Обручев Владимир Афанасьевич. Земля Санникова

   – Мы как будто становимся зачумленными! – вполголоса сказал Горюнов, обращаясь к товарищам.
   – Ничего, солнце взойдет – все успокоятся и забудут ночные страхи! – беспечно ответил Костяков.
   – А луна стала еще краснее, – заметил Ордин. – От обвалов, очевидно, поднялась сильная пыль.
   Особенно сильный удар прокатился по котловине с громким гулом; подбросило даже дрова в костре, рассыпавшиеся в стороны. Снова послышались крики ужаса; некоторые люди, сидевшие на корточках, попадали. Собаки жалобно завыли. Землянка вождя с глухим треском рухнула вся, кроме центральных столбов, окруженных теперь облаком пыли. Работавшие воины попадали, а вскочив, разбежались.
   – Мы погибаем, земля рушится, пришел конец нашему племени! – стонали мужчины и женщины; последние прижимали к груди плачущих детей; на всех лицах с расширенными глазами отразился ужас.
   Когда затих грохот обвалов, жуткая тишина охватила поляну, потому что и ветер внезапно прекратился. Все стали невольно прислушиваться. И вот тишину нарушили далекие, но ясно различимые звуки бубна, магически подействовавшие на онкилонов.
   – Шаман наш жив! Шаман призывает духов земли успокоиться! – послышались возгласы радости.
   Этот сильный удар действительно оказался последним, и после него на более слабые уже не обращали внимания. Люди у костра начали дремать. Их разбудил гул военного барабана соседнего стойбища, то короткие, то длинные удары которого чередовались друг с другом и прекрасно доносились в ночной тишине; им вторили более далекие других стойбищ. Все встрепенулись и слушали с напряженным вниманием. Когда эта зловещая музыка затихла, Амнундак сказал Горюнову с укором:
   – Много наших жилищ разрушено в эту ночь. Убито несколько женщин и детей, поломаны кости у многих, попорчена утварь и оружие. Большая беда постигла нас, белые люди! Вы не захотели отвратить ее. Вот ваше жилище цело, а мое развалилось.
   – Потому что вы очень плохо строите свои жилища! – ответил Горюнов сердито. – Вот теперь постройте их попрочнее, и они не будут валиться и давить людей.
   – Много поколений жило в наших жилищах, и никогда не бывало, чтобы они падали! – возразил вождь. – Нет, когда пришла беда, ничто не поможет, – мы не колдуны.
   Он хотел прибавить «как вы», но воздержался. Путешественники, впрочем, поняли его вполне.
   В это время успокоившиеся воины наконец разворотили обрушившийся первым навес землянки и вытащили старую Мату; она, конечно, была мертва. Ее дочь и две другие женщины развели отдельный костер в стороне, положили ее возле него и начали оплакивание по ритуалу, прославляя ее прижизненные добродетели. Остальные продолжали спокойно дремать у костра. По приказу Амнундака барабан разнес по стойбищам весть о разрушении землянки вождя и смерти одной женщины.
   Приближался рассвет, и у путешественников глаза стали слипаться. Землетрясение, очевидно, кончилось, и слабые удары ощущались все реже и реже. Землянка выдержала испытание, и в нее можно было вернуться. Когда путешественники, сговорившись, поднялись и направились к своему жилищу, их провожали завистливые и частью враждебные взгляды некоторых проснувшихся онкилонов. Амнундак дремал, уткнув лицо в колени. За белыми людьми последовали только Аннуир и Раку, остальные не двинулись с места среди других женщин, а Аннуэн еще раньше присоединилась к плакальщицам. Горюнов и Костяков оказались в роли покинутых.
   После тревожной ночи все проснулись поздно; через щели двери пробивались уже солнечные лучи. Ярко пылал огонь, и три сбежавшие женщины как ни в чем не бывало хлопотали над завтраком. Во время последнего у них произошло объяснение с мужчинами. Они признались, что, когда земля начала так сильно трястись, они испугались и подумали, что вот-вот земля треснет и белые люди увлекут их в подземное царство. Поэтому они перешли к своим. Это было глупо, но правдоподобно, и Горюнову пришлось, в который уже раз, объяснять женщинам, что белые люди не колдуны и не подземные духи. Но по лицам трех беглянок видно было, что они не верят его словам. Они сообщили также, что рано утром приходил шаман проведать Амнундака и рассказал, что по дороге от его землянки лопнула земля и что он с трудом перескочил через трещину. Его жилище не разрушилось – добрые духи охраняли своего служителя.
   Это известие побудило путешественников заняться осмотром окрестностей; все воины были заняты раскопками и восстановлением землянки, и можно было обойтись без докучливого конвоя, особенно неприятного теперь, после ночного происшествия. Захватив ружья и оставив Горохова возле землянки для отвода глаз, трое остальных отправились прежде всего по тропе к жилищу шамана и вскоре наткнулись на трещину, протянувшуюся с востока на запад и достигавшую почти двух метров ширины; на дне ее виднелась осевшая земля с кустами и целыми деревьями; местами, где трещина проходила под толстым деревом, последнее было разорвано от корней на несколько метров вверх, и одна половина его стояла на одной стороне трещины, другая – на другой, а выше обе половины соединялись, и дерево уподоблялось человеку, стоящему, расставив ноги, над рвом. Местами вблизи трещины почва была покрыта выброшенным из нее мокрым черным песком. Отсюда повернули на юго-запад к священному озеру, чтобы осмотреть его без свидетелей. По пути туда встретили около тридцати трещин разной ширины; через одни можно было перешагнуть, через другие приходилось прыгать с разбегу. Одни были неглубоки, в других не видно было дна, но вглубь они постепенно суживались; брошенные камни показали, что на глубине нескольких метров в трещине стоит вода. Россыпь у подножия окраинного обрыва котловины была усеяна свалившимися ночью крупными и мелкими обломками; в одном месте нашли барана, очевидно сброшенного толчком с большой высоты и убившегося. Его, конечно, подобрали – он должен был оправдать перед вождем их экскурсию без конвоя. Подойдя к берегу священного озера, путешественники остановились в изумлении – озеро исчезло. Вместо него видна была большая впадина вроде очень плоской и неправильной воронки, усыпанная крупными и мелкими обломками черной лавы, покрытыми какой-то слизью; под обломками местами журчала вода притоков озера, по-видимому сильно сократившихся. Осторожно перебираясь по скользким плитам, исследователи добрались до жерла, находившегося недалеко от подножия обрыва; оно имело два – три метра в диаметре и круто уходило наискось под обрыв; вода из-под глыб быстро стекала в него небольшим ручьем.
   – Ну, что вы скажете по этому поводу? – спросил Костяков, когда все трое остановились на краю черного зияющего жерла, уходившего в таинственную глубь.
   – Я думаю, – ответил Ордин, – что землетрясение уничтожило то препятствие в подземном канале, например какой-нибудь коленообразный изгиб, который позволял воде озера стекать только периодически, по мере накопления.
   – А не является ли сильное уменьшение притока в озеро главной причиной его исчезновения? – спросил Горюнов. – Вспомните, что сюда должна стекать вода всей котловины, и в прошлый раз мы видели речку, выходившую из леса и скрывавшуюся под россыпью. А теперь в жерло вливается небольшой ручей.
   – Вероятно, трещины, образовавшиеся в почве котловины, перехватывают воду ручьев, прежде попадавшую сюда, – ответил Ордин.
   – Если эти трещины не бездонны, они наполнятся водой, и потом могут восстановиться ручьи, а следовательно, и озеро? – спросил Горюнов.
   – Возможно, что так.
   – Это было бы желательно, и чем скорее, тем лучше, потому что, если онкилоны узнают, что их священное озеро исчезло, они будут перепуганы еще больше и припишут и это бедствие белым колдунам.
   – Мы им, конечно, не расскажем!
   – Но смотрите не проговоритесь женщинам, где мы были.
   – Понятно! Даже Горохову не скажем. Ходили на охоту, добыли барана, видели трещину – и баста.
   От озера направились обратно и шли некоторое время вдоль окраины по опушке. В одном месте большая куча белых глыб и обломков, лежавшая у подножия обрыва, привлекла к себе внимание. Когда подошли к ней, оказалось, что все это – лед, свалившийся от толчков с вершины обрыва; это показывало, что наверху местами есть хотя бы небольшие ледники. Но более интересно и важно было открытие трещины у самого подножия стены; она тянулась в обе стороны, насколько хватал глаз, то суживаясь, то расширяясь, и в ней на глубине пяти – шести метров стояла вода. На дальнейшем пути вдоль окраины подходили к обрыву еще раза три и везде находили трещину у его подножия; по-видимому, на протяжении километров десяти, если не больше, дно котловины отделилось от ее западной окраинной стены.
   Домой вернулись только после полудня, и на стойбище было уже замечено их отсутствие. Но вид каменного барана успокоил подозрительность онкилонов, и Амнундак пожалел, что оторвал нескольких воинов от работы, послав их на поиски чужестранцев. Развалины землянки были уже разобраны, место очищено, и онкилоны начали ставить остов из тех же бревен. Пообедав, путешественники явились со своими топорами с предложением укрепить остов так, чтобы землянка не валилась при каждом землетрясении на головы своих обитателей. Но, к их удивлению, онкилоны решительно отказались от помощи чужестранцев.
   – Наши предки научили нас строить жилища, – сказал Амнундак, – и мы жили в них спокойно целыми поколениями. Мы не будем строить их иначе. Вот лучше сделайте, белые люди, чтобы земля больше не тряслась, тогда и жилища наши не будут разваливаться!
   Никакие уговоры не помогли, и пример землянки путешественников не подействовал.
   – Если бы в вашем жилище жили не белые колдуны, а онкилоны, оно бы тоже развалилось! – послышался голос из толпы строителей, столпившихся вокруг чужестранцев при переговорах.
   И все остальные закивали головами и закричали:
   – Так, так! Верно!
   Пришлось вернуться в свою землянку, но обсудить положение здесь не было возможности – женщины уже достаточно понимали по-русски, и в их присутствии нельзя было говорить свободно, так как все сказанное должно было стать известным онкилонам.
   Но чтобы посмотреть, на чью сторону станут их избранницы, путешественники рассказали о своем предложении, о полученном отказе и его мотивах.
   – Амнундак правильно рассудил! – воскликнула Аннуэн.
   К ней присоединились остальные. Одна только Аннуир стала на сторону путешественников и принялась доказывать остальным на примере устройства их землянки, что глупо отказываться от помощи более умных людей.
   – Они не умнее нас с тобой, а только колдуны! – в досаде воскликнула Аннуэн. – Пока они не пришли в нашу землю, наши жилища никогда не разваливались и земля не тряслась так. И если они только захотят, то земля больше не будет трястись.
   Спор женщин впервые со времени их совместной жизни принял такой ожесточенный характер и три забывшиеся невежественные и суеверные противницы Аннуир стали говорить такие глупости, что мужчины пожалели, что затеяли этот разговор. Впрочем, это имело и благие последствия, как мы узнаем далее.
   Чтобы угомонить женщин, Ордин позвал Аннуир с собой собирать ягоды в лесу. Сейчас же и три другие заявили, что настала пора запасать ягоды на зиму, и, захватив туесы – цилиндрические сосуды из бересты с крышкой, которая вставляется очень туго и имеет ручку, за которую сосуд можно нести, – тоже отправились в лес, но в другую сторону. Три путешественника остались одни и воспользовались случаем, чтобы поговорить на свободе.
   – Мне кажется, – сказал Горюнов, – что нам не придется зимовать здесь. Отношение онкилонов становится явно недружелюбным.
   – Да, – подтвердил Костяков, – и, если произойдет еще что-нибудь скверное, например новое землетрясение, или буря, или нападение вампу, нам лучше уйти незаметно и поскорее.
   – Ничего, обойдется, товарищи! – заявил Горохов. – Не всякий же день земля трясется. И зимовать будем!
   – Никите здесь очень нравится, – насмешливо сказал Костяков.
   – Конечно, нравится! Чем здесь не житье? Еды вволю, теплота! Скоро женимся, будут жены хорошие.
   – Вот в чем дело!.. – протянул Горюнов и замолчал.
   Стало ясно, что Горохов в случае конфликтов, пожалуй, станет на сторону онкилонов или выберет нейтральную позицию. Наступило тягостное молчание. Вскоре Горохов встал и вышел из землянки.
   – Я боюсь, – сказал Горюнов, – что, если нам придется бежать отсюда спешно и тайком, Никита не захочет с нами идти и, может быть, выдаст наши намерения.
   – Ну что вы! С чего вы это взяли? – удивился Костяков. – Ведь он тоже колдун, как и мы, и если нам станет опасно оставаться, то и ему тоже.
   – Не совсем так. Я заметил, что онкилоны отличают его от нас. Кожа у него смуглая, тип более близкий к ним, говорит на их языке. Белым его назвать нельзя, не так ли?
   – Пожалуй! Но все-таки он пришел с нами, живет с нами, имеет те же молнии и громы и прочие диковинные вещи.
   – И все-таки положение его нисколько иное. Мое внимание обратил на это Ордин, а ему сказала Аннуир. Во всяком случае, нам следует быть не вполне откровенными с Никитой.
   – Вы правы! А вот что мне кажется: сегодняшняя свара женщин показала, что в Аннуир мы имеем союзницу.
   – Да, она безумно любит Ордина, и через нее мы можем узнавать планы онкилонов. А это будет, может быть, очень полезно.
   – Интересно знать, в случае если нам придется бежать, пойдет она с нами или нет? Один раз она отказалась. Помните, там, на гребне, когда мы смотрели на море?
   – Ну, это было вначале. А теперь она, пожалуй, пойдет за Ординым на край света.
   Возвращение Горохова заставило прекратить разговор. Горюнов и Костяков вышли за дверь посмотреть, как идет постройка. Оказалось, что остов уже поставлен, и женщины начали его обкладывать дерном, который частью набрали из развалин, частью нарезали свежий. К ночи род, очевидно, мог уже устроиться на новоселье. К вечеру вернулись четыре женщины, набравшие полные туесы дикой малины и черники.
   Потом пришел и Ордин с Аннуир, у которой ягод было мало, а глаза заплаканы. При виде ее жалкого сбора остальные захихикали и стали спрашивать, что же она делала в лесу.
   – Я ее бранил за то, что она ссорилась с Аннуэн! – заявил Ордин.
   Аннуир в изумлении вскинула на него глаза и покраснела, насколько это было возможно при ее смуглой коже. Аннуэн, видимо, была польщена, и мир в землянке водворился.
   Когда все женщины в сумерки пошли доить оленей, Ордин хотел было завести разговор о событиях дня, но Горюнов успел ему шепнуть, чтобы он пока воздержался, указав глазами на Горохова, сидевшего на своей постели.

ПОЛОЖЕНИЕ ОСЛОЖНЯЕТСЯ

   Внезапно снаружи раздался знакомый всем протяжный вопль онкилонов, повторенный несколько раз, а затем загрохотал военный барабан. Встревоженные путешественники выбежали из землянки и увидели, что онкилоны собрались у жилища Амнундака вместе с женами и детьми. Сумерки и сгущавшийся туман мешали видеть, что они делают, а зловещий гул барабана – слышать что-нибудь. Они пошли было туда, но наткнулись на бежавшую к ним Аннуир, которая, задыхаясь, проговорила:
   – Не ходите туда, вернемся в наше жилище, пока женщин нет.
   Она побежала вперед, путешественники за ней. Когда они вошли в землянку, Аннуир рассказала, что воины, посланные на розыски путешественников, обнаружили, что священное озеро исчезло, и заметили также следы ног белых людей на плитах обсохшего дна. Отпечатки ног на мягком иле, покрывавшем плиты, не могли ускользнуть от внимания опытных следопытов. Они поспешили назад и сказали Амнундаку, что белые колдуны были у священного озера и высушили его. По этому поводу и был вопль, а барабан передает эту страшную весть по стойбищам.
   – Напрасно вы туда ходили без онкилонов! – укоризненно сказал испуганный Горохов. – Теперь они не поверят, что не вы высушили озеро.
   – Что же они думают делать? – спросил Ордин.
   – Они сами не знают, что предпринять; они перепуганы. Воины видели тоже, что вся земля полопалась, – ответила Аннуир. – Вождь послал уже за шаманом и велел пригнать жертвенного оленя.
   – Значит, будет ночное моление и вопрошание духов! – сказал Горюнов.
   – И каково будет внушение, которое получит шаман от духов, неизвестно.
   Может быть, он скажет, что нас всех нужно принести в жертву духам, чтобы умилостивить их?
   – Онкилоны не приносят в жертву людей, – заявил Горохов. – Этого нам бояться нечего. Я думаю, шаман скажет, что мы должны уходить поскорее отсюда.
   – Ну, это бы еще не беда! Уйти можно, хотя еще не время идти через льды, море вскрывается все шире, – сказал Горюнов.
   – Да, не время, и никуда нам уходить не следует, – прибавил Горохов.
   – Я с ними поговорю, может, дело уладится как-нибудь.
   Он вышел из землянки. Аннуир, немного помедлив, шмыгнула вслед за ним, так как Ордин шепнул ей что-то на ухо.
   Пользуясь отсутствием Горохова и женщин, Горюнов передал Ордину содержание дневной беседы относительно Никиты, а Ордин рассказал, что он действительно побранил Аннуир за то, что она слишком горячо стала на сторону чужеземцев и поссорилась с остальными женщинами. Он дал ей понять, что в интересах путешественников ей не следует ссориться со своим племенем, иначе от нее будут все скрывать; а между тем им ввиду обнаружившегося враждебного отношения онкилонов необходимо иметь верного человека из их среды, который мог бы узнавать своевременно их намерения и планы.
   Но плакала Аннуир не из-за этого выговора, справедливость которого она прекрасно поняла, а из-за предстоящего в близком будущем бегства чужеземцев. Она все еще колебалась, как ей поступить в этом случае: племенная связь была еще сильна, а мысль о чужой стране страшна.
   – Теперь она хорошенько обдумает этот вопрос, – закончил он, – свыкнется с мыслью и пойдет с нами. Она меня очень любит, и я ее тоже, и расстаться с ней было бы мне очень тяжело.
   – А Горохов, того и гляди, сам останется здесь! – прибавил Горюнов. – Ему эта сытая и спокойная жизнь очень нравится.
   – Ну, если события будут развиваться дальше так, как я предполагаю, то о спокойной жизни на этой земле говорить не придется, – сказал Ордин.
   – Что же вы предполагаете?
   – Знаете, где мы были с Аннуир? Мы дошли до следующей поляны, где находится одно из пузырящихся озер с периодом в полчаса. Мы просидели возле него больше часа и не видели ни разу поднятия пузыря и выхода пара.
   – Вот оно что!
   – Сопоставляя это с исчезновением священного озера и с многочисленными трещинами в почве нетрудно сделать вывод, что землетрясение сильно нарушило подземный режим этой котловины. И мне становится жутко…
   – Как онкилонам! – прервал его Костяков со смехом. – Если одно озеро вытекло, а другое перестало пузыриться, то нам от этого ни тепло, ни холодно. Все прочее ведь осталось.
   – Подождите смеяться. Нам может сделаться очень холодно, – продолжал Ордин серьезно. – Чем обусловлен чудесный теплый климат этой котловины среди полярных льдов? Исключительно подземным жаром выделяющимся еще из недр погасшего вулкана. Без этого тепла котловина была бы погребена доверху под массами льдов из постепенно накопившихся снегов.
   – А-а-а! – протянул Костяков, и лицо его стало серьезным.
   – Да! И землетрясение, нарушив подземный режим, то есть замкнув трещины, выводящие тепло из недр, может обусловить в ближайшем же будущем резкое изменение климата котловины…
   – И гибель всех животных, растений и людей! – прервал его Горюнов.
   – Да, гибель всего живого уже в течение предстоящей зимы. Мы знаем, какая мягкая была здесь зима, позволявшая животным добывать корм из-под снега.
   – Но ведь главный жар дает северная часть котловины, а не пузырящиеся озера. Там, может быть, все осталось по-старому?
   – Сомневаюсь. Первое землетрясение мы испытали именно там. Возможно, что еще не все трещины, выводившие кипящую воду и пар, закрылись. В таком случае изменение климата будет не такое резкое. Но кто поручится, что следующее землетрясение не докончит эту работу?
   – Знаете, нам необходимо еще раз посетить долину Тысячи Дымов и выяснить, что там произошло.
   – Да, это было бы полезно. Но я боюсь, что Амнундак не пустит нас.
   – Почему же?
   – Потому что первое землетрясение случилось как раз, когда мы были там. При суеверии онкилонов…
   – Понимаю. Ну, пойдем тайком – все равно дружба у нас испорчена, хуже не будет.
   – Но без конвоя страшновато. Можем встретиться с вампу, – заявил Костяков.
   – Они убегут от первого выстрела, а от засады и ночью нас уберегут собаки. Если идти налегке, можно обернуться в два дня и ночевать у последней воды. Очень далеко забираться в долину Тысячи Дымов и не придется – сразу будет видно, продолжается ли выделение паров и кипящей воды.
   – Правильно! – решил Горюнов. – Завтра же в путь да пораньше.
   Горохова опять оставим здесь и женщин, конечно, также.
   – Нет, Аннуир я хотел бы взять с собой.
   – Зачем это? Она стеснит нашу свободу.
   – Нисколько, ходок она прекрасный. И, кроме того, если мы пойдем одни, это возбудит подозрение онкилонов, через стойбища которых придется идти. Аннуир будет играть роль конвоя.
   – Баба в качестве конвоя при трех мужчинах! – рассмеялся Костяков.
   – Ну, проводника, соглядатая онкилонов – как хотите. На тех стойбищах еще не знают, что у нас отношения с Амнундаком испортились. Кроме того, она хорошо знает дорогу к последнему стойбищу, откуда она родом, и действительно будет проводником, сбережет нам время.
   – Вы опять правы! Значит, решено: завтра чуть свет в путь! И велите Аннуир потихоньку приготовить нам провизии на дорогу.
   – А Горохову ни слова! Приготовим сейчас наши котомки и ружья, пока никого нет.
   Едва путешественники успели сделать это, как в землянку вбежала запыхавшаяся Аннуир.
   – Никита много говорил Амнундаку и воинам – сказала она торопливо, – говорил, что земля больше не будет трястись и лопаться и что священное озеро вернется назад и что все будет опять хорошо. Онкилоны сердятся, зачем белые люди делают это. «Мы им вс° дали: и жилища, и пищу, и молодых жен, а они не хотят сделать нам доброе». А женщины кричат: «Отнимите у них громы и молнии, и пусть они идут туда, откуда пришли. Без них мы жили спокойно». И Никита опять им начал говорить, а они твердят свое. Амнундак решил – вот придет шаман, помолится; как скажет – так и сделаем.
   – Никита неосторожно наобещал им то, что может и не случиться, – сказал Горюнов.
   – И в конце концов дело решит шаман независимо от этих обещаний Никиты, – прибавил Костяков.
   – Я думаю, что шаман тоже прислушивается к «гласу народа», – заметил Ордин. – Это хитрый старик. Вспомните, когда он волхвовал в день нашего прихода, он заявил от имени духов, что бедствия, м о ж е т б ы т ь, не начнутся, пока белые люди остаются у онкилонов. Он оставил себе лазейку и оказался прав.
   Вошел Горохов и сказал:
   – Я их немного успокоил, а сначала они очень сердились, а хуже всего бабы: «Гоните их, нас то есть, в шею! – кричат. – Мы им и жилище, и пищу, и посуду всякую дали, и лучших девушек своих не пожалели, а они вот что нам делают!». И голосят и голосят!.. Насилу их Амнундак шаманом успокоил: придет, мол, и рассудит, как быть с ними. Сейчас пришел шаман, и мне велели уйти.
   – А мы надеялись, что будем присутствовать при молении, – сказал Горюнов.
   – Никак нельзя, – ответил Горохов. – Шаман, как подошел, увидел меня и сказал Амнундаку, чтобы белых людей на молении не было.
   – Значит, будет суд в отсутствие подсудимых! – усмехнулся Костяков. – А женщины могут пойти?
   – Они уже все там. От них и узнаем прежде всего, что скажет шаман.
   Горохов, очевидно, не заметил Аннуир, когда вошел в землянку, а она за его спиной тихонько шмыгнула за дверь, как только услышала, что пришел шаман, а ему велели уйти.
   – А знаете ли, какой холод на дворе? – прибавил Горохов, присаживаясь к огню и протягивая к нему руки. – Я совсем околел, пока там разговаривал. Густой туман, и холодный, словно у нас в Казачьем. Ордин многозначительно переглянулся с Горюновым, и оба вышли на воздух.
   Их охватил такой холод, какого они давно не испытывали, – температура, наверное, была едва выше нуля. И тьма была такая, что в двух шагах нельзя было различить друг друга. Свет от костра, выходивший из дымового отверстия землянки, едва освещал висевший в воздухе густой туман.
   Из жилища вождя уже доносился грохот бубна и глухой голос шамана.
   Собаки, почуяв хозяев, подбежали и стали визжать и проситься в землянку.
   – Эге, и они отвыкли от холода! – сказал Ордин. – Ничего, привыкайте, скоро вернетесь на холодную родину.
   – Но завтра мы идем на север? – спросил Горюнов.
   – Вот узнаем, что вымолит шаман у богов. Может быть, придется в эту же ночь, пользуясь туманом, бежать отсюда.
   – Едва ли мы найдем дорогу ночью!
   – А эти твари на что? Они поведут нас, – ответил Ордин, лаская Крота, вертевшегося у его ног.
   Когда они вернулись в землянку, Горохов укладывался спать от нечего делать. Выждав, пока он захрапел, путешественники переговорили с Костяковым относительно возможного бегства ночью и отобрали пожитки, которые нужно было взять с собой. Затем уселись к огню в тягостном ожидании возвращения женщин с моления.
   Наконец явилась Аннуир, присела к огню и, пристально глядя в него, сказала со слезами на глазах: