Ольбик Александр Степанович. Операция 'Армагеддон' отменяется (фрагмент)

   Тишкова охватил приступ кашля и он, словно ковбой, наловчившийся выхватывать из кобуры револьвер, быстрым неуловимым движением извлек из кармана "Берлотекс", противоастматический ингалятор, и, задержав дыхание, вспрыснул в рот две дозы препарата.
   Путин, когда оказался в комнате отдыха, подошел к барчику и достал оттуда бутылку минеральной воды.
   - Откройте, - попросил он Тишкова, уже начавшего ощущать действие "Берлотекса".
   - Владимир Владимирович, попробуйте мое средство, оно противоаллергическое... уверяю вас, хуже не будет, - и помощник протянул президенту свой ингалятор.
   Путин взял мундштук в руки.
   - А как им пользоваться? - спросил он.
   - Задержите дыхание и нажмите вот сюда... Отрывисто, дважды...
   Приторно-сладковатая аэрозоль выплеснулась на небо и гортань. Буквально через несколько секунд он почувствовал, что дышать стало легче и из груди уходит какая-то мутящая спертость.
   Тишков, налив полфужера минеральной воды, протянул его президенту. Но тот пить воду сразу не стал...Сначала налил в ладонь и смочил лицо. Проделал это несколько раз.
   - Может, все же вызвать врача? - Тишков сел рядом с президентом. Взял его руку, стал нащупывать пульс. Это была тоненька ниточка, по которой бежала президентская жизнь. - Я не врач, но когда такое бывает со мной, я выпиваю пятьдесят грамм...
   - Вы меня сегодня, залечите, - попытался шутить президент. - Впрочем, возьмите в барчике "московскую" и прихватите рюмки...
   Но когда Тишков исполнил просьбу президента и тот сделал так, как советует "народ" - выпил граммов сто, из кабинета послышались телефонные звонки.
   - Я схожу, - сказал Тишков и отправился в кабинет.
   Путин после самолечения почувствовал себя значительно лучше. Его перестало поташнивать, в груди пропало чувство муторной напряженности и он даже поймал себя на мысли, что хочет есть. И не просто кабы чего, а конкретно - горячего, наваристого украинского борща, который так великолепно готовит Людмила Александровна.
   Возвратившийся Тишков сказал, что звонил Патрушев.
   - Кстати, он уже сюда звонил и я шел вам об этом сообщить.
   - Как там дела? - спросил Путин, ему казалось, что его не было в жизни целую вечность, хотя еще не прошло и пятнадцати минут после начала "эксперимента"...
   - Судя по голосу Патрушева, напряженность нарастает.
   ... А, между тем, события вокруг ДК развивались со стремительностью селевого потока. Когда переговорщик (уже четвертый по счету) завел речь о сохранности жизней заложников и призвал террористов сдаться, их главарь заявил: "Мы это сделаем сразу же, как только последний солдат покинет Ичкерию... И сделано это должно быть не позднее завтрашнего утра... Если этого не случится, мы пойдем на крайние меры." Переговорщик на это возразил, что, мол, невозможно за столь короткое время вывести войска и технику. Нереально, а потому в переговорах эта тема бесперспективна... Но и этот аргумент был отвергнут Мовсаром Гараевым: "Если их завести было так просто, то вывести - что за проблема? Это зависит от вашего правительства. Если оно согласно, то мы можем уехать уже завтра, если оно ничего не сделает, то нам придется..." Главаря дополнила одна из женщин, находящихся рядом с ним: "Мы ни перед чем не остановимся..." И ей вторил тот, которого потом назовут арабом: "Мы ни перед кем не остановимся. Мы на пути Аллаха. Если мы умрем здесь, это не все, нас много, это будет продолжаться..." "Вы молодые, вы должны жить, - тянул время переговорщик, - умереть каждый может, а вот жить по человеческим законам..." "Ты брось свою агитацию, - снова вошел в разговор Гараев, - если до пяти утра вы не начнется вывод войск под международным контролем, мы начинаем стрелять...А если ваш спецназ захочет вмешаться, взорвем все, что у нас имеется..."
   Прослушав этот разговор, Патрушев сказал Грызлову:
   - Кажется, этот парень на сей раз не блефует...
   - Выходит, остается только задействовать план "Армагеддон" отменяется"... Лично я другого выхода не вижу...
   - Я тоже...Но, знаешь, что меня беспокоит... Трудно даже объяснить, Патрушев замялся. - Президент попросил меня доставить ему баллончик с газом, который мы предполагаем в случае чего применить...Уж не задумал ли он его на себе опробовать...Тем более, я только что звонил ему, но не дозвонился...
   - А он на это может пойти, - не стал опровергать слова директора Грызлов.- И его можно понять - в случае чего не мы с тобой будем отвечать, а президент... Я имею в виду моральную ответственность, которая им понимается однозначно - личная ответственность главы государства...
   - Так чего мы ждем? - Патрушев поднялся со стула. - Рвем в Кремль, может, туда надо высылать "неотложную помощь"...
   - Поедем, - согласился Грызлов, - а заодно примем окончательное решение.
   Было двадцать минут первого ночи, когда они въехали на территорию Кремля. Охрана, зная их в лицо, тем не менее, тщательно сверила удостоверения, после чего они прошли через магнитную арку.
   Странное впечатление производили на Грызлова пустынные коридоры: казалось, за каждой дверью живут духи прошлого - начиная от вождя революции и кончая Ельциным. Их шаги скрадывала ковровая дорожка и это тоже как бы подчеркивало таинственную затаенность кремлевских коридоров.
   Когда они вошли в приемную, часы пробили половину первого. Двое телохранителей президента - а это были Фоменко с Одинцом - поднялись и поприветствовали вошедших. Из-за стола вышел Тишков.
   - Что, тоже не спите, Лев Евгеньевич? - спросил у него Патрушев. Президент на месте?
   - Сейчас доложу, - и Тишков первым вошел в кабинет и оповестил Путина о поздних гостях.
   "Странное у него лицо, - подумал Патрушев, когда они вошли в кабинет Путина. - Такое впечатление, словно не спал неделю...."
   У Грызлова тоже в этой связи появились кое-какие ассоциации, которые однако не имели целью сделать определенный вывод относительно лица президента.
   Путин поздоровался с ними за руку - что ни говори, наступили очередные сутки.
   - Что нового? - спросил президент. - Как переговоры - идут или ковыляют?
   - Кое-как ковыляли, но теперь, кажется, зашли в тупик, - сказал Патрушев.- Они поставили пред нами ультиматум: в пять часов утра мы должны начать вывод войск из Чечни.
   - Причем, сделать это нужно под международным контролем, - вторил Грызлов.
   Какое-то время Путин обдумывал сказанное. Его самочувствие не было безукоризненным. Временами накатывали волны дурноты, но тут же отступали. Тишков заварил крепкий чай, и, президент, выпив две чашки, почувствовал себя бодрее.
   - Сколько, вы говорите, они дали нам времени для размышлений? - Путин взглянул на часы. - Остается четыре с половиной часа. Не жирно.
   - Поэтому мы уже предприняли кое-какие меры, - произнес ключевые слова Патрушев.
   - А именно?
   - Начало работать спецподразделение и часть группы уже заняло подходы к ДК. Другая часть сейчас направляется подземным ходом и через минут сорок будет находится в той, точке, откуда снимался первый сюжет. Группа установит дополнительное оборудование, подготовит каналы транспортировки спецсредства, ну и все остальное. Останется только дать отмашку и операция начнется...
   - Ну что ж, они сами пишут свою биографию, - задумчиво произнес президент, словно отвечая на какие-то свои доводы. - И все же... сколько бы времени у нас ни осталось, употребите его на уговоры... И вы не ослышались: я сказал - на уговоры. Сделайте все, чтобы ДК не стал братским кладбищем, ибо любой исход, кроме их сдачи, будет смертельным для многих людей... И не только для террористов...- Президент поднялся и направился в дверь, ведущую в комнату отдыха.
   Вскоре он вернулся, неся в одной руке баллончик. Положил его на стол и Патрушев, бросивший на баллончик взгляд и не обнаруживший на вентиле пломбы, все понял...Видимо, это понял и Грызлов, ибо щеки у него зарделись и он, не отрываясь, смотрел на предмет, лежащий пред ними.
   - Эта вещь, полагаю, может нам помочь, но все же лучше доверимся своей медицине. Я вас, Николай Платонович, очень прошу срочно связаться с Шевченко и пусть он распорядится насчет препарата "Нирвана"...
   Патрушев взглянул на часы, президент понял его озабоченность:
   - Я не думаю, что он спит, а если спит, поднимите и пусть он разбудит своего главного анестезиолога и они вместе введут ваших людей в курс дела...У медиков есть яд, но есть и противоядие, поэтому будем работать с их химией. -- И тут же президент оговорился: -- Если, разумеется, припрет такая необходимость, и нам придется к ней прибегнуть...И, пожалуйста, пришлите ко мне командира спецгруппы, которая в случае провала переговоров, начнет операцию по освобождению заложников...
   - Это опытный офицер, участвовал в аналогичных операциях, но, к сожалениею, встретиться с ним уже невозможно. Он с группой в работе...
   - Как его фамилия?
   - Александр Плат, тридцать семь лет, жена, двое детей, поэтому безрассудные действия с его стороны исключены.
   - Это то, что надо. Сейчас безрассудство стало чем-то модным и для него даже подобрали название - экстрим... Психология риска, как развлечения, проникает во все общественные сферы и овладевает умами... -- Путин сделал паузу, как будто решал -- продолжать разговор или нет. Однако продолжил: --Терроризм - тоже экстрим в его конечной фазе... Но это отдельный разговор... Я буду здесь, и как бы ни развивались события, незамедлительно ставьте меня в известность, - в словах президента звучали жесткие нотки непререкаемости.
   9. США. Совещание в Белом доме
   Президент Буш, возможно, в силу своей южно-техасской ментальности был абсолютным оптимистом. Мир он воспринимал в таком же утренне-солнечном виде, каким он представляется ребенку, проснувшемуся в уютной колыбельке и увидевшему на стене лучезарные блики восходящего светила. И, наверное, в силу чрезмерного энтузиазма, он не хотел слышать никаких и ничьих возражений относительно предстоящего вторжения в Ирак. И шеф ЦРУ господин Тенет, прекрасно осведомленный о "просветленной" натуре Буша, частенько ему подыгрывал. Ему нравилась реакция президента, когда тому докладывали, что-де Ирак имеет три лаборатории по разработке биологического оружия, что под дворцом Хусейна ведется сборка атомных фугасов, что мир неминуемо стоит перед угрозой глобального терроризма, который исходит от неистового Саддама. Вот почему Буш так любил беседовать с Тенетом и так опирался на его доводы, якобы подкрепленные неопровержимой "агентурной информацией".
   Когда в комнату вошла Кондолиза Райс, Буш, будучи джентльменом, поднялся ей навстречу и с улыбкой наклонился к ее руке. Но не поцеловал, а лишь одухотворил дыханием ее шоколадного цвета, холеное запястье. Эта женщина для него была олицетворением командного духа, который, по мнению президента, только и может способствовать процветанию Америки. Такого же мнения он придерживался и о своем заместителе, вице-президенте Чейни, этом гладеньком, но упористым по характеру человеке. И то, что Чейни сердечник (перенес пять инфарктов), Буша ничуть не смущало, благо в случае кончины "вице", ему, Бушу, не придется его замещать. А вот если случится обратное... Но об этом президент не хотел да и не мог по вышеназванным причинам "лучезарности" даже думать. Для себя он был бессмертен, хотя... Нет, в тот момент, когда он, сидя перед телевизором, наблюдал за бейсбольным матчем, и пребывал в высшей точке своего благорасположения к жизни, его окатило пасмурным страхом... Как такое могло случиться, чтобы вдруг в глазах все потемнело, а в затлочной части головы, словно разлился раскаленный свинец и он, не ощущая своего тела, начал падать в преисподнюю? Почему с ним произошел тот приступ и он, словно пьяный ковбой, выпал из седла... вернее, упал с мягкого невысокого пуфика, и чуть до смерти не разбил свою высокопоставленную голову? Врач, правда, это объяснил чрезмерными умственными нагрузками, на которые наложился эмоциональный синдром болельщика. И посоветовал временно ослабить перегруз мозговых извилин и по возможности так рьяно не болеть за свою команду, что, естественно, для его натуры было совершенно неприемлемо. Общественности же Буш свои ссадины на лице объяснил элементарно: мол, сидел, смотрел телевизор, жевал сухарики и...поперхнулся. Потерял сознание, упал... И финита...
   Когда вошел Пауэлл, Буш тоже встал, но не отошел от своего кресла, а подождал, когда Госсекретарь сам подойдет к нему для рукопожатия. Они обменялись приветствиями, и все делалось с улыбками, легко, непринужденно, как бы играючи, чему во многом способствовал элегантный интерьер Овального кабинета, его особая "историческая" аура и октябрьский солнечный свет, так ласково льющийся через большие окна. Словом, радостный мир, в котором пребывали эти радостные, преуспевающие, абсолютно уверенные в себе люди. Осталось только дождаться главу ЦРУ и тогда можно будет приступить к обсуждению глобальных вопросов, от решения которых зависит дальнейшая их просветленность и радостность.
   А пока Буш читал отчет министра финансов, в котором назывались цифры расходов, связанных с переброской в Залив трех авианосцев с судами сопровождения, несколькими базами технической поддержки, двумястами тысячами пехотинцев, сотнями танков и вертолетов..."Экая мощь, восхитился президент, и черт с ним, с миллиардом, победителей не судят." А в том, что он будет в войне с Ираком победителем, не было и тени сомнений. А что важнее кроме этого? Последующий за этим дефицит бюджета, повышение инфляции, некоторые потери в рабочих местах - но так это временный этап, с которым надо считаться, как с неизбежными потерями в великих делах. И которые, конечно же, преодолимы...
   Лучезарность...
   Президент отложил доклад финансистов в сторону, поднялся с кресла и подошел к окну, выходящему на северную сторону Белого дома. Несмотря на октябрь, за стеклами взору открылся чистенький, изумрудный ковер, рощица рододендронов, оазисы роз, а на дальнем плане мирный ход газонокосилки, на которой сидит в синем комбинезоне садовник Джон Фостер. Этот темнокожий дядюшка Джо еще работал при отце, Буше старшем, и, возможно, будет работать еще сто лет, настолько он законсервировался во времени и пространстве...
   Взгляд окинул синее, не по осеннему яркое небо, и вдруг - ассоциация, повергшая его сердце в замирание. Именно такое же было небо в ТОТ день 11-го...Он находился в военном вертолете и направлялся из резиденции в Кэмп-Дэвиде в Белый дом...Он так же, как сейчас, через иллюминатор, любовался проплывающими под вертолетом зелеными рощицами, мирными и милыми сердцу видами одноэтажной Америки, когда к нему подошел побледневший помощник и подал на подносе спутниковый телефон. О, это был миг Наваждения! Суровый час Испытания! Сволочной удар вероломства...
   Звонил Чейни. И как только он не умер от разрыва сердца? А Буш не поверил его словам. И если бы у виска находился "кольт"-32, то и тогда бы он не поверил словам "вице" - что, мол, три Боинга превратили башни-Символы Америки в руины, а пятую часть Пентагона смели с лица земли...Бред! Но после того, как эту черную новость подтвердили министр обороны и Госсекретарь, Буш осознал себя в ужасном водовороте, засасывающим его в черную воронку. Именно в тот миг, когда до него дошло, что Америка позорно изнасилована, в его голове прозвучал гонг. Сколько продолжался этот набат, он так и не узнал, как не знает боксер, получивший нокаут, сколько времени он пролежал без сознания. Но то, что оглушило его звоном, было всего лишь микроскопическим взрывом в мозговом микроскопическом сосуде, что впоследствии дало о себе знать, когда он, сидя у телевизора, болел за свою команду... И этот микроскопический изъян мог в любой момент нарушить электрическую цепочку, составленную из десяти миллиардов нейронов и отключить сознание. Случившееся, естественно, было следствием величайшего из стрессов, которые когда-либо переживала династия Бушей. Он готов был воспринять известие о падении на Америку астероида величиной с озеро Мичиган, но только не ЭТО... И с тех пор в нем зародился и вызревал Мститель - беспощадный, маниакально последовательный, наметивший цели для ответного удара, подобравший единомышленников и обозначивший врагов Идеи. К последним относились президент Франции и канцлер Германии. Путина он пока в этот черный список не внес, считая его товарищем по несчастью, имея в виду колоссальные теракты в России... Другое дело Жак Ширак и Шредер, эти отщепенцы, отошли в сторону как раз тогда, когда их поддержка нужнее всего... Но с европейскими еретиками Буш еще будет разбираться, а вот как ему быть с человеком. который сейчас сидел за столом в этой Ситуационной комнате и, надев очки, читал последние сводки электронной разведки?
   Колин Лютер Пауэлл - его первейшая опора, белая кость генералитета, возглавлявший при Буше старшем объединенный комитет начальников Штабов, а значит, имевший непосредственное отношение к укрощению Хусейна в операции "Буря в пустыне"... И вот эта надежда, этот пяти-звездный генерал, вдруг заиграл самостоятельную роль... Даже не заиграл, а только повел смычком и то не по струнам, а по канифолю, зажатому в его темнокожей длани.
   На совещании в Белом доме, когда шло первое обсуждение резолюции по Ираку, которую США должны были внести в Совбез ООН, этот Колин Лютер подверг сомнению данные разведки, которые якобы свидетельствовали о наличии в Ираке оружия массового уничтожения, вплоть до атомных фугасов. Не говоря уже о сибирской язве и бактерий Эбола...И тогда Пауэлл, со свойственной ему манерой держать голову несколько запрокинутой назад, спросил у Тенета:
   - Джорж, ваши выкладки звучат довольно устрашающе, но мы должны знать наверняка, с чем мы имеем дело.
   И тогда Кондолиза Райс, ослепив присутствующих своей жемчужно-белозубой улыбкой, с легким налетом иронии в голосе, спросила Колина: "А какие тебе, Кол, надо иметь доказательства кроме тех, которые известны всему миру? Ты вообще газеты читаешь?"
   Но Пауэлл не из тех, кто попадается на демагогию, его профессия точность, приверженность фактам, и потому он тут же отпарировал:
   - Но если верить газетам, то мы уже давно живем среди инопланетян, "летающие тарелки" которых каждую ночь приземляются на лужайке Белого дома... А Лох-Несское чудовище стоит вот за той дверь...Если хочешь, могу его позвать, - и Пауэлл сделал попытку подняться с места.
   Буш не проронил ни слова. Он снова по-прежнему стоял у окна и не пропускал не одного слова спорящих за столом.
   - Пожалуйста, Кол, не передергивай, - Райс надула свои и без того полные губы. В ее агатово-черных глазах закрутились опасные торнадо...- То, что инспектора ничего не нашли, еще не факт...
   - А что факт? - не унимался Госсекретарь.
   Вмешался Чейни и сделал это с улыбкой, которая, кажется, родилась вместе с ним - рот, щеки, переносица улыбаются, а в глазах стоит аляскинский холод.
   - Ты, Колин, не прав. Если мы будем к каждому пункту нашей резолюции прилагать доказательства, то это будет не резолюция, а приговор. Да и есть такие агентурные данные, на которые мы не имеем права ссылаться...Ну не мне же говорить тебе о таких прописных истинах. Ты сам воевал против Саддама и знаешь ему цену...
   - Да, знаю, это порядочная сволочь, но тогда, в 1991 году, он совершил то, что не требовалось разведывать и доказывать. В Кувейт вторглись его танки и его армия, что и было тут же зафиксировано международным сообществом, прессой всего мира и признанием самого Хусейна. Хорошо, быть может, я ошибаюсь, и у разведки действительно есть неопровержимые данные, что Хусейн у себя на кухне делает атомную бомбу, что у него под кроватью работают биологические лаборатории... И если такие данные, документально, а не газетными вырезками подтвержденные имеются, тогда я пас, подымаю руки и молчу, как сурок...
   И вот теперь, им предстояло окончательно обсудить и утвердить Резолюцию по Ираку. Кондолиза, глядя в упор на Пауэлла, спросила:
   - Надеюсь, Кол, сегодня ты не будешь упрямиться и поддержишь президента?
   - Почему бы нет... Ты так говоришь, будто я помощник Хусейна, а не Госсекретарь США, однако сей факт, не помешает мне исходить только из фактов. Есть факт - есть мое согласие. Нет факта - я против...
   - Да, яснее не скажешь, - Чейни достал из кармана тюбик с таблетками. Этому никто уже не удивлялся, вице-президент был зависим от лекарств и буквально каждые полчаса его рука сама лезла в карман и извлекала оттуда какую-нибудь упаковку.
   - Я отвечаю за международные дела и мне важен престиж, лицо моей страны, - сказал Пауэлл, - Тенету тоже важно его лицо и лицо его фирмы. Я имею в виду не его нефтеперерабатывающую фирму, а ЦРУ... А вот, кстати, и сам господин Тенет и у него мы можем спросить...
   В комнату одновременно вошли министр обороны Рамсфелд и директор ЦРУ Джорж Тенет... Буш обернулся от окна и поздоровался с вошедшими. Рукой посигналил, чтобы они садились к столу. И сам прошел в торец стола.
   - И о чем же вы хотите меня спросить? - с улыбкой спросил Тенет, поправляя рукой свои прямые непослушные волосы, что придавало ему вид крестьянского мужичка, приодевшегося в выходной костюм для поездки в город... На самом деле это был не простой человек, хорошо разбирающийся не столько в делах разведки, сколько в перипетиях внутренней политики. А точнее, в играх обитателей Белого дома и Госдепартамента.
   - А мы сейчас обо всем поговорим, - президент поздоровался с чиновниками из первой управленческой обоймы. - Надеюсь вы все ознакомились с новой редакцией резолюции?
   Молчание - знак согласия. Президент мельком взглянул на Пауэлла и увидел на его лице то, что легко считывается даже у человека, умеющего прекрасно владеть лицевыми мышцами - несогласие...Однако Пауэлл никогда не спешит и не обгоняет. Он смиренно сидел за столом, напротив Кондолизы, и его взгляд был где-то далеко-далеко. Возможно, в детстве, которое было не безоблачным и не сытым. Детройт, семья мусорщика, шестеро детей, из которых "в люди" вышел только Колин. Он гордость и любовь семьи да и не только семьи, а и всей улицы имени Рузвельта, на которой он жил до поступления в Вестпойнт, в высшее военное училище Америки.
   А может быть, Пауэл в думах своих был во сне, который накануне приснился. Он видел себя бегущим за поездом, и не за пассажирским, блестевшим надраенными поручнями и безукоризненно чистыми, отливающими радужными стеклами. Нет, он бежал за уходящим товарником, и тот вагон, в которой он пытался вскочить, но не вскочил, был дряхл, с зияющими дырами и торчащими осколками сломанных досок. И в дверном проеме он увидел президента Буша, который одной рукой держался за поручень, а другой призывно махал ему, Пауэллу, что-то крича - видимо, призывал убыстрить бег...Но осталось загадкой, почему в такой ситуации у президента лицо оставалось веселым и в какой-то момент Буш отцепился от поручня и, схватившись за живот, как-то неестественно рассмеялся...А поезд все набирал и набирал ход и Колин, поняв всю тщету гонки, остановился и так ему стало одиноко и грустно...
   - Вы, конечно, помните предыдущий вариант резолюции, - сказал Буш, поэтому повторяться не будем. Есть ли у кого-то какие-то замечания, возражения или уточнения? Что у тебя Кондолиза?
   - Меня одолевают сомнения насчет расширения роли ООН... В прошлом варианте США оставляли за собой единоличное право ввода войск коалиции в Ирак, если, конечно, для этого будут весомые основания.. Теперь же, эти действия мы должны будем снова согласовывать с ООН.
   - Это вынужденный...тактический ход, - Чейни углубил в нагрудном кармане пиджака треугольничек платка, сочетающегося по цвету с галстуком "вице". Видимо, ему показалась неуместной эта деталь, к которой, между прочим, все уже давно привыкли и не замечали. - В Совете безопасности 19 членов и подавляющее их большинство против первой резолюции и мы вынуждены были...
   Буш поднял руку, требуя внимания, и своими быстрыми, ни на ком не останавливающимися глазами, обвел присутствующих.
   - Это не уступка, это тактический ход, но все равно мы сделаем так, как было запланировано. Мы должны членам Совбеза дать понять, что независимо от исхода голосования, наши войска войдут в Ирак. Во что бы то ни стало.
   Буш взглянул на Пауэлла, чувствуя его молчаливое противостояние.
   - А что ты скажешь, наш дорогой Госсекретарь?
   И хотя президент пытался придать минуте шутливый, оттенок, и тем самым разрядить не совсем подходящую для него атмосферу, Пауэлл на это не клюнул. С присущей ему солдатской прямотой, он отчетливым, упакованным в твердую артикуляцию голосом, проговорил:
   - В этой резолюции, как и в предыдущей, есть такая фраза: "Поскольку Ирак владеет оружием массового уничтожения и не идет на сотрудничество с мировым сообществом, США оставляют за собой право без особого оповещения о своих действиях, ввести войска с конечной целью устранения в этой стране режима Саддама Хусейна, а самого его, как террориста, отдать под суд". Пауэлл сделал паузу.
   - И что тебе, Колин, в этой фразе не нравится? - спросил Буш.
   - То же, что и в первом варианте: бездоказательность тезиса... цитирую: "Поскольку Ирак владеет оружием массового уничтожения..." Любой член Совбеза обязательно за эту легенду ухватится и начнется торпедирование нашей резолюции. Во всяком случае, и Франция и Германия... с вместе с Россией, обязательно этим воспользуются. Да и я, как должностное лицо нашей страны, не могу под этим подписаться...
   Гробовое молчание, которое сопровождал безобидный, даже в чем-то пасторальный стрекот газонокосилки, несшийся из приоткрытого окна.
   Все, кто был за столом, понимали, что среди них завелся диссидент. Впрочем, это уже не для кого не новость. Буш еще с прошлого обсуждения поставил напротив фамилии Госсекретаря жирную галочку, между прочим, согласованную и с Чейни, и с Рамсфелдом, и, разумеется, с воинствующей Кондолизой Райс. Кстати, превосходной выученицей профессора Бржезинского, который для белозубой и черноокой негритянки был мэтром, примером бескомпромиссности и политической прозорливости...