Я выпрямился и, когда она не пошевелилась, помог ей тоже встать.
– Сейчас ничего нельзя сделать. Не думаю, чтобы тут было что-то, кроме костей…
– Этого мы не знаем. – Илло чуть повернула голову и встретилась со мной взглядом. В ее глазах отражался ужас. Она была потрясена. Такой я ее никогда не видел. – Как мы можем понять, что здесь произошло? Могила – тихое место, где ничего уже нет – это место воспоминаний для живых, а когда проходят годы, исчезает даже это. А такое сохраняет древнюю ненависть, она остается жива. – Девушка вздрогнула. – Мы не знаем, во что они верили… а вера – мощное оружие… и страж.
– Но мы в это не верим! – Мне показалось, что я понял, на что она намекает, это потрясло меня, но только на мгновение. Я отказывался признавать такое предположение. Если не веришь, угроза не существует.
– Да. – В ее голосе все еще была дрожь. Илло больше не смотрела на меня, но крепко держала за руку и не убирала свою. А смотрела она на ступени.
– Мир – да будет с вами мир! С теми, кто создал это, и с теми, кто умер при создании, – мир! Потому что все это ушло – и теперь забыто. Покойтесь в окончательном и бесконечном сне!
Мне не показались странными ее слова. Я не обладал ее даром, но и мне было тревожно, когда я смотрел на эти изображения, предназначенные для того, чтобы на них наступали много раз. Но я не стал на них смотреть, не позволил себе переводить взгляд с лица на лицо.
По-прежнему рядом, держась за руки, мы поднялись по лестнице. Сзади стучали по камню копыта гаров: животные шли за нами. Мы не смотрели на то, по чему шли. Может быть, Илло, так же как и я, старалась забыть об этом, забыть о том, что могла означать эта лестница.
Меня поразил свет сверху. Лестница очень длинная, некрутая, поднимается медленно, ступеньки широкие. Я даже подумал, не поднимается ли она до самой поверхности. Может, вверху естественное освещение? Однако, поднявшись на самый верх и посмотрев в широкий портал, мы не увидели ни открытой местности, ни растительности, как в Чащобе.
Удивленный возглас Илло смешался с моим. Мы словно оказались на одной из экспериментальных станций, изображения которых я видел на лентах. На таких станциях изучают растительную жизнь. Рядами стояли секции из того же металла. В каждой секции желоб или корыто с почвой. В некоторых только сухие стебли и высохшие растения, в других растительность живая и пышная.
Над головой плывут туманные клочья, словно здесь заключены и настоящие облака. Эти клочья движутся медленно, время от времени останавливаются над желобами и поливают их дождем.
Над этими плывучими облаками паутина пересекающихся балок. Часть балок светится, другие темные. Свет их похож на солнечный на поверхности, а температура и влажность как где-нибудь на юге в период посева.
Тем не менее ничто здесь не напоминает обычный сад. Те живые растения, что оказались близко, мне совершенно не знакомы. Помещение, очевидно, очень большое, потому что другой его конец не виден. Мы пошли вперед и приблизились к первому желобу с живыми растениями.
Я закричал и вовремя успел оттолкнуть Илло. Из подобия густого папоротника появилось щупальце, похожее на хлыст, проворно метнулось к нам и совсем немного не дотянулось до того места, где мгновение назад стояла девушка.
Щупальце-лиана вытянулось снова, а само папоротникообразное растение дрожало и тряслось, словно так стремилось схватить нас, что пыталось вырвать из земли корни. Мы сторонились этого желоба, держась ближе к другому, с противоположной стороны; в нем были только сухие стебли. А щупальце за нами продолжало свои попытки.
– Держись подальше от ящиков с растениями. – После происшествия мой совет был, пожалуй, лишним. Илло хотела еще понаблюдать за движениями растения, но я потащил ее дальше. Чем скорей мы доберемся до противоположного конца этого места (если у него вообще есть конец), тем лучше. Однако я тщательно пролагал зигзагообразный маршрут, проходя только вблизи тех желобов, где не осталось ничего живого. Подумал о том, что надо вести гаров. Хотя не знаю, смогло ли бы такое щупальце удержать массивное животное. У него могут существовать разные способы подчинения добычи – например, ядовитые шипы. Но, оглянувшись, я заметил, что гары, снова выстроившись в цепочку, повторяют наш маневр, и снова возникли у меня сомнения в том, что мы правильно оценивали степень их разумности.
Мы уже находились напротив пятого от начала желоба с растениями, когда я неожиданно остановился. Перед нами были те же цветы, которые наблюдали за нами в погубленных Тенью поселках. Здесь цвет у них не такой яркий, и сами цветы меньше. Но несомненно, это тот же вид. К тому же, когда мы приблизились, все цветы повернулись к нам головками и началось бесконечное движение и кивание, не вызванное ветром.
По какой-то причине здесь цветы казались более зловещими, чем под открытым небом – может, потому, что здесь они у себя дома (как давно они были посажены и кем?), а в разрушенных поселках они производили впечатление забракованных и брошенных. Их необычно мясистые стебли производили шелестящий звук: это цветы терлись друг о друга в своем непрерывном движении.
И снова мы постарались держаться от них подальше. Далее следовала целая секция ящиков с высохшими мертвыми стеблями. Над ней балки не светились. Здесь мы шли свободно, гары тоже пошли быстрей, потому что не нужно было избегать растений.
Не могу сказать, сколько времени мы шли – сначала в чащобе, потом в этой подземной теплице. Однако я считал, что нам пора отдохнуть. Илло согласилась: мы ведь не знаем, что ждет нас впереди. Здесь, среди пустых ящиков с почвой, безопасно разбить лагерь. Гары, освобожденные от поклажи, легли: пастись здесь все равно невозможно. Я дал каждому из них по лепешке, а четвертую разломал на куски, и мы с Илло принялись их жевать, прислонившись спинами к одному из ящиков.
В этой части теплицы не только не было света – плывущие облака обходили это место. И мы были этому рады: не хотелось попадать под неожиданный дождь. И когда я посмотрел в это «небо», мне показалось, что далеко вверху я заметил переплетение линий – темный потолок.
Илло села не сразу. Вначале порылась в своем мешке и достала связку каких-то высохших кореньев. Тщательно разобрала их. Отложила два в сторону, еще с полдюжины разломала на кусочки, потом подошла к гарам и протянула ладонь с кусочками сначала Витолу. Тот принюхался с такой силой, что едва не сдул кусочки, потом вытянул пурпурный язык и слизнул подношение. Его спутники тоже охотно приняли свою долю.
Вернувшись, Илло протянула одну из оставшихся палочек мне.
– Это арсепал. У него много достоинств. Дикие животные ищут его и жуют. Он укрепляет, обостряет чувства и предотвращает инфекции. Хотелось бы иметь его побольше. Думаю, нужно проявить благоразумие и вооружиться против возможных неприятностей.
Корень обладал приятным запахом, чистым и свежим, и разгонял зловоние, которое доносилось от желобов с живыми растениями. Пожевав, я обнаружил, что хоть определенного вкуса корень не имеет, от него во рту создается впечатление чистоты. К тому же под действием слюны он стал мягким, его легко разжевать и проглотить.
Илло не стала сразу жевать свою порцию. Сидела и смотрела из нашего убежища у мертвых ящиков на живые, где слишком уж буйно разрослась эта нечисть. Мне в этот момент смотреть вперед не хотелось, хотелось лечь и уснуть – если только можно спать с таком месте.
– О чем ты думаешь? – спросил я наконец, главным образом потому что не мог уснуть, пока она сидит, зажав в руке корень, и смотрит туда, куда я смотреть не хочу. Почему-то я был уверен: она больше не наблюдает за растениями.
– О связи… – Она произнесла это с такой силой, что я очнулся. – Какова связь – между тем, что мы увидели сегодня, и Тенью? Кто впервые дал такое название угрозе – и почему? Могли просто назвать смертью, неизвестным или … – Она смолкла и продолжала смотреть вперед. И, может быть, видела то, что не видно мне.
У меня не было ответа, но она его и не ждала, а продолжала:
– Цветы – это первое доказательство существования такой связи. Зачем они в поселках? – Она широко развела руки, словно хотела схватить что-то и притянуть к себе. – Я хочу знать это! Должна знать! – Но тут состояние транса прошло, и Илло снова посмотрела на меня – так, словно снова увидела во мне личность. Впервые за все время она улыбнулась, маска исчезла, и передо мной была не целительница, а просто девушка.
– Когда я была маленькой, – даже тон ее голоса изменился и потерял поучительные интонации, – я читала ленты с рассказами. Старые, старые приключения, которые всегда новы – может, потому, что где-то в прошлом в них было зерно истины. Всегда женщина в беде. Ей угрожают все мыслимые опасности – чудовищные звери и злые люди. Но во всех испытаниях она никогда не теряет надежды, знает, что в конце концов добро восторжествует.
И еще в этих рассказах есть герой, могучий боец и работник, не знающий страха, для него опасность – это вызов, который он всегда готов принять. Вдвоем они проходят через множество приключений, сражаются мечом, умом и силой рук, пока зло не преодолевается и добро надевает корону победителя.
Иногда я думала, каково участвовать в таком приключении… – Она помолчала и продолжила:
– И вот я в нем участвую – и обнаруживаю, что ноги болят от ходьбы, что постоянно испытываешь холод страха и тебя не поддерживает знание, что все хорошо кончится. Да, приключения совсем не таковы, как рассказывают в этих лентах. – Я положил голову на руки и нарочно закрыл глаза. Конечно, я понимал, что я не герой и не проявлю героизм, если того потребуют обстоятельства. Мне показалось, что в ее словах есть оттенок насмешки – хотя, с другой стороны, она хочет сама приободриться. И в тот момент я был настолько эгоистичен, что пожелал: пусть продолжает и заодно подбодрит и меня. Но меньше всего мне хотелось обсуждать качества настоящего героя.
Я устал и готов был довериться гарам: они никогда крепко не засыпают, но всю ночь дремлют, просыпаются, чтобы попастись – даже здесь, где пастись нечем.
Здесь ночь и день одинаковы. Позже я проснулся, ощутив тяжесть на руке. Не вполне проснувшись, я слегка повернул голову и увидел, что Илло лежит рядом, прижавшись ко мне головой. Она крепко спала и дышала ровно и медленно. Но на лбу сохранялась морщина, как будто и во сне ее преследовали вопросы.
Я осторожно отодвинулся от нее, так что ее голова теперь лежала на моем мешке. Свет тот же самый; гары жуют жвачку, которая, должно быть, кончается. Когда я пошевелился, Витол открыл большие глаза, потом снова закрыл, вероятно, убедившись, что все в порядке.
Однако постепенно я почувствовал, что мир, который ощутил во сне, больше не существует. Сидел и с растущей тревогой разглядывал длинные ряды ящиков с живыми и мертвыми растениями. Что-то здесь есть – а гары, на которых я полагался, может быть, неблагоразумно, – это не видят и не чувствуют.
Но сколько я ни смотрел, заметных перемен не обнаружил: только туманные псевдооблака вечно движутся, все остальное тихо и спокойно. Но инстинкт, который вырабатывается у живущих на открытых равнинах, поднял меня. Я заглянул за один ряд, за следующий.
Здесь огни светились и растительность была буйная. Поэтому я держался от нее на почтительном расстоянии и держал наготове станнер: если на меня нападут, оружие, которое действовало в Чащобе, может подействовать и здесь.
Здесь тихо. Не слышно дыхания гаров, легкого шороха, который издает Илло, поворачиваясь во сне. Я словно совершенно один, в чужом мире, в чуждом окружении, которое угрожает мне просто потому, что не имеет ничего общего с моим видом.
И в этот момент мое представление об этом месте изменилось. Я считал его теплицей для растений – может быть, экспериментальной станцией, какие создают люди на новых планетах, чтобы проверить пригодность местной почвы и растительности. Но это заключение основывалось на моих знаниях и наблюдениях. А что если эти растения разводят совершенно по иным причинам?
И в голове моей возникло совершенно другое предположение, сначала смутное и слабое, как первый росток, вырывающийся из оболочки семени. На Вуре нет никаких армий. Людям никогда не приходилось здесь объединяться для защиты от конкретного и осязаемого врага. Я никогда не встречался с Патрулем, этим воплощением военной мощи Федерации. Лишь однажды крейсер в обычном полете высадил в Портсити взвод – чтобы забрать записи, оставленные попавшим в аварию исследовательским кораблем.
Тень всегда оставалась чем-то неясным, неопределенным, неизвестным. О ней не думали как об армии, как о подготовленной и обученной силе. Странствующему по Вуру всегда приходилось справляться с опасностями в одиночку – с непогодой, с неожиданными бурями, как та, от которой пострадали мы, со стаей хищников, с внезапной болезнью, когда рядом нет медицинской помощи. Но такие опасности незначительны по сравнению с …
Тело мое напряглось, рука крепче сжала рукоять станнера, я невольно медленно водил оружием из стороны в стороны, словно готовился лучом прокладывать себе путь. Но здесь ведь не густые джунгли – напротив, аккуратные ряды, уходящие в бесконечность. Свободной левой рукой я взял бинокль, продолжая в правой сжимать станнер.
Ящики, одни с живой растительностью, другие с мертвой, бесконечная шеренга, и это только вдоль одного прохода. Дальнего конца я не видел, потому что…
Я помигал, протер стекла бинокля и снова поднес их к глазам. Да, в дальнем конце есть какой-то предел – но не стена. Скорее густой туман, как будто там рождаются облака, отрываются от массы, которая начинается на уровне пола.
И…
Я попятился вдоль ряда. Это не воображение! Мое зрение приспособлено к далеким расстояниям. Туманная масса движется – к нам!
И в то же мгновение я прижался спиной к ящику – меня чуть не сбило с ног огненное кольцо вокруг горла. Бинокль выпал из руки, я попытался сорвать цепочку. Но станнер не выпустил.
С этим кольцом огня, пожирающим мою плоть, я перестал быть Бартом с'Лорном. Стал тем, кто сражается с чем-то невидимым, неслышимым, неосязаемым. Я должен идти вперед, это необходимо. Я превратился в …
В пищу?
Понимание вызвало такой шок, что я разорвал узы, стягивавшие сознание. Собрался с силами, повернулся, и пошатываясь, качаясь из стороны в сторону, ударяясь об ящики, побрел назад.
Цепочка на ощупь не кажется горячей, но на коже царапины: это я стремился сорвать ее.
– Барт?..
Илло держалась рукой за край ящика, мертвые растения при ее прикосновении рассыпались в пыль.
– Барт!..
Глаза у нее огромные, и смотрит она на меня так, словно мое лицо превратилось в чудовищную маску. Потом она буквально прыгнула мне навстречу, схватила обеими руками, а я продолжал отчаянно срывать цепочку.
Это Илло … Илло … не чудовище … с открытой в реве пастью. Темные волосы, светлые волосы, одно лицо поверх другого, потом все исчезло. Я схожу с ума… весь мир вращается вокруг меня, принимает одно обличье, сливается с другим, потом с третьим…
Старая карга! Нет, она молодая – молодая и злая, и во рту зубы, готовые рвать мою плоть. Нет, она старая… в злобных горящих глазах злое знание, а в руке нож, как тот, что уже впился мне в горло.
Она ведет всю свору. Я должен бежать… кулаком я изо всех сил ударил ее по лицу. Лицо исчезло. Я могу бежать – бежать к тем, кто ждет меня… нуждается во мне.
Все равно что бежишь против течения, а вода поднимается все выше и выше. Я иду вброд. Вода достигла колен, поднимается до бедер. Но я ее не вижу! Я выбросил обе руки, пытаясь убрать невидимое. Руки ничего не встретили. Но оно по-прежнему здесь, цепляется за меня, удерживает, чтобы меня могли схватить.
Они… они повсюду! Спасения нет! Сердце бьется отчаянно, оно стремится вырваться из грудной клетки, проложить собственную тропу в моем теле. Боль в горле – голова откидывается назад; должно быть, удавка медленно стягивает горло.
Я закричал, как зверь:
– Альманик! Альманик!
Он где-то здесь. Я верен ему … я передал призыв нашим родичам… выполнил приказ… и потому он должен мне помочь.
Туманный прибой – вал мертвого тумана – он катится ко мне. Пища – проклятые твари нуждаются в еде. Они забирали, забирали… и забирали…
– Альманик!
Трудно удержаться на ногах в этом прибое. Я уже вижу их впереди – защитников – я должен добраться до них раньше, чем закроют ворота… должен!
А эти… кишат у ног, ползут по бокам. Это их место, и они это знают. Твари, которых они произвели в своей дьявольской тьме, тянут ко мне свои щупальца.
Меня схватили, отдернули – не за веревку вокруг шеи, что-то крепко обвилось вокруг пояса, стиснуло с такой силой, что красный туман боли закрыл все вокруг.
– Альманик! – крикнул я в отчаянии. Ворота закрываются, а я стою на коленях. Никто не посмеет выйти и прийти мне на помощь. Слишком их мало, они все необходимы, чтобы охранять святилище. Чтобы принести себя в жертву, если понадобится. Я вижу, как подходит к концу последняя надежда.
Но пожиратели не получат меня! Или получат тело, когда мне уже будет все равно. Ключ – ключ жизни. Он у меня в руке.
– Уллагат ну плоз… – Эти слова одной своей интонацией приведут меня к концу. Они получат меня, но получат то, что им бесполезно… Ведь им нужна живая плоть!
– … фа стан… – Я должен вспомнить! Почему нужные слова исчезают из памяти? Я помнил их с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы носить ключ мужчины и воина.
– … фа стан…
Но что дальше? Сила Четвертого Глаза, что дальше? Я должен вспомнить! Вспомнить немедленно, прежде чем меня схватят, свяжут, утащат, чтобы утолить свой дьявольский аппетит.
– …стан дай ки… – Вот снова приходит – я должен удержать. Смутно я сознавал, что плечо мое ударяется о какую-то преграду, о стену… вокруг отвратительное зловоние разложения… пояс сжимают все сильней, боль горячими пальцами врывается в сознание… не могу вспомнить. Должен!
– … ки нен пла…
Кто-то зовет меня. Не из Внешнего Отряда. Все они давно ушли, ворота закрылись.
– Барт!..
Я затряс головой. Это слово меня тревожит… Это имя… да, имя. Но оно не имеет смысла! Я должен вспомнить…
Мою талию выпустили. Я упал лицом вперед и ударился обо что-то твердое. Не могу вспомнить… я был мясом, предназначенным для полулюдей! В последней надежде поискал пластинку на горле. Если бы только вспомнить! Но вместо этого я погрузился во мрак – возможно, Сила все-таки милосердна и я получу смерть без ритуала. Это была последняя мысль перед полным погружением во тьму.
Глава 12
– Сейчас ничего нельзя сделать. Не думаю, чтобы тут было что-то, кроме костей…
– Этого мы не знаем. – Илло чуть повернула голову и встретилась со мной взглядом. В ее глазах отражался ужас. Она была потрясена. Такой я ее никогда не видел. – Как мы можем понять, что здесь произошло? Могила – тихое место, где ничего уже нет – это место воспоминаний для живых, а когда проходят годы, исчезает даже это. А такое сохраняет древнюю ненависть, она остается жива. – Девушка вздрогнула. – Мы не знаем, во что они верили… а вера – мощное оружие… и страж.
– Но мы в это не верим! – Мне показалось, что я понял, на что она намекает, это потрясло меня, но только на мгновение. Я отказывался признавать такое предположение. Если не веришь, угроза не существует.
– Да. – В ее голосе все еще была дрожь. Илло больше не смотрела на меня, но крепко держала за руку и не убирала свою. А смотрела она на ступени.
– Мир – да будет с вами мир! С теми, кто создал это, и с теми, кто умер при создании, – мир! Потому что все это ушло – и теперь забыто. Покойтесь в окончательном и бесконечном сне!
Мне не показались странными ее слова. Я не обладал ее даром, но и мне было тревожно, когда я смотрел на эти изображения, предназначенные для того, чтобы на них наступали много раз. Но я не стал на них смотреть, не позволил себе переводить взгляд с лица на лицо.
По-прежнему рядом, держась за руки, мы поднялись по лестнице. Сзади стучали по камню копыта гаров: животные шли за нами. Мы не смотрели на то, по чему шли. Может быть, Илло, так же как и я, старалась забыть об этом, забыть о том, что могла означать эта лестница.
Меня поразил свет сверху. Лестница очень длинная, некрутая, поднимается медленно, ступеньки широкие. Я даже подумал, не поднимается ли она до самой поверхности. Может, вверху естественное освещение? Однако, поднявшись на самый верх и посмотрев в широкий портал, мы не увидели ни открытой местности, ни растительности, как в Чащобе.
Удивленный возглас Илло смешался с моим. Мы словно оказались на одной из экспериментальных станций, изображения которых я видел на лентах. На таких станциях изучают растительную жизнь. Рядами стояли секции из того же металла. В каждой секции желоб или корыто с почвой. В некоторых только сухие стебли и высохшие растения, в других растительность живая и пышная.
Над головой плывут туманные клочья, словно здесь заключены и настоящие облака. Эти клочья движутся медленно, время от времени останавливаются над желобами и поливают их дождем.
Над этими плывучими облаками паутина пересекающихся балок. Часть балок светится, другие темные. Свет их похож на солнечный на поверхности, а температура и влажность как где-нибудь на юге в период посева.
Тем не менее ничто здесь не напоминает обычный сад. Те живые растения, что оказались близко, мне совершенно не знакомы. Помещение, очевидно, очень большое, потому что другой его конец не виден. Мы пошли вперед и приблизились к первому желобу с живыми растениями.
Я закричал и вовремя успел оттолкнуть Илло. Из подобия густого папоротника появилось щупальце, похожее на хлыст, проворно метнулось к нам и совсем немного не дотянулось до того места, где мгновение назад стояла девушка.
Щупальце-лиана вытянулось снова, а само папоротникообразное растение дрожало и тряслось, словно так стремилось схватить нас, что пыталось вырвать из земли корни. Мы сторонились этого желоба, держась ближе к другому, с противоположной стороны; в нем были только сухие стебли. А щупальце за нами продолжало свои попытки.
– Держись подальше от ящиков с растениями. – После происшествия мой совет был, пожалуй, лишним. Илло хотела еще понаблюдать за движениями растения, но я потащил ее дальше. Чем скорей мы доберемся до противоположного конца этого места (если у него вообще есть конец), тем лучше. Однако я тщательно пролагал зигзагообразный маршрут, проходя только вблизи тех желобов, где не осталось ничего живого. Подумал о том, что надо вести гаров. Хотя не знаю, смогло ли бы такое щупальце удержать массивное животное. У него могут существовать разные способы подчинения добычи – например, ядовитые шипы. Но, оглянувшись, я заметил, что гары, снова выстроившись в цепочку, повторяют наш маневр, и снова возникли у меня сомнения в том, что мы правильно оценивали степень их разумности.
Мы уже находились напротив пятого от начала желоба с растениями, когда я неожиданно остановился. Перед нами были те же цветы, которые наблюдали за нами в погубленных Тенью поселках. Здесь цвет у них не такой яркий, и сами цветы меньше. Но несомненно, это тот же вид. К тому же, когда мы приблизились, все цветы повернулись к нам головками и началось бесконечное движение и кивание, не вызванное ветром.
По какой-то причине здесь цветы казались более зловещими, чем под открытым небом – может, потому, что здесь они у себя дома (как давно они были посажены и кем?), а в разрушенных поселках они производили впечатление забракованных и брошенных. Их необычно мясистые стебли производили шелестящий звук: это цветы терлись друг о друга в своем непрерывном движении.
И снова мы постарались держаться от них подальше. Далее следовала целая секция ящиков с высохшими мертвыми стеблями. Над ней балки не светились. Здесь мы шли свободно, гары тоже пошли быстрей, потому что не нужно было избегать растений.
Не могу сказать, сколько времени мы шли – сначала в чащобе, потом в этой подземной теплице. Однако я считал, что нам пора отдохнуть. Илло согласилась: мы ведь не знаем, что ждет нас впереди. Здесь, среди пустых ящиков с почвой, безопасно разбить лагерь. Гары, освобожденные от поклажи, легли: пастись здесь все равно невозможно. Я дал каждому из них по лепешке, а четвертую разломал на куски, и мы с Илло принялись их жевать, прислонившись спинами к одному из ящиков.
В этой части теплицы не только не было света – плывущие облака обходили это место. И мы были этому рады: не хотелось попадать под неожиданный дождь. И когда я посмотрел в это «небо», мне показалось, что далеко вверху я заметил переплетение линий – темный потолок.
Илло села не сразу. Вначале порылась в своем мешке и достала связку каких-то высохших кореньев. Тщательно разобрала их. Отложила два в сторону, еще с полдюжины разломала на кусочки, потом подошла к гарам и протянула ладонь с кусочками сначала Витолу. Тот принюхался с такой силой, что едва не сдул кусочки, потом вытянул пурпурный язык и слизнул подношение. Его спутники тоже охотно приняли свою долю.
Вернувшись, Илло протянула одну из оставшихся палочек мне.
– Это арсепал. У него много достоинств. Дикие животные ищут его и жуют. Он укрепляет, обостряет чувства и предотвращает инфекции. Хотелось бы иметь его побольше. Думаю, нужно проявить благоразумие и вооружиться против возможных неприятностей.
Корень обладал приятным запахом, чистым и свежим, и разгонял зловоние, которое доносилось от желобов с живыми растениями. Пожевав, я обнаружил, что хоть определенного вкуса корень не имеет, от него во рту создается впечатление чистоты. К тому же под действием слюны он стал мягким, его легко разжевать и проглотить.
Илло не стала сразу жевать свою порцию. Сидела и смотрела из нашего убежища у мертвых ящиков на живые, где слишком уж буйно разрослась эта нечисть. Мне в этот момент смотреть вперед не хотелось, хотелось лечь и уснуть – если только можно спать с таком месте.
– О чем ты думаешь? – спросил я наконец, главным образом потому что не мог уснуть, пока она сидит, зажав в руке корень, и смотрит туда, куда я смотреть не хочу. Почему-то я был уверен: она больше не наблюдает за растениями.
– О связи… – Она произнесла это с такой силой, что я очнулся. – Какова связь – между тем, что мы увидели сегодня, и Тенью? Кто впервые дал такое название угрозе – и почему? Могли просто назвать смертью, неизвестным или … – Она смолкла и продолжала смотреть вперед. И, может быть, видела то, что не видно мне.
У меня не было ответа, но она его и не ждала, а продолжала:
– Цветы – это первое доказательство существования такой связи. Зачем они в поселках? – Она широко развела руки, словно хотела схватить что-то и притянуть к себе. – Я хочу знать это! Должна знать! – Но тут состояние транса прошло, и Илло снова посмотрела на меня – так, словно снова увидела во мне личность. Впервые за все время она улыбнулась, маска исчезла, и передо мной была не целительница, а просто девушка.
– Когда я была маленькой, – даже тон ее голоса изменился и потерял поучительные интонации, – я читала ленты с рассказами. Старые, старые приключения, которые всегда новы – может, потому, что где-то в прошлом в них было зерно истины. Всегда женщина в беде. Ей угрожают все мыслимые опасности – чудовищные звери и злые люди. Но во всех испытаниях она никогда не теряет надежды, знает, что в конце концов добро восторжествует.
И еще в этих рассказах есть герой, могучий боец и работник, не знающий страха, для него опасность – это вызов, который он всегда готов принять. Вдвоем они проходят через множество приключений, сражаются мечом, умом и силой рук, пока зло не преодолевается и добро надевает корону победителя.
Иногда я думала, каково участвовать в таком приключении… – Она помолчала и продолжила:
– И вот я в нем участвую – и обнаруживаю, что ноги болят от ходьбы, что постоянно испытываешь холод страха и тебя не поддерживает знание, что все хорошо кончится. Да, приключения совсем не таковы, как рассказывают в этих лентах. – Я положил голову на руки и нарочно закрыл глаза. Конечно, я понимал, что я не герой и не проявлю героизм, если того потребуют обстоятельства. Мне показалось, что в ее словах есть оттенок насмешки – хотя, с другой стороны, она хочет сама приободриться. И в тот момент я был настолько эгоистичен, что пожелал: пусть продолжает и заодно подбодрит и меня. Но меньше всего мне хотелось обсуждать качества настоящего героя.
Я устал и готов был довериться гарам: они никогда крепко не засыпают, но всю ночь дремлют, просыпаются, чтобы попастись – даже здесь, где пастись нечем.
Здесь ночь и день одинаковы. Позже я проснулся, ощутив тяжесть на руке. Не вполне проснувшись, я слегка повернул голову и увидел, что Илло лежит рядом, прижавшись ко мне головой. Она крепко спала и дышала ровно и медленно. Но на лбу сохранялась морщина, как будто и во сне ее преследовали вопросы.
Я осторожно отодвинулся от нее, так что ее голова теперь лежала на моем мешке. Свет тот же самый; гары жуют жвачку, которая, должно быть, кончается. Когда я пошевелился, Витол открыл большие глаза, потом снова закрыл, вероятно, убедившись, что все в порядке.
Однако постепенно я почувствовал, что мир, который ощутил во сне, больше не существует. Сидел и с растущей тревогой разглядывал длинные ряды ящиков с живыми и мертвыми растениями. Что-то здесь есть – а гары, на которых я полагался, может быть, неблагоразумно, – это не видят и не чувствуют.
Но сколько я ни смотрел, заметных перемен не обнаружил: только туманные псевдооблака вечно движутся, все остальное тихо и спокойно. Но инстинкт, который вырабатывается у живущих на открытых равнинах, поднял меня. Я заглянул за один ряд, за следующий.
Здесь огни светились и растительность была буйная. Поэтому я держался от нее на почтительном расстоянии и держал наготове станнер: если на меня нападут, оружие, которое действовало в Чащобе, может подействовать и здесь.
Здесь тихо. Не слышно дыхания гаров, легкого шороха, который издает Илло, поворачиваясь во сне. Я словно совершенно один, в чужом мире, в чуждом окружении, которое угрожает мне просто потому, что не имеет ничего общего с моим видом.
И в этот момент мое представление об этом месте изменилось. Я считал его теплицей для растений – может быть, экспериментальной станцией, какие создают люди на новых планетах, чтобы проверить пригодность местной почвы и растительности. Но это заключение основывалось на моих знаниях и наблюдениях. А что если эти растения разводят совершенно по иным причинам?
И в голове моей возникло совершенно другое предположение, сначала смутное и слабое, как первый росток, вырывающийся из оболочки семени. На Вуре нет никаких армий. Людям никогда не приходилось здесь объединяться для защиты от конкретного и осязаемого врага. Я никогда не встречался с Патрулем, этим воплощением военной мощи Федерации. Лишь однажды крейсер в обычном полете высадил в Портсити взвод – чтобы забрать записи, оставленные попавшим в аварию исследовательским кораблем.
Тень всегда оставалась чем-то неясным, неопределенным, неизвестным. О ней не думали как об армии, как о подготовленной и обученной силе. Странствующему по Вуру всегда приходилось справляться с опасностями в одиночку – с непогодой, с неожиданными бурями, как та, от которой пострадали мы, со стаей хищников, с внезапной болезнью, когда рядом нет медицинской помощи. Но такие опасности незначительны по сравнению с …
Тело мое напряглось, рука крепче сжала рукоять станнера, я невольно медленно водил оружием из стороны в стороны, словно готовился лучом прокладывать себе путь. Но здесь ведь не густые джунгли – напротив, аккуратные ряды, уходящие в бесконечность. Свободной левой рукой я взял бинокль, продолжая в правой сжимать станнер.
Ящики, одни с живой растительностью, другие с мертвой, бесконечная шеренга, и это только вдоль одного прохода. Дальнего конца я не видел, потому что…
Я помигал, протер стекла бинокля и снова поднес их к глазам. Да, в дальнем конце есть какой-то предел – но не стена. Скорее густой туман, как будто там рождаются облака, отрываются от массы, которая начинается на уровне пола.
И…
Я попятился вдоль ряда. Это не воображение! Мое зрение приспособлено к далеким расстояниям. Туманная масса движется – к нам!
И в то же мгновение я прижался спиной к ящику – меня чуть не сбило с ног огненное кольцо вокруг горла. Бинокль выпал из руки, я попытался сорвать цепочку. Но станнер не выпустил.
С этим кольцом огня, пожирающим мою плоть, я перестал быть Бартом с'Лорном. Стал тем, кто сражается с чем-то невидимым, неслышимым, неосязаемым. Я должен идти вперед, это необходимо. Я превратился в …
В пищу?
Понимание вызвало такой шок, что я разорвал узы, стягивавшие сознание. Собрался с силами, повернулся, и пошатываясь, качаясь из стороны в сторону, ударяясь об ящики, побрел назад.
Цепочка на ощупь не кажется горячей, но на коже царапины: это я стремился сорвать ее.
– Барт?..
Илло держалась рукой за край ящика, мертвые растения при ее прикосновении рассыпались в пыль.
– Барт!..
Глаза у нее огромные, и смотрит она на меня так, словно мое лицо превратилось в чудовищную маску. Потом она буквально прыгнула мне навстречу, схватила обеими руками, а я продолжал отчаянно срывать цепочку.
Это Илло … Илло … не чудовище … с открытой в реве пастью. Темные волосы, светлые волосы, одно лицо поверх другого, потом все исчезло. Я схожу с ума… весь мир вращается вокруг меня, принимает одно обличье, сливается с другим, потом с третьим…
Старая карга! Нет, она молодая – молодая и злая, и во рту зубы, готовые рвать мою плоть. Нет, она старая… в злобных горящих глазах злое знание, а в руке нож, как тот, что уже впился мне в горло.
Она ведет всю свору. Я должен бежать… кулаком я изо всех сил ударил ее по лицу. Лицо исчезло. Я могу бежать – бежать к тем, кто ждет меня… нуждается во мне.
Все равно что бежишь против течения, а вода поднимается все выше и выше. Я иду вброд. Вода достигла колен, поднимается до бедер. Но я ее не вижу! Я выбросил обе руки, пытаясь убрать невидимое. Руки ничего не встретили. Но оно по-прежнему здесь, цепляется за меня, удерживает, чтобы меня могли схватить.
Они… они повсюду! Спасения нет! Сердце бьется отчаянно, оно стремится вырваться из грудной клетки, проложить собственную тропу в моем теле. Боль в горле – голова откидывается назад; должно быть, удавка медленно стягивает горло.
Я закричал, как зверь:
– Альманик! Альманик!
Он где-то здесь. Я верен ему … я передал призыв нашим родичам… выполнил приказ… и потому он должен мне помочь.
Туманный прибой – вал мертвого тумана – он катится ко мне. Пища – проклятые твари нуждаются в еде. Они забирали, забирали… и забирали…
– Альманик!
Трудно удержаться на ногах в этом прибое. Я уже вижу их впереди – защитников – я должен добраться до них раньше, чем закроют ворота… должен!
А эти… кишат у ног, ползут по бокам. Это их место, и они это знают. Твари, которых они произвели в своей дьявольской тьме, тянут ко мне свои щупальца.
Меня схватили, отдернули – не за веревку вокруг шеи, что-то крепко обвилось вокруг пояса, стиснуло с такой силой, что красный туман боли закрыл все вокруг.
– Альманик! – крикнул я в отчаянии. Ворота закрываются, а я стою на коленях. Никто не посмеет выйти и прийти мне на помощь. Слишком их мало, они все необходимы, чтобы охранять святилище. Чтобы принести себя в жертву, если понадобится. Я вижу, как подходит к концу последняя надежда.
Но пожиратели не получат меня! Или получат тело, когда мне уже будет все равно. Ключ – ключ жизни. Он у меня в руке.
– Уллагат ну плоз… – Эти слова одной своей интонацией приведут меня к концу. Они получат меня, но получат то, что им бесполезно… Ведь им нужна живая плоть!
– … фа стан… – Я должен вспомнить! Почему нужные слова исчезают из памяти? Я помнил их с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы носить ключ мужчины и воина.
– … фа стан…
Но что дальше? Сила Четвертого Глаза, что дальше? Я должен вспомнить! Вспомнить немедленно, прежде чем меня схватят, свяжут, утащат, чтобы утолить свой дьявольский аппетит.
– …стан дай ки… – Вот снова приходит – я должен удержать. Смутно я сознавал, что плечо мое ударяется о какую-то преграду, о стену… вокруг отвратительное зловоние разложения… пояс сжимают все сильней, боль горячими пальцами врывается в сознание… не могу вспомнить. Должен!
– … ки нен пла…
Кто-то зовет меня. Не из Внешнего Отряда. Все они давно ушли, ворота закрылись.
– Барт!..
Я затряс головой. Это слово меня тревожит… Это имя… да, имя. Но оно не имеет смысла! Я должен вспомнить…
Мою талию выпустили. Я упал лицом вперед и ударился обо что-то твердое. Не могу вспомнить… я был мясом, предназначенным для полулюдей! В последней надежде поискал пластинку на горле. Если бы только вспомнить! Но вместо этого я погрузился во мрак – возможно, Сила все-таки милосердна и я получу смерть без ритуала. Это была последняя мысль перед полным погружением во тьму.
Глава 12
Я двигаюсь, но не иду – скорее полусижу-полулежу на спине какого-то животного. Туман – мой разум затянут облаком. Я не могу думать. Кто я? Крепость пала, и полулюди высвободили растительную смерть – страшно накормили ее. Нет! Я не смею думать! Хочу оставаться во тьме – в пустоте отсутствия памяти и сознания!
Тело, которое несут куда-то, оно не мое. Я хочу освободиться от него! Освободиться…
Я попытался пошевелиться и понял, что я пленник. Я связан. Полулюди схватили меня!
Но тут со лба начала распространяться прохлада, прогоняя огонь, который пожирал меня изнутри. Я услышал откуда-то очень издалека повторяющиеся ритмичные звуки. Звуки? Слова? Слова, не имеющие значения, чуждые слова. Полулюди обездвижили меня своими словами-заклинаниями, как связали живыми веревками. Я попытался закрыть сознание для этих слов и уберечься от зла, которое они мне принесут. Как звучит защитное заклинание? Не могу вспомнить! Оно исчезло, его отняли у меня, и, безоружный, теперь я пленник. А звуки продолжаются.
– Вернись… Барт, Барт, Барт… вернись!
Прохлада растеклась по голове, утешая, смиряя хаос в сознании, который не дает мне думать.
– Вернись – ты Барт с'Лорн! Ты Барт с'Лорн! Проснись и вспомни! Вернись, Барт с'Лорн!
Барт – это имя. Когда-то я его знал. Где и когда? Кто это был? Товарищ по оружию? Родич? Кто… кто?..
Если бы я мог вспомнить, кто такой Барт, у меня был бы ключ… Ключ… У меня был ключ… Ключ! Цепочка, которая на мне! Но она моя… я получил ее, когда стал мужчиной, достиг возраста службы… я мог служить…
Голову заполняла боль – хуже любой физической боли, словно в самом мозгу идет война, двое сошлись в смертельной схватке.
– Барт с'Лорн! Проснись, Барт, проснись!
Холодное давление на голове – это не зло полулюдей. Оно благотворно, целительно… Целительно? Я знал целительницу. На мгновение в памяти возникло лицо, спокойное знакомое лицо, не тронутое свирепой схваткой, молодое, лицо той, что исправляет, а не разрушает.
– Барт…
Я не только мысль – я тело. Мое тело поддерживает меня… оно должно повиноваться моим приказам. Я личность… я … С огромным усилием я заставил тело повиноваться. Открыл глаза.
Мир вокруг неотчетливый, туманный, тело с трудом подчиняется приказам. Видеть! Это приказ – видеть!
Туман разошелся. Я могу видеть! Я лежу на спине большого животного. Но я не один. За мной на широкой спине сидит она, та, чьи руки прижаты к моему лбу. Именно от них исходит благословенная прохлада.
Зрение все больше проясняется. Мы едем по ряду между желобами с растительностью, держась точно посредине. Из желобов к нам устремляются щупальца, тщетно пытаются схватить, цветы, подобные открытыми ранам, стремятся поглотить нашу плоть, есть, глотать, убивать!
– Барт! – Та, кого я не вижу, та, что сидит за мной, снова произносит это имя. Руки сильней сжимают мой лоб, но это не то ужасное сжатие, которое я испытал при нападении и которое послало меня в благословенную тьму.
Я набрал полные легкие воздуха: наконец пришло понимание. Хотя только что я был кем-то другим, сейчас я тот, кого она назвала по имени. Я Барт с'Лорн. И как только я осознал эта, та, другая личность во мне предприняла последнюю отчаянную попытку, но на этот раз у нее не было сил овладеть мной.
– Илло! – воскликнул я, и это имя послужило еще одним ключом, открывшим прошлое. Я словно зашивал прорехи в ткани, чтобы рисунок ее снова стал цельным и понятным.
– Барт! – В ее голосе звучала радость. Я не видел ее лицо, но подумал, что на нем торжество: я сделал что-то такое, чего она от меня ждала, и сделал это своими силами. Я справился с задачей.
Задача? Только на мгновение эта вторая личность испустила крик, тень крика – задача, задание, долг. Я его не выполнил! Но это не так – я здесь, здесь и сейчас, я Барт с'Лорн.
Я медленно искал слова, а когда заговорил, мой голос прозвучал слабо, словно я очень долго болел.
– Что случилось?
– Ты был не в себе, – сразу ответила она. – Не знаю, что тобой овладело. Ты говорил, что мы должны добраться до ворот, прежде чем нас схватят. Тебя схватило одно из щупалец. Я выстрелила в него из станнера, а потом мы забрались на Витола и поехали. Я все время пыталась вернуть тебя. А кто такой Альманик? Ты много раз произносил это имя…
– Альманик… – повторил я. Да, снова промелькнула тень мысли и тут же исчезла, прежде чем я смог ее ухватить. – Кажется, это был друг и военный вождь. Это он приказал мне… Нет, не мне… тому, кто когда-то носил эту цепочку… что-то сделать. И носитель цепочки опоздал.
Я по-прежнему чувствовал слабость, но видел ясно. Мы все еще движемся по проходу, хотя здесь во всех ящиках буйная живая растительность, которая при нашем приближении начинает двигаться и извиваться. Теперь я знал, что питает эту извращенную жизнь, и по телу у меня пробежали мурашки.
– В чем дело? – сразу насторожилась Илло. Руки ее больше не были прижаты к моему лбу, они лежали у меня на плечах, словно ей необходим тесный контакт со мной.
– Они питаются… эти твари… их кормили плотью и кровью! Это было место… нет, не могу вспомнить! – Я и не хотел вспоминать! Ужас во мне становился все сильней. Мне приходилось напрягать всю силу воли, чтобы не впасть в панику.
– Не пытайся! – Ее приказ прозвучал резко. Снова руки легли мне на лоб, и со своим мастерством целительницы она отогнала от меня зло.
Я смотрел вперед. Там был густой туман – теперь я это вспомнил. Облака по-прежнему плывут вверху, но туман, который был таким густым, когда я в последний раз разглядывал эту часть сада (если такое злое место можно назвать садом), этот туман расселся, исчез. Я не знал, сколько мы прошли, но теперь перед нами дверь – закрытая дверь.
Здесь растения росли так же тесно, как наверху в джунглях. У меня возникло странное беглое впечатление, что когда-то они собирались тут на приступ, пытаясь прорваться через портал. Их широкая полоса уходила вправо, образуя реку растительности, которая поднималась все выше и выше, колонна растительности вздымалась над сеткой светящихся балок, цеплялась за стену, ища прохода.
Мы направились к двери, которую осаждали эти растения.
Как и у первой двери, здесь арка с надписью на неведомом языке. Я с опаской посматривал на массу растительности.
– Где станнер?
– Вот. – Илло сразу убрала руки с моего лба и чуть погодя протянула мне оружие. Я проверил заряд. Он полный.
– Предыдущий я истратила, – объяснила Илло, – чтобы уложить лиану, которая чуть тебя не задушила. Станнер перезаряжен, и у нас есть еще два заряда.
Я тщательно проверил установки, сузил луч. Витол остановился так, чтобы ветви и лианы его не касались. Здесь растения активнее, требовательней, подвижней. И крупнее, кажутся какими-то разбухшими.
Нажав кнопку, я направил первый луч на особенно активное щупальце, которое уже дважды протягивалось к нам и едва не дотянулось. Подействует ли станнер на этот раз? Зеленая лента дернулась, как человек, которого ударили. Потом безжизненно обвисла, и ветки за ней тоже начали увядать. Приободрившись, я проводил лучом вдоль всей двери и смотрел, как опадает и умирает растительная масса.
Тело, которое несут куда-то, оно не мое. Я хочу освободиться от него! Освободиться…
Я попытался пошевелиться и понял, что я пленник. Я связан. Полулюди схватили меня!
Но тут со лба начала распространяться прохлада, прогоняя огонь, который пожирал меня изнутри. Я услышал откуда-то очень издалека повторяющиеся ритмичные звуки. Звуки? Слова? Слова, не имеющие значения, чуждые слова. Полулюди обездвижили меня своими словами-заклинаниями, как связали живыми веревками. Я попытался закрыть сознание для этих слов и уберечься от зла, которое они мне принесут. Как звучит защитное заклинание? Не могу вспомнить! Оно исчезло, его отняли у меня, и, безоружный, теперь я пленник. А звуки продолжаются.
– Вернись… Барт, Барт, Барт… вернись!
Прохлада растеклась по голове, утешая, смиряя хаос в сознании, который не дает мне думать.
– Вернись – ты Барт с'Лорн! Ты Барт с'Лорн! Проснись и вспомни! Вернись, Барт с'Лорн!
Барт – это имя. Когда-то я его знал. Где и когда? Кто это был? Товарищ по оружию? Родич? Кто… кто?..
Если бы я мог вспомнить, кто такой Барт, у меня был бы ключ… Ключ… У меня был ключ… Ключ! Цепочка, которая на мне! Но она моя… я получил ее, когда стал мужчиной, достиг возраста службы… я мог служить…
Голову заполняла боль – хуже любой физической боли, словно в самом мозгу идет война, двое сошлись в смертельной схватке.
– Барт с'Лорн! Проснись, Барт, проснись!
Холодное давление на голове – это не зло полулюдей. Оно благотворно, целительно… Целительно? Я знал целительницу. На мгновение в памяти возникло лицо, спокойное знакомое лицо, не тронутое свирепой схваткой, молодое, лицо той, что исправляет, а не разрушает.
– Барт…
Я не только мысль – я тело. Мое тело поддерживает меня… оно должно повиноваться моим приказам. Я личность… я … С огромным усилием я заставил тело повиноваться. Открыл глаза.
Мир вокруг неотчетливый, туманный, тело с трудом подчиняется приказам. Видеть! Это приказ – видеть!
Туман разошелся. Я могу видеть! Я лежу на спине большого животного. Но я не один. За мной на широкой спине сидит она, та, чьи руки прижаты к моему лбу. Именно от них исходит благословенная прохлада.
Зрение все больше проясняется. Мы едем по ряду между желобами с растительностью, держась точно посредине. Из желобов к нам устремляются щупальца, тщетно пытаются схватить, цветы, подобные открытыми ранам, стремятся поглотить нашу плоть, есть, глотать, убивать!
– Барт! – Та, кого я не вижу, та, что сидит за мной, снова произносит это имя. Руки сильней сжимают мой лоб, но это не то ужасное сжатие, которое я испытал при нападении и которое послало меня в благословенную тьму.
Я набрал полные легкие воздуха: наконец пришло понимание. Хотя только что я был кем-то другим, сейчас я тот, кого она назвала по имени. Я Барт с'Лорн. И как только я осознал эта, та, другая личность во мне предприняла последнюю отчаянную попытку, но на этот раз у нее не было сил овладеть мной.
– Илло! – воскликнул я, и это имя послужило еще одним ключом, открывшим прошлое. Я словно зашивал прорехи в ткани, чтобы рисунок ее снова стал цельным и понятным.
– Барт! – В ее голосе звучала радость. Я не видел ее лицо, но подумал, что на нем торжество: я сделал что-то такое, чего она от меня ждала, и сделал это своими силами. Я справился с задачей.
Задача? Только на мгновение эта вторая личность испустила крик, тень крика – задача, задание, долг. Я его не выполнил! Но это не так – я здесь, здесь и сейчас, я Барт с'Лорн.
Я медленно искал слова, а когда заговорил, мой голос прозвучал слабо, словно я очень долго болел.
– Что случилось?
– Ты был не в себе, – сразу ответила она. – Не знаю, что тобой овладело. Ты говорил, что мы должны добраться до ворот, прежде чем нас схватят. Тебя схватило одно из щупалец. Я выстрелила в него из станнера, а потом мы забрались на Витола и поехали. Я все время пыталась вернуть тебя. А кто такой Альманик? Ты много раз произносил это имя…
– Альманик… – повторил я. Да, снова промелькнула тень мысли и тут же исчезла, прежде чем я смог ее ухватить. – Кажется, это был друг и военный вождь. Это он приказал мне… Нет, не мне… тому, кто когда-то носил эту цепочку… что-то сделать. И носитель цепочки опоздал.
Я по-прежнему чувствовал слабость, но видел ясно. Мы все еще движемся по проходу, хотя здесь во всех ящиках буйная живая растительность, которая при нашем приближении начинает двигаться и извиваться. Теперь я знал, что питает эту извращенную жизнь, и по телу у меня пробежали мурашки.
– В чем дело? – сразу насторожилась Илло. Руки ее больше не были прижаты к моему лбу, они лежали у меня на плечах, словно ей необходим тесный контакт со мной.
– Они питаются… эти твари… их кормили плотью и кровью! Это было место… нет, не могу вспомнить! – Я и не хотел вспоминать! Ужас во мне становился все сильней. Мне приходилось напрягать всю силу воли, чтобы не впасть в панику.
– Не пытайся! – Ее приказ прозвучал резко. Снова руки легли мне на лоб, и со своим мастерством целительницы она отогнала от меня зло.
Я смотрел вперед. Там был густой туман – теперь я это вспомнил. Облака по-прежнему плывут вверху, но туман, который был таким густым, когда я в последний раз разглядывал эту часть сада (если такое злое место можно назвать садом), этот туман расселся, исчез. Я не знал, сколько мы прошли, но теперь перед нами дверь – закрытая дверь.
Здесь растения росли так же тесно, как наверху в джунглях. У меня возникло странное беглое впечатление, что когда-то они собирались тут на приступ, пытаясь прорваться через портал. Их широкая полоса уходила вправо, образуя реку растительности, которая поднималась все выше и выше, колонна растительности вздымалась над сеткой светящихся балок, цеплялась за стену, ища прохода.
Мы направились к двери, которую осаждали эти растения.
Как и у первой двери, здесь арка с надписью на неведомом языке. Я с опаской посматривал на массу растительности.
– Где станнер?
– Вот. – Илло сразу убрала руки с моего лба и чуть погодя протянула мне оружие. Я проверил заряд. Он полный.
– Предыдущий я истратила, – объяснила Илло, – чтобы уложить лиану, которая чуть тебя не задушила. Станнер перезаряжен, и у нас есть еще два заряда.
Я тщательно проверил установки, сузил луч. Витол остановился так, чтобы ветви и лианы его не касались. Здесь растения активнее, требовательней, подвижней. И крупнее, кажутся какими-то разбухшими.
Нажав кнопку, я направил первый луч на особенно активное щупальце, которое уже дважды протягивалось к нам и едва не дотянулось. Подействует ли станнер на этот раз? Зеленая лента дернулась, как человек, которого ударили. Потом безжизненно обвисла, и ветки за ней тоже начали увядать. Приободрившись, я проводил лучом вдоль всей двери и смотрел, как опадает и умирает растительная масса.