Страница:
После отрицательного ее ответа Ежов с озлоблением бросил его (т. е. документ) в лицо Хаютиной-Ежовой, сказав при этом: “На, читай!”
Как только Хаютина-Ежова начала читать этот документ, она сразу же изменилась в лице, побледнела и стала сильно волноваться. Я поняла, что происходит что-то неладное, и решила удалиться, оставив их наедине. Но в это время Ежов подскочил к Хаютиной-Ежовой, вырвал из ее рук документ и, обращаясь ко мне, сказал: “Не уходите, и вы почитайте!” При этом Ежов бросил мне на стол этот документ, указывая, какие места читать.
Взяв в руки этот документ и частично ознакомившись с его содержанием… я поняла, что он является стенографической записью всего того, что произошло между Хаютиной-Ежовой и Шолоховым у него в номере.
После этого Ежов окончательно вышел из себя, подскочил к стоявшей в то время у дивана Хаютиной-Ежовой и начал избивать ее кулаками в лицо, грудь и другие части тела. Лишь при моем вмешательстве Ежов прекратил побои, и я увела Хаютину-Ежову в другую комнату.
Через несколько дней Хаютина-Ежова рассказала мне, что Ежов уничтожил указанную стенограмму».
После всего этого большого грязного дела и прибыл в Ростов Виктор Семенович Абакумов.
В предвоенные годы в Ростове-на-Дону значительно улучшилось транспортное сообщение. Были проложены новые трамвайные линии, в том числе и на далекие городские окраины, а в июне 1936 года открылось движение троллейбусов. Ростов стал третьим городом в СССР (после Москвы и Киева), получившим этот новый вид городского транспорта. Для гостей города была построена одна из крупнейших в стране гостиниц, получившая имя «Ростов».
К 1937 году в городе действовали 98 общеобразовательных школ (включая начальные) и 8 вузов, 19 техникумов, 4 музыкальные и художественные школы (к концу 30-х гг.).
Также в Ростове функционировали 34 научных учреждения, 110 библиотек, 34 клуба, 9 музеев, 6 театров и 17 кинотеатров. В ноябре 1935 года на бывшем пустыре, когда-то служившем границей между Ростовом и Нахичеванью, было завершено строительство великолепного здания Ростовского драматического театра имени М. Горького с залом на 2200 мест. Накануне войны Ростов являлся одним из крупнейших промышленных и культурных центров страны. Темпы промышленного производства здесь были заметно выше, чем в целом по стране. В 1940 г. валовая продукция промышленности по сравнению с 1913 г. выросла в 18 раз. Ростов производил 25 процентов сельскохозяйственных машин, 33 процента цинковых белил и эмалированной посуды, изготовляемых в СССР. Развитие жилищного строительства привело к росту города, длина его улиц увеличилась на 140 км. В целом территория Ростова к 1940 году увеличилась более чем в два раза. По данным переписи, в 1939 году в Ростове проживало уже 510 тысяч человек. За 20 лет население Ростова увеличилось более чем в два раза. Ростов занимал по этому показателю устойчивое десятое место среди городов СССР.
Словом, не Москва, но жить можно было и здесь, а тем более большим и самым страшным начальником…
Областное управление, которое принял Абакумов, состояло из аппарата Управления госбезопасности (экономический отдел, секретно-политический отдел и другие). Именно этим аппаратом непосредственно руководил начальник управления НКВД.
Далее ему подчинялись: инспекция внутренней охраны, управление милиции, аппарат инспекции резервов, инспекция противопожарной охраны, старший инструктор, аппарат связи, финансовое отделение, секретариат.
По воспоминаниям одного из ветеранов ГБ, «в то время от территориальных Управлений ничего особенного не требовалось – выполняй указания Москвы и вовремя отчитывайся. Приказывали пересматривать дела на арестованных и осужденных – мы пересматривали, многих отпускали. Приказывали очистить оборонные предприятия от поляков, потенциальных вражеских агентов, – мы очищали».
Сын Берия Серго в книге про отца пишет: «В одну из таких групп включили тогда и Абакумова. Именно там он и выдвинулся. При его непосредственном участии было освобождено до 60 процентов заключенных, арестованных в Ростовской области. Потом пошла гулять версия, что Абакумов “освобождал заключенных огульно”, зарабатывая на этом авторитет. Так это или нет, судить не могу, но доброе дело он сделал».
Например, все тот же Петр Кубаткин весной 1939 г., будучи старшим оперуполномоченным, назначается начальником Московского управления НКВД. Как подчеркивает М. Карих, новый начальник «там не застал практически ни одного сотрудника, звание которого было бы выше младшего лейтенанта. Большинство не имело ни соответствующего образования, ни профессиональных навыков. А между тем в наследство новому руководителю управления досталась масса незавершенных дел, возбужденных преимущественно по 58-й статье УК РСФСР: антисоветская агитация, вредительство, шпионаж. В общем потоке обвинений преобладали дела по антисоветской пропаганде. Рассмотрев часть этих дел, Кубаткин быстро разобрался, что они заведены без достаточных на то оснований. Более чем по 100 делам, заведенным по 58-й статье, он вынес мотивированное заключение об их прекращении, так что все арестованные по ней были отпущены на свободу.
Первые шаги нового руководителя спасли жизнь многим людям, но поддержки наверху не получили. Петру Николаевичу сделали внушение за увлечение “либеральной линией” и “легкий подход” к пересмотру дел».
Что-то подобное происходило и в Ростове, тем более после скандала с писателем Шолоховым. Но в инициативу благородства нового начальника УНКВД верится с трудом. Не те времена были, не те нравы…
21 августа 1938 г. был арестован профессор Лев Александрович Велихов (1875 г.р.). Он преподавал в высших учебных заведениях Новочеркасска и Ростова-на-Дону, часто выступал с лекциями в рабочих центрах Донбасса. В 1937 г. он получил инвалидность второй группы в связи с заболеванием сердца и был вынужден уйти на пенсию.
И вот арест и заключение под стражу во внутреннюю тюрьму УНКВД Ростовской области.
Как утверждает В. Шелохаев, «за время следствия, сроки которого неоднократно продлевались, его допрашивали 16 раз. Материалы следственного дела Велихова составляют пять томов. 63-летнего профессора обвиняли сразу по пяти пунктам 58 ст. Уголовного кодекса. Он якобы являлся «организатором и руководителем нелегальной организации кадетов в Ростовской области, которая вела активную борьбу против Советской власти путем вредительства, организации кадров для вооруженного восстания против Советской власти и создания террористических групп для совершения террористических актов над руководителями ВКП(б) и Советского правительства». Начальник УНКВД по Ростовской области В. С. Абакумов работал с размахом. Дело, в котором названы десятки имен бывших лидеров кадетской партии, сулило продвижение в карьере, и действительно вскоре он оказался на ключевых постах в НКВД СССР.
Сломив волю старого больного человека, следователи заставили его признаться в том, что он якобы с 1925 г. проводил контрреволюционную деятельность, регулярно встречался с бывшими членами ЦК кадетской партии в Москве и Ленинграде, получал от них соответствующие инструкции по формированию террористических групп в Ростове и Новочеркасске, готовил вооруженное восстание в казачьих районах, разрабатывал планы покушения на руководителей партии и правительства.
В показаниях зафиксированы фантастические сведения о том, например, что в кадетскую контрреволюционную террористическую организацию завербовано “свыше 1 млн граждан”, что кадеты готовили покушение на Ленина в 1918 г.» и т. д. и т. п.
28 июня 1939 г. военный прокурор Северо-Кавказского военного округа отказался удовлетворить просьбу следственных органов об очередном продлении следствия, вызвал Велихова на допрос, а затем вынес решение об окончании дела в пятидневный срок.
На заседании Особого совещания в Москве 5 января 1940 г. профессору дали 8 лет с заключением в исправительно-трудовой лагерь, засчитав срок с 19 августа 1938 года.
Дальнейшая его судьба неизвестна.
Бывший генерал Георгий Николаевич Масляников (1868 г. р.) перед своим арестом 19 марта 1938 г., накануне семидесятилетия, работал главным бухгалтером артели «Геркулес». Потомок генерала В. Н. Белопольский в своем исследовании указывает: «Характерно, что обвинение было предъявлено много позже – 14 декабря 1938. Дело в том, что у следователя не было компрометирующих сведений (кроме главного по тому времени: перед ним бывший генерал!), поэтому он заявил: “Пишите о своей контрреволюционной деятельности”. На ответ арестованного, что никакой контрреволюционной деятельности не ведет, последовали методы пыточного следствия: 9 суток заставили стоять “в стойке”, не двигаясь, избиение кулаками по лицу и ногами по спине, оскорбления и, наконец, особенно мучительные избиения резиновыми дубинками.
Семидесятилетний старик понял, что сердце его не выдержит, и решил под влиянием сокамерников (среди них, конечно, были “подсадные утки”) дать требуемые показания. Следователь снабдил его “программкой”, и Масляников написал при помощи соседа по камере, что однажды к нему в артель явился ротмистр Дубровский, сказал, что он от генерала Артамонова из Парижа, и завербовал его в контрреволюционную организацию. Следователь взял показания, сказал, что это черновик, и он оформит протокол позднее. Это было 9 апреля 1938. После этого Масляникова не вызывали на допросы 8 месяцев…
На допрос генерал был вызван лишь 27 января 1939, затем было еще два допроса 7 февраля и 19 февраля 1939. Они показали, что следствие за это время получило, точнее, состряпало “улики”.
Дело в том, что допрос сослуживцев Масляникова по “Геркулесу” не дал желаемого результата. Сослуживцы отзывались о нем хорошо, говорили, что он учил их бухгалтерскому делу, разговоров на политические темы не вел… Лишь один из них (культурник, кандидат в члены партии), стараясь выслужиться, показал, что Масляников был против Советской власти… поскольку на вопросы о зарплате отвечал: “Начислят сколько надо. Не мешайте работать, все равно ничего не поймете”.
Но в июле 1938 появились показания Р. – бухгалтера артели слепых в Ростове, бывшего казачьего полковника. Эти показания занимают в деле 30 страниц и были положены в основу обвинительного заключения… Контрреволюционное подполье (или, как значится в деле, «Контрреволюционная белогвардейская казачья организация, ставящая своей целью свержение Советской власти путем вооруженного восстания») было организовано, согласно версии следствия, в 1922 году… Для ее организации из Стамбула по заданию генералов Краснова и Богаевского был нелегально доставлен и высажен в районе Севастополя полковник Данилов. Он перебрался в Новочеркасск и приступил к формированию подполья. Во главе организации стали два казачьих генерала…»
А всего 8 генералов, 7 полковников, больше 10 диверсионных групп, десятки участников. Неправда ли «хорошая работа»? Обвинительное заключение по всему этому бреду подписал начальник управления НКВД по Ростовской области капитан ГБ В. Абакумов.
На закрытом заседании военного трибунала войск Северо-Кавказского округа, состоявшемся 25 мая 1939 года и длившемся всего 40 минут, генерала признали виновным по 58 статье УК РСФСР (пункт 2 – вооруженное восстание, захват власти в центре или на местах; п. 9 – диверсия; п. 10 – антисоветская пропаганда и агитация; п. 11 – вступление в к/р организацию) и приговорили к лишению свободы сроком на 15 лет тюремного заключения с поражением политических прав на 5 лет.
Масляников умер в Орловской тюрьме 27 октября 1940 года. И ничего удивительно в этом нет. Удивительно другое: на суде, стоя в гордом одиночестве, генерал виновным себя не признал, от прежних показаний отказался, сказал, что перечисленных в обвинительном заключении лиц не знает, а фамилию Дубровский, который будто бы завербовал его в организацию, он взял из повести Пушкина.
Только так и работало управление НКВД под руководством Абакумова, а никак иначе. Не за такую ли работу его утвердят в этой должности 27 апреля 1939 года? Не за такую ли работу ему присвоят звание старшего майора ГБ (минуя майора) 14 марта 1940 г.? Не за такую ли работу его наградят орденом Красного Знамени № 4697 26 апреля 1940 года?
В сентябре 1937 года Азовско-Черноморский край был разделен на Краснодарский край и Ростовскую область. За первые два года своего существования Ростовская область потеряла почти 12 тысяч человек. К 1939 году массовые аресты пошли на убыль, но репрессии продолжались. Люди продолжали пропадать, и больше их никто не видел.
До сих пор неизвестны места их захоронения. Например, в той же Ростовской области документально подтверждено только одно – Воловья балка под Таганрогом. Но там похоронены три десятка человек. Где остальные, неизвестно до сих пор!
Примечательно, что именно 10 января 1939 года, а не раньше Сталин подписал свою знаменитую шифротелеграмму. Вот ее текст:
«26/ш
Шифром ЦК ВКП(б)
СЕКРЕТАРЯМ ОБКОМОВ, КРАЙКОМОВ,
ЦК НАЦКОМПАРТИИ, НАРКОМАМ
ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, НАЧАЛЬНИКАМ УНКВД
ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов – крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, – следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме. Опыт показал, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа. Правда, впоследствии на практике метод физического воздействия был загажен мерзавцами Заковским, Литвиным, Успенским и другими, ибо они превратили его из исключения в правило и стали применять его случайно арестованным честным людям, за что они понесли должную кару. Но этим нисколько не опорочивается сам метод, поскольку он правильно применяется на практике. Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении *заядлых* агентов буржуазии, *заклятых* врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, чтобы они при проверке работников НКВД руководствовались настоящим разъяснением.
Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин»
(*___* Вписано от руки Сталиным).
И представьте себе, били. Да еще как!
Коллега Абакумова Л. Е. Влодзимирский, будучи начальником следчасти, лично занимался делом «военных заговорщиков» (Локтионова, Рычагова, Смушкевича и других) в 1941 году. Бывший следователь В. Г. Иванов покажет в 1956 году: «Я вызвал по указанию Родоса арестованного Локтионова и привел его на допрос в кабинет начальника следственной части НКВД Влодзимирского. Во время допроса Влодзимирский и Родос требовали от Локтионова показаний о его антисоветской работе. Локтионов не признал себя виновным. Тогда Влодзимирский и Родос приказали Локтионову лечь животом на пол и принялись поочередно на моих глазах избивать Локтионова резиновыми палками, продолжая требовать от него показаний об антисоветской деятельности. Избиение продолжалось длительное время с небольшими перерывами. Локтионов от ударов, от боли катался по полу, и ревел, и кричал, что он ни в чем не виноват. Во время избиения Локтионов лишился сознания, и его откачивали водой».
Тогда же, в 1956-м, другой свидетель, бывший начальник 1-го спец-отдела (учетно-архивного) Баштаков, показал, как заместитель начальника следчасти капитан ГБ Родос вместе с Берия и следователем Эсауловым зверски избивали перед расстрелом кандидата в члены Политбюро ЦК Эйхе в отместку за его заявление на суде: «Домогаясь от Эйхе ложного признания о том, что он якобы являлся шпионом, Родос, Берия и Эсаулов выбили у Эйхе глаз. Однако и после этого Эйхе виновным себя не признал». Подробнее это выглядело следующим образом: «На моих глазах по указаниям Берия Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: “Признаешься, что шпион?” Эйхе отвечал ему: “Нет, не признаю”. Тогда снова началось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговоренным к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, он приказал увести его на расстрел».
Другой подследственный Родоса, заведующий отделом руководящих комсомольских органов ЦК ВЛКСМ Белосудцев, в своем заявлении Сталину от 20 февраля 1940 года так описал методы работы этого палача: «Родос взял крученую веревку с кольцом на конце и давай хлестать по ногам, ударит и протянет ее по телу… Я извивался, катался по полу и наконец увидел только одно зверское лицо Родоса. Он облил меня холодной водой, а потом заставил меня сесть на край стула копчиком заднего прохода. Я опять не выдержал этой ужасной тупой боли и свалился без сознания. Через некоторое время, придя в сознание, я попросил Родоса сводить меня в уборную помочиться, а он говорит: “Бери стакан и мочись”. Я это сделал и спросил, куда девать стакан. Он схватил его и поднес мне ко рту и давай вливать в рот, а сам кричит: “Пей, говно в человечьей шкуре, или давай показания”. Я, будучи вне себя, да что говорить, для меня было все безразлично, а он кричит: “Подпиши, подпиши!” – и я сказал: “Давай, я все подпишу, мне теперь все равно”».
К слову сказать, через пару месяцев этот самый Родос был награжден орденом Красной Звезды. Произошло это 26 апреля 1940 года. День в день вместе с Абакумовым.
14 декабря 1939 года в автобиографии В. С. Абакумов напишет: «Работая в органах НКВД (УНКВД МО, ЭКУ НКВД, 3-й отдел ГУЛАГа, 2-й отдел ГУГБ) я все время был на низовой работе.
В 1939 г. руководством НКВД СССР был выдвинут на руководящую чекистскую работу – нач. УНКВД Ростовской области. Работая начальником УНКВД Ростовской области, я был избран делегатом на XVIII съезд ВКП(б). Являюсь членом бюро и пленума Ростовского обкома ВКП(б) и членом пленума горкома ВКП(б).
Жена – Смирнова Т. А., дочь сапожника. Дома учится».
К слову сказать, Татьяна Андреевна Смирнова так и осталась гражданской женой Виктора Семеновича. Тогда почему-то было модно жениться, не регистрируясь. Так жили многие товарищи Абакумова, годами не оформляя своего брака.
25 февраля 1941 года Абакумова назначили заместителем наркома внутренних дел СССР.
После разделения НКВД СССР 3 февраля 1941 года на два наркомата – НКВД и НКГБ, приказом НКВД СССР № 00212 от 26 февраля 1941 года была объявлена новая структура НКВД СССР. Наркомом внутренних дел оставался Л. П. Берия.
Первым заместителем наркома назначили С.Н. Круглова, затем два «чистых» зама: В. С. Абакумов и В. В. Чернышев и еще два И.П. Маслеников (по войскам) и Б. П. Обручников (по кадрам).
В должности заместителя наркома внутренних дел Абакумов курировал Главное управление милиции (ГУМ), Главное управление пожарной охраны (ГУПО) и 3-й отдел НКВД (контрразведывательное обеспечение пограничных и внутренних войск НКВД, пожарной охраны и милиции).
Кто они, палачи из НКВД?
Как только Хаютина-Ежова начала читать этот документ, она сразу же изменилась в лице, побледнела и стала сильно волноваться. Я поняла, что происходит что-то неладное, и решила удалиться, оставив их наедине. Но в это время Ежов подскочил к Хаютиной-Ежовой, вырвал из ее рук документ и, обращаясь ко мне, сказал: “Не уходите, и вы почитайте!” При этом Ежов бросил мне на стол этот документ, указывая, какие места читать.
Взяв в руки этот документ и частично ознакомившись с его содержанием… я поняла, что он является стенографической записью всего того, что произошло между Хаютиной-Ежовой и Шолоховым у него в номере.
После этого Ежов окончательно вышел из себя, подскочил к стоявшей в то время у дивана Хаютиной-Ежовой и начал избивать ее кулаками в лицо, грудь и другие части тела. Лишь при моем вмешательстве Ежов прекратил побои, и я увела Хаютину-Ежову в другую комнату.
Через несколько дней Хаютина-Ежова рассказала мне, что Ежов уничтожил указанную стенограмму».
После всего этого большого грязного дела и прибыл в Ростов Виктор Семенович Абакумов.
В предвоенные годы в Ростове-на-Дону значительно улучшилось транспортное сообщение. Были проложены новые трамвайные линии, в том числе и на далекие городские окраины, а в июне 1936 года открылось движение троллейбусов. Ростов стал третьим городом в СССР (после Москвы и Киева), получившим этот новый вид городского транспорта. Для гостей города была построена одна из крупнейших в стране гостиниц, получившая имя «Ростов».
К 1937 году в городе действовали 98 общеобразовательных школ (включая начальные) и 8 вузов, 19 техникумов, 4 музыкальные и художественные школы (к концу 30-х гг.).
Также в Ростове функционировали 34 научных учреждения, 110 библиотек, 34 клуба, 9 музеев, 6 театров и 17 кинотеатров. В ноябре 1935 года на бывшем пустыре, когда-то служившем границей между Ростовом и Нахичеванью, было завершено строительство великолепного здания Ростовского драматического театра имени М. Горького с залом на 2200 мест. Накануне войны Ростов являлся одним из крупнейших промышленных и культурных центров страны. Темпы промышленного производства здесь были заметно выше, чем в целом по стране. В 1940 г. валовая продукция промышленности по сравнению с 1913 г. выросла в 18 раз. Ростов производил 25 процентов сельскохозяйственных машин, 33 процента цинковых белил и эмалированной посуды, изготовляемых в СССР. Развитие жилищного строительства привело к росту города, длина его улиц увеличилась на 140 км. В целом территория Ростова к 1940 году увеличилась более чем в два раза. По данным переписи, в 1939 году в Ростове проживало уже 510 тысяч человек. За 20 лет население Ростова увеличилось более чем в два раза. Ростов занимал по этому показателю устойчивое десятое место среди городов СССР.
Словом, не Москва, но жить можно было и здесь, а тем более большим и самым страшным начальником…
Областное управление, которое принял Абакумов, состояло из аппарата Управления госбезопасности (экономический отдел, секретно-политический отдел и другие). Именно этим аппаратом непосредственно руководил начальник управления НКВД.
Далее ему подчинялись: инспекция внутренней охраны, управление милиции, аппарат инспекции резервов, инспекция противопожарной охраны, старший инструктор, аппарат связи, финансовое отделение, секретариат.
По воспоминаниям одного из ветеранов ГБ, «в то время от территориальных Управлений ничего особенного не требовалось – выполняй указания Москвы и вовремя отчитывайся. Приказывали пересматривать дела на арестованных и осужденных – мы пересматривали, многих отпускали. Приказывали очистить оборонные предприятия от поляков, потенциальных вражеских агентов, – мы очищали».
Сын Берия Серго в книге про отца пишет: «В одну из таких групп включили тогда и Абакумова. Именно там он и выдвинулся. При его непосредственном участии было освобождено до 60 процентов заключенных, арестованных в Ростовской области. Потом пошла гулять версия, что Абакумов “освобождал заключенных огульно”, зарабатывая на этом авторитет. Так это или нет, судить не могу, но доброе дело он сделал».
Например, все тот же Петр Кубаткин весной 1939 г., будучи старшим оперуполномоченным, назначается начальником Московского управления НКВД. Как подчеркивает М. Карих, новый начальник «там не застал практически ни одного сотрудника, звание которого было бы выше младшего лейтенанта. Большинство не имело ни соответствующего образования, ни профессиональных навыков. А между тем в наследство новому руководителю управления досталась масса незавершенных дел, возбужденных преимущественно по 58-й статье УК РСФСР: антисоветская агитация, вредительство, шпионаж. В общем потоке обвинений преобладали дела по антисоветской пропаганде. Рассмотрев часть этих дел, Кубаткин быстро разобрался, что они заведены без достаточных на то оснований. Более чем по 100 делам, заведенным по 58-й статье, он вынес мотивированное заключение об их прекращении, так что все арестованные по ней были отпущены на свободу.
Первые шаги нового руководителя спасли жизнь многим людям, но поддержки наверху не получили. Петру Николаевичу сделали внушение за увлечение “либеральной линией” и “легкий подход” к пересмотру дел».
Что-то подобное происходило и в Ростове, тем более после скандала с писателем Шолоховым. Но в инициативу благородства нового начальника УНКВД верится с трудом. Не те времена были, не те нравы…
21 августа 1938 г. был арестован профессор Лев Александрович Велихов (1875 г.р.). Он преподавал в высших учебных заведениях Новочеркасска и Ростова-на-Дону, часто выступал с лекциями в рабочих центрах Донбасса. В 1937 г. он получил инвалидность второй группы в связи с заболеванием сердца и был вынужден уйти на пенсию.
И вот арест и заключение под стражу во внутреннюю тюрьму УНКВД Ростовской области.
Как утверждает В. Шелохаев, «за время следствия, сроки которого неоднократно продлевались, его допрашивали 16 раз. Материалы следственного дела Велихова составляют пять томов. 63-летнего профессора обвиняли сразу по пяти пунктам 58 ст. Уголовного кодекса. Он якобы являлся «организатором и руководителем нелегальной организации кадетов в Ростовской области, которая вела активную борьбу против Советской власти путем вредительства, организации кадров для вооруженного восстания против Советской власти и создания террористических групп для совершения террористических актов над руководителями ВКП(б) и Советского правительства». Начальник УНКВД по Ростовской области В. С. Абакумов работал с размахом. Дело, в котором названы десятки имен бывших лидеров кадетской партии, сулило продвижение в карьере, и действительно вскоре он оказался на ключевых постах в НКВД СССР.
Сломив волю старого больного человека, следователи заставили его признаться в том, что он якобы с 1925 г. проводил контрреволюционную деятельность, регулярно встречался с бывшими членами ЦК кадетской партии в Москве и Ленинграде, получал от них соответствующие инструкции по формированию террористических групп в Ростове и Новочеркасске, готовил вооруженное восстание в казачьих районах, разрабатывал планы покушения на руководителей партии и правительства.
В показаниях зафиксированы фантастические сведения о том, например, что в кадетскую контрреволюционную террористическую организацию завербовано “свыше 1 млн граждан”, что кадеты готовили покушение на Ленина в 1918 г.» и т. д. и т. п.
28 июня 1939 г. военный прокурор Северо-Кавказского военного округа отказался удовлетворить просьбу следственных органов об очередном продлении следствия, вызвал Велихова на допрос, а затем вынес решение об окончании дела в пятидневный срок.
На заседании Особого совещания в Москве 5 января 1940 г. профессору дали 8 лет с заключением в исправительно-трудовой лагерь, засчитав срок с 19 августа 1938 года.
Дальнейшая его судьба неизвестна.
Бывший генерал Георгий Николаевич Масляников (1868 г. р.) перед своим арестом 19 марта 1938 г., накануне семидесятилетия, работал главным бухгалтером артели «Геркулес». Потомок генерала В. Н. Белопольский в своем исследовании указывает: «Характерно, что обвинение было предъявлено много позже – 14 декабря 1938. Дело в том, что у следователя не было компрометирующих сведений (кроме главного по тому времени: перед ним бывший генерал!), поэтому он заявил: “Пишите о своей контрреволюционной деятельности”. На ответ арестованного, что никакой контрреволюционной деятельности не ведет, последовали методы пыточного следствия: 9 суток заставили стоять “в стойке”, не двигаясь, избиение кулаками по лицу и ногами по спине, оскорбления и, наконец, особенно мучительные избиения резиновыми дубинками.
Семидесятилетний старик понял, что сердце его не выдержит, и решил под влиянием сокамерников (среди них, конечно, были “подсадные утки”) дать требуемые показания. Следователь снабдил его “программкой”, и Масляников написал при помощи соседа по камере, что однажды к нему в артель явился ротмистр Дубровский, сказал, что он от генерала Артамонова из Парижа, и завербовал его в контрреволюционную организацию. Следователь взял показания, сказал, что это черновик, и он оформит протокол позднее. Это было 9 апреля 1938. После этого Масляникова не вызывали на допросы 8 месяцев…
На допрос генерал был вызван лишь 27 января 1939, затем было еще два допроса 7 февраля и 19 февраля 1939. Они показали, что следствие за это время получило, точнее, состряпало “улики”.
Дело в том, что допрос сослуживцев Масляникова по “Геркулесу” не дал желаемого результата. Сослуживцы отзывались о нем хорошо, говорили, что он учил их бухгалтерскому делу, разговоров на политические темы не вел… Лишь один из них (культурник, кандидат в члены партии), стараясь выслужиться, показал, что Масляников был против Советской власти… поскольку на вопросы о зарплате отвечал: “Начислят сколько надо. Не мешайте работать, все равно ничего не поймете”.
Но в июле 1938 появились показания Р. – бухгалтера артели слепых в Ростове, бывшего казачьего полковника. Эти показания занимают в деле 30 страниц и были положены в основу обвинительного заключения… Контрреволюционное подполье (или, как значится в деле, «Контрреволюционная белогвардейская казачья организация, ставящая своей целью свержение Советской власти путем вооруженного восстания») было организовано, согласно версии следствия, в 1922 году… Для ее организации из Стамбула по заданию генералов Краснова и Богаевского был нелегально доставлен и высажен в районе Севастополя полковник Данилов. Он перебрался в Новочеркасск и приступил к формированию подполья. Во главе организации стали два казачьих генерала…»
А всего 8 генералов, 7 полковников, больше 10 диверсионных групп, десятки участников. Неправда ли «хорошая работа»? Обвинительное заключение по всему этому бреду подписал начальник управления НКВД по Ростовской области капитан ГБ В. Абакумов.
На закрытом заседании военного трибунала войск Северо-Кавказского округа, состоявшемся 25 мая 1939 года и длившемся всего 40 минут, генерала признали виновным по 58 статье УК РСФСР (пункт 2 – вооруженное восстание, захват власти в центре или на местах; п. 9 – диверсия; п. 10 – антисоветская пропаганда и агитация; п. 11 – вступление в к/р организацию) и приговорили к лишению свободы сроком на 15 лет тюремного заключения с поражением политических прав на 5 лет.
Масляников умер в Орловской тюрьме 27 октября 1940 года. И ничего удивительно в этом нет. Удивительно другое: на суде, стоя в гордом одиночестве, генерал виновным себя не признал, от прежних показаний отказался, сказал, что перечисленных в обвинительном заключении лиц не знает, а фамилию Дубровский, который будто бы завербовал его в организацию, он взял из повести Пушкина.
Только так и работало управление НКВД под руководством Абакумова, а никак иначе. Не за такую ли работу его утвердят в этой должности 27 апреля 1939 года? Не за такую ли работу ему присвоят звание старшего майора ГБ (минуя майора) 14 марта 1940 г.? Не за такую ли работу его наградят орденом Красного Знамени № 4697 26 апреля 1940 года?
В сентябре 1937 года Азовско-Черноморский край был разделен на Краснодарский край и Ростовскую область. За первые два года своего существования Ростовская область потеряла почти 12 тысяч человек. К 1939 году массовые аресты пошли на убыль, но репрессии продолжались. Люди продолжали пропадать, и больше их никто не видел.
До сих пор неизвестны места их захоронения. Например, в той же Ростовской области документально подтверждено только одно – Воловья балка под Таганрогом. Но там похоронены три десятка человек. Где остальные, неизвестно до сих пор!
Примечательно, что именно 10 января 1939 года, а не раньше Сталин подписал свою знаменитую шифротелеграмму. Вот ее текст:
«26/ш
Шифром ЦК ВКП(б)
СЕКРЕТАРЯМ ОБКОМОВ, КРАЙКОМОВ,
ЦК НАЦКОМПАРТИИ, НАРКОМАМ
ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, НАЧАЛЬНИКАМ УНКВД
ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов – крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, – следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме. Опыт показал, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа. Правда, впоследствии на практике метод физического воздействия был загажен мерзавцами Заковским, Литвиным, Успенским и другими, ибо они превратили его из исключения в правило и стали применять его случайно арестованным честным людям, за что они понесли должную кару. Но этим нисколько не опорочивается сам метод, поскольку он правильно применяется на практике. Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении *заядлых* агентов буржуазии, *заклятых* врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, чтобы они при проверке работников НКВД руководствовались настоящим разъяснением.
Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин»
(*___* Вписано от руки Сталиным).
И представьте себе, били. Да еще как!
Коллега Абакумова Л. Е. Влодзимирский, будучи начальником следчасти, лично занимался делом «военных заговорщиков» (Локтионова, Рычагова, Смушкевича и других) в 1941 году. Бывший следователь В. Г. Иванов покажет в 1956 году: «Я вызвал по указанию Родоса арестованного Локтионова и привел его на допрос в кабинет начальника следственной части НКВД Влодзимирского. Во время допроса Влодзимирский и Родос требовали от Локтионова показаний о его антисоветской работе. Локтионов не признал себя виновным. Тогда Влодзимирский и Родос приказали Локтионову лечь животом на пол и принялись поочередно на моих глазах избивать Локтионова резиновыми палками, продолжая требовать от него показаний об антисоветской деятельности. Избиение продолжалось длительное время с небольшими перерывами. Локтионов от ударов, от боли катался по полу, и ревел, и кричал, что он ни в чем не виноват. Во время избиения Локтионов лишился сознания, и его откачивали водой».
Тогда же, в 1956-м, другой свидетель, бывший начальник 1-го спец-отдела (учетно-архивного) Баштаков, показал, как заместитель начальника следчасти капитан ГБ Родос вместе с Берия и следователем Эсауловым зверски избивали перед расстрелом кандидата в члены Политбюро ЦК Эйхе в отместку за его заявление на суде: «Домогаясь от Эйхе ложного признания о том, что он якобы являлся шпионом, Родос, Берия и Эсаулов выбили у Эйхе глаз. Однако и после этого Эйхе виновным себя не признал». Подробнее это выглядело следующим образом: «На моих глазах по указаниям Берия Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: “Признаешься, что шпион?” Эйхе отвечал ему: “Нет, не признаю”. Тогда снова началось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговоренным к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, он приказал увести его на расстрел».
Другой подследственный Родоса, заведующий отделом руководящих комсомольских органов ЦК ВЛКСМ Белосудцев, в своем заявлении Сталину от 20 февраля 1940 года так описал методы работы этого палача: «Родос взял крученую веревку с кольцом на конце и давай хлестать по ногам, ударит и протянет ее по телу… Я извивался, катался по полу и наконец увидел только одно зверское лицо Родоса. Он облил меня холодной водой, а потом заставил меня сесть на край стула копчиком заднего прохода. Я опять не выдержал этой ужасной тупой боли и свалился без сознания. Через некоторое время, придя в сознание, я попросил Родоса сводить меня в уборную помочиться, а он говорит: “Бери стакан и мочись”. Я это сделал и спросил, куда девать стакан. Он схватил его и поднес мне ко рту и давай вливать в рот, а сам кричит: “Пей, говно в человечьей шкуре, или давай показания”. Я, будучи вне себя, да что говорить, для меня было все безразлично, а он кричит: “Подпиши, подпиши!” – и я сказал: “Давай, я все подпишу, мне теперь все равно”».
К слову сказать, через пару месяцев этот самый Родос был награжден орденом Красной Звезды. Произошло это 26 апреля 1940 года. День в день вместе с Абакумовым.
14 декабря 1939 года в автобиографии В. С. Абакумов напишет: «Работая в органах НКВД (УНКВД МО, ЭКУ НКВД, 3-й отдел ГУЛАГа, 2-й отдел ГУГБ) я все время был на низовой работе.
В 1939 г. руководством НКВД СССР был выдвинут на руководящую чекистскую работу – нач. УНКВД Ростовской области. Работая начальником УНКВД Ростовской области, я был избран делегатом на XVIII съезд ВКП(б). Являюсь членом бюро и пленума Ростовского обкома ВКП(б) и членом пленума горкома ВКП(б).
Жена – Смирнова Т. А., дочь сапожника. Дома учится».
К слову сказать, Татьяна Андреевна Смирнова так и осталась гражданской женой Виктора Семеновича. Тогда почему-то было модно жениться, не регистрируясь. Так жили многие товарищи Абакумова, годами не оформляя своего брака.
25 февраля 1941 года Абакумова назначили заместителем наркома внутренних дел СССР.
После разделения НКВД СССР 3 февраля 1941 года на два наркомата – НКВД и НКГБ, приказом НКВД СССР № 00212 от 26 февраля 1941 года была объявлена новая структура НКВД СССР. Наркомом внутренних дел оставался Л. П. Берия.
Первым заместителем наркома назначили С.Н. Круглова, затем два «чистых» зама: В. С. Абакумов и В. В. Чернышев и еще два И.П. Маслеников (по войскам) и Б. П. Обручников (по кадрам).
В должности заместителя наркома внутренних дел Абакумов курировал Главное управление милиции (ГУМ), Главное управление пожарной охраны (ГУПО) и 3-й отдел НКВД (контрразведывательное обеспечение пограничных и внутренних войск НКВД, пожарной охраны и милиции).
Кто они, палачи из НКВД?
Палач – лицо, приводящее в исполнение приговор о смертной казни или телесном наказании, осуществляющее пытки…
В конце 1937 года некто Луховицкий, обычный следователь из НКВД, вел дело Аркадия Емельянова, бывшего начальника Главного строительного управления Наркомпищепрома СССР.
В 1955 году, после реабилитации, Емельянов в своих показаниях военному прокурору Главной военной прокуратуры СССР майору юстиции Кожуре расскажет, как с ним «работал» тот самый следователь: «“…Вы знаете за что Вас арестовали?” – спрашивает меня Луховицкий. “Нет, не знаю”. Луховицкий сделал шаг вперед, плюнул в лицо и обругал матом. Я бросился на него. Он ждал этого и ударил меня ногой в пах. Я потерял сознание. Очнулся на полу в уборной, которая была напротив комнаты следователя, в мокрой и окровавленной одежде с разбитыми губами и носом. Возле меня стоял Луховицкий и фельдшер, который дал лекарство, прощупал пульс и сказал: “Страшного ничего нет”. Меня ввели снова в комнату и поставили к стенке. Луховицкий предупредил, что я буду стоять на “конвейере” до тех пор, пока не подпишу показаний. Издевался до утра. Ему на смену пришел другой 23–25 лет с вьющимися светлыми волосами. Был до середины дня, уговаривал не мучить себя и дать показания. Затем пришел в штатском 20–22 лет. Его поздно вечером сменил Луховицкий. Так – трое суток. Я все время стоял на ногах. Не давали пищи. В дежурство Луховицкого не давали воды и не разрешали курить. На четвертые сутки у меня на опухших ногах полопались сосуды и ноги превратились в бесформенную кровавую массу. Появились галлюцинации, временами я терял сознание, падал. Меня поднимали и, как выражался Луховицкий, “подбадривали пробойками”: в пробках от бутылок были проколоты иголки и булавки, которые выходили на 2–3 миллиметра. Ими кололи бока, снизу ноги. Применяли и другие способы “подбадривания”: когда я закрывал глаза, выдергивали волосы из бороды и усов. “Напишите на клочке бумаги, кто вас завербовал, протокол составлять не будем”. – “На кого конкретно я должен дать показания?” – “Вы сами должны знать. Но это лицо должно быть известным в стране и должно принадлежать к руководству партии”. – “Член ЦК?” – “Пусть вас не смущает, даже если это будет член Политбюро, и учтите, что у нас уже сидят члены Политбюро Рудзутак, Косиор, Чубарь, Эйхе”. – “А какие показания вас могут интересовать?” – “Получите тезисы. Их надо только развить”. Не в силах выдержать “конвейер” написал: “Считаю бесцельным дальнейшее сопротивление следователю. Я признаю, что входил в…” Через несколько дней вызвал: “Думаете ли вы давать показания?” – “Я уже дал, что еще надо?” – “Это ерунда. Нужны настоящие показания”. Я молчал. “Поедете в Лефортовскую тюрьму и уж там напишите все, что требуется”. Через два-три дня, ночью Луховицкий допрашивал в Лефортове с еще двумя следователями и избивал в течение часа резиновой дубинкой, скруткой из голого медного провода, топтал ногами.
Двое ушли, привели Темкина (Арон Темкин, начальник управления снабжения Наркомпищепрома…). Темкин: “Я был свидетелем, когда нарком пищевой промышленности давал Емельянову поручение убить Микояна”. Темкина тут же увели.
“Вы подтверждаете сказанное Темкиным?” – “Мне все понятно”.
“Показания Темкина – обеспеченный смертный приговор, и от вас зависит теперь ваша судьба”. Сфабрикованный протокол допроса я не подписал. Снова били и поставили в стойку. Наступили каблуком на пальцы, сорвали ногти. В октябре подписал не читая”».
К слову, Аркадий Емельянов вынужден был подписать 82 страницы «собственноручных» показаний, то есть продиктованных следователем. За что получил «только» 15 лет лагерей
Виктор Семенович Абакумов просто не мог не быть палачом, переступив порог Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР в 1937 году. Он проработал там самое страшное для советских людей и для советской страны время: 1937 и 1938 годы.
Неужели его это могло миновать или обойти стороной? Ведь если он чего-то не умел, то его учили, и ему приходилось учиться. А как же иначе?
Писатель Юрий Дружников однажды записал воспоминания чекиста Спиридона Карташева: «У меня была ненависть, но убивать я сперва не умел, учился. В Гражданскую войну я служил в ЧОНе. Мы ловили в лесах дезертиров из Красной армии и расстреливали на месте. Раз поймали двух белых офицеров, и после расстрела мне велели топтать их на лошади, чтобы проверить, мертвы ли они. Один был живой, и я его прикончил…
Мною лично застрелено 37 человек, большое число отправил в лагеря. Я умею убивать людей так, что выстрела не слышно… Секрет такой: я заставляю открыть рот и стреляю вплотную. Меня только теплой кровью обдает, как одеколоном, а звука не слышно. Если бы не припадки, я бы так рано на пенсию не ушел».
30 июля 1937 года Николай Ежов подписал приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Согласно этому приказу, попадание в первую категорию репрессируемых означало расстрел, а во вторую – в ГУЛАГ. Третьей категории, увы, не было.
Начало же событий, названных десятилетиями позже «Большим террором», датировано 3 июля 1937-го, когда секретарь ЦК ВКП(б) Сталин передал народному комиссару внутренних дел СССР Н.И. Ежову и региональным руководящим органам партии принятое днем раньше решение Политбюро о начале кампании репрессии… А после 4 июля абсолютно все подразделения Главного управления госбезопасности НКВД СССР немедленно приступили к просмотру своих картотек и архивов в поисках указанных в приказе жертв…
В конце 1937 года некто Луховицкий, обычный следователь из НКВД, вел дело Аркадия Емельянова, бывшего начальника Главного строительного управления Наркомпищепрома СССР.
В 1955 году, после реабилитации, Емельянов в своих показаниях военному прокурору Главной военной прокуратуры СССР майору юстиции Кожуре расскажет, как с ним «работал» тот самый следователь: «“…Вы знаете за что Вас арестовали?” – спрашивает меня Луховицкий. “Нет, не знаю”. Луховицкий сделал шаг вперед, плюнул в лицо и обругал матом. Я бросился на него. Он ждал этого и ударил меня ногой в пах. Я потерял сознание. Очнулся на полу в уборной, которая была напротив комнаты следователя, в мокрой и окровавленной одежде с разбитыми губами и носом. Возле меня стоял Луховицкий и фельдшер, который дал лекарство, прощупал пульс и сказал: “Страшного ничего нет”. Меня ввели снова в комнату и поставили к стенке. Луховицкий предупредил, что я буду стоять на “конвейере” до тех пор, пока не подпишу показаний. Издевался до утра. Ему на смену пришел другой 23–25 лет с вьющимися светлыми волосами. Был до середины дня, уговаривал не мучить себя и дать показания. Затем пришел в штатском 20–22 лет. Его поздно вечером сменил Луховицкий. Так – трое суток. Я все время стоял на ногах. Не давали пищи. В дежурство Луховицкого не давали воды и не разрешали курить. На четвертые сутки у меня на опухших ногах полопались сосуды и ноги превратились в бесформенную кровавую массу. Появились галлюцинации, временами я терял сознание, падал. Меня поднимали и, как выражался Луховицкий, “подбадривали пробойками”: в пробках от бутылок были проколоты иголки и булавки, которые выходили на 2–3 миллиметра. Ими кололи бока, снизу ноги. Применяли и другие способы “подбадривания”: когда я закрывал глаза, выдергивали волосы из бороды и усов. “Напишите на клочке бумаги, кто вас завербовал, протокол составлять не будем”. – “На кого конкретно я должен дать показания?” – “Вы сами должны знать. Но это лицо должно быть известным в стране и должно принадлежать к руководству партии”. – “Член ЦК?” – “Пусть вас не смущает, даже если это будет член Политбюро, и учтите, что у нас уже сидят члены Политбюро Рудзутак, Косиор, Чубарь, Эйхе”. – “А какие показания вас могут интересовать?” – “Получите тезисы. Их надо только развить”. Не в силах выдержать “конвейер” написал: “Считаю бесцельным дальнейшее сопротивление следователю. Я признаю, что входил в…” Через несколько дней вызвал: “Думаете ли вы давать показания?” – “Я уже дал, что еще надо?” – “Это ерунда. Нужны настоящие показания”. Я молчал. “Поедете в Лефортовскую тюрьму и уж там напишите все, что требуется”. Через два-три дня, ночью Луховицкий допрашивал в Лефортове с еще двумя следователями и избивал в течение часа резиновой дубинкой, скруткой из голого медного провода, топтал ногами.
Двое ушли, привели Темкина (Арон Темкин, начальник управления снабжения Наркомпищепрома…). Темкин: “Я был свидетелем, когда нарком пищевой промышленности давал Емельянову поручение убить Микояна”. Темкина тут же увели.
“Вы подтверждаете сказанное Темкиным?” – “Мне все понятно”.
“Показания Темкина – обеспеченный смертный приговор, и от вас зависит теперь ваша судьба”. Сфабрикованный протокол допроса я не подписал. Снова били и поставили в стойку. Наступили каблуком на пальцы, сорвали ногти. В октябре подписал не читая”».
К слову, Аркадий Емельянов вынужден был подписать 82 страницы «собственноручных» показаний, то есть продиктованных следователем. За что получил «только» 15 лет лагерей
Виктор Семенович Абакумов просто не мог не быть палачом, переступив порог Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР в 1937 году. Он проработал там самое страшное для советских людей и для советской страны время: 1937 и 1938 годы.
Неужели его это могло миновать или обойти стороной? Ведь если он чего-то не умел, то его учили, и ему приходилось учиться. А как же иначе?
Писатель Юрий Дружников однажды записал воспоминания чекиста Спиридона Карташева: «У меня была ненависть, но убивать я сперва не умел, учился. В Гражданскую войну я служил в ЧОНе. Мы ловили в лесах дезертиров из Красной армии и расстреливали на месте. Раз поймали двух белых офицеров, и после расстрела мне велели топтать их на лошади, чтобы проверить, мертвы ли они. Один был живой, и я его прикончил…
Мною лично застрелено 37 человек, большое число отправил в лагеря. Я умею убивать людей так, что выстрела не слышно… Секрет такой: я заставляю открыть рот и стреляю вплотную. Меня только теплой кровью обдает, как одеколоном, а звука не слышно. Если бы не припадки, я бы так рано на пенсию не ушел».
30 июля 1937 года Николай Ежов подписал приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Согласно этому приказу, попадание в первую категорию репрессируемых означало расстрел, а во вторую – в ГУЛАГ. Третьей категории, увы, не было.
Начало же событий, названных десятилетиями позже «Большим террором», датировано 3 июля 1937-го, когда секретарь ЦК ВКП(б) Сталин передал народному комиссару внутренних дел СССР Н.И. Ежову и региональным руководящим органам партии принятое днем раньше решение Политбюро о начале кампании репрессии… А после 4 июля абсолютно все подразделения Главного управления госбезопасности НКВД СССР немедленно приступили к просмотру своих картотек и архивов в поисках указанных в приказе жертв…