Обер Брижит. Потрошитель

   — То есть неподалеку от места, где вы вторично видели Пианиста? — уточнила Лола.
   — Именно, — подтвердил Марсель, разрешив все вопросы.
   На подходе к «Дивану» Лоран еще раз прокрутил в голове инструкции.
   — Значится, так, — распоряжался Жанно, — Лоран с Марселем — на кружку пива в «Диван», будете пасти клиента.
   — Возможного подозреваемого, — поправил Мерье.
   — Правильно, подозреваемого. Мы с Лолой страхуем на улице. Костелло, за тобой запасной выход, если таковой имеется. Усекли? Все при оружии?
   — Все.
   — Берем живым? — нервно спросил Марсель.
   — Да. Сразу же после сольника офицер судебной полиции Мерье берет его живым, затем — везем сюда и готовим. Быстро и вкусно! — плотоядно потер руки Жанно.
   Красное мерцание неоновой вывески. На входе — портье: черный костюм, сложенные на широченной груди ручищи.
   За подошедшими к верзиле Лораном с Марселем припарковались Жанно с Лолой.
   Придирчивый взгляд охранника. Марсель ослабил душивший его галстук. Когда он ходил переодеться, на него налетела разгневанная — эвфемизм — Надья: опять на работу, да еще при галстуке! Спасли его только истерические звонки изнывающего на лестнице Лорана.
   Мастодонт хмуро пропустил их внутрь. Обтянутые темным бархатом стены, глубокие красные диваны, низенькие столики, стойки из красного дерева. Беззаботная болтовня заполнивших все пространство мужчин в костюмах. Стайка размалеванных, будто на маскараде, женщин в коротких облегающих платьях с заливистым смехом смакует шипящий нектар. На пианино, прикрыв глаза, играет человек в смокинге. Сердце Марселя бешено забилось: тот самый — двух мнений быть не может: зачесанные назад каштановые волосы, аккуратно подстриженная бородка… Марсель пихнул локтем Лорана. Тот раздраженно обернулся. Они подошли к стойке бара и сели на две высокие табуретки.
   — Слушаю вас.
   — Одно пиво, — ответил Марсель.
   — «Деспе», «Сол», «Буд», «Саппоро»? — предложил бармен, жонглируя подносом для коктейлей.
   — Бочковое, — заказал Марсель.
   — У нас нет бочкового.
   — Тогда два «Сол», — распорядился Лоран. — Ну что, он?
   — Безусловно.
   Бармен поставил перед ними два пива.
   — Когда вы закрываетесь? — спросил Лоран.
   — В три.
   — А пианист когда заканчивает?
   — У него два отделения: с одиннадцати до полуночи и с полпервого до полвторого, — ответил бармен, бросившись к другому концу стойки, по которому раздраженно барабанил пустым стаканом один джентльмен.
   Они обменялись понимающими взглядами и дружно вздохнули. Лоран полез в карман с револьвером за мобильником, чтобы предупредить Жанно.
   Шеф проинформировал, что запасной выход обнаружен в переулке позади бара и что его уже перекрыл Костелло; Лола дежурит на панели — ха! ха! — близ соседней аптеки; а сам Жанно готов накрыть Пианиста в любую минуту, если тот попытается скрыться на тачке. Мерье покорно хмыкнул. Он считал, что прежде нужно было затребовать помощь и предупредить следователя Морелли. С другой стороны, было понятным и деликатное положение Жанно: как ему мотивировать задержание обычного гражданина на основании едва ли не мистических озарений какого-то полицейского?
   «Ладно, хорош голову ломать — время покажет! Спокойно, Лоран, спокойно — слушай музыку».
   Прикрыв глаза, мерно покачивая головой, как безразличный к гомону и смеху вокруг слепой, пианист с какой-то твердой решимостью, ноту за нотой, вел мелодическую линию, и зал в адском темпе полнили божественные переливы джаза.
   — Здорово! — пробормотал Лоран, машинально отстукивая ритм носками туфель.
   Марсель рассеянно согласился. Они по-быстрому перехватили по сэндвичу с курятиной, хотя свара с Надьей отравила удовольствие — ей, видите ли, втихаря изменяют! Конечно, услышать такое лестно, но в то же время как-то противно: разве он не самый верный мужчина в следственной бригаде?! Марсель взглянул на пиво. К его величайшему изумлению, в пене нарисовались две груди Мари Перен. Он испуганно вздер нул голову.
   Странно все это — смотреть на столь заурядного типа, точно зная, что он — убийца. А все эти подвыпившие люди! Расселись в тепле да уюте и знай себе наслаждаются музыкой Потрошителя! Чудно!
 
   Костелло проверил оружие. Он не был ярым сторонником насилия, просто рисковать попусту не хотелось. Рамирес вот не берегся — и на тебе: прикончили, как барана. Да, он немолод, на подходе пенсия, но глаз его все еще верен и рука тверда. «Вылитый отец!» — говаривала тетушка, смахивая с глаз слезу. Чем, собственно, его отец, о котором Костелло почти ничего не знал, занимался в Неаполе — об этом у него было самое смутное представление. На сей счет тетушка не больно-то и распространялась. Все отцовское наследство заключалось в одном-единственном чемодане, забитом полосатыми костюмами и остроносыми туфлями вкупе с коробкой сигарилл, автоматическим пистолетом в прекрасном состоянии, и документе о праве собственности на некое заведение в Бише под названием «Дыра», которое его тетушка незамедлительно распорядилась продать в пользу какой-то благотворительной организации.
   Костелло вздохнул и в который раз оглядел переулок. Слишком узок для автомобиля, и ни одного двухколесного транспортного средства в поле зрения. Если Пианист выскочит из «Дивана», ему придется спасаться на своих двоих.
   Какая-то боль в затылке. Что-то не так. Что-то ПЛОХОЕ. Точно мертвец, очнувшийся в могиле, он резко открыл глаза. Это было за его спиной, но оборачиваться не хотелось. Чей-то ВЗГЛЯД. Тяжелый. Давящий — будто рука, готовая вот-вот лечь на его плечо и раскрошить кости. Он чуть ускорил ритм. Высокий американец взвизгнул и принялся хлопать в ладоши. Точно, нужно добавить НАСТРОЕНИЯ. А ну-ка «Конго-Конга»! Это должно разогреть, гмм, докрасна. Второй американец защелкал пальцами, девочки разразились аплодисментами. Он чуть повернул голову, очень ЕСТЕСТВЕННО. Черт, едва не сфальшивил.
   Его ПОЛИЦЕЙСКИЙ! Клиент называется — сидит, как чурбан, да усищами на весь зал маячит. Содрогнувшись, он с яростным остервенением грянул «Караван». Публика завопила и стала подпевать. Запахло ПРАЗДНИКОМ. Но УСЫ здесь не для праздника. Он и его напарник, мрачный юнец с ЛИЦОМ ПОЛИЦЕЙСКОГО. А ведь он еще не закончил с другой девицей. Его прорезала жгучая досада, на щеках чувствовалось что-то странное. СЛЕЗЫ? Неужели все пропало? Неужели в бега? Вон из дома ГРЭННИ — теперь уже в холодную ночь, подобно бродячей собаке? Зал сотряс очередной аккорд. Публика ревела от восторга. Пот стекал по его глазам, лез под бороду. ОТКЛЕИТСЯ? Молясь, чтобы эта ДОЛБАНАЯ борода не отвалилась, он оборвал финальную ноту, резко поднялся и скользнул за кулисы.
   Марсель дернулся следом, но его остановил Лоран:
   — Спокойно. У него перерыв, только и всего.
   — А если он нас вычислил?
   — Как? Мы просто пьем пиво… потом, он нас не знает.
   — Он видел меня так же, как я его.
   — Ну и что? С чего ему обращать на вас внимание? Его цель — Иисус. Потом, даже если он признал в вас полицейского, из этого вовсе не следует, что за ним охотится уголовный розыск!
   — Люди такого рода за версту чуют опасность. Они как дикие звери. Я в туалет, — объявил Марсель, твердо решив заглянуть за кулисы.
   — Только без глупостей! Жанно не нужны неприятности.
   Перед туалетом толпилась очередь пьяных шумящих мужчин. Воняло мочой и пивом. Две двери. Одна — с табличкой «Служебный вход», на второй — ничего. Комната Пианиста? Ладно. В любом случае черный ход блокирует Костелло, а главный вход контролируют Жанно с Лолой. Сбежать убийца не мог.
   Если только они не прозевали эти помещения. А что если в комнате Пианиста есть окно? Что если Потрошитель уже на улице и несется к Мелани? Его нужно было брать немедленно. Но Жанно боялся возможного головотяпства типа: «Загнанный в угол полицией, враг народа № 1 зарезал еще трех твердо стоявших на ногах дистрибьютеров долларов. Капитана Жанно переводят на службу в Антарктиду».
   Марсель осторожно постучал. Тишина. Он постучал еще, сильнее. Ничего. Вспомнив об обеспокоенном Лоране, он оглянулся: сзади никого не было. Никаких «санкций прокурора», никаких «дисциплинарных взысканий». Он решительно повернул ручку. Дверь отворилась. Марсель по инерции вошел в крохотную комнатенку: зеркало, кресло, рубашка на вешалке, бутылка минеральной воды, махровое полотенце. Ширма. Затаив дыхание, с пистолетом наперевес Марсель приблизился к укрытию.
   Клик, — послышалось за его спиной. Марсель вздрогнул и молниеносно обернулся. Клик-клак. Клик-клак? Он рванулся к двери, попытался повернуть ручку — бесполезно. Невозможно! Не заперли же его, в самом деле!
   Увы. Заперли.
   Шум сзади. Костелло положил ладонь на рукоятку пистолета и обернулся. Дверь с надписью «Запасный выход. Не загораживать» открылась. Показался какой-то человек. Лет сорока, короткие взъерошенные волосы. Безбородый. Щеки изрыты отвратительными кровоточащими угрями. Бежевая куртка, в руках чемоданчик. Что-то насвистывает.
   Костелло шагнул вперед. Человек остановился.
   — Ждете кого-то? — спросил он.
   — Вы пианист? — на ходу спросил Костелло.
   — Пианист? Я что, на пианиста похож? Пианист должен играть до двух ночи. Что вы от него хотите?
   — Ничего, документы, пожалуйста.
   — Что?
   — Ваши документы. Полиция, — повторил Костелло.
   Человек с бранью полез по карманам, извлек бумажник, но тут из раскрытой двери послышались чьи-то крики.
   — На помощь! — кричал какой-то мужчина. Голос Блана! Костелло влетел внутрь. Несколько откровенно пьяных посетителей растерянно пялились на запертую дверь, за которой бесновался Марсель. Подошел Лоран.
   Костелло, не раздумывая, выстрелил по замку. Вопли клиентов. Распихивая друг дружку, все рванули на выход. Из-за отлетевшей двери вырвался разъяренный Марсель.
   — В чем, черт возьми, дело? — заорал подлетевший Жанно в ухо Лорану, готовому драть на себе волосы.
   Дело было в том, что Пианист сбежал.
   После каких-то невнятных объяснений бармен на конец-то выдал адрес хозяина, некоего Людовика Марецци. Сам он о месте жительства пианиста Филиппа ничего не знает. Филипп, он сам по себе — ни с кем не разговаривает.
   Господин Марецци жил в районе Калифорния, на нависающем над шоссе холме, застроенном фешенебельными домами. С одобрения Жанно опрашивать его поехали Лоран с Лолой. Петляющая дорога привела их к роскошному старинному строению, стоявшему в глубине векового сада. Лоран припарковал свой «пежо-206» близ черного «порше». Они тихонько выбрались из машины и бесшумно прикрыли дверцы.
   — Кодовый замок, — сообщил Лоран.
   — Зовем консьержа?
   — Не знаю, насколько это уместно. Он нужен нам разговорчивым и в хорошем настроении. А так весь дом узнает, что его полиция по ночам навещает.
   — Ладно, звоню в справочное.
   Марецци был на красной странице, и, чтобы получить номер его телефона, потребовалось вмешательство Жанно, только что бурей влетевшего в комиссариат. Автоответчик любезно предложил им оставить свое сообщение.
   — Нет дома, — пробормотала Лола, вешая трубку.
   — Или спит. Может, хватит бардака на сегодня?
   — А если Пианист еще кого-нибудь этой ночью за режет?
   — О'кей, звоним консьержу…
   Дрлин-дрлин…
   Тишина. С силой вдавив кнопку звонка, Лоран по звонил снова. Послышался обреченный вздох консьержа:
   — Господин Марецци не обрадуется. Знаете, как он злится, когда его от компьютерной биржи отрывают?
   — Почему вы думаете, что он дома?
   — Его машина внизу. «Порше-506». Вечером до него не дозвониться — в Интернете сидит.
   Дрлин-дрлин.
   — Да сколько можно?!
   Дверь с грохотом распахнулась, и перед ними возник низенький человечек в сиреневом пеньюаре, вооруженный обрезом, нацеленным в живот Лорану.
   — Полиция! — закричала Лола, выставив удостоверение. — Нам нужно задать несколько вопросов об одном из ваших сотрудников.
   Обрез повернулся в ее сторону.
   — Чего? В такой час?
   — Это очень важно, господин Марецци, — сказал Лоран. — Позвольте нам войти и все объяснить.
   — Вот дерьмо! Легавые в моем доме! Сие противоречит моим моральным принципам!
   — Речь идет об убийствах, Марецци, а не о вашем баре со шлюхами, — чарующе улыбнулась Лола.
   — Об убийствах? — повторил Марецци, почесав дулом обреза заросший седой щетиной подбородок. — Пшел вон! Вали в свою дырищу, кому сказано! — не ожиданно заорал он на прыснувшего прочь консьержа. — Про надбавку к жалованью можешь не заикаться!
   — Может, нам все же войти? — продолжил Лоран. — Или весь этаж развлекать будем?
   Они прошли внутрь квартиры, полностью меблированной в стиле Людовика XV.
   — Любите антиквариат? — вежливо поинтересовалась Лола.
   — Нет, я педофил, — хохотнул Марецци. — В чем дело?
   — Нам нужны имя и домашний адрес вашего пианиста.
   — Филиппа? Филипп-то вам зачем?
   — Сожалею, но подробности сообщить мы не вправе, — отрезала Лола.
   Марецци бросил обрез на инкрустированный столик с изящно выгнутыми ножками.
   — Пневматический, — пояснил он, — игрушка. Филипп, он перед законом чист, его только музыка интересует — не пьет, не курит, не колется.
   «Только бородатых потрошит», — чуть было не вырвалось у Лолы.
   — Он страдает аутизмом, — продолжил Марецци, — и выражает себя только через музыку. После смерти его бабки лечение Филиппа взяло на себя Общество социальной поддержки. Он добрый.
   — Ну… — проговорил Лоран с уклончивым жестом, — его имя и домашний адрес?
   — Филипп Гвидони. Дом двенадцать, улица Габр. Четвертый этаж.
   — Его бабка воспитывала?
   — Да, Барбара. Госпожа Барбара Гвидони, судья. Святая женщина, добрейшей души человек и при всем при том ни в чем не уступала своему муженьку-легавому!
   — Дед Гвидони был полицейским? Бабка Гвидони была судьей? — в унисон воскликнули Лоран с Лолой.
   — О-ла-ла, молодежь, молодежь! — ухмыльнулся Марецци. — Неужто вы не слыхали о суперлегавом Гвидони и его борьбе с преступным миром?
   — Увы…
   — Sic transit mundi1, — процедил Марецци. — Да ведь он чуть не десять лет ворам кровь портил. О его подвигах еще все местные газеты трещали. Он ловил — госпожа судья сажала.
   — Почему Барбара Гвидони осталась со своим внуком одна? Ее мужа убили?
   — Нет, все гораздо хуже. У Барбары была дочь от первого брака, Соня. Девочка из тех, что всем старым козлам голову кружат. Так вот, в шестнадцать лет оказалось, что она беременна. От кого — молчок, но злые языки шептали, что ее хахалем был Супер-Марио. На восемнадцатилетие он подарил ей машину, «симка-11». Год спустя, одним ноябрьским воскресеньем, она предложила отчиму подвезти его в Эз, на встречу с одним стукачом. В тот день Барбара с мальчиком гостила у какой-то его тетушки. Машина потеряла управление и слетела с горного карниза — стопятидесятиметровой отвесной скалы. Никаких следов торможения. Люди поговаривали о самоубийстве.
   — Действительно гадко! — воскликнула Лола.
   — В действительности гадок весь этот мир, красавица, — вы не замечали? Я лично нисколько не сомневаюсь, что этот паскудный легавый трахнул свою приемную дочь. Тогда я работал на семью Приско. Мне еще не такое слышать приходилось!
   — Хотите сказать, что работали на мафию? — деликатно усомнилась Лола.
   — Нет, на Ватикан! — ухмыльнулся Марецци. — Чуть было не стал кардиналом, но вот предпочел двенадцать лет зону топтать. Так оно спокойнее. Ладно, что еще?
   — Дом двенадцать, улица Габр… — бормотал Ло ран. — Где-то этот адрес мне уже попадался… Юридический адрес вашей компании! — осенило его.
   — Я ее управляющий.
   — Кто владелец?
   — Филипп, разумеется. Наследство Грэнни. А то как бы он, по-вашему, такую работу получил?
   — То есть «Диван» принадлежит ему?
   — Ну да, только он этого не знает. Думает, что хозяин — я. Знаете, как своей работой гордится! Так старуха распорядилась. Я его законный опекун, — закончил Марецци.
   — Но почему? — удивилась Лола.
   — Старуха подарила мне пять лет жизни — из тюряги досрочно вытащила. Взамен она получила мое дело и обещание заботиться о мальчишке. Она болела и знала, что обречена. Потому и предпочла договор с дьяволом. Чего он там натворил, Филипп-то?
   — Его подозревают в четырех убийствах, — не выдержала Лола.
   — Черт! Это невозможно! Он же невинен, как ягненок!
   — Возможно, это ошибка, но мы все же должны допросить его как свидетеля, — спохватился Лоран, с упреком взглянув на Лолу.
   — Дай-ка я адвокату своему звякну, — пробормотал Марецци, — чтобы вы еще этого бедолагу мучили!
   — Господин Марецци! Наш визит носит официаль ный характер, и с этого дня с вас снимается всякая ответственность за вашего подопечного.
   — Ну да! Ты мне это еще в фа-миноре сыграй!
   — Пошли, Лола. До свидания, господин Марецци.
   — Проваливайте! — гаркнул Марецци, грохнув за ними дверью, на которой кнопками крепилась боль шущая цветная фотография.
   На палубе бело-голубого рыбацкого баркаса стоит сияющий мальчуган. Его руки по локоть в крови — он радостно позирует рядом с огромным выпотрошенным тунцом. «Людо-2» — отчетливо читается на борту суденышка.
   — Генетические предпосылки, психологический портрет — все одно к одному, — констатировал Лоран, включив зажигание.
   — Значит, если человек внук полицейского и судьи, то он обязательно маньяк, так, что ли?
   — Жестокое обращение в детстве, маму, опять-таки, совратили. У всех психопатов был какой-то надлом в детстве, ты же знаешь.
   — По-твоему выходит, что все дети, побывавшие в концлагере, должны быть серийными убийцами? Да ты хоть одного такого знаешь?
   — Вот прицепилась! Не знаю я ничего — знаю, что где сломанное детство, там сломанный брак и куча приключений на одно место в перспективе! — кричал Лоран, выворачивая руль на крутом вираже. — Нет, ты только подумай — вылитый Жанно! — добавил он, стиснув зубы. — Этот отстойник меня достал! Я здесь как елочный гномик в тропиках.
   — А что, похоже, только без колпачка.
   — Приехали. Дом двенадцать, улица Габр.
   Крошечная улочка, зажатая между портом и старым городом. Казалось, ветхий дом спит: запертые ставни, тишина…
   Доставая пистолет, Жанно расстегнул нейлоновую куртку и спрыгнул на землю..
   — Щас мы его поимеем, этого психа! — выдавил он со зловещим оскалом.
   — Ц-ц.
   — Лоран, прикрываете меня. Блан, остаетесь за рулем. А вам, — приказал он прибывшему подкреплению, — глаз с этой двери не спускать. Чтоб ни одна живая душа не вышла! О'кей? Лола… гм…
   — Я с вами.
   — Собственно, тут дело-то не женское…
   — Сожалею, но место воспитательницы в здешних ясельках занято.
   — Ну… тогда держитесь за спиной Лорана. Будете прикрывать.
   Нет, как это хамло с ней обходится! Ладно-ладно! Вот закончу ее воспитывать, так она тебе такого вставит!
   — Поехали! — согнувшись пополам, скомандовал Жанно.
   Они прокрались в вестибюль и, не включая света, стали подниматься по лестнице.
   — Дядя, ты куда?
   Жан-Жан едва не растянулся на ступеньках. Луч фонаря высветил чернокожего карапуза, вцепившегося в рыжего котенка.
   — Тити сбежал, — пояснил малыш. — Ему домой нужно. А почему вы с пистолетами? Вы продавцы наркотиков? К моему старшему брату?
   — Мы людоеды! — вне себя от злости рявкнул Жан-Жан. — Так что заткнись и вали спать, ясно? Брысь!
   Карапуз с кошкой кубарем скатился вниз и с воплями «Папа! Папа!» пулей влетел в одну из квартир на первом этаже.
   Жан-Жан стиснул зубы и, чтобы не оказаться на свету, когда дверь откроется, выждал темноты на площадке. Затем, позвонив, тихонько толкнул створку двери. Дверь подалась, приоткрывая темное зловонное помещение. Жанно поднял пистолет. Сердце его бешено билось.
   — Господин Гвидони?
   Тишина. Ни малейшего шума — ни шума дыхания, ни звука шагов, ни шороха одежды. Он стал нащупывать выключатель. Казалось, еще миг, и пуля убийцы разнесет ему голову. Наконец свет зажегся.
   — Хватит кобениться! Марш в кровать! — орал внизу какой-то мужчина.
   — Гостиная, — тихо определил Жан-Жан. — Пусто. Старая продавленная софа. Допотопный телевизор.
   Низенький сосновый столик. Нормандский шкаф. Роскошный кабинетный рояль. Закрытые ставни. На стенах — полосы экскрементов.
   — Дерьмо! — пробормотал сзади Лоран.
   — Точно!
   Вымазанный в фекалиях палец повсюду сикось-накось накорябал какие-то вокабулы.
   «ОН ИДЕТ», — расшифровала Лола, едва не вывихнув шею. Это было написано по меньшей мере раз десять.
   — Ванная, кухня, спальня, — распорядился Жанно.
   Крадучись, затаив дыхание, они двинулись к приоткрытым дверям. За каждой из них мог прятаться Филипп Гвидони с пистолетом. Под прикрытием задыхающихся от волнения Лорана и Лолы Жанно последовательно грохнул дверьми о стену.
   Никого. Все загажено. Лежбище — голый матрас — набухло от мочи и крови. Воткнутыми в стену кнопками нарисованы два золотых глаза.
   — Смылся, — вздохнул Жанно, хрустнув суставами, — прошляпили!
   — Может, вернется? — шепнула Лола, вытирая взмокший лоб.
   — Нет. Он ушел навсегда. Потому и дверь не стал запирать.
   Истекающий потом Лоран снял свою куртку и принялся открывать стенные шкафы, выворачивать ящики стола. Пожелтевшие фотографии, ноты, классический, строгий гардероб, два смокинга.
   — Ну вот! Теперь еще стада слонов не хватало! Слышь?
   — Хр-пррр.
   На пианино поверх клавиатуры окровавленная пила.
   В ванной стальной хирургический поднос: поблескивающие бельевые заколки с приставшими волокнами плоти; аккуратно разложенные кнопки и гвозди самых разных размеров; пузырек 90-градусного спирта, грязная вата…
   В пустом холодильнике — газетный сверток.
   Лола взяла его в руки. Тяжелый и влажный. Она положила пакет на желтый формиковый стол и нервозно его развернула.
   Корм для кошек?
   Куда там.
   Печень, почки, кишки, сердце, желчный пузырь, аппендикс.
   — Джоанна Кемпо, — насилу выговорила она, не подозревая о восторге, обуявшем засевшую в ее голове штуковину при виде всех этих аппетитных останков.
   — Опять каннибал хренов! — проворчал Жанно, разглядывая содержимое пакета. — Мода, что ли, такая пошла: «Мам, я буду каннибалом или каннибальчиком!»
   — Ой, меня сейчас вырвет, — выдавила Лола, уткнувшись в раковину и потревожив полчища тараканов на водопое.
   Жанно отвернулся. Что может быть гаже блюющей женщины! Лола выпрямилась, пустила воду и прополоскала рот.
   — Хреновы больные, — пробормотал шеф, злобно сворачивая чудовищный пакет.
   — Вы уж простите, — обиженно извинилась Лола.
   — Да я не про вас, Тинарелли. Черт, откуда столько тараканов? Тут что, заповедник? Первый раз такое свинство вижу.
   — Нет, вы только взгляните! — закричал Лоран, брезгливо, точно грязную салфетку, зажав двумя пальцами метровый лист ватмана. — Он это к задней стенке шкафа прикнопил.
   Лист лег на стол, и все склонились над ним.
   Это был коллаж, слепленный из всякой ерунды вперемежку с нарезками фото, по которым змеились кровавые загогулины, прыгали ноты какой-то мелодии и плясали граффити, намалеванные жирным красным фломастером.
   На нем можно было узнать Барбару Гвидони — эффектную пятидесятилетнюю матрону, рот и глаза которой были утыканы крошечными гвоздиками, а низ живота залеплен бритвенным лезвием. Вот Соня Гвидони — вылитая мать, только моложе и без ее внутренней силы: бледная немощная оболочка, сложившая руки на животе, вымазанном красной загустевшей субстанцией. Рядом с ней седовласый поли-цейский в служебной форме и с нимбом из позоло ченных кнопок.
   Далее — фотомонтаж: полицейский распластался на Соне, сочетавшись с ней посредством торчащего из брюк ножичка от кукольного сервиза. На голове Сони — раздавленный дерьмовый шлепок с четким отпечатком пальца.
   — Большой, — уверенно определила Лола.
   За совокуплением наблюдает ребенок двух-трех лет. Он наряжен в голубой клетчатый фартучек с приклеенными к нему цветочными лепестками.
   Затем этот же ребенок, но уже на виселице — на самой настоящей веревке. Промеж его ног сочатся коричневые нити, ниспадающие прямо на его родителей.
   Теперь его фартук украшают уже не лепестки, а трупики крошечных тараканов.
   — Я должен отправить это в «Квантико», — пробормотал Лоран. — Профайлеры с ума от радости сойдут.
   — Деменциальная комплементация, — брезгливо скуксилась Лола.
   Ну не скажи! Это же гениально! А я-то, я! Как я-то до таких шедевров не додумался? Живых свидетелей моего гения перед потомками! И что! Теперь этот идиотский Потрошитель войдет в историю, а меня позабудут через какой-то десяток лет! И все только потому, что я работал с преходящим материалом!
   От ребенка идет черная пластмассовая стрела, соединяя его с каким-то красным человеком. К правой руке человека приделаны настоящие ножницы, а к левой — изящная коробочка из-под пилюль, на крышке которой заглавными буквами выведено: ОБМАНКИ.
   Эта парочка представлена в обрамлении громадных черных пятен, над каждым из коих налеплен клочок нотного стана с тремя нотами.
   — Ре-ля-ре, — определил Лоран. — Начало какой-то песни?
   Жанно пожал плечами. В данный момент он старательно давил тараканов-камикадзе, принявших его ботинки за пару авианосцев.
   Лола нахмурилась.
   — А что если заменить названия нот буквами, как в англосаксонской традиции, — несколько секунд спустя предложила она.