Страница:
На беговой дорожке мускулистый негр в темных очках, желтой безрукавке и серых тренировочных штанах поприветствовал Пенни поднятым на высоту плеча сжатым кулаком. Затем показал подбородком на Индейца. Пенни кивнул, стащил с шеи полотенце хаки и вытер им лицо. Негра звали Лайделл Колмс, Пенни был с ним поверхностно знаком во Вьетнаме, где тот служил морским пехотинцем, до сих пор Колмс еще не разобрался в своей жизни. После Вьетнама Колмс вернулся домой, в Калифорнию, попал в тюрьму за кражу автомобиля, там стал Черным Мусульманином, иранцы завербовали его воевать на Среднем Востоке. Последний раз Пенни видел его до Сан-Августина, в Бейруте два года назад, Колмс уже решил не воевать больше с шиитами и хотел убраться куда-нибудь. Пенни дал ему пятьсот долларов, хватило оплатить проезд на корсиканском грузовике до Кипра. Сейчас Колмс жил в Мерседе с проституткой подростком, существовал на ее доходы и то, что выручал сам продажей дешевых украшений и самодельных сигарет из табака и дрянной пасты кока.
Ники Макс, поглядывая на Индейца, сказал:
— Иисусе, ну зачем они такого урода взяли? Видишь, какой у него нос, губы. Мне жаль зеркало, в которое он смотрится.
Пенни повесил свое полотенце Ники Максу на шею.
— По-моему, тебя жажда мучит. Прогулялся бы ты к автомату с банками. Сразу воскреснешь.
Ники Макс пожевал нижнюю губу и ничего не сказал. Потом повернулся, сошел с мата и обул свои босые ноги в соломенные сандалии. По пути к машине с кока-колой он что-то насвистывал. Полотенце хаки все так же свисало у него с шеи.
Пенни хлопнул в ладоши, привлекая внимание телохранителей. Занятия продолжаются, сказал он. Выбрал противника, лысеющего плотного капитана, и продолжил с того места, на котором его прервали. Нужно, учил Пенни, сразу лишить врага его лучшего оружия. Если он бьет ногами, атакуйте ноги. Если бьет руками, на них и концентрируйтесь сразу же. Разрушьте его оружие и тогда сможете победить, даже если он сильнее.
Вернулся Ники Макс. Он ступил на мат уже опять босой, отхлебывал понемножку кока-колу и старался казаться спокойным. Подошел к Пенни, вернул ему полотенце, которое было теперь свернуто. Стоя спиной к трибуне, Ники Макс бросил ему:
— Индеец идет.
Пенни ответил:
— Вижу. — Индеец спустился с трибуны и шел к мату.
Окружавшие Пенни телохранители отступили на дальнюю сторону мата. Ники Макс тоже отошел. Только вот Ники, хитрый лис, держал одну руку внутри своей ги. Пенни догадывался, что он сжимает пистолет 32 калибра в кобуре. Если Пенни проиграет, Индеец уже мертвый. Можно не сомневаться. Ники и Асбуна попытается уничтожить. Затем трое офицеров убьют Ники… Пенни обязан победить, иначе и он и Ники окажутся в глубоком дерьме.
Индеец, судя по всему, был ударной силой местных наркотических организаций, они используют ножевых бойцов и берут только самых лучших. В этой части света такие бойцы предпочитают ножи с длинным лезвием, а целят прежде всего в лицо. Всегда в лицо, Пенни это хорошо знал. Нападение будет быстрым и беспощадным.
У Пенни пересохло во рту. Сердце колотилось. Индеец приближался. Сверху Лайделл Колмс прокричал:
— Делай его, брат! Испорть поганого Индейца! — Послышались и другие крики с беговой дорожки, все в поддержку Пенни.
Он пошел навстречу Индейцу, остановился в нескольких футах от края мата. А Индеец остановился у края, правую руку он держал за спиной. Несколько мгновений он смотрел на Пенни, потом сплюнул на мат и небрежно переместил правую руку вперед. В ней был длинный нож.
Индеец поставил одну ногу на мат, вытер ее о брезент, оставляя черные следы, глаз он не спускал с Пенни — а Пенни сунул руку в полотенце, вытащил банку кока-колы и профессиональным движением питчера бросил ее Индейцу в лоб: банка отскочила от черепа вверх, а Индеец упал на задницу, он сидел на полу и тряс головой, глаза у него остекленели. Наверху зрители завопили, начали топать ногами, хлопать в ладоши, они кричали Пенни, чтобы не останавливался, прикончил гада.
Пенни подошел ближе, концы полотенца держа в одной руке, потом замахнулся полотенцем, как бейсбольной битой, и, видя, что Индеец защитным движением поднял руку, ударил его в локоть своей «битой» — неясно было, сломан ли локоть, но что поврежден сильно, Пенни не сомневался. Индеец упал назад, хватаясь за локоть, но из правой руки нож не выронил.
Пенни швырнул полотенце с остававшимися двумя банками кока-колы в Индейца и бросился на него, схватил руку с ножом и сломал на ней мизинец. Индеец выронил нож. Лицо его исказилось от боли, но он не вскрикнул. Он плюнул Пенни в лицо. Пенни схватил его за правое запястье и перевернул на живот. Затем, поставив левое колено Индейцу в то место, где соединяются плечо и рука, он потянул руку вверх и налево и сломал ее. На этот раз Индеец закричал. Хорошо, проговорил неподалеку Ники Макс. Очень хорошо.
Ники Макс ткнул вверх сжатым кулаком, и зрители на беговой дорожке отозвались приветственными воплями. Двое-трое скандировали С-Ш-А, С-Ш-А. Пенни отступил от Индейца, вернулся на мат. На Асбуна он и не взглянул. Однако подмигнул Ники Максу — тот подбежал со слезами на глазах, схватил и одним движением поднял в воздух, а на беговой дорожке зрители совсем взбесились.
Пенни победил потому, что понимал законы войны. Цель не в том, чтобы умереть за свою страну — напротив, пусть противник умрет за свою.
Тактика. Индеец — агрессивный боец, вот и нужно у него это отнять. Принудить к оборонительному бою. А с двумя испорченными руками он в ближайшее время никаких боев вести не будет.
Февраль 1985
Пора карнавала. Четыре праздничных дня перед Великим постом. Городской народ одевается в диковинные костюмы и всячески веселится. Незнакомых людей целуют, обнимают, приглашают танцевать и обстреливают водяными бобами. Пьяные, хохочущие группы ряженых переходят от дома к дому в поисках пиршеств и ромового пунша. Богатые и бедные устраивают по отдельности свои костюмированные балы, приемы и даже отдельные парады.
Пора карнавала. Когда сдержанность становится забытым словом. И ничто не имеет значения, кроме собственных удовольствий.
Дальше расстилалась Пасео Метрополитано, выложенная булыжником дорожка, предназначенная только для пешеходов. Все семь ее кварталов были украшены фонтанами и цветочными садами, по сторонам располагались самые дорогие магазины. Пасео вела к гавани и маленькой барочной церкви, выстроенной иезуитами в семнадцатом веке, она очень нравилась Пенни потому, что купол ее был крошечной копией огромного купола на Базилике святого Петра в Риме. И улица нравилась, потому что на ней не было нищих, разносных торговцев, шлюх, карманников и уличных музыкантов. Президент Очоа приказал держать эту улочку свободной от людей-паразитов. Приказ выполнялся очень строго, потому что президент был владельцем почти всего, что здесь находилось.
В это утро Пенни охранял Флер Очоа. Или, можно сказать, занимался бэби-ситтингом. Его работа: ходить повсюду за бэби, пока она делает последние покупки для карнавального приема. Он пытался спихнуть это дело на кого-нибудь из президентских телохранителей, но Флер не пожелала. Ей хотелось, чтобы рядом был Эдуардо, и если бы пришлось обратиться к отцу за решением этого вопроса, она бы обратилась. Девушку никогда не учили отказывать себе в чем бы то ни было.
Пенни прислонился к дверце «Кадиллака», оглядывая пасео. Выглядела она вполне празднично. Флажки, плакаты, яркие огни. И музыка кругом. Чертовски шумно. И людно. Народу чересчур много, это осложняет телохранителю работу. Карнавал или не карнавал, а лапать президентскую дочку нельзя.
Пенни подумал — как же я ее протащу через эту толпу туда и обратно? Она должна держаться рядом с ним, это ясно. С ними есть еще двое президентских телохранителей. Третьему Пенни приказал остаться у «Кадиллака». Кто-то должен стеречь его от автомобильных воров. Да и поцарапать машину могут.
Проклятый Ники Макс. Ему следовало быть сейчас здесь, с Пенни, но он как раз пошел к врачу из-за сильнейшего поноса. Пенни предупреждал его, что нельзя пить неочищенную воду и сырое молоко, есть сырые овощи, и до сих пор Ники слушался. Но вот в первый день карнавала, первый день, будь он проклят, Ники купил ромовый пунш в выдолбленном кокосе у уличного продавца, сразу выпил и теперь не слезал с горшка.
Хуже того, Ники забыл принять ежедневную таблетку доксиклина — это лучшая профилактика желудочных расстройств в тропических зонах. И теперь Ники говорил, что у него, может быть, гепатит, жаловался на какую-то сыпь в паху, боялся, принесет что-нибудь своей жене в Таиланде. Пенни сказал — у тебя могут быть вошки или триппер от местной шлюхи, но уж не гепатит. Ники все равно отправился к врачу.
Пенни помог Флер Очоа выйти из «Кадиллака», протянутую ей руку она чуть сжала и держала дольше необходимого. Немного флиртушка, наша маленькая Флер. Она улыбнулась ему, помахивая длинными ресницами, и проговорила:
— Грасиас, ми Эдуардо. — Потом медленно подняла руки, развязала голубую ленту, скреплявшую волосы, и движением головы раскинула их по плечам — небольшое представление лично для него. Смотреть смотри, напомнил себе Пенни, но не трогай.
На ней была длинная шелковая рубашка, малиновая, с горными хрусталиками, перехваченная в талии золотой цепью. Белые джинсы узкие, совсем облегающие, с застежками на щиколотках, туфли с пурпурными каблуками-стилетами. Золотые украшения на ней висели слишком массивные, а пахло от Флер корицей. Бюст великоват, на его вкус, но определенно женщина очень привлекательная.
Флер взяла его под руку, сообщила, какой он сегодня красивый, особенно с таким загаром, и пригласила на вечеринку к ведущему в Сан-Августине актеру, дом его стоял на красивом утесе. Пенни может даже прихватить с собой высокую блондинку из британского посольства, ту, с которой его видят последнее время — как ее зовут? Соня, ответил Пенни, зная, что ей это имя известно, а приведет он ее на вечеринку или нет, Флер безразлично.
Флер проговорила на испанском:
— Можете пойти туда со мной. В качестве моего телохранителя, разумеется. И Соню возьмите, конечно. Прекрасный будет вечер. Танцы, шампанское. В полночь скачки на лошадях по краю утеса. Всадникам завяжут глаза. Прикольно получится.
Пенни ответил, что подумает, более вежливый отказ у него сразу не получился. Она провела пальчиком с голубым ногтем по его бицепсу, надувая губки.
— Мой отец, он бы хотел, чтоб вы за мной приглядывали, когда его нет, я точно знаю. — Пенни усмехнулся — точно этого знать нельзя, и подумал: многие ли мужчины отказались от того, что Флер как будто предлагает? «Как будто» потому, что в намерениях столь своенравной девушки никогда нельзя быть уверенным. Может, она просто дразнила и ничего больше. Если и трахается с кем-нибудь, слухи до Пенни такие еще не доходили.
А куда же делся президент на эти четыре веселые и дикие дня? Он в Испании, покупает племенных быков для одного из трех своих ранчо. Карнавал его уже не привлекает. Вернется через три дня, когда все здесь утихнет.
Пенни высвободил свою руку из руки Флер и сделал знак Хулио и Пако держаться поближе. Он пойдет первый, Флер сразу за ним, а они будут замыкать. У Пенни предполагался сегодня свободный день и он хотел провести его в горах с Соней. Скрыться от жары и шума, побыть вдвоем. Ну конечно.
Пенни взял Флер за руку, это показалось ему разумнее всего, и стал пробираться вперед, оглянувшись один раз, на месте ли Хулио и Пако. На месте. Пасео, тихая обычно улочка, напоминала сейчас сумасшедший дом. Тут слонялись люди в клоунских костюмах, кафтанах, узеньких набедренных повязках, одежде американских ковбоев, в чем угодно, и маски всевозможные. Музыка — гитары, бонго, стальные барабаны, конга. И кассетные магнитофоны, из которых изливались танцевальные ритмы или печальнейшие болеро, очень романтичные. Не говоря уже о Ван Халене, Мадонне… В целом грохот ужасающий.
Пенни заметил потенциальный источник осложнений. Он приближался слева. Пьяный парень, бородатый, тощий, косметика, зеленая губная помада и светлый парик до плеч. Желтая майка, пах едва прикрыт кожей со стекляшками. Откровенный педик. Разумеется, он узнал Флер Очоа. Выкрикнул ее имя и бросился к ней, протягивая руки. Готовый целоваться. Пенни отшвырнул его толчком — основание ладони в подбородок — и потащил хихикающую Флер Очоа дальше. Нет, забавного здесь он ничего не находил.
Как и следовало ожидать, Флер его задачу не облегчала. Она захотела прежде всего зайти в «Кариоку». Это был самый новый и шикарный в Мерседе ювелирный магазин. Она с гордостью сообщила Пенни, что хозяин сегодня не собирался открывать, но для нее «Кариока» с радостью откроется и хозяин сам обслужит дочь любимого президента. Пробираться на «Кадиллаке» по многолюдным улицам было чертовски трудно, но пробить себе путь сквозь толпу на пасео оказалось еще труднее. Пенни крепко держал без конца трещавшую Флер и не останавливался. Останавливаться нельзя было ни в коем случае, сколько бы раз девушку ни окликали по имени и ни предлагали сигарету с марихуаной или приглашали выпить агуардиенте — это крепкий прозрачный напиток из сахарного тростника и лакрицы.
Флер Очоа сказала Пенни, что «Кариока» находится у конца пасео, в двух кварталах от порта. Когда они приближались к магазину, он почуял запах гниющих водорослей, рыбы, дизельного топлива от судовых двигателей, в небе появились маленькие, белые морские чайки. В квартале от магазина толпа начала редеть. Меньше танцующих, меньше пьяных. Уже не на каждом шагу тебе тычут в лицо шкуру с вином и требуют, чтобы ты выпил по случаю карнавала. Тем не менее Пенни не позволял себе расслабиться. Вдруг какой-нибудь дурак попробует сорвать блузку с Флер Очоа — в стиле праздничных забав, сами понимаете.
Пенни оглянулся через плечо, увидел, что она улыбается, и улыбнулся в ответ, потому что это ничего не стоило. Под ярким фасадом Флер была, вероятно, всего лишь испуганным ребенком, едва начинающим понимать, что жизнь мрачна и жестока. Она сжимала руку Пенни обеими своими, казалась Флер такой молодой, такой уязвимой… Ее глаза говорили, что она ему доверяет, и Пенни подумал — может, даже хорошо, что сегодня здесь я. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, и в это мгновение они услышали крик женщины.
Пенни повернул голову. Женщина была чрезвычайно взволнована. Молодая индейская женщина, круглолицая и полная, яркая как неон в кафтане с бусами и головном уборе из голубых и белых перьев. Она показывала на что-то у своих ног. По направлению своего движения Пенни как раз должен был пройти мимо нее. Пройти, не обращая особого внимания.
Но тут он увидел, что лежащая на земле вещь шевелится. Увидел, что это маленький мальчик. Рубашка спереди мокрая, темная. Кровь. Хлещет из ужасной раны живота. Мальчик судорожно извивался среди пустых банок от пива, старых газет и объедков пищи, на нем была баскетбольная майка «Феникс Сан», белая с ярко-оранжевым солнцем. Точно такую же Пенни подарил…
Пенни бросился к мальчику, их глаза встретились, мальчик протянул окровавленную руку и позвал его по имени. Это был Томас, сын Алисии, и он умирал. О Флер Очоа Пенни сразу же забыл.
Пенни опустился на колени рядом с Томасом. Гнев. Такого гнева Пенни давно не испытывал. Очень давно. Одной рукой он приподнял голову мальчика от мостовой, другой отвел его худенькие ручки от раны.
Рана страшная. Широкая. И глубокая — видны розовато-серые внутренности. Томас прошептал имя Пенни. Потом имя своей матери. Уцепился за руку Пенни маленькими ручонками, липкими от крови. Больно, сказал Томас, потом глаза его подернулись пленкой и он умер. Пенни закрыл глаза, готовый убить кого-нибудь за мальчика, тут же открыл, а когда вспомнил о Флер Очоа, было поздно.
Повернувшись к ней, он увидел, как плотный мужчина в костюме Дяди Сэма и маске Рональда Рейгана резанул Хулио по глазам коротким ножом, потом толкнул его на группку людей, окружавших Пенни и мертвого Томаса.
Хулио они взяли с собой за его огромные размеры. Так что столкновение такой туши с зеваками оказалось более чем эффективным. Закрывая руками окровавленные глаза, выкрикивая что-то нечленораздельное, Хулио сразу сбил на землю несколько человек. Молодая индеанка упала на Пенни, еще не поднявшегося, и опрокинула его спиной на мостовую — оттолкнув ее и отчаянно пытаясь переползти еще через кого-то, он увидел, как Дядя Сэм перерезал горло кричащей от страха Флер Очоа и скрылся в толпе.
Пенни ужасно не хотелось верить, что все это происходит в действительности. Однако верить приходилось. Его тошнило, вот-вот вырвет. И еще он чувствовал себя ужасно усталым. Ах как его подставили. Из-за Томаса оступился… подбегая к упавшей Флер Очоа, он вспомнил, что Ники предупреждал его: мальчик может стать проблемой. А Пенни ведь клялся себе не допускать ничего подобного. Так вот, допустил. Бывали у Пенни такие проколы раньше? Никогда, никогда, никогда.
Пако. Почти такой же крупный как Хулио. Его тоже вывели из дела. Он лежал лицом вниз рядом с Флер Очоа, кровь струилась из-под головы. Человек, сделавший это, казался каким-то нереальным. Нереальным до ужаса. У кого может быть такая убийственная сноровка?
Пенни переступил через тело Пако — толпа отшатнулась — и склонился к Флер Очоа. «Браунинг», который он сжимал в руке, был совершенно бесполезен, разве что себя убить. Кровь Флер была яркой, очень яркой, значит, вытекала из артерий. Убийца хорошо знал, где резать. Не любитель. Флер Очоа моргнула два раза, тело ее содрогнулось, будто от холода. Через несколько мгновений она была мертва.
Молчание. Если не считать звуков карнавала и музыки, доносящихся с другого конца пасео. И криков чаек, круживших над рыбачьей лодкой в гавани. Прижавшись спинами к витринам магазинов и фонтанам, люди смотрели, как он касается волос Флер Очоа. Смотрели, как он смаргивает слезы. Они услышали резкие крики и топот бегущих ног — кто-то приближался. Пенни не слышал ничего. Он не видел троих солдат в форме, которые протолкались сквозь толпу и направили на него автоматы. Они приказали ему бросить пистолет, иначе будут стрелять. Недалеко ослепленный Хулио полз к двери роскошного мужского магазина и кричал:
— Я слепой. Матерь Божия, верните мне мои глаза. Умоляю, верните мои глаза.
Он постоял, пока глаза не привыкли к темноте. Пока не удостоверился, что за ним не следят. Затем пошел по боковому проходу, под старинной, столетней давности потолочной росписью — суд над Христом и распятие — мимо стеклянных окон, позолоченных закатным солнцем. Повернув налево, вошел в часовню, освещенную лишь несколькими высокими белыми свечами по обе стороны деревянного алтаря. Вдохнул запах ладана — Эдди П. говорил ему, что свечи жгут в честь Кортеса, чья бедренная кость якобы находится в миниатюрном стеклянном гробике под алтарем. В этой церкви пятнадцать алтарей, сказал Эдди П… Ники Макс ответил тогда — удивительно, что в таких странах как эта, где люди грязные и умирают с голоду, церкви всегда чистые, ни пятнышка, ни пылинки. Вот что получается, если скрестишь мексиканца с испанцем.
В церкви Санто Доминго Ники Макс вдруг услышал скрип старинных петель. Открывалась передняя дверь. Он сделал глубокий вдох и встал чуть за дверью часовни, оставаясь в темноте и наклонившись налево, чтобы хорошо видеть центральный проход. Наготове.
Он увидел маленького старичка с тростью, который медленно шаркающей походкой шел по проходу, потом остановился, ухватившись за спинку скамьи. Старику потребовалось много времени, чтобы опуститься на одно колено, но он справился. Опустив голову, он перекрестился и что-то пробормотал. Затем поднялся, держась за спинку, и сел на ближайшее сиденье, стал смотреть на главный алтарь. Лишь еще один истинно верующий.
Ники повернулся спиной к старику, выпустил рукоятку «Марка» и потер затылок. Староват я становлюсь для этих дел, подумал он. Когда был моложе, весь этот поганый мир казался ему гладкой дорогой. Тогда энергия переполняла его, лилась через край. Но те дни давно ушли, мальчики и девочки. Он по всем кругам прошел уже не раз. Набрал большой пробег и животик. Потерял некоторое количество волос, зубов, а также иллюзий, и теперь иногда не спит по ночам, беспокоится, вдруг морщинки на мозгах уже появились. Н-да, жизнь заставляет его доказать себя еще раз. Доказать, что он умеет остаться живым. И спасти Эдди.
Он оглядел темную часовню — где бы сесть. И почувствовал, что он не один. В кровь хлынул адреналин, и вновь напомнил о себе живот, который беспокоил его уже несколько часов. Сильнее покатился пот. Все системы заработали с перегрузкой. Он поставил чемоданчик на каменный пол и опять сунул руку под сутану. Кто-то стоит слева от него, рядом с исповедальней. Ники Макс медленно вытащил свой «Марк».
— Успокойся, земляк, — проговорил мужской голос. — Ты ведь не станешь убивать друзей, их у тебя и так совсем мало. — Ники Макс шумно выдохнул, руку вытащил из-под сутаны и вытер о бедро.
Лайделл Колмс и еще двое мужчин вышли из черноты рядом с исповедальней.
— Ну и видок у тебя, — заметил Колмс, оказавшись в мягком свете свечей. — Собираешься спасать человечьи души?
Ники Макс помотал годовой.
— Украл одежку в церкви у зеленого рынка. Надо было что-то делать. Меня разыскивают, как и всех наемников, включая вас, ребята.
— Мне можешь не рассказывать, — фыркнул Лайделл Колмс. — Все уже попрятались в щели. Сейчас немодно быть каким-нибудь военным из-за границы.
— Вы, ребята, уверены, что за вами никто не шел?
Лайделл Колмс опять фыркнул.
— Мы же не совсем девочки. Никто за нами не шел. Мы проверили. Наши задницы тоже в опасности, ты забыл?
Ники Макс окинул взглядом других двух. Одного звали Юрген Падерборн — немец лет сорока, мускулистый и краснолицый, седеющий блондин с большим чуть кривым носом. Второй — Эмил Осмонд, американец лет тридцати из Айдахо, крупный бородатый мужчина с низким лбом и одним стеклянным глазом.
Ники Макс подумал: как же я могу спасти Эдди, если нас всего четверо? О спасительной операции он говорил только с Лайделлом Колмсом, и даже у него идея не вызвала энтузиазма. Лайделл сказал, что подумает и, может быть, найдет еще кого-нибудь. Ники Макс попросил заранее этим людям ничего не говорить, просто пригласить на встречу с ним, а он все объяснит сам.
Эдди с его высокими требованиями. Он бы никак не отнес Лайделла, Падерборна и Эмила Осмонда к лучшему материалу. Наоборот, они как раз из проигравших, он не уставал это повторять. Ну что ж, Ники Максу выбирать не приходилось. Будет импровизировать с тем, что есть. А, черт, вероятно, все они тут и погибнут, включая Эдди. Ники Макс мог всего лишь очень постараться.
Но, по крайней мере, они профессионалы: Лайделл и Осмонд и Падерборн. У немца в прошлом Родезия и Южная Африка, к тому же он еще обучал террористов в Ливии. Эмил Осмонд воевал в Сальвадоре, Ливане, Гватемале, вместе с ИРА — в Северной Ирландии. Британцы выписали ордер на его арест за участие в расстреле из пулеметов протестантской церкви в Белфасте, где погибло восемнадцать человек, главным образом женщины и дети. Кроме того, Осмонд был объявлен в розыск в Соединенных Штатах, он имел отношение к двум смертям во флоридском учебном лагере для наемников, смерти произошли на занятиях с живыми гремучими змеями. Осмонд и Падерборн много времени проводили вместе. Ники Макс называл их шизо-близнецами.
Сейчас, в часовне, Ники Макс уже собирался заговорить, но Падерборн остановил его, подняв руку.
— Мы с Эмилем здесь по двум причинам. Первая: нам нужно где-то прятаться, так почему бы не здесь. Вторая: мы скрываемся в каком-то смысле из-за твоего друга Эдварда Пенни, мы подумали, что, может быть, ты поможешь нам выбраться из этой засраной страны.
Ники Макс покачал головой.
— Не все сразу. Надо сначала отнять Эдди у Асбуна.
— Это и все, что тебе нужно? — возбужденно заговорил Лайделл Колмс. — А я думал, ты хочешь от нас чего-то невозможного. Эй, у тебя что-нибудь с головой, да? И вообще, откуда ты знаешь, что он у Асбуна?
— Я звонил в президентский дворец, — ответил ему Ники. — Мы с Эдди должны были идти вместе, но я заболел и вместо того пошел к врачу. И я просто хотел сказать Эдди, что мы встретимся на вилле. Думал, он привезет Флер Очоа обратно во дворец после магазинов, и ему передадут мое сообщение. Тогда один из телохранителей и сказал мне, какая получилась гадость. Флер мертва. Обвиняют Эдди. Асбун держит его в своем доме у моря, — так сказал телохранитель. Он, по его словам, Пенни любит, все телохранители его любят, но сделать они ничего не могут. Все боятся Асбуна. Потом он пожелал мне удачи, посоветовал уехать как можно быстрее, и бросил трубку.
Ники Макс, поглядывая на Индейца, сказал:
— Иисусе, ну зачем они такого урода взяли? Видишь, какой у него нос, губы. Мне жаль зеркало, в которое он смотрится.
Пенни повесил свое полотенце Ники Максу на шею.
— По-моему, тебя жажда мучит. Прогулялся бы ты к автомату с банками. Сразу воскреснешь.
Ники Макс пожевал нижнюю губу и ничего не сказал. Потом повернулся, сошел с мата и обул свои босые ноги в соломенные сандалии. По пути к машине с кока-колой он что-то насвистывал. Полотенце хаки все так же свисало у него с шеи.
Пенни хлопнул в ладоши, привлекая внимание телохранителей. Занятия продолжаются, сказал он. Выбрал противника, лысеющего плотного капитана, и продолжил с того места, на котором его прервали. Нужно, учил Пенни, сразу лишить врага его лучшего оружия. Если он бьет ногами, атакуйте ноги. Если бьет руками, на них и концентрируйтесь сразу же. Разрушьте его оружие и тогда сможете победить, даже если он сильнее.
Вернулся Ники Макс. Он ступил на мат уже опять босой, отхлебывал понемножку кока-колу и старался казаться спокойным. Подошел к Пенни, вернул ему полотенце, которое было теперь свернуто. Стоя спиной к трибуне, Ники Макс бросил ему:
— Индеец идет.
Пенни ответил:
— Вижу. — Индеец спустился с трибуны и шел к мату.
Окружавшие Пенни телохранители отступили на дальнюю сторону мата. Ники Макс тоже отошел. Только вот Ники, хитрый лис, держал одну руку внутри своей ги. Пенни догадывался, что он сжимает пистолет 32 калибра в кобуре. Если Пенни проиграет, Индеец уже мертвый. Можно не сомневаться. Ники и Асбуна попытается уничтожить. Затем трое офицеров убьют Ники… Пенни обязан победить, иначе и он и Ники окажутся в глубоком дерьме.
Индеец, судя по всему, был ударной силой местных наркотических организаций, они используют ножевых бойцов и берут только самых лучших. В этой части света такие бойцы предпочитают ножи с длинным лезвием, а целят прежде всего в лицо. Всегда в лицо, Пенни это хорошо знал. Нападение будет быстрым и беспощадным.
У Пенни пересохло во рту. Сердце колотилось. Индеец приближался. Сверху Лайделл Колмс прокричал:
— Делай его, брат! Испорть поганого Индейца! — Послышались и другие крики с беговой дорожки, все в поддержку Пенни.
Он пошел навстречу Индейцу, остановился в нескольких футах от края мата. А Индеец остановился у края, правую руку он держал за спиной. Несколько мгновений он смотрел на Пенни, потом сплюнул на мат и небрежно переместил правую руку вперед. В ней был длинный нож.
Индеец поставил одну ногу на мат, вытер ее о брезент, оставляя черные следы, глаз он не спускал с Пенни — а Пенни сунул руку в полотенце, вытащил банку кока-колы и профессиональным движением питчера бросил ее Индейцу в лоб: банка отскочила от черепа вверх, а Индеец упал на задницу, он сидел на полу и тряс головой, глаза у него остекленели. Наверху зрители завопили, начали топать ногами, хлопать в ладоши, они кричали Пенни, чтобы не останавливался, прикончил гада.
Пенни подошел ближе, концы полотенца держа в одной руке, потом замахнулся полотенцем, как бейсбольной битой, и, видя, что Индеец защитным движением поднял руку, ударил его в локоть своей «битой» — неясно было, сломан ли локоть, но что поврежден сильно, Пенни не сомневался. Индеец упал назад, хватаясь за локоть, но из правой руки нож не выронил.
Пенни швырнул полотенце с остававшимися двумя банками кока-колы в Индейца и бросился на него, схватил руку с ножом и сломал на ней мизинец. Индеец выронил нож. Лицо его исказилось от боли, но он не вскрикнул. Он плюнул Пенни в лицо. Пенни схватил его за правое запястье и перевернул на живот. Затем, поставив левое колено Индейцу в то место, где соединяются плечо и рука, он потянул руку вверх и налево и сломал ее. На этот раз Индеец закричал. Хорошо, проговорил неподалеку Ники Макс. Очень хорошо.
Ники Макс ткнул вверх сжатым кулаком, и зрители на беговой дорожке отозвались приветственными воплями. Двое-трое скандировали С-Ш-А, С-Ш-А. Пенни отступил от Индейца, вернулся на мат. На Асбуна он и не взглянул. Однако подмигнул Ники Максу — тот подбежал со слезами на глазах, схватил и одним движением поднял в воздух, а на беговой дорожке зрители совсем взбесились.
Пенни победил потому, что понимал законы войны. Цель не в том, чтобы умереть за свою страну — напротив, пусть противник умрет за свою.
Тактика. Индеец — агрессивный боец, вот и нужно у него это отнять. Принудить к оборонительному бою. А с двумя испорченными руками он в ближайшее время никаких боев вести не будет.
* * *
Мерсед, Сан-АвгустинФевраль 1985
Пора карнавала. Четыре праздничных дня перед Великим постом. Городской народ одевается в диковинные костюмы и всячески веселится. Незнакомых людей целуют, обнимают, приглашают танцевать и обстреливают водяными бобами. Пьяные, хохочущие группы ряженых переходят от дома к дому в поисках пиршеств и ромового пунша. Богатые и бедные устраивают по отдельности свои костюмированные балы, приемы и даже отдельные парады.
Пора карнавала. Когда сдержанность становится забытым словом. И ничто не имеет значения, кроме собственных удовольствий.
* * *
Второй день карнавала. Эдвард Пенни вылез из «Кадиллака» с шофером — он сидел сзади — и ступил на мостовую. Жара ударила по нему молотом, напоминая, что в Сан-Августине февраль как раз начало лета.Дальше расстилалась Пасео Метрополитано, выложенная булыжником дорожка, предназначенная только для пешеходов. Все семь ее кварталов были украшены фонтанами и цветочными садами, по сторонам располагались самые дорогие магазины. Пасео вела к гавани и маленькой барочной церкви, выстроенной иезуитами в семнадцатом веке, она очень нравилась Пенни потому, что купол ее был крошечной копией огромного купола на Базилике святого Петра в Риме. И улица нравилась, потому что на ней не было нищих, разносных торговцев, шлюх, карманников и уличных музыкантов. Президент Очоа приказал держать эту улочку свободной от людей-паразитов. Приказ выполнялся очень строго, потому что президент был владельцем почти всего, что здесь находилось.
В это утро Пенни охранял Флер Очоа. Или, можно сказать, занимался бэби-ситтингом. Его работа: ходить повсюду за бэби, пока она делает последние покупки для карнавального приема. Он пытался спихнуть это дело на кого-нибудь из президентских телохранителей, но Флер не пожелала. Ей хотелось, чтобы рядом был Эдуардо, и если бы пришлось обратиться к отцу за решением этого вопроса, она бы обратилась. Девушку никогда не учили отказывать себе в чем бы то ни было.
Пенни прислонился к дверце «Кадиллака», оглядывая пасео. Выглядела она вполне празднично. Флажки, плакаты, яркие огни. И музыка кругом. Чертовски шумно. И людно. Народу чересчур много, это осложняет телохранителю работу. Карнавал или не карнавал, а лапать президентскую дочку нельзя.
Пенни подумал — как же я ее протащу через эту толпу туда и обратно? Она должна держаться рядом с ним, это ясно. С ними есть еще двое президентских телохранителей. Третьему Пенни приказал остаться у «Кадиллака». Кто-то должен стеречь его от автомобильных воров. Да и поцарапать машину могут.
Проклятый Ники Макс. Ему следовало быть сейчас здесь, с Пенни, но он как раз пошел к врачу из-за сильнейшего поноса. Пенни предупреждал его, что нельзя пить неочищенную воду и сырое молоко, есть сырые овощи, и до сих пор Ники слушался. Но вот в первый день карнавала, первый день, будь он проклят, Ники купил ромовый пунш в выдолбленном кокосе у уличного продавца, сразу выпил и теперь не слезал с горшка.
Хуже того, Ники забыл принять ежедневную таблетку доксиклина — это лучшая профилактика желудочных расстройств в тропических зонах. И теперь Ники говорил, что у него, может быть, гепатит, жаловался на какую-то сыпь в паху, боялся, принесет что-нибудь своей жене в Таиланде. Пенни сказал — у тебя могут быть вошки или триппер от местной шлюхи, но уж не гепатит. Ники все равно отправился к врачу.
Пенни помог Флер Очоа выйти из «Кадиллака», протянутую ей руку она чуть сжала и держала дольше необходимого. Немного флиртушка, наша маленькая Флер. Она улыбнулась ему, помахивая длинными ресницами, и проговорила:
— Грасиас, ми Эдуардо. — Потом медленно подняла руки, развязала голубую ленту, скреплявшую волосы, и движением головы раскинула их по плечам — небольшое представление лично для него. Смотреть смотри, напомнил себе Пенни, но не трогай.
На ней была длинная шелковая рубашка, малиновая, с горными хрусталиками, перехваченная в талии золотой цепью. Белые джинсы узкие, совсем облегающие, с застежками на щиколотках, туфли с пурпурными каблуками-стилетами. Золотые украшения на ней висели слишком массивные, а пахло от Флер корицей. Бюст великоват, на его вкус, но определенно женщина очень привлекательная.
Флер взяла его под руку, сообщила, какой он сегодня красивый, особенно с таким загаром, и пригласила на вечеринку к ведущему в Сан-Августине актеру, дом его стоял на красивом утесе. Пенни может даже прихватить с собой высокую блондинку из британского посольства, ту, с которой его видят последнее время — как ее зовут? Соня, ответил Пенни, зная, что ей это имя известно, а приведет он ее на вечеринку или нет, Флер безразлично.
Флер проговорила на испанском:
— Можете пойти туда со мной. В качестве моего телохранителя, разумеется. И Соню возьмите, конечно. Прекрасный будет вечер. Танцы, шампанское. В полночь скачки на лошадях по краю утеса. Всадникам завяжут глаза. Прикольно получится.
Пенни ответил, что подумает, более вежливый отказ у него сразу не получился. Она провела пальчиком с голубым ногтем по его бицепсу, надувая губки.
— Мой отец, он бы хотел, чтоб вы за мной приглядывали, когда его нет, я точно знаю. — Пенни усмехнулся — точно этого знать нельзя, и подумал: многие ли мужчины отказались от того, что Флер как будто предлагает? «Как будто» потому, что в намерениях столь своенравной девушки никогда нельзя быть уверенным. Может, она просто дразнила и ничего больше. Если и трахается с кем-нибудь, слухи до Пенни такие еще не доходили.
А куда же делся президент на эти четыре веселые и дикие дня? Он в Испании, покупает племенных быков для одного из трех своих ранчо. Карнавал его уже не привлекает. Вернется через три дня, когда все здесь утихнет.
Пенни высвободил свою руку из руки Флер и сделал знак Хулио и Пако держаться поближе. Он пойдет первый, Флер сразу за ним, а они будут замыкать. У Пенни предполагался сегодня свободный день и он хотел провести его в горах с Соней. Скрыться от жары и шума, побыть вдвоем. Ну конечно.
Пенни взял Флер за руку, это показалось ему разумнее всего, и стал пробираться вперед, оглянувшись один раз, на месте ли Хулио и Пако. На месте. Пасео, тихая обычно улочка, напоминала сейчас сумасшедший дом. Тут слонялись люди в клоунских костюмах, кафтанах, узеньких набедренных повязках, одежде американских ковбоев, в чем угодно, и маски всевозможные. Музыка — гитары, бонго, стальные барабаны, конга. И кассетные магнитофоны, из которых изливались танцевальные ритмы или печальнейшие болеро, очень романтичные. Не говоря уже о Ван Халене, Мадонне… В целом грохот ужасающий.
Пенни заметил потенциальный источник осложнений. Он приближался слева. Пьяный парень, бородатый, тощий, косметика, зеленая губная помада и светлый парик до плеч. Желтая майка, пах едва прикрыт кожей со стекляшками. Откровенный педик. Разумеется, он узнал Флер Очоа. Выкрикнул ее имя и бросился к ней, протягивая руки. Готовый целоваться. Пенни отшвырнул его толчком — основание ладони в подбородок — и потащил хихикающую Флер Очоа дальше. Нет, забавного здесь он ничего не находил.
Как и следовало ожидать, Флер его задачу не облегчала. Она захотела прежде всего зайти в «Кариоку». Это был самый новый и шикарный в Мерседе ювелирный магазин. Она с гордостью сообщила Пенни, что хозяин сегодня не собирался открывать, но для нее «Кариока» с радостью откроется и хозяин сам обслужит дочь любимого президента. Пробираться на «Кадиллаке» по многолюдным улицам было чертовски трудно, но пробить себе путь сквозь толпу на пасео оказалось еще труднее. Пенни крепко держал без конца трещавшую Флер и не останавливался. Останавливаться нельзя было ни в коем случае, сколько бы раз девушку ни окликали по имени и ни предлагали сигарету с марихуаной или приглашали выпить агуардиенте — это крепкий прозрачный напиток из сахарного тростника и лакрицы.
Флер Очоа сказала Пенни, что «Кариока» находится у конца пасео, в двух кварталах от порта. Когда они приближались к магазину, он почуял запах гниющих водорослей, рыбы, дизельного топлива от судовых двигателей, в небе появились маленькие, белые морские чайки. В квартале от магазина толпа начала редеть. Меньше танцующих, меньше пьяных. Уже не на каждом шагу тебе тычут в лицо шкуру с вином и требуют, чтобы ты выпил по случаю карнавала. Тем не менее Пенни не позволял себе расслабиться. Вдруг какой-нибудь дурак попробует сорвать блузку с Флер Очоа — в стиле праздничных забав, сами понимаете.
Пенни оглянулся через плечо, увидел, что она улыбается, и улыбнулся в ответ, потому что это ничего не стоило. Под ярким фасадом Флер была, вероятно, всего лишь испуганным ребенком, едва начинающим понимать, что жизнь мрачна и жестока. Она сжимала руку Пенни обеими своими, казалась Флер такой молодой, такой уязвимой… Ее глаза говорили, что она ему доверяет, и Пенни подумал — может, даже хорошо, что сегодня здесь я. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, и в это мгновение они услышали крик женщины.
Пенни повернул голову. Женщина была чрезвычайно взволнована. Молодая индейская женщина, круглолицая и полная, яркая как неон в кафтане с бусами и головном уборе из голубых и белых перьев. Она показывала на что-то у своих ног. По направлению своего движения Пенни как раз должен был пройти мимо нее. Пройти, не обращая особого внимания.
Но тут он увидел, что лежащая на земле вещь шевелится. Увидел, что это маленький мальчик. Рубашка спереди мокрая, темная. Кровь. Хлещет из ужасной раны живота. Мальчик судорожно извивался среди пустых банок от пива, старых газет и объедков пищи, на нем была баскетбольная майка «Феникс Сан», белая с ярко-оранжевым солнцем. Точно такую же Пенни подарил…
Пенни бросился к мальчику, их глаза встретились, мальчик протянул окровавленную руку и позвал его по имени. Это был Томас, сын Алисии, и он умирал. О Флер Очоа Пенни сразу же забыл.
Пенни опустился на колени рядом с Томасом. Гнев. Такого гнева Пенни давно не испытывал. Очень давно. Одной рукой он приподнял голову мальчика от мостовой, другой отвел его худенькие ручки от раны.
Рана страшная. Широкая. И глубокая — видны розовато-серые внутренности. Томас прошептал имя Пенни. Потом имя своей матери. Уцепился за руку Пенни маленькими ручонками, липкими от крови. Больно, сказал Томас, потом глаза его подернулись пленкой и он умер. Пенни закрыл глаза, готовый убить кого-нибудь за мальчика, тут же открыл, а когда вспомнил о Флер Очоа, было поздно.
Повернувшись к ней, он увидел, как плотный мужчина в костюме Дяди Сэма и маске Рональда Рейгана резанул Хулио по глазам коротким ножом, потом толкнул его на группку людей, окружавших Пенни и мертвого Томаса.
Хулио они взяли с собой за его огромные размеры. Так что столкновение такой туши с зеваками оказалось более чем эффективным. Закрывая руками окровавленные глаза, выкрикивая что-то нечленораздельное, Хулио сразу сбил на землю несколько человек. Молодая индеанка упала на Пенни, еще не поднявшегося, и опрокинула его спиной на мостовую — оттолкнув ее и отчаянно пытаясь переползти еще через кого-то, он увидел, как Дядя Сэм перерезал горло кричащей от страха Флер Очоа и скрылся в толпе.
Пенни ужасно не хотелось верить, что все это происходит в действительности. Однако верить приходилось. Его тошнило, вот-вот вырвет. И еще он чувствовал себя ужасно усталым. Ах как его подставили. Из-за Томаса оступился… подбегая к упавшей Флер Очоа, он вспомнил, что Ники предупреждал его: мальчик может стать проблемой. А Пенни ведь клялся себе не допускать ничего подобного. Так вот, допустил. Бывали у Пенни такие проколы раньше? Никогда, никогда, никогда.
Пако. Почти такой же крупный как Хулио. Его тоже вывели из дела. Он лежал лицом вниз рядом с Флер Очоа, кровь струилась из-под головы. Человек, сделавший это, казался каким-то нереальным. Нереальным до ужаса. У кого может быть такая убийственная сноровка?
Пенни переступил через тело Пако — толпа отшатнулась — и склонился к Флер Очоа. «Браунинг», который он сжимал в руке, был совершенно бесполезен, разве что себя убить. Кровь Флер была яркой, очень яркой, значит, вытекала из артерий. Убийца хорошо знал, где резать. Не любитель. Флер Очоа моргнула два раза, тело ее содрогнулось, будто от холода. Через несколько мгновений она была мертва.
Молчание. Если не считать звуков карнавала и музыки, доносящихся с другого конца пасео. И криков чаек, круживших над рыбачьей лодкой в гавани. Прижавшись спинами к витринам магазинов и фонтанам, люди смотрели, как он касается волос Флер Очоа. Смотрели, как он смаргивает слезы. Они услышали резкие крики и топот бегущих ног — кто-то приближался. Пенни не слышал ничего. Он не видел троих солдат в форме, которые протолкались сквозь толпу и направили на него автоматы. Они приказали ему бросить пистолет, иначе будут стрелять. Недалеко ослепленный Хулио полз к двери роскошного мужского магазина и кричал:
— Я слепой. Матерь Божия, верните мне мои глаза. Умоляю, верните мои глаза.
* * *
Напряженный, с чувством смутного беспокойства Ники Макс вышел на закате из исповедальни церкви Санто Доминго. На нем были темные очки, сутана священника с римским воротником, в одной руке он нес маленький чемоданчик. Он сбрил усы и отрезал хвостик на голове. Приостановившись, Ники оглядел пустую церковь. Рука под сутаной сжимала рукоятку «Марка» 22 калибра с глушителем.Он постоял, пока глаза не привыкли к темноте. Пока не удостоверился, что за ним не следят. Затем пошел по боковому проходу, под старинной, столетней давности потолочной росписью — суд над Христом и распятие — мимо стеклянных окон, позолоченных закатным солнцем. Повернув налево, вошел в часовню, освещенную лишь несколькими высокими белыми свечами по обе стороны деревянного алтаря. Вдохнул запах ладана — Эдди П. говорил ему, что свечи жгут в честь Кортеса, чья бедренная кость якобы находится в миниатюрном стеклянном гробике под алтарем. В этой церкви пятнадцать алтарей, сказал Эдди П… Ники Макс ответил тогда — удивительно, что в таких странах как эта, где люди грязные и умирают с голоду, церкви всегда чистые, ни пятнышка, ни пылинки. Вот что получается, если скрестишь мексиканца с испанцем.
В церкви Санто Доминго Ники Макс вдруг услышал скрип старинных петель. Открывалась передняя дверь. Он сделал глубокий вдох и встал чуть за дверью часовни, оставаясь в темноте и наклонившись налево, чтобы хорошо видеть центральный проход. Наготове.
Он увидел маленького старичка с тростью, который медленно шаркающей походкой шел по проходу, потом остановился, ухватившись за спинку скамьи. Старику потребовалось много времени, чтобы опуститься на одно колено, но он справился. Опустив голову, он перекрестился и что-то пробормотал. Затем поднялся, держась за спинку, и сел на ближайшее сиденье, стал смотреть на главный алтарь. Лишь еще один истинно верующий.
Ники повернулся спиной к старику, выпустил рукоятку «Марка» и потер затылок. Староват я становлюсь для этих дел, подумал он. Когда был моложе, весь этот поганый мир казался ему гладкой дорогой. Тогда энергия переполняла его, лилась через край. Но те дни давно ушли, мальчики и девочки. Он по всем кругам прошел уже не раз. Набрал большой пробег и животик. Потерял некоторое количество волос, зубов, а также иллюзий, и теперь иногда не спит по ночам, беспокоится, вдруг морщинки на мозгах уже появились. Н-да, жизнь заставляет его доказать себя еще раз. Доказать, что он умеет остаться живым. И спасти Эдди.
Он оглядел темную часовню — где бы сесть. И почувствовал, что он не один. В кровь хлынул адреналин, и вновь напомнил о себе живот, который беспокоил его уже несколько часов. Сильнее покатился пот. Все системы заработали с перегрузкой. Он поставил чемоданчик на каменный пол и опять сунул руку под сутану. Кто-то стоит слева от него, рядом с исповедальней. Ники Макс медленно вытащил свой «Марк».
— Успокойся, земляк, — проговорил мужской голос. — Ты ведь не станешь убивать друзей, их у тебя и так совсем мало. — Ники Макс шумно выдохнул, руку вытащил из-под сутаны и вытер о бедро.
Лайделл Колмс и еще двое мужчин вышли из черноты рядом с исповедальней.
— Ну и видок у тебя, — заметил Колмс, оказавшись в мягком свете свечей. — Собираешься спасать человечьи души?
Ники Макс помотал годовой.
— Украл одежку в церкви у зеленого рынка. Надо было что-то делать. Меня разыскивают, как и всех наемников, включая вас, ребята.
— Мне можешь не рассказывать, — фыркнул Лайделл Колмс. — Все уже попрятались в щели. Сейчас немодно быть каким-нибудь военным из-за границы.
— Вы, ребята, уверены, что за вами никто не шел?
Лайделл Колмс опять фыркнул.
— Мы же не совсем девочки. Никто за нами не шел. Мы проверили. Наши задницы тоже в опасности, ты забыл?
Ники Макс окинул взглядом других двух. Одного звали Юрген Падерборн — немец лет сорока, мускулистый и краснолицый, седеющий блондин с большим чуть кривым носом. Второй — Эмил Осмонд, американец лет тридцати из Айдахо, крупный бородатый мужчина с низким лбом и одним стеклянным глазом.
Ники Макс подумал: как же я могу спасти Эдди, если нас всего четверо? О спасительной операции он говорил только с Лайделлом Колмсом, и даже у него идея не вызвала энтузиазма. Лайделл сказал, что подумает и, может быть, найдет еще кого-нибудь. Ники Макс попросил заранее этим людям ничего не говорить, просто пригласить на встречу с ним, а он все объяснит сам.
Эдди с его высокими требованиями. Он бы никак не отнес Лайделла, Падерборна и Эмила Осмонда к лучшему материалу. Наоборот, они как раз из проигравших, он не уставал это повторять. Ну что ж, Ники Максу выбирать не приходилось. Будет импровизировать с тем, что есть. А, черт, вероятно, все они тут и погибнут, включая Эдди. Ники Макс мог всего лишь очень постараться.
Но, по крайней мере, они профессионалы: Лайделл и Осмонд и Падерборн. У немца в прошлом Родезия и Южная Африка, к тому же он еще обучал террористов в Ливии. Эмил Осмонд воевал в Сальвадоре, Ливане, Гватемале, вместе с ИРА — в Северной Ирландии. Британцы выписали ордер на его арест за участие в расстреле из пулеметов протестантской церкви в Белфасте, где погибло восемнадцать человек, главным образом женщины и дети. Кроме того, Осмонд был объявлен в розыск в Соединенных Штатах, он имел отношение к двум смертям во флоридском учебном лагере для наемников, смерти произошли на занятиях с живыми гремучими змеями. Осмонд и Падерборн много времени проводили вместе. Ники Макс называл их шизо-близнецами.
Сейчас, в часовне, Ники Макс уже собирался заговорить, но Падерборн остановил его, подняв руку.
— Мы с Эмилем здесь по двум причинам. Первая: нам нужно где-то прятаться, так почему бы не здесь. Вторая: мы скрываемся в каком-то смысле из-за твоего друга Эдварда Пенни, мы подумали, что, может быть, ты поможешь нам выбраться из этой засраной страны.
Ники Макс покачал головой.
— Не все сразу. Надо сначала отнять Эдди у Асбуна.
— Это и все, что тебе нужно? — возбужденно заговорил Лайделл Колмс. — А я думал, ты хочешь от нас чего-то невозможного. Эй, у тебя что-нибудь с головой, да? И вообще, откуда ты знаешь, что он у Асбуна?
— Я звонил в президентский дворец, — ответил ему Ники. — Мы с Эдди должны были идти вместе, но я заболел и вместо того пошел к врачу. И я просто хотел сказать Эдди, что мы встретимся на вилле. Думал, он привезет Флер Очоа обратно во дворец после магазинов, и ему передадут мое сообщение. Тогда один из телохранителей и сказал мне, какая получилась гадость. Флер мертва. Обвиняют Эдди. Асбун держит его в своем доме у моря, — так сказал телохранитель. Он, по его словам, Пенни любит, все телохранители его любят, но сделать они ничего не могут. Все боятся Асбуна. Потом он пожелал мне удачи, посоветовал уехать как можно быстрее, и бросил трубку.