Страница:
Избежать его помог счастливый случай. Переводчик, бывший кинооператор, среди стопки пропагандистских материалов наткнулся на газету “Новое слово”, в которой была статья о Блюментале-Тамарине. “Ударов” воспользовался ситуацией и обратил ее в свою пользу.
Подозрения с него были сняты, фамилия дядюшки сыграла свою роль. Но поездка в Германию и встреча с ним разведчика, на которую так рассчитывали в Москве, не состоялись. “Ударова” вместе с другими перебежчиками и военнопленными отправили в смоленский лагерь. Казалось, что гитлеровцы о нем забыли, но в конце мая 1943 года на его имя поступило письмо от дяди.
Тот писал, что “рад благополучному уходу племянника из того ужасного строя”, советовал поступить на службу в РОА и обещал отозвать в Берлин для пропагандистской работы”. Воспользовавшись советом дядюшки, Миклашевский 15 июня 1943 года был зачислен в 437-й Восточный батальон, а в октябре он инициативно вышел на резидента разведотдела штаба Западного фронта с условной фразой: “Дорогая Лелечка, чувствую себя хорошо. Игорь”. Это сообщение руководству 4-го Управления означало: “легализовался хорошо, но подходов к Блюменталю-Тамарину не имею».
Первая встреча Игоря Миклашевского с дядей произошла в Кенигсберге 27 января 1944 года. Однако ликвидации бывшего советского актера помешала осечка пистолета. Перезарядить же оружие ему не удалось…
И только 10 мая 1945 года «Ударов» выстрелом из парабеллума, который похитил у своего приятеля еще 18 апреля, поставил последнюю точку в биографии предателя. Произошло это в городе Мюнзингене, когда брошенный своими фашистскими покровителями и разругавшийся с власовскими руководителями Блюменталь-Тамарин целыми днями просиживал в своей квартире.
А 3 июля «Ударов» вышел на связь с сотрудниками НКГБ СССР в Париже, назвав пароль: «Агент СССР “Ударов” прибыл». После чего доложил: «Задание выполнено. Печатные материалы, документы и личные записи артиста Блюменталя-Тамарина находятся у меня». Но об этом Виктор Николаевич Ильин узнал спустя долгие годы…
Поломанная жизнь
Подозрения с него были сняты, фамилия дядюшки сыграла свою роль. Но поездка в Германию и встреча с ним разведчика, на которую так рассчитывали в Москве, не состоялись. “Ударова” вместе с другими перебежчиками и военнопленными отправили в смоленский лагерь. Казалось, что гитлеровцы о нем забыли, но в конце мая 1943 года на его имя поступило письмо от дяди.
Тот писал, что “рад благополучному уходу племянника из того ужасного строя”, советовал поступить на службу в РОА и обещал отозвать в Берлин для пропагандистской работы”. Воспользовавшись советом дядюшки, Миклашевский 15 июня 1943 года был зачислен в 437-й Восточный батальон, а в октябре он инициативно вышел на резидента разведотдела штаба Западного фронта с условной фразой: “Дорогая Лелечка, чувствую себя хорошо. Игорь”. Это сообщение руководству 4-го Управления означало: “легализовался хорошо, но подходов к Блюменталю-Тамарину не имею».
Первая встреча Игоря Миклашевского с дядей произошла в Кенигсберге 27 января 1944 года. Однако ликвидации бывшего советского актера помешала осечка пистолета. Перезарядить же оружие ему не удалось…
И только 10 мая 1945 года «Ударов» выстрелом из парабеллума, который похитил у своего приятеля еще 18 апреля, поставил последнюю точку в биографии предателя. Произошло это в городе Мюнзингене, когда брошенный своими фашистскими покровителями и разругавшийся с власовскими руководителями Блюменталь-Тамарин целыми днями просиживал в своей квартире.
А 3 июля «Ударов» вышел на связь с сотрудниками НКГБ СССР в Париже, назвав пароль: «Агент СССР “Ударов” прибыл». После чего доложил: «Задание выполнено. Печатные материалы, документы и личные записи артиста Блюменталя-Тамарина находятся у меня». Но об этом Виктор Николаевич Ильин узнал спустя долгие годы…
Поломанная жизнь
По утверждению А. Теплякова, «любвеобильный Абакумов подставился, связавшись с одной неблагонадежной особой. Ильин сообщил Абакумову, что для него не является секретом “бытовые связи последнего с одной женщиной, на которую… были компрометирующие материалы”. Абакумов пришел в ярость. Ильин для него стал личным врагом, подлежащим уничтожению. Сначала в оборот взяли боевого товарища Ильина еще по Гражданской войне генерал-майора Бориса Теплинского, в досье которого были зафиксированы некоторые неосторожные высказывания. Тот, не выдержав “применения к нему мер физического воздействия”, признал вину в антисоветской пропаганде.
Самого же Ильина обвинили в разглашении служебных тайн, вредных разговорах и покровительстве Теплинскому. До поры до времени видному чекисту сходили с рук и родственники за границей, и приятельство с арестованными коллегами. Оказывается, брат матери жены и брат отца жены Ильина проживали аж в Соединенных Штатах, а сам Ильин в 1937 г. получил выговор “за притупление политической бдительности в отношении бывш. Начальника УНКВД Ленинградской области Медведя, осужденного в связи со злодейским убийством С.М. Кирова”. По версии Судоплатова, Сталин, узнав, что Ильин по телефону якобы предупредил Теплинского об интересе к нему со стороны контрразведки, пришел в ярость и велел немедленно арестовать болтуна. Начальник же следственного управления КГБ СССР А.А. Козырев, присутствуя в 1954 г. при рассмотрении партийного дела Ильина, заявил, что поводом к аресту стало высказывание Виктором Николаевичем претензий к Абакумову насчет одной из женщин: ту же версию приводит и М.П. Шрейдер».
Сам Ильин рассказывал про свой арест (М. Степичеву «Встань за правду»), который помнил до мелочей, примерно так: однажды весной 1943 года комиссар госбезопасности 2-го ранга заместитель наркома обороны СССР (19.04.43 г.) и начальник ГУКР СМЕРШ НКО СССР (19.04.43 г.) Виктор Семенович Абакумов попросил Ильина зайти к себе. «Ильин знал Абакумова еще в то время, когда тот работал помощником оперуполномоченного ГУЛАГа. Потом оказался в следственной группе, где и отличился умением фабриковать “дела” на невинных людей, “добывать” у арестованных любые нужные начальству признания.
– Знаешь Теплинского? – с ходу спросил Абакумов.
– Знаю.
– Откуда?
– Это мой товарищ. Вместе служили в армии. Я рекомендовал его в партию.
– А знаешь ли ты, что он тебе пишет одно, а сам думает о другом? – мрачно заметил Абакумов. Неожиданно хозяин кабинета достал из папки фотокарточку и сказал: – Вот его лицо. Лицо, которое не вызывает доверия.
– Для такого заключения одного выражения лица мало… Я не верю, чтобы Теплинский мог допустить что-то нехорошее, – твердо заявил Ильин. – Он надежный партийный товарищ. Активный участник гражданской войны. Имеет три ранения. Патриот до мозга костей. За каждое свое слово отвечаю перед партией…
Абакумов резко встал и заговорил тоном приказа:
– Прекрати связь с ним. Но так, чтобы он ничего не заподозрил. Не смей ему говорить ничего о нашем разговоре. Ни единого слова!
Видя, что Ильин не уходит, Абакумов спросил:
– Ты что-то хочешь сказать?
Ильину было ясно, что сегодня разговор не получится, ситуация складывается трудная, но он не мог даже в этот критический момент отступить ни на йоту от правды.
– Бориса Теплинского я знаю лучше тебя.
– Лучше меня? – вспыхнул Абакумов. – Не забывайся, комиссар госбезопасности.
Было уже поздно, но он решил пешком пройтись до дому. Ясно одно: над Теплинским нависла угроза. За что? И чем больше думал в тот вечер, тем больше утверждался в мысли: нет, не может он отшатнуться от друга, предать товарища, верного бойца революции».
В апреле 1943 года «Теплинский позвонил Виктору на работу и сообщил, что его вызывают к начальнику отдела кадров ВВС. После этого Теплинский не вернулся на квартиру. Потом выяснилось, что сам Абакумов арестовал генерала, привез в свой кабинет и, сорвав с него погоны, приказал “обрядить” в старые солдатские гимнастерку и брюки.
На другой день зам. наркома Кобулов предложил Ильину дать письменное объяснение, почему он не только игнорировал указание Абакумова порвать связь с Теплинским, но и привез его к себе на квартиру. Ильин дал такое объяснение и в конце его заключил: “Я написал все. Добавить больше нечего. Если бы все это повторилось снова, я поступил бы точно таким же образом”.
3 мая 1943 года вечером Ильина вызвали к Меркулову. Здесь уже сидел Абакумов. В томительной тишине Меркулов внимательно читал какую-то бумагу. Наконец закончил чтение, вернул листы Абакумову и, обращаясь к Ильину, глухо произнес:
– Получено указание о твоем аресте.
– Неужели сейчас, когда идет жесточайшая битва на фронте, я нужнее в лагерях, а не на передовой? – сказал Ильин.
Ему не ответили. После звонка Меркулова в кабинет вошел начальник внутренней тюрьмы и увел Ильина в камеру-одиночку».
Уже в тюремной камере как-то вырвалось из уст Виктора Николаевича по поводу Абакумова:
– Он у меня когда-то папки подшивал. Но быстро вырос благодаря своей жестокости!
И вот начальник внутренней тюрьмы, хорошо знакомый Ильину, смущаясь произносит:
– Виктор Николаевич, придется вам пройти со мною…
Как запомнил на всю свою жизнь Ильин, при этом он произвел сразу же два нарушения порядка при аресте. Во-первых, не отобрал тут же у Ильина личное оружие – пистолет, и второе – не снял с него погоны. Все это проделали уже другие во внутренней тюрьме…
И еще. Как отмечает генерал Судоплатов, «в соответствии с правилами, отмененными лишь при Горбачеве, никто не имел права арестовать высокопоставленное должностное лицо без согласия начальства. Бывали, правда, исключения, но каждый раз они рассматривались как ЧП. Ордер на арест подписывал прокурор, но на нем в левом нижнем углу обязательно должна была быть санкция непосредственного начальника того лица, которое подвергалось аресту: “Согласовано” – и подпись. Как я уже сказал, санкция Берия в данном случае отсутствовала». То есть Абакумов арестовал Ильина без санкции Берия…
Образование: 8 классов 2-й Харьковской мужской гимназии. Военное: окончил Военную академию РККА.
Участвовал в боях:
Против Краснова и Каледина с 10.01 по 15.03.1918 года.
Петлюры с 9.04 по 10.07.1918 года.
На Царицынском фронте с 15.07 по 20.10.1918 года.
В Наступлении на Украину с 20.10.1918 г. по 1.02.1919 года.
Против Врангеля и Деникина с 16.07.1919 г. по 24.11.1920 года.
Ранения:
Ранен в левое плечо 20.07.1918 года.
Ранен в левую ногу и контужен 6.08.1919 года.
Ранен в правую руку 3.08.1920 года.
Вступил на службу рядовым 17 июля 1916 года. Рядовой 17 Черниговского Гусарского полка.
Прохождение службы в Красной Армии:
1 месяц – отряды Червонного казачества – инструктор по формированию. 21.12.1917 г.
3 месяца – отряды Червонного казачества – комвзвода. 10.01.1918 г.
5 месяцев – Бахмутский рабочий полк – начальник конной разведки. 23.04.1918 г.;
5-й Карачинский стрелковый полк – начальник конной разведки. 18.07.1918 г.;
1-й Суджинский стрелковый полк – начальник конной разведки. 11.10.1918 г.
3 месяца – Туземная сотня при коменданте г. Харькова – пом. командира сотни. 1.02.1919 г.
2 месяца – комендатура г. Харьков – адъютант строевой части. 12.05.1919 г.
2 ½ месяца – Сумской крепостной полк – начальник конной разведки. 16.07.1919 г.
6 месяцев – 369-й стрелковый полк – адъютант полка. 23.09.1919 г.
6-й кавполк 8-й Червонной казачьей дивизии – адъютант полка. 14.10.1919 г.
3 ½ месяца – 46 дивизия – для поручений при начальнике дивизии. 1.04.1920 г.
1 месяц – 52 стрелковая дивизия – комроты. 15.07.1920 г.
2 ½ месяца – сводная кавдивизия войск 13-й армии – пом. нач. штадива по оперативной части – 6.08.1920 г.
11 месяцев – 115-й кавполк – командир эскадрона. 13.10.1920 г.
16-я кавдивизия – командир эскадрона. 1.12.1920 г.
1 месяц – 16-я кавдивизия – для поручений при нач. развед. отдела. 1.10.1921 г.
6 месяцев – командующий ЧОН и начальник Всеобуча Крыма – секретарь. 28.09.1921 г.
5 месяцев – начальник управления войск ОГПУ Украины и Крыма – для поручений. 20.03.1922 г.
1 год – штаб ч. ПУ Украинского округа – ком. кав. полка. 1.09.1922 г.
3 года – Военная академия РККА – слушатель. 7.10.1922 г.
11 месяцев – дивизия ОСНАЗ при коллегии ОГПУ – пом. ком. див. 29.10.1925 г.
Высшая пограничная школа ОГПУ – шт. преподаватель. 1.11.1926 г.
1-е Управление штаба РККА – помощник нач. III отдела. 1.11.27 г. РВС-381.
Школа Червонных старшин – преподаватель тактики.1.10.29 г. РВС-502.
10-е Управление штаба РККА – Пом. нач. 4 сектора. 1.04.30 г. РВС-305.
10-я артиллерийская бригада – начальник штаба. 15.11.30 г. РВС-907.
Военно-техническая академия РККА – преподаватель. К-10. 17.11.31 г. Р-0401.
Военно-Воздушная академия – преподаватель. 15.12.31 г. Р-0468.
Борис Львович Теплинский был награжден орденом Красного Знамени и медалью «ХХ лет РККА». В дальнейшем, после окончания Академии Генерального штаба, был оставлен в ней адъюнктом на кафедре авиации. Хорошо владел двумя иностранными языками: английским и французским. Последняя должность – начальник штаба ВВС Сибирского военного округа. Кандидат в члены ВКП(б) с 1939 года.
На первом же ночном допросе, который проводился с пристрастием, Абакумов выбил Теплинскому два передних зуба. И Борис Львович вынужден был рассказать, что сам Ильин советовал ему, как лучше себя вести, чтобы не дать оснований для обвинения в симпатиях к врагам народа. Именно после показаний арестованного Теплинского была получена санкция Сталина на арест Ильина.
На очной ставке, которую Абакумов с «любовью» устроил для двух друзей, избитый накануне Теплинский повторил свои показания. А Виктор Николаевич Ильин, возмущенный таким поведением генерала, влепил ему пощечину, назвав друга самой настоящей бабой.
Вспоминая эти страшные, дни Ильин рассказывал: «С усердием следствие занялось “созданием” дела на Ильина – Теплинского. Его было поручено вести Лихачеву и Соколову. Они пользовались особым доверием Абакумова.
Сначала Соколов добивался у Ильина самооговора и дачи ложных, клеветнических показаний. Не удалось. Занялись политической компрометацией Ильина как члена партии и чекиста. В свое время Ильин дал Теплинскому рекомендацию для вступления в кандидаты партии. Потом написал партийный отзыв, когда Теплинского назначили начальником оперативного отдела ВВС. Следователи представили дело так: Ильин, давая свои рекомендации, якобы не только знал о троцкистских взглядах и высказываниях Теплинского, но и сам принимал участие в этих разговорах. Ильин возражал:
– Это – ложь! Я отказываюсь отвечать на провокационные вопросы.
Следователи вынудили Теплинского признать факт участия Ильина в разговоре Теплинского со своим товарищем по академии, когда они с троцкистских позиций критиковали политику ЦК, а Ильин с ними не соглашался и защищал политику, проводимую ЦК партии. Необоснованно принимая на себя удар, Теплинский этим хотел спасти Ильина, облегчить его участь.
На очной ставке Виктор Николаевич твердо и доказательно заявил:
– Теплинский клевещет на себя, на своего товарища и на меня. Такого разговора не было. И не могло быть!
Очную ставку прервали, и Соколов грубо вытолкнул Ильина из кабинета. Теплинский, поняв, что его обманули следователи, полностью отказался от своих показаний… И ничто уже, даже применение средств физического воздействия, не помогло следователям добиться, чтобы Теплинский повторил свои ложные показания.
После очной ставки, идя по узкому, темноватому коридору, Ильин думал, что этот разговор, видимо, приблизит развязку. Шедший рядом следователь, словно угадав мысли, сказал:
– Что вы упрямитесь?
– Это не упрямство, а борьба за истину.
– Все равно ведь конец…
– У каждого он будет, – заметил Ильин. – Но еще посмотрим, у кого раньше.
– Посмотрим».
Пройдут годы. Бывшего начальника отделения следственного отдела ГУКР СМЕРШ, а также бывшего заместителя начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР полковника К.А. Соколова уволят в отставку в возрасте 53 лет в июне 1954 года.
Когда Ильин уже будет работать в Московском отделении Союза писателей, ему сообщат, что к нему на прием просится один соискатель. В кабинете оргсекретаря проситель принялся аккуратно раскладывать на столе свои документы. Внимательно присмотревшись к человеку, Ильин узнал в нем того самого следователя Соколова.
«По-моему, мы знакомы», – глядя в упор, холодно сказал он ему.
Вошедший, внимательно посмотрел в лицо бывшего арестанта, побледнел, подхватил свои бумажки и пулей вылетел из кабинета…
Но вернемся к мемуарам П. Судоплатова: «Не найдя свидетелей для подтверждения показаний Теплинского, Абакумов оказался в сложном положении: ведь необходимо было заручиться показаниями двух свидетелей. Поскольку никто из окружения Теплинского в военных верхах даже не знал о существовании Ильина и не мог дать показания против него, найти второго свидетеля для обвинения представлялось проблематичным, а без этого нельзя было передавать дело для слушания в Военную коллегию. Ильина избивали, лишали сна, однако он не только отказывался признать себя виновным, но даже не подписывал протоколы допросов. Для оформления дела их необходимо было предъявить Сталину, чтобы он решил дальнейшую судьбу подследственного, и Абакумов боялся предстать перед Сталиным без убедительного обвинительного заключения. Хотя Абакумов не смог доказать вину Ильина, тот по-прежнему оставался в тюрьме.
На допросы Ильина вызывали в течение четырех лет, с 1943 по 1947 год. Его держали в одиночной камере и периодически избивали, чтобы получить признания. Через четыре года на него махнули рукой, но еще целых пять лет он оставался в тюрьме, где в разное время его сокамерниками были министр авиационной промышленности Шахурин, маршал авиации Новиков и министр иностранных дел Румынии. Ильин никому не говорил, что он офицер-чекист. По его версии, он работал в техническом отделе киностудии документальных фильмов. Понимая, что является жертвой борьбы за власть, Ильин дал себе слово ни в чем не признаваться и лучше умереть, чем запятнать свою честь. Ему удавалось даже сохранять чувство юмора. Однажды он спросил у своего следователя, проводившего допрос:
– А что означает орденская ленточка у вас на груди?
Офицер ответил, что это орден Ленина. Ильин заметил:
– Вот какая мне оказана честь – дело поручено человеку, награжденному орденом Ленина. Значит, мое дело очень важное!
В июле 1951 года Ильин был переведен в Матросскую тишину и помещен в специальный блок тюрьмы ЦК партии. Находившимися там подследственными занимался Комитет партийного контроля, который расследовал дела членов ЦК и офицеров госбезопасности. Начальник тюрьмы предупредил его о серьезных последствиях, если он не признает свою вину перед партией. Новый следователь, появившийся на очередном допросе в форме генерал-майора юстиции, был заместитель военного прокурора Советского Союза Китаев. К безмерному удивлению Ильина, Китаев потребовал от него показаний о предательской деятельности Абакумова, в ответ Ильин попросил предъявить доказательства, что это не провокация. Охранник вывел его в коридор и подтолкнул к глазку камеры, где сидел заклятый враг Ильина Абакумов.
Тем не менее, Ильин отказался свидетельствовать против Абакумова, дальновидно рассудив, что Абакумов в свое время обо всем докладывал Сталину и если он, Ильин, сейчас расскажет о сфабрикованных Абакумовым делах, то его могут обвинить в содействии этим преступлениям. Ильин дал показания, что в своей работе после 1933 года не имел с Абакумовым никаких контактов, лишь изредка встречал его на Лубянке, а также во время инспекционной поездки в Ростов в 1938 году. Китаев был неудовлетворен его заявлением и перевел Ильина обратно на Лубянку, где допросы тут же возобновились. Однако их тон сделался совершенно иным. Теперь его обвиняли в том, что он неправильно понимал свой служебный долг, поддерживая контакты и дружеские отношения с подозрительными людьми. Через полгода Комендант Министерства госбезопасности (МГБ) генерал-майор Блохин объявил ему: за служебные упущения Особое совещание приговаривает Ильина к девяти годам тюремного заключения.
Срок заключения истек – Ильин отсидел девять лет. Перед освобождением ему предложили пройти в кабинет для оформления необходимых документов. Ильин рассказывал мне, что Блохин являлся не только начальником комендатуры, но отвечал и за приведение смертных приговоров в исполнение (в ряде случаев он сам приводил их в исполнение), поэтому, когда его вызвали к Блохину, перед ним за одну-две секунды мысленно прокрутилась вся его жизнь. Он был уверен, что сейчас, сию минуту, его поведут в комендатуру на расстрел. Однако его привели в обычный кабинет, где он дал подписку о неразглашении обстоятельств дела и условий содержания под стражей. Он получил справку об освобождении, временный паспорт и свою старую форму комиссара госбезопасности, теперь генерал-майора, без погон, которая за эти годы порядком обветшала».
16 февраля 1952 года обвинительное заключение по делу Теплинского утверждает заместитель министра государственной безопасности СССР полковник Рюмин. В нем, в частности, указывалось: «во время учебы в Военной академии в 1923 году Теплинский установил связь с рядом троцкистов, разделял их взгляды и сам выступал против политики партии и Советского правительства. В 1927 году якобы от троцкизма отошел. В 1927–1928 годах встречался с активными троцкистами Радеком и Серебряковым. В 1933 году в беседе с Трухиным и Бессоновым высказывал “террористическое намерение против главы Советского правительства”».
27 марта 1952 года дело Теплинского рассмотрела Военная коллегия Верховного Суда СССР. В содержании протокола судебного заседания будет отмечено: «Теплинский признал себя виновным в проведении антисоветской агитации и заявил, что в тюрьме он находится за дело». Более того, суд признает Теплинского виновным в том, «что он в 1937–1940 годах, будучи антисоветски настроенным, среди своего окружения вел антисоветскую агитацию, направленную против мероприятий партии и Советского правительства. Во время Отечественной войны в 1941–1942 годах в Новосибирске продолжал вести антисоветскую агитацию, также направленную против мероприятий партии и Советского правительства. Заявлял о необходимости упразднения в Советской Армии военных советов и института комиссаров. На основании ст. 58–10, ч. 2 УК РСФСР Теплинский приговаривается к лишению свободы на 10 лет с конфискацией всего имущества».
Виктор Николаевич Ильин до конца дней своих будет помнить, как ночью в коридоре раздавался лязг соседней камерной двери и был четко слышен скрип сапог выходящего из такой же одиночки человека, которого в очередной раз вели на допрос. Это был его друг генерал авиации Теплинский. На скрип его сапог Ильин обратил внимание еще в прошлой жизни – на аэродроме. Теперь же его шаг был неровный, с явной аритмией… Аритмия появилась после перенесенного в тюрьме инфаркта.
За все долгие годы заключения и на допросах, и на очных ставках Виктор Николаевич не подписал ни одного протокола. «Я сам себя зауважал, стал к себе обращаться на “вы”», – нередко с заслуженной гордостью говорил бывший чекист.
Спустя годы Ильин расскажет Судоплатову, как выпущенный на волю поздним вечером, без денег, он решил найти убежище в приемной МГБ на Кузнецком мосту.
«Он знал, что война кончилась, но не знал, как она изменила жизнь людей: ему было неизвестно, что в стране произошла денежная реформа и в обращении совсем другие деньги. Он также не знал, где его семья и что с ней. Утром выяснилось, что его жена развелась с ним, так как не имела сведений о нем и считала, что он погиб. Она снова вышла замуж, и их дочь жила с ней.
Ильин попробовал связаться с Меркуловым, который стал министром Госконтроля. Он пришел в министерство, секретарь доложил Меркулову, а потом сказал, что фамилия Ильина министру ни о чем не говорит. Ему некуда было идти. Но снова вернулся в приемную МГБ и сделал попытку позвонить Шубнякову, бывшему своему заместителю.
Он не знал номер его телефона и у него не было монеты, чтобы позвонить из автомата, поэтому он набрал свой старый номер, воспользовавшись внутренним телефоном в приемной МГБ. Ответил дежурный офицер, который узнал его и разговаривал с ним с явной симпатией: репутация Ильина все еще оставалась высокой среди ветеранов НКВД. Оказалось, что Шубняков арестован в 1951 году, вслед за Абакумовым. Офицер из приемной МГБ одолжил Ильину пятьсот рублей (тогда это была довольно большая сумма) и посоветовал немедленно уехать из Москвы.
Ильин поехал в Рязань, где жил его двоюродный брат. Там он устроился на работу грузчиком на железнодорожной станции. О своем прибытии в город он сообщил в местное отделение госбезопасности на железной дороге, и через два месяца они помогли ему получить должность бригадира грузчиков. От него, правда, потребовали, чтобы он сказал своим товарищам по работе, что был осужден не по политической статье, а за растрату и другие должностные преступления, и обещали сделать соответствующую запись в трудовой книжке. Но Ильин отказался, опасаясь, что его могут обвинить в сокрытии своего прошлого. Так в возрасте сорока восьми лет он начал новую жизнь».
Борис Львович Теплинский первым стал писать наверх жалобы, по которым была проведена дополнительная проверка. В ходе нее он категорически отказался от своих «признательных» показаний, заявив, что они были буквально выбиты из него. В течение десяти суток его лишали сна: все это время он стоял, его жестоко избивали.
Самого же Ильина обвинили в разглашении служебных тайн, вредных разговорах и покровительстве Теплинскому. До поры до времени видному чекисту сходили с рук и родственники за границей, и приятельство с арестованными коллегами. Оказывается, брат матери жены и брат отца жены Ильина проживали аж в Соединенных Штатах, а сам Ильин в 1937 г. получил выговор “за притупление политической бдительности в отношении бывш. Начальника УНКВД Ленинградской области Медведя, осужденного в связи со злодейским убийством С.М. Кирова”. По версии Судоплатова, Сталин, узнав, что Ильин по телефону якобы предупредил Теплинского об интересе к нему со стороны контрразведки, пришел в ярость и велел немедленно арестовать болтуна. Начальник же следственного управления КГБ СССР А.А. Козырев, присутствуя в 1954 г. при рассмотрении партийного дела Ильина, заявил, что поводом к аресту стало высказывание Виктором Николаевичем претензий к Абакумову насчет одной из женщин: ту же версию приводит и М.П. Шрейдер».
Сам Ильин рассказывал про свой арест (М. Степичеву «Встань за правду»), который помнил до мелочей, примерно так: однажды весной 1943 года комиссар госбезопасности 2-го ранга заместитель наркома обороны СССР (19.04.43 г.) и начальник ГУКР СМЕРШ НКО СССР (19.04.43 г.) Виктор Семенович Абакумов попросил Ильина зайти к себе. «Ильин знал Абакумова еще в то время, когда тот работал помощником оперуполномоченного ГУЛАГа. Потом оказался в следственной группе, где и отличился умением фабриковать “дела” на невинных людей, “добывать” у арестованных любые нужные начальству признания.
– Знаешь Теплинского? – с ходу спросил Абакумов.
– Знаю.
– Откуда?
– Это мой товарищ. Вместе служили в армии. Я рекомендовал его в партию.
– А знаешь ли ты, что он тебе пишет одно, а сам думает о другом? – мрачно заметил Абакумов. Неожиданно хозяин кабинета достал из папки фотокарточку и сказал: – Вот его лицо. Лицо, которое не вызывает доверия.
– Для такого заключения одного выражения лица мало… Я не верю, чтобы Теплинский мог допустить что-то нехорошее, – твердо заявил Ильин. – Он надежный партийный товарищ. Активный участник гражданской войны. Имеет три ранения. Патриот до мозга костей. За каждое свое слово отвечаю перед партией…
Абакумов резко встал и заговорил тоном приказа:
– Прекрати связь с ним. Но так, чтобы он ничего не заподозрил. Не смей ему говорить ничего о нашем разговоре. Ни единого слова!
Видя, что Ильин не уходит, Абакумов спросил:
– Ты что-то хочешь сказать?
Ильину было ясно, что сегодня разговор не получится, ситуация складывается трудная, но он не мог даже в этот критический момент отступить ни на йоту от правды.
– Бориса Теплинского я знаю лучше тебя.
– Лучше меня? – вспыхнул Абакумов. – Не забывайся, комиссар госбезопасности.
Было уже поздно, но он решил пешком пройтись до дому. Ясно одно: над Теплинским нависла угроза. За что? И чем больше думал в тот вечер, тем больше утверждался в мысли: нет, не может он отшатнуться от друга, предать товарища, верного бойца революции».
В апреле 1943 года «Теплинский позвонил Виктору на работу и сообщил, что его вызывают к начальнику отдела кадров ВВС. После этого Теплинский не вернулся на квартиру. Потом выяснилось, что сам Абакумов арестовал генерала, привез в свой кабинет и, сорвав с него погоны, приказал “обрядить” в старые солдатские гимнастерку и брюки.
На другой день зам. наркома Кобулов предложил Ильину дать письменное объяснение, почему он не только игнорировал указание Абакумова порвать связь с Теплинским, но и привез его к себе на квартиру. Ильин дал такое объяснение и в конце его заключил: “Я написал все. Добавить больше нечего. Если бы все это повторилось снова, я поступил бы точно таким же образом”.
3 мая 1943 года вечером Ильина вызвали к Меркулову. Здесь уже сидел Абакумов. В томительной тишине Меркулов внимательно читал какую-то бумагу. Наконец закончил чтение, вернул листы Абакумову и, обращаясь к Ильину, глухо произнес:
– Получено указание о твоем аресте.
– Неужели сейчас, когда идет жесточайшая битва на фронте, я нужнее в лагерях, а не на передовой? – сказал Ильин.
Ему не ответили. После звонка Меркулова в кабинет вошел начальник внутренней тюрьмы и увел Ильина в камеру-одиночку».
Уже в тюремной камере как-то вырвалось из уст Виктора Николаевича по поводу Абакумова:
– Он у меня когда-то папки подшивал. Но быстро вырос благодаря своей жестокости!
И вот начальник внутренней тюрьмы, хорошо знакомый Ильину, смущаясь произносит:
– Виктор Николаевич, придется вам пройти со мною…
Как запомнил на всю свою жизнь Ильин, при этом он произвел сразу же два нарушения порядка при аресте. Во-первых, не отобрал тут же у Ильина личное оружие – пистолет, и второе – не снял с него погоны. Все это проделали уже другие во внутренней тюрьме…
И еще. Как отмечает генерал Судоплатов, «в соответствии с правилами, отмененными лишь при Горбачеве, никто не имел права арестовать высокопоставленное должностное лицо без согласия начальства. Бывали, правда, исключения, но каждый раз они рассматривались как ЧП. Ордер на арест подписывал прокурор, но на нем в левом нижнем углу обязательно должна была быть санкция непосредственного начальника того лица, которое подвергалось аресту: “Согласовано” – и подпись. Как я уже сказал, санкция Берия в данном случае отсутствовала». То есть Абакумов арестовал Ильина без санкции Берия…
* * *
Согласно учетно-послужной карте (№ 268490), до сих пор находящейся на хранении в Российском государственном военном архиве, генерал-майор авиации Теплинский Борис Львович родился 12 августа 1899 года в городе Харькове. По национальности украинец, родной язык русский (украинский). Социальное происхождение: мещанин, профессия до поступления на службу: учащийся. Основная профессия родителей записана, как работники сцены. В дальнейшем у матери указана профессия актера. Беспартийный. Женат: жена Александра Васильевна Савушкина.Образование: 8 классов 2-й Харьковской мужской гимназии. Военное: окончил Военную академию РККА.
Участвовал в боях:
Против Краснова и Каледина с 10.01 по 15.03.1918 года.
Петлюры с 9.04 по 10.07.1918 года.
На Царицынском фронте с 15.07 по 20.10.1918 года.
В Наступлении на Украину с 20.10.1918 г. по 1.02.1919 года.
Против Врангеля и Деникина с 16.07.1919 г. по 24.11.1920 года.
Ранения:
Ранен в левое плечо 20.07.1918 года.
Ранен в левую ногу и контужен 6.08.1919 года.
Ранен в правую руку 3.08.1920 года.
Вступил на службу рядовым 17 июля 1916 года. Рядовой 17 Черниговского Гусарского полка.
Прохождение службы в Красной Армии:
1 месяц – отряды Червонного казачества – инструктор по формированию. 21.12.1917 г.
3 месяца – отряды Червонного казачества – комвзвода. 10.01.1918 г.
5 месяцев – Бахмутский рабочий полк – начальник конной разведки. 23.04.1918 г.;
5-й Карачинский стрелковый полк – начальник конной разведки. 18.07.1918 г.;
1-й Суджинский стрелковый полк – начальник конной разведки. 11.10.1918 г.
3 месяца – Туземная сотня при коменданте г. Харькова – пом. командира сотни. 1.02.1919 г.
2 месяца – комендатура г. Харьков – адъютант строевой части. 12.05.1919 г.
2 ½ месяца – Сумской крепостной полк – начальник конной разведки. 16.07.1919 г.
6 месяцев – 369-й стрелковый полк – адъютант полка. 23.09.1919 г.
6-й кавполк 8-й Червонной казачьей дивизии – адъютант полка. 14.10.1919 г.
3 ½ месяца – 46 дивизия – для поручений при начальнике дивизии. 1.04.1920 г.
1 месяц – 52 стрелковая дивизия – комроты. 15.07.1920 г.
2 ½ месяца – сводная кавдивизия войск 13-й армии – пом. нач. штадива по оперативной части – 6.08.1920 г.
11 месяцев – 115-й кавполк – командир эскадрона. 13.10.1920 г.
16-я кавдивизия – командир эскадрона. 1.12.1920 г.
1 месяц – 16-я кавдивизия – для поручений при нач. развед. отдела. 1.10.1921 г.
6 месяцев – командующий ЧОН и начальник Всеобуча Крыма – секретарь. 28.09.1921 г.
5 месяцев – начальник управления войск ОГПУ Украины и Крыма – для поручений. 20.03.1922 г.
1 год – штаб ч. ПУ Украинского округа – ком. кав. полка. 1.09.1922 г.
3 года – Военная академия РККА – слушатель. 7.10.1922 г.
11 месяцев – дивизия ОСНАЗ при коллегии ОГПУ – пом. ком. див. 29.10.1925 г.
Высшая пограничная школа ОГПУ – шт. преподаватель. 1.11.1926 г.
1-е Управление штаба РККА – помощник нач. III отдела. 1.11.27 г. РВС-381.
Школа Червонных старшин – преподаватель тактики.1.10.29 г. РВС-502.
10-е Управление штаба РККА – Пом. нач. 4 сектора. 1.04.30 г. РВС-305.
10-я артиллерийская бригада – начальник штаба. 15.11.30 г. РВС-907.
Военно-техническая академия РККА – преподаватель. К-10. 17.11.31 г. Р-0401.
Военно-Воздушная академия – преподаватель. 15.12.31 г. Р-0468.
Борис Львович Теплинский был награжден орденом Красного Знамени и медалью «ХХ лет РККА». В дальнейшем, после окончания Академии Генерального штаба, был оставлен в ней адъюнктом на кафедре авиации. Хорошо владел двумя иностранными языками: английским и французским. Последняя должность – начальник штаба ВВС Сибирского военного округа. Кандидат в члены ВКП(б) с 1939 года.
* * *
Генерала Теплинского арестовали 28 апреля 1943 года как участника антисоветского военного заговора. В. Смирнов в своей книге «Вплоть до высшей меры» пишет: «В ходе “следствия” Теплинский вынужден был признать себя виновным в том, что с 1929 года состоял участником антисоветского военного заговора, в который был вовлечен бывшим заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба Красной Армии Вакуличем (в 1938 году осужден к расстрелу…). Признавал себя виновным Теплинский и в антисоветской агитации. Затем он отказался от показаний об участии в антисоветском военном заговоре. Поскольку объективных доказательств в подтверждение этого обвинения не имелось, обвинение Теплинского в совершении преступлений, предусмотренных ст. 58—1 “б” и 58–11 УК РСФСР, было снято. Но это не означало освобождения Теплинского из-под стражи. Ведь он признался в проведении антисоветской агитации. Поэтому “следствие” продолжалось. Как оно велось? Обычным для того времени способом: путем лишения сна, применением многодневных “стоек”, жестоким избиением».На первом же ночном допросе, который проводился с пристрастием, Абакумов выбил Теплинскому два передних зуба. И Борис Львович вынужден был рассказать, что сам Ильин советовал ему, как лучше себя вести, чтобы не дать оснований для обвинения в симпатиях к врагам народа. Именно после показаний арестованного Теплинского была получена санкция Сталина на арест Ильина.
На очной ставке, которую Абакумов с «любовью» устроил для двух друзей, избитый накануне Теплинский повторил свои показания. А Виктор Николаевич Ильин, возмущенный таким поведением генерала, влепил ему пощечину, назвав друга самой настоящей бабой.
Вспоминая эти страшные, дни Ильин рассказывал: «С усердием следствие занялось “созданием” дела на Ильина – Теплинского. Его было поручено вести Лихачеву и Соколову. Они пользовались особым доверием Абакумова.
Сначала Соколов добивался у Ильина самооговора и дачи ложных, клеветнических показаний. Не удалось. Занялись политической компрометацией Ильина как члена партии и чекиста. В свое время Ильин дал Теплинскому рекомендацию для вступления в кандидаты партии. Потом написал партийный отзыв, когда Теплинского назначили начальником оперативного отдела ВВС. Следователи представили дело так: Ильин, давая свои рекомендации, якобы не только знал о троцкистских взглядах и высказываниях Теплинского, но и сам принимал участие в этих разговорах. Ильин возражал:
– Это – ложь! Я отказываюсь отвечать на провокационные вопросы.
Следователи вынудили Теплинского признать факт участия Ильина в разговоре Теплинского со своим товарищем по академии, когда они с троцкистских позиций критиковали политику ЦК, а Ильин с ними не соглашался и защищал политику, проводимую ЦК партии. Необоснованно принимая на себя удар, Теплинский этим хотел спасти Ильина, облегчить его участь.
На очной ставке Виктор Николаевич твердо и доказательно заявил:
– Теплинский клевещет на себя, на своего товарища и на меня. Такого разговора не было. И не могло быть!
Очную ставку прервали, и Соколов грубо вытолкнул Ильина из кабинета. Теплинский, поняв, что его обманули следователи, полностью отказался от своих показаний… И ничто уже, даже применение средств физического воздействия, не помогло следователям добиться, чтобы Теплинский повторил свои ложные показания.
После очной ставки, идя по узкому, темноватому коридору, Ильин думал, что этот разговор, видимо, приблизит развязку. Шедший рядом следователь, словно угадав мысли, сказал:
– Что вы упрямитесь?
– Это не упрямство, а борьба за истину.
– Все равно ведь конец…
– У каждого он будет, – заметил Ильин. – Но еще посмотрим, у кого раньше.
– Посмотрим».
Пройдут годы. Бывшего начальника отделения следственного отдела ГУКР СМЕРШ, а также бывшего заместителя начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР полковника К.А. Соколова уволят в отставку в возрасте 53 лет в июне 1954 года.
Когда Ильин уже будет работать в Московском отделении Союза писателей, ему сообщат, что к нему на прием просится один соискатель. В кабинете оргсекретаря проситель принялся аккуратно раскладывать на столе свои документы. Внимательно присмотревшись к человеку, Ильин узнал в нем того самого следователя Соколова.
«По-моему, мы знакомы», – глядя в упор, холодно сказал он ему.
Вошедший, внимательно посмотрел в лицо бывшего арестанта, побледнел, подхватил свои бумажки и пулей вылетел из кабинета…
Но вернемся к мемуарам П. Судоплатова: «Не найдя свидетелей для подтверждения показаний Теплинского, Абакумов оказался в сложном положении: ведь необходимо было заручиться показаниями двух свидетелей. Поскольку никто из окружения Теплинского в военных верхах даже не знал о существовании Ильина и не мог дать показания против него, найти второго свидетеля для обвинения представлялось проблематичным, а без этого нельзя было передавать дело для слушания в Военную коллегию. Ильина избивали, лишали сна, однако он не только отказывался признать себя виновным, но даже не подписывал протоколы допросов. Для оформления дела их необходимо было предъявить Сталину, чтобы он решил дальнейшую судьбу подследственного, и Абакумов боялся предстать перед Сталиным без убедительного обвинительного заключения. Хотя Абакумов не смог доказать вину Ильина, тот по-прежнему оставался в тюрьме.
На допросы Ильина вызывали в течение четырех лет, с 1943 по 1947 год. Его держали в одиночной камере и периодически избивали, чтобы получить признания. Через четыре года на него махнули рукой, но еще целых пять лет он оставался в тюрьме, где в разное время его сокамерниками были министр авиационной промышленности Шахурин, маршал авиации Новиков и министр иностранных дел Румынии. Ильин никому не говорил, что он офицер-чекист. По его версии, он работал в техническом отделе киностудии документальных фильмов. Понимая, что является жертвой борьбы за власть, Ильин дал себе слово ни в чем не признаваться и лучше умереть, чем запятнать свою честь. Ему удавалось даже сохранять чувство юмора. Однажды он спросил у своего следователя, проводившего допрос:
– А что означает орденская ленточка у вас на груди?
Офицер ответил, что это орден Ленина. Ильин заметил:
– Вот какая мне оказана честь – дело поручено человеку, награжденному орденом Ленина. Значит, мое дело очень важное!
В июле 1951 года Ильин был переведен в Матросскую тишину и помещен в специальный блок тюрьмы ЦК партии. Находившимися там подследственными занимался Комитет партийного контроля, который расследовал дела членов ЦК и офицеров госбезопасности. Начальник тюрьмы предупредил его о серьезных последствиях, если он не признает свою вину перед партией. Новый следователь, появившийся на очередном допросе в форме генерал-майора юстиции, был заместитель военного прокурора Советского Союза Китаев. К безмерному удивлению Ильина, Китаев потребовал от него показаний о предательской деятельности Абакумова, в ответ Ильин попросил предъявить доказательства, что это не провокация. Охранник вывел его в коридор и подтолкнул к глазку камеры, где сидел заклятый враг Ильина Абакумов.
Тем не менее, Ильин отказался свидетельствовать против Абакумова, дальновидно рассудив, что Абакумов в свое время обо всем докладывал Сталину и если он, Ильин, сейчас расскажет о сфабрикованных Абакумовым делах, то его могут обвинить в содействии этим преступлениям. Ильин дал показания, что в своей работе после 1933 года не имел с Абакумовым никаких контактов, лишь изредка встречал его на Лубянке, а также во время инспекционной поездки в Ростов в 1938 году. Китаев был неудовлетворен его заявлением и перевел Ильина обратно на Лубянку, где допросы тут же возобновились. Однако их тон сделался совершенно иным. Теперь его обвиняли в том, что он неправильно понимал свой служебный долг, поддерживая контакты и дружеские отношения с подозрительными людьми. Через полгода Комендант Министерства госбезопасности (МГБ) генерал-майор Блохин объявил ему: за служебные упущения Особое совещание приговаривает Ильина к девяти годам тюремного заключения.
Срок заключения истек – Ильин отсидел девять лет. Перед освобождением ему предложили пройти в кабинет для оформления необходимых документов. Ильин рассказывал мне, что Блохин являлся не только начальником комендатуры, но отвечал и за приведение смертных приговоров в исполнение (в ряде случаев он сам приводил их в исполнение), поэтому, когда его вызвали к Блохину, перед ним за одну-две секунды мысленно прокрутилась вся его жизнь. Он был уверен, что сейчас, сию минуту, его поведут в комендатуру на расстрел. Однако его привели в обычный кабинет, где он дал подписку о неразглашении обстоятельств дела и условий содержания под стражей. Он получил справку об освобождении, временный паспорт и свою старую форму комиссара госбезопасности, теперь генерал-майора, без погон, которая за эти годы порядком обветшала».
16 февраля 1952 года обвинительное заключение по делу Теплинского утверждает заместитель министра государственной безопасности СССР полковник Рюмин. В нем, в частности, указывалось: «во время учебы в Военной академии в 1923 году Теплинский установил связь с рядом троцкистов, разделял их взгляды и сам выступал против политики партии и Советского правительства. В 1927 году якобы от троцкизма отошел. В 1927–1928 годах встречался с активными троцкистами Радеком и Серебряковым. В 1933 году в беседе с Трухиным и Бессоновым высказывал “террористическое намерение против главы Советского правительства”».
27 марта 1952 года дело Теплинского рассмотрела Военная коллегия Верховного Суда СССР. В содержании протокола судебного заседания будет отмечено: «Теплинский признал себя виновным в проведении антисоветской агитации и заявил, что в тюрьме он находится за дело». Более того, суд признает Теплинского виновным в том, «что он в 1937–1940 годах, будучи антисоветски настроенным, среди своего окружения вел антисоветскую агитацию, направленную против мероприятий партии и Советского правительства. Во время Отечественной войны в 1941–1942 годах в Новосибирске продолжал вести антисоветскую агитацию, также направленную против мероприятий партии и Советского правительства. Заявлял о необходимости упразднения в Советской Армии военных советов и института комиссаров. На основании ст. 58–10, ч. 2 УК РСФСР Теплинский приговаривается к лишению свободы на 10 лет с конфискацией всего имущества».
Виктор Николаевич Ильин до конца дней своих будет помнить, как ночью в коридоре раздавался лязг соседней камерной двери и был четко слышен скрип сапог выходящего из такой же одиночки человека, которого в очередной раз вели на допрос. Это был его друг генерал авиации Теплинский. На скрип его сапог Ильин обратил внимание еще в прошлой жизни – на аэродроме. Теперь же его шаг был неровный, с явной аритмией… Аритмия появилась после перенесенного в тюрьме инфаркта.
За все долгие годы заключения и на допросах, и на очных ставках Виктор Николаевич не подписал ни одного протокола. «Я сам себя зауважал, стал к себе обращаться на “вы”», – нередко с заслуженной гордостью говорил бывший чекист.
Спустя годы Ильин расскажет Судоплатову, как выпущенный на волю поздним вечером, без денег, он решил найти убежище в приемной МГБ на Кузнецком мосту.
«Он знал, что война кончилась, но не знал, как она изменила жизнь людей: ему было неизвестно, что в стране произошла денежная реформа и в обращении совсем другие деньги. Он также не знал, где его семья и что с ней. Утром выяснилось, что его жена развелась с ним, так как не имела сведений о нем и считала, что он погиб. Она снова вышла замуж, и их дочь жила с ней.
Ильин попробовал связаться с Меркуловым, который стал министром Госконтроля. Он пришел в министерство, секретарь доложил Меркулову, а потом сказал, что фамилия Ильина министру ни о чем не говорит. Ему некуда было идти. Но снова вернулся в приемную МГБ и сделал попытку позвонить Шубнякову, бывшему своему заместителю.
Он не знал номер его телефона и у него не было монеты, чтобы позвонить из автомата, поэтому он набрал свой старый номер, воспользовавшись внутренним телефоном в приемной МГБ. Ответил дежурный офицер, который узнал его и разговаривал с ним с явной симпатией: репутация Ильина все еще оставалась высокой среди ветеранов НКВД. Оказалось, что Шубняков арестован в 1951 году, вслед за Абакумовым. Офицер из приемной МГБ одолжил Ильину пятьсот рублей (тогда это была довольно большая сумма) и посоветовал немедленно уехать из Москвы.
Ильин поехал в Рязань, где жил его двоюродный брат. Там он устроился на работу грузчиком на железнодорожной станции. О своем прибытии в город он сообщил в местное отделение госбезопасности на железной дороге, и через два месяца они помогли ему получить должность бригадира грузчиков. От него, правда, потребовали, чтобы он сказал своим товарищам по работе, что был осужден не по политической статье, а за растрату и другие должностные преступления, и обещали сделать соответствующую запись в трудовой книжке. Но Ильин отказался, опасаясь, что его могут обвинить в сокрытии своего прошлого. Так в возрасте сорока восьми лет он начал новую жизнь».
Борис Львович Теплинский первым стал писать наверх жалобы, по которым была проведена дополнительная проверка. В ходе нее он категорически отказался от своих «признательных» показаний, заявив, что они были буквально выбиты из него. В течение десяти суток его лишали сна: все это время он стоял, его жестоко избивали.