О`Санчес. Хвак

   Совершенно случайным образом в этот миг у входа оказался сам трактирщик, дюжий молодой мужичина, он и поприветствовал вновь прибывшего, рассеянно, однако, вполне дружелюбно: дела в тот вечер шли хорошо и гладко.
   – Господин покушать желает? Освежиться? Воспользоваться ночлегом?
   – Угу. Да. Это… Покушать бы. И переночевать хочу. Но сначала покушать. И винца.
   – Сделаем. Коли пресветлый господин с ночлегом к нам… э-э… а лошадку еще не…
   – Я пешком.
   – Все понятно. Стало быть, так… Коли господин… э-э…
   – Хвак меня зовут.
   – Коли господин Хвак у нас ночует, плату мы вынуждены взять вперед. Но не потому что мы не доверяем гостю, о, нет!.. Но для того лишь, чтобы лучше позаботиться о нем, все это для его же собственного удобства: внесенная плата тотчас же соотносится с тою комнатой, что выбрана для ночлега и проживания и оберегается именно для него, поэтому уважаемый гость вправе занять свою комнату немедленно, или чуть погодя, предаться уединению, или принять гостя… гостью… И покинуть наши пределы немедленно, когда ему вздумается, не озабочиваясь более мыслями об оплате за оставленное жилье… Ну, думаю, пресветлый господин отлично понял меня?
   Хваку было неловко переспрашивать и он кивнул наобум. Однако решился уточнить:
   – А почем ночлег у вас?
   – Гм… сие в зависимости… Как я понимаю, пресветлый господин привык к дороге, но любит удобства?.. Стало быть, потребно отдельное помещение…
   – Да мне чтобы просто поспать…
   – Именно! Скромное укрывище, без излишеств, но отдельное и безопасное. Именно такое у нас есть. Одно-единственное. Я, грешным делом, приберегал его для нашего старинного постояльца, тоже паломника, да что-то нет его… Он тоже любитель удобного и весьма недорогого ночлега.
   – Да, да! – Хвак услышал слово «недорогого» и обрадованно затряс головой.
   – М-м… Большой медяк за постой… до завтрашнего полудня, а там…
   – Да, мне до раннего завтра, только до утра, а не до полудня…
   – Это уж как прихочется пресветлому господину, а у нас так заведено по расчетам. Но за тот же большой медяк мы ставим у изголовья кувшин с ви…с питьем, да утречком приносим кувшин для омовения… Ночной горшок под кроватью, с крышкой. Имеется также мыльня, кадка с горячею водицей – но это за отдельную плату…
   Хвак прикинул про себя, вспомнил, что вода в ручье только первыми пригоршнями студена, а дальше вполне терпима…
   – Нет, мне только ночлег, и покушать.
   – Понял! За полукругель предоставляем райский день. Не желает ли господин?
   – Чего?
   – Господин Хвак может заплатить вперед один серебряный полукругель и за вышеназванную сумму обрести ночлег без мыльни на одну ночь, до завтрашнего полудня, а также закуску, включающую в себя холодец церапкин, маринованных ящерок, зелень, уксус, перец, соль… Но! – При этих словах трактирщик придвинулся к Хваку и, едва ли не по приятельски, подтолкнул предплечье Хвака своим локтем: росту трактирщик был хорошего, вплотную под четыре локтя, однако рядом с Хваком выглядел почти недорослем… – Но! – повторил трактирщик, на этот раз с подмигом, – за этот же полукругель наш гость вправе подойти к очагу и сам отрезать себе кусок только что запеченного кабана, вон он, на вертеле… – ах, какой запах… удался кабан сегодня, ох удался… – причем, сделать это столько раз за вечер, сколько пожелает. То же касается хлеба и вина: простого имперского вина наш уважаемый гость вправе выпить столько, сколько в нем уместится, не добавляя в уплату ни одного лишнего полумедяка! Разумеется, дорогие вина и настойки, а также дополнительные кушанья – за отдельную плату. Есть и пить вышеназванное уважаемый гость может сколько влезет, но – от себя не угощая этим никого другого. Девке можно налить один угощающий кубок имперского вина. У нас, кстати, отменные девки: веселые, хорошего нрава, упитанные…
   Хвак сразу вспотел и залился темной краской стыда под пристальным взглядом трактирщика, а тот, уяснив для себя все, что ему хотелось уяснить, взялся за дело.
   – Грибок, а Грибок? Как доставишь заказ – стрекозой сюда, к господину Хваку. Он сегодня самый дорогой наш гость, у него нынче райский день: примешь полукругель и обслужишь господина Хвака… по всему порядку! Ну… ты понял. Объяснишь, покажешь…
   – То есть – в наилучшем виде! Господин Хвак здесь будет отдыхать? Или поближе к очагу? Бегу, несу!..
   Не обманул трактирщик: и раз, и другой, и потом еще подходил Хвак к очагу, вынимал из кожаного чехла особым образом зазубренный нож, нарочно для этого подвешенный возле запеченного кабана, и отхватывал себе сочнейшие кабаньи ломти, истекающие розовым жиром… Никто не препятствовал, не косился, не осаживал… куски за ним не считал… Хлеба под кабанятину уминалось – раньше Хваку одного его на дневное пропитание бы хватило!.. А тут ешь и ешь себе, знай только с дубовой досочки мясные жиры и соки лепешками подметаешь, да винцом запиваешь… Кремовое куда как вкуснее имперского: во-первых, оно слаще…
   – Хе-хе… Позволю себе побеспокоить дорогого гостя… Господину Хваку не скучно одному?
   – Да не… И еще хлебца подкинь, вон сколько добра натекло, не пропадать же…
   Кремовое вино слаще и крепче имперского, почти как медовуха, а есть еще шипучее – очень смешно шипит и в нос шибает, но зато имперское сегодня бесплатно идет, да и мясо им запивать способнее.
   Сквозь хруст разгрызаемого мосла проник в левое Хваково ухо смешок… Легкий, звонкий… Хвак обернулся – красавица перед ним! Вся из себя наряженная, нарумяненная, пышная: огромные бусы вокруг шейки блестят, переливаются, а сама шейка полненькая, беленькая… А глаза… Глаза тоже светлые, как у Кыски, да только, в отличие от Кыскиных, нет в них ни малейшей сердитости, наоборот: задор и веселье искрятся.
   – Ах, добрый богатырь! Хотела бы спросить, но невольно робею перед этакою статью и мужеством…
   – Я??? А что такое?..
   – Ничего! Совсем-совсем ничего такого особенного! А только хочу пригласить пресветлого богатыря на парный танец!
   Хвак смутился больше прежнего, однако от сердца отлегло: красавица ни с кем его не спутала и заговорила именно с ним, с Хваком, ждет от него согласия на танец. Ничего необычного: вон, все свободное пространство трактира занято танцующими парами, кто хочет, тот и приглашает: женщины мужчин, мужчины женщин – это ведь «Веревочка»!..
   Как раз «Веревочку» танцевать Хвак не решился – очень уж непросты коленца, поэтому он уперся напрочь, но при этом руки к груди прижал, чтобы вежливо, чтобы не оскорбить отказом. Однако, девушка оказалась не из обидчивых и таки выманила Хвака из-за стола на следующий танец…
   В трактире стоял, что называется, дым коромыслом: гости пьют, орут, поют и пляшут, никому до Хвака дела нет. Музыканты уже вполпьяна, однако все еще полны сил и мастерства:
   – А теперь – «Весенняя!»
   «Весеннюю» каждый умеет танцевать, поэтому Хвак и согласился, главное в танце сем – вовремя прихлопывать руками и притопывать ногами, не выбиваясь из общего лада, музыкантами задаваемого. А еще в этом танце Хваку нравился миг, когда парень и девушка сцепляются «локоть в локоть» и кружатся два полных оборота, сначала один круг, потом меняют локти и еще один круг, в обратную сторону. Во время кружения девушка словно бы стремится прочь, а парень ее как бы удерживает… и ему это удается… вроде как он на своем настоял, а девушка согласилась… Больше всего во всех плясах нравился Хваку этот кусочек «Весеннего» танца. Именно на нем он случайно с Кыской познакомился, со своей будущей женой. Она к тому дню близкого знакомства лет семь как бездетной солдатской вдовицею жила и ни одного празднества с танцульками не пропускала…
   – Ох, как ты хорошо танцуешь, предобрый богатырь Хвак! Просто живой огонь! У меня аж в груди полыхнуло!.. Пощади, дай мне отдохнуть один танец!..
   Ай, как приятно Хваку слышать сии мольбы о пощаде! Страха в них нет, одна только радость… и даже это… ну… нежность, что ли… А вдруг она еще и согласится вина из его рук попробовать, угощение принять!?
   – На, попей, вон запыхалась как! Имперское.
   – Еще бы не запыхаться, с этаким-то удальцом! Имперское? Пожалуй… разве что один глоточек…
   Глоточков оказалось не один, а три, но налитый доверху кубок на этом и закончился.
   – Пресветлый господин Хвак еще что-нибудь желает заказать для спутницы?
   – Ах, Грибок! Погоди, сейчас я попробую уговорить великодушного господина Хвака разделить со мною две вишенки, две ягодки, вареные в меду… Сколько это будет стоить, а, дружочек Грибок? Достаточно ли будет полумедяка?.. Ой, где мой кошель!..
   Услышав про полумедяк и вишенки в меду, Хвак решился: самым кончиком пальца он дотронулся до локтя своей новой знакомой (которую, по удивительному совпадению, тоже звали Вишенка!), чтобы та не искала кошель и деньги в нем, и протянул трактирному служке собственную монету. Служка тотчас прибежал с лакомством, но было там не две ягодки, а горка на блюдечке! Может быть, даже, целая дюжина – никак не сосчитать, очень уж быстро убывают.
   – Ах, вот что такое истинный сударь! У-у… ням-нямка… Хвак, о, милый Хвак! Ты меня вернул к жизни и просто спас! Да, да, да, да! Вот именно этими ягодками и спас! Ведь это любимое лакомство мое, о коем я мечтала всю зиму! У иного и конь, и слуги, и шпоры золотые, а сердце липкое и холодное, как нафья задница! А иной, напротив…
   Тут Хвак захохотал во всю мощь, его до глубины души восхитила шутка про нафью задницу, он за всю свою жизнь не слышал ничего смешнее!
   – Нафья… А-ха-хаххха-а-а!.. – И хрясть ладонью по столешнице!.. – Хочешь, еще таких же ягодок возьмем? Мне не жалко!
   – О, нет, о, нет, великодушный рыцарь мой! Это дорого, ни к чему подобная разорительная роскошь. Вот глоток бы простой холодной водицы – и можно вновь на танец. Как жаль, что вода шипучею не бывает…
   Хвак смекнул про себя, что глоток вина вместо воды мог бы сделать красавицу… еще добрее… мало ли… она размякнет, развеселится… Он утер лоб и щеки рукавом и кашлянул…
   – Гм… Вода не бывает, а вино очень даже бывает шипучим… – Хвак заторопился, чтобы красавица Вишенка не успела обдумать и отвергнуть его коварное предложение. – Это… Грибок! Дай нам кувшинчик шипучего! Сколько это будет стоить?
   – Как всегда. Большой медяк.
   – К-как… большой?.. Гм… ладно, давай сюда! Вот… на тебе большой медяк, и чтобы попрохладнее было винцо, с пузырьками!
   – Будет сделано!
   Ах, славно было танцевать с Вишенкой! Новая знакомая Хвака держалась скромно, весело и бесстрашно: в танце держалась настолько ловко, что Хвак ни разу не почувствовал собственной неуклюжести – не хуже чем у людей получалось! А Кыска всегда шпыняла, в те редкие случаи, когда им доводилось бывать на деревенских праздниках… Кыска ворчала, шипела на его бестолковость, а Вишенка – только смеется… и всегда вовремя подстраивается под его прыжки и развороты… Вот бы такую на своем пути повстречать. О-ох! Так ведь он уже повстречал!..
   – Слушай, Вишенка…
   – Слушаю, мой пресветлый сударь! Я вся – покорное внимание!
   – Ты это… Может, покушать хочешь? Кабанятины, там, ящерок?
   – Ну… я не знаю…
   Хвак, видя, что красавица Вишенка вроде как клюет на его предложения, хотя все еще колеблется, поднажал, но бережно, предельно вежливо, чтобы не спугнуть:
   – А чего тут не знать? И плясать, и работать – силы-то на все надобны. А без еды – какая сила? – туда-сюда, шик-мык – она вся и вышла! Так что?
   – Ох, мужчинам только того и надо, чтобы властью попользоваться над беззащитными женщинами!.. Ну, если ты настаиваешь…
   Обрадованный Хвак, конечно же, настоял… Правда, Вишенка отказалась от грубой кабанятины, в пользу более изысканных кушаний, даже хлеба запросила другого… Но Хвак уже решился: раз уж возникли у него дерзкие помыслы – их нужно воплощать. Просто нужно и дальше действовать столь же осторожно и хитро, ничем себя не выдавая будущей добыче, самой восхитительной изо всех возможных радостей, включая даже сон, пищу и вино…
   Подбежал Грибок и чуть было не испортил все дело, дуралей, громогласно сообщив ему, в присутствии хохочущей Вишенки, что комната готова и постель накрыта… Но Хвак не растерялся, буркнул в ответ что-то невнятное, а сам повел Вишенку в следующий танец, чтобы отвлечь ее от ненужных размышлений – де, мол, почему и для кого кровать разобрана… А кроме того, Вишенка по секрету попросила у него помощи и позволения: после танцев посидеть, отдохнуть где-нибудь в тишине, хотя бы у него в комнате… Дескать, «она самую чуточку отдохнет, тихохонько-тихохонько, словно малая птерушка…» А Хваку только того и не хватало, чтобы продолжить наступление! И он немедленно согласился, и тотчас, не отвлекаясь на танец, повел бы Вишеку к себе, но она решила еще немножко побыть среди людей, потанцевать, с ним, с Хваком, по душам поговорить, отдавая должное кушаньям: отщипывая по кусочку, отпивая по глоточку…
   – … ты правда не слышал? «Гнев богини» называется! Я однажды попробовала, причем не кубок, не чарку – самым кончиком языка лизнула!.. Чуть не умерла от этого огня! А сильные смелые мужчины пьют – и хоть бы что! Я как тебя увидела, так сразу подумала: вот он, богатырь из богатырей, сударь из сударей, породистый и жаркий, исполненный изящества и мощи! Вот кто может ведро «гнева богини» выхлестать, с ледяною улыбкой в надменном лице, и даже не поморщиться! Как же ты так не слышал, славный мой рыцарь? Вишенка вытянула повыше недлинную шейку и звонко выкрикнула, белой ручкой взмахнув:
   – Грибок! Вот скажи, любезный, ты-то хоть знаешь про такой напиток: «Гнев богини»?
   Подбежавший служка осклабился во весь щербатый рот и подтвердил кивком, что – да, слыхивал, более того, знаком не понаслышке:
   – Уж это да! У нас его две бочки полнехоньки стоят, свежевыгнанного, на ледничке остуженного, от одного запаха сам кузнечный бог Чимборо провалится без памяти в вечное блаженство! На всем белом свете ничего крепче нет! Прикажете принести?
   – Чарку. Одну. Сколько это будет стоить?
   – Полумедяк.
   – Ах, нет! Любезнейший Грибок! Даже и не вздумай брать деньги от господина Хвака! Вот тебе полумедяк, я сама хочу угостить своего друга!
   И верно: полумедяк проворно шмыгнул из пухленькой ладошки Вишенки в руку трактирного служки Грибка и исчез вместе с ним в трактирных недрах. Несколько мгновений спустя, Грибок вернулся, неся на медном подносе узкую роговую чарку в медной же оправе.
   – Вот, пожалуйте принять, дорогие гости! Первой выгонки напиточек, почитай – сливки!
   Хвак с любопытством принял чарку в толстые пальцы и едва не выронил – запотевшая от холода, скользкая.
   – Послушай, милый Хвак! Что-то мне тревожно… Я ведь такая трусиха, а «гнев богини» крепок! Может, откажемся? Мне и денег не жалко. Есть ведь имперское, и шипучего еще осталось… на глоточек…
   Но Хвак уже все решил про себя: он еще в деревне слышал рассказы про волшебные свойства подобного напитка, хотя самому и не доводилось пробовать, он своими глазами видел, здесь, в этом же трактире, да и ранее доводилось – как люди заказывали особой крепости напитки и выпивали их, охая, крякая, хохоча и кашляя. Падать – падали, и под стол, и с лошади, а умереть – никто вроде не помер.
   Сильный полузнакомый запах щекотнул ноздри, захотелось чихнуть. Чарка была гораздо меньше кубка, а паче того – кружки, поэтому Хвак опорожнил ее в два умеренных глотка. Первое впечатление – словно горящую пчелу проглотил: ужалило в язык, в небо и разлилось огнем в горло и ниже…
   – Выдохни, выдохни же!..
   – Чего? – Хвак не сразу понял, что от него хотела Вишенка, переспросил и, тем самым, выдохнул из себя пары напиточного волшебства. Сразу же стало легче дышать, а в голову и в сердце двумя мощными, но ласковыми потоками ударило тепло. Похожее на то, какое идет от еды и вина, только ярче, мощнее…
   – Это… Вкусно!
   Вишенка изумленно захлопала в ладоши:
   – Ужас! Восхитительно! Ты… правда никогда не пробовал сего напитка?
   – Я? Не-е… Грибок! Ну-ка, еще такую же чарку! Чего смотришь? А… держи полумедяк!
   Вторая чарка вошла в желудок еще быстрее первой, разве что во рту жжения поубавилось… Выпил – выдохнул. Зато веселья и радости прихлынуло – большущей волной! Ух, хорошо! И до этого все было замечательно, а теперь Хвак твердо понимал, что трактир сей – самое лучшее место на свете, именно что рай земной, как правильно сказал этот… как его…
   – Ешь, пей, Вишенка, а я того… сейчас на двор схожу и вернусь, я быстро.
   Звезды высыпали на небо яркими сочными гроздьями, остро пахло из тьмы ящерным навозом и свежей зеленью листвы и трав, ночь ласково колыхалась вокруг трактирного двора, а вместе с нею луна и звезды.
   – Жить, – подумал Хвак, – жить и дышать, и улыбаться, как вот эта луна… Зная, что тебе рады, что тебя ждут в плясках и за накрытым столом… И крыша над головой, и огонь в очаге, и музыка играет… Вот что такое счастье!..
   Трактирный зал встретил вернувшегося Хвака музыкой, пьяными криками, чадом подгоревшего мяса – но и это все было в радость, отнюдь не в досаду… Что там такое?..
   Хвак от входной двери уже рассмотрел, что возле их с Вишенкой стола творится какое-то неладное действо: здоровенный рыжебородый ратник схватил за шиворот Вишенку и орет на нее… А она… вроде как на него… Это она так визжит… Неужели у Вишенки может быть такой резкий голос… Как он посмел!
   – Чего надо, а? Ну-ка, отпустил девушку!
   Верзила оборотил в сторону подошедшего Хвака рыжую бородищу – бороде пришлось чуточку задраться, ибо Хвак был ростом заметно выше ратника – и заорал теперь уже на него, на Хвака:
   – А ты-то кто такой, в чужие дела соваться? Сало некопченое, тургунья куча! Ну-ка, брысь отсюда!
   Верзила потянулся правой рукой к Хваковой рубашке… а может, к горлу… Но стоять вполоборота ему показалось неудобно и он развернулся к Хваку грудью в грудь. Ратник для своего удобства даже шуйцу расцепил, выпустил из нее кружева Вишенкиного воротника… Глаза у ратника большие, круглые, кровью налитые, сам он тоже весь из себя крупный, гладкий, по макушку налит молодостью и силой… На быка похож! Да, Хваку он почему-то показался похожим на пахотного быка, у него в прежней жизни был такой, тоже с норовом, тоже окраса рыжего… Хвак не долго думая сжал руку в кулак – и вполсилы – сверху вниз, ратнику между рог… То есть, конечно, рогов у того не было, но повел он себя точь-в-точь как усмиряемый бык на пашне: головой мотнул и лег без памяти рылом в землю. Здесь тоже пол земляной, только вместо травы истоптанными камышинами устлан… Набежали еще двое с кинжалами в руках – видать, собутыльники поверженного ратника; у них свирепость в глазах кипит, а Хваку почему-то смешно до икоты и совсем-совсем не яростно: он просто выставил вперед руки, а руки-то длинные, а эти двое своими мордами на кулаки и наскочили, и туда же упали, на землю, в камышовый сор. Единственное плохо показалось Хваку – очень уж пронзительное верещание у Вишенки, лицо и наряды у нее куда как более красивы… Посмотрел Хвак на ратника лежачего, а у того изо рта язык высунулся, розовый, весь в слюнях – ну точно рыжий бык, Хвак даже имя его вспомнил: Бодай! Как захохочет Хвак во всю грудь, руки сами взмахнулись… Тут как раз любопытные подошли, ссорою развлечься, полюбоваться не вмешиваясь – одному совершенно случайно оплеуха от Хвака досталась – тоже уже лежит! И главное дело – он ведь ничего такого не хотел, просто покачнулся смеясь, равновесие потерял, а рука-то слепая, не видит, куда машет…
   – Так, так, так! – Это невесть откуда трактирщик возник, словно из пустоты соткался. Весь в доброжелательных улыбках, но при этом трезвый, свежий, глаза быстрые и ясные, язык молотит и тяжеленные кулаки наготове.
   – Пресветлые гости! Господа мои! Веселье весельем, застолье застольем, но давайте не будем танцам мешать! Если пресветлый господин Хвак чуток отодвинется, мы молниеносно восстановим прежний порядок, подстелем свеженьких камышин, дадим нашим музыкантам возможность еще и еще раз показать свое непревзойденное искусство игры, а сами попляшем, попьем, вкусим ниспосланную богами эту чудную ночь, и возблагодарим богов, что сегодняшний пир, сегодняшний праздник до сих пор не омрачился ни одной… гм… ни одним окончательно печальным происшествием! Лично от меня господину Хваку поклон, кувшин лучшего шипучего вина «Черный листок» и нижайшая благодарность за добросердечие!
   – И чарку «Гнева богини»! Ух, славная штука! И как это я раньше о ней не знал!
   – Будет сделано незамедлительно, вот только… Пресветлый господин Хвак великодушно да позволит моим людям подойти и прибраться? Дабы очистить место для танцев и свободного перемещения наших гостей туда-сюда?
   Трактирные люди, сам трактирщик, служки его – очень опытный народ, хотя и не жрецы, не лекари: только взгляд кинуть, на дыхание внимание обратить, да пальцами по щекам провести – сразу понятно: все четверо из лежащих живы и здоровы, ни в ком ничего не повреждено, несмотря на разбитые рты… А зубы – что зубы? Они ведь в любом человеке не вечны, сегодня есть, а завтра уж выпали. У кого от старости, а у кого от болезни, а у иного после ловкого удара ускакали прочь, тут уж заранее судьбу не угадаешь! Вон, у Грибка: во рту словно мор прошел – часть зубов выбита, а половина сама выпала, но живет ведь человек, жизни радуется, на жизнь зарабатывает, да кормит от себя жену и шестерых детей, и старую свою бабушку, которой двести лет когда еще стукнуло! И то же самое бабка Грибкова: она за жизнь цепляется, а ее три последние зуба – за десны.
   Служки вдвоем хвать за ноги молодца – и по ровному полу на двор, а там в сарай, в мягкое сено, отсыпаться. Тако же второго, третьего, четвертого – хвала богам! – всё на этот час. Ближе к утру не менее трех десятков гостей будут со скромными удобствами распределены по просторному сараю. Иных, которые из постояльцев, а не из посетителей, и по комнатам разнесут, со всем почтением. Но ежели в трактире – трактир ведь не храм, не общественная мыльня – случаются какие-то неприятности и досады, то покойников никогда в этом же сарае не размещают, не таков трактир «Два холма», чтобы к гостям с небрежностью относиться, живущих с мертвыми перемешивая, не таков хозяин трактира, чтобы честь свои и доброе имя пачкать подобной нерадивостью: живые и пьяные – отдельно, дабы всем им тепло и мягко было, а которые ненароком преставились в разгульной ночи – тоже отдельно лежат, в другом сарае: тем уже ни сено под бочок, ни похмельная утренняя вода не надобны. Все по счету принято и наутро властям исправно и привычно доложено: проверяй, дознавай, виновных наказывай, буде таковые прояснятся по обыденному розыску.
   Третью чарку Хвак опорожнил одним глотком, но запил ее, по настоянию заботливой Вишенки, полным кубком шипучего вина, присланного в подарок от трактирщика… И закусил холодной кабанятиной. Хорошо… но может стать еще лучше.
   – Это… Вишенка… Ну… Ты это…
   – Да, мой доблестный защитник и повелитель? Да, мой рыцарь, что ты хотел повелеть своей безропотной послушнице?
   – Ты… отдохнуть хотела… Так я подумал…
   – О, да! Надобно отдохнуть, придти в себя… Когда вокруг столько шума, грубости, невольно хочется тишины и уюта, чтобы рядом не было никого, кроме человека, способного тебя понять, который способен вскружить любую девичью голову, но, в то же время, встать надежной защитою… И вели еще кувшин шипучего вина, пусть его принесут к тебе в комнату… к нам в комнату…
   – Гр-рибок!
   – Я здесь, пресветлый господин Хвак!
   – Это… Кувшин имп… шипучего… Стой ровно, не качайся! И кувшин «гнева богини»!
   Хвак обернулся на взвизг – пальцы сами сжались в кулаки, чтобы крушить и защищать – но это Вишенка всего лишь смеялась и хлопала ему в ладоши, восхищенная удалым заказом.
   – А-а… кто он был?
   – Что? Что ты спросил, дорогой мой Хвак?
   – Ну, этот… рыжий?..
   – Знать его не знаю, ведать не ведаю и еще сто лет знать не хочу! Я этого подлого грубияна видела единственный раз в жизни! Что он от меня хотел – только богам известно! Да неужели ты думаешь, что я способна сводить знакомства с такими людьми, как этот невоспитанный мужлан? Бывало, не только купцы, но даже благородные судари нанима… одаривали меня и мою красоту своими улыбками и одобрительными возгласами!
   – Да, ты красивая, это верно! – Голова у Хвака сладко кружилась, губы сами разъезжались в счастливой улыбке… Вишенка говорит, что ей двадцать пять лет… Стало быть, она гораздо моложе Кыски, неверной его жены… Хотя… если, например, поставить их рядом и сравнить… Ну, это наверное, потому что свет плохой… А утром Вишенка будет еще свежее и краше… вот тогда он и посмотрит… Конечно, Вишенка гораздо красивее Кыски: и румянец у нее, и платье все блестит, и бусищи – вон какие огромные!.. Кыска… суховата статью была, а Вишенка вся в теле… второй подбородочек у нее очень… это… очень милый… Куда они идут от стола??? А-а… Точно, они идут в его комнату… по лестнице… отдохнуть.
   – А где эти?.. – Хвак показал расслабленной рукой и Вишенка сразу же поняла недовысказанный вопрос:
   – Грибок все туда принесет. Там такая есть подставка… возле ложа. Там будут и кувшины, и чарки, и заедки.