Новиков Валентин Афанасьевич. Путешествие «Геоса»

Валентин НОВИКОВ
ПУТЕШЕСТВИЕ «ГЕОСА»

 

ЗОВ БЕЗДНЫ

I

   Одэя ехала на велосипеде среди синих елей и обтянутых зеленым мхом скал. Океан бросал на пустынный берег свинцовые волны.
   Вдали под всеми парусами шла яхта, накренившись под свежим ветром. Она то исчезала среди волн, то появлялась снова.
   Из-за деревьев показался поселок. Веселые разноцветные домики рассыпались среди скал.
   Четверо подростков развешивали на наклонных кольях длинный невод. Неподалеку от них работала другая группа подростков. Мальчики обтесывали блестящими топорами смолистые бревна и закатывали их на сруб.
   Одэя подъехала к ним и соскочила с велосипеда.
   – Здравствуйте, – вежливо поздоровались мальчики.
   – Здравствуйте, – удивленно ответила Одэя. – Что вы делаете?
   – Баню.
   – Что?
   Мальчики переглянулись и рассмеялись.
   – Вы не знаете, что такое баня?
   – Нет. Впрочем, да. Скажите, где я могу найти Аэлу?
   – А вот она.
   Одэя подошла к девочке лет семи, собиравшей в мешок щепки.
   Девочка оставила мешок и выпрямилась. На Одэю в упор смотрели прозрачные глаза.
   – Аэла, – тихо, каким-то совсем другим, изменившимся голосом сказала Одэя и умолкла.
   Девочка так же в упор удивленно смотрела на нее Но вот глаза ее вспыхнули. Она порывистым жестом переломила щепку.
   – Моя девочка, – еще тише сказала Одэя.
   Щепка выскользнула из пальцев Аэлы.
   В начале века Марс был переведен на более близкую к солнцу орбиту и во время максимального сближения с Землей на него перебросили воду растопленных льдов Антарктики. Над южным полюсом зажглось атомное солнце. Проблема создания марсианской атмосферы была решена. Но подготовка планеты к заселению требовала огромного труда. Дети тех, кто работал на Марсе, годами не видели родителей.
   К Одэе подошел широкоплечий мужчина в мокром черном плаще с откинутым капюшоном. Ветер трепал его густые рыжие волосы.
   – Здравствуйте, – улыбнулся он. – Это ваш велосипед?
   Одэя кивнула.
   – Я тоже люблю этот спорт. Вернее, любил. Сейчас нет времени, да и велосипеда нет.
   – Возьмите мой.
   – Благодарю вас. У меня нет времени.
   – Вижу. А ведь когда-то так жили люди… Все время у них уходило на добычу пищи, сооружение жилищ, починку одежды, борьбу с морозами…
   – И океаном, – добавил рыжий. – Видели яхту? Это дети ушли в море.
   – Но они могут не вернуться.
   – Вернутся.
   – Какая странная школа. И много таких?
   – Вы как будто с другой планеты.
   – Да, я с Марса. Начальник межпланетного биологического отряда.
   – Вот как… Таких школ пока еще немного. Но они дали наилучшие результаты. До сих пор мы разнеживали детей на южных морях.
   – А не кажется вам, что ваша система воспитания слишком сурова? Эта яхта, эти бревна, топоры, сети… Да и к чему все это в наше время, когда перед людьми стоят более серьезные и сложные задачи, чем приготовление пищи, забота о жилье. От этого людей давно избавили механизмы. Однако вы здесь преподаете детям именно это.
   – Детские игры не исчезли, – перебил ее, улыбаясь, рыжий, – и никогда не исчезнут, как бы далеко ни ушло наше общество и как бы оно ни изменилось. Они всегда будут детьми, а не маленькими мудрыми старичками. Все, что вы здесь видите, – игра, очень здоровая, закаляющая волю и мускулы игра. Мы действительно изолируем детей, предоставляем их самим себе. Они получают первоначальные впечатления лишь от природы: океана, леса, гор и неба. Посмотрите, какие глаза у вашей дочери. Разве могут быть такие глаза у ребенка, если он растет среди бешеного движения, всяческой автоматики и сложности человеческих отношений?
   – Как можно растить детей вне общества? Они же вырастут наивными, простодушными, как эти растения.
   – А зачем в наш век быть человеку хитрым, если его никто не обманывает? Поймите, мы добиваемся только одного, чтобы взрослые были прекрасны, как дети. Чтобы их отношения были так же светлы и гармоничны… Однако зачем вы пришли?
   – Я прилетела в отпуск. Всего на один месяц. А потом я снова улетаю с Земли. И хочу вас просить… Позвольте мне этот месяц провести с дочерью. Я думаю, не очень пострадает ваша педагогическая система, если мы с Аэлой побудем немного вместе.
   – Я не инею ничего против…
   Одэя порывисто полола учителю левую руку. Потом подняла лежавший в траве велосипед и сместила вправо укрепленную на раме белую стрелочку. Это значило, что велосипед свободен и теперь им мог воспользоваться любой прохожий.
   Учитель чуть улыбнулся и, помахав Одэе рукой, зашагал прочь.
   Они шли среди елей. Тихо шумела хвоя, пахло смолой и опавшими иглами. Звучно долбил кору красноголовый дятел.
   Вышли к остановке электробуса. Вокруг небольшой платформы лежали замшелые валуны. На одном из них грелась на солнце пестрая ящерица. Тут же прогуливалась тонконогая дикая курочка.
   – Куда мы поедем, мама? – спросила Аэла, не выпуская руку Одэи.
   – Мы поедем отдыхать к океану, моя девочка.
   На матовом щитке у самой трассы был укреплен кружок с набором цифр и значков.
   Одэя не торопясь набрала номер маршрутного электробуса и устало облокотилась на перила.
   Резкие короткие гудки высокого гона заставили ее вздрогнуть. Она вынула из кармана крошечный плоский прибор и, щелкнув кнопкой, сказала:
   – Я слушаю. Что? – Глаза ее расширились, она торопливо положила прибор обратно в карман. Подошла к щитку. Резкими движениями набрала номер экспресса.
   Спустя минуту к ним по глянцево блестящей вогнутой дороге бесшумно скользнул электроэкспресс, похожий на длинную сплющенную каплю. Разошелся борт.
   Заключенный в полусферу робот-рулевой плавно пустил машину вперед.
   Скорость нарастала так, что Аэла, прижатая к пологому сидению, не могла шевельнуться. Лес летел сплошной белесо-зеленой лентой, все быстрее бежала вправо стрелка спидометра, но вот электробус слабо дрогнул и с закладывающим уши звоном рванулся вперед. Аэла не чувствовала больше трепета машины. Электробус летел над дорогой на волне сжатого воздуха, как снаряд магнитной пушки.
   – Что случилось, мама? – спросила Аэла.
   – Внешняя обсерватория приняла сигналы из космоса.
   Электроэкспресс летел на восток. На горизонте уже вырастали гигантские спирали зданий.
   Машина плавно опустилась, пронеслась по безлюдным улицам и резко сбавила скорость у центрального здания города биологов.
   – Четырнадцатый пояс, – сказала Одэя роботу.
   Электромобиль закружил Аэлу, как на карусели, поднимаясь по спиральному въезду все выше и выше. Вращалось небо с облаками, медленно плыл назад и раздвигался вширь голубой горизонт.
   Выйдя из электроэкспресса, Аэла осмотрела обширную панораму города. Дома и лаборатории внизу были густо оплетены зеленью. Сейчас, в начале мая, здесь цвели сады, и вверху над ухом девочки то и дело с сердитым жужжанием проносились, пчелы. Волнами накатывался тонкий аромат цветущих садов.
   По обширной галерее они прошли в стеклянный вестибюль, вошли в зал с тонкими колоннами и прозрачным потолком.
   Здесь уже собралось несколько человек. В центре группы стоял профессор Росс, широкий в плечах старик с крупной головой и густой седой гривой.
   Одэя подошла к собравшимся.
   – Материалы уже получены? – спросила она.
   – Нет, – взглянул на нее Росс. – Мы, как всегда, в последнюю очередь.
   – Но, профессор, согласитесь, записи сначала нужно расшифровать, – сказал высокий атлетического сложения ассистент. – А это никак не удается.
   – Электронные анализаторы наших математиков примитивны, как каменные топоры, а сами они закоренелые тупицы! – выкрикнул Росс и принялся нервно ходить по залу.
   – Я думаю, что радиосигналы направили к нам люди, похожие на нас, – сказала Одэя.
   – А я думаю, что они представляют собой размазанную по камням плесень, – ответил Росс.
   – Это бесплодный цинизм, профессор.
   – Хорошо, ответьте мне на такой крайне простой вопрос. Человечество существует уже много десятков тысячелетий, однако к нам до сих пор не прилетал никто. Вы мне сейчас, конечно, подсунете избитый довод– удаленность солнечной системы от центра галактики. Но ведь автоматы должны были вести корабли ко всем звездам, на планетах которых предполагается жизнь. Вы скажете – совпадение, редкость. Но чужой корабль с механизмами мог вертеться вокруг Земли миллионы лет и ждать, когда появятся организованные радиосигналы. Создается впечатление, что космические парни или круглые дураки, или они действительно плесень, размазанная по камням, и считают, что в окрестностях нашего солнца им делать нечего.
   – Плесень не полетит к звездам, – ответила Одэя.
   – Плесени просто недостает мозга, – с улыбкой заметил ассистент.
   – Не более, чем нам с вами, – молниеносно повернулся к нему профессор. – Если им недостает мозга, они его сделают, как мы. Нам явно его недостает. Мозг человека почти не изменился за последние двадцать тысячелетий. Того же можно ожидать и от двадцати последующих, да и сам человек, в сущности, не изменился, если не считать новых форм поведения, вызванных новыми общественными отношениями и появлением сложных машин. А разве цивилизация будет ждать, когда усовершенствуется наша черепная коробка? Нет, не будет. И что же происходит? Человеческий мозг остается таким же, как и тысячи лет назад, а мозг искусственный непрерывно совершенствуется…
   – Пугаете вы нас что-то, профессор, – улыбнулся великан-ассистент. – Пугаете, что человек может создать что-то более совершенное, чем он сам. Я думаю, эго будет лишь новая победа человечества.
   – Последняя победа. Или… как это говорилось – Пиррова победа.
   – Последняя? Пусть. Зато она в то же время будет первой победой более совершенного существа, чем человек. Разве вы можете определенно утверждать, что сами возникли в процессе эволюции, а не созданы другим разумным существом? И в конце концов эволюция разума не имеет ничего общего с эволюцией естественного отбора.
   – Один американец коллекционировал человеческие хвосты, – сказал Росс. – Это было очень давно. Тогда еще существовали эти…
   – Деньги, – подсказала Одэя.
   – Да-да, деньги. Так вот, люди за деньги тогда давали обрубать себе хвосты, если у них, разумеется, имелись эти редчайшие рудименты. Попробуй сейчас достань человеческий хвост. Кто тебе его продаст…
   – Да, но с другой стороны есть рудименты совсем иного свойства, – например, биологическая радиосвязь. Вот я сейчас мысленно окликну эту девочку…
   Аэла, стоявшая возле матери, обернулась к высокому ассистенту.
   – Ты меня звал? – спросила она.
   Все удивленно переглянулись.
   – Да, но выслушайте меня до конца, – сказал профессор. – Представьте, что вы создали питательную среду для искусственного мозга.
   – Искусственный мозг – бред, – ответил молчавший до сих пор астроботаник Воробьев.
   – Да? – с издевательской усмешкой взглянул на него Росс. – Мы вплотную подошли к разработке этой проблемы. Счетные машины и электронные анализаторы уже захлебываются от непосильных задач. А че­ловек на них с каждым днем валит все больше и больше. Скоро биомозг нам будет более необходим, чем наш собственный.
   Все рассмеялись.
   – Вы не догадываетесь, почему я вас так поспешно вызвал? – не глядя на Одэю спросил профессор.
   Одэя внимательно посмотрела на него.
   – Может быть, с моей стороны это бестактно, но, я думаю, вы меня поймете…
   Одэя продолжала молча пристально смотреть на него. Встретив этот прямой испытующий взгляд, Росс на минуту замялся, затем торопливо закончил:
   – Вы единственная, кому Чарли Колин не сможет отказать ни в чем… Его чувства к вам…
   – Не продолжайте, профессор. Прошу вас. – Лицо Одэи вспыхнуло. Рыжий ассистент профессора смущенно отвернулся, а Воробьев принялся сосредоточенно ковырять носком туфли пол.
 

II

   Вычислительный центр и город математиков находился на берегу океана в Южной Америке. Вдоль улиц тянулись заросли тропических растений, в ветвях прыгали обезьяны. Эти животные в своем развитии за истекшие тысячелетия не продвинулись вперед ни на волос.
   В реке купались дети. Отчаянно горланили, носились нагишом по песку, в фонтанах брызг вбегали в воду.
   Езда по городу математиков была запрещена для всех видов транспорта. Город состоял из легких деревянных домиков с просторными террасами и яркими крышами. Больших зданий здесь не было. Пройти его из конца в конец можно было за двадцать минут. И лишь на окраине у самого берега поднимались сияющие стеклом и сталью горы корпусов вычислительного центра планеты. И то, что было над землей, являлось лишь ничтожной частью электронного анализатора, скрытого глубоко под землей. Это было то самое примитивное, как доисторический каменный топор, сооружение, которое поносил профессор Росс.
   – Мама, посмотри, петушок? – закричала Аэла, со смехом показывая на конек крыши столовой. Там действительно был укреплен пестрый пластмассовый петушок, он вертелся во все стороны под легким дыханием океана. Это было единственное, что привлекло здесь внимание Аэлы.
   Математик Чарли Колин просматривал прозрачную пленку, испещренную всевозможными дырочками. Он не заметил, как вошла Одэя, не ответил на приветствие.
   – Чарли! Что с вами! Очнитесь!
   Математик поднял серое от усталости лицо с красными воспаленными глазами, увидел Одэю.
   Он весь преобразился. Засуетился, достал из шкафа бутылку с искрящейся фруктовой водой.
   Чарли было всего тридцать лет, но в его коротко остриженных волосах сверкала седина, над переносьем ветвились беспорядочные морщины.
   – Чарли, посмотрите, какой у вас вид!
   Математик поправил отложной воротник белой рубашки, пригладил ладонью волосы.
   – Нет же, у вас очень усталый вид. За вами, вероятно, вовсе не следят врачи.
   – Да-да. Сейчас много работы.
   – Сейчас понятно. А раньше?
   – Раньше тоже. Мне приходится работать сверх положенного времени. Мне повезло… Это помогает мне не думать о вас. Но не всегда. Часто вижу ваше лицо среди цифр и шифров этих проклятых машин. Как все же они несовершенны, как ограниченны их возможности. Особенно сильно мы почувствовали это сейчас, анализируя радиосигналы из космоса.
   – Что-нибудь уже известно?
   – Очень мало. Машины перегружены…
   Внезапно замигали сигнальные лампы, зазвучали короткие тревожные гудки.
   Одэя огляделась – Аэлы в комнате не было. Она не заметила, когда девочка вышла.
   Чарли бросился к щиту управления, включил мик­рофон. Напряженно прозвучала его короткая отрывистая команда:
   – Главная централь! Немедленно прекратите подачу энергии!
   – Вы хотите выключить мозг планеты? – послышался чей-то хриплый от волнения голос.
   – Выполняйте, черт побери! – побледнев от ярости, закричал Чарли.
   В то же мгновение все лампы погасли, воцарилась полная тишина. Чарли и Одэя бросились искать Аэлу.
   Взрослые не обращали на девочку внимания, и она вышла на прозрачный, висящий над густой зеленью балкон. У перил играл пестрый котенок. Он жмурился от яркого солнца, подпрыгивал, ловил собственный хвост. Аэла взяла котенка на руки и вошла с ним через открытую дверь в огромный зал. Вокруг мерцали короткими вспышками бесконечные панели анализа-тора.
   Аэлу заинтересовали маленькие автоматы, проворно сновавшие среди движущихся частей и мелодично поющих моторов в машинном отделении. Автоматы поминутно выверяли режим работы механизмов, что-то чистили, смазывали.
   Внизу, под движущимися цилиндрами сновала взад и вперед маленькая щеточка. Котенок вырвался из рук Аэлы и бросился к щеточке, но маленький автомат с быстротою молнии перехватил его. Котенок принялся отчаянно царапать задними ногами твердую пластмассу рук автомата. Он злобно фыркал и вырывался.
   Аэла подбежала, выхватила котенка. Автомат послушно отдал его. Но котенок царапнул руку девочки, вырвался, бросился наутек куда-то вниз под части работающей машины. Его немедленно перехватил второй автомат.
   Аэла снова отняла котенка и сказала:
   – Зачем ты его трогаешь? Это мой котенок.
   Автомат был такого же роста, как Аэла. Он тупо глядел на нее и повторял:
   – Это инородное тело.
   – Это не тело, это котенок. А ты кто такой?
   – С-72…
   – Ну и имя!
   Из машинного зала Аэла вошла в сводчатое помещение, где было одно из программных устройств. Ввиду перегрузки машины тут никто не работал.
   Аэла подошла к клавиатуре, держа в одной руке котенка, другой нажала красную кнопку.
   Тотчас донесся ясный металлический голос:
   – Готовность.
   – Ты кто? – спросила Аэла.
   – Электрический мозг.
   – Ты можешь придумать сказку?
   – Да.
   – Ну-ка, придумай.
   Не ведая того, Аэла задала мозгу задачу огромной сложности. То, что было легко для человека, оказалось крайне тяжело для машины.
   Аэла подошла к пульту распределения энергии и не заметила, как пересекла электронный луч и замкнула электрическую цепь. Машина начала подавать в главный сектор сигналы тревоги.
   Чарли, как ветер, влетел в зал и, увидев у программного устройства Аэлу, всплеснул руками.
   – Как ты меня напугала, детка!
   Он торопливо сказал в микрофон:
   – Энергия!
   Снова вспыхнули сигнальные лампы.
   Они возвратились в главное управление анализатора.
   Принятые из космоса радиосигналы не поддавались кибернетической машине. Попытки установить их последовательность также ни к чему не привели.
   Не слышалось ни единого звука. Только какой-то шорох да тихий скрежет иногда прерывали плавное движение ленты.
   Аэла сидела в легком качающемся кресле и, щуря глаза, прислушивалась не к шорохам ленты, а к приглушенному шуму океана. Океан начинался за окном и стеной уходил в дневное небо, терялся и тускнел в его невыносимом блеске.
   Одэя стояла у окна и прислушивалась к монотонному пению приборов.
   Чарли поглядывал на нее запавшими глазами.
   – Никакой системы, – нетерпеливо сказала Одэя. – Зачем все это, если сигналы невозможно разобрать? Для кого собственно они посылали их?
   – Скорее всего сигналы предназначались для того, кто первым примет их. В сигналах мы действительно не находим системы, но это не значит, что ее нет. У них какой-то свой язык, который трудно понять. Но мы могли бы, не зная его, понять друг друга на элементарном математическом языке.
   Он подошел к окну и стал рядом с Одэей. Долго смотрел в пустынную даль Тихого океана. Волны плескались у берега, разбрасывая брызги. Вдоль побережья бежали светло-голубые электробусы. Над водой скользил силуэт крылатого океанского лайнера.
   – Мне кажется, что-то тревожное есть в этих сигналах из космоса, – вдруг сказал Чарли. – Странно, но я что-то чувствую.
   Одэя быстро взглянула на него.
   – Но, может быть, они потерпели катастрофу и зовут на помощь. – Кстати, какие у них координаты?
   – Это в направлении созвездия Лебедя. Нас от них отделяет сто световых лет.
   – Вы исключаете возможность катастрофы?
   Математик пожал плечами.
   – Кто знает. Я не уверен, мне, судя по этим сигналам, кажется, что уровень их цивилизации весьма близок к нашему.
   – Но ведь здесь просто ничего нет, пустая лента…
   – Здесь что-то есть.
   Аэла слушала молча и смотрела через окно в ровную лучезарную пустоту неба.
   И вдруг Аэла сказала:
   – Три, какое-то слово, потом два, четыре, опять это же слово, потом три…
   – Что-что? – повернулся к ней математик.
   – Я не знаю, – ответила Аэла.
   Математик бросился к аппарату,
   – Невероятно, – прошептал он.
   Снова зашуршала пленка.
   – Один, – сказала Аэла, – теперь другое слово и два. Три, опять такое же слово и четыре…
   Одэя словно в каком-то оцепенении некоторое время смотрела на дочь.
   – Ты что-то слышишь? – спросила она.
   Аэла кивнула и погладила котенка.
   – А теперь что? – спросил математик, включая аппарат.
   – Два, еще какое-то слово и опять два.
   Математик ударил себя ладонью в лоб и закричал:
   – Биологическая радиосвязь? Я же чувствовал, что на меня как-то странно действует этот шорох. Вот почему машина не могла найти никакой последовательности в сигналах.
   – Хорошо, но как расшифровать слова, которые слышит Аэла?
   – Это совсем просто. Смотрите. – Математик взял лист бумаги и написал:
   3…..2; 4…3
   Такие цифры слышала Аэла, и между ними повторялось одно и то же слово. И в данном случае слово может быть только одно – “меньше”. Смотрите. Од быстро написал:
   3<2; 4<3
   Во втором случае она слышала вот что:
   1>2; 2>3
   – Один больше двух, два больше трех.
   В третьем случае 2… 2. Между этими цифрами может быть только одно слово – “равно”. Машина над этими сигналами могла бы биться тысячу лет и не установила бы никакой последовательности, тогда как разгадать их может даже ребенок, обладающий телепатической одаренностью.
 

III

   Центральное здание Международной федерации астронавтики было окружено необыкновенным садом. Здесь культивировались растения, привезенные астронавтами с других планет. Всякий, кто шел по дорожкам этого сада, безлюдного, странного, невольно уносился мыслью к тем мирам, откуда пришли побеги невиданной флоры.
   Архитектура здания федерации была также непривычна для глаз – на прозрачных опорах, над ярусами ступеней покоилась вытянутая кровля из многослойной пластмассы. С широкого перепада рвался вверх, нависая над фронтоном, тонкий, как игла, серебристый планетолет.
   Круглый зал Совета был погружен во тьму. Только перед каждым сидящим в кресле слабо светились узкие щиты с кнопками и крошечными телеэкранами для вызова справочных станций и библиотек.
   Выступающие не вставали. Они включали передатчик и говорили с места.
   Центральный экран передавал каждый их жест, каждое слово. Это сокращало драгоценное время работы.
   Экран погас. В глубокой тишине послышалось металлическое шуршание, невнятный скрежет, затем слова:
   “…антивещества на уничтожение разума… координаты девяносто второго… погибших”.
   Все подались вперед и с затаенным дыханием вслушивались в слова из бездны.
   Еще некоторое время слышался слабый шорох, затем все стихло. Было ясно, что это случайная запись, обрывки каких-то фраз.
   Вспыхнул экран, появилось узкое лицо Чарли. Он находился в Америке, в вычислительном центре.
   – Все это очень приблизительно, – сказал он. – Что-то мешало им вести передачу.
   Экран погас, снова послышался тихий шорох. Шорох сменился беспорядочным набором звуков, затем звуки отсеялись и прозвучали слова:
   “В четыреста циклов ушло шестьдесят кораблей. Вернулось девять. В трех первых звездных поясах следов высшей жизни не обнаружено. С-12/44 средняя, царство пожирателей. Гигантские земноводные. Море кишит жизнью”.
   Некоторое время в зале царило молчание, потом прозвучали странные слова: “Остался один. Невыразимая тоска. Пять тысячелетий никто не мог оказать помощи нашей планете”.
   Звуки оборвались, снова появилось усталое лицо Чарли.
   – Вот все, – сказал он. – Поясняю текст. Цикл равен приблизительно 11 земным годам. С-12/44 наименование желтой звезды класса С.
   На экране появилось знакомое всей планете лицо Изрытое темными морщинами, пересеченное наискось глубоким шрамом, оно притягивало какой-то необъяснимой силой.
   Это был звездный капитан Горин.
   Весь зал замер.
   – Сигналы, принятые нами из космоса, – сказал он, – по необъяснимой причине разрозненны. И едва ли нам когда-нибудь удастся связать обрывки фраз. Этот тихий скрежет бездны оставляет предчувствие какой-то опасности. Создавшиеся обстоятельства вынуждают нас направить звездолет-астероид не к Тау Кита, а в созвездия Лебедя в столетний путь.
   – Мы не изучили еще межзвездной среды, чтобы направлять корабль в бездну, – возразил президент. – Трудно сказать, какие неожиданности ждут нас в пути. Переходя через скопления космической пыли, “Геос” может потерять начальную скорость и израсходовать на вторичный разгон основной запас антипротонов. Кроме того в пути он не сможет заменить источенный встречными частицами астероид.
   – Астероид – космическая крепость, – ответил Горин. – Он обладает тысячекратным запасом прочности. Антивещество можно взять на Периосе. У меня вызывает опасение другое: автоматы могут ошибиться в решении ряда проблем космической навигации и увести корабль в бесконечность или вызвать катастрофу.
   С места встал профессор кибернетики Гайденбург. Он повернул к Горину массивную голову и сказал:
   – Такая опасность не исчезнет, даже если за работой электронного мозга корабля будут следить люди. Наблюдения за различиями между мертвой и живой материей дают нам основание предоставить машинам решение проблем космической навигации.
   – Откуда у вас такая уверенность? – спросила у него Одэя. – Экспериментальный звездолет “Сириус” исчез у светового порога. И ваши роботы ничего не сообщили о характере катастрофы.
   – Мало ли погибало людей, которые не успевали ничего сообщить, – улыбнулся Гайденбург, – “Сириус” погиб пятьдесят лет назад. За это время много воды утекло. И мои роботы не имеют ничего общего с теми, что были пятьдесят лет назад. Вы долго находились вдали от Земли и многого не знаете. Я давно хотел пригласить вас в порт воздушных испытателей. Вам многое станет ясным…