Дорога делалась все утомительнее. Порой утесы врезывались в самую реку, тогда приходилось всем садиться в байдары, грести и пихаться шестами, борясь с течением реки. В некоторых местах утесы подымались все выше и доходили до 500 — 800 футов, и у их подножия глубина реки достигала до 20 саженей.
По левому берегу тянулась сплошная тундра, поросшая только у берега кустами и высокой болотной травой. Часто на реке виднелись острова, покрытые травой. На островах иногда блестели озерки воды, и с этих озер подымались тучи болотной и водяной дичи.
Между тем погода портилась с каждым днем. Чувствовалась близость зимы.
Старый Тимошка все чаще и все тревожнее посматривал на небо, покрытое низкими серыми тучами, которые медленно ползли с севера, и время от времени совещался с Федосеевым. Яшка ко всему относился легко и беззаботно. На стоянках он считал своим долгом каждый вечер на сон грядущий отплясывать трепака, при чем сам себе аккомпанировал на балалайке и подпевал веселые песни.
На девятые сутки пути вдруг задул ветер и повалил снег, сперва хлопьями, тяжелыми и мокрыми, потом целыми шапками. Решили переждать снегопад — трудно было плыть. За утесом, куда не попадал ветер, разбили палатку, разложили костер. Яшка попробовал, было, потешить публику, но и на этот раз особого сочувствия не встретил, а потому махнул рукой, бережно спрятал свою балалайку и завалился спать. Зато старый Тимошка, разогретый ромом Ильи, рассказывал много любопытного из истории Аляски, о том, как постепенно захватывали русские предприниматели ее побережье. Он даже о казаке Дежневе знал много интересного. О Павлуцком рассказал, о Беринге, о Басове, Трапезникове, Глазове, о купце Андриане Толстых, о купце Бенвине, о купцах Посникове и Красильникове, о Кульковых. Рассказал он немало любопытного и об англичанах, о французах, даже об испанцах, которые все лезли на Аляску. Много пакостей наделали они русским колонистам. Узнал Илья от него, что русские поселки тянутся по американскому побережью далеко на юг за Аляску, — доходят до С.-Франциско. Самый южный русский поселок находится у самого С.-Франциско и называется «Росс». Еще при испанцах вырос он. Знал хорошо старый Тимошка историю Аляски задолго до учреждения Российско-Американской компании. Деятельность компании он явно не одобрял.
— Раньше, — говорил он, — конечно, каждый норовил свою мошну набить, но все же Россию не продавали. Всякий сам на риск шел. Молодцы были. А нынче, — он махнул рукой.
— А что нынче? — спросил Илья, подливая старику рома.
— А нынче сидят в Питере, а здесь наемников-приказчиков держат. Вот что! — отвечал тот со злобой. — Скоро, брат, ау, Аляска! — и старик задумался.
Ветер завывал и весь следующий день. Потом он вдруг переменился, снег перестал идти, зато температура вдруг упала до 20° ниже нуля.
— Эх, завязнет ваш корабль! Еще неделя — и затрет его льдом, — сказал Тимошка. — Да и нам торопиться надо. Мученье будет на реке Кускоквиме.
На следующий день решили двинуться дальше. Пришлось облекаться в зимние одеяния: надели оленьи кухлянки, на ноги — торбасы, на головы — меховые шапки с ушами. Елена нарядилась в мужские меховые штаны и в соболью кухлянку (Юлия выбрала ей эту нарядную кухлянку из своих запасов). На руках у всех оказались меховые рукавицы.
С трудом выгребали против резкого сухого ветра, — дул прямо в лоб. По реке неслось, словно сало, со дна подымалась какая-то ледяная каша. К вечеру переправились на другой берег. Там уже кончилась тундра и протянулись холмы, покрытые непроходимым лесом. Среди холмов виднелись сопки, некоторые вышиной до тысячи футов.
— Вишь, горы какие! — недовольно ворчал Тимошка. — Через них придется волоком байдары тащить до Кускоквимы.
— Эка невидаль! — сказал неунывающий Яшка, — и потащим! Я, кроме байдары, таких как ты — четверых стащу.
— Не бахвалься, парень, — ответил Тимошка, — и потащишь, коли нужно будет. Не я ж тебя, болвана, потащу.
— Поговори еще, — захохотал Яшка. — Знаешь, как здесь с вами, стариками, разговаривают! — Короткий разговор, — начнешь подыхать, сейчас тебе охапку дров и в лес!.. Сиди и жди, пока тя волки не сожрут. Порядок известный! Эва, волчьих следов-то. Не тебя ли, старого, ждут? — зубоскалил Яшка.
Тимошка не удостоил его ответом.
Тайна лесной избы
Враги
Страничка из Фенимора Купера
В гроте
Катастрофа
По левому берегу тянулась сплошная тундра, поросшая только у берега кустами и высокой болотной травой. Часто на реке виднелись острова, покрытые травой. На островах иногда блестели озерки воды, и с этих озер подымались тучи болотной и водяной дичи.
Между тем погода портилась с каждым днем. Чувствовалась близость зимы.
Старый Тимошка все чаще и все тревожнее посматривал на небо, покрытое низкими серыми тучами, которые медленно ползли с севера, и время от времени совещался с Федосеевым. Яшка ко всему относился легко и беззаботно. На стоянках он считал своим долгом каждый вечер на сон грядущий отплясывать трепака, при чем сам себе аккомпанировал на балалайке и подпевал веселые песни.
На девятые сутки пути вдруг задул ветер и повалил снег, сперва хлопьями, тяжелыми и мокрыми, потом целыми шапками. Решили переждать снегопад — трудно было плыть. За утесом, куда не попадал ветер, разбили палатку, разложили костер. Яшка попробовал, было, потешить публику, но и на этот раз особого сочувствия не встретил, а потому махнул рукой, бережно спрятал свою балалайку и завалился спать. Зато старый Тимошка, разогретый ромом Ильи, рассказывал много любопытного из истории Аляски, о том, как постепенно захватывали русские предприниматели ее побережье. Он даже о казаке Дежневе знал много интересного. О Павлуцком рассказал, о Беринге, о Басове, Трапезникове, Глазове, о купце Андриане Толстых, о купце Бенвине, о купцах Посникове и Красильникове, о Кульковых. Рассказал он немало любопытного и об англичанах, о французах, даже об испанцах, которые все лезли на Аляску. Много пакостей наделали они русским колонистам. Узнал Илья от него, что русские поселки тянутся по американскому побережью далеко на юг за Аляску, — доходят до С.-Франциско. Самый южный русский поселок находится у самого С.-Франциско и называется «Росс». Еще при испанцах вырос он. Знал хорошо старый Тимошка историю Аляски задолго до учреждения Российско-Американской компании. Деятельность компании он явно не одобрял.
— Раньше, — говорил он, — конечно, каждый норовил свою мошну набить, но все же Россию не продавали. Всякий сам на риск шел. Молодцы были. А нынче, — он махнул рукой.
— А что нынче? — спросил Илья, подливая старику рома.
— А нынче сидят в Питере, а здесь наемников-приказчиков держат. Вот что! — отвечал тот со злобой. — Скоро, брат, ау, Аляска! — и старик задумался.
Ветер завывал и весь следующий день. Потом он вдруг переменился, снег перестал идти, зато температура вдруг упала до 20° ниже нуля.
— Эх, завязнет ваш корабль! Еще неделя — и затрет его льдом, — сказал Тимошка. — Да и нам торопиться надо. Мученье будет на реке Кускоквиме.
На следующий день решили двинуться дальше. Пришлось облекаться в зимние одеяния: надели оленьи кухлянки, на ноги — торбасы, на головы — меховые шапки с ушами. Елена нарядилась в мужские меховые штаны и в соболью кухлянку (Юлия выбрала ей эту нарядную кухлянку из своих запасов). На руках у всех оказались меховые рукавицы.
С трудом выгребали против резкого сухого ветра, — дул прямо в лоб. По реке неслось, словно сало, со дна подымалась какая-то ледяная каша. К вечеру переправились на другой берег. Там уже кончилась тундра и протянулись холмы, покрытые непроходимым лесом. Среди холмов виднелись сопки, некоторые вышиной до тысячи футов.
— Вишь, горы какие! — недовольно ворчал Тимошка. — Через них придется волоком байдары тащить до Кускоквимы.
— Эка невидаль! — сказал неунывающий Яшка, — и потащим! Я, кроме байдары, таких как ты — четверых стащу.
— Не бахвалься, парень, — ответил Тимошка, — и потащишь, коли нужно будет. Не я ж тебя, болвана, потащу.
— Поговори еще, — захохотал Яшка. — Знаешь, как здесь с вами, стариками, разговаривают! — Короткий разговор, — начнешь подыхать, сейчас тебе охапку дров и в лес!.. Сиди и жди, пока тя волки не сожрут. Порядок известный! Эва, волчьих следов-то. Не тебя ли, старого, ждут? — зубоскалил Яшка.
Тимошка не удостоил его ответом.
Тайна лесной избы
— Вот тут сейчас изба быть должна, — сказал Тимошка, показывая рукой на берег. — Охотник тут сидит — Семен Кораблев. Да, вон она!.. Ишь снегом-то ее как занесло — и не видать сразу! Крыша одна… что ж он не отгребается? Там ли он?
Пристали к берегу. Пошли к избе, — действительно, вся снегом занесена и дверей не найти. Собаки вдруг сгрудились, завыли.
— Ишь, собачьё запело! — сказал Яшка, — волков, видно, чуют.
Подошли к избе, к дверям. Оказалось — двери настежь. Вошли… и отшатнулись… Вместо постового охотника Семена Кораблева, лежали только обглоданные человеческие кости. В избе все было перевернуто вверх ногами.
— Мати пречистая богородица! — воскликнул Тимошка. — Никак Семена волки заели!
— Волки-то волки, а пулей кто ему лоб пробил? Тоже волки? — сказал Федосеев, всматриваясь в обглоданный человеческий череп.
— Кенайцы, сволочь, набаловали? — предположил Яшка.
— К чему бы энто? — задумался Тимошка. — Ведь, кажись, давно тут тихо было?
— Тихо-то тихо, да верно американы приказ дали, — сказал Яшка.
Тимошка наклонился и стал рассматривать кости.
— Ишь, свежие совсем! Розовые еще и замерзнуть не успели, — сказал он.
— На днях верно беднягу обработали. Должно, в бурю ту, что мы в палатке отсиживали. Вишь, снегом занесло избу, — предположил Федосеев. — Ну, значит и нам надо ухо держать востро.
В смущении стояли все над костями Кораблева.
— Ну, вот что, — прервал тяжелое молчание Тимошка, — мы с Яшкой тут вокруг по лесу побегаем, в вы кости схороните, да избушку почистите — ночевать в ней придется.
Елена прижалась к Илье и с ужасом смотрела на кости человека. Федосеев собирал их в охапку, словно дрова нес в печку.
Уильдер встал в позу Наполеона и что-то декламировал вполголоса: не то из «Гамлета», не то из Байрона.
— Ты, Федосеев, камнями кости завали, — говорил Тимошка, прилаживая лыжи, — а то наши же псы растаскают.
Яшка преобразился. На его веселую рожу словно кто-то надел маску. Он почуял близость опасности, и сразу сделался серьезен, — стоял уже на лыжах, пробовал, легко ли выходит из ножен его длинный нож. В ружье он насыпал свежий порох и нетерпеливо поглядывал на Тимошку, который все еще возился с лыжами.
— Ну, готов, что ли? Пойдем, а то темно будет. Следов не разберешь. Копаешься, дед!
Наконец оба с ружьями подмышкой легко скользнули на лыжах по снегу и исчезли в чаще леса.
Федосеев с помощью Ильи, Вадима и Уильдера похоронил кости Кораблева и насыпал кучу камней на свежей могиле. Потом развели огонь и стали варить сушеного лосося. Все сидели молча в этой избушке, закинутой в лесную чащу, и думали о той драме, которая разыгралась здесь несколько дней тому назад.
— Да! Вот наша жисть! — сказал Федосеев со вздохом, помешивая ложкой в чугунке, в котором варился суп.
…Где-то далеко в лесу завыл волк, ему ответил другой. Собаки всполошились и ответили волкам душераздирающим воем.
— Взять бы псов в избу? Не загрызли бы их волки? — сказал Илья.
— Ну, да, — ответил Федосеев, — нешто можно нечисть такую в избу пускать! Блох наведут. Никто их не загрызет. Мы-то на что? Посторожим их.
Совсем стемнело, когда Тимошка и Яшка вернулись в избу. У обоих были озабоченные лица.
— Кенайцы по лесу шляются, — сказал Тимошка.
— И два американа с ними, — прибавил Яшка, — по следам видать.
— Что им надо? — спросил Илья.
— А черт их знает! — мрачно ответил Тимошка. — Вот, поди, узнаем скоро, что им надо. По берегу следы-то бегут свежие: видать нас пронюхали. Следят, надо быть.
— Трубку вон евонную нашел, — сказал Яшка, доставая из-за пазухи изогнутую трубку. — Недалеко от избы лежала. Снегом занесло, да, видно, горяча была, так снег-то и стаял вокруг.
Все потянулись смотреть на трубку.
— Аглицкая, не наша, — сказал Тимошка.
— Ан врешь! — сказал Яшка, — мериканская, — аглицкие не такие!
— Америкен, — сказал Уильдер тоном, не допускающим возражения.
— Видишь? Во!.. Моя правда! — ликовал Яшка. — Ишь, недокурена, — прибавил он, ковыряя в трубке пальцами.
Тимошка понюхал трубку.
— Табак важный, — сказал он, — не махорка!
— Вот этот, чья трубка, должно и есть тот, кто кенайцев навел, — сказал Федосеев.
— Сволочь! — выругался Яшка.
— Сволочь и есть, — мрачно добавил Тимошка.
Затем все трое стали обсуждать вопрос, как тащить байдары.
— Дорога-то легкая, да снегу-то много, — сказал Тимошка, — да вот кенайцы эти… Кабы не они, мы бы сперва байдары перегнали, а потом их благородия провели бы, а теперь как делиться?.. Уйдешь, а они тут делов натворят!
Решено было не делиться, — идти всем вместе. Ночь провели тревожно, сторожили поочереди, сидели в лесу у избы, закутавшись в полотнище палатки, чтоб не выделяться на фоне снега. Сидели, вслушиваясь в звуки ночи, всматриваясь во тьму леса. Выли где-то волки, кричал филин… Упорно и жалобно верещал какой-то зверек. Казалось, будто кто-то подает условные сигналы.
Ночь была теплая, с запада тянул мягкий влажный ветер. Начинало таять. Ночь была какая-то бессонная, полная неясной тревоги.
Собаки дрожали, поминутно подымали головы, настораживали уши, всматриваясь в лес то рычали, то слегка подвывали и повизгивали…
Илье казалось, что лес живет какой-то таинственной жизнью. За каждым стволом чудился ему притаившийся враг, незримый, но опасный.
Жутко было. А возле, прижавшись к нему, сидела Елена, — она не могла оставаться одна в страшной избе.
Вдруг собаки вскочили, насторожились, злобно заворчали, а потом залились лаем. Из избы вышел Тимошка с ружьем в руках. Следом за ним появился Яшка, потягиваясь и зевая.
— Ты это что собак дразнишь, ваше благородие? — буркнул он Илье.
— Уйди-ка ты, ваше благородие, в избу, — сказал Тимошка, — и жену забирай — неровен час… Надо посмотреть, чего псы брешут?
Он отвязал Волчка, своего любимца, вожака собачьей стаи, и пустил его. Волчок с пронзительным лаем бросился в лесную чащу, за ним следом на лыжах отправился Тимошка.
Яшка посмотрел ему вслед и сказал:
— Зря старик побежал. Так это, псам померещилось. Вишь, стихли. Ну, я тут посижу, а ты уведи-ка свою барыню в избу. Все спокойнее будет.
На востоке тонкой огненной полосой загорелся горизонт. Начало светать. В избе никто не спал. Вадим уже варил кофе. Вернулся Тимошка.
— Ну, что? — спросил его Илья.
— Ничего, должно бродил кто. Волчок рвался, да я его попридержал, — еще стрелит кто пса-то. А следов не видать, темно.
— Ну, братцы, кофею похлебаем — и в путь! Надо торопиться, а то таять начинает. Снег портится, — липкий такой, к лыжам, черт, так и липнет.
Пристали к берегу. Пошли к избе, — действительно, вся снегом занесена и дверей не найти. Собаки вдруг сгрудились, завыли.
— Ишь, собачьё запело! — сказал Яшка, — волков, видно, чуют.
Подошли к избе, к дверям. Оказалось — двери настежь. Вошли… и отшатнулись… Вместо постового охотника Семена Кораблева, лежали только обглоданные человеческие кости. В избе все было перевернуто вверх ногами.
— Мати пречистая богородица! — воскликнул Тимошка. — Никак Семена волки заели!
— Волки-то волки, а пулей кто ему лоб пробил? Тоже волки? — сказал Федосеев, всматриваясь в обглоданный человеческий череп.
— Кенайцы, сволочь, набаловали? — предположил Яшка.
— К чему бы энто? — задумался Тимошка. — Ведь, кажись, давно тут тихо было?
— Тихо-то тихо, да верно американы приказ дали, — сказал Яшка.
Тимошка наклонился и стал рассматривать кости.
— Ишь, свежие совсем! Розовые еще и замерзнуть не успели, — сказал он.
— На днях верно беднягу обработали. Должно, в бурю ту, что мы в палатке отсиживали. Вишь, снегом занесло избу, — предположил Федосеев. — Ну, значит и нам надо ухо держать востро.
В смущении стояли все над костями Кораблева.
— Ну, вот что, — прервал тяжелое молчание Тимошка, — мы с Яшкой тут вокруг по лесу побегаем, в вы кости схороните, да избушку почистите — ночевать в ней придется.
Елена прижалась к Илье и с ужасом смотрела на кости человека. Федосеев собирал их в охапку, словно дрова нес в печку.
Уильдер встал в позу Наполеона и что-то декламировал вполголоса: не то из «Гамлета», не то из Байрона.
— Ты, Федосеев, камнями кости завали, — говорил Тимошка, прилаживая лыжи, — а то наши же псы растаскают.
Яшка преобразился. На его веселую рожу словно кто-то надел маску. Он почуял близость опасности, и сразу сделался серьезен, — стоял уже на лыжах, пробовал, легко ли выходит из ножен его длинный нож. В ружье он насыпал свежий порох и нетерпеливо поглядывал на Тимошку, который все еще возился с лыжами.
— Ну, готов, что ли? Пойдем, а то темно будет. Следов не разберешь. Копаешься, дед!
Наконец оба с ружьями подмышкой легко скользнули на лыжах по снегу и исчезли в чаще леса.
Федосеев с помощью Ильи, Вадима и Уильдера похоронил кости Кораблева и насыпал кучу камней на свежей могиле. Потом развели огонь и стали варить сушеного лосося. Все сидели молча в этой избушке, закинутой в лесную чащу, и думали о той драме, которая разыгралась здесь несколько дней тому назад.
— Да! Вот наша жисть! — сказал Федосеев со вздохом, помешивая ложкой в чугунке, в котором варился суп.
…Где-то далеко в лесу завыл волк, ему ответил другой. Собаки всполошились и ответили волкам душераздирающим воем.
— Взять бы псов в избу? Не загрызли бы их волки? — сказал Илья.
— Ну, да, — ответил Федосеев, — нешто можно нечисть такую в избу пускать! Блох наведут. Никто их не загрызет. Мы-то на что? Посторожим их.
Совсем стемнело, когда Тимошка и Яшка вернулись в избу. У обоих были озабоченные лица.
— Кенайцы по лесу шляются, — сказал Тимошка.
— И два американа с ними, — прибавил Яшка, — по следам видать.
— Что им надо? — спросил Илья.
— А черт их знает! — мрачно ответил Тимошка. — Вот, поди, узнаем скоро, что им надо. По берегу следы-то бегут свежие: видать нас пронюхали. Следят, надо быть.
— Трубку вон евонную нашел, — сказал Яшка, доставая из-за пазухи изогнутую трубку. — Недалеко от избы лежала. Снегом занесло, да, видно, горяча была, так снег-то и стаял вокруг.
Все потянулись смотреть на трубку.
— Аглицкая, не наша, — сказал Тимошка.
— Ан врешь! — сказал Яшка, — мериканская, — аглицкие не такие!
— Америкен, — сказал Уильдер тоном, не допускающим возражения.
— Видишь? Во!.. Моя правда! — ликовал Яшка. — Ишь, недокурена, — прибавил он, ковыряя в трубке пальцами.
Тимошка понюхал трубку.
— Табак важный, — сказал он, — не махорка!
— Вот этот, чья трубка, должно и есть тот, кто кенайцев навел, — сказал Федосеев.
— Сволочь! — выругался Яшка.
— Сволочь и есть, — мрачно добавил Тимошка.
Затем все трое стали обсуждать вопрос, как тащить байдары.
— Дорога-то легкая, да снегу-то много, — сказал Тимошка, — да вот кенайцы эти… Кабы не они, мы бы сперва байдары перегнали, а потом их благородия провели бы, а теперь как делиться?.. Уйдешь, а они тут делов натворят!
Решено было не делиться, — идти всем вместе. Ночь провели тревожно, сторожили поочереди, сидели в лесу у избы, закутавшись в полотнище палатки, чтоб не выделяться на фоне снега. Сидели, вслушиваясь в звуки ночи, всматриваясь во тьму леса. Выли где-то волки, кричал филин… Упорно и жалобно верещал какой-то зверек. Казалось, будто кто-то подает условные сигналы.
Ночь была теплая, с запада тянул мягкий влажный ветер. Начинало таять. Ночь была какая-то бессонная, полная неясной тревоги.
Собаки дрожали, поминутно подымали головы, настораживали уши, всматриваясь в лес то рычали, то слегка подвывали и повизгивали…
Илье казалось, что лес живет какой-то таинственной жизнью. За каждым стволом чудился ему притаившийся враг, незримый, но опасный.
Жутко было. А возле, прижавшись к нему, сидела Елена, — она не могла оставаться одна в страшной избе.
Вдруг собаки вскочили, насторожились, злобно заворчали, а потом залились лаем. Из избы вышел Тимошка с ружьем в руках. Следом за ним появился Яшка, потягиваясь и зевая.
— Ты это что собак дразнишь, ваше благородие? — буркнул он Илье.
— Уйди-ка ты, ваше благородие, в избу, — сказал Тимошка, — и жену забирай — неровен час… Надо посмотреть, чего псы брешут?
Он отвязал Волчка, своего любимца, вожака собачьей стаи, и пустил его. Волчок с пронзительным лаем бросился в лесную чащу, за ним следом на лыжах отправился Тимошка.
Яшка посмотрел ему вслед и сказал:
— Зря старик побежал. Так это, псам померещилось. Вишь, стихли. Ну, я тут посижу, а ты уведи-ка свою барыню в избу. Все спокойнее будет.
На востоке тонкой огненной полосой загорелся горизонт. Начало светать. В избе никто не спал. Вадим уже варил кофе. Вернулся Тимошка.
— Ну, что? — спросил его Илья.
— Ничего, должно бродил кто. Волчок рвался, да я его попридержал, — еще стрелит кто пса-то. А следов не видать, темно.
— Ну, братцы, кофею похлебаем — и в путь! Надо торопиться, а то таять начинает. Снег портится, — липкий такой, к лыжам, черт, так и липнет.
Враги
К саням привязали по байдаре, впрягли собак и сами впряглись. Дорога шла по просеке. Здесь обычно перетаскивали байдары из одной реки в другую, и потому тропа была относительно удобная. Но все же тащить байдары было страшно трудно. Пришлось идти все время в гору и по рыхлому снегу, стараясь не сбить сани с тропы. К тому же оттепель усиливалась, и в меховых кухлянках было страшно жарко. Кругом по косогору стоял строевой лес. Вековые ели до самой земли опускали свои косматые лапы, засыпанные снегом. Приходилось по косогору огибать сопку, покрытую лесом.
— Вон там перевал и будет, — утешал Тимошка Елену, махая рукой куда-то вверх. — Оттуда уж все под гору пойдем, с перевала. А леса ты не бойся, — говорил он Елене, которая косилась на косматые ели. — Собаки голос подадут, ежели кто туда заберется.
Между тем лес стал редеть и потом как-то расступился, — открылась большая равнина, покрытая кое-где молодыми елями и соснами. Налево круто подымалась голая вершина сопки.
— Вот и перевал! — сказал Тимошка. — Вот туды взберемся, — он опять махнул куда-то вверх, — а потом уж все спущаться, до самой реки все спущаться будем.
Он прервал свою утешительную речь и вдруг дал рукой знак к остановке.
Все остановились.
— Яшка, — позвал Тимошка, — смотри! — Он показал на свежие следы лыж, пересекавшие их путь.
— Двое шли, — сказал Яшка, всматриваясь в след, — ишь, по одному следу прошли… Хитрят! Недавно и прошмыгнули. У нас перед носом продрали.
— Кенайцы, черти! — буркнул Тимошка.
— Один кенаец, другой нет! — поправил Яшка.
— Ну да! — усомнился Тимошка.
— Да ты смотри, вво! Вишь? Не кенайский ход — носком колупает. Сзади шел.
— На перевал следы-то, — сказал Тимошка, — поди, там и засели. Нутка сбегай… Поглядай… У тя ноги молодые.
— Волчка возьму, — сказал Яшка, отвязал Волчка и вместе понеслись, — Волчок впереди, Яшка сзади.
Тимошка успокаивал своих спутников.
— Энти не тронут. Энти за нами следят. Их нечего бояться. Вот что на реке будет…
Где-то на горе раздался злобный лай Волчка. Потом слабо брякнул пистолетный выстрел, и лай Волчка вдруг сменился отчаянным визгом.
— Ужли Волчка пристрелили? — тревожно воскликнул Тимошка.
Но визг не умолкал и стал приближаться к путешественникам.
— Подранили, мерзавцы! Пожалуй, пса мне испортили, — беспокоился старик за своего любимца. — Пса жаль. Уж такой пес, цены ему нет!.. Эх!.. Яшка, дурак, не доглядел, я бы не дал!
Через четверть часа прибежал Яшка. Впереди его несся Волчок, тряся головой и повизгивая от боли.
— Жив! — радостно воскликнул старик. — Зацепило только. Волчок, Волчок!.. Псина! — Волчок подбежал и с тихим визгом стал жаться к ноге хозяина. Тот стал осматривать голову Волчка.
— Ишь, ухо зацепили. Еще бы малость и в мозговицу бы попало. Ах ты, сукин ты сын! — ласкал старик визжавшую собаку. — Ну, ладно, будет! Поправишься!
На Яшку Тимошка обрушился, упрекая его в том, что он чуть не сгубил собаку. Яшка оправдывался.
— Они за камнями засели, а Волчок сразу налетел и ну рвать одному кухлянку. Ну, тот и пальнул. Я и подбежать не поспел. Хотел я их пристрелить, да, думаю, дразнить не надо. Потом сосчитаемся.
Тимошка еще раз ругнул Яшку и, переменив тему разговора, обратился ко всем:
— Ну, что же? Как теперь? Напрямки по короткой жарить мимо тех, — он махнул рукой в сторону выстрела, — или в круговую?
— Режь напрямки, — сказал Яшка.
— Напрямки-то — напрямки. А ну, как они по дороге завал сделали? Что мы с байдарами делать-то будем? Да и нас они из-за завалов, как куропаток, перестрелять могут.
Все молчали…
— Ну-тка, Яшка, сбегай-ка еще, поглядай. Тут мигом обернешься. Не больше часа до реки-то! Так и лупи просекой, так прямо и жарь.
— С Волчком разве? — в виде вопроса ответил Яшка.
— Ну, брат, дудки! Волчка я такому дураку, как ты, больше не дам. Хвоста его не понюхаешь. Бери Серого.
Яшка с Серым унеслись в просеку синевшего вдали леса.
— Ежели они завалы устроили — беда, — говорил Тимошка, — потому ходу не будет. Кабы еще байдар с нами не было, а то бросить придется. Ну отдыхайте покедова, братцы. Кормитесь. Место здесь открытое, вольное: вокруг на версту видать, никто не подберется. А я, вот, псов подкормлю.
И он стал кидать собакам вяленую рыбу.
Вернулся Яшка. Рукой махнул и сплюнул.
— Завалили, черти, — сказал он, — деревьев навалили поперек и сидят… как сычи, выглядывают. Десять человек. Я сзаду забежал.
— Ну, да я ж говорил, — сказал Тимошка, — я ихнюю повадку знаю. Ну, значит придется в обход идти, эх!
Пошли в обход. Круто повернули влево и прямо по целине в лес вошли.
— Верстов пять крюку будет, — ворчал Тимошка.
Впереди шли Тимошка, Яшка и Федосеев — дорогу протаптывали. Потом припрягались к саням и тащили. Измучились так, что со всех пар валил, — вспотели и раскраснелись, словно в бане парились.
Один Яшка не унывал, — все шуточки отмачивал.
Наконец обогнули завал и вышли на просеку. Яшка показал кукиш сидевшим сзади в засаде — сидите, мол, дурни, ждите.
— Ну, братцы, теперь навались, — теперь все под гору. Через час и река будет.
Навалились, пошли ходом действительно все под гору. Вскоре стал слышаться какой-то шум, далекий, но постоянный. Вырастал по мере приближения к нему.
— Это еще что? — тревожно спросил Илья.
— Река ревет, — ответил Тимошка. — Тут ее камнями спирает, ну и ревет.
Рев водопада все усиливался.
— Быстро вода бегит по Кускоквиму, — страсть трудно будет выгребать! Только бы до Калмыковского редута добраться! Там уж передохнем, — сказал Тимошка. — Одначе надо и на реку посмотреть, нет ли там чертей энтих. Може и там ждут. Пойду-ка я сам!
Припадая на хромую ногу, старик отправился вперед. Яшка отпустил пару острот по его адресу и занялся своей трубкой, однако время от времени поглядывая в сторону обойденного завала. Вскоре Тимошка вернулся.
— Сидят, черти, ждут! — крикнул он издали. — Сидят, рты развесивши. Я у их ружье свиснул. Смотри, какое важное, — и Тимошка показал Яшке выкраденное ружье.
Яшка с завистью взял ружье и стал разглядывать.
— Как это ты, старая крыса, словчился?
— Сызмальства обучен, — важно ответил старик.
— Пойти, что ли, мне? — сказал задумчиво Яшка.
— Пойди, коль башка дешева, — сказал Тимошка. — А нам опять в обход идти. Надо и этих обойти.
Опять свернули с дороги, пошли лесом налево.
— Вон там перевал и будет, — утешал Тимошка Елену, махая рукой куда-то вверх. — Оттуда уж все под гору пойдем, с перевала. А леса ты не бойся, — говорил он Елене, которая косилась на косматые ели. — Собаки голос подадут, ежели кто туда заберется.
Между тем лес стал редеть и потом как-то расступился, — открылась большая равнина, покрытая кое-где молодыми елями и соснами. Налево круто подымалась голая вершина сопки.
— Вот и перевал! — сказал Тимошка. — Вот туды взберемся, — он опять махнул куда-то вверх, — а потом уж все спущаться, до самой реки все спущаться будем.
Он прервал свою утешительную речь и вдруг дал рукой знак к остановке.
Все остановились.
— Яшка, — позвал Тимошка, — смотри! — Он показал на свежие следы лыж, пересекавшие их путь.
— Двое шли, — сказал Яшка, всматриваясь в след, — ишь, по одному следу прошли… Хитрят! Недавно и прошмыгнули. У нас перед носом продрали.
— Кенайцы, черти! — буркнул Тимошка.
— Один кенаец, другой нет! — поправил Яшка.
— Ну да! — усомнился Тимошка.
— Да ты смотри, вво! Вишь? Не кенайский ход — носком колупает. Сзади шел.
— На перевал следы-то, — сказал Тимошка, — поди, там и засели. Нутка сбегай… Поглядай… У тя ноги молодые.
— Волчка возьму, — сказал Яшка, отвязал Волчка и вместе понеслись, — Волчок впереди, Яшка сзади.
Тимошка успокаивал своих спутников.
— Энти не тронут. Энти за нами следят. Их нечего бояться. Вот что на реке будет…
Где-то на горе раздался злобный лай Волчка. Потом слабо брякнул пистолетный выстрел, и лай Волчка вдруг сменился отчаянным визгом.
— Ужли Волчка пристрелили? — тревожно воскликнул Тимошка.
Но визг не умолкал и стал приближаться к путешественникам.
— Подранили, мерзавцы! Пожалуй, пса мне испортили, — беспокоился старик за своего любимца. — Пса жаль. Уж такой пес, цены ему нет!.. Эх!.. Яшка, дурак, не доглядел, я бы не дал!
Через четверть часа прибежал Яшка. Впереди его несся Волчок, тряся головой и повизгивая от боли.
— Жив! — радостно воскликнул старик. — Зацепило только. Волчок, Волчок!.. Псина! — Волчок подбежал и с тихим визгом стал жаться к ноге хозяина. Тот стал осматривать голову Волчка.
— Ишь, ухо зацепили. Еще бы малость и в мозговицу бы попало. Ах ты, сукин ты сын! — ласкал старик визжавшую собаку. — Ну, ладно, будет! Поправишься!
На Яшку Тимошка обрушился, упрекая его в том, что он чуть не сгубил собаку. Яшка оправдывался.
— Они за камнями засели, а Волчок сразу налетел и ну рвать одному кухлянку. Ну, тот и пальнул. Я и подбежать не поспел. Хотел я их пристрелить, да, думаю, дразнить не надо. Потом сосчитаемся.
Тимошка еще раз ругнул Яшку и, переменив тему разговора, обратился ко всем:
— Ну, что же? Как теперь? Напрямки по короткой жарить мимо тех, — он махнул рукой в сторону выстрела, — или в круговую?
— Режь напрямки, — сказал Яшка.
— Напрямки-то — напрямки. А ну, как они по дороге завал сделали? Что мы с байдарами делать-то будем? Да и нас они из-за завалов, как куропаток, перестрелять могут.
Все молчали…
— Ну-тка, Яшка, сбегай-ка еще, поглядай. Тут мигом обернешься. Не больше часа до реки-то! Так и лупи просекой, так прямо и жарь.
— С Волчком разве? — в виде вопроса ответил Яшка.
— Ну, брат, дудки! Волчка я такому дураку, как ты, больше не дам. Хвоста его не понюхаешь. Бери Серого.
Яшка с Серым унеслись в просеку синевшего вдали леса.
— Ежели они завалы устроили — беда, — говорил Тимошка, — потому ходу не будет. Кабы еще байдар с нами не было, а то бросить придется. Ну отдыхайте покедова, братцы. Кормитесь. Место здесь открытое, вольное: вокруг на версту видать, никто не подберется. А я, вот, псов подкормлю.
И он стал кидать собакам вяленую рыбу.
Вернулся Яшка. Рукой махнул и сплюнул.
— Завалили, черти, — сказал он, — деревьев навалили поперек и сидят… как сычи, выглядывают. Десять человек. Я сзаду забежал.
— Ну, да я ж говорил, — сказал Тимошка, — я ихнюю повадку знаю. Ну, значит придется в обход идти, эх!
Пошли в обход. Круто повернули влево и прямо по целине в лес вошли.
— Верстов пять крюку будет, — ворчал Тимошка.
Впереди шли Тимошка, Яшка и Федосеев — дорогу протаптывали. Потом припрягались к саням и тащили. Измучились так, что со всех пар валил, — вспотели и раскраснелись, словно в бане парились.
Один Яшка не унывал, — все шуточки отмачивал.
Наконец обогнули завал и вышли на просеку. Яшка показал кукиш сидевшим сзади в засаде — сидите, мол, дурни, ждите.
— Ну, братцы, теперь навались, — теперь все под гору. Через час и река будет.
Навалились, пошли ходом действительно все под гору. Вскоре стал слышаться какой-то шум, далекий, но постоянный. Вырастал по мере приближения к нему.
— Это еще что? — тревожно спросил Илья.
— Река ревет, — ответил Тимошка. — Тут ее камнями спирает, ну и ревет.
Рев водопада все усиливался.
— Быстро вода бегит по Кускоквиму, — страсть трудно будет выгребать! Только бы до Калмыковского редута добраться! Там уж передохнем, — сказал Тимошка. — Одначе надо и на реку посмотреть, нет ли там чертей энтих. Може и там ждут. Пойду-ка я сам!
Припадая на хромую ногу, старик отправился вперед. Яшка отпустил пару острот по его адресу и занялся своей трубкой, однако время от времени поглядывая в сторону обойденного завала. Вскоре Тимошка вернулся.
— Сидят, черти, ждут! — крикнул он издали. — Сидят, рты развесивши. Я у их ружье свиснул. Смотри, какое важное, — и Тимошка показал Яшке выкраденное ружье.
Яшка с завистью взял ружье и стал разглядывать.
— Как это ты, старая крыса, словчился?
— Сызмальства обучен, — важно ответил старик.
— Пойти, что ли, мне? — сказал задумчиво Яшка.
— Пойди, коль башка дешева, — сказал Тимошка. — А нам опять в обход идти. Надо и этих обойти.
Опять свернули с дороги, пошли лесом налево.
Страничка из Фенимора Купера
Продрались с великим трудом к реке. Теперь водопад ревел с версту ниже. Здесь же река разливалась широко и дробилась протоками между низкими островами.
По совету Тимошки переехали реку и запрятались в чаще кустов.
— Передохнуть надо, — сказал он. — Поработали. Сил больше нет. Пущай теперь нас поищут. Собакам только морды завязать надо, а то брехать будут — нас выдадут.
Собакам перевязали морды, и сейчас же Тимошка, Яшка и Федосеев улеглись и захрапели. Илья, Вадим, Уильдер и Елена заснуть не могли, — переутомились. Елена легла, а мужчины сидели и напряженно смотрели на широкую реку, — на тот берег, от которого они только что отплыли.
— Плывут, вон, — вдруг заговорил Уильдер. Острое зрение моряка помогло ему увидеть движущиеся черточки байдар у самого берега, еле заметные на темном фоне скал.
— Одна, две, три, четыре, пять, — считал Уильдер. Четыре байдары плыли вдоль берега вверх против течения, а пятая сворачивала в сторону и направлялась к берегу, у которого спрятались путешественники.
В ней сидели двое.
Илья разбудил Тимошку. Тот стал будить Яшку.
— Ммм… Что там еще? — мычал разоспавшийся Яшка.
— Плывут к нам, бери-ка лук да стрелы, может придется спровадить, чтоб без шума.
Легкая байдара уже подплывала к кустам, в которых притаились наши путешественники. Сидевшие в байдаре кенайцы пытливо всматривались в прибрежные кусты. Яшка сидел с луком в руках и не спускал с них глаз… Тетива его лука была натянута, и стрела, готовая к отлету, лежала на тетиве. Кенайцы проплыли мимо. Но сидевший на корме почему-то оглянулся на кусты и что-то сказал гребцу, показывая рукой на подозрительную чащу, и байдара неожиданно повернулась носом к кустам. Рулевой приподнялся и стал всматриваться. Путешественики увидели блеск радости в его глазах. Очевидно, заметил сидевших. Уже раскрыл рот, — что-то сказать хотел товарищу, но в этот момент тихо свистнула спущенная с лука стрела и вонзилась ему в горло. Кенаец захрипел и тяжело рухнул на дно байдары. Гребец хотел было остановить ход байдары, стал грести в обратную сторону. Но запела вторая стрела, и второй кенаец упал лицом вперед, выпустив весло. Лодка по инерции плыла вперед и врезалась в кусты, ткнувшись носом в байдару, в которой сидели Илья и Елена. Собаки завозились, стараясь освободить свои морды, — лаять захотелось!
— Цыц, проклятые! — зашипел на них Тимошка, хватая приплывшую байдару и втягивая ее в кусты.
— Ночью спустим их по течению, — сказал Тимошка. — А ловко ты угодил. Молодец, Яшка!
У одного кенайца стрела торчала в горле, у другого — ниже затылка.
Четыре байдары быстрым ходом ушли вперед и скоро исчезли из поля зрения, завернув за поворот реки.
— По-моему, — сказал Яшка, — не спускать их надо, а потопить с байдарой вместе. По крайности, следов не будет.
— Что верно, то верно, — сказал Тимошка. — Только возни будет много с ними. Стащим их лучше на остров, там их в болоте засосет, а байдару возьмем с собой. Авось понадобится. Легкая она.
Когда стемнело, все лодки выбрались из кустов и медленно поплыли вверх по течению. Левые борты у них были утыканы ветвями. С другого берега даже днем их трудно было отличить от прибрежных кустов.
Плыли осторожно, стараясь не делать веслами шума. В потемках удачно разминулись с четырьмя кенайскими байдарами, возвращавшимися обратно, — только остановились, сгрудились, и кенайцы проплыли мимо, вероятно, приняв байдары, замаскированные ветвями, за островок, заброшенный в реке. Проплыли так близко, что даже разговор их был слышен отчетливо.
Плыли всю ночь, и на рассвете вошли в озеро, с обеих сторон окруженное высокими черными скалами. Дикий пейзаж. Скалы местами доходили до 500 футов и на вершинах их лежал снег.
По совету Тимошки переехали реку и запрятались в чаще кустов.
— Передохнуть надо, — сказал он. — Поработали. Сил больше нет. Пущай теперь нас поищут. Собакам только морды завязать надо, а то брехать будут — нас выдадут.
Собакам перевязали морды, и сейчас же Тимошка, Яшка и Федосеев улеглись и захрапели. Илья, Вадим, Уильдер и Елена заснуть не могли, — переутомились. Елена легла, а мужчины сидели и напряженно смотрели на широкую реку, — на тот берег, от которого они только что отплыли.
— Плывут, вон, — вдруг заговорил Уильдер. Острое зрение моряка помогло ему увидеть движущиеся черточки байдар у самого берега, еле заметные на темном фоне скал.
— Одна, две, три, четыре, пять, — считал Уильдер. Четыре байдары плыли вдоль берега вверх против течения, а пятая сворачивала в сторону и направлялась к берегу, у которого спрятались путешественники.
В ней сидели двое.
Илья разбудил Тимошку. Тот стал будить Яшку.
— Ммм… Что там еще? — мычал разоспавшийся Яшка.
— Плывут к нам, бери-ка лук да стрелы, может придется спровадить, чтоб без шума.
Легкая байдара уже подплывала к кустам, в которых притаились наши путешественники. Сидевшие в байдаре кенайцы пытливо всматривались в прибрежные кусты. Яшка сидел с луком в руках и не спускал с них глаз… Тетива его лука была натянута, и стрела, готовая к отлету, лежала на тетиве. Кенайцы проплыли мимо. Но сидевший на корме почему-то оглянулся на кусты и что-то сказал гребцу, показывая рукой на подозрительную чащу, и байдара неожиданно повернулась носом к кустам. Рулевой приподнялся и стал всматриваться. Путешественики увидели блеск радости в его глазах. Очевидно, заметил сидевших. Уже раскрыл рот, — что-то сказать хотел товарищу, но в этот момент тихо свистнула спущенная с лука стрела и вонзилась ему в горло. Кенаец захрипел и тяжело рухнул на дно байдары. Гребец хотел было остановить ход байдары, стал грести в обратную сторону. Но запела вторая стрела, и второй кенаец упал лицом вперед, выпустив весло. Лодка по инерции плыла вперед и врезалась в кусты, ткнувшись носом в байдару, в которой сидели Илья и Елена. Собаки завозились, стараясь освободить свои морды, — лаять захотелось!
— Цыц, проклятые! — зашипел на них Тимошка, хватая приплывшую байдару и втягивая ее в кусты.
— Ночью спустим их по течению, — сказал Тимошка. — А ловко ты угодил. Молодец, Яшка!
У одного кенайца стрела торчала в горле, у другого — ниже затылка.
Четыре байдары быстрым ходом ушли вперед и скоро исчезли из поля зрения, завернув за поворот реки.
— По-моему, — сказал Яшка, — не спускать их надо, а потопить с байдарой вместе. По крайности, следов не будет.
— Что верно, то верно, — сказал Тимошка. — Только возни будет много с ними. Стащим их лучше на остров, там их в болоте засосет, а байдару возьмем с собой. Авось понадобится. Легкая она.
Когда стемнело, все лодки выбрались из кустов и медленно поплыли вверх по течению. Левые борты у них были утыканы ветвями. С другого берега даже днем их трудно было отличить от прибрежных кустов.
Плыли осторожно, стараясь не делать веслами шума. В потемках удачно разминулись с четырьмя кенайскими байдарами, возвращавшимися обратно, — только остановились, сгрудились, и кенайцы проплыли мимо, вероятно, приняв байдары, замаскированные ветвями, за островок, заброшенный в реке. Проплыли так близко, что даже разговор их был слышен отчетливо.
Плыли всю ночь, и на рассвете вошли в озеро, с обеих сторон окруженное высокими черными скалами. Дикий пейзаж. Скалы местами доходили до 500 футов и на вершинах их лежал снег.
В гроте
По указанию Тимошки, повернули к левому берегу и, пробравшись лабиринтом камней, прошли в какой-то темный грот. Все три байдары и четвертая, маленькая, скрылись там от взоров человеческих.
— Здесь отдохнем, — сказал Тимошка, выбравшись на каменистый берег. — Здесь и огонь разведем!
Развели костер, и грот, освещенный дрожащими языками пламени, сделался фантастически красив. Но холодно и сыро было под его каменными сводами. Зато вода, просвеченная огнем до самого дна, засветилась волшебным нежно-голубовато-зеленым светом.
Собакам развязали морды, и они стали бегать и визжать, обрадовавшись своей свободе. Впрочем, недолго они беззаботно резвились, — скоро стали проявлять признаки какого-то беспокойства, особенно Волчок: он стал рычать, поглядывая в глубь грота.
На него, однако, сперва не обратили внимания. Усталые путешественники занялись костром и приготовлением еды. Торопились поесть и лечь спать.
— Здесь наверх выход есть, — сказал Тимошка. — Чисто крепость. Там сторожить будем.
И какими-то щелями и проходами он вывел Илью на каменную площадку над самым входом в грот.
Вид сверху был великолепный. Все озеро, окруженное горами, лежало внизу, — глазом можно было охватить пространство, по крайней мере, верст на десять в окружности.
— А подмораживает, — сказал Тимошка. — Пожалуй, в ночь опять мороз ударит. Эх, добраться бы до редута! Оттуда бы уж на собаках пошли. Там места пойдут ровные. Пустыня — одно слово!.. Никто не подкрадется. Ох, не люблю я леса! Пустыня куды лучше!.. Ширь-то какая! — Речь его была прервана ожесточенным лаем собак.
— Эх, не угомонят псов-то! Выдадут они нас. Ну, я пойду посмотреть, чего они там, а вы уж тут озеро покараульте. Коли что — скажите.
…Волчок рычал, рычал, да вдруг и залился злобным лаем. Вслед за ним стали лаять и остальные псы.
— Ишь, по зверю лают. Кто бы там был? — сказал Яшка, взяв ружье. Осторожно пошел он по узкому карнизу в глубь грота. Собаки рвались за ним — мешали идти. Разогнал их прикладом.
— Что там? — спросил Тимошка.
— А черт его знает! Темно и идти трудно, — того и гляди оборвешься.
— Погоди, Яшка. Я на байдаре подъеду и огня возьму, — крикнул Тимошка.
Он положил пылающий сук на нос байдары и поплыл в глубь грота. Грот оказался очень глубоким, — байдара забралась так далеко, что скоро пылающий сук превратился сперва в огненную точку, а потом совсем его не стало видно. Собаки остановились где-то по дороге, — очевидно, карниз обрывался, и дальше пробраться не было возможности.
— Здесь отдохнем, — сказал Тимошка, выбравшись на каменистый берег. — Здесь и огонь разведем!
Развели костер, и грот, освещенный дрожащими языками пламени, сделался фантастически красив. Но холодно и сыро было под его каменными сводами. Зато вода, просвеченная огнем до самого дна, засветилась волшебным нежно-голубовато-зеленым светом.
Собакам развязали морды, и они стали бегать и визжать, обрадовавшись своей свободе. Впрочем, недолго они беззаботно резвились, — скоро стали проявлять признаки какого-то беспокойства, особенно Волчок: он стал рычать, поглядывая в глубь грота.
На него, однако, сперва не обратили внимания. Усталые путешественники занялись костром и приготовлением еды. Торопились поесть и лечь спать.
— Здесь наверх выход есть, — сказал Тимошка. — Чисто крепость. Там сторожить будем.
И какими-то щелями и проходами он вывел Илью на каменную площадку над самым входом в грот.
Вид сверху был великолепный. Все озеро, окруженное горами, лежало внизу, — глазом можно было охватить пространство, по крайней мере, верст на десять в окружности.
— А подмораживает, — сказал Тимошка. — Пожалуй, в ночь опять мороз ударит. Эх, добраться бы до редута! Оттуда бы уж на собаках пошли. Там места пойдут ровные. Пустыня — одно слово!.. Никто не подкрадется. Ох, не люблю я леса! Пустыня куды лучше!.. Ширь-то какая! — Речь его была прервана ожесточенным лаем собак.
— Эх, не угомонят псов-то! Выдадут они нас. Ну, я пойду посмотреть, чего они там, а вы уж тут озеро покараульте. Коли что — скажите.
…Волчок рычал, рычал, да вдруг и залился злобным лаем. Вслед за ним стали лаять и остальные псы.
— Ишь, по зверю лают. Кто бы там был? — сказал Яшка, взяв ружье. Осторожно пошел он по узкому карнизу в глубь грота. Собаки рвались за ним — мешали идти. Разогнал их прикладом.
— Что там? — спросил Тимошка.
— А черт его знает! Темно и идти трудно, — того и гляди оборвешься.
— Погоди, Яшка. Я на байдаре подъеду и огня возьму, — крикнул Тимошка.
Он положил пылающий сук на нос байдары и поплыл в глубь грота. Грот оказался очень глубоким, — байдара забралась так далеко, что скоро пылающий сук превратился сперва в огненную точку, а потом совсем его не стало видно. Собаки остановились где-то по дороге, — очевидно, карниз обрывался, и дальше пробраться не было возможности.
Катастрофа
Сидевшие у костра прислушивались к тому, что делалось там, в темной глубине грота. Сперва постепенно замирали вдали тихие всплески весел, потом тишина, потом страшный рев, громом прокатившийся под каменным потолком грота… Выстрел гулкий, раскатистый… Опять рев и человеческие крики — и все смолкло. Опять отдаленный крик, как будто о помощи.
Уильдер, Федосеев и Вадим, схватив пылающие головни, на оставшейся байдаре быстро понеслись на крик.
— Сюда, сюда, скорей! — услышали крик Тимошки откуда-то из тьмы.
— Стой! Стой! Легче! — Тимошка сидел верхом на перевернутой лодке и обеими руками держал Яшку, который был, по-видимому, без сознания. Все лицо его было залито кровью…
— Яшка медведя стрелил, а он бросился прямо на Яшку. Смял парня.
— А медведь где?
— А черт его знает! Убег должно! Принимай, братцы, Яшку, я ружья достану. Свети сюда.
Яшку втащили в байдару и стали освещать дно. В прозрачной воде на саженной глубине два утонувших ружья были видны отчетливо. Тимошка опустился в ледяную воду, вытащил ружья и влез в лодку. Он был так зол, как никогда еще. Ругался вовсю, — ругал поездку, всех участников, а больше всех Яшку.
— Черт бы вас всех побрал, — хрипел он. Злоба бушевала в его остервенелом сердце.
— И эта сволочь, — он ткнул ногой Яшку, — говорил ему, не стреляй, потому не видать. Вот выстрелил, а теперя всю морду ему и своротил медведь!
Уильдер, Федосеев и Вадим, схватив пылающие головни, на оставшейся байдаре быстро понеслись на крик.
— Сюда, сюда, скорей! — услышали крик Тимошки откуда-то из тьмы.
— Стой! Стой! Легче! — Тимошка сидел верхом на перевернутой лодке и обеими руками держал Яшку, который был, по-видимому, без сознания. Все лицо его было залито кровью…
— Яшка медведя стрелил, а он бросился прямо на Яшку. Смял парня.
— А медведь где?
— А черт его знает! Убег должно! Принимай, братцы, Яшку, я ружья достану. Свети сюда.
Яшку втащили в байдару и стали освещать дно. В прозрачной воде на саженной глубине два утонувших ружья были видны отчетливо. Тимошка опустился в ледяную воду, вытащил ружья и влез в лодку. Он был так зол, как никогда еще. Ругался вовсю, — ругал поездку, всех участников, а больше всех Яшку.
— Черт бы вас всех побрал, — хрипел он. Злоба бушевала в его остервенелом сердце.
— И эта сволочь, — он ткнул ногой Яшку, — говорил ему, не стреляй, потому не видать. Вот выстрелил, а теперя всю морду ему и своротил медведь!