Влажная жара, которой веяло и на окраине Чащобы, здесь стала еще тяжелее. По моему лицу тек пот, мешок натирал плечи. Снова начали жечь полузажившие царапины, которые я получил, когда спасал вещи из затонувшего фургона. К счастью, того, чего я здесь опасался, не было – ни одно насекомое не пыталось нас укусить.
Постепенно у нас выработался определенный распорядок: луч, ожидание, медленное продвижение, луч, ожидание, продвижение…
Но вот…
Снова слой Чащобы упал на землю, которая издавала своеобразный кислый запах. И я увидел что-то стоящее, что-то такое, на что не подействовал станнер, столб черного камня. И это был не природный столб или скала.
Глава 10
Глава 11
Постепенно у нас выработался определенный распорядок: луч, ожидание, медленное продвижение, луч, ожидание, продвижение…
Но вот…
Снова слой Чащобы упал на землю, которая издавала своеобразный кислый запах. И я увидел что-то стоящее, что-то такое, на что не подействовал станнер, столб черного камня. И это был не природный столб или скала.
Глава 10
И не столб увидели мы. Когда отпали последние листья, я услышал, как Илло вскрикнула. И сам вздрогнул и снова выстрелил, хотя в этом не было никакой необходимости. Перед нами на тропе стояла статуя, чуть выше человеческого роста, из тусклого черного камня, но с такими подробными деталями, словно каким-то образом заморозили живое существо и поставили как стражника против вторжения.
По общим очертаниям это гуманоид, хотя есть и отличия. Руки, сложенные на груди, имеют по шесть пальцев, лицо гораздо более овальное, чем у землян, нос далеко выступает вперед, он широкий и с отчетливым горбом. Никакой видимости волос, кроме макушки, на которой торчит гребень, похожий на кожистую сумку ящерицы.
Хотя все тело воспроизведено в мельчайших подробностях, на лице нет глаз. На их месте темные углубления. И нет принадлежностей пола, которые обычны для людей. Это может быть мужчина или женщина, а может, ни то, ни другое. Но я не сомневался, что это изображение живого или когда-то жившего существа.
Я разглядывал лицо статуи, и первоначальное впечатление угрозы, возникшее из-за внезапного появления фигуры, постепенно рассеивалось. Вместо него я ощутил печаль, тоску, словно это не предупреждение тем, кто собирается проникнуть в Чащобы, а памятник на каком-то кладбище.
Такого камня, из которого сделана статуя, я нигде на Вуре не видел. Масса переплетенной растительности, которая существует здесь, должно быть, бесчисленные года, никак не воздействовала на статую, не повредила ее. Теперь открывшаяся статуя стояла такой же целой и невредимой, как будто скульптор только что поставил ее на место. По нашим стандартам, она не красива, но обладает силой – целью, – потому что все сильней и сильней передает ощущение безнадежности, покорности перед уничтожением.
– Они знали… – сказала Илло еле слышным шепотом.
Я понял, что она имеет в виду. Да, создатель этого памятника знал, что у него будущего не будет, что никакими силами не предотвратить конец. Чем больше я смотрел, тем сильней сам падал духом, все больше ощущал неразумность нашей попытки проникнуть в эту чуждую дикую местность, которая не предназначена для нас.
– Нет! – Илло схватила меня за руку. – Не позволяй действовать на тебя! Не позволяй думать-чувствовать-ощущать поражение!
Она не могла прочесть мои чувства; должно быть, судит исключительно по своей собственной реакции на этот мрачный монумент отчаяния. Возможно, это оружие! Ловушка – не для тела и даже не для разума, но для души. Но все же потребовалась вся моя решимость и сила воли, чтобы пойти вперед и подойти к чуждой статуе.
Все больше и больше она казалась не произведением искусства, а живым существом, которое когда-то жило, а потом оставлено было здесь умирать. Приближаясь, я смотрел на ямы, в которых должны помещаться глаза, почти веря и боясь, что увижу в них искру жизни, даже если во всем застывшем теле ее нет.
Мертвый черный цвет – избран ли он потому, что такой цвет имело существо при жизни? Я больше не сомневался, что это изображение когда-то жившего существа, даже конкретной личности. Я обошел статую справа, Илло слева, и на мгновение фигура отделила нас друг от друга.
Тепло – волна жара устремилась ко мне от этого камня. Мне не хотелось касаться его рукой, я не мог заставить себя это сделать. Но эта черная фигура словно превратилась в факел, излучающий тепло.
Сзади слышалось фырканье гаров. Они остановились. Я повернулся, провел лучом станнера по растительности, давая и им возможность миновать статую. Впервые со времени входа в Чащобу они, казалось, не хотели идти дальше. Витол поднял голову и заревел, словно бросая вызов дерзкому самцу, претендующему на его территорию.
Повернут ли животные назад? Я знал, что никакие уговоры на них не подействуют, они идут по своей воле и не подчиняются приказам. Поэтому я ждал.
Витол второй раз издал вызывающий крик. Стены растительности, окружающие небольшое пространство, вырезанное станнером, отражали звук, создавая своеобразное эхо. Бык неохотно опустил голову и пошел, остальные два гара последовали за ним. Я видел, что Витол поворачивает голову то направо, то налево, чтобы даже кончиком рога не коснуться растений. Но он сделал выбор – в нашу пользу. Снова я принялся прокладывать нам проход. И растительность по-прежнему отвечала увяданием, ветви опадали, листья сворачивались.
– Конечно, предтечи… – Илло говорила очень тихо. Возможно, она боится, что ее кто-нибудь подслушает. – Ты слышал или видел что-нибудь подобное?
Я постарался вспомнить содержимое лент, которые собирал и изучал отец. Было много цивилизаций предтеч. Проникая все дальше в космос, люди натыкались на планеты, которые когда-то были домом разумных существ. Были миры, представлявшие собой один огромный покинутый город, всю поверхность планеты покрывали высокие здания. Население такой планеты – нам трудно даже представить себе его численность – все исчезло. Были сожженные планеты, превратившиеся в радиоактивные угли или наполовину опустошенные, со стеклянистыми кратерами на месте городов или военных установок.
Войны, которые в прошлом захватывали всю галактику, уничтожили целые народы и расы. Это могло повторяться снова и снова – цивилизации возникали, достигали звезд, становились могучими, создавали федерации и империи, потом распадались в войнах и эпидемиях и умирали, когда прекращалась межзвездная торговля и не прилетали больше корабли.
По масштабам звездного времени мы очень молодая раса. Хотя быстро разрастаемся, крепнем, строим, стараемся вырвать у прошлого все больше и больше тайн. Было много предтеч, да, и в разное время, на разных планетах, в разных секторах.
Закатане с их огромными архивами исторических сведений, возможно, опознали бы эту фигуру, но если она и попадала на ленты, то у отца их не было. Во мне нарастало возбуждение. Находка, связанная с предтечами, да еще такая большая – это полная свобода для меня и Илло. За такую находку полагается неслыханное вознаграждение. Мы можем отправиться, куда хотим, делать все что угодно – если это предтеча.
– Они ждали верной смерти… – Мысли Илло не приняли такое эгоистическое направление, как у меня. – У них не было никакой надежды…
Я старался не думать о том, что означает эта траурная фигура, – поражение настолько очевидно, что способно и нас лишить мужества.
– В их время, – сказал я. – Но это время прошло.
Она ответила не сразу. Думаю, все еще была захвачена чувствами, которые пробудила затерянная статуя. Может быть, ее, как целительницу, настроенную на восприятие несчастий и боли других людей, эти чувства поразили ее сильней, чем меня. Странствующий рано начинает понимать, что в мире существует и добро и зло, и иногда зло побеждает добро, но их обоих нужно принимать и пытаться справиться насколько возможно лучше.
Станнер продолжал расчищать тропу, и я все время ожидал увидеть новые реликты неизвестного. Но мы уже довольно далеко отошли от статуи – предупреждения или памятника погибшим, – прежде чем растительность поредела и обнажилось начало стены. Случайно мы вышли к проходу – без всякой двери или перегородки. Стена, затянутая Чащобой, уходила в обе стороны. Над проходом арка, с очень небольшим изгибом.
Илло снова схватила меня за руку.
– Смотри!
Другой рукой она указала на арку. Она из того же мертвого черного камня, что и стены, но не гладкая. На ней резьба – сложный витой рисунок, в котором можно различить только петли и линии, никуда не ведущие. Но чем дольше его разглядываешь, тем сильней убеждение, что это не абстрактный орнамент, что в нем есть смысл. Возможно, это надпись на языке, который пользуется непостижимыми для нас символами.
– Цепочка! – Спутница схватила ворот моей куртки, потянула и обнажила украшение, которое я неохотно надел утром.
– Есть сходство! – заявила она.
Держа станнер наготове, я одной рукой неуклюже попытался расстегнуть застежку. Но она не поддавалась.
– Расстегни, – попросил я Илло.
Она повернула цепь, а я склонил голову и чуть нагнулся, чтобы она быстрее нашла застежку.
– Она… исчезла!
– Нет, я его чувствую, – возразил я.
– Не ожерелье – застежка!
– Что! – Я сунул станнер ей в руку и провел свободной рукой вдоль цепи. Нет чуть большего по размерам звена, и я не чувствую места, которое было сломано. Там Илло соединила цепь, чтобы ее можно было носить. Все гладкое, словно никогда не было разрыва.
Я ухватился пальцами и попытался разорвать цепь. Результат был обескураживающий: края звеньев врезались в пальцы, и мне пришлось остановиться.
– Ты видишь застежку или место стыка? – спросил я.
И почувствовал, как цепь снова поворачивается – на этот раз в ее руках.
– Ни того, ни другого. Но я не понимаю…
Это невозможно. Застежка и место разрыва не могли так слиться с цепью, что их теперь не различить. Но я не думал, что Илло меня обманывает, да и мои пальцы не могли нащупать никаких неровностей в цепочке.
– Может быть, оно реагирует на тепло тела или что-нибудь в этом роде, – медленно сказала Илло. – Я слышала о камнях корис. Когда носишь их на голой коже, они оживают и становятся яркими и ароматными. Может, какой-то неизвестный сплав или металл при таких условиях восстанавливается?
Так это или нет, но мне не нравилось, что это сплав среагировал на меня. Когда она только предложила мне надеть цепочку, я встревожился. А теперь беспокоился еще сильней.
– Возьми нож у меня на поясе и попробуй разъединить цепь, – сказал я.
Она отшатнулась и сразу ответила:
– Нет!
– Нет? Почему? Думаешь, я буду носить то, от чего не могу избавиться?..
– От чего ты не должен избавляться.
Она говорила уверенно, и я удивленно посмотрел на нее.
Поскольку мне самому ножом пользоваться было неудобно, пришлось, к удовлетворению Илло, оставить цепочку на себе. Я испытывал негодование, подкрепленное страхом.
– Объясни, почему… – Я старался говорить спокойно, не давать волю гневу.
– Не могу. Только каким-то образом знаю, что ты должен его носить…
Я сжал зубы, чтобы она не догадалась о моем страхе. Вырвал у нее станнер и принялся безжалостно поливать лучами растения за аркой, расчищая путь за эти едва различимые стены.
Луч становился все слабее, и я понял, что в ярости истратил весь заряд. Это отрезвило меня. Мы не знаем, как далеко простирается растительность и сколько еще времени придется пользоваться станнером.
Я перезарядил станнер, но не смотрел на Илло и не разговаривал с ней. Все время ощущал на шее эту цепь, которая, как мне казалось, сделала меня рабом неведомой силы. И хуже всего то, что я не знаю, что это за сила и как она проявит свою власть надо мной.
Меня толкнули в плечо, толкнули властно, с такой силой, что я чуть не упал лицом вниз на увядшие растения. В ушах раздался рев Витола, могучий рев, какой никогда не вырвался из его глотки. Бык оттолкнул меня в сторону, задел канистрой с водой, которая висела у него на боку, и я отлетел к Илло.
Опустив голову, вожак копытами рыл землю, подняв тучу увядших листьев и кусков почвы. Глаза его покраснели, и весь он представлял собой картину безумного гнева, словно его захватили те же чувства, что недавно владели мной.
Дру отозвалась на этот рев своим, более высоким, и попыталась встать рядом со своим самцом. А Вобру встал на задние ноги, он как будто хотел тоже пройти вперед, на массивные тела двух других гаров не давали ему прохода.
Я не видел, что так взволновало гаров, и не мог даже догадаться. На самый внимательный взгляд ближайшие кусты казались такими же, как раньше. И теперь, когда гары замолчали, ничего не было слышно. Витол и его подруга прошли под аркой, и нам ничего не оставалось, как следовать за ними.
Сам не сознавая этого, я, проходя под аркой, взялся рукой за цепочку. Какое предупреждение или приветствие содержится в этой причудливой надписи? Какое отношение она имеет к табличке, которую я ношу вопреки собственному желанию?
Гары остановились. Витол уткнулся носом в стену растительности, еще не расчищенной станнером. Я протиснулся мимо гара, стараясь не притрагиваться к листам и колючкам. И снова начал поливать растительность, экономно тратя заряд, но стараясь сделать проход пошире.
Мы шли все дальше, но не видели ничего другого, что скрывала бы чаща. Если стена окружает поселок или просто здание, где оно? За растениями ничего нет, кроме других растений.
Витол остановился так неожиданно, что я ударился о его широкое плечо. На этот раз он не отодвинулся, и я не смог пройти вперед. Бык опустил голову и подцепил рогом гниющие на земле растения. Листья и ветки разлетелись, обнажилась почва. Но Витол на этом не остановился. Он продолжал копать рогом, разбивал землю копытами. Во все стороны полетели большие куски слизистой почвы. Усилия Витола вызвали такое зловоние, что у меня сперло дыхание. Илло рукой закрыла нос.
Там что-то есть – под этим покровом мертвой почвы (я не мог думать о ней как о земле: никакого родства с чистой почвой наших равнин). Усилия Витола привели к появлению гладкой поверхности, правда, выпачканной жирной, дурно пахнущей глиной, но это явно не обычная земля.
Витол продолжал усердно работать, сначала одним большим раздвоенным копытом, потом другим. Вобру отодвинул плечом мать, встал за большим быком и тоже принялся разбрасывать уже взрыхленную землю. Мы с Илло изумленно наблюдали, как гары расчищали площадку, которая с каждым мгновением становилась все больше. Время от времени Витол поворачивал ко мне голову и фыркал. Было совершенно очевидно, что ему нужно: я, который всегда командовал животными, теперь должен подчиняться его приказам, расчистить станнером следующий участок растительности, а потом отойти в сторону.
Мы больше не были в туннеле, образованном растительностью. Скорее оказались на поляне, вернее, металлической площадке, почти квадратной, очищенной усилиями животных от растительности. Металл показался мне тем же самым, из которого сделана цепочка у меня на шее.
Хотя ядовитая растительность Чащобы, может быть, веками покрывала этот металл, на нем не было ни следа ржавчины или износа. Я даже не пытался понять, каково назначение этой площадки и что заставило гаров действовать так необычно. Илло наклонилась, но не прикоснулась к металлической поверхности.
– Мне кажется, это не мостовая. – Она внимательно разглядывала площадку. Я не видел в ней никаких щелей – гигантская цельная плита.
Гары кончили расчищать площадку и теперь стояли спокойно, опустив головы и почти касаясь носами металла. Принюхиваются? Или ищут чего-то? Я уже не мог удивляться и потерял всякую уверенность. У меня на глазах гары, которых я считал животными, конечно, умными, но все же животными, совершили действия, свидетельствующие, что мы очень ошибаемся в их оценке. Они не просто племенной скот, который высоко ценят поселенцы на Вуре. В этот момент я даже подумал, что это вид гораздо более древний и развитый, чем мы полагали. Может, их далекие предки знали народ, соорудивший площадку, которую они раскопали прямо перед нами?
Илло вскрикнула и сделала один-два шага ко мне. Я схватил ее за руки. Платформа, которая казалась такой прочной и незыблемой, начала опускаться и уносила нас с собой.
Я пытался добраться до края, потащив за собой девушку. Витол тяжело шагнул, развернулся и отрезал мне путь к отступлению. И прежде чем я смог обойти его, мы были уже слишком глубоко, так что даже прыжком я не дотянулся бы до края.
Гары зашевелились. Я услышал, как тревожно фыркнул Вобру. Я говорю «услышал», потому что нас окружила тьма. Над нами по-прежнему полоска света, но уже очень высоко. Похоже, мы снижаемся очень быстро и никакой свет не проникает в глубину, куда уносит нас платформа.
Илло так стиснула мою руку, что ногти врезались в плоть, но я не пытался высвободиться. Сейчас мне необходимо было ощущать присутствие девушки, убедиться, что я не сошел с ума, что это не галлюцинации, что это происходит на самом деле.
Задрав голову, я смотрел, как исчезает квадрат неба. У меня не было никакой надежды дотянуться до него. Тьма вокруг становилась все гуще, стало гораздо темней, чем в безлунную ночь. И никаких звезд, которые могли бы успокоить своим светом.
– Барт! – Илло слегка пошевелилась. Я посмотрел вниз и увидел ее лицо. На него падал странный голубоватый свет. – Цепочка! Она светится!
Светится! Я не чувствовал никакого тепла. Цепь так плотно прилегает к горлу, что я не могу ее увидеть, но вижу свечение, которое разливается по груди и плечам.
Я высвободил руку, на время сунув станнер в кобуру, и взял в нее фонарик, который снял с пояса. Пальцами нащупал кнопку, и мгновение спустя луч обежал вокруг нас.
Мы спускались в колодец со стенами из того же сплава, который образует платформу. Платформа идеально прилегает к стенам, так что не видно ни малейшего зазора. Никаких отверстий или даже щелей: вся труба была отлита цельной. И невозможно найти опору на этой гладкой поверхности. Если только ловушка, в которую мы попали, не управляется каким-то образом, мы можем оказаться навсегда погребенными в этой установке, остающейся для нас совершенной загадкой.
Я посмотрел на гаров. Они стояли спокойно. Так они ждут, когда их по очереди впрягут в упряжь перед выходом. Почему… и что… и кто?..
Но я не произнес эти вопросы вслух. Илло знает не больше меня, а от Витола я не ждал ответа. Но продолжал освещать стены в поисках отверстия, какого-нибудь способа уйти. Однако мы продолжали ровно опускаться.
Отверстие наверху теперь меньше моей ладони. Я не могу даже определить, насколько глубоко мы опустились. В памяти всплыли обрывки сведений о предтечах, которые вычитал отец в архивах. Очевидно, среди них был вид или даже несколько видов, предпочитавших подземную жизнь, строивших странные и неведомые установки в пещерах, в туннелях, которые они прорывали. Как будто эти существа чувствовали себя дома под землей, а не на поверхности планет, которые открывали и колонизировали.
Возможно, и этот народ, прилетевший со звезд на Вур (хотя нельзя исключать, что это были исконные обитатели планеты), был из числа таких. Наш спуск должен скоро окончиться. Я начинал верить, что это не ловушка для пленников, а вход в какое-то важное помещение (во всяком случае я на это надеялся).
Конец действительно наступил. В стене появилось отверстие, платформа замедлила ход. Она продолжала спускаться, пока перед нами не открылась широкая дверь. И тут платформа остановилась.
Почему-то мне казалось, что гары пойдут вперед. Но животные не проявляли никакого беспокойства, они фыркали и переступали ногами, словно не совсем уверенные в надежности платформы, однако с места не двигались.
Ничего не оставалось, как идти самому, пройти в эту дверь, которая ведет в полную темноту. Может, там найдется средство возвращения на поверхность. Я сказал это Илло, и она согласилась.
Теперь, когда мы достигли дна колодца, к девушке как будто вернулось самообладание. Или так казалось внешне. Должен признаться, что появление отверстия подбодрило и меня. Плечом к плечу мы ступили с платформы в коридор или туннель. И снова гары пошли за нами, как и тогда, когда мы проделали проход в Чащобе.
Я освещал фонариком стены. Похоже на колодец, который мы только что покинули. Вернее, на его двойник меньше размером и уложенный на бок. Те же гладкие, без швов стены, никаких признаков других проходов, кроме того, которым мы идем.
– Выключи фонарь на минуту, – попросила Илло.
Я не знал, что она хочет сделать, но выполнил ее просьбу. Так мы обнаружили, что теперь фонарик нам не нужен. Стены светились. Может быть, не так ярко, как цепочка, но наши глаза приспособились к тусклому освещению, и мы без труда могли идти дальше. Я с радостью убрал фонарик и снова взял в руку станнер. Не потому, что ожидал встречи с ядовитой растительностью Чащобы; просто со станнером в руке чувствовал себя уверенней, сохранялась иллюзия, что я еще способен контролировать ситуацию и что вскоре мы откроем… Что? Чуждую форму жизни?.. Какую-то механическую установку, действующую бесконечно долго после того, как исчезли ее создатели? Я не знал и не строил догадок, знал только, что чувствую себя в большей безопасности, сжимая в руке станнер.
Дорога казалась бесконечной. Настолько, что нам один раз пришлось остановиться, немного попить из скудных запасов, разделив их с гарами, и поесть. Я дал каждому гару по лепешке дорожного хлеба, и они с шумом принялись жевать. Очевидно, хлеб им понравился. В глубине сознания возникла мысль: как только припасы кончатся… Нет, об этом я подумаю, когда придет время. Мы будем тратить воду и пищу как можно экономней, но я не стану говорить о том, чем могут кончиться наши блуждания вслепую.
В конце коридора оказалась дверь. Она была закрыта, и я не видел никакой щели, когда снова включил фонарик и принялся внимательно разглядывать преграду. Слева от меня углубление, но никакой ручки или щеколды. Я вложил пальцы в углубление и нажал, но преграда оставалась неподвижной. Неужели мы заперты, как пленники?
Ничего не оставалось, как пытаться открыть дверь. Я снова собрался с силами, вцепился в нее пальцами и стал давить не внутрь, а двигать направо. Сначала мне показалось, что и на этот раз моя догадка неверна. Но потом, может быть, потому что пришлось преодолевать столетия бездействия, дверь неохотно заскользила в сторону. Мне требовалось напряжение всех сил, чтобы двигать ее. Я обнаружил, что легче это делать резкими рывками, а не постоянным усилием. Наконец панель отодвинулась, и мы увидели свет – почти такой же яркий, как наверху, во внешнем мире.
По общим очертаниям это гуманоид, хотя есть и отличия. Руки, сложенные на груди, имеют по шесть пальцев, лицо гораздо более овальное, чем у землян, нос далеко выступает вперед, он широкий и с отчетливым горбом. Никакой видимости волос, кроме макушки, на которой торчит гребень, похожий на кожистую сумку ящерицы.
Хотя все тело воспроизведено в мельчайших подробностях, на лице нет глаз. На их месте темные углубления. И нет принадлежностей пола, которые обычны для людей. Это может быть мужчина или женщина, а может, ни то, ни другое. Но я не сомневался, что это изображение живого или когда-то жившего существа.
Я разглядывал лицо статуи, и первоначальное впечатление угрозы, возникшее из-за внезапного появления фигуры, постепенно рассеивалось. Вместо него я ощутил печаль, тоску, словно это не предупреждение тем, кто собирается проникнуть в Чащобы, а памятник на каком-то кладбище.
Такого камня, из которого сделана статуя, я нигде на Вуре не видел. Масса переплетенной растительности, которая существует здесь, должно быть, бесчисленные года, никак не воздействовала на статую, не повредила ее. Теперь открывшаяся статуя стояла такой же целой и невредимой, как будто скульптор только что поставил ее на место. По нашим стандартам, она не красива, но обладает силой – целью, – потому что все сильней и сильней передает ощущение безнадежности, покорности перед уничтожением.
– Они знали… – сказала Илло еле слышным шепотом.
Я понял, что она имеет в виду. Да, создатель этого памятника знал, что у него будущего не будет, что никакими силами не предотвратить конец. Чем больше я смотрел, тем сильней сам падал духом, все больше ощущал неразумность нашей попытки проникнуть в эту чуждую дикую местность, которая не предназначена для нас.
– Нет! – Илло схватила меня за руку. – Не позволяй действовать на тебя! Не позволяй думать-чувствовать-ощущать поражение!
Она не могла прочесть мои чувства; должно быть, судит исключительно по своей собственной реакции на этот мрачный монумент отчаяния. Возможно, это оружие! Ловушка – не для тела и даже не для разума, но для души. Но все же потребовалась вся моя решимость и сила воли, чтобы пойти вперед и подойти к чуждой статуе.
Все больше и больше она казалась не произведением искусства, а живым существом, которое когда-то жило, а потом оставлено было здесь умирать. Приближаясь, я смотрел на ямы, в которых должны помещаться глаза, почти веря и боясь, что увижу в них искру жизни, даже если во всем застывшем теле ее нет.
Мертвый черный цвет – избран ли он потому, что такой цвет имело существо при жизни? Я больше не сомневался, что это изображение когда-то жившего существа, даже конкретной личности. Я обошел статую справа, Илло слева, и на мгновение фигура отделила нас друг от друга.
Тепло – волна жара устремилась ко мне от этого камня. Мне не хотелось касаться его рукой, я не мог заставить себя это сделать. Но эта черная фигура словно превратилась в факел, излучающий тепло.
Сзади слышалось фырканье гаров. Они остановились. Я повернулся, провел лучом станнера по растительности, давая и им возможность миновать статую. Впервые со времени входа в Чащобу они, казалось, не хотели идти дальше. Витол поднял голову и заревел, словно бросая вызов дерзкому самцу, претендующему на его территорию.
Повернут ли животные назад? Я знал, что никакие уговоры на них не подействуют, они идут по своей воле и не подчиняются приказам. Поэтому я ждал.
Витол второй раз издал вызывающий крик. Стены растительности, окружающие небольшое пространство, вырезанное станнером, отражали звук, создавая своеобразное эхо. Бык неохотно опустил голову и пошел, остальные два гара последовали за ним. Я видел, что Витол поворачивает голову то направо, то налево, чтобы даже кончиком рога не коснуться растений. Но он сделал выбор – в нашу пользу. Снова я принялся прокладывать нам проход. И растительность по-прежнему отвечала увяданием, ветви опадали, листья сворачивались.
– Конечно, предтечи… – Илло говорила очень тихо. Возможно, она боится, что ее кто-нибудь подслушает. – Ты слышал или видел что-нибудь подобное?
Я постарался вспомнить содержимое лент, которые собирал и изучал отец. Было много цивилизаций предтеч. Проникая все дальше в космос, люди натыкались на планеты, которые когда-то были домом разумных существ. Были миры, представлявшие собой один огромный покинутый город, всю поверхность планеты покрывали высокие здания. Население такой планеты – нам трудно даже представить себе его численность – все исчезло. Были сожженные планеты, превратившиеся в радиоактивные угли или наполовину опустошенные, со стеклянистыми кратерами на месте городов или военных установок.
Войны, которые в прошлом захватывали всю галактику, уничтожили целые народы и расы. Это могло повторяться снова и снова – цивилизации возникали, достигали звезд, становились могучими, создавали федерации и империи, потом распадались в войнах и эпидемиях и умирали, когда прекращалась межзвездная торговля и не прилетали больше корабли.
По масштабам звездного времени мы очень молодая раса. Хотя быстро разрастаемся, крепнем, строим, стараемся вырвать у прошлого все больше и больше тайн. Было много предтеч, да, и в разное время, на разных планетах, в разных секторах.
Закатане с их огромными архивами исторических сведений, возможно, опознали бы эту фигуру, но если она и попадала на ленты, то у отца их не было. Во мне нарастало возбуждение. Находка, связанная с предтечами, да еще такая большая – это полная свобода для меня и Илло. За такую находку полагается неслыханное вознаграждение. Мы можем отправиться, куда хотим, делать все что угодно – если это предтеча.
– Они ждали верной смерти… – Мысли Илло не приняли такое эгоистическое направление, как у меня. – У них не было никакой надежды…
Я старался не думать о том, что означает эта траурная фигура, – поражение настолько очевидно, что способно и нас лишить мужества.
– В их время, – сказал я. – Но это время прошло.
Она ответила не сразу. Думаю, все еще была захвачена чувствами, которые пробудила затерянная статуя. Может быть, ее, как целительницу, настроенную на восприятие несчастий и боли других людей, эти чувства поразили ее сильней, чем меня. Странствующий рано начинает понимать, что в мире существует и добро и зло, и иногда зло побеждает добро, но их обоих нужно принимать и пытаться справиться насколько возможно лучше.
Станнер продолжал расчищать тропу, и я все время ожидал увидеть новые реликты неизвестного. Но мы уже довольно далеко отошли от статуи – предупреждения или памятника погибшим, – прежде чем растительность поредела и обнажилось начало стены. Случайно мы вышли к проходу – без всякой двери или перегородки. Стена, затянутая Чащобой, уходила в обе стороны. Над проходом арка, с очень небольшим изгибом.
Илло снова схватила меня за руку.
– Смотри!
Другой рукой она указала на арку. Она из того же мертвого черного камня, что и стены, но не гладкая. На ней резьба – сложный витой рисунок, в котором можно различить только петли и линии, никуда не ведущие. Но чем дольше его разглядываешь, тем сильней убеждение, что это не абстрактный орнамент, что в нем есть смысл. Возможно, это надпись на языке, который пользуется непостижимыми для нас символами.
– Цепочка! – Спутница схватила ворот моей куртки, потянула и обнажила украшение, которое я неохотно надел утром.
– Есть сходство! – заявила она.
Держа станнер наготове, я одной рукой неуклюже попытался расстегнуть застежку. Но она не поддавалась.
– Расстегни, – попросил я Илло.
Она повернула цепь, а я склонил голову и чуть нагнулся, чтобы она быстрее нашла застежку.
– Она… исчезла!
– Нет, я его чувствую, – возразил я.
– Не ожерелье – застежка!
– Что! – Я сунул станнер ей в руку и провел свободной рукой вдоль цепи. Нет чуть большего по размерам звена, и я не чувствую места, которое было сломано. Там Илло соединила цепь, чтобы ее можно было носить. Все гладкое, словно никогда не было разрыва.
Я ухватился пальцами и попытался разорвать цепь. Результат был обескураживающий: края звеньев врезались в пальцы, и мне пришлось остановиться.
– Ты видишь застежку или место стыка? – спросил я.
И почувствовал, как цепь снова поворачивается – на этот раз в ее руках.
– Ни того, ни другого. Но я не понимаю…
Это невозможно. Застежка и место разрыва не могли так слиться с цепью, что их теперь не различить. Но я не думал, что Илло меня обманывает, да и мои пальцы не могли нащупать никаких неровностей в цепочке.
– Может быть, оно реагирует на тепло тела или что-нибудь в этом роде, – медленно сказала Илло. – Я слышала о камнях корис. Когда носишь их на голой коже, они оживают и становятся яркими и ароматными. Может, какой-то неизвестный сплав или металл при таких условиях восстанавливается?
Так это или нет, но мне не нравилось, что это сплав среагировал на меня. Когда она только предложила мне надеть цепочку, я встревожился. А теперь беспокоился еще сильней.
– Возьми нож у меня на поясе и попробуй разъединить цепь, – сказал я.
Она отшатнулась и сразу ответила:
– Нет!
– Нет? Почему? Думаешь, я буду носить то, от чего не могу избавиться?..
– От чего ты не должен избавляться.
Она говорила уверенно, и я удивленно посмотрел на нее.
Поскольку мне самому ножом пользоваться было неудобно, пришлось, к удовлетворению Илло, оставить цепочку на себе. Я испытывал негодование, подкрепленное страхом.
– Объясни, почему… – Я старался говорить спокойно, не давать волю гневу.
– Не могу. Только каким-то образом знаю, что ты должен его носить…
Я сжал зубы, чтобы она не догадалась о моем страхе. Вырвал у нее станнер и принялся безжалостно поливать лучами растения за аркой, расчищая путь за эти едва различимые стены.
Луч становился все слабее, и я понял, что в ярости истратил весь заряд. Это отрезвило меня. Мы не знаем, как далеко простирается растительность и сколько еще времени придется пользоваться станнером.
Я перезарядил станнер, но не смотрел на Илло и не разговаривал с ней. Все время ощущал на шее эту цепь, которая, как мне казалось, сделала меня рабом неведомой силы. И хуже всего то, что я не знаю, что это за сила и как она проявит свою власть надо мной.
Меня толкнули в плечо, толкнули властно, с такой силой, что я чуть не упал лицом вниз на увядшие растения. В ушах раздался рев Витола, могучий рев, какой никогда не вырвался из его глотки. Бык оттолкнул меня в сторону, задел канистрой с водой, которая висела у него на боку, и я отлетел к Илло.
Опустив голову, вожак копытами рыл землю, подняв тучу увядших листьев и кусков почвы. Глаза его покраснели, и весь он представлял собой картину безумного гнева, словно его захватили те же чувства, что недавно владели мной.
Дру отозвалась на этот рев своим, более высоким, и попыталась встать рядом со своим самцом. А Вобру встал на задние ноги, он как будто хотел тоже пройти вперед, на массивные тела двух других гаров не давали ему прохода.
Я не видел, что так взволновало гаров, и не мог даже догадаться. На самый внимательный взгляд ближайшие кусты казались такими же, как раньше. И теперь, когда гары замолчали, ничего не было слышно. Витол и его подруга прошли под аркой, и нам ничего не оставалось, как следовать за ними.
Сам не сознавая этого, я, проходя под аркой, взялся рукой за цепочку. Какое предупреждение или приветствие содержится в этой причудливой надписи? Какое отношение она имеет к табличке, которую я ношу вопреки собственному желанию?
Гары остановились. Витол уткнулся носом в стену растительности, еще не расчищенной станнером. Я протиснулся мимо гара, стараясь не притрагиваться к листам и колючкам. И снова начал поливать растительность, экономно тратя заряд, но стараясь сделать проход пошире.
Мы шли все дальше, но не видели ничего другого, что скрывала бы чаща. Если стена окружает поселок или просто здание, где оно? За растениями ничего нет, кроме других растений.
Витол остановился так неожиданно, что я ударился о его широкое плечо. На этот раз он не отодвинулся, и я не смог пройти вперед. Бык опустил голову и подцепил рогом гниющие на земле растения. Листья и ветки разлетелись, обнажилась почва. Но Витол на этом не остановился. Он продолжал копать рогом, разбивал землю копытами. Во все стороны полетели большие куски слизистой почвы. Усилия Витола вызвали такое зловоние, что у меня сперло дыхание. Илло рукой закрыла нос.
Там что-то есть – под этим покровом мертвой почвы (я не мог думать о ней как о земле: никакого родства с чистой почвой наших равнин). Усилия Витола привели к появлению гладкой поверхности, правда, выпачканной жирной, дурно пахнущей глиной, но это явно не обычная земля.
Витол продолжал усердно работать, сначала одним большим раздвоенным копытом, потом другим. Вобру отодвинул плечом мать, встал за большим быком и тоже принялся разбрасывать уже взрыхленную землю. Мы с Илло изумленно наблюдали, как гары расчищали площадку, которая с каждым мгновением становилась все больше. Время от времени Витол поворачивал ко мне голову и фыркал. Было совершенно очевидно, что ему нужно: я, который всегда командовал животными, теперь должен подчиняться его приказам, расчистить станнером следующий участок растительности, а потом отойти в сторону.
Мы больше не были в туннеле, образованном растительностью. Скорее оказались на поляне, вернее, металлической площадке, почти квадратной, очищенной усилиями животных от растительности. Металл показался мне тем же самым, из которого сделана цепочка у меня на шее.
Хотя ядовитая растительность Чащобы, может быть, веками покрывала этот металл, на нем не было ни следа ржавчины или износа. Я даже не пытался понять, каково назначение этой площадки и что заставило гаров действовать так необычно. Илло наклонилась, но не прикоснулась к металлической поверхности.
– Мне кажется, это не мостовая. – Она внимательно разглядывала площадку. Я не видел в ней никаких щелей – гигантская цельная плита.
Гары кончили расчищать площадку и теперь стояли спокойно, опустив головы и почти касаясь носами металла. Принюхиваются? Или ищут чего-то? Я уже не мог удивляться и потерял всякую уверенность. У меня на глазах гары, которых я считал животными, конечно, умными, но все же животными, совершили действия, свидетельствующие, что мы очень ошибаемся в их оценке. Они не просто племенной скот, который высоко ценят поселенцы на Вуре. В этот момент я даже подумал, что это вид гораздо более древний и развитый, чем мы полагали. Может, их далекие предки знали народ, соорудивший площадку, которую они раскопали прямо перед нами?
Илло вскрикнула и сделала один-два шага ко мне. Я схватил ее за руки. Платформа, которая казалась такой прочной и незыблемой, начала опускаться и уносила нас с собой.
Я пытался добраться до края, потащив за собой девушку. Витол тяжело шагнул, развернулся и отрезал мне путь к отступлению. И прежде чем я смог обойти его, мы были уже слишком глубоко, так что даже прыжком я не дотянулся бы до края.
Гары зашевелились. Я услышал, как тревожно фыркнул Вобру. Я говорю «услышал», потому что нас окружила тьма. Над нами по-прежнему полоска света, но уже очень высоко. Похоже, мы снижаемся очень быстро и никакой свет не проникает в глубину, куда уносит нас платформа.
Илло так стиснула мою руку, что ногти врезались в плоть, но я не пытался высвободиться. Сейчас мне необходимо было ощущать присутствие девушки, убедиться, что я не сошел с ума, что это не галлюцинации, что это происходит на самом деле.
Задрав голову, я смотрел, как исчезает квадрат неба. У меня не было никакой надежды дотянуться до него. Тьма вокруг становилась все гуще, стало гораздо темней, чем в безлунную ночь. И никаких звезд, которые могли бы успокоить своим светом.
– Барт! – Илло слегка пошевелилась. Я посмотрел вниз и увидел ее лицо. На него падал странный голубоватый свет. – Цепочка! Она светится!
Светится! Я не чувствовал никакого тепла. Цепь так плотно прилегает к горлу, что я не могу ее увидеть, но вижу свечение, которое разливается по груди и плечам.
Я высвободил руку, на время сунув станнер в кобуру, и взял в нее фонарик, который снял с пояса. Пальцами нащупал кнопку, и мгновение спустя луч обежал вокруг нас.
Мы спускались в колодец со стенами из того же сплава, который образует платформу. Платформа идеально прилегает к стенам, так что не видно ни малейшего зазора. Никаких отверстий или даже щелей: вся труба была отлита цельной. И невозможно найти опору на этой гладкой поверхности. Если только ловушка, в которую мы попали, не управляется каким-то образом, мы можем оказаться навсегда погребенными в этой установке, остающейся для нас совершенной загадкой.
Я посмотрел на гаров. Они стояли спокойно. Так они ждут, когда их по очереди впрягут в упряжь перед выходом. Почему… и что… и кто?..
Но я не произнес эти вопросы вслух. Илло знает не больше меня, а от Витола я не ждал ответа. Но продолжал освещать стены в поисках отверстия, какого-нибудь способа уйти. Однако мы продолжали ровно опускаться.
Отверстие наверху теперь меньше моей ладони. Я не могу даже определить, насколько глубоко мы опустились. В памяти всплыли обрывки сведений о предтечах, которые вычитал отец в архивах. Очевидно, среди них был вид или даже несколько видов, предпочитавших подземную жизнь, строивших странные и неведомые установки в пещерах, в туннелях, которые они прорывали. Как будто эти существа чувствовали себя дома под землей, а не на поверхности планет, которые открывали и колонизировали.
Возможно, и этот народ, прилетевший со звезд на Вур (хотя нельзя исключать, что это были исконные обитатели планеты), был из числа таких. Наш спуск должен скоро окончиться. Я начинал верить, что это не ловушка для пленников, а вход в какое-то важное помещение (во всяком случае я на это надеялся).
Конец действительно наступил. В стене появилось отверстие, платформа замедлила ход. Она продолжала спускаться, пока перед нами не открылась широкая дверь. И тут платформа остановилась.
Почему-то мне казалось, что гары пойдут вперед. Но животные не проявляли никакого беспокойства, они фыркали и переступали ногами, словно не совсем уверенные в надежности платформы, однако с места не двигались.
Ничего не оставалось, как идти самому, пройти в эту дверь, которая ведет в полную темноту. Может, там найдется средство возвращения на поверхность. Я сказал это Илло, и она согласилась.
Теперь, когда мы достигли дна колодца, к девушке как будто вернулось самообладание. Или так казалось внешне. Должен признаться, что появление отверстия подбодрило и меня. Плечом к плечу мы ступили с платформы в коридор или туннель. И снова гары пошли за нами, как и тогда, когда мы проделали проход в Чащобе.
Я освещал фонариком стены. Похоже на колодец, который мы только что покинули. Вернее, на его двойник меньше размером и уложенный на бок. Те же гладкие, без швов стены, никаких признаков других проходов, кроме того, которым мы идем.
– Выключи фонарь на минуту, – попросила Илло.
Я не знал, что она хочет сделать, но выполнил ее просьбу. Так мы обнаружили, что теперь фонарик нам не нужен. Стены светились. Может быть, не так ярко, как цепочка, но наши глаза приспособились к тусклому освещению, и мы без труда могли идти дальше. Я с радостью убрал фонарик и снова взял в руку станнер. Не потому, что ожидал встречи с ядовитой растительностью Чащобы; просто со станнером в руке чувствовал себя уверенней, сохранялась иллюзия, что я еще способен контролировать ситуацию и что вскоре мы откроем… Что? Чуждую форму жизни?.. Какую-то механическую установку, действующую бесконечно долго после того, как исчезли ее создатели? Я не знал и не строил догадок, знал только, что чувствую себя в большей безопасности, сжимая в руке станнер.
Дорога казалась бесконечной. Настолько, что нам один раз пришлось остановиться, немного попить из скудных запасов, разделив их с гарами, и поесть. Я дал каждому гару по лепешке дорожного хлеба, и они с шумом принялись жевать. Очевидно, хлеб им понравился. В глубине сознания возникла мысль: как только припасы кончатся… Нет, об этом я подумаю, когда придет время. Мы будем тратить воду и пищу как можно экономней, но я не стану говорить о том, чем могут кончиться наши блуждания вслепую.
В конце коридора оказалась дверь. Она была закрыта, и я не видел никакой щели, когда снова включил фонарик и принялся внимательно разглядывать преграду. Слева от меня углубление, но никакой ручки или щеколды. Я вложил пальцы в углубление и нажал, но преграда оставалась неподвижной. Неужели мы заперты, как пленники?
Ничего не оставалось, как пытаться открыть дверь. Я снова собрался с силами, вцепился в нее пальцами и стал давить не внутрь, а двигать направо. Сначала мне показалось, что и на этот раз моя догадка неверна. Но потом, может быть, потому что пришлось преодолевать столетия бездействия, дверь неохотно заскользила в сторону. Мне требовалось напряжение всех сил, чтобы двигать ее. Я обнаружил, что легче это делать резкими рывками, а не постоянным усилием. Наконец панель отодвинулась, и мы увидели свет – почти такой же яркий, как наверху, во внешнем мире.
Глава 11
Свет, ясный и устойчивый, шел сверху, а между нами и его источником находился широкий лестничный пролет. Ступеньки очень низкие, и каждая расписана яркими красками. И нарисованы на ступеньках – лица!
Ничего нечеловеческого и чуждого, как в той статуе, что мы встретили в чащобе, в этих лицах не было. Эти люди могли бы и сегодня жить в любом владении или поселке. Они все разные, но такие реальные, что я мог подумать только одно: это изображения живых людей. И тем не менее они нарисованы на ступенях, и всякий поднимающийся по лестнице, куда бы ни поставил ногу, обязательно наступит на одно из них.
Есть что-то неприятное в том, как нарисованы эти лица, их черты слегка искажены, как будто люди эти вот-вот ухмыльнутся или подмигнут. При более внимательном рассмотрении становилось ясно, что тот, кто нарисовал эти лица, ненавидел своих натурщиков и опасался их. Наступать на беспомощные лица врага – для того, чтобы придумать такое, нужно очень сильно ненавидеть.
Илло опустилась на колени, пальцами коснулась ближайших лиц на самых нижних ступеньках. И, словно прикоснувшись к горячим угольям, отдернула пальцы.
– Там черепа, Барт… под рисунками настоящие черепа.
Наклонившись рядом с ней, я не увидел ничего, кроме рисунков на поверхности. Должно быть, прикосновение целительницы, настроенное на высочайшую чувствительность, открыло ей ужас, таящийся под рисунком.
– Их враги – как велик был их гнев!
– Это не могут быть люди. – Я сразу вспомнил ряды скелетов. Там кости были не тронуты, черепа на месте. А это место очень древнее и существовало – я был в этом уверен – задолго до того, как разведчик открыл Вур.
– Нет, конечно, они гораздо древнее, но очень похожи на нас. – Илло посмотрела в сторону двери наверху, откуда исходил свет. – Нужно идти туда… но наступать на это… – Она вздрогнула.
Я внимательно разглядывал лица. Да, все разные, очень реалистическое воспроизведение. Но все же это лица людей, кажется, таких же людей, как я сам.
– Это произошло очень давно, – успокаивал я девушку. Хотя не понимал, что именно «это». Должно быть, лестница сооружена в ознаменование окончательной победы и сокрушительного поражения – для кого: для строителей или тех, кто нарисован? Может быть, какой-то народ был изгнан с поверхности Вура, принял предосторожности и существовал здесь, а потом обрушил свою месть на победителей в самой чудовищной форме? Или ответ прямо противоположный: чужаки победили и отметили свою победу, создав вечный портрет побежденных? В любом случае, художник, сотворивший это, проявил в изображении этих лиц самую безжалостную точность, жестокость, злобность, на какие только способен наш вид.
– Очень давно, – повторила она. – Но они старались… запечатлеть их… своих врагов. Черепа – это большое зло. Зло!
Ничего нечеловеческого и чуждого, как в той статуе, что мы встретили в чащобе, в этих лицах не было. Эти люди могли бы и сегодня жить в любом владении или поселке. Они все разные, но такие реальные, что я мог подумать только одно: это изображения живых людей. И тем не менее они нарисованы на ступенях, и всякий поднимающийся по лестнице, куда бы ни поставил ногу, обязательно наступит на одно из них.
Есть что-то неприятное в том, как нарисованы эти лица, их черты слегка искажены, как будто люди эти вот-вот ухмыльнутся или подмигнут. При более внимательном рассмотрении становилось ясно, что тот, кто нарисовал эти лица, ненавидел своих натурщиков и опасался их. Наступать на беспомощные лица врага – для того, чтобы придумать такое, нужно очень сильно ненавидеть.
Илло опустилась на колени, пальцами коснулась ближайших лиц на самых нижних ступеньках. И, словно прикоснувшись к горячим угольям, отдернула пальцы.
– Там черепа, Барт… под рисунками настоящие черепа.
Наклонившись рядом с ней, я не увидел ничего, кроме рисунков на поверхности. Должно быть, прикосновение целительницы, настроенное на высочайшую чувствительность, открыло ей ужас, таящийся под рисунком.
– Их враги – как велик был их гнев!
– Это не могут быть люди. – Я сразу вспомнил ряды скелетов. Там кости были не тронуты, черепа на месте. А это место очень древнее и существовало – я был в этом уверен – задолго до того, как разведчик открыл Вур.
– Нет, конечно, они гораздо древнее, но очень похожи на нас. – Илло посмотрела в сторону двери наверху, откуда исходил свет. – Нужно идти туда… но наступать на это… – Она вздрогнула.
Я внимательно разглядывал лица. Да, все разные, очень реалистическое воспроизведение. Но все же это лица людей, кажется, таких же людей, как я сам.
– Это произошло очень давно, – успокаивал я девушку. Хотя не понимал, что именно «это». Должно быть, лестница сооружена в ознаменование окончательной победы и сокрушительного поражения – для кого: для строителей или тех, кто нарисован? Может быть, какой-то народ был изгнан с поверхности Вура, принял предосторожности и существовал здесь, а потом обрушил свою месть на победителей в самой чудовищной форме? Или ответ прямо противоположный: чужаки победили и отметили свою победу, создав вечный портрет побежденных? В любом случае, художник, сотворивший это, проявил в изображении этих лиц самую безжалостную точность, жестокость, злобность, на какие только способен наш вид.
– Очень давно, – повторила она. – Но они старались… запечатлеть их… своих врагов. Черепа – это большое зло. Зло!