Страница:
Сегодня все более и более настойчиво заявляет о себе тринитарный подход, сущность которого заключается в том, что наступившая эпоха синтеза, как переход от полноты к целостности осуществляется «на основе наиболее общей характеристики бытия, каковой является троичность» (61, с. 5). Работа над созданием классификатора информационных систем обнаружила множество триадических структур. В конце XX в. тринитарную идею разными путями органически восприняли и осваивали А.Н. Алексеев, М.А. Басин, Г.Н. Бичёв, В.А. Богданов, Ю.С.Владимиров, А.В. Волошинов, Т.П. Григорьева, В.В. Иванов, Л.И. Корочкин, В.В. Налимов, Г.С. Померанц, Б.В. Раушенбах, К.А. Свасьян, В.Ю. Татур и др.
Активным проводником данного подхода в отечественное научное знание является Р.Г. Баранцев. Он пишет: «Мое внимание к триадическим структурам проявилось в 60-е годы, когда я познакомился с Александром Александровичем Любищевым. Поняв самоценность методологии, я обнаружил, что в пространстве методов пестрый спектр моих задач отлично укладывается в три четко различимые группы: точные, асимптотические и эвристические» и далее: «Более серьезно относиться к триадическим структурам заставила семантическая формула «рацио-эмоцио-интуицио», узнанная сначала на доступном материале из математики и физики» (61, с. 4–5).
Тринитарный подход обусловлен возникновением и признанием синергетики как науки, направленной на изучение сложных самоорганизующих систем, одним из принципов которой является принцип дополнительности в несколько иной интерпретации. В нашем исследовании он является основополагающим. Как указывает Р.Г. Баранцев современное стремление к синтезу, к новой целостности, существенно связано с идеей тринитарности, корни которой уходят далеко вглубь тысячелетий. Архетип триединства, проявляясь в разных формах, становится объединяющим ядром новой парадигмы (61).
Данный подход позволяет взглянуть на целостность научно-педагогического знания и целостность компонентов образовательного процесса с позиций тринитарности и триадических структур, построение которых базируется на исследуемом феномене дополнительности.
Подводя итог первому параграфу отметим, что исследуемая нами проблема изучения и теоретико-методологического обоснования педагогической сущности, типологии и вытекающих из них структур дополнительности, рассматривается как сложная комплексная проблема, предполагающая взаимодействие целого ряда подходов и принципов естественнонаучных и социогуманитарных наук в процессе исследования, что позволяет рассматривать все наработанное научно-педагогическое знание и основные категории образовательного процесса с позиций полноты и целостности. Решение этих задач возможно только на основе единства гносеологического, синергетического и тринитарного подходов и соответствующих им принципов, к которым относятся принцип детерминизма, принцип соответствия, принцип дополнительности, принцип конвенциальности, принципы интеграции и междисциплинарности, а также принципы, отражающие структурно-системный и системно-целостный подходы. Большинство указанных выше принципов, возникших в рамках гносеологического подхода, нашли отражение и свое достойное продолжение в синергетической и тринитарной парадигмах.
1.2. Принцип дополнительности в современном научном знании
Активным проводником данного подхода в отечественное научное знание является Р.Г. Баранцев. Он пишет: «Мое внимание к триадическим структурам проявилось в 60-е годы, когда я познакомился с Александром Александровичем Любищевым. Поняв самоценность методологии, я обнаружил, что в пространстве методов пестрый спектр моих задач отлично укладывается в три четко различимые группы: точные, асимптотические и эвристические» и далее: «Более серьезно относиться к триадическим структурам заставила семантическая формула «рацио-эмоцио-интуицио», узнанная сначала на доступном материале из математики и физики» (61, с. 4–5).
Тринитарный подход обусловлен возникновением и признанием синергетики как науки, направленной на изучение сложных самоорганизующих систем, одним из принципов которой является принцип дополнительности в несколько иной интерпретации. В нашем исследовании он является основополагающим. Как указывает Р.Г. Баранцев современное стремление к синтезу, к новой целостности, существенно связано с идеей тринитарности, корни которой уходят далеко вглубь тысячелетий. Архетип триединства, проявляясь в разных формах, становится объединяющим ядром новой парадигмы (61).
Данный подход позволяет взглянуть на целостность научно-педагогического знания и целостность компонентов образовательного процесса с позиций тринитарности и триадических структур, построение которых базируется на исследуемом феномене дополнительности.
Подводя итог первому параграфу отметим, что исследуемая нами проблема изучения и теоретико-методологического обоснования педагогической сущности, типологии и вытекающих из них структур дополнительности, рассматривается как сложная комплексная проблема, предполагающая взаимодействие целого ряда подходов и принципов естественнонаучных и социогуманитарных наук в процессе исследования, что позволяет рассматривать все наработанное научно-педагогическое знание и основные категории образовательного процесса с позиций полноты и целостности. Решение этих задач возможно только на основе единства гносеологического, синергетического и тринитарного подходов и соответствующих им принципов, к которым относятся принцип детерминизма, принцип соответствия, принцип дополнительности, принцип конвенциальности, принципы интеграции и междисциплинарности, а также принципы, отражающие структурно-системный и системно-целостный подходы. Большинство указанных выше принципов, возникших в рамках гносеологического подхода, нашли отражение и свое достойное продолжение в синергетической и тринитарной парадигмах.
1.2. Принцип дополнительности в современном научном знании
Проблемой дополнительности, как показывает анализ, занимаются исследователи различных областей научных знаний. Обращение к дополнительности как объекту исследования, с одной стороны, и как общеметодологическому инструментарию – с другой, можно найти в философии, культуре, лингвистике, психологии и во многих других сферах научной и практической жизнедеятельности.
Основными идеями, на которых развивалась концепция дополнительности в философии, как показывает обращение к работам И.С. Алексеева. Н.Ф. Овчинникова, А.А. Печенкина, являлись идеи синтеза, соотношения, сравнения (17; 18). Анализируя сформулированный Н. Бором принцип дополнительности, с помощью которого он стремился разрешить один из «парадоксов» квантовой механики, авторы отмечают, что идею соответствия Н. Бор понимал как «некоторое основание для сравнения наших (квантовых) воззрений с обычными представлениями» (17, с. 158). Данная ситуация созвучна с ситуацией, обозначенной немецким физиком XX в. Вернером Гейзенбергом, состоящей в том, что невозможно равным образом точно описать два взаимозависимых объекта микромира, например, координату и импульс частицы. Это, в свою очередь, привело его к правилу (принципу) соотношения неопределенностей, которое гласит: если мы имеем точность в одном измерении, то она будет потеряна в другом. Философский аналог этого принципа был сформулирован Людвигом Витгенштейном в последнем трактате «О достоверности». Суть данного принципа состоит в том, что для того, чтобы сомневаться в чем бы то ни было, нечто должно оставаться несомненным (133). С помощью принципа соответствия теория приобретает более связное, стройное изложение и представление (Г. Крамерс, Х. Гольст). В свое время принцип соответствия был сформулирован как «эмпирическое правило», выражающее закономерную связь в форме предельного перехода между теорией атома, основанной на квантовых постулатах, и классической механикой (1913 г.) В современном толковании принцип соответствия гласит: «новая теория, приходя на смену старой, не…отрицает, а в определенной форме удерживает ее» (595, с. 438). Другими словами, теории, справедливость которых доказана ранее, с появлением новых, более общих теорий не устраняются как нечто ложное, но сохраняют свое значение для прежней области явлений как предельная форма и частный случай новых теорий. Принцип соответствия означает, в частности, преемственность научных теорий.
Сравнивая сущности принципа соотнесения и принципа неопределенности с принципом дополнительности, можно прийти к заключению, что принцип соответствия и принцип неопределенности являются не только истоками, но и составляющими принципа дополнительности. Действительно, в философском словаре принцип дополнительности трактуется как «методологический принцип», как «метод научного исследования», сущность которого состоит в том, что «для воспроизведения целостности явления на определенном, «промежуточном» этапе его познания необходимо применять взаимоисключающие и взаимоограничивающие друг друга «дополнительные» классы понятий, которые могут использоваться обособленно в зависимости от особых условий, но только взятые вместе исчерпывают всю поддающуюся определению и передаче информацию» (595, с. 133). В другом словаре: принцип дополнительности – общенаучный принцип дополнительности Н. Бора, согласно которому для любой теории, описывающей явления определенного типа, всегда найдется такое из этих явлений, которое не может быть изучено (адекватно смоделировано, описано) в рамках этой теории, и тогда для изучения названного явления должна быть упреждающе создана адекватная теория, дополняющая исходную теорию (585, с. 295).
Далее, принцип дополнительности в научном знании рассматривают чаще всего как инструмент научного исследования, способствующий дальнейшему его развитию. Между тем начинают появляться исследования, стремящиеся расширить понимание самого боровского принципа дополнительности. В частности, интерпретируя культурологическую значимость принципа дополнительности для XX в., В.В. Налимов указывает на то, что классическая логика оказывается недостаточной для описания внешнего мира. По Бору признается допустимым взаимоисключающие категории, каждая из которой базируется на обычной логике. Принцип дополнительности – это, собственно говоря, признание того, что четко построенные логические системы действуют как метафоры: они задают модели, которые ведут себя и как внешний мир, и не так (414). В. Руднев, анализируя работу Ю.М. Лотмана «Феномен культуры», указывает на расширенное понимание им принципа дополнительности, обращая внимание на высказывания Ю.М. Лотмана о том, что по мере роста знания незнание будет не уменьшаться, а возрастать, а деятельность, делаясь более эффективной, – не облегчаться, а затрудняться. В этих условиях недостаток информации компенсируется ее стереоскопичностью – возможностью получить совершенно иную проекцию той же реальности – перевод ее на совершенно другой язык. Польза партнера по коммуникации заключается в том, что он другой (358).
Анализ научного знания в контексте феномена дополнительности приводит к выводу о том, что принцип дополнительности весьма тесно связан с антиномиями и дуальностью. Елена Гохнадель, комментируя концепцию дополнительности И.С. Алексеева, рассматривает дополнительные понятия как дуальные понятия (дуальные функции, дуальные установки) в соционике – дуальные типы. Исходя из этого, она прямо указывает, что принцип дуализации можно употреблять как синоним принципа дополнительности (672). Под дуальностью автор понимает противоположные классы понятий, единство которых составляет целостность. В качестве примера автор рассматривает единство или дуализм экстраверсии и интроверсии. Идея антиномии или парадоксальности, как указывает А.А. Остапенко, исходит из понятий двух видов суждений «тривиальное» и «нетривиальное». «Тривиальные (т. е. обычные) суждения – это те суждения, для которых противоположные утверждения являются ложными. Нетривиальные – это суждения, для которых противоположные утверждения являются истинными. Это хорошо показано в теории относительности, в неклассической квантовой механике» (444, с. 90). Другими словами, именно нетривиальные суждения в квантовой механике стали источником общеметодологического принципа дополнительности Н. Бора.
В широкий философский обиход понятие «антиномия» ввел немецкий философ Иммануил Кант, хотя до него этот термин уже упоминали Р.Гоклен и Ш. Бонне. Наиболее широко антиномия как методологический принцип использовался большинством русских религиозных философов. Начало фундаментальных обсуждений антиномизма независимо от влияния западных мыслителей, уделявших внимание парадоксальности (С. Къеркегор, К. Барт, Р.Нибур и др.), начал священник Павел Флоренский (599). В частности, он писал: «Антиномия есть такое предложение, которое, будучи истинным, содержит в себе совместно тезис и антитезис, так что недоступно никакому возражению. Тезис и антитезис вместе образуют выражение истины» (там же, с. 147). Далее, развивая эту мысль, он писал: «единство во множестве называется идеей. Полюсы, являющие идею, будучи неразрывны, в то же время и взаимо-противоположны. Идея, единая в себе, является как сопряженность антиномически лежащих полюсов, – как антиномия. Целое – в явлении своем – есть противоречие «да» и «нет». И, напротив, наличность неразрывно связанных «да» и «нет» заставляет искать того единства, той идеи, которая в этой антиномии раскрывается. Антиномия – залог цельности, т. е. идеи, т. е. сверхчувствительности. Напротив простое единство свидетельствует о неполноте, эмпиричности и нецельности явления» (598, с. 462). Антиномия рассматривалась Е.Н. Трубецким, Н.А. Бердяевым, С.Н. Булгаковым, С.С. Глаголевым, современным исследователем С.С. Хоружим. Сложный принцип «антиномического монодуализма» обосновал С.Л. Франк. Мы согласны с А.А. Остапенко, что анализ содержания сути понятия «антиномии», представленный различными авторитетными мнениями, позволяет говорить о неразрывной связи данного принципа с принципом дополнительности Н. Бора в силу их сущностного единства, с той лишь разницей, что антиномия как методологический принцип рассматривался в большей степени в рамках религиозного философского знания, а принцип дополнительности в рамках естественнонаучного знания. Дальнейший анализ развития данных принципов показывает поиск путей единства или синтеза противоположных начал (полюсов), тезис – антитезис. Примечательны в этом контексте размышления Э.В. Ильенкова. Он пишет: «…друг против друга стоят две полярно противоположные по всем своим характеристикам сферы: тождество их (факт их согласия – истина) осуществляется как раз через переход, превращение одной в другую. Но переход, самый момент перехода иррационален и не может быть выражен через непротиворечивое понятие, ибо в этот-то момент как раз и совершается превращение А в не-А, их совпадение, тождество. Выразить его в понятии – значит разрушить форму понятия» (247, с. 107).
Итак, связь принципа дополнительности с дуальностью и антиномиями заключается в том, что принцип дополнительности собственно является не только логическим следствием антиномичности (тезис-антитезис), о единстве которых говорил еще Гегель, но и источником их дальнейшего развития, которое, в свою очередь, на основе этой связи может привести и уже приводит к трансформации и дальнейшему развитию самого принципа дополнительности (дуальности).
Говоря о принципе неопределенности, А.А. Пузырей подчеркивает, что «данный принцип касается влияния эффектов измерения, так сказать, на «траекторию» движения изучаемых объектов. И, конечно же, не касается самих законов их существования…. Что же касается принципа дополнительности, то…..идея Н. Бора о дополнительных описаниях фиксирует то обстоятельство, что мы в принципе не можем дать единого и единообразного описания, в терминах одного какого-то языка, как плана изучаемого объекта, в данном случае какого-то явления микромира, так и плана аппаратов и средств, с помощью которых мы ведем изучение объекта, и описание которых мы должны включить в описание объектов. «Дополнительность» собственно и состоит в том, что мы неизбежно должны использовать два принципиально различных, несопоставимых, несоизмеримых языка описания: один для изучаемых процессов в узком смысле, а другой – по существу для исследовательской деятельности. Если соотносить боровское решение с тем, что можно найти в истории психологии, то это этап соответствующий примерно гештальт-психологии, что, кстати, и хронологически близко эпохе создания квантовой механики. Гештальт-психологи это тоже прекрасно понимали». Роль психологии в контексте дополнительности, по мнению автора, заключается в том, что именно в психологии должны быть сделаны шаги в осознании того, что не только план аппаратов, приборов и средств, но весь полный состав научно-исследовательской деятельности, включая понимание, процедуры рассуждений и т. п. должны быть включены в описание ситуации исследования, или, если хотите, – в описание объекта изучения (500, с. 2). Другими словами, принцип дополнительности как инструмент исследования призван обеспечить единство всего многообразия исследовательских методов, средств, подходов и собственно персоналий. Особо значимым для нашего исследования является выход исследователя на основе принципа дополнительности не только на бинарные структуры, но и на возможность перехода к триадическим (триадным) структурам. Проводя аналогию и осуществляя перенос принципа дополнительности в психологическое знание, А.А. Пузырей критикует академическую психологию как ориентирующуюся на человека вообще, обращается к психологии гуманитарной, рассматривая ее как многочисленные индивидуальные практики духовной работы человека над собой (500, с. 2). Таким образом, автор указывает: 1. на множественность («различные типы» психологий (индивидуальная психология); 2. на не допустимость игнорирования академичности в науке; 3. на триадное единство индивидуальной, традиционной или академической и гуманитарной психологий.
Дальнейшее свое развитие принцип дополнительности получил при рассмотрении его в качестве Единого закона эволюции (М.И. Беляев). В рамках данной теории любое двойственное отношение, не удовлетворяющее принципам взаимодополнительности, является не жизненным; отношения взаимодополнительности порождают законы сохранения симметрии, которые формируют природные операционные механизмы эволюции любого двойственного отношения. В качестве Единого закона эволюции двойственного отношения выдвигаются законы взаимодополнительности (рычажные весы). В общем случае «рычажные весы» характеризуют равновестность двойственного отношения с учетом их плеч. Рассматривая взаимодополнительность в окружающем нас мире, автор приводит примеры взаимодополнительности (вещество-поле, частица-волна, структура-функция, частицы-кварки и т. д.) Далее в контексте дополнительности автор рассматривает часть и целое, дополнительность и меру, видение и ведение, мир и мера, событие и перемена. Рассматривая диалектику единства противоположностей, осмысляет диалектическое единство тождества и различия, симметрии и ассиметрии, объекта и субъекта и т. д. и обозначает выход к многомерному диалектическому мышлению, в основе которого лежит учение о четырех стихиях (огонь-воздух, вода-земля) и рычажные весы двойственного отношения (янь-инь). Рассматривая законы диалектической взаимодополняемости, автор опирается на диалектические законы отрицания, что выводит его на диалектическую спираль эволюции противоположностей. В своих работах М.И. Беляев обращает внимание на то, что идея «квантования», рассмотренная в физике (дефект массы, дефект движения), может быть распространена на множественные другие процессы (дефект капитала, дефект сознания). В частности, автор указывает, что даже такие категории, как сознание, тоже могут квантоваться и рассматривает в связи с этим над-сознание, бес-сознание, под-сознание (69, с. 1–15), что отражает идею триединства (триадности).
В контексте рассмотрения принципа дополнительности как Единого закона эволюции представляет интерес идея стимулирования антитез, доступно и наглядно представленная В.М. Жариновым при рассмотрении процесса развития философского знания (206). Основным механизмом развития философского знания, по мнению автора, является взаимодействие противоположных философских течений, результатом которого является возникновение новой теории. Развертывая историю развития философского знания, автор пишет, что развивающийся мир – предмет философии, поэтому развитию философского знания не может быть конца. Однако могут быть ограничения, связанные с параметрами сущности бытия. Так философия, как собственно наука и наука о науках, начинается с догадок о сущности своего объекта – природного мира, что позволяет говорить о том, что мир еще не охватывается сознанием целиком. Первоначально возник вопрос: из чего возникает все сущее (из воды? воздуха? огня? – древняя Греция). За вопросом о «материале», перед человечеством встает вопрос о механизме возникновения всего сущего (как?). Этот механизм однозначен и неизменен или он заключается во взаимодействии основных, противоположных сторон? Так возникает метафизика и диалектика. В узком смысле метафизика – понятие, означающее учение о статике бытия (в силу его однозначной сущности), а диалектика – учение о динамике бытия (взаимодействие противоположностей). Из истории философии известно, что первые тупики, как в той, так и в другой теории, заставляют исследовать возможности субъекта, выраженного в тезисе «познай самого себя», свой внутренний духовный мир. В результате чего опять возникают два противоположных философских направления, природно-материалистическое и духовные теории. Возникает вопрос об их примате. Соответственно формируются материализм (первично материальное) и идеализм (первично духовное). Попытка вслед за познанием природного и духовного мира познать природу Бога, привела к рождению религиозной философии (в условиях Древней Греции – неоплатонизм). Начавшаяся в XVII в. философия рационализма (Декарт), как противоположная богословию, с ведущей ролью разума в свое время вошла в противоречие с другой философией – эмпиризмом, с ведущей ролью чувственной сферы человека. Начался поиск доминирующей философии, который привел к «чистому онтологизму» (XVIII в.), а от него к «чистому гносеологизму». Это означало, что стал акцентироваться не объект познания, а способ его познания (не что познаю, а как познаю). Далее автор указывает на то, что «акцентировано выданный Кантом гносеологизм, в сочетании с ранее разработанным другими философами, онтологизмом помог его преемникам в немецкой философии создать воистину классические, развернутые системы идеализма, где через субъект и объект последовательно, по восходящей предстали его три главных (выделено нами. – О.Ж.) основания: воля – у Фихте, мышление – у Гегеля, дух – у Шеллинга» (206, с. 87).
Рассматривая далее историю развития философского знания, автор отмечает, что вслед за вновь осмысленным в полной мере идеализмом в прямой исторической преемственности в качестве философской антитезы заявил себя с аналогичной полнотой диалектический материализм Маркса-Энгельса. Далее идеализм через единство гносеологизма – онтологизма проявился в эмпириокритицизме, в основе которого лежат ощущения. Объективированный, космический волюнтаризм, диктующий волю человеку, выразился в пессимистической философии Шопенгауэра. Это вновь стимулировало антитезу: его ученик Ф. Ницше, напротив, воспел гимн абсолютной воле субъекта в учении о сверхчеловеке. Сухой логицизм к жизни как субстанции привел к появлению противоположного течения под названием «философия жизни» и близкого к нему интуитивизма, онтологическая версия которого выступила в космософии «жизненного прорыва» А. Бергсона. Интуитивизм в виде иррационализма излился в онтологии через «негативную религию» Э. Гартмана. Анализ «феноменов» реальных и виртуальных явлений на путях слияния объекта и субъекта породил феноменологию Э. Гуссерля. Объективизация личностного начала породила персонализм, как религиозный, так и безрелигиозный, на котором созрел экзистенциализм, сосредоточенный целиком на реальной личности, а также философию софийности (Владимир Соловьев), в которой реальный человек рассматривается как божественное начало. Взаимодействие чувственного и рационального было последовательно раскрыто только в диалектическом материализме (206).
Подводя итог выше изложенному, можно констатировать, что принцип дополнительности расширяет свое влияние и рассматривается как принцип, конкретизирующий «бесконечность процесса познания на пути от истины относительной к истине абсолютной»; как инструмент плюрализма идей…. полипарадигмальности…, как «способ гармонизации отношений» и «вероятностных смыслов..» (585, с. 295–296).
Весьма неординарный подход к рассмотрению феномена дополнительности мы находим в философии Ж. Деррида (183). В частности, А.А. Грицианов, анализируя одну из его работ, пишет, что «дополнительность – понятие и регулятивный принцип, введенные в дисциплинарный оборот современной философии Деррида («О грамматологии» – 1967 г.) и постулирующие идею одновременной возможности-невозможности начал (всегда производного и вторичного)… концепция дополнительности полагает конструирование начала (присутствия) как такового. Дополнительность есть «пространство повторения-замещения отсутствия». Разрывая и задерживая присутствие, подвергая его отсрочке и разделению, дополнительность, таким образом, выступает как операция различения (дифференциации), призванная в статусе «неразрешимости» раскрыть характер различия между началом и его «дополнением». По-видимому, замечает А.А. Грицианов, главную роль в данной схеме Деррида исполняет понятие «дополнение» (164, с. 1–2). Далее автор обращает внимание на то, что обязательной установкой философии Ж. Деррида выступает преодоление изначальной самонеполноты внешне самодостаточных терминов, понятий и явлений. Принцип дополнительности предполагает, таким образом, насущную необходимость осуществления самого-по-себе-дополняющего составного репертуара определенного различения, адресованного «самодостаточному» понятию «дополнение», восполняющему тем самым собственную неполноту. Являясь новаторской моделью парадигмальной эволюции философии Другого, концепция дополнительности сопряжена с идеями дифференциации и следа; в то же время – отличие от последних – дополнительность указывает не на необходимость отсылки к Другому, а на обязательность его дополнения…. Природа дополнения, по мысли Ж. Деррида, амбивалентна: оно «избыточно» постольку, поскольку компенсирует недостаток, изъян начала; оно при этом и само нуждается в определенном «возмещении». По логике Деррида дополнительность – есть «посредник». Поэтому бессмысленно рассуждать о некой тождественности начала и дополнения: данному началу требуется некоторое дополнение только в целях некоторого дополнения иного начала и т. д. Порождение ощущения «именно той вещи, чье появление она все время задерживает» (Деррида), и обусловлено бесконечной игрой беспредельной цепочки дополнений-замещений (там же).
Таким образом, по Ж.Деррида дополнительность – это:
1) понятие и регулятивный принцип, постулирующие одновременность возможности-невозможности начал, которые всегда производны и вторичны;
2) бинарность «за счет исключения третьего» (183, с. 22);
3) операция различения (дифференциация) в статусе «не разрешимости» начала и его дополнения;
Основными идеями, на которых развивалась концепция дополнительности в философии, как показывает обращение к работам И.С. Алексеева. Н.Ф. Овчинникова, А.А. Печенкина, являлись идеи синтеза, соотношения, сравнения (17; 18). Анализируя сформулированный Н. Бором принцип дополнительности, с помощью которого он стремился разрешить один из «парадоксов» квантовой механики, авторы отмечают, что идею соответствия Н. Бор понимал как «некоторое основание для сравнения наших (квантовых) воззрений с обычными представлениями» (17, с. 158). Данная ситуация созвучна с ситуацией, обозначенной немецким физиком XX в. Вернером Гейзенбергом, состоящей в том, что невозможно равным образом точно описать два взаимозависимых объекта микромира, например, координату и импульс частицы. Это, в свою очередь, привело его к правилу (принципу) соотношения неопределенностей, которое гласит: если мы имеем точность в одном измерении, то она будет потеряна в другом. Философский аналог этого принципа был сформулирован Людвигом Витгенштейном в последнем трактате «О достоверности». Суть данного принципа состоит в том, что для того, чтобы сомневаться в чем бы то ни было, нечто должно оставаться несомненным (133). С помощью принципа соответствия теория приобретает более связное, стройное изложение и представление (Г. Крамерс, Х. Гольст). В свое время принцип соответствия был сформулирован как «эмпирическое правило», выражающее закономерную связь в форме предельного перехода между теорией атома, основанной на квантовых постулатах, и классической механикой (1913 г.) В современном толковании принцип соответствия гласит: «новая теория, приходя на смену старой, не…отрицает, а в определенной форме удерживает ее» (595, с. 438). Другими словами, теории, справедливость которых доказана ранее, с появлением новых, более общих теорий не устраняются как нечто ложное, но сохраняют свое значение для прежней области явлений как предельная форма и частный случай новых теорий. Принцип соответствия означает, в частности, преемственность научных теорий.
Сравнивая сущности принципа соотнесения и принципа неопределенности с принципом дополнительности, можно прийти к заключению, что принцип соответствия и принцип неопределенности являются не только истоками, но и составляющими принципа дополнительности. Действительно, в философском словаре принцип дополнительности трактуется как «методологический принцип», как «метод научного исследования», сущность которого состоит в том, что «для воспроизведения целостности явления на определенном, «промежуточном» этапе его познания необходимо применять взаимоисключающие и взаимоограничивающие друг друга «дополнительные» классы понятий, которые могут использоваться обособленно в зависимости от особых условий, но только взятые вместе исчерпывают всю поддающуюся определению и передаче информацию» (595, с. 133). В другом словаре: принцип дополнительности – общенаучный принцип дополнительности Н. Бора, согласно которому для любой теории, описывающей явления определенного типа, всегда найдется такое из этих явлений, которое не может быть изучено (адекватно смоделировано, описано) в рамках этой теории, и тогда для изучения названного явления должна быть упреждающе создана адекватная теория, дополняющая исходную теорию (585, с. 295).
Далее, принцип дополнительности в научном знании рассматривают чаще всего как инструмент научного исследования, способствующий дальнейшему его развитию. Между тем начинают появляться исследования, стремящиеся расширить понимание самого боровского принципа дополнительности. В частности, интерпретируя культурологическую значимость принципа дополнительности для XX в., В.В. Налимов указывает на то, что классическая логика оказывается недостаточной для описания внешнего мира. По Бору признается допустимым взаимоисключающие категории, каждая из которой базируется на обычной логике. Принцип дополнительности – это, собственно говоря, признание того, что четко построенные логические системы действуют как метафоры: они задают модели, которые ведут себя и как внешний мир, и не так (414). В. Руднев, анализируя работу Ю.М. Лотмана «Феномен культуры», указывает на расширенное понимание им принципа дополнительности, обращая внимание на высказывания Ю.М. Лотмана о том, что по мере роста знания незнание будет не уменьшаться, а возрастать, а деятельность, делаясь более эффективной, – не облегчаться, а затрудняться. В этих условиях недостаток информации компенсируется ее стереоскопичностью – возможностью получить совершенно иную проекцию той же реальности – перевод ее на совершенно другой язык. Польза партнера по коммуникации заключается в том, что он другой (358).
Анализ научного знания в контексте феномена дополнительности приводит к выводу о том, что принцип дополнительности весьма тесно связан с антиномиями и дуальностью. Елена Гохнадель, комментируя концепцию дополнительности И.С. Алексеева, рассматривает дополнительные понятия как дуальные понятия (дуальные функции, дуальные установки) в соционике – дуальные типы. Исходя из этого, она прямо указывает, что принцип дуализации можно употреблять как синоним принципа дополнительности (672). Под дуальностью автор понимает противоположные классы понятий, единство которых составляет целостность. В качестве примера автор рассматривает единство или дуализм экстраверсии и интроверсии. Идея антиномии или парадоксальности, как указывает А.А. Остапенко, исходит из понятий двух видов суждений «тривиальное» и «нетривиальное». «Тривиальные (т. е. обычные) суждения – это те суждения, для которых противоположные утверждения являются ложными. Нетривиальные – это суждения, для которых противоположные утверждения являются истинными. Это хорошо показано в теории относительности, в неклассической квантовой механике» (444, с. 90). Другими словами, именно нетривиальные суждения в квантовой механике стали источником общеметодологического принципа дополнительности Н. Бора.
В широкий философский обиход понятие «антиномия» ввел немецкий философ Иммануил Кант, хотя до него этот термин уже упоминали Р.Гоклен и Ш. Бонне. Наиболее широко антиномия как методологический принцип использовался большинством русских религиозных философов. Начало фундаментальных обсуждений антиномизма независимо от влияния западных мыслителей, уделявших внимание парадоксальности (С. Къеркегор, К. Барт, Р.Нибур и др.), начал священник Павел Флоренский (599). В частности, он писал: «Антиномия есть такое предложение, которое, будучи истинным, содержит в себе совместно тезис и антитезис, так что недоступно никакому возражению. Тезис и антитезис вместе образуют выражение истины» (там же, с. 147). Далее, развивая эту мысль, он писал: «единство во множестве называется идеей. Полюсы, являющие идею, будучи неразрывны, в то же время и взаимо-противоположны. Идея, единая в себе, является как сопряженность антиномически лежащих полюсов, – как антиномия. Целое – в явлении своем – есть противоречие «да» и «нет». И, напротив, наличность неразрывно связанных «да» и «нет» заставляет искать того единства, той идеи, которая в этой антиномии раскрывается. Антиномия – залог цельности, т. е. идеи, т. е. сверхчувствительности. Напротив простое единство свидетельствует о неполноте, эмпиричности и нецельности явления» (598, с. 462). Антиномия рассматривалась Е.Н. Трубецким, Н.А. Бердяевым, С.Н. Булгаковым, С.С. Глаголевым, современным исследователем С.С. Хоружим. Сложный принцип «антиномического монодуализма» обосновал С.Л. Франк. Мы согласны с А.А. Остапенко, что анализ содержания сути понятия «антиномии», представленный различными авторитетными мнениями, позволяет говорить о неразрывной связи данного принципа с принципом дополнительности Н. Бора в силу их сущностного единства, с той лишь разницей, что антиномия как методологический принцип рассматривался в большей степени в рамках религиозного философского знания, а принцип дополнительности в рамках естественнонаучного знания. Дальнейший анализ развития данных принципов показывает поиск путей единства или синтеза противоположных начал (полюсов), тезис – антитезис. Примечательны в этом контексте размышления Э.В. Ильенкова. Он пишет: «…друг против друга стоят две полярно противоположные по всем своим характеристикам сферы: тождество их (факт их согласия – истина) осуществляется как раз через переход, превращение одной в другую. Но переход, самый момент перехода иррационален и не может быть выражен через непротиворечивое понятие, ибо в этот-то момент как раз и совершается превращение А в не-А, их совпадение, тождество. Выразить его в понятии – значит разрушить форму понятия» (247, с. 107).
Итак, связь принципа дополнительности с дуальностью и антиномиями заключается в том, что принцип дополнительности собственно является не только логическим следствием антиномичности (тезис-антитезис), о единстве которых говорил еще Гегель, но и источником их дальнейшего развития, которое, в свою очередь, на основе этой связи может привести и уже приводит к трансформации и дальнейшему развитию самого принципа дополнительности (дуальности).
Говоря о принципе неопределенности, А.А. Пузырей подчеркивает, что «данный принцип касается влияния эффектов измерения, так сказать, на «траекторию» движения изучаемых объектов. И, конечно же, не касается самих законов их существования…. Что же касается принципа дополнительности, то…..идея Н. Бора о дополнительных описаниях фиксирует то обстоятельство, что мы в принципе не можем дать единого и единообразного описания, в терминах одного какого-то языка, как плана изучаемого объекта, в данном случае какого-то явления микромира, так и плана аппаратов и средств, с помощью которых мы ведем изучение объекта, и описание которых мы должны включить в описание объектов. «Дополнительность» собственно и состоит в том, что мы неизбежно должны использовать два принципиально различных, несопоставимых, несоизмеримых языка описания: один для изучаемых процессов в узком смысле, а другой – по существу для исследовательской деятельности. Если соотносить боровское решение с тем, что можно найти в истории психологии, то это этап соответствующий примерно гештальт-психологии, что, кстати, и хронологически близко эпохе создания квантовой механики. Гештальт-психологи это тоже прекрасно понимали». Роль психологии в контексте дополнительности, по мнению автора, заключается в том, что именно в психологии должны быть сделаны шаги в осознании того, что не только план аппаратов, приборов и средств, но весь полный состав научно-исследовательской деятельности, включая понимание, процедуры рассуждений и т. п. должны быть включены в описание ситуации исследования, или, если хотите, – в описание объекта изучения (500, с. 2). Другими словами, принцип дополнительности как инструмент исследования призван обеспечить единство всего многообразия исследовательских методов, средств, подходов и собственно персоналий. Особо значимым для нашего исследования является выход исследователя на основе принципа дополнительности не только на бинарные структуры, но и на возможность перехода к триадическим (триадным) структурам. Проводя аналогию и осуществляя перенос принципа дополнительности в психологическое знание, А.А. Пузырей критикует академическую психологию как ориентирующуюся на человека вообще, обращается к психологии гуманитарной, рассматривая ее как многочисленные индивидуальные практики духовной работы человека над собой (500, с. 2). Таким образом, автор указывает: 1. на множественность («различные типы» психологий (индивидуальная психология); 2. на не допустимость игнорирования академичности в науке; 3. на триадное единство индивидуальной, традиционной или академической и гуманитарной психологий.
Дальнейшее свое развитие принцип дополнительности получил при рассмотрении его в качестве Единого закона эволюции (М.И. Беляев). В рамках данной теории любое двойственное отношение, не удовлетворяющее принципам взаимодополнительности, является не жизненным; отношения взаимодополнительности порождают законы сохранения симметрии, которые формируют природные операционные механизмы эволюции любого двойственного отношения. В качестве Единого закона эволюции двойственного отношения выдвигаются законы взаимодополнительности (рычажные весы). В общем случае «рычажные весы» характеризуют равновестность двойственного отношения с учетом их плеч. Рассматривая взаимодополнительность в окружающем нас мире, автор приводит примеры взаимодополнительности (вещество-поле, частица-волна, структура-функция, частицы-кварки и т. д.) Далее в контексте дополнительности автор рассматривает часть и целое, дополнительность и меру, видение и ведение, мир и мера, событие и перемена. Рассматривая диалектику единства противоположностей, осмысляет диалектическое единство тождества и различия, симметрии и ассиметрии, объекта и субъекта и т. д. и обозначает выход к многомерному диалектическому мышлению, в основе которого лежит учение о четырех стихиях (огонь-воздух, вода-земля) и рычажные весы двойственного отношения (янь-инь). Рассматривая законы диалектической взаимодополняемости, автор опирается на диалектические законы отрицания, что выводит его на диалектическую спираль эволюции противоположностей. В своих работах М.И. Беляев обращает внимание на то, что идея «квантования», рассмотренная в физике (дефект массы, дефект движения), может быть распространена на множественные другие процессы (дефект капитала, дефект сознания). В частности, автор указывает, что даже такие категории, как сознание, тоже могут квантоваться и рассматривает в связи с этим над-сознание, бес-сознание, под-сознание (69, с. 1–15), что отражает идею триединства (триадности).
В контексте рассмотрения принципа дополнительности как Единого закона эволюции представляет интерес идея стимулирования антитез, доступно и наглядно представленная В.М. Жариновым при рассмотрении процесса развития философского знания (206). Основным механизмом развития философского знания, по мнению автора, является взаимодействие противоположных философских течений, результатом которого является возникновение новой теории. Развертывая историю развития философского знания, автор пишет, что развивающийся мир – предмет философии, поэтому развитию философского знания не может быть конца. Однако могут быть ограничения, связанные с параметрами сущности бытия. Так философия, как собственно наука и наука о науках, начинается с догадок о сущности своего объекта – природного мира, что позволяет говорить о том, что мир еще не охватывается сознанием целиком. Первоначально возник вопрос: из чего возникает все сущее (из воды? воздуха? огня? – древняя Греция). За вопросом о «материале», перед человечеством встает вопрос о механизме возникновения всего сущего (как?). Этот механизм однозначен и неизменен или он заключается во взаимодействии основных, противоположных сторон? Так возникает метафизика и диалектика. В узком смысле метафизика – понятие, означающее учение о статике бытия (в силу его однозначной сущности), а диалектика – учение о динамике бытия (взаимодействие противоположностей). Из истории философии известно, что первые тупики, как в той, так и в другой теории, заставляют исследовать возможности субъекта, выраженного в тезисе «познай самого себя», свой внутренний духовный мир. В результате чего опять возникают два противоположных философских направления, природно-материалистическое и духовные теории. Возникает вопрос об их примате. Соответственно формируются материализм (первично материальное) и идеализм (первично духовное). Попытка вслед за познанием природного и духовного мира познать природу Бога, привела к рождению религиозной философии (в условиях Древней Греции – неоплатонизм). Начавшаяся в XVII в. философия рационализма (Декарт), как противоположная богословию, с ведущей ролью разума в свое время вошла в противоречие с другой философией – эмпиризмом, с ведущей ролью чувственной сферы человека. Начался поиск доминирующей философии, который привел к «чистому онтологизму» (XVIII в.), а от него к «чистому гносеологизму». Это означало, что стал акцентироваться не объект познания, а способ его познания (не что познаю, а как познаю). Далее автор указывает на то, что «акцентировано выданный Кантом гносеологизм, в сочетании с ранее разработанным другими философами, онтологизмом помог его преемникам в немецкой философии создать воистину классические, развернутые системы идеализма, где через субъект и объект последовательно, по восходящей предстали его три главных (выделено нами. – О.Ж.) основания: воля – у Фихте, мышление – у Гегеля, дух – у Шеллинга» (206, с. 87).
Рассматривая далее историю развития философского знания, автор отмечает, что вслед за вновь осмысленным в полной мере идеализмом в прямой исторической преемственности в качестве философской антитезы заявил себя с аналогичной полнотой диалектический материализм Маркса-Энгельса. Далее идеализм через единство гносеологизма – онтологизма проявился в эмпириокритицизме, в основе которого лежат ощущения. Объективированный, космический волюнтаризм, диктующий волю человеку, выразился в пессимистической философии Шопенгауэра. Это вновь стимулировало антитезу: его ученик Ф. Ницше, напротив, воспел гимн абсолютной воле субъекта в учении о сверхчеловеке. Сухой логицизм к жизни как субстанции привел к появлению противоположного течения под названием «философия жизни» и близкого к нему интуитивизма, онтологическая версия которого выступила в космософии «жизненного прорыва» А. Бергсона. Интуитивизм в виде иррационализма излился в онтологии через «негативную религию» Э. Гартмана. Анализ «феноменов» реальных и виртуальных явлений на путях слияния объекта и субъекта породил феноменологию Э. Гуссерля. Объективизация личностного начала породила персонализм, как религиозный, так и безрелигиозный, на котором созрел экзистенциализм, сосредоточенный целиком на реальной личности, а также философию софийности (Владимир Соловьев), в которой реальный человек рассматривается как божественное начало. Взаимодействие чувственного и рационального было последовательно раскрыто только в диалектическом материализме (206).
Подводя итог выше изложенному, можно констатировать, что принцип дополнительности расширяет свое влияние и рассматривается как принцип, конкретизирующий «бесконечность процесса познания на пути от истины относительной к истине абсолютной»; как инструмент плюрализма идей…. полипарадигмальности…, как «способ гармонизации отношений» и «вероятностных смыслов..» (585, с. 295–296).
Весьма неординарный подход к рассмотрению феномена дополнительности мы находим в философии Ж. Деррида (183). В частности, А.А. Грицианов, анализируя одну из его работ, пишет, что «дополнительность – понятие и регулятивный принцип, введенные в дисциплинарный оборот современной философии Деррида («О грамматологии» – 1967 г.) и постулирующие идею одновременной возможности-невозможности начал (всегда производного и вторичного)… концепция дополнительности полагает конструирование начала (присутствия) как такового. Дополнительность есть «пространство повторения-замещения отсутствия». Разрывая и задерживая присутствие, подвергая его отсрочке и разделению, дополнительность, таким образом, выступает как операция различения (дифференциации), призванная в статусе «неразрешимости» раскрыть характер различия между началом и его «дополнением». По-видимому, замечает А.А. Грицианов, главную роль в данной схеме Деррида исполняет понятие «дополнение» (164, с. 1–2). Далее автор обращает внимание на то, что обязательной установкой философии Ж. Деррида выступает преодоление изначальной самонеполноты внешне самодостаточных терминов, понятий и явлений. Принцип дополнительности предполагает, таким образом, насущную необходимость осуществления самого-по-себе-дополняющего составного репертуара определенного различения, адресованного «самодостаточному» понятию «дополнение», восполняющему тем самым собственную неполноту. Являясь новаторской моделью парадигмальной эволюции философии Другого, концепция дополнительности сопряжена с идеями дифференциации и следа; в то же время – отличие от последних – дополнительность указывает не на необходимость отсылки к Другому, а на обязательность его дополнения…. Природа дополнения, по мысли Ж. Деррида, амбивалентна: оно «избыточно» постольку, поскольку компенсирует недостаток, изъян начала; оно при этом и само нуждается в определенном «возмещении». По логике Деррида дополнительность – есть «посредник». Поэтому бессмысленно рассуждать о некой тождественности начала и дополнения: данному началу требуется некоторое дополнение только в целях некоторого дополнения иного начала и т. д. Порождение ощущения «именно той вещи, чье появление она все время задерживает» (Деррида), и обусловлено бесконечной игрой беспредельной цепочки дополнений-замещений (там же).
Таким образом, по Ж.Деррида дополнительность – это:
1) понятие и регулятивный принцип, постулирующие одновременность возможности-невозможности начал, которые всегда производны и вторичны;
2) бинарность «за счет исключения третьего» (183, с. 22);
3) операция различения (дифференциация) в статусе «не разрешимости» начала и его дополнения;