Нортон Андрэ. Знак Кота

   Она поставила его в середину столешницы и в первый раз заговорила:
   — Принеси шкатулку с драгоценными камнями. — Ее приказ был краток, и внезапно я ощутила передавшееся от нее чувство, что ей необходимо спешить с выполнением какой-то задачи.
   Подхлестнутая этим, я быстро побежала в дальний угол комнаты и там открыла особый замок в стенном шкафу, где мы хранили такие ценности. Шкатулка была тяжелой — она была сделана из камня огненных гор, полированного и украшенного узором. И этот узор явно изображал песчаных котов.
   Когда я поставила ее на стол перед Равингой, Ва, Виу и Вайна, котти ее дома, появились из ниоткуда, запрыгнули на стол, который всегда был для них запретной территорией. Я хотела было согнать их, но Равинга молча покачала головой, и я поняла это как приказ позволить им остаться.
   Они сели в ряд, застыв как статуэтки, обернув передние лапы кончиками хвостов и немигающим взглядом следя за тем, что делает Равинга.
   Она выбрала из своих инструментов тонкий нож и стала обрабатывать им мягкое чистое золото выбранной ею фигурки. Тонкие, как волосок, стружки металла падали из-под его лезвия. Наконец она завершила безукоризненную фигурку. Затем она повернулась к маленькому ларцу на столе. На нем тоже был затейливый замок, но с этим она справилась сама, поскольку эта особенная часть ее оснащения никогда раньше не открывалась при мне.
   С маленьких полочек внутри она взяла маленький металлический флакон и погрузила одну из кисточек в тонкое горлышко сосуда. С величайшим тщанием она начала расписывать золотую фигурку. Используемая ею жидкость была бесцветной, но она трижды покрыла ею песчаного кота.
   Потом она открыла шкатулку с драгоценностями. Сначала она расстелила кусок темной ткани, затем стала выкладывать на него камни. Прекрасные цитрины сияли ярко-желтым светом, и она тщательно подбирала их, пока не нашла совершенно подобную пару. Их она вставила в глазницы фигурки,
   Закончив эту работу, она снова порылась в своих материалах и достала пластинку тусклого металла, настолько потемневшую, что я не могла определить, из чего она сделана. Она поставила песчаного кота прямо в ее центр и стала посыпать его крохотными, как пыль, кристаллами из другого флакона, пока над фигуркой не выросла горка,
   — Свечу, — приказала она.
   Я высекла искру и зажгла на столе тонкую свечку. Крепко сжав ее, она дотронулась пламенем до этого порошка. От точки соприкосновения распространилось свечение. Котти попятились. Впервые они подали голос — нечто среднее между мяуканьем и урчанием — почти как если бы запели. На пластинке что-то вспыхнуло, и от нее поднялся дымок.
   Равинга со вздохом откинулась назад, ее руки безвольно упали на колени. Лицо казалось измученным, и я схватилась за ее плечо:
   — Вы должны отдохнуть… Она медленно улыбнулась:
   — У нас будет гость, даже два гостя, девочка. Да, я должна отдохнуть, поскольку предстоит много работы.
   Дымок с пластинки металла клочьями поднимался вверх. Весь порошок исчез, остался только песчаный кот. Песня котти затихла. Одна за другой они вытягивали шеи, шумно принюхиваясь к голове фигурки, а затем издали вопль, какого я никогда прежде не слышала. Равинга кивнула:
   — Хорошо сделано, не так ли? Пусть она будет тем, что больше всего понадобится в наступающие дни.
   Она положила руки на стол и, опираясь на них, поднялась с кресла, словно силы покинули ее.
   — Вот, — показала она на золотого кота, — бережно спрячь его, потому что теперь эту вещь надо хорошо охранять.
   Она пошатнулась, и я бросилась поддержать ее, но она жестом отстранила меня.
   — Мне просто надо отдохнуть, Алитта. Отдохнуть до прибытия наших гостей.
   Гости явились в сопровождении такого эскорта, который в нашей части города редко увидишь, разве что между Домами возникнет серьезный разлад и какой-нибудь убийца решит здесь спрятаться. Это был отряд собственной гвардии королевы, который доставил к нашему порогу Хинккеля. А рядом с ним открыто шагал Мурри, песчаный кот, хотя я полагала, что, покажись он на глаза нашим гордым охотникам в других обстоятельствах, он поплатился бы за это жизнью.
   Воины не последовали за Хинккелем в наш маленький двор. Мне очень не понравилась сама мысль, что они могли дойти до конца ведущего сюда пути.
   У меня был доступ ко многим секретам Равинги, если не ко всем, и некоторые из них таковы, что лучше никому из власть имущих о них не знать. То, что она была занята осуществлением какого-то великого плана, состоящего из многих частей и касающегося многих, от представителей крупных Домов до тех, кто редко показывается при свете дня, — об этом мне было известно уже много сезонов. Мне также было понятно, что я являюсь частью ее плана, и меня это не возмущало.
   Во мне всегда жила жажда знаний, и хотя по отношению к Равинге я испытывала благоговейный трепет, она была щедрым учителем. Выясняя, что под одним ее искусством скрывается другое, я копила знания, даже если меня допускали прикоснуться к ним только в силу ее плана.
   Я увидела через нашу смотровую щель приближение Хинккеля и поспешила вниз, чтобы открыть дверь лавки прежде, чем он сможет постучать. Майкол неподвижно сидел на табурете за прилавком, Я в очередной раз задумалась, что этот старик знает и о чем догадывается. Однако он был искренне предан Равинге, и я поняла это с первого знакомства с этим домом.
   Хинккель вошел, следом за ним — Мурри. Мимо меня, прошуршав моей юбкой, проскочили три наших котти. Я приветствовала человека, подняв руку, а они отправились тереться носами с песчаным котом.
   На свету я заметила черное пятно, которое почти покрывало ладонь его руки, поднятой в ответном приветствии. Что-то словно выжгло клеймо в его плоти. Он и в остальном изменился. На его узком лице пролегли новые борозды, странное ощущение силы изведанной и примененной сохранялось в нем. Я поняла это из опыта моей жизни у Равинги. Он побывал в странных местах и хорошо себя там показал.
   — Добро пожаловать в Дом. Иди же безопасно к очагу, Знай, под этой крышей все — друзья тебе, — машинально произнесла я формальное приветствие.
   Он улыбнулся, и улыбка стерла с его лица часть отметин его новой силы.
   — Да будет почет этому Дому. С радостью в сердце принимаю все, что он дает мне. — Этот ответ, особенно последние слова, показался мне большим, чем простая формальность. В нем была теплота, предполагавшая, что ему действительно уютно здесь.
   Дверь теперь была плотно закрыта от всех любопытных глаз — хотя почему у меня в голове в тот момент возникла такая мысль, я сказать не могу. Меня почему-то радовало, что стража не видела нашей встречи, пусть она и была совершенно невинной.
   Снова я провела его в комнату, приготовленную для него. Когда он отложил свой посох, я лучше рассмотрела клеймо у него на ладони — голову леопарда. Я не знала его значения, за исключением того, что это подтверждало, что он успешно прошел поставленные перед ним испытания.
   Его кифонгг стояла у стены. Он наклонился и взял ее, провел пальцами по струнам.
   — Хорошо и умело настроена. — Он посмотрел на меня, снова улыбнувшись. — Благодарю тебя за эту услугу, Алитта.
   Я пожала плечами. Как обычно, я чувствовала себя с этим человеком неловко, он даже вызывал у меня подозрения, и я почти не верила, что Равинга так туго вплела его в свою сеть. Он был довольно хорош собой, хотя и хрупок сложением, без сомнения, не ровня любому молодому воину из великих Домов. Но что он значил для меня? Я знала людей куда выше по положению, гораздо более великолепных, чем он, но под их яркой оболочкой скрывалась пустота.
   — Хороший инструмент требует внимания, — сказала я по возможности безразлично. — Моя госпожа присоединится к нам позже — она сегодня допоздна работала.
   Он кивнул, когда я отступила с порога, пропуская Мурри. Потом я направилась на кухню, намереваясь приготовить такой ужин, который пришелся бы по вкусу Равинге после ее испытаний, а также удовлетворил бы гостей, чье место в нашей жизни по-прежнему оставалось для меня загадкой.

27

   Свет лампы падал на стол, и мне он показался странно гостеприимным. В этой комнате я чувствовал себя дома — несмотря на то что девушка у очага всегда смотрела на меня так холодно. Но в остальном мне было радостно здесь, меня окутывало тепло, приходившее не снаружи, а изнутри.
   Если Алитта не была любезна со мной, то Равинга приняла меня радушно, и в основном для нее я рассказывал о своих испытаниях. На скамье с другой стороны стола сидели три черных котти, и, казалось, они тоже слушали и понимали каждое произнесенное слово. Или каким-то образом им помогал Мурри, который вольно растянулся на полу, полностью расслабившись так, как могут только его сородичи.
   Кифонгг покоилась у меня на коленях. То и дело кончики моих пальцев извлекали из нее одну-две ноты. И тут я осознал, что веду себя в точности как бард, передающий послание.
   Рассказ мой кончился далеко за полночь. Я хорошо поужинал тем, чем угостила меня кукольница, да и теперь под рукой у меня стояла кружка фексового сока, чтобы можно было промочить горло во время рассказа. Я заметил, что Алитта покинула свое место у очага и села на лавку рядом с котти.
   — Так я и добрался так далеко, — закончил я.
   — Так далеко, — эхом отозвалась Равинга. — Остается последнее — добыть корону.
   Я попытался на время выбросить это из головы, поскольку понимал, что последнее испытание действительно самое трудное и потребует от меня всего моего умения. Как может человек подпрыгнуть так высоко, чтобы достать корону, да еще среди этих раскачивающихся заточенных пластин, висящих на разном расстоянии от земли, я понять не мог. И теперь, несмотря на уютное тепло комнаты, меня пробрал холод.
   Каждое испытание грозило смертью. Я думал, что уже свыкся с этим. Но теперь понял, что страх все еще следует за мной тенью.
   Я положил арфу на стол и посмотрел на свои ладони, на которых шар оставил отметины. Затем, словно ведомый силой свыше моего понимания, я положил обе руки на подвеску у меня на груди.
   Равинга встала и без единого слова оставила меня сидеть там, чтобы я мог лицом к лицу встретиться с тем, от чего пытался отрешиться весь вечер, с этим ослабляющим меня страхом. Шанк-джи и остальные, кто еще был жив, пока не вернулись. На протяжении некоторого времени я буду вынужден ждать, и если страх при этом окажется моим постоянным спутником…
   Кукольница вернулась из тени на свет лампы. Она положила на стол посох — но он был совершенно не похож на тот, что сопровождал меня в моих странствиях. Этот посох не был пастушьим оружием и спутником. Это был жезл, символ власти, Власти..,
   Жезл был золотой, украшенный узором, выложенным из маленьких драгоценных камней. Рубины Фноссиса, топазы Азенгира, сапфиры моего края, другие камни, служившие символами пяти народам, образовывали эти завитки и спирали. А навершием жезла служила фигурка сидящего песчаного кота, тоже золотая, с драгоценными глазами, горевшими ярче тех камней, что были внизу, на жезле. Он был достоин императора как знак его власти… императора!
   Я смотрел на него, почти ослепленный. Работа была такой же тонкой, как и у моей сестры. Прежде я думал, что никто не может превзойти ее в мастерстве. Я протянул руку, но не решился коснуться его, ведь он был предназначен не для меня.
   Равинга словно читала мои мысли.
   — Он твой по праву, Клаверель-ва-Хинккель. Или скоро станет твоим.
   — Но почему? — Меня снова, в сотый раз пробрала ледяная дрожь страха. — Кто я такой, чтобы стать императором? Я даже не воин. Скорее, пастух или слуга в доме своего отца, — Я не хотел заглядывать вперед. Я не решался рассчитывать на то, что, по моему мнению, никогда не окажется правдой.
   Для вапаланцев я был варваром. Среди своего народа я считался человеком никчемным. Я был…
   — Ты, — слова ее были похожи на приказ, — то, чем сам себя считаешь. Разве ты не стал побратимом повелителям пустыни? — Ее взгляд метнулся к Мурри и вернулся обратно. — Какой еще человек на протяжении поколений мог на это претендовать?
   Мне показалось, что мои глаза обратились внутрь. Я не видел уже ни комнаты, ни сияющего жезла, а только скальный остров и танцующих котов. Даже словно бы слышал вдалеке странное звучание их песен. Я снова видел их невероятные прыжки, их полеты, их прекрасный распушившийся мех, воздух, который они вбирали в себя и который удерживал их над землей.
   Тогда это казалось мне чудом, а сейчас — таинством и предметом восхищения. Грациозные тела, поглощенные всплеском своих эмоций. Я вспомнил свои попытки подражать им и свое участие в радостном выражении их любви к жизни.
   — Да, — сказала Равинга, и голос ее рассек полудрему, вернув меня к действительности. — Помни об этом, брат мохнатых. А почему именно ты, — она помолчала, словно подыскивая нужные слова, как взрослый, пытающийся объяснить что-то сложное ребенку, — не жди от меня ответа, Хинккель. Я знаю только то, что уже много сезонов моим долгом было искать подходящего человека. И когда ты коснулся той чудовищной находки, запутавшейся в гриве моего якса, я поняла, что нашла того, кого искала.
   Я поднялся на ноги и слегка перегнулся через стол, глядя ей прямо в глаза.
   — Кто ты, Равинга? Какая цель заставила тебя искать кого-то?
   Она помедлила, а затем мягко опустилась на табурет, на котором сидела раньше, и жестом указала мне на мое место.
   — Я Равинга, изготовительница кукол… Она снова заколебалась, и я перебил ее:
   — И не только их. Возможно, и императоров, кукольница? Но люди — это не то, что можно сделать — кроме как их собственными действиями.
   — Все мы есть часть Духа нашей земли, а также Высшего Духа. Ныне заволновалось то, что уже однажды пыталось оборвать связь между людьми и их миром. Есть Воля, которая считает себя превыше всего. Я — одна из немногих, которых можно называть наблюдателями. Стражами. — Она вытянула руку на свет, и я ясно увидел шрамы, очень похожие на те, что были и у меня. — Я танцевала с мохнатыми в свое время, поскольку у них есть своя роль в действе, которое нам предстоит, как уже было давным-давно. Я не знаю, когда Тень надвинется на нас — сейчас она только испытывает свою силу. И нам нужен император, который в час нужды сможет призвать Дух не только своей собственной страны, но всех Внешних земель, мужчин, женщин, животных, самой земли.
   — И ты уверена, что я могу это сделать? Она пробежала пальцами по жезлу, лежащему перед ней.
   — Был бы он сделан, если бы я не была уверена?
   — Я… я не тот, кого ты ищешь! — Все прожитые мной годы оспаривали ее правоту.
   — Ты станешь тем, чем сам себя сделаешь, Хинккель. Подумай над этим. Иди спать, скоро уже утро.
   Вот так резко она отослала меня. Она была бледна, данные мне объяснения лишили ее сил. Казалось, для нее это стало почти таким же испытанием, как те, что прошел я. Я взял арфу, пробормотал пожелание доброй ночи и оставил ее смотреть на жезл власти.
   Я много думал над ее словами, и сон не скоро пришел ко мне той ночью. На этот раз Мурри не отправился прятаться, а разделил со мной комнату.
   — Брат, — я провел пальцами по струнам кифонгг, приглушив звучание аккорда, — что нам теперь предстоит?
   Он вылизывал переднюю лапу, но поднял голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
   — Многое, — коротко ответил он.
   В тот момент я изо всех сил желал оказаться снова в маленькой хижине, которая была мне домом, прежде чем начались все мои приключения. Я был тем же, кем был, — как может подобный мне стремиться стать императором? Я никогда не хотел власти — пасти стада, собирать водоросли да ездить торговать в город — такой была вся жизнь, которую я знал, и на большее я не годился.
   — Не так, — проурчал Мурри.
   Я уронил руку на колено и посмотрел на клеймо на ладони. Воспоминания живо и ярко встали перед моим взором. Я слышал сквозь стены комнаты, видел за пределами дома, города…
   Песчаные коты во всей своей грациозной красоте танцевали под ночным небом. Они пели свою урчащую, рычащую песнь. Там была такая свобода, такое единство с Высшим Духом… У меня свело мускулы. Мне хотелось броситься вон, снова стать одним из них, частью их мира.
   Затем я снова встретил черного леопарда и его ревностно охраняемый шар. Я снова потер руки и посмотрел на оставленные на них отметины. Еще были огненные горы, предательская поверхность соляных озер, переплетение лоз…
   Мне так хотелось вернуться на свое старое место на крыше собственного дома, где я мог смотреть на звезды, открыв сердце и разум Духу земли, в которой был рожден. Прикоснувшись к ним, я понял бы, кто я на самом деле.
   Все рассказы Кинрра о Вапале касались двора, тайной борьбы Домов между собой, так что эта страна изобилует интригами. Как мне следует справляться с этим?
   Впрочем, я и не был уверен, что именно мне предназначено этим заниматься. Я вспомнил о Шанк-джи и о том, что это его земля и что она в первую очередь ответит ему, а не мне.
   Я отложил инструмент Кинрра и улегся на спальную циновку, на которой уже растянулся Мурри. Может, урчание моего друга так скоро усыпило меня, несмотря на то что у меня было достаточно запутанных мыслей, чтобы отпугнуть сон.
   Ва, Виу и Вайна сидели у огня, который уже прогорел до углей. Они смотрели круглыми зелеными глазами на то, как я размешиваю в кружке питье для Равинги. Мои мысли были таковы, что я глубоко и резко воткнула ложку в смесь. Меня терзал страх.
   Предположим, Равинга говорит правду, и этот пастух из варварской страны в итоге одержит победу. После этого он столкнется с лабиринтом ловушек, худших, чем когда-либо встречал. Может, он и станет императором, но очень скоро поймет, что есть силы, которые весьма упорно будут ему противостоять, А когда Тень расползется, распри при дворе нам нужны не будут.
   У Шанк-джи много сторонников, даже те старики, которым не по нраву придется нарушение традиции, поддержат его, если он победит. Его мать из Дома Юран, одного из старейших и наиболее могущественных, И те, кто ныне носит это имя, охотно поддержат родича, А если он проиграет, гнев их будет велик…
   Я прикусила губу. У Дома Юран в Вапале повсюду глаза и уши. Долго скрывать связь Равинги с этим чужаком не получится. Однажды у них возникнут подозрения, и что за этим последует?
   Смерть может оказаться не худшим, а даже желанным концом. Да, Равинга обладает силами. Я видела их в действии, но их успех зависел главным образом от того, что пока ей никто не задавал вопросов. То, что этот самый Хинккель выбрал наш дом, что его сюда доставил эскорт, что он осмелился привести с собой зверя, бывшего ходячей легендой, — всего этого было достаточно, чтобы привлечь к нам излишнее внимание.
   Я малодушна? Нет. Просто в прошлом мне был преподан жестокий урок. Где ныне мой Дом? Хотя некогда наши цвета гордо красовались в пиршественном зале императора… Не думать об этом, но эти мысли изводили меня, лишая сна, пока я не пошла в лавку. Серый свет раннего утра уже разгорелся в полную силу. Я отодвинула засов на двери и на мгновение вышла наружу. Манкол еще не пришел, котти тоже не последовали за мной. Я была одна в тот момент, когда услышала на главных улицах звон мобилей, снятых с ночных креплений. И звон их перекрывал лязг императорского.
   Сегодня, завтра — когда они приедут, остальные, кто пережил все испытания? Пока тот, кто спит под нашей крышей…
   — Светлого дня тебе.
   Я быстро обернулась. Человек, о котором я думала, был здесь, Он стоял, слегка склонив голову набок, словно прислушиваясь к беспрестанному звону мобилей и пытаясь отличить звучание одного от другого.
   — Светлого дня, — машинально ответила я. Он заговорил с прямотой, присущей его народу, столь отличной от учтиво-витиеватых речей Вапалы.
   — Ты мне не друг, Алитта, разве нет?
   — Я не знаю тебя, — ответила я.
   — Ты можешь знать не меньше Равинги, но этого не достаточно…
   Почему он меня в этом упрекал, я не понимала. Неужели он думал, что я пытаюсь настроить свою госпожу против него? Да, я занималась этим, сколько могла. Но мое мнение по этому поводу для нее ничего не значило.
   — Я боюсь тебя, — ответила я прежде, чем подумать.
   — Боишься меня? — Он выделил голосом последнее слово, словно не поверил мне. — Почему?
   — Из-за того, что может случиться. — Все, о чем я думала у очага, выплеснулось наружу — то, что из-за него на мою госпожу могут обратить недоброжелательное внимание люди, которые могут и станут ей противодействовать,
   — Понимаю, — медленно проговорил он. — Кинрр говорил о таких вещах, как зависть великих Домов и их тайные способы расправы с теми, кто навлек на себя их злобу. Ты думаешь, что подобное может обратиться против той, о ком ты заботишься, если каким-то чудом я получу корону? Император обладает всей полнотой власти, разве не так?
   — Прислушиваясь к советам канцлера, — уточнила я.
   — Но он может взять под свою защиту кого угодно…
   — Если пожелает это сделать.
   — Вот как. — Он нахмурился. Криво усмехнулся, посмотрев на меня. — Сдается мне, ты видишь лишь мрачное будущее, Алитта. Я еще не получил корону. Не думаю, что мои шансы велики. Но вот что я скажу тебе, Алитта: твоя госпожа знает больше, чем любой из нас. Я бы поставил на нее, выйди она с голыми руками против целого вооруженного войска. Она бы победила. Она — это куда больше, чем кажется.

28

   Равинга не разделила с нами завтрак, да и Алитта не оказала мне такой любезности. Мы с Мурри ели в одиночестве, и невеселая была это трапеза, поскольку я ожидал вызова на испытание, а ожидание никогда не было для меня легким. Оно всегда тяжело для того, кто все время подсчитывает беды, поджидающие его впереди. И сколько мне придется ждать, я не мог даже предположить.
   Алитта нагрузила две большие корзины изделиями Равинги, что казались попроще, или, может, даже своими собственными, и я поставил их для нее на ручную тележку. Я бы даже с удовольствием сам отвез их, проводив ее до рынка, но она прямо сказала мне, что мое дело — оставаться в укрытии, раз уж я пренебрег обычаем, выбрав для жилья дом кукольницы. Мое появление на рынке в качестве торговца только привлечет лишнее внимание, какого мне стоило бы избегать.
   Таким образом, у меня образовался целый длинный день без какого-либо занятия. После всех моих странствий и усилий за последнее время такой покой казался мне тяжкой ношей. Старик, который принял дела в лавке и теперь суетился, переставляя кукол Равинги на полках и что-то бормоча себе под нос, то и дело поглядывал на меня из-под кустистых бровей, словно находил мое присутствие тревожащим. Наконец мне пришлось отступить в длинную комнату, которая была мастерской Равинги.
   Я походил по ней, стараясь не прикасаться ни к чему, как ребенок, которому строго-настрого это запретили, рассматривая ее работы — от едва начатой до почти завершенной последней фигурки — и изумляясь тому, что среди маленьких кукольных лиц не было и двух одинаковых, Похоже, что она смотрела на свое искусство примерно так же, как моя сестра, и не желала повторять уже выполненный замысел.
   Возле одной из полок я задержался подольше, чтобы рассмотреть то, что на ней стояло. Меня пробрала дрожь, объяснений которой я не находил, поскольку я смотрел на подобия двух женщин и мужчины, и рядом с ними — огрызающейся крысы! Почему Равинга тратила свой талант на изображение таких тварей, я не мог даже вообразить.
   У женщин были серебристые вапаланские волосы, но оттенок кожи был темнее, чем у тех, кого я встречал на улицах. На них были не обычные платья и даже не придворные наряды, а скудные одежды кошачьих танцоров. Лица их были раскрашены, а пальцы миниатюрных, искусно выполненных рук имели ногти, удлиненные наподобие когтей. Они были поставлены так, словно готовились прыгнуть вперед в одной из замысловатых фигур охотничьего танца.
   Их спутник был куда более мрачной фигурой. Голова его была покрыта плотно прилегающим капюшоном, натянутым так плотно, как если бы предполагалось, что под ним вообще не растет волос, даже обычного узла на макушке. Он был одет в мантию с рукавами, открывающую грудь, и видимый участок тела был покрыт узором из символов, впечатанных в саму кожу — или, по крайней мере, так казалось.
   В дополнение он носил свободные кахулавинские штаны и ботинки, отороченные черной гривой ориксена. На нем не было ни перевязи с мечом, ни копья в руках. Он опирался на почетный жезл, увенчанный фигурой твари, подобных которой я никогда не видел и даже не слышал о таких — но было в ней что-то, предполагающее великую опасность.
   Крыса — это была крыса, но в сравнении со стоящими рядом фигурками изрядно увеличенная в размерах — больше походила на тех недавно появившихся чудовищ, которых я сам убивал на скальных островах.
   — Тебе интересны мои люди, Хинккель?
   Я был так увлечен куклами, что даже вздрогнул. Рядом со мной стояла Равинга.
   — Кошачьи танцоры — я однажды видел небольшую группу таких. Но человек… и крыса…
   — Таких, как этот человек, ты никогда не видел, да и не мог видеть в своих дальних краях. Там нет хранителей древнего знания…
   — У нас есть Помнящие, которые говорят на пирах, — возразил я. Это неявное обвинение в варварстве уязвило меня больше, чем когда-либо раньше.
   — Да, и они хорошо обучены — истории вашего народа. Но ведь были и другие, до вас, а вот об этом ваши предания не упоминают ни словом. Он, — показала она на мужчину, — был искателем странного знания, некогда пересекшим Безысходную пустошь, еще до того, как первый император был коронован.