Страница:
Модести, не удостоив их взглядом, коротко ответила:
— Мимоходом, насколько я помню.
Брунель ответил спокойной улыбкой и, не повышая голоса, невозмутимо продолжал:
— Но, как мне рассказали, встреча получилась довольно любопытной. Удивительно, мисс Блейз, что до этого наши пути никогда не пересекались, хотя я много наслышан и о вас, и о Гарвине. — Он перевел взгляд на Вилли, который по-прежнему смотрел на Шанса и Мухтара. Брунель помолчал и, поскольку никто не собирался говорить, продолжил: — Очень интересная встреча. Признаться, не ожидал так скоро увидеть вас, мистер Фрейзер. Как поживаете?
Фрейзер заерзал в кресле, сунул палец за воротник, а затем, смущенно улыбнувшись, сказал:
— Неплохо в общем-то, хотя кашель не прошел. Эти зимние простуды такие прилипчивые…
— Пожалуйста, передайте сэру Джеральду Тарранту, что я надеюсь на скорую и плодотворную встречу, когда он вернется.
— Непременно. Оставлю на его столе записку, мистер Брунель, — услужливо произнес Фрейзер, выгибая свою довольно худую шею.
Брунель посмотрел на него секунду-другую, потом перевел взгляд на Модести.
— Надеюсь, я помешал светской, а не деловой беседе, — сказал он с интонациями скорее вопросительными, чем утвердительными.
— Полагаю, «помешал» тут ключевое слово, — сказала Модести, поглядев на него в упор.
Брунель покачал головой.
— Понимаю, понимаю. Но для меня ключевые слова «деловой», «дело». Всегда. Мои коллеги полагают, что задолжали вам после той встречи. Они горят желанием вернуть долг и потому, мисс Блейз, я не советую вам увеличивать бремя их долга.
— Что ж, для этого вы просто напомните им, что они вступили со мной в контакт без моего приглашения. И еще посоветуйте им больше не попадаться мне на пути.
— А, если бы жизнь была устроена так просто. Но простите, что помешал. Не буду отвлекать вас от кофе. Мне было интересно поговорить с вами, мисс Блейз. Всего наилучшего.
Он снова коротко поклонился и отошел. Его «коллеги» на какое-то время задержались и молча смотрели на Модести. Лицо Джако являло собой холодную маску ненависти. Адриан Шанс был задумчив, почти рассеян. Он сказал:
— Когда-нибудь я надеюсь предложить вам долгое и интересное развлечение. — Слова эти он произнес тихо, словно говоря сам с собой. Потом ослепительно улыбнулся, и на лбу его проступила испарина: — Видит Бог, — яростно прошептал он, — я очень на то надеюсь.
Затем они оба повернулись и последовали за Брунелем.
Вилли расслабился в кресле.
— Мне не нравятся ребята, которые устраивают сцены. С ними противно общаться. Скажи, Принцесса, там остался еще кофе?
— В больших количествах, — сказала Модести. — Давай чашку, Вилли-солнышко.
— Насколько я понимаю, вы поцапались с мальчиками Брунеля, — сказал Фрейзер. — Что случилось?
Модести коротко ввела его в курс событий. Когда она докончила, Фрейзер сделал губы трубочкой, втянул с шумом воздух и сказал:
— Вам следовало прикончить их, раз уж вам предоставилась такая благоприятная возможность. Они считают себя самой лихой командой в мире и весьма болезненно реагируют на любые посягательства на их репутацию.
Модести пожала плечами.
— Что ж, какое-то время придется быть менее беспечной, но вряд ли они здесь пробудут долго. Брунель ведь, кажется, устроил себе базу где-то в Руанде.
— Да, — кивнул Фрейзер, — неподалеку от границы с Танзанией. Сейчас белых вытесняют из Африки самым безжалостным образом, но Брунель и тут устоял. По нашим данным, у него там неплохой кусочек земли. Не исключено, что тот пациент доктора Пеннифезера сбежал именно оттуда.
— В досье Брунеля есть что-то такое, что как-то объясняет тот случай? — спросил Вилли.
— У Брунеля много разных занятных начинаний, — покривился Фрейзер, — а потому досье у него обширное. Вы же не знаете, кто этот человек, как он выглядел и почему Брунелю так важно было знать его последние слова. Что же вы от меня хотите?
— Хотя бы какую-то наводку, — сказал Вилли. — Я так полагаю, что пытал беднягу этот красавец с серебристыми волосами? Он, по-моему, получает от этого удовольствие.
— Возможно, — кивнул Фрейзер. — Или девица.
— Какая еще девица? — удивилась Модести.
— Прошу прощения. Я думал, вы знаете, как устроен мир Брунеля. Джако Мухтар и Адриан Шанс — это его мускулатура. Но там имеет место и девица. Трудно сказать, в каких отношениях находится она с Брунелем. Официально приемная дочь. Происхождение не установлено. Она называется Лиза Брунель. По-своему красива.
— Что значит «по-своему»? — спросил Вилли.
— Она альбиноска. Волосы белые, пигментация практически отсутствует. Глаза розоватые. Она почти всегда носит темные очки, — Фрейзер взял сигарету из протянутого Модести портсигара. — Благодарю вас.
— А на что намекал сейчас Брунель? — спросила Модести. — Он увидел нас с Вилли в вашем обществе, заподозрил, что у нас деловая встреча, и явно огорчился.
Фрейзер мрачно кивнул.
— Я понимаю, что могло ему прийти в голову. Но во всяком случае я полагаю, вы не станете преподносить Тарранту на день рождения труп Брунеля. В конце концов, такой подарок не поставишь на каминную полку. И все же, главное мыслить в верном направлении. Это само по себе неплохой подарок для сэра Джеральда.
Модести выпрямилась в кресле.
— Когда возникли Брунель и компания, вы начали говорить что-то о сэре Джеральде. Что вы собирались сказать?
— Я хотел сказать, что, возможно, ему не сносить головы. — В его голосе появилась несказанная горечь, когда он добавил: — Политическая необходимость.
— Тарранту?
— Да, — Фрейзер стряхнул пепел с сигареты, и в глазах его загорелись злые огоньки. — В прошлом году мы придумали кое-что в Сингапуре, чтобы немного приструнить коммунистов.
Маленькая грязная работенка, как и большинство наших начинаний. С тайного благословения правительства. Все прошло вроде бы гладко, но потом какой-то болван из тамошней резидентуры сделал письменный анализ всей операции. С именами и фамилиями, датами и трофеями. С подписью и печатью. Эти документы попали к Брунелю, и теперь, говорят, Москва предложила ему за них кругленькую сумму. Ну, а когда сделка состоится, поднимется такая вонь, что Боже сохрани. Все наши либералы начнут вопить, что спецслужбы опять суют нос в чужие проблемы, вмешиваются во внутренние дела суверенных государств и так далее. В общем, весь джентльменский набор. Ну и тогда понадобится козел отпущения, которым и станет Таррант.
— Вы сказали, Москва предложила кругленькую сумму. — Она подняла брови. — Значит, пока что сделка не состоялась? Так почему бы вам не предложить Брунелю больше?
— Наши деньги не интересуют Брунеля. Ему подавай список наших агентов в Праге. Москва озолотит его за это.
— Вы хотите сказать, Брунель надеется, что Таррант сдаст ему своих людей в Чехословакии? — недоверчиво спросил Вилли.
— Вы просто не в курсе наших нынешних методов ведения дел, Вилли, — пожал плечами Фрейзер. — Мы все больше и больше напоминаем биржевых брокеров, обмениваемся шпионами, заключаем сделки, продаем и покупаем. Или пытаемся стянуть то, что плохо лежит. И если ты не в состоянии стащить то, что тебе необходимо, приходится хватать то, что оказалось под рукой — вдруг это удастся использовать для обмена на то, что тебе позарез необходимо.
— Таррант не пойдет на такой бартер, — сказала Модеста.
Улыбка Фрейзера напоминала волчий оскал.
— Наше начальство было бы счастливо, если бы он согласился. Политический скандал их никак не устраивает, а чехами можно запросто пожертвовать. Но они не в силах заставить Тарранта пойти на это. Да, он порой посылает людей на рискованные задания, которые им стоят жизни, но он не продает их вниз по реке.
Вилли Гарвин потер подбородок.
— Вряд ли Тарранту станет легче, если мы пустим Брунеля в расход, — сказал он.
— Я просто неудачно пошутил, — отозвался Фрейзер, нетерпеливо поведя рукой. — Если бы дело было в одном Брунеле, я бы в два счета обеспечил ему хорошие похороны. Но нам нужны документы.
— Вы уверены, что они настоящие?
— Уверен. Я их видел.
— Ну-ка еще разочек? — недоверчиво произнес Вилли.
— Я познакомился с ними три дня назад в доме на углу Уэлбери-сквер. Брунель снял его на месяц. Мне показали бумажки, чтобы я убедился в их подлинности. Да, у них не копии, но оригиналы. Копии не производят такого впечатления. Тут все чин чином. Короче, меня чуть не стошнило.
— Но почему бы вам не подстроить Брунелю что-то вроде сбыта наркотиков, арестовать его, а затем забрать бумаги?
— Я-то с дорогой душой, — фыркнул Фрейзер. — Но для такой операции нужно много инстанций. Нет, все уже решено. Когда Таррант вернется из Штатов, он встретится с Брунелем и скажет, что сделка не состоится. Тогда сингапурские бумаги отправляются в Москву, начинается скандал и Таррант взойдет на эшафот.
— А где Брунель хранит эти документы? В сейфе?
— Да, в сейфе на Уэлбери-сквер. Я видел, как он оттуда их извлекал.
— Ну так пошлите кого-то из мастаков. Например, Питерсена, если он сейчас в Англии. Господи, разве вы не пользовались раньше услугами уголовников?
— Вы хотите, чтобы мы провернули такую работу, когда на все про все осталось дней пять? Если мы и тут опозоримся, Брунель придет в восторг, он получит дополнительные очки и скандал выйдет еще более громким. Кроме того, сейф там особенный, фирмы «Бердах и Цайдлер». Он весит полтонны, встроен в стену и производит сильное впечатление. В свое время дом принадлежал старику де Гройлю, и он хранил в нем свои алмазы на миллион фунтов.
Вилли допил кофе и откинулся на спинку. Все это никак не радовало его, да и Принцесса, размышлял он, тоже не в восторге. Он посмотрел на нее. Модести сидела, подпирая подбородок ладонью, взгляд ее был задумчивый, даже чуть сонный. Посреди лба возникли две морщинки. Нижняя губа чуть выпятилась. Вилли почувствовал возбуждение. Он знал, что означает такой взгляд.
— Значит, Брунель решил, что вы встретились с нами сегодня для обсуждения этой проблемы? — спросила она Фрейзера.
— Готов побиться об заклад. — Он коротко усмехнулся. — По крайней мере, это лишило его сна на несколько ночей. Он будет ждать вашего вторжения. Что ж, маленькое, но все же утешение.
— Да, приятного мало, — сказала Модести. — Особенно в условиях цейтнота.
Вилли радостно улыбнулся и просигналил официанту, чтобы тот принес счет. Фрейзер подался вперед и тихо сказал:
— Не валяйте дурака, Модести. У вас нет ни малейшего шанса. Дом опутан проводами сигнализации от воров. Чтобы взломать сейф, нужно двенадцать часов, не меньше. И к тому же они будут с нетерпением ждать вас в гости.
Модести кивнула, взяла портсигар и зажигалку, а Вилли подписал счет. Когда Рауль пожелал им спокойной ночи и удалился, Модести сказала:
— Возможно, мы и правда тут ничего не сможем поделать, Джек, но, по крайней мере, надо взглянуть. Прикинуть, что к чему. — Она улыбнулась и, закрывая сумочку, добавила: — Во всяком случае, если нам повезет, мы и впрямь найдем ответ на вопрос, что подарить сэру Джеральду.
Глава 3
— Мимоходом, насколько я помню.
Брунель ответил спокойной улыбкой и, не повышая голоса, невозмутимо продолжал:
— Но, как мне рассказали, встреча получилась довольно любопытной. Удивительно, мисс Блейз, что до этого наши пути никогда не пересекались, хотя я много наслышан и о вас, и о Гарвине. — Он перевел взгляд на Вилли, который по-прежнему смотрел на Шанса и Мухтара. Брунель помолчал и, поскольку никто не собирался говорить, продолжил: — Очень интересная встреча. Признаться, не ожидал так скоро увидеть вас, мистер Фрейзер. Как поживаете?
Фрейзер заерзал в кресле, сунул палец за воротник, а затем, смущенно улыбнувшись, сказал:
— Неплохо в общем-то, хотя кашель не прошел. Эти зимние простуды такие прилипчивые…
— Пожалуйста, передайте сэру Джеральду Тарранту, что я надеюсь на скорую и плодотворную встречу, когда он вернется.
— Непременно. Оставлю на его столе записку, мистер Брунель, — услужливо произнес Фрейзер, выгибая свою довольно худую шею.
Брунель посмотрел на него секунду-другую, потом перевел взгляд на Модести.
— Надеюсь, я помешал светской, а не деловой беседе, — сказал он с интонациями скорее вопросительными, чем утвердительными.
— Полагаю, «помешал» тут ключевое слово, — сказала Модести, поглядев на него в упор.
Брунель покачал головой.
— Понимаю, понимаю. Но для меня ключевые слова «деловой», «дело». Всегда. Мои коллеги полагают, что задолжали вам после той встречи. Они горят желанием вернуть долг и потому, мисс Блейз, я не советую вам увеличивать бремя их долга.
— Что ж, для этого вы просто напомните им, что они вступили со мной в контакт без моего приглашения. И еще посоветуйте им больше не попадаться мне на пути.
— А, если бы жизнь была устроена так просто. Но простите, что помешал. Не буду отвлекать вас от кофе. Мне было интересно поговорить с вами, мисс Блейз. Всего наилучшего.
Он снова коротко поклонился и отошел. Его «коллеги» на какое-то время задержались и молча смотрели на Модести. Лицо Джако являло собой холодную маску ненависти. Адриан Шанс был задумчив, почти рассеян. Он сказал:
— Когда-нибудь я надеюсь предложить вам долгое и интересное развлечение. — Слова эти он произнес тихо, словно говоря сам с собой. Потом ослепительно улыбнулся, и на лбу его проступила испарина: — Видит Бог, — яростно прошептал он, — я очень на то надеюсь.
Затем они оба повернулись и последовали за Брунелем.
Вилли расслабился в кресле.
— Мне не нравятся ребята, которые устраивают сцены. С ними противно общаться. Скажи, Принцесса, там остался еще кофе?
— В больших количествах, — сказала Модести. — Давай чашку, Вилли-солнышко.
— Насколько я понимаю, вы поцапались с мальчиками Брунеля, — сказал Фрейзер. — Что случилось?
Модести коротко ввела его в курс событий. Когда она докончила, Фрейзер сделал губы трубочкой, втянул с шумом воздух и сказал:
— Вам следовало прикончить их, раз уж вам предоставилась такая благоприятная возможность. Они считают себя самой лихой командой в мире и весьма болезненно реагируют на любые посягательства на их репутацию.
Модести пожала плечами.
— Что ж, какое-то время придется быть менее беспечной, но вряд ли они здесь пробудут долго. Брунель ведь, кажется, устроил себе базу где-то в Руанде.
— Да, — кивнул Фрейзер, — неподалеку от границы с Танзанией. Сейчас белых вытесняют из Африки самым безжалостным образом, но Брунель и тут устоял. По нашим данным, у него там неплохой кусочек земли. Не исключено, что тот пациент доктора Пеннифезера сбежал именно оттуда.
— В досье Брунеля есть что-то такое, что как-то объясняет тот случай? — спросил Вилли.
— У Брунеля много разных занятных начинаний, — покривился Фрейзер, — а потому досье у него обширное. Вы же не знаете, кто этот человек, как он выглядел и почему Брунелю так важно было знать его последние слова. Что же вы от меня хотите?
— Хотя бы какую-то наводку, — сказал Вилли. — Я так полагаю, что пытал беднягу этот красавец с серебристыми волосами? Он, по-моему, получает от этого удовольствие.
— Возможно, — кивнул Фрейзер. — Или девица.
— Какая еще девица? — удивилась Модести.
— Прошу прощения. Я думал, вы знаете, как устроен мир Брунеля. Джако Мухтар и Адриан Шанс — это его мускулатура. Но там имеет место и девица. Трудно сказать, в каких отношениях находится она с Брунелем. Официально приемная дочь. Происхождение не установлено. Она называется Лиза Брунель. По-своему красива.
— Что значит «по-своему»? — спросил Вилли.
— Она альбиноска. Волосы белые, пигментация практически отсутствует. Глаза розоватые. Она почти всегда носит темные очки, — Фрейзер взял сигарету из протянутого Модести портсигара. — Благодарю вас.
— А на что намекал сейчас Брунель? — спросила Модести. — Он увидел нас с Вилли в вашем обществе, заподозрил, что у нас деловая встреча, и явно огорчился.
Фрейзер мрачно кивнул.
— Я понимаю, что могло ему прийти в голову. Но во всяком случае я полагаю, вы не станете преподносить Тарранту на день рождения труп Брунеля. В конце концов, такой подарок не поставишь на каминную полку. И все же, главное мыслить в верном направлении. Это само по себе неплохой подарок для сэра Джеральда.
Модести выпрямилась в кресле.
— Когда возникли Брунель и компания, вы начали говорить что-то о сэре Джеральде. Что вы собирались сказать?
— Я хотел сказать, что, возможно, ему не сносить головы. — В его голосе появилась несказанная горечь, когда он добавил: — Политическая необходимость.
— Тарранту?
— Да, — Фрейзер стряхнул пепел с сигареты, и в глазах его загорелись злые огоньки. — В прошлом году мы придумали кое-что в Сингапуре, чтобы немного приструнить коммунистов.
Маленькая грязная работенка, как и большинство наших начинаний. С тайного благословения правительства. Все прошло вроде бы гладко, но потом какой-то болван из тамошней резидентуры сделал письменный анализ всей операции. С именами и фамилиями, датами и трофеями. С подписью и печатью. Эти документы попали к Брунелю, и теперь, говорят, Москва предложила ему за них кругленькую сумму. Ну, а когда сделка состоится, поднимется такая вонь, что Боже сохрани. Все наши либералы начнут вопить, что спецслужбы опять суют нос в чужие проблемы, вмешиваются во внутренние дела суверенных государств и так далее. В общем, весь джентльменский набор. Ну и тогда понадобится козел отпущения, которым и станет Таррант.
— Вы сказали, Москва предложила кругленькую сумму. — Она подняла брови. — Значит, пока что сделка не состоялась? Так почему бы вам не предложить Брунелю больше?
— Наши деньги не интересуют Брунеля. Ему подавай список наших агентов в Праге. Москва озолотит его за это.
— Вы хотите сказать, Брунель надеется, что Таррант сдаст ему своих людей в Чехословакии? — недоверчиво спросил Вилли.
— Вы просто не в курсе наших нынешних методов ведения дел, Вилли, — пожал плечами Фрейзер. — Мы все больше и больше напоминаем биржевых брокеров, обмениваемся шпионами, заключаем сделки, продаем и покупаем. Или пытаемся стянуть то, что плохо лежит. И если ты не в состоянии стащить то, что тебе необходимо, приходится хватать то, что оказалось под рукой — вдруг это удастся использовать для обмена на то, что тебе позарез необходимо.
— Таррант не пойдет на такой бартер, — сказала Модеста.
Улыбка Фрейзера напоминала волчий оскал.
— Наше начальство было бы счастливо, если бы он согласился. Политический скандал их никак не устраивает, а чехами можно запросто пожертвовать. Но они не в силах заставить Тарранта пойти на это. Да, он порой посылает людей на рискованные задания, которые им стоят жизни, но он не продает их вниз по реке.
Вилли Гарвин потер подбородок.
— Вряд ли Тарранту станет легче, если мы пустим Брунеля в расход, — сказал он.
— Я просто неудачно пошутил, — отозвался Фрейзер, нетерпеливо поведя рукой. — Если бы дело было в одном Брунеле, я бы в два счета обеспечил ему хорошие похороны. Но нам нужны документы.
— Вы уверены, что они настоящие?
— Уверен. Я их видел.
— Ну-ка еще разочек? — недоверчиво произнес Вилли.
— Я познакомился с ними три дня назад в доме на углу Уэлбери-сквер. Брунель снял его на месяц. Мне показали бумажки, чтобы я убедился в их подлинности. Да, у них не копии, но оригиналы. Копии не производят такого впечатления. Тут все чин чином. Короче, меня чуть не стошнило.
— Но почему бы вам не подстроить Брунелю что-то вроде сбыта наркотиков, арестовать его, а затем забрать бумаги?
— Я-то с дорогой душой, — фыркнул Фрейзер. — Но для такой операции нужно много инстанций. Нет, все уже решено. Когда Таррант вернется из Штатов, он встретится с Брунелем и скажет, что сделка не состоится. Тогда сингапурские бумаги отправляются в Москву, начинается скандал и Таррант взойдет на эшафот.
— А где Брунель хранит эти документы? В сейфе?
— Да, в сейфе на Уэлбери-сквер. Я видел, как он оттуда их извлекал.
— Ну так пошлите кого-то из мастаков. Например, Питерсена, если он сейчас в Англии. Господи, разве вы не пользовались раньше услугами уголовников?
— Вы хотите, чтобы мы провернули такую работу, когда на все про все осталось дней пять? Если мы и тут опозоримся, Брунель придет в восторг, он получит дополнительные очки и скандал выйдет еще более громким. Кроме того, сейф там особенный, фирмы «Бердах и Цайдлер». Он весит полтонны, встроен в стену и производит сильное впечатление. В свое время дом принадлежал старику де Гройлю, и он хранил в нем свои алмазы на миллион фунтов.
Вилли допил кофе и откинулся на спинку. Все это никак не радовало его, да и Принцесса, размышлял он, тоже не в восторге. Он посмотрел на нее. Модести сидела, подпирая подбородок ладонью, взгляд ее был задумчивый, даже чуть сонный. Посреди лба возникли две морщинки. Нижняя губа чуть выпятилась. Вилли почувствовал возбуждение. Он знал, что означает такой взгляд.
— Значит, Брунель решил, что вы встретились с нами сегодня для обсуждения этой проблемы? — спросила она Фрейзера.
— Готов побиться об заклад. — Он коротко усмехнулся. — По крайней мере, это лишило его сна на несколько ночей. Он будет ждать вашего вторжения. Что ж, маленькое, но все же утешение.
— Да, приятного мало, — сказала Модести. — Особенно в условиях цейтнота.
Вилли радостно улыбнулся и просигналил официанту, чтобы тот принес счет. Фрейзер подался вперед и тихо сказал:
— Не валяйте дурака, Модести. У вас нет ни малейшего шанса. Дом опутан проводами сигнализации от воров. Чтобы взломать сейф, нужно двенадцать часов, не меньше. И к тому же они будут с нетерпением ждать вас в гости.
Модести кивнула, взяла портсигар и зажигалку, а Вилли подписал счет. Когда Рауль пожелал им спокойной ночи и удалился, Модести сказала:
— Возможно, мы и правда тут ничего не сможем поделать, Джек, но, по крайней мере, надо взглянуть. Прикинуть, что к чему. — Она улыбнулась и, закрывая сумочку, добавила: — Во всяком случае, если нам повезет, мы и впрямь найдем ответ на вопрос, что подарить сэру Джеральду.
Глава 3
Когда зазвонил звонок, Брунель лениво приподнялся с кровати, где лежал рядом с обнаженной девушкой с белыми волосами. Он надел пижаму с монограммой и халат. Он был в отличном настроении: Лиза проявила себя с самой лучшей стороны, выказав ту самую страстность, которая от нее и требовалась. Его не задевало то, что все это было с ее стороны притворством. Она лежала, смотрела на него и заученно улыбалась.
Да, Лиза — неплохой товар и вполне оправдывает те хлопоты, что он на нее потратил. Она была полезной во многих отношениях. То, что она была альбиноской, никак не преуменьшало ее красоты. Впрочем, сама она, не без удовольствия отметил он, так не считала.
Завязывая пояс халата, Брунель сказал:
— Возможно, тебе придется вступить в отношения с человеком по фамилии Гарвин. Возможно, он поймет, что тебя подослал я, но это не имеет значения. В нем есть свое грубое обаяние, и он это знает. Поэтому он решит, что сможет использовать тебя в своих целях, особенно если ты укрепишь его в этом заблуждении. Это было бы отлично. Но детали обсудим потом.
Он вышел из спальни, не пожелав ей спокойной ночи. Лиза встала, пошла в ванную, включила душ. Ей было немножко не по себе, что всегда случалось после Брунеля, и это ее тревожило. Это было неправильно. Она постояла, прислушиваясь, не зазвучат ли в ее голове Голоса, не начнут ли они давать советы, упрекать. Голоса не возникли, и она испытала чувство облегчения, а затем укол вины за это чувство облегчения.
Если бы она только осмелилась, то возненавидела бы Голоса. Но это было исключено. Это означало совершить страшное преступление. И так ей было стыдно, что она их страшится. Она пыталась сделать над собой усилие, но оказалась слабой, слишком слабой, чтобы справиться со своими эмоциями раз и навсегда. Она уже точно не помнила, когда впервые заговорили эти Голоса. Во всяком случае, несколько лет назад. Все, что было до этого, сделалось смутным, потеряло целостность, распалось на фрагменты. Иногда Голоса умолкали на несколько дней, но это ничего не меняло. Они господствовали над ней. Лиза знала, что рано или поздно они дадут о себе знать — среди ночи или тогда, когда их и не ожидаешь.
Она никому не рассказывала о Голосах, даже Брунелю, потому что Голоса строго-настрого запретили ей делать это. Это ей казалось странным, ибо Голосам нравился Брунель, по крайней мере, они были довольны, что она ему беспрекословно подчиняется. Лиза не знала, что собой представляют эти Голоса, и давно уже перестала ломать голову над этим вопросом. Они просто были всегда при ней, в ней. Но это не были голоса ее собственных дум и чувств, они существовали сами по себе. Это Лиза понимала, потому что в своей слабости и порочности пыталась им противоречить, спорить. Прежде всего она делала это, потому что Голоса говорили четко, ясно. Они звенели в ее мозгу маленьким хором, направляли, командовали, увещевали.
Когда она впервые услышала их, то перепуталась, но быстро привыкла, потому что они требовали чего-то простого и ясного. Но потом все изменилось. Они стали внушать ей что-то такое, от чего она приходила в ужас. Они велели ей совершать разные гадости — с Брунелем, а потом с другими. Теперь она привыкла к тому, как Голоса учили ее отдавать свое тело, но оставалось кое-что другое, куда более страшное. Она боялась показать, что напугана, даже не осмеливалась признаться в этом себе, ибо это было грешно. Голоса были всегда правы, даже когда велели ей убивать. Они были всеведущи и лишены сомнений, внушали ей, что оказывают великую честь, позволяя выполнять их волю. Это была высокая привилегия, которую она, по своему неразумию, не могла осознать во всей полноте. Если она и испытывала иногда приступы отвращения, если хотела порой взбунтоваться, то это выступало дополнительным свидетельством ее порочности, указанием на ужасное пятно внутри нее, на позорную слабость.
Лиза понимала, что сегодня доставила удовольствие Брунелю, иначе Голоса не замедлили бы объявить ей выговор. В те редкие случаи, когда она серьезно их подводила, они могли звенеть в ее мозгу серебряными колокольчиками всю ночь, источая бесстрастный гнев. Бесконечные повторения упреков доводили ее до исступления. Но теперь они не выказывали недовольства, ничего от нее не требовали, по крайней мере, ничего, что выходило бы за рамки существующих инструкций, которые она давно уже выполняла автоматически.
Внезапно ее посетила догадка, а с ней чувство тревоги, которое она быстро, смущенно подавила. Брунель хотел, чтобы она вступила в отношения с человеком, которого, кажется, зовут Гарвин. Если это дурной человек, Враг Голосов, они, возможно, дадут ей одно из этих жутких поручений. Она содрогнулась при воспоминании о том, что они велели ей сделать с тем человеком в Руанде. Это все, конечно, было ради его собственного блага. Иначе ведь и быть не могло. Но все равно, после этого она чуть было не повредилась рассудком. Она была даже рада, когда он сбежал, хотя в этом не было ничего хорошего. Но не лежала ли на ней доля вины за тот побег? Не предоставила ли она ему тот крошечный шанс, ту соломинку, за которую он жадно ухватился? Наверное, нет, иначе Голоса не оставили бы ее в покое, уничтожили бы ее… Но все-таки?
Лиза покачала головой, словно освобождаясь от воспоминаний. Ее слабость, ненадежность пугали не на шутку. Она посмотрела в зеркало до полу, в котором отразилась ее обнаженная фигура. Господи, вот уродина! Белесая уродина. Скажи спасибо, что Голоса считают возможным использовать такое чучело, такое пугало. Скажи им спасибо и старайся изо всех сил…
Лиза прислушалась в надежде, что Голоса одобрят ее мысли, но они безмолвствовали. Тогда она выключила воду, вышла из ванной, вытерлась и надела халат. Вернувшись в спальню, она подошла к длинному ряду книжных полок. Раз у нее сейчас нет никаких обязанностей, она могла немного отдохнуть, пожить другой жизнью, уйти в мир, открывшийся на страницах книг.
Там были романы, в основном исторические. Никаких детективов, триллеров, никакой современной эротики. Зато там было очень много мемуаров, биографий. Ей казалось, что она существует в давнюю эпоху, викторианскую или эдвардианскую. Она жила в Европе или Америке, в мире, который если и менялся, то медленно, да и то чуть-чуть.
Она выбрала «Золотые годы», книгу мемуаров эдвардианского периода, положила на подушку, а сама села у туалетного столика и стала стричь ногти. Брунель требовал, чтобы она коротко стригла ногти и накладывала ярко-красный лак. Это отлично контрастировало с ее белой кожей и волосами.
Брунель не торопился. Он спустился в кабинет на первом этаже, отдернул штору. У дома стояла машина Адриана Шанса. Брунель снова задернул штору, включил свет, потом щелкнул ручкой маленького телевизора на столе. На экране показалось изображение — ступеньки у входа и двое в ожидании у двери — Джако и Шанс. Они ждали уже две минуты, но не выказывали признаков нетерпения. Каждый из них поправлял левой рукой узел галстука. Это означало, что они не находятся под дулом пистолета кого-то оказавшегося за кадром.
Брунель нажал одну кнопку на панели, которая выключила сигнализацию на парадной двери, потом другую кнопку, которая отпирала три замка на двери. И замки и сигнализация получали питание не от общей сети, но от батареек. Когда Брунель увидел, что его помощники вошли и дверь закрылась, он выключил телевизор и сел за стол. Тридцать секунд спустя в дверь постучал Шанс, затем он вошел, а за ним и Мухтар.
— Ну? — осведомился Брунель.
— Мы подождали, когда они выйдут, а затем проследили за ними, — доложил Шанс. Он сел на диван и пригладил свои серебристые волосы. — Они подъехали к дому у Гайд-парка. У нее там пентхауз. Фрейзер сел в такси и, похоже, уехал домой. Блейз и Гарвин вошли в дом. Чуть позже в пентхаузе зажегся свет. Мы прождали полчаса, потом уехали. Наверное, Гарвин останется на ночь. — На мгновение его неподвижное лицо исказила гримаса. — Теперь они, похоже, знают, как мы с Джако к ним относимся.
— А что Пеннифезер?
— Мы его не видели.
Брунель рассеянно побарабанил пальцами по столу, потом сказал:
— Это не может быть совпадением. Вы видели, как Пеннифезер выходил из «Легенды», за их столиком было четвертое место. Не исключено, что он обедал с ними.
Джако молча расхаживал по кабинету, и было только видно, как под тесно облегающим фигуру костюмом бугрятся мышцы. Шанс пожал плечами:
— Возможно, но я не вижу тут связи с делом Новикова. — Он промокнул лоб платком, затем продолжил: — Когда она повязала нас и запихала в машину, она не задавала никаких вопросов, не обыскивала нас, и вообще не проявляла никакого интереса к тому, зачем мы там возникли. Она, похоже, забрала его с собой в Англию, но я не вижу тут ничего особенного. Куда важнее, что мы сегодня видели Фрейзера в обществе Блейз и Гарвина.
— Думаешь, он хочет попробовать с их помощью получить сингапурские бумажки?
— Уверен, что сейчас Фрейзеру на все остальное плевать. А он отличается редким упорством.
— Почему они должны дать согласие?
— Не знаю, но у меня такое предчувствие, что они скажут «да». Они и раньше оказывали услуги Тарранту. Причем не за деньги. Британцы платят гроши. И они помогают ему вовсе не потому, что надеются с этого что-то иметь. Нет, похоже, они просто хорошо к нему относятся. Это же абсурд!
— С нашей точки зрения, да. Но порой люди действуют из самых невероятных побуждений. — Брунель закурил. — Так или иначе, Адриан, я с тобой согласен: они могут попробовать завладеть документами.
Джако устремил взгляд на массивный сейф в углу, вделанный в стену, потом сказал хриплым голосом:
— Вы хотите убрать бумажки куда-нибудь в другое место? Может, положить их в банк?
— Нет ничего более абсурдного, чем положить их в банк, — сказал Брунель. — Боюсь, банковские сейфы не устоят против Тарранта, если он очень уж захочет наложить руки на их содержимое. Но этот сейф куда надежнее. — Он поносился на Шанса и добавил: — Судя по их досье, они могут придумать что-то исключительно остроумное. Тонкое…
— Это не так-то просто, — отозвался Шанс. — Чтобы вскрыть сейф, им потребуется двенадцать часов активной работы. Без помех. Стало быть, сначала надо вывести из игры нас. Но для этого опять-таки им надо будет попасть в дом. Но здесь отличная система безопасности. Ее не выведешь из строя с помощью кусачек. Они могут попасть в дом, только если мы им это позволим. Но нам придется следить за нежданными посетителями — почтальонами, монтерами с телефонной станции, служащими электрической компании, которые снимают показания счетчиков, водопроводчиками, ищущими утечку. Если мы проявим бдительность на этот счет, то вряд ли ошибемся.
Какое-то время Брунель сидел, погрузившись в раздумья, потом сказал:
— Хорошо, Адриан, в течение нескольких дней будем жить на осадном положении. Все детали разработай сам. Но отныне один из вас должен находиться безотлучно в этот комнате. С пушкой. — Он в упор глянул на Шанса и повторил: — С пушкой, Адриан. А когда мы их поймаем, тогда можешь пустить в дело свой перочинный ножик. — Он затушил сигарету и встал, чуть возвышаясь над столом. — Джако, ты дежуришь до трех утра. Потом тебя сменит Адриан. Я понимаю, что маловероятно, чтобы они выкинули что-то этой ночью, но именно поэтому мы переходим на новый график сейчас. Говорят, Блейз — большая мастерица на то, что кажется маловероятным. — Он вопросительно поднял брови и спросил: — По-моему, вы оба теперь можете это подтвердить, верно?
Белозубая улыбка Адриана получилась несколько натянутой.
— Тогда мы не знали, с кем имеем дело, — сказал он.
— Боюсь, что, если бы и знали, ничего бы не изменилось, — отозвался Брунель, не без скрытого удовольствия наблюдая за тем, как эта реплика вызвала на лбу Шанса новый налет испарины. Джако плюхнулся на диван, извлек из-под пиджака пистолет и стал его осматривать. Когда Брунель двинулся к двери, Шанс осведомился самым учтивым тоном:
— Вы сегодня не собираетесь воспользоваться Лизой?
— Нет, — сказал Брунель и, помолчав, добавил: — Она в твоем распоряжении, только не особенно увлекайся. Мне она вскоре понадобится для дела, так что не оставляй следов. Ясно?
— Для дела? — удивленно переспросил Адриан.
— Если Блейз и Гарвин так и не объявятся, я, возможно, подброшу ее Гарвину.
— Но зачем?
— Сингапурские бумажки — не единственный мой интерес, Адриан.
— Пеннифезер?
— Да. В настоящее время он поддерживает связь с Блейз и Гарвином, поэтому надо действовать осторожно. Как-никак это наша единственная возможность возобновить работу над проектом Новикова.
Шанс кивнул, но как-то вяло. Брунель заметил это и сказал:
— Не вешай нос, Адриан. Даже если тебе не удастся пощекотать своим ножичком Блейз в ближайшие день-два, я надеюсь, мы предоставим тебе эту возможность чуть позже.
Лиза лежала в кровати и читала книгу. Когда отворилась дверь и в спальню вошел Шанс, она сделала над собой усилие, чтобы не поддаться панике и унять неприятное ощущение в животе. Впрочем, она тотчас же устыдилась, что испытывает к нему такое отвращение, устыдилась своей отчаянной надежде, что в этот раз он не сделает ей очень больно.
С того последнего случая прошел лишь месяц, и Лиза надеялась, что Брунель не отдаст ее снова Адриану так скоро. Чтобы доставить Шансу удовольствие, ей полагалось держаться совсем не так, как с Брунелем. Ей следовало оказывать сопротивление, поначалу довольно слабо, затем все сильнее и сильнее, выказывать страх. Потом наступало самое ужасное: он подвергал ее телесному наказанию за строптивость. Затем все делалось немного легче — ей только надо было оставаться пассивной, податливой, как большая тряпичная кукла. Лиза чувствовала себя виноватой за то, что воспринимала телесные наказания как «самое ужасное». Голоса внушали ей, что надо доставлять удовольствие Брунелю, и если он направлял к ней Адриана, то и ему. Адриан не посещал бы ее, не будь на то воли Брунеля, а значит, он тем самым выполнял волю Голосов, и ослушаться означало согрешить.
Адриан остановился у кровати и, уставившись на Лизу, сверкнул своей белозубой улыбкой. Он взял книгу с подушки, отбросил ее себе за спину. Потом откинул одеяло. На Лизе была белая шифоновая рубашка, доходившая до ляжек. По-прежнему улыбаясь, Шанс начал развязывать галстук. Лиза перевернулась на спину, села, подтянув к подбородку колени и прикрыв руками груди, прошептала:
Да, Лиза — неплохой товар и вполне оправдывает те хлопоты, что он на нее потратил. Она была полезной во многих отношениях. То, что она была альбиноской, никак не преуменьшало ее красоты. Впрочем, сама она, не без удовольствия отметил он, так не считала.
Завязывая пояс халата, Брунель сказал:
— Возможно, тебе придется вступить в отношения с человеком по фамилии Гарвин. Возможно, он поймет, что тебя подослал я, но это не имеет значения. В нем есть свое грубое обаяние, и он это знает. Поэтому он решит, что сможет использовать тебя в своих целях, особенно если ты укрепишь его в этом заблуждении. Это было бы отлично. Но детали обсудим потом.
Он вышел из спальни, не пожелав ей спокойной ночи. Лиза встала, пошла в ванную, включила душ. Ей было немножко не по себе, что всегда случалось после Брунеля, и это ее тревожило. Это было неправильно. Она постояла, прислушиваясь, не зазвучат ли в ее голове Голоса, не начнут ли они давать советы, упрекать. Голоса не возникли, и она испытала чувство облегчения, а затем укол вины за это чувство облегчения.
Если бы она только осмелилась, то возненавидела бы Голоса. Но это было исключено. Это означало совершить страшное преступление. И так ей было стыдно, что она их страшится. Она пыталась сделать над собой усилие, но оказалась слабой, слишком слабой, чтобы справиться со своими эмоциями раз и навсегда. Она уже точно не помнила, когда впервые заговорили эти Голоса. Во всяком случае, несколько лет назад. Все, что было до этого, сделалось смутным, потеряло целостность, распалось на фрагменты. Иногда Голоса умолкали на несколько дней, но это ничего не меняло. Они господствовали над ней. Лиза знала, что рано или поздно они дадут о себе знать — среди ночи или тогда, когда их и не ожидаешь.
Она никому не рассказывала о Голосах, даже Брунелю, потому что Голоса строго-настрого запретили ей делать это. Это ей казалось странным, ибо Голосам нравился Брунель, по крайней мере, они были довольны, что она ему беспрекословно подчиняется. Лиза не знала, что собой представляют эти Голоса, и давно уже перестала ломать голову над этим вопросом. Они просто были всегда при ней, в ней. Но это не были голоса ее собственных дум и чувств, они существовали сами по себе. Это Лиза понимала, потому что в своей слабости и порочности пыталась им противоречить, спорить. Прежде всего она делала это, потому что Голоса говорили четко, ясно. Они звенели в ее мозгу маленьким хором, направляли, командовали, увещевали.
Когда она впервые услышала их, то перепуталась, но быстро привыкла, потому что они требовали чего-то простого и ясного. Но потом все изменилось. Они стали внушать ей что-то такое, от чего она приходила в ужас. Они велели ей совершать разные гадости — с Брунелем, а потом с другими. Теперь она привыкла к тому, как Голоса учили ее отдавать свое тело, но оставалось кое-что другое, куда более страшное. Она боялась показать, что напугана, даже не осмеливалась признаться в этом себе, ибо это было грешно. Голоса были всегда правы, даже когда велели ей убивать. Они были всеведущи и лишены сомнений, внушали ей, что оказывают великую честь, позволяя выполнять их волю. Это была высокая привилегия, которую она, по своему неразумию, не могла осознать во всей полноте. Если она и испытывала иногда приступы отвращения, если хотела порой взбунтоваться, то это выступало дополнительным свидетельством ее порочности, указанием на ужасное пятно внутри нее, на позорную слабость.
Лиза понимала, что сегодня доставила удовольствие Брунелю, иначе Голоса не замедлили бы объявить ей выговор. В те редкие случаи, когда она серьезно их подводила, они могли звенеть в ее мозгу серебряными колокольчиками всю ночь, источая бесстрастный гнев. Бесконечные повторения упреков доводили ее до исступления. Но теперь они не выказывали недовольства, ничего от нее не требовали, по крайней мере, ничего, что выходило бы за рамки существующих инструкций, которые она давно уже выполняла автоматически.
Внезапно ее посетила догадка, а с ней чувство тревоги, которое она быстро, смущенно подавила. Брунель хотел, чтобы она вступила в отношения с человеком, которого, кажется, зовут Гарвин. Если это дурной человек, Враг Голосов, они, возможно, дадут ей одно из этих жутких поручений. Она содрогнулась при воспоминании о том, что они велели ей сделать с тем человеком в Руанде. Это все, конечно, было ради его собственного блага. Иначе ведь и быть не могло. Но все равно, после этого она чуть было не повредилась рассудком. Она была даже рада, когда он сбежал, хотя в этом не было ничего хорошего. Но не лежала ли на ней доля вины за тот побег? Не предоставила ли она ему тот крошечный шанс, ту соломинку, за которую он жадно ухватился? Наверное, нет, иначе Голоса не оставили бы ее в покое, уничтожили бы ее… Но все-таки?
Лиза покачала головой, словно освобождаясь от воспоминаний. Ее слабость, ненадежность пугали не на шутку. Она посмотрела в зеркало до полу, в котором отразилась ее обнаженная фигура. Господи, вот уродина! Белесая уродина. Скажи спасибо, что Голоса считают возможным использовать такое чучело, такое пугало. Скажи им спасибо и старайся изо всех сил…
Лиза прислушалась в надежде, что Голоса одобрят ее мысли, но они безмолвствовали. Тогда она выключила воду, вышла из ванной, вытерлась и надела халат. Вернувшись в спальню, она подошла к длинному ряду книжных полок. Раз у нее сейчас нет никаких обязанностей, она могла немного отдохнуть, пожить другой жизнью, уйти в мир, открывшийся на страницах книг.
Там были романы, в основном исторические. Никаких детективов, триллеров, никакой современной эротики. Зато там было очень много мемуаров, биографий. Ей казалось, что она существует в давнюю эпоху, викторианскую или эдвардианскую. Она жила в Европе или Америке, в мире, который если и менялся, то медленно, да и то чуть-чуть.
Она выбрала «Золотые годы», книгу мемуаров эдвардианского периода, положила на подушку, а сама села у туалетного столика и стала стричь ногти. Брунель требовал, чтобы она коротко стригла ногти и накладывала ярко-красный лак. Это отлично контрастировало с ее белой кожей и волосами.
Брунель не торопился. Он спустился в кабинет на первом этаже, отдернул штору. У дома стояла машина Адриана Шанса. Брунель снова задернул штору, включил свет, потом щелкнул ручкой маленького телевизора на столе. На экране показалось изображение — ступеньки у входа и двое в ожидании у двери — Джако и Шанс. Они ждали уже две минуты, но не выказывали признаков нетерпения. Каждый из них поправлял левой рукой узел галстука. Это означало, что они не находятся под дулом пистолета кого-то оказавшегося за кадром.
Брунель нажал одну кнопку на панели, которая выключила сигнализацию на парадной двери, потом другую кнопку, которая отпирала три замка на двери. И замки и сигнализация получали питание не от общей сети, но от батареек. Когда Брунель увидел, что его помощники вошли и дверь закрылась, он выключил телевизор и сел за стол. Тридцать секунд спустя в дверь постучал Шанс, затем он вошел, а за ним и Мухтар.
— Ну? — осведомился Брунель.
— Мы подождали, когда они выйдут, а затем проследили за ними, — доложил Шанс. Он сел на диван и пригладил свои серебристые волосы. — Они подъехали к дому у Гайд-парка. У нее там пентхауз. Фрейзер сел в такси и, похоже, уехал домой. Блейз и Гарвин вошли в дом. Чуть позже в пентхаузе зажегся свет. Мы прождали полчаса, потом уехали. Наверное, Гарвин останется на ночь. — На мгновение его неподвижное лицо исказила гримаса. — Теперь они, похоже, знают, как мы с Джако к ним относимся.
— А что Пеннифезер?
— Мы его не видели.
Брунель рассеянно побарабанил пальцами по столу, потом сказал:
— Это не может быть совпадением. Вы видели, как Пеннифезер выходил из «Легенды», за их столиком было четвертое место. Не исключено, что он обедал с ними.
Джако молча расхаживал по кабинету, и было только видно, как под тесно облегающим фигуру костюмом бугрятся мышцы. Шанс пожал плечами:
— Возможно, но я не вижу тут связи с делом Новикова. — Он промокнул лоб платком, затем продолжил: — Когда она повязала нас и запихала в машину, она не задавала никаких вопросов, не обыскивала нас, и вообще не проявляла никакого интереса к тому, зачем мы там возникли. Она, похоже, забрала его с собой в Англию, но я не вижу тут ничего особенного. Куда важнее, что мы сегодня видели Фрейзера в обществе Блейз и Гарвина.
— Думаешь, он хочет попробовать с их помощью получить сингапурские бумажки?
— Уверен, что сейчас Фрейзеру на все остальное плевать. А он отличается редким упорством.
— Почему они должны дать согласие?
— Не знаю, но у меня такое предчувствие, что они скажут «да». Они и раньше оказывали услуги Тарранту. Причем не за деньги. Британцы платят гроши. И они помогают ему вовсе не потому, что надеются с этого что-то иметь. Нет, похоже, они просто хорошо к нему относятся. Это же абсурд!
— С нашей точки зрения, да. Но порой люди действуют из самых невероятных побуждений. — Брунель закурил. — Так или иначе, Адриан, я с тобой согласен: они могут попробовать завладеть документами.
Джако устремил взгляд на массивный сейф в углу, вделанный в стену, потом сказал хриплым голосом:
— Вы хотите убрать бумажки куда-нибудь в другое место? Может, положить их в банк?
— Нет ничего более абсурдного, чем положить их в банк, — сказал Брунель. — Боюсь, банковские сейфы не устоят против Тарранта, если он очень уж захочет наложить руки на их содержимое. Но этот сейф куда надежнее. — Он поносился на Шанса и добавил: — Судя по их досье, они могут придумать что-то исключительно остроумное. Тонкое…
— Это не так-то просто, — отозвался Шанс. — Чтобы вскрыть сейф, им потребуется двенадцать часов активной работы. Без помех. Стало быть, сначала надо вывести из игры нас. Но для этого опять-таки им надо будет попасть в дом. Но здесь отличная система безопасности. Ее не выведешь из строя с помощью кусачек. Они могут попасть в дом, только если мы им это позволим. Но нам придется следить за нежданными посетителями — почтальонами, монтерами с телефонной станции, служащими электрической компании, которые снимают показания счетчиков, водопроводчиками, ищущими утечку. Если мы проявим бдительность на этот счет, то вряд ли ошибемся.
Какое-то время Брунель сидел, погрузившись в раздумья, потом сказал:
— Хорошо, Адриан, в течение нескольких дней будем жить на осадном положении. Все детали разработай сам. Но отныне один из вас должен находиться безотлучно в этот комнате. С пушкой. — Он в упор глянул на Шанса и повторил: — С пушкой, Адриан. А когда мы их поймаем, тогда можешь пустить в дело свой перочинный ножик. — Он затушил сигарету и встал, чуть возвышаясь над столом. — Джако, ты дежуришь до трех утра. Потом тебя сменит Адриан. Я понимаю, что маловероятно, чтобы они выкинули что-то этой ночью, но именно поэтому мы переходим на новый график сейчас. Говорят, Блейз — большая мастерица на то, что кажется маловероятным. — Он вопросительно поднял брови и спросил: — По-моему, вы оба теперь можете это подтвердить, верно?
Белозубая улыбка Адриана получилась несколько натянутой.
— Тогда мы не знали, с кем имеем дело, — сказал он.
— Боюсь, что, если бы и знали, ничего бы не изменилось, — отозвался Брунель, не без скрытого удовольствия наблюдая за тем, как эта реплика вызвала на лбу Шанса новый налет испарины. Джако плюхнулся на диван, извлек из-под пиджака пистолет и стал его осматривать. Когда Брунель двинулся к двери, Шанс осведомился самым учтивым тоном:
— Вы сегодня не собираетесь воспользоваться Лизой?
— Нет, — сказал Брунель и, помолчав, добавил: — Она в твоем распоряжении, только не особенно увлекайся. Мне она вскоре понадобится для дела, так что не оставляй следов. Ясно?
— Для дела? — удивленно переспросил Адриан.
— Если Блейз и Гарвин так и не объявятся, я, возможно, подброшу ее Гарвину.
— Но зачем?
— Сингапурские бумажки — не единственный мой интерес, Адриан.
— Пеннифезер?
— Да. В настоящее время он поддерживает связь с Блейз и Гарвином, поэтому надо действовать осторожно. Как-никак это наша единственная возможность возобновить работу над проектом Новикова.
Шанс кивнул, но как-то вяло. Брунель заметил это и сказал:
— Не вешай нос, Адриан. Даже если тебе не удастся пощекотать своим ножичком Блейз в ближайшие день-два, я надеюсь, мы предоставим тебе эту возможность чуть позже.
Лиза лежала в кровати и читала книгу. Когда отворилась дверь и в спальню вошел Шанс, она сделала над собой усилие, чтобы не поддаться панике и унять неприятное ощущение в животе. Впрочем, она тотчас же устыдилась, что испытывает к нему такое отвращение, устыдилась своей отчаянной надежде, что в этот раз он не сделает ей очень больно.
С того последнего случая прошел лишь месяц, и Лиза надеялась, что Брунель не отдаст ее снова Адриану так скоро. Чтобы доставить Шансу удовольствие, ей полагалось держаться совсем не так, как с Брунелем. Ей следовало оказывать сопротивление, поначалу довольно слабо, затем все сильнее и сильнее, выказывать страх. Потом наступало самое ужасное: он подвергал ее телесному наказанию за строптивость. Затем все делалось немного легче — ей только надо было оставаться пассивной, податливой, как большая тряпичная кукла. Лиза чувствовала себя виноватой за то, что воспринимала телесные наказания как «самое ужасное». Голоса внушали ей, что надо доставлять удовольствие Брунелю, и если он направлял к ней Адриана, то и ему. Адриан не посещал бы ее, не будь на то воли Брунеля, а значит, он тем самым выполнял волю Голосов, и ослушаться означало согрешить.
Адриан остановился у кровати и, уставившись на Лизу, сверкнул своей белозубой улыбкой. Он взял книгу с подушки, отбросил ее себе за спину. Потом откинул одеяло. На Лизе была белая шифоновая рубашка, доходившая до ляжек. По-прежнему улыбаясь, Шанс начал развязывать галстук. Лиза перевернулась на спину, села, подтянув к подбородку колени и прикрыв руками груди, прошептала: