Страница:
Десять минут спустя они стали устраиваться на ночлег. Вилли занял позицию у входа в пещеру. Он должен был провести без сна четыре часа. Модести Блейз завернулась в одеяло неподалеку от Вилли. Глубже в пещере, у стены, устроился Джайлз Пеннифезер. Он сидел, по-прежнему держа находившуюся в отключке девушку за руку, и тихо, но бодро рассказывал ей какую-то историю из своего студенческого прошлого:
— Его звали Феншо… А может, Кению? Не важно, по крайней мере, что-то в этом роде. Очень странный больной. Имел привычку глотать осколки стекла, болты, гайки. Испытывал к ним странное влечение. Когда его вскрыли, у него в желудке нашли с полфунта металлолома. А когда он еще был жив, я мерил ему температуру и вдруг он схватил термометр, откусил от него большой кусок и проглотил. — Пеннифезер тихо хохотнул. — Господи, представляю, какая у меня сделалась физиономия! А я даже боялся прослушать его стетоскопом, вдруг откусит кусок. Я за него, между прочим, выложил два с половиной фунта.
Модести попыталась отключиться, но пять минут спустя откинула одеяло и придвинулась к Вилли, затаившемуся у входа, и взяла его под руку.
— Привет, Принцесса, — сказал он.
— Привет, Вилли! Все равно я не засну, пока не узнаю, что с тобой случилось.
— Это когда они выбросили меня из самолета?
— Ну да. Я пыталась вычислить, как развивались события, но запуталась. Мы ведь шли на трех тысячах футов, так что не важно, угодил ты в деревья, в воду или даже в огромный стог сена. Все равно ты должен был разбиться в лепешку.
— Я выступил куда удачнее, — рассмеялся Вилли, — хотя, кажется, не установил мировой рекорд. — В его голосе послышалась обида. — Это нечестно, потому что все равно нельзя двигаться со скоростью выше критической, даже если ты начинаешь с двадцати тысяч. Короче, я шел никак не медленней остальных…
— Это еще кто такие?
— Ну, был такой парень по фамилии Ворсфолд. Хвостовой стрелок в «ланкастере» во время второй мировой. Их подбили над Францией, и он пролетел семь тысяч футов в хвостовой секции. Отделался переломом ноги и нескольких ребер.
— А другие?
— Были и они…
Модести всегда поражалась тому, как Вилли Гарвин запоминал все, что когда-либо слышал или читал. Не было предмета, о котором он не мог сообщить какие-то неизвестные ей сведения, как правило, любопытные до причудливости. Она сказала:
— Неплохо, конечно, но этот тип сжульничал. У тебя ведь не было хвостовой секции.
— Нет. Но и у Алкмейда тоже ее не было. Он выпал над Германией на восемнадцати тысячах. Самолет загорелся. И парашют его сгорел до того, как он успел его надеть. Тогда Алкмейд решил не дожидаться, пока поджарится, и прыгнул. Падал минуты две. Потом его пронесло по верхушкам елей, запорошенных снегом, и наконец швырнуло в кусты. Отделался вывихом колена и растяжением мускулов на спине.
Модести нетерпеливо дернула его за рукав.
— Отлично. Но у тебя не было заснеженных деревьев и сугробов. Хватит мучить меня, Вилли. Рассказывай все по порядку!
— Ладно. Только снег там как раз был, другое дело, что ты его не видела.
— Но снега ведь в тех горах начинаются выше, разве нет?
— Ты права. Но за два дня до этого случился обильный снегопад. Помнишь снежные полосы на склонах? Ну так вот… — Вилли осекся. — Нет, лучше я действительно расскажу все по порядку. До того момента, как я выскользнул из смирительной рубашки, я был слишком занят, чтоб испугаться. Я пытался удавить Джако или захватить его с собой в полет. Но когда я полетел вниз, то, признаться, крепко струхнул. — Вилли усмехнулся. — У меня аж ноги побледнели, Принцесса. Короче, когда я начал падать, что изловчился и пошел головой вперед, а руки раскинул в стороны. Сам не знаю, как это вышло. Я был по-прежнему привязан к стулу и свободы действий у меня не было, но я все-таки принял такую позу — на всякий случай.
Модести сама нередко пользовалась такой позой, когда совершала затяжные прыжки с парашютом. Это позволяло перейти в почти горизонтальный полет. Иногда удавалось начать двигаться по горизонтали со скоростью сорок миль в час. Вилли между тем продолжал:
— Главное, я начал падать уже со скоростью двести миль в час, потому как выпал из самолета. Впереди я увидел заснеженный отрог горы и решил постараться миновать его, прежде чем уж приземлиться раз и навсегда. Трудно сказать, почему я так решил. Наверное, потому что внизу были сплошные камни, и я надеялся, что на той стороне меня ждет подстилка помягче.
Модести почувствовала, как он пожал плечами, потом снова заговорил:
— Сам не знаю, на что я надеялся. Тогда я не видел никаких снежных заносов, но и двадцать футов снега было бы плохой подушкой. Но ты же сама знаешь, Принцесса, как это бывает. Всегда хочется думать, что вдруг все как-то образуется. Вдруг случится чудо. — Он помолчал и с удивлением в голосе добавил: — И знаешь, чудо в общем-то случилось. Я прошел над отрогом на высоте двести пятьдесят футов и на той стороне увидел…
— Снег?
— Не просто снег. Огромный нанос! Это поработал западный ветер. Такое скопление снега было только на восточных склонах, потому-то мы и не увидели его из самолета. Знаешь, как порой случается. Снегу выпало несколько дюймов, но ветер начинает сгребать его в гигантскую кучу. В основном, конечно, снег успел растаять накануне или таял теперь. Но там оказалась большая лощина, которая как раз шла вниз точно подо мной. Я летел прямо над ней.
Вилли вынул пачку сигарет, предложил одну Модести, потом щелкнул зажигалкой, дал ей прикурить, закурил сам.
— Глубокая лощина?
— Оказалось, футов двадцать — тридцать. Вообще-то маловато. Если ты путешествуешь со скоростью сто двадцать миль в час, то двадцать с чем-то футов снега плохо смягчат удар. Но тогда мне в голову пришла мысль. — Модести увидела в свете от сигареты его улыбку. — Я ведь падал уже секунд двадцать, так что пора было начать шевелить мозгами. В моем распоряжении оставалась пара секунд. Я по-прежнему летел вперед и решил, что, учитывая мою скорость, мне очень помогло бы приземлиться в снег по касательной, так, чтобы подо мной оказалась подстилка футов в семьдесят — восемьдесят. Это погасило бы скорость до встречи с твердой породой.
— Так и вышло?
— Не совсем. Для начала я чуть не вывихнул спину, когда сделал быстрый кувырок, чтобы двигаться ногами вперед. А потом почти сразу же я с жутким грохотом приземлился и, сидя на стуле, стал буравить толщу снега. Я продолжал двигаться точно посередине лощины. Я все равно сломал бы себе позвоночник, когда уперся бы в камень, но меня ожидал еще один приятный сюрприз.
Модести с интересом посмотрела на него.
— Что же?
— Ну, признаться, я уже плохо соображал что к чему, потому как чудом не потерял сознание. Глаза чуть не провалились куда-то в череп, кровь ударила в ноги, но я все же не отключился. Стул, конечно, сильно помог. Ножки послужили подпорками для моих ног, а сиденье давило на снег, проделывало нечто вроде квадратного туннеля. Но это я понял уже позже. Потом бабах! — я врезался, но не в камень, а во что-то мягкое, податливое, блеющее.
— Овцы?
Вилли беззвучно рассмеялся.
— Ибо сказано: «Он сойдет как дождь, орошающий луг, как капли, орошающие землю». Псалом семьдесят первый, стих шестой. Было этих овечек два десятка, не меньше. Я знал, что они так поступают, еще когда жил в Йоркшире. Они ищут укрытия и скапливаются под снегом. Но это-то и спасает их, потому что они согревают друг дружку. А от их дыхания в снегу возникает нечто вроде вентиляционной шахты, и потому всегда есть приток свежего воздуха. Так они поступили и на этот раз и приняли в свою компанию Вилли Гарвина. Самое смешное, что при падении я не получил ни царапины, но чуть было не задохнулся, когда выбирался из этого овечьего царства.
Модести глубоко вздохнула, лихорадочно подбирая слова, которые соответствовали бы истории. Но услышанное было просто невозможно достойно прокомментировать. Модести только растерянно пробормотала:
— Что ж, все правильно. Как говорится, кому суждено быть повешенным…
— Похоже, — в тон ей отозвался Вилли, потом помолчал и заговорил уже совершенно серьезно. — Но когда я выбрался, то чуть было не свихнулся. Я подумал, что они и тебя выбросили вслед за мной. Правда, через пять минут я вспомнил, что в самолете они разместили нас по-разному. Меня посадили на стул, вас привязали к креслам. Получалось, что только меня готовили к полету без самолета. Я твердил себе об этом и немножко успокоился. Я решил, что они собирались сохранить тебе жизнь, по крайней мере, на какое-то время и, скорее всего, увезли тебя в Бонаккорд, так что чем скорее я там окажусь, тем лучше.
Вилли затушил сигарету о каменный пол пещеры и сказал:
— На этом мое везение кончилось.
— Тебе и так сильно посчастливилось.
— Верно. Но я боялся, что если промешкаю, то все пойдет коту под хвост. Я добрался до фермы в трех милях от места вынужденной посадки, и надо же было случиться, что туда именно в этот день и час пожаловал жандарм на мотоцикле — решил проверить у фермера права на грузовик. А у меня как назло при себе ни документов, ничего… Прежде чем привязать меня к стулу, эти гады вывернули мне карманы. Я начал плести какую-то байку, но в тот день я был не в форме. Жандарм задавал мне вопрос за вопросом и делался все подозрительней. А потом меня забрал. Я провел сутки в кутузке, прежде чем они связались с консульством. Для меня это было хуже всякой пытки.
Модести положила голову ему на плечо. Потом, наверное волокита французских властей покажется ей смешной, но сейчас…
— Бедный Вилли, — пробормотала она. — Как я тебя понимаю!
— Я думал, что вообще рехнусь, — сказал Гарвин. — Только через два дня прибыл какой-то хрен из консульства. Четыре раза в день я принимал решение сбежать, но вовремя спохватывался. Только не хватало, чтобы меня объявили в розыск по Франции… Поэтому я стиснул зубы и терпел. Я внушал себе, что ты нужна им живая и потому у меня еще есть время в запасе. В конце концов мне удалось попросить того парня из консульства связаться с Рене Вобуа, и тогда дела пошли быстрее. Рене помог мне выбраться на свободу и, главное, дал мне денег. Я сел в самолет, отправился в Танжер, на виллу. Решил, что к операции лучше подготовиться как следует, а не лететь на крыльях тревоги и молитвы.
Вилли, конечно, поступил правильно. На вилле Модести в Танжере имелось все необходимое для операций самого разного рода и толка. Но Модести поежилась, представив, каких нервов стоила Вилли эта задержка.
— Из Танжера я позвонил Тарранту, — говорил Вилли. — Ввел его в курс событий. Таррант страшно ругался. Затем я нанял частный самолет и полетел в Букобу, где встретился с агентом Тарранта, который служил в какой-то геологоразведочной фирме. — Вилли горько усмехнулся. — Это съедало уйму драгоценного времени, но другого способа разыграть партию у меня не было. Я решил, что, если тебе удастся не умереть в первые два-три дня, ты отыщешь способ выбраться из беды.
— Они держали меня на наркотиках, Вилли. Хорошо, Джайлз заметил это, и я стала снова соображать только в последние два дня, когда перестала пить их проклятую воду. Если бы ты появился раньше, я бы мало чем могла тебе помочь. — Модести вспомнила сцену в столовой, когда палец Мескиты оказался на спуске винтовки, и добавила: — Хорошо, впрочем, что ты не опоздал на пару секунд.
— Вот именно, — сказал Вилли и тяжело вздохнул. — Ты мне расскажи об этой горилле.
— Только не сейчас. Я не смогу оказать достойную конкуренцию твоему рассказу о затяжном прыжке. — Модести издала звук, очень похожий на смешок. — Извини, Вилли, но у меня что-то больно веселое настроение. Словно перепила шампанского. Я ведь всего несколько часов назад… — Она сама почувствовала, как изменился ее голос, замолчала, потом продолжила: — Всего несколько часов назад мне казалось, что я осталась совсем одна. Как приятно ошибиться. — Модести ткнула кулаком Вилли в плечо, потом притянула к себе его голову и поцеловала в щеку. — Добро пожаловать назад, Вилли-солнышко. И пожалуйста, больше так не уходи. До чего же мне было плохо одной…
Пять минут спустя Модести уже спала, закутавшись в одеяло и положив голову ему на ногу. Прислушиваясь к ее мерному дыханию в темноте, Вилли улыбнулся сам себе и удивленно покачал головой.
Вилли Гарвин был человеком, знающим себе цену и вполне высоко ценившим себя и свои способности. Так было далеко не всегда, да и сейчас он был начисто лишен тщеславия, ибо не сомневался: все то хорошее, что в нем было, создала Модести Блейз. Это убеждение Вилли ей так и не удалось развеять. Впрочем, она давно уже оставила все попытки внушить Вилли, что ее заслуга не так уж и велика. Вилли сейчас находился в хорошем настроении и с удовольствием погрузился в размышления о своем везении. Он имел в виду не благополучное приземление с высоты трех тысяч футов, но вообще все, что случилось за последние восемь-девять лет.
Он был счастлив, что столь многое для нее значил. Она, собственно, сама только что об этом сказала, но Вилли и без того подозревал, что так оно и есть. Это было самое настоящее чудо, к которому он никак не мог привыкнуть, ибо рассматривал Модести Блейз как нечто особенное, находящееся вне сравнений. Это было его личное мнение, которым он не собирался делиться ни с кем, и ему было решительно все равно, как этот тезис воспримут все прочие представители человечества. Он вовсе не считал, что Модести — само совершенство, что у нее нет недостатков, но он был уверен, что она поистине уникальна и неповторима. Он называл ее Принцессой, и для него это само по себе означало очень многое. Для Вилли Гарвина Модести Блейз всегда оставалась Принцессой, несмотря на их близкие отношения, несмотря на все те игры, в которые они порой играли, несмотря на то, что очень редко, но все-таки она обращалась к нему за помощью и утешением в моменты усталости, отчаяния или физической боли. Он понял, что перед ним самая настоящая принцесса, в тот первый день, когда они встретились, и мнения своего не изменил. Ему хотелось, чтобы так было всегда.
Да, ей крепко досталось от этих сволочей, размышлял он. От Брунеля и компании. Со временем он узнает об этом подробнее. Но он знал, что она всегда умела с честью выходить из самых трудных ситуаций. Похоже, особенно ее подкосило убеждение, что его, Вилли Гарвина, больше нет в живых. Те маленькие лучики в углах ее глаз, придававшие ее улыбке такую притягательность, теперь пропали. А если не пропали, то превратились в морщинки усталости. Их, кстати, не было, когда они только познакомились. Тогда она никогда не смеялась. Вилли втайне очень гордился, что именно он вернул ей способность смеяться, и эти лучики были как бы делом его рук. Он надеялся, что они снова появятся.
Раздался голос Пеннифезера, Модести тотчас же проснулась. Вилли зажег лампу, и они с Модести помогли переложить повыше Лизу, которая пришла в сознание. Когда они сделали все, что просил Джайлз, он не позволил им оставаться с ней, но отправил их спать или дежурить, по их усмотрению. Глаза у него были красными, но он словно не замечал собственной усталости.
— Не суетитесь и не путайтесь под ногами, — сказал он с необычной для себя властностью. — Я присмотрю за Лизой.
— Но и тебе не грех отдохнуть, — сказала Модести.
— Это успеется, — произнес он с легким раздражением. — А твое дело — вытащить всех нас отсюда и заодно перестрелять побольше этих подонков. Потому что это не люди, а чума. Я с удовольствием помог бы вам, но в бою от меня толку мало, значит, я буду делать то, что умею. Я постараюсь сделать все, чтобы Лиза поправилась.
Джайлз Пеннифезер посмотрел на бледное лицо Лизы, на ее белые волосы. Она лежала головой на одном из парусиновых мешков Вилли — он был покрыт полотенцем и поставлен у каменной стены пещеры. Лиза еще толком не очнулась, глаза ее были полузакрыты.
Пеннифезер пожал вялую кисть, которую бережно держал.
— Бедная девочка, — сказал он с тихим сочувствием.
Глава 13
— Его звали Феншо… А может, Кению? Не важно, по крайней мере, что-то в этом роде. Очень странный больной. Имел привычку глотать осколки стекла, болты, гайки. Испытывал к ним странное влечение. Когда его вскрыли, у него в желудке нашли с полфунта металлолома. А когда он еще был жив, я мерил ему температуру и вдруг он схватил термометр, откусил от него большой кусок и проглотил. — Пеннифезер тихо хохотнул. — Господи, представляю, какая у меня сделалась физиономия! А я даже боялся прослушать его стетоскопом, вдруг откусит кусок. Я за него, между прочим, выложил два с половиной фунта.
Модести попыталась отключиться, но пять минут спустя откинула одеяло и придвинулась к Вилли, затаившемуся у входа, и взяла его под руку.
— Привет, Принцесса, — сказал он.
— Привет, Вилли! Все равно я не засну, пока не узнаю, что с тобой случилось.
— Это когда они выбросили меня из самолета?
— Ну да. Я пыталась вычислить, как развивались события, но запуталась. Мы ведь шли на трех тысячах футов, так что не важно, угодил ты в деревья, в воду или даже в огромный стог сена. Все равно ты должен был разбиться в лепешку.
— Я выступил куда удачнее, — рассмеялся Вилли, — хотя, кажется, не установил мировой рекорд. — В его голосе послышалась обида. — Это нечестно, потому что все равно нельзя двигаться со скоростью выше критической, даже если ты начинаешь с двадцати тысяч. Короче, я шел никак не медленней остальных…
— Это еще кто такие?
— Ну, был такой парень по фамилии Ворсфолд. Хвостовой стрелок в «ланкастере» во время второй мировой. Их подбили над Францией, и он пролетел семь тысяч футов в хвостовой секции. Отделался переломом ноги и нескольких ребер.
— А другие?
— Были и они…
Модести всегда поражалась тому, как Вилли Гарвин запоминал все, что когда-либо слышал или читал. Не было предмета, о котором он не мог сообщить какие-то неизвестные ей сведения, как правило, любопытные до причудливости. Она сказала:
— Неплохо, конечно, но этот тип сжульничал. У тебя ведь не было хвостовой секции.
— Нет. Но и у Алкмейда тоже ее не было. Он выпал над Германией на восемнадцати тысячах. Самолет загорелся. И парашют его сгорел до того, как он успел его надеть. Тогда Алкмейд решил не дожидаться, пока поджарится, и прыгнул. Падал минуты две. Потом его пронесло по верхушкам елей, запорошенных снегом, и наконец швырнуло в кусты. Отделался вывихом колена и растяжением мускулов на спине.
Модести нетерпеливо дернула его за рукав.
— Отлично. Но у тебя не было заснеженных деревьев и сугробов. Хватит мучить меня, Вилли. Рассказывай все по порядку!
— Ладно. Только снег там как раз был, другое дело, что ты его не видела.
— Но снега ведь в тех горах начинаются выше, разве нет?
— Ты права. Но за два дня до этого случился обильный снегопад. Помнишь снежные полосы на склонах? Ну так вот… — Вилли осекся. — Нет, лучше я действительно расскажу все по порядку. До того момента, как я выскользнул из смирительной рубашки, я был слишком занят, чтоб испугаться. Я пытался удавить Джако или захватить его с собой в полет. Но когда я полетел вниз, то, признаться, крепко струхнул. — Вилли усмехнулся. — У меня аж ноги побледнели, Принцесса. Короче, когда я начал падать, что изловчился и пошел головой вперед, а руки раскинул в стороны. Сам не знаю, как это вышло. Я был по-прежнему привязан к стулу и свободы действий у меня не было, но я все-таки принял такую позу — на всякий случай.
Модести сама нередко пользовалась такой позой, когда совершала затяжные прыжки с парашютом. Это позволяло перейти в почти горизонтальный полет. Иногда удавалось начать двигаться по горизонтали со скоростью сорок миль в час. Вилли между тем продолжал:
— Главное, я начал падать уже со скоростью двести миль в час, потому как выпал из самолета. Впереди я увидел заснеженный отрог горы и решил постараться миновать его, прежде чем уж приземлиться раз и навсегда. Трудно сказать, почему я так решил. Наверное, потому что внизу были сплошные камни, и я надеялся, что на той стороне меня ждет подстилка помягче.
Модести почувствовала, как он пожал плечами, потом снова заговорил:
— Сам не знаю, на что я надеялся. Тогда я не видел никаких снежных заносов, но и двадцать футов снега было бы плохой подушкой. Но ты же сама знаешь, Принцесса, как это бывает. Всегда хочется думать, что вдруг все как-то образуется. Вдруг случится чудо. — Он помолчал и с удивлением в голосе добавил: — И знаешь, чудо в общем-то случилось. Я прошел над отрогом на высоте двести пятьдесят футов и на той стороне увидел…
— Снег?
— Не просто снег. Огромный нанос! Это поработал западный ветер. Такое скопление снега было только на восточных склонах, потому-то мы и не увидели его из самолета. Знаешь, как порой случается. Снегу выпало несколько дюймов, но ветер начинает сгребать его в гигантскую кучу. В основном, конечно, снег успел растаять накануне или таял теперь. Но там оказалась большая лощина, которая как раз шла вниз точно подо мной. Я летел прямо над ней.
Вилли вынул пачку сигарет, предложил одну Модести, потом щелкнул зажигалкой, дал ей прикурить, закурил сам.
— Глубокая лощина?
— Оказалось, футов двадцать — тридцать. Вообще-то маловато. Если ты путешествуешь со скоростью сто двадцать миль в час, то двадцать с чем-то футов снега плохо смягчат удар. Но тогда мне в голову пришла мысль. — Модести увидела в свете от сигареты его улыбку. — Я ведь падал уже секунд двадцать, так что пора было начать шевелить мозгами. В моем распоряжении оставалась пара секунд. Я по-прежнему летел вперед и решил, что, учитывая мою скорость, мне очень помогло бы приземлиться в снег по касательной, так, чтобы подо мной оказалась подстилка футов в семьдесят — восемьдесят. Это погасило бы скорость до встречи с твердой породой.
— Так и вышло?
— Не совсем. Для начала я чуть не вывихнул спину, когда сделал быстрый кувырок, чтобы двигаться ногами вперед. А потом почти сразу же я с жутким грохотом приземлился и, сидя на стуле, стал буравить толщу снега. Я продолжал двигаться точно посередине лощины. Я все равно сломал бы себе позвоночник, когда уперся бы в камень, но меня ожидал еще один приятный сюрприз.
Модести с интересом посмотрела на него.
— Что же?
— Ну, признаться, я уже плохо соображал что к чему, потому как чудом не потерял сознание. Глаза чуть не провалились куда-то в череп, кровь ударила в ноги, но я все же не отключился. Стул, конечно, сильно помог. Ножки послужили подпорками для моих ног, а сиденье давило на снег, проделывало нечто вроде квадратного туннеля. Но это я понял уже позже. Потом бабах! — я врезался, но не в камень, а во что-то мягкое, податливое, блеющее.
— Овцы?
Вилли беззвучно рассмеялся.
— Ибо сказано: «Он сойдет как дождь, орошающий луг, как капли, орошающие землю». Псалом семьдесят первый, стих шестой. Было этих овечек два десятка, не меньше. Я знал, что они так поступают, еще когда жил в Йоркшире. Они ищут укрытия и скапливаются под снегом. Но это-то и спасает их, потому что они согревают друг дружку. А от их дыхания в снегу возникает нечто вроде вентиляционной шахты, и потому всегда есть приток свежего воздуха. Так они поступили и на этот раз и приняли в свою компанию Вилли Гарвина. Самое смешное, что при падении я не получил ни царапины, но чуть было не задохнулся, когда выбирался из этого овечьего царства.
Модести глубоко вздохнула, лихорадочно подбирая слова, которые соответствовали бы истории. Но услышанное было просто невозможно достойно прокомментировать. Модести только растерянно пробормотала:
— Что ж, все правильно. Как говорится, кому суждено быть повешенным…
— Похоже, — в тон ей отозвался Вилли, потом помолчал и заговорил уже совершенно серьезно. — Но когда я выбрался, то чуть было не свихнулся. Я подумал, что они и тебя выбросили вслед за мной. Правда, через пять минут я вспомнил, что в самолете они разместили нас по-разному. Меня посадили на стул, вас привязали к креслам. Получалось, что только меня готовили к полету без самолета. Я твердил себе об этом и немножко успокоился. Я решил, что они собирались сохранить тебе жизнь, по крайней мере, на какое-то время и, скорее всего, увезли тебя в Бонаккорд, так что чем скорее я там окажусь, тем лучше.
Вилли затушил сигарету о каменный пол пещеры и сказал:
— На этом мое везение кончилось.
— Тебе и так сильно посчастливилось.
— Верно. Но я боялся, что если промешкаю, то все пойдет коту под хвост. Я добрался до фермы в трех милях от места вынужденной посадки, и надо же было случиться, что туда именно в этот день и час пожаловал жандарм на мотоцикле — решил проверить у фермера права на грузовик. А у меня как назло при себе ни документов, ничего… Прежде чем привязать меня к стулу, эти гады вывернули мне карманы. Я начал плести какую-то байку, но в тот день я был не в форме. Жандарм задавал мне вопрос за вопросом и делался все подозрительней. А потом меня забрал. Я провел сутки в кутузке, прежде чем они связались с консульством. Для меня это было хуже всякой пытки.
Модести положила голову ему на плечо. Потом, наверное волокита французских властей покажется ей смешной, но сейчас…
— Бедный Вилли, — пробормотала она. — Как я тебя понимаю!
— Я думал, что вообще рехнусь, — сказал Гарвин. — Только через два дня прибыл какой-то хрен из консульства. Четыре раза в день я принимал решение сбежать, но вовремя спохватывался. Только не хватало, чтобы меня объявили в розыск по Франции… Поэтому я стиснул зубы и терпел. Я внушал себе, что ты нужна им живая и потому у меня еще есть время в запасе. В конце концов мне удалось попросить того парня из консульства связаться с Рене Вобуа, и тогда дела пошли быстрее. Рене помог мне выбраться на свободу и, главное, дал мне денег. Я сел в самолет, отправился в Танжер, на виллу. Решил, что к операции лучше подготовиться как следует, а не лететь на крыльях тревоги и молитвы.
Вилли, конечно, поступил правильно. На вилле Модести в Танжере имелось все необходимое для операций самого разного рода и толка. Но Модести поежилась, представив, каких нервов стоила Вилли эта задержка.
— Из Танжера я позвонил Тарранту, — говорил Вилли. — Ввел его в курс событий. Таррант страшно ругался. Затем я нанял частный самолет и полетел в Букобу, где встретился с агентом Тарранта, который служил в какой-то геологоразведочной фирме. — Вилли горько усмехнулся. — Это съедало уйму драгоценного времени, но другого способа разыграть партию у меня не было. Я решил, что, если тебе удастся не умереть в первые два-три дня, ты отыщешь способ выбраться из беды.
— Они держали меня на наркотиках, Вилли. Хорошо, Джайлз заметил это, и я стала снова соображать только в последние два дня, когда перестала пить их проклятую воду. Если бы ты появился раньше, я бы мало чем могла тебе помочь. — Модести вспомнила сцену в столовой, когда палец Мескиты оказался на спуске винтовки, и добавила: — Хорошо, впрочем, что ты не опоздал на пару секунд.
— Вот именно, — сказал Вилли и тяжело вздохнул. — Ты мне расскажи об этой горилле.
— Только не сейчас. Я не смогу оказать достойную конкуренцию твоему рассказу о затяжном прыжке. — Модести издала звук, очень похожий на смешок. — Извини, Вилли, но у меня что-то больно веселое настроение. Словно перепила шампанского. Я ведь всего несколько часов назад… — Она сама почувствовала, как изменился ее голос, замолчала, потом продолжила: — Всего несколько часов назад мне казалось, что я осталась совсем одна. Как приятно ошибиться. — Модести ткнула кулаком Вилли в плечо, потом притянула к себе его голову и поцеловала в щеку. — Добро пожаловать назад, Вилли-солнышко. И пожалуйста, больше так не уходи. До чего же мне было плохо одной…
Пять минут спустя Модести уже спала, закутавшись в одеяло и положив голову ему на ногу. Прислушиваясь к ее мерному дыханию в темноте, Вилли улыбнулся сам себе и удивленно покачал головой.
Вилли Гарвин был человеком, знающим себе цену и вполне высоко ценившим себя и свои способности. Так было далеко не всегда, да и сейчас он был начисто лишен тщеславия, ибо не сомневался: все то хорошее, что в нем было, создала Модести Блейз. Это убеждение Вилли ей так и не удалось развеять. Впрочем, она давно уже оставила все попытки внушить Вилли, что ее заслуга не так уж и велика. Вилли сейчас находился в хорошем настроении и с удовольствием погрузился в размышления о своем везении. Он имел в виду не благополучное приземление с высоты трех тысяч футов, но вообще все, что случилось за последние восемь-девять лет.
Он был счастлив, что столь многое для нее значил. Она, собственно, сама только что об этом сказала, но Вилли и без того подозревал, что так оно и есть. Это было самое настоящее чудо, к которому он никак не мог привыкнуть, ибо рассматривал Модести Блейз как нечто особенное, находящееся вне сравнений. Это было его личное мнение, которым он не собирался делиться ни с кем, и ему было решительно все равно, как этот тезис воспримут все прочие представители человечества. Он вовсе не считал, что Модести — само совершенство, что у нее нет недостатков, но он был уверен, что она поистине уникальна и неповторима. Он называл ее Принцессой, и для него это само по себе означало очень многое. Для Вилли Гарвина Модести Блейз всегда оставалась Принцессой, несмотря на их близкие отношения, несмотря на все те игры, в которые они порой играли, несмотря на то, что очень редко, но все-таки она обращалась к нему за помощью и утешением в моменты усталости, отчаяния или физической боли. Он понял, что перед ним самая настоящая принцесса, в тот первый день, когда они встретились, и мнения своего не изменил. Ему хотелось, чтобы так было всегда.
Да, ей крепко досталось от этих сволочей, размышлял он. От Брунеля и компании. Со временем он узнает об этом подробнее. Но он знал, что она всегда умела с честью выходить из самых трудных ситуаций. Похоже, особенно ее подкосило убеждение, что его, Вилли Гарвина, больше нет в живых. Те маленькие лучики в углах ее глаз, придававшие ее улыбке такую притягательность, теперь пропали. А если не пропали, то превратились в морщинки усталости. Их, кстати, не было, когда они только познакомились. Тогда она никогда не смеялась. Вилли втайне очень гордился, что именно он вернул ей способность смеяться, и эти лучики были как бы делом его рук. Он надеялся, что они снова появятся.
Раздался голос Пеннифезера, Модести тотчас же проснулась. Вилли зажег лампу, и они с Модести помогли переложить повыше Лизу, которая пришла в сознание. Когда они сделали все, что просил Джайлз, он не позволил им оставаться с ней, но отправил их спать или дежурить, по их усмотрению. Глаза у него были красными, но он словно не замечал собственной усталости.
— Не суетитесь и не путайтесь под ногами, — сказал он с необычной для себя властностью. — Я присмотрю за Лизой.
— Но и тебе не грех отдохнуть, — сказала Модести.
— Это успеется, — произнес он с легким раздражением. — А твое дело — вытащить всех нас отсюда и заодно перестрелять побольше этих подонков. Потому что это не люди, а чума. Я с удовольствием помог бы вам, но в бою от меня толку мало, значит, я буду делать то, что умею. Я постараюсь сделать все, чтобы Лиза поправилась.
Джайлз Пеннифезер посмотрел на бледное лицо Лизы, на ее белые волосы. Она лежала головой на одном из парусиновых мешков Вилли — он был покрыт полотенцем и поставлен у каменной стены пещеры. Лиза еще толком не очнулась, глаза ее были полузакрыты.
Пеннифезер пожал вялую кисть, которую бережно держал.
— Бедная девочка, — сказал он с тихим сочувствием.
Глава 13
Рассвет Модести Блейз встретила рядом с Вилли. Они расположились на широком карнизе у заднего входа в пещеру. Там, собственно, и сходились два склона, образовывавшие «ноги» Сердитой Девственницы. От карниза начинался спуск, переходивший в довольно глубокую долину. Склоны гор, между которыми и располагалась эта долина, временами были не просто отвесными, но и нависали над долиной. Вместе с утесом, где Вилли обнаружил пещеру, возникали каменные щипцы, которые словно удерживали долину.
Модести разглядывала в бинокль серые склоны, поросшие кустарником и кое-где испещренные причудливо искривленными корнями. В долине было сыро, между нависавшими над узкой долиной каменными стенами гор отлично собиралась и оседала влага. Внизу виделись небольшие лужицы, которых, судя по всему, хватало, чтобы напоить и жесткую траву, и какие-то неведомые кусты с широкими листьями. Почвенный слой тут был тонок, и то здесь то там виднелись камни.
По краям, у каменистых склонов, росли какие-то папоротникообразные деревья — высокие, футов в пятнадцать, и тощие. Они и прятались в тени от склонов, и тянулись вверх к свету. Долина была погружена о гнетущую дрему, которую не нарушали ни пение птиц, ни голоса людей.
— Вот где, значит, хранится золото Новикова, — задумчиво произнесла Модести, опуская бинокль. — Ты побывал внизу, Вилли?
— Да, вчера утром прогулялся. Пытался выяснить, можно ли уйти долиной.
— Много золота нашел?
— Я не искал. Но место узнал сразу — оно-то и обозначено красным крестиком на карте Тарранта. И еще я заметил следы. Кто-то побывал тут недавно и немного покопался в земле. Похоже, Новиков… — Вилли покачал головой. — Странное местечко. Принцесса. Ничего не изменилось с допотопных времен. Как на Луне. Местные сторонятся этой долины, как чумы.
— Правда, а в чем дело?
— Это самая интимная часть Сердитой Девственницы, так? — Вилли широко ухмыльнулся. — Я понял, почему она так и осталась невинной. У нее есть пояс целомудрия. Когда идешь по долине, лучше не дышать, потому как тут полным-полно ос. Миллион, а то и больше.
— Осы? Обычные осы?
— Нет, тут осы особые. Здесь вообще все особое. Такое впечатление, что они поселились тут, когда люди слезли с деревьев и стали учиться ходить на задних ногах. Обрати внимание на стены и на эти деревья.
Модести снова поднесла к глазам бинокль, стала тщательно присматриваться. Она сразу же увидела одно осиное гнездо, потом второе… шестое, десятое. Модести быстро сбилась со чета. Эти гнезда — три фута в высоту и полтора в ширину — висели словно черные бомбы на деревьях, на корнях, на каменистых склонах. Гнезда поменьше примостились на кустарниках. Долина была самым настоящим осиным заповедником, и это сразу объяснило то первое, тревожное ощущение, которое возникло у Модести, когда она стала ее разглядывать.
— Говоришь, особые осы? — переспросила Модести, повернувшись к Вилли. — Откуда ты знаешь?
— Я в свое время выслушал лекцию специалистки по осам. Она называет их полибиоиды. Это, я тебе доложу, почище, чем шершни. Тонкие, небольшие — меньше дюйма в длину, но характер у них прескверный и жала большие.
— Вот, значит, почему в этих местах никто никогда не бывает? — протянула Модести.
— Да, чтобы сунуться сюда, нужно иметь очень веские на то основания. Как, например, у нашего приятеля Новикова. Думаю, что он был одним из первых, кто побывал здесь за последние лет десять.
Модести подозрительно покосилась на Вилли.
— А что это за эксперт по осам женского пола? — осведомилась она. — И когда это ты консультировался?
— Зовут ее Бренда Брайт. Ей двадцать восемь лет. Очень страстная особа. Обожала поразвлечься на свежем воздухе. Чтобы пахло свежескошенной травой, чтобы нежно шелестел ветерок, и так далее, и тому подобное. Нимфа и сатир. Я навестил ее однажды — у нее маленький коттедж в Девоне.
— Но при чем тут осы?
— А, она гименоптерист.
— Звучит неприлично.
— Мне тоже так сперва показалось, но ее профессия не имеет никакого отношения к гименам, то бишь девственным плевам. Она специалист по перепончатокрылым насекомым. Она защитила по ним диссертацию и все такое. Так вот мы с ней расслаблялись у нее в саду, и она мне все объяснила. Вернее, сперва меня цапнула оса, и тогда уже Бренда прочитала мне лекцию о перепончатокрылых. У нее там полно ос, пчел, шершней — чтобы можно было наблюдать за ними в натуре. В естественных условиях.
— Да, ты выбрал не самый удачный момент для укуса. Представляю… — и Модести поднесла ко рту кулак, чтобы подавить непроизвольный приступ смеха. — Ну, что, тебе было очень больно?
— Кошмар и только, — с чувством произнес Вилли. — Какая-то мерзавка всадила мне свое жало в задницу в самый критический момент. После того как Бренда оказала мне первую помощь, она прочитала мне самую настоящую лекцию о своих любимых перепончатокрылых. Показывала цветные слайды. Это длилось не один час, и, главное, я толком не мог сидеть. Тогда-то я и увидел изображения ос, которые поселились в этой долине. Господи, как она трещала. Думала, я заинтересуюсь осами и их повадками. Но я больше к ней не ездил. Сказал, что близко познакомился с одной осиной привычкой и сыт ею по горло. Между прочим, эта чертова оса могла бы привить мне комплекс. Погубить мою любовную жизнь раз и навсегда! По-моему, ты смеешься, Принцесса?
— Стараюсь удержаться. Извини, Вилли.
Вилли обрадовался, что немножко позабавил Модести. Глядя на долину, которая существовала как бы вне времени и развития земной цивилизации, он сказал:
— Я не хочу сказать, что они только и ждут случая, чтобы на тебя наброситься. Нет, можно спокойно пройти долину из конца в конец и они не обидятся. Можно даже сшибить гнездо и отделаться парой укусов, если быстро унесешь ноги. Но если ты выстрелишь там раз-другой, я не гарантирую тебе жизнь. Там уйма гнезд, и тот, кто побеспокоит этих негодяек, за пару минут получит осиное пальто, в котором его и похоронят. Местные знают это, и их сюда не заманить ничем. Видать, так было последние пару тысячелетий. Африка ведь мало изменилась за это время.
Модести посмотрела на изгибавшуюся безмолвную долину. Да, Вилли прав. Эти крошечные существа с крыльями и жалами появились тут, скорее всего, еще до того, как человек научился ходить по земле. Вероятнее всего, они будут жить, плодиться и умирать долго после того, как не станет человека с его городами и многочисленными приспособлениями. Осы же будут оставаться такими, какими были десятки, сотни тысяч лет назад.
Модести посмотрела на Вилли и сказала:
— Вот, значит, какой маршрут ты предлагаешь нам? Получается, что, когда Лиза окончательно придет в себя, мы понесем ее через этот осиный рай?
— Это самый быстрый способ убраться отсюда. Расстояние короче, и легче идти. Все пойдет нормально, если мы будем вести себя тихо и не беспокоить хозяев.
— Ладно. Так, действительно, безопаснее, чем с той стороны. Когда мы выступаем? Конечно, хотелось бы подольше побыть в этой пещере, но и засиживаться тоже нельзя. Только не хватало нам с нынешним составом участников опоздать на вертолет.
— Ну, скажем, в пять?
— Нормально. Будем надеяться, до этого нам не придется вступить в сражение.
— Джайлз настаивает на том, чтобы мы их перестреляли, — с улыбкой напомнил Вилли.
— Я с ним согласна. Но для этого лучше специально нанести им визит. Без Джайлза с Лизой. — Модести немного помолчала и сказала: — Шанс небось ломает голову, не может понять, что стряслось. Он возвращается в дом, кое-как справившись с огнем на складе, и видит, что Мескита убит, Лиза исчезла, а в клетке Озимандиаса нет наших трупов. Нас вообще нет нигде, только погнуты прутья. — Модести посмотрела на Вилли и продолжила: — Он, конечно, не может себе представить, что ты воскрес из мертвых, но все равно вынужден допустить: кто-то проник в их владения, чтобы вызволить нас. Он уверен, что мы забрали Лизу и где-то укрылись. Для того-то он и записал новый текст на магнитофон и стал его передавать. Он надеется, что Лиза послушается Голосов и заварит кашу.
— А потом он отправится искать наши трупы. Но я, признаться, ему не завидую.
— Я тоже. Правда, ван Пинаар вчера привез трекера[3]. Они видели следы льва и решили поохотиться. Наверное, тот парень дело знает.
Они вернулись в пещеру. Лиза спала — похоже, теперь уже самым обычным сном. Джайлз, глаза которого почти совсем провалились, вяло сказал:
— Ей гораздо лучше. Я ввел ей болеутоляющее. Кстати, у нас нет молока?
— Есть сгущенка, — сказал Вилли.
— Отлично. Надо будет развести водой и разогреть. Пусть выпьет, когда проснется.
Лиза открыла глаза и медленно проговорила:
— Я уже проснулась, Джайлз. — Потом взгляд ее упал на Вилли, она слабо улыбнулась и добавила: — Извини меня, Вилли.
— Тебе не за что извиняться, киса. Ты тут ни при чем. — Он опустился на колено рядом с ней и перевел взгляд на Джайлза, вопросительно подняв брови.
— Да, да, — кивнул тот. — Я ей все рассказал. Теперь она знает, что это были за голоса.
Модести увидела, как на розовых глазах Лизы появились слезы и потекли по щекам. Она усомнилась в том, что Джайлз поступил правильно, сразу сообщив такие оглушающие новости. Это могло вызвать самый настоящий шок. Лично она не была готова взять на себя такую ответственность. Но слезы показались Модести хорошим знаком. Они не имели ничего общего с истерикой. Они свидетельствовали о глубокой печали. Кроме того, не исключено, что ее нынешнее состояние — физическая боль и отуманенный успокоительными лекарствами мозг — оказалось способно лучше выдержать силу потрясения.
Модести разглядывала в бинокль серые склоны, поросшие кустарником и кое-где испещренные причудливо искривленными корнями. В долине было сыро, между нависавшими над узкой долиной каменными стенами гор отлично собиралась и оседала влага. Внизу виделись небольшие лужицы, которых, судя по всему, хватало, чтобы напоить и жесткую траву, и какие-то неведомые кусты с широкими листьями. Почвенный слой тут был тонок, и то здесь то там виднелись камни.
По краям, у каменистых склонов, росли какие-то папоротникообразные деревья — высокие, футов в пятнадцать, и тощие. Они и прятались в тени от склонов, и тянулись вверх к свету. Долина была погружена о гнетущую дрему, которую не нарушали ни пение птиц, ни голоса людей.
— Вот где, значит, хранится золото Новикова, — задумчиво произнесла Модести, опуская бинокль. — Ты побывал внизу, Вилли?
— Да, вчера утром прогулялся. Пытался выяснить, можно ли уйти долиной.
— Много золота нашел?
— Я не искал. Но место узнал сразу — оно-то и обозначено красным крестиком на карте Тарранта. И еще я заметил следы. Кто-то побывал тут недавно и немного покопался в земле. Похоже, Новиков… — Вилли покачал головой. — Странное местечко. Принцесса. Ничего не изменилось с допотопных времен. Как на Луне. Местные сторонятся этой долины, как чумы.
— Правда, а в чем дело?
— Это самая интимная часть Сердитой Девственницы, так? — Вилли широко ухмыльнулся. — Я понял, почему она так и осталась невинной. У нее есть пояс целомудрия. Когда идешь по долине, лучше не дышать, потому как тут полным-полно ос. Миллион, а то и больше.
— Осы? Обычные осы?
— Нет, тут осы особые. Здесь вообще все особое. Такое впечатление, что они поселились тут, когда люди слезли с деревьев и стали учиться ходить на задних ногах. Обрати внимание на стены и на эти деревья.
Модести снова поднесла к глазам бинокль, стала тщательно присматриваться. Она сразу же увидела одно осиное гнездо, потом второе… шестое, десятое. Модести быстро сбилась со чета. Эти гнезда — три фута в высоту и полтора в ширину — висели словно черные бомбы на деревьях, на корнях, на каменистых склонах. Гнезда поменьше примостились на кустарниках. Долина была самым настоящим осиным заповедником, и это сразу объяснило то первое, тревожное ощущение, которое возникло у Модести, когда она стала ее разглядывать.
— Говоришь, особые осы? — переспросила Модести, повернувшись к Вилли. — Откуда ты знаешь?
— Я в свое время выслушал лекцию специалистки по осам. Она называет их полибиоиды. Это, я тебе доложу, почище, чем шершни. Тонкие, небольшие — меньше дюйма в длину, но характер у них прескверный и жала большие.
— Вот, значит, почему в этих местах никто никогда не бывает? — протянула Модести.
— Да, чтобы сунуться сюда, нужно иметь очень веские на то основания. Как, например, у нашего приятеля Новикова. Думаю, что он был одним из первых, кто побывал здесь за последние лет десять.
Модести подозрительно покосилась на Вилли.
— А что это за эксперт по осам женского пола? — осведомилась она. — И когда это ты консультировался?
— Зовут ее Бренда Брайт. Ей двадцать восемь лет. Очень страстная особа. Обожала поразвлечься на свежем воздухе. Чтобы пахло свежескошенной травой, чтобы нежно шелестел ветерок, и так далее, и тому подобное. Нимфа и сатир. Я навестил ее однажды — у нее маленький коттедж в Девоне.
— Но при чем тут осы?
— А, она гименоптерист.
— Звучит неприлично.
— Мне тоже так сперва показалось, но ее профессия не имеет никакого отношения к гименам, то бишь девственным плевам. Она специалист по перепончатокрылым насекомым. Она защитила по ним диссертацию и все такое. Так вот мы с ней расслаблялись у нее в саду, и она мне все объяснила. Вернее, сперва меня цапнула оса, и тогда уже Бренда прочитала мне лекцию о перепончатокрылых. У нее там полно ос, пчел, шершней — чтобы можно было наблюдать за ними в натуре. В естественных условиях.
— Да, ты выбрал не самый удачный момент для укуса. Представляю… — и Модести поднесла ко рту кулак, чтобы подавить непроизвольный приступ смеха. — Ну, что, тебе было очень больно?
— Кошмар и только, — с чувством произнес Вилли. — Какая-то мерзавка всадила мне свое жало в задницу в самый критический момент. После того как Бренда оказала мне первую помощь, она прочитала мне самую настоящую лекцию о своих любимых перепончатокрылых. Показывала цветные слайды. Это длилось не один час, и, главное, я толком не мог сидеть. Тогда-то я и увидел изображения ос, которые поселились в этой долине. Господи, как она трещала. Думала, я заинтересуюсь осами и их повадками. Но я больше к ней не ездил. Сказал, что близко познакомился с одной осиной привычкой и сыт ею по горло. Между прочим, эта чертова оса могла бы привить мне комплекс. Погубить мою любовную жизнь раз и навсегда! По-моему, ты смеешься, Принцесса?
— Стараюсь удержаться. Извини, Вилли.
Вилли обрадовался, что немножко позабавил Модести. Глядя на долину, которая существовала как бы вне времени и развития земной цивилизации, он сказал:
— Я не хочу сказать, что они только и ждут случая, чтобы на тебя наброситься. Нет, можно спокойно пройти долину из конца в конец и они не обидятся. Можно даже сшибить гнездо и отделаться парой укусов, если быстро унесешь ноги. Но если ты выстрелишь там раз-другой, я не гарантирую тебе жизнь. Там уйма гнезд, и тот, кто побеспокоит этих негодяек, за пару минут получит осиное пальто, в котором его и похоронят. Местные знают это, и их сюда не заманить ничем. Видать, так было последние пару тысячелетий. Африка ведь мало изменилась за это время.
Модести посмотрела на изгибавшуюся безмолвную долину. Да, Вилли прав. Эти крошечные существа с крыльями и жалами появились тут, скорее всего, еще до того, как человек научился ходить по земле. Вероятнее всего, они будут жить, плодиться и умирать долго после того, как не станет человека с его городами и многочисленными приспособлениями. Осы же будут оставаться такими, какими были десятки, сотни тысяч лет назад.
Модести посмотрела на Вилли и сказала:
— Вот, значит, какой маршрут ты предлагаешь нам? Получается, что, когда Лиза окончательно придет в себя, мы понесем ее через этот осиный рай?
— Это самый быстрый способ убраться отсюда. Расстояние короче, и легче идти. Все пойдет нормально, если мы будем вести себя тихо и не беспокоить хозяев.
— Ладно. Так, действительно, безопаснее, чем с той стороны. Когда мы выступаем? Конечно, хотелось бы подольше побыть в этой пещере, но и засиживаться тоже нельзя. Только не хватало нам с нынешним составом участников опоздать на вертолет.
— Ну, скажем, в пять?
— Нормально. Будем надеяться, до этого нам не придется вступить в сражение.
— Джайлз настаивает на том, чтобы мы их перестреляли, — с улыбкой напомнил Вилли.
— Я с ним согласна. Но для этого лучше специально нанести им визит. Без Джайлза с Лизой. — Модести немного помолчала и сказала: — Шанс небось ломает голову, не может понять, что стряслось. Он возвращается в дом, кое-как справившись с огнем на складе, и видит, что Мескита убит, Лиза исчезла, а в клетке Озимандиаса нет наших трупов. Нас вообще нет нигде, только погнуты прутья. — Модести посмотрела на Вилли и продолжила: — Он, конечно, не может себе представить, что ты воскрес из мертвых, но все равно вынужден допустить: кто-то проник в их владения, чтобы вызволить нас. Он уверен, что мы забрали Лизу и где-то укрылись. Для того-то он и записал новый текст на магнитофон и стал его передавать. Он надеется, что Лиза послушается Голосов и заварит кашу.
— А потом он отправится искать наши трупы. Но я, признаться, ему не завидую.
— Я тоже. Правда, ван Пинаар вчера привез трекера[3]. Они видели следы льва и решили поохотиться. Наверное, тот парень дело знает.
Они вернулись в пещеру. Лиза спала — похоже, теперь уже самым обычным сном. Джайлз, глаза которого почти совсем провалились, вяло сказал:
— Ей гораздо лучше. Я ввел ей болеутоляющее. Кстати, у нас нет молока?
— Есть сгущенка, — сказал Вилли.
— Отлично. Надо будет развести водой и разогреть. Пусть выпьет, когда проснется.
Лиза открыла глаза и медленно проговорила:
— Я уже проснулась, Джайлз. — Потом взгляд ее упал на Вилли, она слабо улыбнулась и добавила: — Извини меня, Вилли.
— Тебе не за что извиняться, киса. Ты тут ни при чем. — Он опустился на колено рядом с ней и перевел взгляд на Джайлза, вопросительно подняв брови.
— Да, да, — кивнул тот. — Я ей все рассказал. Теперь она знает, что это были за голоса.
Модести увидела, как на розовых глазах Лизы появились слезы и потекли по щекам. Она усомнилась в том, что Джайлз поступил правильно, сразу сообщив такие оглушающие новости. Это могло вызвать самый настоящий шок. Лично она не была готова взять на себя такую ответственность. Но слезы показались Модести хорошим знаком. Они не имели ничего общего с истерикой. Они свидетельствовали о глубокой печали. Кроме того, не исключено, что ее нынешнее состояние — физическая боль и отуманенный успокоительными лекарствами мозг — оказалось способно лучше выдержать силу потрясения.