Страница:
В последнюю треть XIX – начале ХХ вв. появляется ряд искусствоведческих работ по истории русского театра, в которых даётся, как правило, со ссылкой на Н. С. Тихонравова, П. О. Морозова, Н. И. Петрова краткая характеристика Феофана-драматурга. Это исследования А. Липовского, В. Всеволодского-Гернгросса, В. Варнеке и ряда других. Ничего принципиально нового не сказали о Феофане-драматурге и авторы книг по истории русской литературы этого периода. И. Н. Жданов, например, даёт подробный пересказ пьесы и больше внимания уделяет Феофану-проповеднику[41].
В 1914 г. была защищена магистерская диссертация Алексея Тихомирова «Феофан Прокопович как церковный и политический деятель», отзыв на которую дал В. О. Ключевский.
Таким образом, русское дореволюционное литературоведение сделало достаточно много для освоения творческого наследия Феофана Прокоповича. Были обнаружены списки трагедокомедии и опубликован Н. С. Тихонравовым текст пьесы с разночтениями; созданы обобщающие труды о жизни и творчестве Феофана (И. А. Чистович, П. О. Морозов); сделан обстоятельный анализ непосредственно самой пьесы (Н. С. Тихонравов); уделено внимание, и порой пристальное, «Владимиру» в работах по ранней русской драматургии и театру (П. О. Морозов, Н. И. Петров и др.). Однако методологическая ограниченность старой филологической науки определила ряд серьёзных недостатков в работах по творчеству Прокоповича: анализ проводился без учёта исторического процесса и общественных отношений конца XVII – начала XVIII вв. Вопрос о месте Феофана в историко-литературном процессе как художника, поэта и публициста и особенно драматурга по-настоящему не был поставлен. Анализ трагедокомедии и ораторской прозы вёлся без учёта всей совокупности философских, общественных и идейно-художественных взглядов автора. Проблем поэтики касались лишь некоторые исследователи, например, Н. С. Тихонравов.
В 1920-е гг. к трагедокомедии Феофана Прокоповича «Владимир» обратились Я. Гординский и А. Белецкий.
В монографии Я. Гординского достаточно много интересных наблюдений частного плана. Так, исследователь обратил внимание на жанр трагедокомедии. Прокопович-драматург, считает исследователь, пошёл «за новейшими струями в светской драматургии. И примером ему была не столько классическая римская комедия, сколько ново-латинская драма XVI в.»[42]. Однако идейный анализ пьесы ведётся с националистических позиций: решительно отрицается очевидная идейная направленность трагедокомедии – защита петровских реформ и параллель Владимир I – Петр I; тенденциозно трактуется пролог и хор-монолог апостола Андрея. Я. Гординский утверждает, что пьеса посвящена не Петру I, а целиком прославлению Мазепы[43]. Западно-украинский исследователь игнорирует работы многочисленных русских учёных, сделавших в изучении как раз этих сторон пьесы весьма много.
С совершенно иных идейных позиций дана краткая, но яркая и интересная характеристика «Владимира» А. Белецким в книге «Старинный театр в России». «Борьба христианства с язычеством в легендарной Руси времён князя Владимира – это борьба новых идей со старыми, с застоем и невежеством; язычество – это синоним последнего, им только оно и держится»[44], – делает убедительный вывод учёный. Пьеса Феофана Прокоповича, считает А. Белецкий, носит общероссийский характер по своему идейному пафосу и направленности. Недостатком работы следует признать то, что «Владимир» генетически связывается лишь с польским театром; крайне мало внимания уделено поэтике; система образов почти не рассмотрена.
В 1930-е гг. ни одной книги или статьи, посвящённых Феофану Прокоповичу и его пьесе, не появилось. В третьем издании «Истории русского театра XVII – XIX веков» В. Варнеке была повторена лаконичная характеристика «Владимира», не добавлявшая ничего нового для понимания пьесы[45].
В 1920—1930-е гг. никто не занимался сколько-нибудь серьёзно изучением и ораторской прозы Феофана Прокоповича. Событием стало появление в 1939 г. первого учебника по русской литературе XVIII в., написанного Г. А. Гуковским. В этом пособии, не потерявшем своей ценности до сих пор (учебник переиздан в 1999 г.), несколько страниц, посвящённых творчеству Феофана Прокоповича, стали отправным моментом в дальнейшем изучении художника. Дав в небольшом введении характеристику общественно-политических взглядов Феофана, Г. А. Гуковский совершенно справедливо уделил наибольшее внимание трагедо-комедии «Владимир». Он впервые указал на принципиальную важность сатиры в пьесе, определил идейный конфликт произведения, сказал о незаурядности «Владимира» как художественного явления. Новаторство пьесы, по сравнению с традиционными школьными драмами, учёный увидел в попытке драматурга «изобразить душевный, психологический конфликт в сознании Владимира», в «бытовых сатирических мотивах иронических и забавных чёрточках, придающих “трагедокомедии” подлинную живость»[46]. Развёрнутой характеристики «Владимира» на фоне театра эпохи, в связях с западным театром Г. А. Гуковский не дал. Видимо, это и не входило в задачу автора вузовского пособия. Ораторской прозе посвящено несколько страниц с краткой характеристикой Феофана-оратора и с упоминанием четырёх его проповедей[47].
Статья Н. К. Гудзия[48] – этапное исследование для постижения Феофана – драматурга и оратора. Н. К. Гудзий назвал Феофана выразителем идей Ренессанса и реформации. Принципиально то обстоятельство, что творчество Прокоповича прослежено в эволюции, в связи с литературной эпохой.
Д. Д. Благой в известном учебнике «История русской литературы XVIII века» (1-е изд. 1945 г.) называет Феофана Прокоповича «одним из самых выдающихся государственных и культурных деятелей данной эпохи»[49]. Характеризуя его литературную деятельность, Д. Д. Благой пишет, что «его основными литературными жанрами являются жанры богословского трактата, церковной проповеди, законодательных постановлений»[50]. Учёный отмечает несомненное влияние публицистики Феофана на сатиры Кантемира, басни Сумарокова; подчёркивает стремление Феофана «говорить и писать как можно обыкновеннее и проще»[51].
В отдельном параграфе анализируется трагедокомедия «Владимир». Д. Д. Благой считает пьесу художественным явлением не только украинской, но и русской литературы. Национально-исторический сюжет, «жгучая современность», умелое соединение серьёзного с комическим, что явилось новаторским по сравнению со старой структурой школьной драмы, определили, по мысли автора учебника, популярность пьесы[52].
В самом конце 1940-х и в 1950-е гг. идёт дальнейший процесс фундаментального накопления исторических, философских, культурных знаний по Петровской эпохе, в связи с чем ни один из учёных, занимавшихся разработкой этих проблем, не может обойти такой колоритной фигуры эпохи, как Феофан Прокопович.
Вышли в свет работы по истории русского театра С. С. Данилова, В. Н. Всеволодского-Гернгросса, Б. Н. Асеева, в которых высоко оценивалась пьеса «Владимир», делались интересные частные наблюдения, но в связи с характером работ – театроведческих – исследователи не могли уделить пристального внимания трагедокомедии, поэтому «Владимир» не получил в этих трудах всестороннего анализа[53].
В томе «Очерков по истории СССР», посвящённом эпохе Петра I, о литературе и театре переходного периода написал очерк А. В. Кокорев, выделив среди всех деятелей культуры первой трети XVIII в. Феофана Прокоповича и назвав его пьесу выдающейся для своего времени, прокладывающей «путь к подлинной национально-исторической тематике в русской драматургии»[54].
Начавшие вновь интенсивно выходить сборники «XVIII век» не баловали Феофана Прокоповича своим вниманием: его имя появлялось в обзорных статьях, указывалось на необходимость изучения творчества Феофана, были статьи об его ораторской прозе, стихах и т. д., но ни одной работы, посвящённой «Владимиру», не было.
В конце 1950-х г. выходит в свет трехтомная академическая «История русской литературы» (гл. ред. Д. Д. Благой). В первом томе П. Н. Берков в главе «На путях к новой русской литературе» пишет о том, что в публицистике Петровской эпохи отразилась борьба новых и старых идейных тенденций.
Особое внимание исследователя привлекли «многочисленные насыщенные публицистическими элементами проповеди Феофана Прокоповича»[55]. П. Н. Берков упоминает прозаические произведения Феофана – «Слово похвальное в день рождения великого князя Петра Петровича», «Похвальное слово о флоте российском», «Слово о власти и чести царской», а также трактаты «Духовный регламент» и «Правда воли монаршей». «Все речи и публицистические произведения Феофана Прокоповича, – подчёркивает П. Н. Берков, – проникнуты гордостью за успехи русской культуры, русской государственности»[56].
Трагедокомедию «Владимир» П. Н. Берков связывает с новой русской литературой, которая заложила основы классицизма в идейных представлениях, в выборе тем, зарождении литературных жанров, исканиях в области языка. Учёный указывает, что литература этого периода «представляет интерес и сама по себе – как отражение важного в определённом отношении переломного момента в истории русской культуры»[57].
В 1950-е гг. всё более пристально изучается Феофан Прокопович за рубежом[58]: появляются статьи И. Тетцнера, Э. Винтера, Ф. Вентури и др. Наибольший интерес представляет статья немецкого слависта И. Тетцнера «Феофан Прокопович и русское раннее Просвещение» (1958). Важная для уяснения теоретико-эстетических взглядов Феофана, она почти не касается его «Владимира». Литературные, общественно-политические, философские взгляды Феофана учёный связывает с развитием Просвещения на Западе и в России. И. Тетцнер прослеживает становление личности молодого монаха в киевский период его жизни и творчества, отмечая, что уже там произошла «закладка» мировоззрения будущего сподвижника и идеолога Петра I[59].
И. Тетцнер подмечает важное обстоятельство смены духовного климата в Петровскую эпоху: принявший перемены дышал воздухом реформ Петра, становился его сподвижником, не принявший – погибал не только внутренне, духовно, но и физически. Учёный приводит примеры: Дмитрий Ростовский и Стефан Яворский. «Как хорошо вошёл Прокопович в мир Петра, – считает И. Тетцнер, – можно видеть из сравнения его киевских проповедей с проповедями петербургского времени» (с. 354). Темы о загробной жизни («помни о смерти!»), изображение вечного благоденствия и, наоборот, ада, бесконечность мук в загробном мире – всё это отступает в проповедях петербургского периода на второй план. А на первый выступают заботы о земном, сиюминутном, обязанности монарха и его подданных, а польза народа становится доминантой многих слов и речей Феофана Прокоповича этого периода. «Петра же он славит как неутомимого работника он оправдывает даже воскресную работу» (с. 354). Особенной целенаправленностью в этом смысле отличаются, по мысли исследователя, петербургские проповеди, посвящённые смерти Петра. «В полном осознании начинающейся реакции Прокопович повторяет слово “будет” как некую клятву для дальнейшего существования петровских реформ и требует от преемников Петра завершения Петрова дела» (с. 355).
Проводя демаркационную линию в проповедях киевского и петербургского периодов, И. Тетцнер видит их различие в двух понятиях – знание и от ечество (с. 355).
И. Тетцнер, анализируя ораторскую прозу, доказывает, что, в отличие от киевского, в петербургский период Феофан в «словах» и «речах» более патриотичен. Исследователь высказывает достаточно спорное для сегодняшнего времени суждение о том, что «Прокопович, несмотря на всю просвещённость, остаётся верующим христианином, архиепископом с субъективными религиозными целевыми установками» (с. 359–360). На наш взгляд, И. Тетцнер делает поспешный вывод о том, что стремление Прокоповича подчинить Академию наук влиянию Святейшего Синода показывает ограниченность Прокоповича. Феофан, по мнению учёного, не смог вскрыть ход развития взаимоотношений Синода и Академии. В этом он ещё усматривает и достаточно большое влияние на Феофана киевского периода его деятельности и творчества.
Оба периода – киевский и петербургский – в творчестве Феофана Прокоповича объединяет любимая всеми просветителями антитеза «свет – тьма», а также понятия «разум», «рассуждение», «доказательство», «мышление», «ясность», «польза». Немецкий исследователь считает, что эти понятия в обоих периодах у Феофана идентичны (с. 363). На наш взгляд, это не так. При всей возможной близости трактовок этих понятий Прокоповичем (до его переезда в Петербург и после), они всё-таки и идеологически, и художественно несут разную нагрузку. А главное, не только в жизни Феофана Прокоповича, но и в жизни России в 1716–1717 гг. произошёл окончательный поворот от Московского государства к России, а затем к Российской империи.
Далее И. Тетцнер анализирует язык проповедей Феофана Прокоповича, пишет о постепенном переходе его от церковнославянского языка на «простой стиль» и делает это в основном с опорой на известных исследователей творчества Феофана Прокоповича – И. А. Чистовича, Д. М. Чижевского. Пожалуй, наиболее интересным в статье является разработка проблемы «творчество Феофана Прокоповича и барокко». Исследователь пишет: «Прокопович старается преодолеть стиль барокко, особенно аллегоризм стиля, который так характерен для барокко. Он использует аллегории, но они ни в коей мере не были основными образами, как у Стефана Яворского» (с. 365).
Однако, считает немецкий славист, Прокопович, проникшись с самого начала идеями Просвещения, характерными для петровских реформ, отошёл от мировоззрения киевского барокко; «Прокопович стал представителем первого поколения русского раннего Просвещения» (с. 366).
Для раннего русского Просвещения, по И. Тетцнеру, характерны отсутствие антифеодализма и критика христианства, что сближает его с немецким ранним Просвещением. Заканчивая статью, И. Тетцнер ещё раз подчёркивает согласованность, совпадение идей русского раннего Просвещения с петровскими реформами, их взаимообусловленность, их дидактизм; совпадение, по существу, взглядов на точные науки и технику, на веротерпимость, отсутствие антифеодализма и критики вероисповедания. Всё это стало государственной идеологией в Петровскую эпоху. Вместе с тем Прокопович, находившийся в центре раннего русского Просвещения, своим творчеством определил основные идеи эпохи.
Статья И. Тетцнера, на наш взгляд, вносит определённый вклад в дискуссию о происхождении и путях просветительских идей в славянских литературах.
Известный немецкий славист, академик Эдуард Винтер, на протяжении многих лет занимался исследованием истории и литературы Восточной Европы. Он выпустил 15 томов трудов «Материалы и исследования по истории восточной Европы», серия издавалась с 1958 по 1966 гг. Она приобрела большое международное научное значение.
По признанию самого Э. Винтера, «благодаря изданным нами работам, стал очевидным факт тесного культурного общения, существовавшего между Германией и Россией в XVIII столетии»[60].
Но наиболее фундаментальной его работой является монография «Раннее Просвещение» (1966)[61]. На чрезвычайно широком историко-литературном фоне исследователь рисует борьбу против конфессионализма в средней и восточной Европе и подробно анализирует немецко-славянские связи.
Большое внимание Э. Винтер уделяет в связи с этим деятельности Феофана Прокоповича во всех её аспектах: общественно-политической, культурной деятельности. Учёный считает Прокоповича противником схоластики, «вследствие этого, он занимал позитивную позицию в отношении просвещения и мог оказать Петру значительные услуги при утверждении раннего Просвещения» (с. 282).
Достаточно подробно Винтер излагает взаимоотношения Феофана Прокоповича с иерархами русской церкви, говорит о его деятельности по организации Святейшего Синода, особенно о просвещённом характере устава для него, о роли Феофана в становлении Академии наук России, о библиотеках вообще и, в частности, о знаменитой библиотеке Феофана Прокоповича (см. с. 299). Оценивая влияние Феофана Прокоповича на русскую литературу Петровской эпохи, Э. Винтер считает, что «Прокопович своей любовью к русской литературе оказывал стимулирующее воздействие на молодых сторонников Петра – Кантемира, Тредиаковского.
Особым аспектом в исследовании Э. Винтера является то обстоятельство, что Прокопович по национальности украинец. Несмотря на всё сопротивление обскурантов и схоластов, раннее Просвещение начало действовать на Украине уже в начале XVIII в. Подробно проанализировав раннюю деятельность Прокоповича-просветителя, Э. Винтер пришёл к выводу, что Россия и Украина были тесно связаны со всей Европой и «составляли в истории раннего Просвещения единое целое» (с. 350). Среди активных деятелей раннего Просвещения в центральной и восточной Европе Э. Винтер называет архиепископа русской православной церкви Прокоповича (с. 353).
Большим стимулом для изучения творчества Феофана Прокоповича послужило появление издания «Сочинений» Феофана Прокоповича под редакцией И. П. Ерёмина, где были помещены одиннадцать наиболее известных ораторских произведений Прокоповича, «Владимир», 24 стихотворения и «Поэтика». Издание снабжено блестящим предисловием и примечаниями И. П. Ерёмина[62]. Выход в свет столь авторитетного издания определил повышение интереса к жизни и творчеству Феофана и у нас, и за рубежом. К ораторской прозе Феофана Прокоповича стали прибегать как к источнику для характеристики его философских, исторических, экономических, эстетических взглядов[63]. В учебнике О. В. Орлова и В. И. Фёдорова дана краткая характеристика проповедей Прокоповича с опорой на «Слово о заключении мира со Швецией» и «Слово о власти и чести царской»[64].
Этапом в изучении «слов» и «речей» Феофана явилась статья Н. Д. Кочетковой «Ораторская проза Феофана Прокоповича и пути формирования литературы классицизма» (1974)[65]. Исследовательница определила проблематику и тематику ораторского наследия Феофана, обозначила два периода его ораторского творчества: киевский и петербургский, охарактеризовала более десятка «слов» и «речей» оратора. Н. Д. Кочетков анализирует ораторскую прозу Феофана Прокоповича в широком историко-литературном контексте: Стефан Яворский, Гавриил Бужинский и другие ораторы Петровской эпохи сопоставляются с Феофаном-оратором. Принципиально важно, что исследовательница определила влияние его «слов» и «речей» на творчество М. В. Ломоносова и А. П. Сумарокова. «Живое слово Феофана, проникнутое мирскими заботами и интересами, нашло сочувственный отклик не только у его современников и ближайших продолжателей, но и у русских писателей второй половины XVIII века»[66]. Н. Д. Кочеткова отметила, что влияние жанра было плодотворным, а вся «ораторская проза Феофана Прокоповича представляла собой богатый и ценный источник для писателей русского классицизма, обращавшихся к самым разным жанрам, на протяжении нескольких десятилетий она оставалась живым явлением и участвовала в литературной борьбе последующих поколений»[67].
Украинские исследователи М. Д. Рогович, В. М. Ничик, Д. П. Кирик, И. В. Иваньо подготовили к изданию трёхтомник трудов Феофана Прокоповича в переводе на украинский язык[68], сопроводив его весьма обстоятельным предисловием. Особенно важным явилось внесённое ими уточнение философских и эстетических взглядов Феофана Прокоповича.
В 1979 г. в серии «Русская старопечатная литература (XVI – первая четверть XVIII в.)» вышел том «Панегирическая литература петровского времени», подготовленный В. П. Гребенюком. Здесь помещены шесть «слов» Феофана Прокоповича, дан обстоятельный обзор произведений первой четверти XVIII в. с панегирическим содержанием. Открывается издание весьма содержательной статьёй В. П. Гребенюка «Панегирические произведения первой четверти XVIII в. и их связь с петровскими преобразованиями», в которой исследователь называет Феофана Прокоповича не только идеологом Петра, пропагандирующим его идеи и начинания, но и «проповедником нового типа»[69]. Учёный на примере «Панегирикоса, или Слова похвального о преславной над войсками свейскими победе» представляет образец жанра панегирического произведения, его проблематику, поэтику, отмечает характерную для Феофана-художника черту – взаимодействие разных жанров, созданных на одну тему, в данном случае – «Панегирикоса» и эпической поэмы «Епиникион». В. П. Гребенюк пишет об их влиянии на дальнейшую судьбу жанров, особенно по линии панегирической литературы: «Своим похвальным словом, одобренным Петром, Прокопович дал пример использования панегирических образов в литературе и искусстве»[70].
В 1914 г. была защищена магистерская диссертация Алексея Тихомирова «Феофан Прокопович как церковный и политический деятель», отзыв на которую дал В. О. Ключевский.
Таким образом, русское дореволюционное литературоведение сделало достаточно много для освоения творческого наследия Феофана Прокоповича. Были обнаружены списки трагедокомедии и опубликован Н. С. Тихонравовым текст пьесы с разночтениями; созданы обобщающие труды о жизни и творчестве Феофана (И. А. Чистович, П. О. Морозов); сделан обстоятельный анализ непосредственно самой пьесы (Н. С. Тихонравов); уделено внимание, и порой пристальное, «Владимиру» в работах по ранней русской драматургии и театру (П. О. Морозов, Н. И. Петров и др.). Однако методологическая ограниченность старой филологической науки определила ряд серьёзных недостатков в работах по творчеству Прокоповича: анализ проводился без учёта исторического процесса и общественных отношений конца XVII – начала XVIII вв. Вопрос о месте Феофана в историко-литературном процессе как художника, поэта и публициста и особенно драматурга по-настоящему не был поставлен. Анализ трагедокомедии и ораторской прозы вёлся без учёта всей совокупности философских, общественных и идейно-художественных взглядов автора. Проблем поэтики касались лишь некоторые исследователи, например, Н. С. Тихонравов.
В 1920-е гг. к трагедокомедии Феофана Прокоповича «Владимир» обратились Я. Гординский и А. Белецкий.
В монографии Я. Гординского достаточно много интересных наблюдений частного плана. Так, исследователь обратил внимание на жанр трагедокомедии. Прокопович-драматург, считает исследователь, пошёл «за новейшими струями в светской драматургии. И примером ему была не столько классическая римская комедия, сколько ново-латинская драма XVI в.»[42]. Однако идейный анализ пьесы ведётся с националистических позиций: решительно отрицается очевидная идейная направленность трагедокомедии – защита петровских реформ и параллель Владимир I – Петр I; тенденциозно трактуется пролог и хор-монолог апостола Андрея. Я. Гординский утверждает, что пьеса посвящена не Петру I, а целиком прославлению Мазепы[43]. Западно-украинский исследователь игнорирует работы многочисленных русских учёных, сделавших в изучении как раз этих сторон пьесы весьма много.
С совершенно иных идейных позиций дана краткая, но яркая и интересная характеристика «Владимира» А. Белецким в книге «Старинный театр в России». «Борьба христианства с язычеством в легендарной Руси времён князя Владимира – это борьба новых идей со старыми, с застоем и невежеством; язычество – это синоним последнего, им только оно и держится»[44], – делает убедительный вывод учёный. Пьеса Феофана Прокоповича, считает А. Белецкий, носит общероссийский характер по своему идейному пафосу и направленности. Недостатком работы следует признать то, что «Владимир» генетически связывается лишь с польским театром; крайне мало внимания уделено поэтике; система образов почти не рассмотрена.
В 1930-е гг. ни одной книги или статьи, посвящённых Феофану Прокоповичу и его пьесе, не появилось. В третьем издании «Истории русского театра XVII – XIX веков» В. Варнеке была повторена лаконичная характеристика «Владимира», не добавлявшая ничего нового для понимания пьесы[45].
В 1920—1930-е гг. никто не занимался сколько-нибудь серьёзно изучением и ораторской прозы Феофана Прокоповича. Событием стало появление в 1939 г. первого учебника по русской литературе XVIII в., написанного Г. А. Гуковским. В этом пособии, не потерявшем своей ценности до сих пор (учебник переиздан в 1999 г.), несколько страниц, посвящённых творчеству Феофана Прокоповича, стали отправным моментом в дальнейшем изучении художника. Дав в небольшом введении характеристику общественно-политических взглядов Феофана, Г. А. Гуковский совершенно справедливо уделил наибольшее внимание трагедо-комедии «Владимир». Он впервые указал на принципиальную важность сатиры в пьесе, определил идейный конфликт произведения, сказал о незаурядности «Владимира» как художественного явления. Новаторство пьесы, по сравнению с традиционными школьными драмами, учёный увидел в попытке драматурга «изобразить душевный, психологический конфликт в сознании Владимира», в «бытовых сатирических мотивах иронических и забавных чёрточках, придающих “трагедокомедии” подлинную живость»[46]. Развёрнутой характеристики «Владимира» на фоне театра эпохи, в связях с западным театром Г. А. Гуковский не дал. Видимо, это и не входило в задачу автора вузовского пособия. Ораторской прозе посвящено несколько страниц с краткой характеристикой Феофана-оратора и с упоминанием четырёх его проповедей[47].
Статья Н. К. Гудзия[48] – этапное исследование для постижения Феофана – драматурга и оратора. Н. К. Гудзий назвал Феофана выразителем идей Ренессанса и реформации. Принципиально то обстоятельство, что творчество Прокоповича прослежено в эволюции, в связи с литературной эпохой.
Д. Д. Благой в известном учебнике «История русской литературы XVIII века» (1-е изд. 1945 г.) называет Феофана Прокоповича «одним из самых выдающихся государственных и культурных деятелей данной эпохи»[49]. Характеризуя его литературную деятельность, Д. Д. Благой пишет, что «его основными литературными жанрами являются жанры богословского трактата, церковной проповеди, законодательных постановлений»[50]. Учёный отмечает несомненное влияние публицистики Феофана на сатиры Кантемира, басни Сумарокова; подчёркивает стремление Феофана «говорить и писать как можно обыкновеннее и проще»[51].
В отдельном параграфе анализируется трагедокомедия «Владимир». Д. Д. Благой считает пьесу художественным явлением не только украинской, но и русской литературы. Национально-исторический сюжет, «жгучая современность», умелое соединение серьёзного с комическим, что явилось новаторским по сравнению со старой структурой школьной драмы, определили, по мысли автора учебника, популярность пьесы[52].
В самом конце 1940-х и в 1950-е гг. идёт дальнейший процесс фундаментального накопления исторических, философских, культурных знаний по Петровской эпохе, в связи с чем ни один из учёных, занимавшихся разработкой этих проблем, не может обойти такой колоритной фигуры эпохи, как Феофан Прокопович.
Вышли в свет работы по истории русского театра С. С. Данилова, В. Н. Всеволодского-Гернгросса, Б. Н. Асеева, в которых высоко оценивалась пьеса «Владимир», делались интересные частные наблюдения, но в связи с характером работ – театроведческих – исследователи не могли уделить пристального внимания трагедокомедии, поэтому «Владимир» не получил в этих трудах всестороннего анализа[53].
В томе «Очерков по истории СССР», посвящённом эпохе Петра I, о литературе и театре переходного периода написал очерк А. В. Кокорев, выделив среди всех деятелей культуры первой трети XVIII в. Феофана Прокоповича и назвав его пьесу выдающейся для своего времени, прокладывающей «путь к подлинной национально-исторической тематике в русской драматургии»[54].
Начавшие вновь интенсивно выходить сборники «XVIII век» не баловали Феофана Прокоповича своим вниманием: его имя появлялось в обзорных статьях, указывалось на необходимость изучения творчества Феофана, были статьи об его ораторской прозе, стихах и т. д., но ни одной работы, посвящённой «Владимиру», не было.
В конце 1950-х г. выходит в свет трехтомная академическая «История русской литературы» (гл. ред. Д. Д. Благой). В первом томе П. Н. Берков в главе «На путях к новой русской литературе» пишет о том, что в публицистике Петровской эпохи отразилась борьба новых и старых идейных тенденций.
Особое внимание исследователя привлекли «многочисленные насыщенные публицистическими элементами проповеди Феофана Прокоповича»[55]. П. Н. Берков упоминает прозаические произведения Феофана – «Слово похвальное в день рождения великого князя Петра Петровича», «Похвальное слово о флоте российском», «Слово о власти и чести царской», а также трактаты «Духовный регламент» и «Правда воли монаршей». «Все речи и публицистические произведения Феофана Прокоповича, – подчёркивает П. Н. Берков, – проникнуты гордостью за успехи русской культуры, русской государственности»[56].
Трагедокомедию «Владимир» П. Н. Берков связывает с новой русской литературой, которая заложила основы классицизма в идейных представлениях, в выборе тем, зарождении литературных жанров, исканиях в области языка. Учёный указывает, что литература этого периода «представляет интерес и сама по себе – как отражение важного в определённом отношении переломного момента в истории русской культуры»[57].
В 1950-е гг. всё более пристально изучается Феофан Прокопович за рубежом[58]: появляются статьи И. Тетцнера, Э. Винтера, Ф. Вентури и др. Наибольший интерес представляет статья немецкого слависта И. Тетцнера «Феофан Прокопович и русское раннее Просвещение» (1958). Важная для уяснения теоретико-эстетических взглядов Феофана, она почти не касается его «Владимира». Литературные, общественно-политические, философские взгляды Феофана учёный связывает с развитием Просвещения на Западе и в России. И. Тетцнер прослеживает становление личности молодого монаха в киевский период его жизни и творчества, отмечая, что уже там произошла «закладка» мировоззрения будущего сподвижника и идеолога Петра I[59].
И. Тетцнер подмечает важное обстоятельство смены духовного климата в Петровскую эпоху: принявший перемены дышал воздухом реформ Петра, становился его сподвижником, не принявший – погибал не только внутренне, духовно, но и физически. Учёный приводит примеры: Дмитрий Ростовский и Стефан Яворский. «Как хорошо вошёл Прокопович в мир Петра, – считает И. Тетцнер, – можно видеть из сравнения его киевских проповедей с проповедями петербургского времени» (с. 354). Темы о загробной жизни («помни о смерти!»), изображение вечного благоденствия и, наоборот, ада, бесконечность мук в загробном мире – всё это отступает в проповедях петербургского периода на второй план. А на первый выступают заботы о земном, сиюминутном, обязанности монарха и его подданных, а польза народа становится доминантой многих слов и речей Феофана Прокоповича этого периода. «Петра же он славит как неутомимого работника он оправдывает даже воскресную работу» (с. 354). Особенной целенаправленностью в этом смысле отличаются, по мысли исследователя, петербургские проповеди, посвящённые смерти Петра. «В полном осознании начинающейся реакции Прокопович повторяет слово “будет” как некую клятву для дальнейшего существования петровских реформ и требует от преемников Петра завершения Петрова дела» (с. 355).
Проводя демаркационную линию в проповедях киевского и петербургского периодов, И. Тетцнер видит их различие в двух понятиях – знание и от ечество (с. 355).
И. Тетцнер, анализируя ораторскую прозу, доказывает, что, в отличие от киевского, в петербургский период Феофан в «словах» и «речах» более патриотичен. Исследователь высказывает достаточно спорное для сегодняшнего времени суждение о том, что «Прокопович, несмотря на всю просвещённость, остаётся верующим христианином, архиепископом с субъективными религиозными целевыми установками» (с. 359–360). На наш взгляд, И. Тетцнер делает поспешный вывод о том, что стремление Прокоповича подчинить Академию наук влиянию Святейшего Синода показывает ограниченность Прокоповича. Феофан, по мнению учёного, не смог вскрыть ход развития взаимоотношений Синода и Академии. В этом он ещё усматривает и достаточно большое влияние на Феофана киевского периода его деятельности и творчества.
Оба периода – киевский и петербургский – в творчестве Феофана Прокоповича объединяет любимая всеми просветителями антитеза «свет – тьма», а также понятия «разум», «рассуждение», «доказательство», «мышление», «ясность», «польза». Немецкий исследователь считает, что эти понятия в обоих периодах у Феофана идентичны (с. 363). На наш взгляд, это не так. При всей возможной близости трактовок этих понятий Прокоповичем (до его переезда в Петербург и после), они всё-таки и идеологически, и художественно несут разную нагрузку. А главное, не только в жизни Феофана Прокоповича, но и в жизни России в 1716–1717 гг. произошёл окончательный поворот от Московского государства к России, а затем к Российской империи.
Далее И. Тетцнер анализирует язык проповедей Феофана Прокоповича, пишет о постепенном переходе его от церковнославянского языка на «простой стиль» и делает это в основном с опорой на известных исследователей творчества Феофана Прокоповича – И. А. Чистовича, Д. М. Чижевского. Пожалуй, наиболее интересным в статье является разработка проблемы «творчество Феофана Прокоповича и барокко». Исследователь пишет: «Прокопович старается преодолеть стиль барокко, особенно аллегоризм стиля, который так характерен для барокко. Он использует аллегории, но они ни в коей мере не были основными образами, как у Стефана Яворского» (с. 365).
Однако, считает немецкий славист, Прокопович, проникшись с самого начала идеями Просвещения, характерными для петровских реформ, отошёл от мировоззрения киевского барокко; «Прокопович стал представителем первого поколения русского раннего Просвещения» (с. 366).
Для раннего русского Просвещения, по И. Тетцнеру, характерны отсутствие антифеодализма и критика христианства, что сближает его с немецким ранним Просвещением. Заканчивая статью, И. Тетцнер ещё раз подчёркивает согласованность, совпадение идей русского раннего Просвещения с петровскими реформами, их взаимообусловленность, их дидактизм; совпадение, по существу, взглядов на точные науки и технику, на веротерпимость, отсутствие антифеодализма и критики вероисповедания. Всё это стало государственной идеологией в Петровскую эпоху. Вместе с тем Прокопович, находившийся в центре раннего русского Просвещения, своим творчеством определил основные идеи эпохи.
Статья И. Тетцнера, на наш взгляд, вносит определённый вклад в дискуссию о происхождении и путях просветительских идей в славянских литературах.
Известный немецкий славист, академик Эдуард Винтер, на протяжении многих лет занимался исследованием истории и литературы Восточной Европы. Он выпустил 15 томов трудов «Материалы и исследования по истории восточной Европы», серия издавалась с 1958 по 1966 гг. Она приобрела большое международное научное значение.
По признанию самого Э. Винтера, «благодаря изданным нами работам, стал очевидным факт тесного культурного общения, существовавшего между Германией и Россией в XVIII столетии»[60].
Но наиболее фундаментальной его работой является монография «Раннее Просвещение» (1966)[61]. На чрезвычайно широком историко-литературном фоне исследователь рисует борьбу против конфессионализма в средней и восточной Европе и подробно анализирует немецко-славянские связи.
Большое внимание Э. Винтер уделяет в связи с этим деятельности Феофана Прокоповича во всех её аспектах: общественно-политической, культурной деятельности. Учёный считает Прокоповича противником схоластики, «вследствие этого, он занимал позитивную позицию в отношении просвещения и мог оказать Петру значительные услуги при утверждении раннего Просвещения» (с. 282).
Достаточно подробно Винтер излагает взаимоотношения Феофана Прокоповича с иерархами русской церкви, говорит о его деятельности по организации Святейшего Синода, особенно о просвещённом характере устава для него, о роли Феофана в становлении Академии наук России, о библиотеках вообще и, в частности, о знаменитой библиотеке Феофана Прокоповича (см. с. 299). Оценивая влияние Феофана Прокоповича на русскую литературу Петровской эпохи, Э. Винтер считает, что «Прокопович своей любовью к русской литературе оказывал стимулирующее воздействие на молодых сторонников Петра – Кантемира, Тредиаковского.
Особым аспектом в исследовании Э. Винтера является то обстоятельство, что Прокопович по национальности украинец. Несмотря на всё сопротивление обскурантов и схоластов, раннее Просвещение начало действовать на Украине уже в начале XVIII в. Подробно проанализировав раннюю деятельность Прокоповича-просветителя, Э. Винтер пришёл к выводу, что Россия и Украина были тесно связаны со всей Европой и «составляли в истории раннего Просвещения единое целое» (с. 350). Среди активных деятелей раннего Просвещения в центральной и восточной Европе Э. Винтер называет архиепископа русской православной церкви Прокоповича (с. 353).
Большим стимулом для изучения творчества Феофана Прокоповича послужило появление издания «Сочинений» Феофана Прокоповича под редакцией И. П. Ерёмина, где были помещены одиннадцать наиболее известных ораторских произведений Прокоповича, «Владимир», 24 стихотворения и «Поэтика». Издание снабжено блестящим предисловием и примечаниями И. П. Ерёмина[62]. Выход в свет столь авторитетного издания определил повышение интереса к жизни и творчеству Феофана и у нас, и за рубежом. К ораторской прозе Феофана Прокоповича стали прибегать как к источнику для характеристики его философских, исторических, экономических, эстетических взглядов[63]. В учебнике О. В. Орлова и В. И. Фёдорова дана краткая характеристика проповедей Прокоповича с опорой на «Слово о заключении мира со Швецией» и «Слово о власти и чести царской»[64].
Этапом в изучении «слов» и «речей» Феофана явилась статья Н. Д. Кочетковой «Ораторская проза Феофана Прокоповича и пути формирования литературы классицизма» (1974)[65]. Исследовательница определила проблематику и тематику ораторского наследия Феофана, обозначила два периода его ораторского творчества: киевский и петербургский, охарактеризовала более десятка «слов» и «речей» оратора. Н. Д. Кочетков анализирует ораторскую прозу Феофана Прокоповича в широком историко-литературном контексте: Стефан Яворский, Гавриил Бужинский и другие ораторы Петровской эпохи сопоставляются с Феофаном-оратором. Принципиально важно, что исследовательница определила влияние его «слов» и «речей» на творчество М. В. Ломоносова и А. П. Сумарокова. «Живое слово Феофана, проникнутое мирскими заботами и интересами, нашло сочувственный отклик не только у его современников и ближайших продолжателей, но и у русских писателей второй половины XVIII века»[66]. Н. Д. Кочеткова отметила, что влияние жанра было плодотворным, а вся «ораторская проза Феофана Прокоповича представляла собой богатый и ценный источник для писателей русского классицизма, обращавшихся к самым разным жанрам, на протяжении нескольких десятилетий она оставалась живым явлением и участвовала в литературной борьбе последующих поколений»[67].
Украинские исследователи М. Д. Рогович, В. М. Ничик, Д. П. Кирик, И. В. Иваньо подготовили к изданию трёхтомник трудов Феофана Прокоповича в переводе на украинский язык[68], сопроводив его весьма обстоятельным предисловием. Особенно важным явилось внесённое ими уточнение философских и эстетических взглядов Феофана Прокоповича.
В 1979 г. в серии «Русская старопечатная литература (XVI – первая четверть XVIII в.)» вышел том «Панегирическая литература петровского времени», подготовленный В. П. Гребенюком. Здесь помещены шесть «слов» Феофана Прокоповича, дан обстоятельный обзор произведений первой четверти XVIII в. с панегирическим содержанием. Открывается издание весьма содержательной статьёй В. П. Гребенюка «Панегирические произведения первой четверти XVIII в. и их связь с петровскими преобразованиями», в которой исследователь называет Феофана Прокоповича не только идеологом Петра, пропагандирующим его идеи и начинания, но и «проповедником нового типа»[69]. Учёный на примере «Панегирикоса, или Слова похвального о преславной над войсками свейскими победе» представляет образец жанра панегирического произведения, его проблематику, поэтику, отмечает характерную для Феофана-художника черту – взаимодействие разных жанров, созданных на одну тему, в данном случае – «Панегирикоса» и эпической поэмы «Епиникион». В. П. Гребенюк пишет об их влиянии на дальнейшую судьбу жанров, особенно по линии панегирической литературы: «Своим похвальным словом, одобренным Петром, Прокопович дал пример использования панегирических образов в литературе и искусстве»[70].