарк пошел дальше. Но в этот раз он не шел рысью напрямую как в прошлый раз, а скорее вилял туда — сюда в траве, доходившей до щиколотки. Это напомнило мне, как я шла с кирпича на кирпич по дороге, которая, казалось бы, никуда не вела. Здесь не было узора, по которому можно было бы идти.
Так и мы преодолевали этот изнуряющий путь, который, казалось, не вел нас к цели, а был какой-то бессмысленной игрой. И все-таки, раз Оомарк согласился на это только под давлением Косгро, я знала — это было важно.
Я так была занята, наблюдая за извилистыми перемещениями этих двоих, что обращала мало внимания на что-либо еще. Но через некоторое время увидела, что трава становится не такой густой. Появились длинные полоски серебристого песка, усыпанные крапинками огня, хотя крапинки были зелеными, а не красными. Они становились все гуще и гуще, пока песок не стал пылью драгоценных камней.
Когда травы уже больше не было — только этот драгоценный песок — из тумана стали выступать высокие предметы. Сначала мне подумалось, что это были гигантские деревья, потом я разглядела, что это были колонны из ограненного кристалла, молочно-белые или прохладно зеленые. Это были башни, украшенные резьбой. То есть, такими они казались, когда мы были еще прилично далеко от них. Но чем ближе мы подходили, чем меньше они такими выглядели; вместо них показались просто огромные обветшалые колонны. А все-таки вдалеке неизменно маячил облик башен, башен и башен.
Совсем вблизи иллюзия исчезала, и у подножия этих колонн было множество извивающихся дорожек. И, пытаясь пройти по ним, путник терялся, чувствовал себя ничтожным.
Даже здесь Оомарк не шел прямо, а вилял по одной из этих дорожек из стороны в сторону. Дважды он сделал полный круг, будто начиная заново. И все-таки каким-то образом вел нас глубже в лабиринт. Мне становилось все страшнее — я думала, что мы можем наткнуться на нечто подобное тому, что я встретила в холмах. Наверное, холмы тоже когда-то были такими, только колонны разрушились.
Впечатление, что это был город, продолжало нарастать; правда, это был город без единого жителя на улице, без единой головы, высунутой из окна, без единого намека, что кроме нас здесь двигалось еще что-то живое.
Во мне все возрастало желание крикнуть, узнать, одни ли мы здесь. Но царила наводящая ужас тишина. И единственное, что я слышала, это шепот Оомарка: может, он повторял слова монотонного песнопения. Наверное, так он и делал с того самого момента, как начал этот странный метод продвижения вперед. Я просто не заметила этого раньше.
Он остановился, да так резко, что Косгро налетел на него, а я, в свою очередь, на широкое плечо своего спутника. Перед нами был город, по бокам — колонны, и больше ничего. Оомарк снова усмехался, той неприятной, недетской гримасой, которая родилась не от доброй воли.
— Тут стена, — сообщил он.
Ничего такого я не видела. Косгро отпустил меня, хотя продолжал держать Оомарка, и вытянул вперед руку. Очевидно было, что его пальцы ткнулись в невидимую поверхность. Он провел рукой вверх и вниз, исследуя ее.
Оомарк попытался освободиться.
— Тут стена, — повторил он. — Путь туда, путь обратно не может вас провести. Я сделал все, что мог. Отпустите меня!
— Мы не дошли до Бартаре, — заметила я.
Он бросил в мою сторону сердитый взгляд, не скрывая враждебности.
— Не получится. Я не из Великих. Я не могу пройти через это.
— Да, не можешь, — согласился Косгро. Я была в смятении, не только потому, что он согласился, но и потому, что вдруг осознала, что то, что я должна была делать, стало зависеть от него, может даже слишком сильно — почти угрожающе.
— Мы не можем, но, наверное, может она. — Косгро чуть пододвинулся, так чтобы я стала прямо перед невидимой преградой. — Попробуй заметус.
Глава 12
Я посмотрела на ветку. Теперь она увядала быстро, цветы желтели и засыхали, а аромат был уже не таким сильным. Но когда я сняла ее с пояса, Оомарк весь съежился.
— Нет! — Думаю, он попытался бы убежать, только вот Косгро не отпускал его.
— Прикоснись к стене, — приказал мне он, удерживая мальчика.
Я почувствовала, что мои пальцы коснулись гладкой поверхности. Она была теплой; и когда мои пальцы скользили по ней, их покалывало, будто там струился поток энергии.
Потом я протянула вперед ветку. Взрыв света, треск. Как короткое замыкание энергии.
— Да, — кивнул Косгро. — Я так и думал. Вот почему они боятся заметуса — он уничтожает творения их силы. А поскольку они вырабатывают энергию из самих себя, сейчас это может отрикошетить и по ним. Ну, пошли дальше.
Ни того, ни другого Оомарк не хотел. Он перестал брыкаться и вырываться, но свесил голову и отказался отвечать на вопросы, которые задавал Косгро.
— А мы не можем просто пойти прямо? — нетерпеливо спросила я.
— Думаю, нет. Это одно из тех мест, где перекрещивается слишком много их иллюзий. Если только… — Косгро снова посмотрел на ветку. Она вся ссохлась, и, когда я ею пошевелила, стала рассыпаться серыми хлопьями пепла.
— Цветы остались? — спросил он.
Я внимательно ее рассмотрела. В самом центре было шесть цветов — увядших, но целых.
— Дай мне три. Сама возьми остальные, — сказал он. — Потри ими глаза.
Я испытывала сомнения. Зрение очень ценно. У меня не было ни малейшего желания подвергать свое опасности: я слишком хорошо помнила, как блуждала в стране геометрических фигур.
— Если хочешь найти здесь дорогу, — настал его черед проявить нетерпение, — это твой единственный шанс. Говорю тебе, их форма иллюзии слишком хорошо держится. Мы можем запутаться и остаться в ней пленниками.
Он верил в то, что говорил — это я знала. Медленно подняла сморщенные цветы, закрыла глаза и потерла веки помятыми лепестками. Держа их у самого лица, я еще могла учуять их аромат, который, как обычно, навевал ощущение здоровья.
Я открыла глаза.
Колонн-башен вокруг меня не было. Я судорожно вдохнула: казалось, я вернулась туда, к холмам, где подкрадывались чудовища. Меня окружали груды обвалившихся кирпичей, покрытых порослью дерна и ежевики, а дорога, которая прямо вела нас вперед, была только узенькой тропинкой, извивающейся между этими кирпичами.
— Что ты видишь, — резко спросил Косгро.
Я глянула на него и быстро отвернулась — все поплыло перед глазами, голова закружилась. Знакомая мне волосатая фигура колыхалась, выглядела то так, то эдак, и я уже ни в чем не была уверена. Кого я видела: неясную фигуру человека — в дымке, расплывчатую? Или волосатое существо? Или даже — мгновениями — огромный пурпурный треугольник?
— Нет! — В отчаянии я протянула руку, в неистовой надежде, что, может быть, он снова примет устойчивую твердую форму.
— Что ты видишь? — снова спросил он.
— Тебя… ты… весь двигаешься. Кто… кто ты?
— Да не меня! — Голос исходил от этого сбивающего с толку водоворота форм, которые выплывали одна из-за другой. — Что ты видишь вокруг?
— Холмы… руины… — Я принялась осматривать то, что, казалось, было реальным и не двигалось.
— Дорогу?
— Узенькую тропинку…
— Тогда веди нас по ней — и не оглядывайся!
Я рада была повиноваться. Только когда я смотрела только вперед, мне становилось спокойнее, и паника, наполнившая меня, когда я смотрела, что случилось с Косгро, начала отступать.
— Что ты видишь? — спросила я.
— То же, что и раньше. Я ведь не использовал заметус — пока еще…
Наверное, он был прав. Не будь у нас двойного… тройного зрение — мое, его и Оомарка, вместе взятое — это могло бы привести к беде.
— Мальчик с тобой?
— Да. Что впереди?
Я точно не знала, зачем ему эта информация, но предоставила ее, насколько позволяли мои способности, описывая осыпающиеся холмы. Но один так походил на другой, что почти невозможно было выбрать ориентир. Однако тропинка была утоптана, так что, похоже, ею пользовались часто. На ней были следы как от копыт и другие, вполне походившие на отпечаток ноги в ботинке. Я все время описывала Косгро то, что видела, но он не задавал больше вопросов.
Оказалось, этот лабиринт холмов простирается на большое расстояние. Наконец Косгро нарушил молчание.
— Что впереди?
— Кроме холмов — ничего.
— А вот мы видим, что башни возвышаются ближе. Думаю, мы, наверное, приближаемся к сердцу этого места.
Его слова сработали словно ключ, повернутый в замочной скважине — я уловила перемену: тропинка немного изогнулась, а затем перед нами предстало сооружение, которое менее пострадало от течения времени. Его стены не зеленели от дерна. Кирпичи стен были голыми, а тропинка, которой мы шли, вела через массивные открытые ворота в стене. Если бы за воротами было темно, не думаю, что я бы так охотно вошла. Но за ней струился свет, ярче, чем все, что я видела в этом погруженном в туман мире.
Итак, мы вошли в место, которое, должно быть, было сердцем этой страны. Крыши над нами не было. Над стенами через определенные промежутки были кольца из серебряного металла, а на них держались светящиеся шары. Они были не мощнее, чем свет заурядной луны на какой-либо планете, но все вместе давали ощутимое сияние. Мы стояли на мостовой, сродни той дороге, пользоваться которой научил меня Косгро. Она была сделана из кирпичей разных цветов — серебряных, зеленых, кристальных. Но черных или красных — как и на той дороге — не было.
Мостовая представляла собой квадрат перед платформой, поднимавшейся над ней на две ступеньки. Она вся была из кристалла и излучала свой собственный мягкий свет, а также слабый туман, который — у четырех углов — поднимался вверх прядями дыма, будто там жгли костры.
На платформе, у ее центра, дымка собиралась и развеивалась, потом собиралась снова, образовывая смутно расплывчатые фигуры, которые вновь исчезали, появлялись и меняли форму. Можно было безотрывно смотреть на то угасание и поток, и…
— Килда! — меня дернули за руку и повернули; в голосе Косгро я услышала такую настойчивость, что быстро осознала, что он рядом. Предупреждений тоже больше не надо было. Это было место, в котором ни на миг не следовало терять бдительность.
Но если его окрик и вывел меня шоком из зачарованного полусна, он вызвал еще и перемену в покачивающемся тумане. Тот стал уплотняться и принимать конкретные очертания.
— Бартаре! — Я видела ее впервые с того момента, как мы покинули долину звенящих камней. Она тоже изменилась.
Ее волосы стали намного длиннее; они закрывали ее до талии, как плащ, пока она не откинула их назад. Лицо похудело, и от этого глаза казались больше. Она стояла, прижав руку к подбородку, теребя пальцами нижнюю губу, наблюдая за нами с видом человека, который должен принять важное решение. У нее был устрашающе уверенный вид.
Она улыбнулась, будто читала мысли и знала, что моя неуверенность возрастает, ибо она уже не была ребенком, перед которым я могла отстаивать тусклую тень авторитета, который у меня некогда был.
— Все-таки пришла, Килда с'Рин, несмотря на все предупреждения, — сказала она. Ее голос остался высоким и легким, голосом ребенка, но она не была больше человеческим ребенком. — И зачем? Что собираешься сделать, Килда? Вырвать нас обратно в этот маленький, ничтожный мирок, в котором я была никем, ничем? Думаешь, я пойду — или Оомарк — теперь, когда он познал, что значит быть одним из фольков? Не просил ли он свободы? Мы вырвались из оков, которые ваша раса сделала для нас. Да, это тело было из вашего мира… — Она провела рукой от груди к бедру. — Но дух, обитающий в нем, вернулся домой! И теперь тело становится для него подходящим вместилищем. Мы не можем вернуться — и не хотим!
Она отошла от центра платформы и теперь стояла перед нами, глядя вниз, поигрывая длинными кончиками волос. И все-таки в ней что-то осталось от человека, которым она была, точно так же, как это то тут, то там проглядывало на поверхность в Оомарке, и я видела, что она наслаждается своей убежденностью, что полностью держит все под контролем.
— Мы свободны! — повторила она. — И ты не можешь снова отнять у нас свободу, Килда.
Бартаре была в центре нашего плана. И если нам и суждено было вернуться в наш мир, то через нее.
— Свободна ли ты, Бартаре? — я с осторожностью подбирала слова. — Кто же стоит за тобой — вон там? — я указала на плотную колонну клубящегося тумана, все еще занимающего центральное место на платформе.
— Нет! — Думаю, он попытался бы убежать, только вот Косгро не отпускал его.
— Прикоснись к стене, — приказал мне он, удерживая мальчика.
Я почувствовала, что мои пальцы коснулись гладкой поверхности. Она была теплой; и когда мои пальцы скользили по ней, их покалывало, будто там струился поток энергии.
Потом я протянула вперед ветку. Взрыв света, треск. Как короткое замыкание энергии.
— Да, — кивнул Косгро. — Я так и думал. Вот почему они боятся заметуса — он уничтожает творения их силы. А поскольку они вырабатывают энергию из самих себя, сейчас это может отрикошетить и по ним. Ну, пошли дальше.
Ни того, ни другого Оомарк не хотел. Он перестал брыкаться и вырываться, но свесил голову и отказался отвечать на вопросы, которые задавал Косгро.
— А мы не можем просто пойти прямо? — нетерпеливо спросила я.
— Думаю, нет. Это одно из тех мест, где перекрещивается слишком много их иллюзий. Если только… — Косгро снова посмотрел на ветку. Она вся ссохлась, и, когда я ею пошевелила, стала рассыпаться серыми хлопьями пепла.
— Цветы остались? — спросил он.
Я внимательно ее рассмотрела. В самом центре было шесть цветов — увядших, но целых.
— Дай мне три. Сама возьми остальные, — сказал он. — Потри ими глаза.
Я испытывала сомнения. Зрение очень ценно. У меня не было ни малейшего желания подвергать свое опасности: я слишком хорошо помнила, как блуждала в стране геометрических фигур.
— Если хочешь найти здесь дорогу, — настал его черед проявить нетерпение, — это твой единственный шанс. Говорю тебе, их форма иллюзии слишком хорошо держится. Мы можем запутаться и остаться в ней пленниками.
Он верил в то, что говорил — это я знала. Медленно подняла сморщенные цветы, закрыла глаза и потерла веки помятыми лепестками. Держа их у самого лица, я еще могла учуять их аромат, который, как обычно, навевал ощущение здоровья.
Я открыла глаза.
Колонн-башен вокруг меня не было. Я судорожно вдохнула: казалось, я вернулась туда, к холмам, где подкрадывались чудовища. Меня окружали груды обвалившихся кирпичей, покрытых порослью дерна и ежевики, а дорога, которая прямо вела нас вперед, была только узенькой тропинкой, извивающейся между этими кирпичами.
— Что ты видишь, — резко спросил Косгро.
Я глянула на него и быстро отвернулась — все поплыло перед глазами, голова закружилась. Знакомая мне волосатая фигура колыхалась, выглядела то так, то эдак, и я уже ни в чем не была уверена. Кого я видела: неясную фигуру человека — в дымке, расплывчатую? Или волосатое существо? Или даже — мгновениями — огромный пурпурный треугольник?
— Нет! — В отчаянии я протянула руку, в неистовой надежде, что, может быть, он снова примет устойчивую твердую форму.
— Что ты видишь? — снова спросил он.
— Тебя… ты… весь двигаешься. Кто… кто ты?
— Да не меня! — Голос исходил от этого сбивающего с толку водоворота форм, которые выплывали одна из-за другой. — Что ты видишь вокруг?
— Холмы… руины… — Я принялась осматривать то, что, казалось, было реальным и не двигалось.
— Дорогу?
— Узенькую тропинку…
— Тогда веди нас по ней — и не оглядывайся!
Я рада была повиноваться. Только когда я смотрела только вперед, мне становилось спокойнее, и паника, наполнившая меня, когда я смотрела, что случилось с Косгро, начала отступать.
— Что ты видишь? — спросила я.
— То же, что и раньше. Я ведь не использовал заметус — пока еще…
Наверное, он был прав. Не будь у нас двойного… тройного зрение — мое, его и Оомарка, вместе взятое — это могло бы привести к беде.
— Мальчик с тобой?
— Да. Что впереди?
Я точно не знала, зачем ему эта информация, но предоставила ее, насколько позволяли мои способности, описывая осыпающиеся холмы. Но один так походил на другой, что почти невозможно было выбрать ориентир. Однако тропинка была утоптана, так что, похоже, ею пользовались часто. На ней были следы как от копыт и другие, вполне походившие на отпечаток ноги в ботинке. Я все время описывала Косгро то, что видела, но он не задавал больше вопросов.
Оказалось, этот лабиринт холмов простирается на большое расстояние. Наконец Косгро нарушил молчание.
— Что впереди?
— Кроме холмов — ничего.
— А вот мы видим, что башни возвышаются ближе. Думаю, мы, наверное, приближаемся к сердцу этого места.
Его слова сработали словно ключ, повернутый в замочной скважине — я уловила перемену: тропинка немного изогнулась, а затем перед нами предстало сооружение, которое менее пострадало от течения времени. Его стены не зеленели от дерна. Кирпичи стен были голыми, а тропинка, которой мы шли, вела через массивные открытые ворота в стене. Если бы за воротами было темно, не думаю, что я бы так охотно вошла. Но за ней струился свет, ярче, чем все, что я видела в этом погруженном в туман мире.
Итак, мы вошли в место, которое, должно быть, было сердцем этой страны. Крыши над нами не было. Над стенами через определенные промежутки были кольца из серебряного металла, а на них держались светящиеся шары. Они были не мощнее, чем свет заурядной луны на какой-либо планете, но все вместе давали ощутимое сияние. Мы стояли на мостовой, сродни той дороге, пользоваться которой научил меня Косгро. Она была сделана из кирпичей разных цветов — серебряных, зеленых, кристальных. Но черных или красных — как и на той дороге — не было.
Мостовая представляла собой квадрат перед платформой, поднимавшейся над ней на две ступеньки. Она вся была из кристалла и излучала свой собственный мягкий свет, а также слабый туман, который — у четырех углов — поднимался вверх прядями дыма, будто там жгли костры.
На платформе, у ее центра, дымка собиралась и развеивалась, потом собиралась снова, образовывая смутно расплывчатые фигуры, которые вновь исчезали, появлялись и меняли форму. Можно было безотрывно смотреть на то угасание и поток, и…
— Килда! — меня дернули за руку и повернули; в голосе Косгро я услышала такую настойчивость, что быстро осознала, что он рядом. Предупреждений тоже больше не надо было. Это было место, в котором ни на миг не следовало терять бдительность.
Но если его окрик и вывел меня шоком из зачарованного полусна, он вызвал еще и перемену в покачивающемся тумане. Тот стал уплотняться и принимать конкретные очертания.
— Бартаре! — Я видела ее впервые с того момента, как мы покинули долину звенящих камней. Она тоже изменилась.
Ее волосы стали намного длиннее; они закрывали ее до талии, как плащ, пока она не откинула их назад. Лицо похудело, и от этого глаза казались больше. Она стояла, прижав руку к подбородку, теребя пальцами нижнюю губу, наблюдая за нами с видом человека, который должен принять важное решение. У нее был устрашающе уверенный вид.
Она улыбнулась, будто читала мысли и знала, что моя неуверенность возрастает, ибо она уже не была ребенком, перед которым я могла отстаивать тусклую тень авторитета, который у меня некогда был.
— Все-таки пришла, Килда с'Рин, несмотря на все предупреждения, — сказала она. Ее голос остался высоким и легким, голосом ребенка, но она не была больше человеческим ребенком. — И зачем? Что собираешься сделать, Килда? Вырвать нас обратно в этот маленький, ничтожный мирок, в котором я была никем, ничем? Думаешь, я пойду — или Оомарк — теперь, когда он познал, что значит быть одним из фольков? Не просил ли он свободы? Мы вырвались из оков, которые ваша раса сделала для нас. Да, это тело было из вашего мира… — Она провела рукой от груди к бедру. — Но дух, обитающий в нем, вернулся домой! И теперь тело становится для него подходящим вместилищем. Мы не можем вернуться — и не хотим!
Она отошла от центра платформы и теперь стояла перед нами, глядя вниз, поигрывая длинными кончиками волос. И все-таки в ней что-то осталось от человека, которым она была, точно так же, как это то тут, то там проглядывало на поверхность в Оомарке, и я видела, что она наслаждается своей убежденностью, что полностью держит все под контролем.
— Мы свободны! — повторила она. — И ты не можешь снова отнять у нас свободу, Килда.
Бартаре была в центре нашего плана. И если нам и суждено было вернуться в наш мир, то через нее.
— Свободна ли ты, Бартаре? — я с осторожностью подбирала слова. — Кто же стоит за тобой — вон там? — я указала на плотную колонну клубящегося тумана, все еще занимающего центральное место на платформе.