Олден Марк. Гири

   Несмотря на поддержку трибун, которой обладал Квинтеро. Несмотря на всю свою решительность и мощь, он не взял верх над Робби в пятом раунде. Да что там верх, он ни разу даже не коснулся Робби!
   А потом противники сошлись в клинче. Не дожидаясь вмешательства рефери, мексиканец презрительно оттолкнул от себя Робби. Затем Квинтеро также презрительно осклабился и сделал Робби приглашающий жест руками. Мол, давай, выходи из кустов.
   Толпа ревела. Те, кто улюлюкал или свистел, смотрели на Робби. Именно ему предназначалось это улюлюканье и этот свист. Трибуны поддержали чей-то петушиный крик:
   — Эмброуз сморчок!!! Эмброуз сморчок!!!
   Где-то сбоку от Дориана кто-то бросил:
   — Ну что, хренов наркоман с Восточного Побережья? Это все, на что ты оказался способен? А я-то думал, что ты мужик с яйцами, а ты... Нет, это же надо, а?
   Дориану уже по большому счету было плевать на Робби. Ему казалось, что мексиканец сейчас не Робби бьет, а его самого... Коленом в пах. Раз, другой, третий...
   Детектив передвинулся чуть правее, чтобы лучше видеть ринг. Тридцать долларов за стоячие места. Самая жаркая схватка в Лас-Вегасе с того времени, как прошлым летом во Дворце Цезаря дрался чемпион в полутяжелом весе.
   Всем присутствующим сейчас на арене казалось, что все идет по плану мексиканца, что он полностью держит Робби под своим контролем, что время работает на него и он не спеша гоняет Эмброуза из одного угла ринга в другой, тщательно выбирая момент, когда можно будет нанести последний, нокаутирующий удар или пинок. Всем казалось, что Робби загипнотизирован и скован демоническим, немигающим взглядом мексиканца, что он уже опустил руки и как покорная овечка идет на бойню.
   Чудо случилось в середине раунда.
   Дориан на всю жизнь запомнил то, что увидел. Еще несколько секунд назад Робби только отступал и уклонялся, осмеиваемый толпой. Свистки, улюлюканье, обзывательства... А потом вдруг...
   Робби подтянул колено к груди. Это выглядело подготовкой к прямому удару ногой. Квинтеро остановился с опущенными ударами. Он отклонился назад, уходя от ожидаемого пинка. Но пинка никакого не было. Вместо этого Робби, не опуская ноги, устремился вперед скачками, словно фехтовальщик, и нанес мощный удар справа Квинтеро в лицо.
   Затем мексиканец «скушал» от Робби удар слева, пришедшийся точно по виску. Удар был настолько мощен, что мексиканец закружился на месте, словно юла. Глаза его остекленели. Координация у него была нарушена. Он «поплыл». Сразу стало видно, что ноги утеряли у него твердость. Он раскрылся. Ждавший этого, Робби нанес левый хук ему по почкам. От удара мексиканец едва не подлетел в воздух, приподнявшись на цыпочки. Квинтеро споткнулся на ровном месте и вновь повернулся к Робби лицом. Как оказалось, только для того, чтобы получить от него удар тыльной стороной кулака с разворота в живот. Этот удар сломал Квинтеро пополам.
   После всего этого еще последовали завершающие два апперкота. Они были настолько молниеносными, что Дориан был не уверен, что уследил за ними. Но зато он увидел, как после этих ударов Квинтеро уже без всяких вопросов прилег на маты.
   Мексиканцы, располагавшиеся впереди Дориана, притихли. Чего нельзя было сказать о других болельщиках, пришедших сегодня на этот поединок. Все вскочили со своих мест и оглушительными воплями приветствовали нежданный перелом в схватке, в который еще минуту назад никому не верилось.
   Рука рефери вскинулась вверх. Он открыл счет. Досчитав до десяти, он махнул рукой секундантам Квинтеро. Те выскочили на ринг, схватили своего подопечного за руки и за ноги и оттащили в его угол. Кто-то разбил перед его носом ампулу и мексиканец зашевелился. Его левая нога стала самопроизвольно содрогаться.
   Робби вскинул победно обе руки и стал позировать телекамерам, установленным у самого ринга.
   Толпа подхватила чей-то крик:
   — Робби!!!
   — Робби!!!
   — Робби!!!
   Вдруг Дориану стало как-то не по себе. Он стал испуганно оглядываться по сторонам. Толпа... Оглушительные вопли... Внезапная победа Робби над Гектором Квинтеро...
   Робби совершенно точно убил кого-то сегодня в Лас-Вегасе. Дориан не знал, кого именно, не знал, когда именно и где именно, но знал, что это случилось. Результат этого поединка убеждал в этом лучше всяких вещественных доказательств.
   Все это время Робби дурачился на ринге, на самом деле все держа под своим контролем. Он «пас» мексиканца. Водил его на длинном поводке до тех пор, пока не раскусил его как гнилой орех. Хитрый сукин сын!.. Обвел вокруг пальца не только своего соперника, но и пять тысяч болельщиков!
   Да, Золотой Мальчик, ты необычный боец...
   Дориан быстро стал пробиваться к выходу из арены. Он хотел уйти отсюда поскорее, а то еще, не дай бог, Робби разглядит его в толпе.
   Дориан нуждался в выпивке. Ему также нужно было позвонить. Где она лежит. Золотой Мальчик? Где лежит та леди, которую ты убил? Чья кровь дала тебе силы в этом поединке против Гектора Квинтеро? Я это узнаю. Золотой Мальчик. А когда узнаю, мы с тобой посчитаемся.

* * *

   Озеро Мэд. Курорт в тридцати милях к востоку от Лас-Вегаса. На границе штатов Аризона и Невада.
   Находясь в своем двухкомнатном коттедже, спрятанном в рощице сосен, Кристина Коулс наносила последние штрихи к своей, картине, на которой были изображены красивые утесы из песчаника, подступающие к самой кромке воды. Пейзаж не был ею придуман. Именно так выглядел противоположный берег озера. Тот, что уже находился в Аризоне. Она чуть осветила густую синеву озера, добавив белой краски. Затем, зажав в зубах эту кисточку, взяла в руки другую и обвела почетче контуры корабля, который объезжал все озеро три раза в день.
   Само озеро было, конечно, живописнее любой картины. Оно было довольно протяженным — сто пятнадцать миль. Настоящее чудо, созданное умелыми руками человека и Гуверовской Плотиной. Кристина чувствовала постоянную приподнятость духа, находясь на этом озере. Она никогда не уставала от него.
   Дождь моросил устойчиво с самого утра и не думал заканчиваться. Ей пришлось закрыть дверь в дом и окна, так что в данное время она не могла сверять свою картину с оригиналом. Неважно. Еще часок-другой и картина будет закончена.
   Дождь просачивался через прореху в крыше и капал прямо на постель. Уильяму придется починить крышу.
   На самом берегу озера было много магазинчиков, домов, причал корабля, возившего по озеру ежедневно восторженных туристов. Если тебе нужна шумная компания — пожалуйста, никаких проблем. А если не нужна, то необходимо поселиться в коттедже, спрятанном от посторонних глаз в сосновой рощице. Дом Кристины и Уильяма располагался на удалении от оживленных туристических трасс. Хотя невдалеке от него пролегала дорога к одному из каньонов, очень популярных у тех, кто не мыслит своей жизни без рюкзака, костра и походного лагеря.
   После целого года работы в одном из банков Сан-Франциско Кристина, конечно же, нуждалась в подобном отдыхе. Час назад она с Уильямом сходила в магазин за продуктами, а оттуда на почту, чтобы захватить предназначенную им корреспонденцию. После этого он взял машину и уехал в Лас-Вегас на прием к зубному врачу, оставив ее наедине с Вивальди и картиной. Ну, разумеется, с Рождественской Елкой. Это была маленькая, искусственная елочка, которая круглый год светилась огнями в ее квартире в Сан-Франциско. Как обычно, она и сейчас взяла ее с собой в отпуск. Елка поднимала настроение и напоминала о светлых временах, когда у нее еще была дружная семья.
   А теперь...
   Мама умерла от рака лимфы. Старшего брата разорвало на части миной недалеко от Да Нанга. От второго брата уже давно не было весточек. Он работал на какую-то аэрокосмическую контору в Техасе. Что же касается отца, то он уже был стар и раздражен диабетом и недавней ампутацией ноги. Его общество угнетало.
   Кристине Коулс было двадцать семь лет. У нее было тонкое узкое лицо, рыжие волосы, голубые глаза... Да, пожалуй, именно глаза ее больше всего привлекали мужчин. Хотя не только они, но и хорошее чувство юмора, умение выглядеть внимательной к рассказам мужчин, в то время как на самом деле Кристина витала в облаках.
   Они с Уильямом оба работали в банке Сан-Франциско и оба любили отдыхать на границе Аризоны и Невады. Здесь можно было найти покой. Они уже второй отпуск проводили здесь вместе. И странная вещь: чем больше Кристине нравилось общество Уильяма, тем меньше ей нравилась ее работа в банке.
   Она была помощником управляющего, то есть поднялась так высоко, как только могла. Она рассчитывала, что во время этого отпуска выберет время, чтобы поговорить с Уильямом серьезно об их будущем и о ее будущей работе. В банке она оставаться не собиралась.
   Сегодня на почте на ее имя было два конверта с посланиями из банка. В первом письме говорилось о том, что ее картина ожидается на выставку в банке в первую неделю декабря. Говорилось, что если вопрос стоит ребром: или соблюдение сроков или создание шедевра, то ей было рекомендовано все же ориентироваться на сроки. Ее это не обидело. Она не была профессиональным художником. Рисовала для души. Как получалось, так получалось. Особенных мук творчества не испытывала, а, главное, не любила испытывать. Во второй записке ей напоминалось о том, что она обязана составить новую компьютерную программу для младших сотрудников банка. Оба послания она выкинула в урну для мусора прямо на почте. Ей было интересно, какая реакция будет у руководства банка, когда они узнают, что она планирует покинуть его в начале следующего года, даже в том случае, если ей предложат какую-нибудь очередную мелкую ступеньку вверх на служебной лестнице.
   Уильям хотел, чтобы она осталась в банке вместе с ним. Она знала это, хотя вслух он об этом прямо даже не заикался, зная ее к этому отношение. Вообще Уильям хорош! У него-то в банке было серьезное будущее и большие перспективы, а у нее?.. Вот, в том-то и дело. Она чувствовала, что новое место работы, для нее стоит выше Уильяма и если он упрется, то ей придется... Эта мысль расстроила ее.
   В дверь коттеджа постучали. Поначалу она подумала, что это Уильям, почему-то раньше времени вернувшийся из Лас-Вегаса.
   — Уильям?
   — Нет, мэм. Полиция.
   Ее рука с кисточкой вздрогнула и замерла. Ресницы испуганно вспорхнули.
   — Полиция? Что-нибудь случилось? Что-нибудь случилось с... Уильямом?
   — Нет, мэм. Я прилетел сюда из Сан-Франциско, чтобы задать вам пару-тройку вопросов об одном человеке, с которым вы работаете.
   Она облегченно вздохнула. С Уильямом, слава богу, все в порядке. Что же касается банка, то она сейчас подумала только одно: о, нет! Неужели опять?
   За последние несколько лет полиция несколько раз вскрывала в их заведении какие-то там злоупотребления. И всякий раз дело было связано с компьютерными программами.
   Она открыла входную дверь. Бедняжка! На пороге стоял насквозь промокший мужчина в темном пальто и с отвисшими от дождя краями шляпы. Руки он держал в карманах. Он улыбнулся Кристине вполне приветливо и показал свою бляху.
   Кристине что-то подсказывало, что это добрый, дружелюбно настроенный по отношению к ней человек. Она даже смутилась.
   Он стоял неподвижно на крыльце, терпеливо ожидая, когда его пригласят внутрь. Козырька на крыльце не было и дождь продолжал обильно поливать всю его фигуру.
   Они улыбнулись друг другу.
   — Вскрылись некоторые злоупотребления, связанные с компьютерными программами в вашем банке, — сказал он. — На этот раз дело потянет на несколько миллионов. С такими-то деньжищами можно куда угодно податься. Хотя бы в Лас-Вегас. А что? Самое место для богатых людей. Скажите мне, где можно развлекаться двадцать четыре часа в сутки?
   Внезапно ей в голову ударила мысль: «Неужели он намекает на Уильяма?»
   Детектив вытащил из кармана руку и снял шляпу. Когда он делал это, из кармана его пальто на пол выпала какая-то бумага. Кристина тут же наклонилась и подняла ее. Передавая ее полицейскому, она машинально бросила на нее взгляд и обмерла! Бумага казалась знакомой. Она была в ужасном состоянии. Как будто ее смяли и выбросили, а потом подобрали и тщательно расправили...
   Господи, да ведь это же была одна из двух банковских записок, которые она сегодня получила на почте! Та, что касалась компьютерных программ!
   Зачем детективу понадобилось подбирать ее из урны? Значит, он просто-напросто следил за ней?
   Она подняла на него растерянный взгляд. Он снова одарил ее мягкой улыбкой и показал пальцем на золотую серьгу в ухе.
   Только сейчас она обратила внимание на то, что он в перчатках и не снимает их.
   Когда он ударом ноги захлопнул входную дверь, она непроизвольно вздрогнула. Только через несколько секунд она нашла в себе силы произнести, запинаясь:
   — Я... Я не понимаю...
   Он сделал шаг ей навстречу.
   — А это неважно. Совершенно неважно.

* * *

   А ведь были времена, когда Робби Эмброуз вовсе не был буши, когда он не был ни воином, ни победителем. Наоборот, он весь состоял из слабостей и женщины стремились управлять им, а то и уничтожить его.
   Но в конце концов ему удалось-таки скрыться от их тирании. И поквитаться.
   В его родном лос-анджелесском доме хозяйничали женщины. Это была правящая каста, которая состояла из его матери, двух тетушек и старшей сестры. Робби и его отец, скромный преподаватель истории в Калифорнийском университете, были единственными представителями мужского пола в этом доме и существовали, по сути, на милости женщин. Первые десять лет жизни Робби, красивый и белокурый мальчик, вынужден был носить девчачью одежду. Его мать открыто предпочитала ему дочь. И вообще она при каждом удобном случае заявляла о том, что детей у нее больше не будет. Процесс рождения ребенка очень болезнен и последствия его уродуют женщину в сексуальном плане. С того времени его мать перестала спать в одной постели с его отцом. И она сама и две ее сестры всем своим видом показывали, что им лучше жилось бы вообще без мужчин. Если бы отец Робби и сам Робби внезапно исчезли бы, никто особенно не жалел бы об этом.
   По словам одной из тетушек, само рождение Робби на свет было ошибкой, что он был нежеланным ребенком.
   В такой атмосфере мальчик прожил детство и отрочество.
   Когда ему исполнилось двенадцать лет, он вынужден был вступить под давлением четырнадцатилетней сестры в сексуальные отношения с ней. Это был классический случай кровосмешения. Чувство стыда и страх перевесили чувство испытанного удовольствия. Его сестра не уставала высмеивать брата за его неловкость, но заставляла его продолжать вступать с ней в половые акты. В противном случае она бы обо всем рассказала матери.
   Но все тайное рано или поздно становится явным. Когда одна из тетушек открыла наконец, что он занимается любовью со своей родной сестрой, все три женщины накинулись на Робби и так его отделали, что он вынужден был несколько недель отлеживаться в кровати. Травма, нанесенная ему в душе, была так глубока, что мальчик целый год не мог говорить.
   Когда он поправился, его отослали в строгую школу-интернат. Это заведение славилось суровыми порядками. Даже за небольшое нарушение правил следовало скорое и жестокое наказание от персонала. Отец не переставал слезно просить за сына, но добился этим немногого. Робби разрешено было переступать порог родного дома только по праздникам. Какое-то время он проводил здесь и на летних каникулах. Весьма непродолжительное.
   Когда он приезжал домой погостить, его укладывали спать в стороне от других. Дверь в его комнату должна была быть все время распахнутой настежь. И днем и ночью в его комнате горел свет. Женщины хотели знать о каждом его шаге. Сестра должна была спать спокойно и не опасаться этого «маньяка».
   В пятнадцать лет Робби пошел с отцом в студенческий городок Калифорнийского университета. Там проводилась историческая и культурная выставка Японии. Здесь-то зачарованный Робби впервые увидел демонстрацию карате. Эти люди, — каратеки, — представлялись ему настоящими богами. Они, наверно, получают дикое удовольствие от сознания того, что обладают такими знаниями?!.
   Робби потребовались долгие годы для того, чтобы подняться до уровня этих «богов».
   С помощью отца он отыскал книги по карате, другим восточным единоборствам и Японии, и жадно принялся их штудировать. В своей школе он подолгу оставался в спортзале и тренировался часами в полном одиночестве, просто пожирая инструкции и учебники страницу за страницей. Когда однажды какой-то старшеклассник попытался было отнять у Робби учебник по карате, тот ударил его ногой в лицо. Директор школы конфисковал у Робби все книги. Тогда мальчик поджег его кабинет, чтобы получить свое добро назад. Потребовались предельные усилия четырех человек из персонала школы, чтобы унять разбушевавшегося подростка. Однако, прежде он успел покалечить двоих из них настолько серьезно, что им помогла встать на ноги только больница.
   На следующий же день после «инцидента» администрация интерната потребовала от родителей Робби забрать хулигана домой.
   Оказавшись опять у себя дома, Робби продолжил изучение карате. Расстановка сил отныне, конечно же, изменилась. Теперь Робби был здоровым, крепким юношей. Но главное, он приобрел уверенность в себе. Хлыст перешел из одних рук в другие. Женщины вскоре научились бояться его. Вскоре они наконец поняли, что больше им не по силам контролировать его.
   Школа занимала в жизни Робби самое последнее место. Почти все свое время он посвящал постижению все новых тайн восточных единоборств. Он жил для карате, дзюдо, кендо, борьбы на палках. Тренировался он в разных доджо Маленького Токио и в клубах в центре Лос-Анджелеса. Когда его не было в доджо, это могло означать только то, что он в спортзале изнуряет свое тело тяжестями, бегом или плаванием.
   В семнадцать лет он получил черный пояс. На турнирах дрался с таким звериным отчаянием и яростью, что пугал этим более взрослых и опытных мастеров. Довольно часто его дисквалифицировали за излишнюю горячность и жестокость. Побеждали его немногие. Даже тогда.
   Наконец-то он получил возможность защитить своего бедного отца от нападок женщин.
   Однажды, когда его мать в припадке гнева выбросила за окно одну из исторических работ отца, над которой он работал несколько недель, Робби одним ударом кулака высадил ей челюсть.
   В другой раз, когда он застал одну из тетушек, которая рылась в его комнате, Робби сломал ей руку.
   С сестрой все обстояло сложнее. Когда она вернулась домой из колледжа, то взглянула на Робби не как на брата, а как на мужчину. На красивого, сильного мужчину. В ее глазах он прочитал воспоминание о тех днях их детства, когда они занимались друг с другом любовью. Он и сам помнил об этом. Она постоянно приставала к нему с этим. То словом кольнет, то на его глазах положит руки себе на грудь и начнет, томно закатывая глаза, их гладить, то как бы невзначай коснется его бедрами. Даже улыбаться она нормально не могла. Каждая ее улыбка была вызовом ему, страстным приглашением.
   Это случилось вскоре после того, как ему исполнилось двадцать лет.
   Его сестра подождала, пока дом опустеет. Затем она вошла к Робби в комнату, неся на подносе имагавайяки — японские вафли с начинкой в виде нежной бобовой пасты. Это было одно из его любимых блюд. Она также принесла ему наркотиков и вина.
   Он потом не мог вспомнить то, что случилось, в деталях, но не было никакого сомнения в том, что это все-таки случилось, а не приснилось ему в кошмаре. Они оба разделись. Они оба хотели друг друга. Чувства стыда и страха вновь вернулись к нему, но на этот раз они не перевесили наслаждения.
   Потом она села в постели и принялась насмехаться над ним. Точно так же, как насмехалась много лет назад. Она не просто насмехалась, она еще и угрожала. На этот раз это будет изнасилованием и она присягнет в этом на любом суде. На этот раз дело не закончится для Робби школой-интернатом. На этот раз он пойдет в тюрьму.
   Женщины, — мать, тетушки и сестра, — нарочно выдумали этот план, чтобы навсегда избавиться от Робби и снова захватить власть в доме.
   Поначалу он растерялся. Что он может им противопоставить? Ничего. Все козыри у них на руках...
   Дальнейшее случилось как-то само собой. Робби был уже прилично накачан наркотиками и спиртным. В голове стоял туман. Чувство реальности исчезло. Страх и ненависть двигали юношей. Он вскочил, одной рукой накрыл подбородок сестры, другую положил ей на затылок и в следующее мгновение резко крутанул вправо, словно штурвальное колесо.
   Раздался негромкий хруст. Шея была сломана.
   В отношении своих последующих действий у Робби не было и тени колебаний. Он взял на руки обмякшее, обнаженное тело и отнес по коридору в ванную, положил в ванну и открыл воду. Затем он бегом помчался в ее спальню, захватил халат и резиновые тапочки и вернулся с этим в ванную. Он намылил ее тело, ополоснул его и дал воде уйти в сток. Ванну он не стал мыть. Мыло большими клочьями стелилось по ее стенкам.
   Затем Робби вытащил сестру из ванны и посадил ее на пол спиной к ванне. Замерев на несколько секунд, он обхватил потом ее голову двумя руками и изо всех сил ударил ее о край ванны...
   Ее смерть восприняли как несчастный случай. Даже эксперты обманулись. Они посчитали, что девушка просто поскользнулась, выходя из ванны. Следы наркотиков и выпивки, обнаруженные в ее организме, только подкрепили эту версию.
   И все же Робби решил покинуть Калифорнию. Он не мог жить под одной крышей с этими женщинами и хотел бежать от них на край света. Ответа на поставленный вопрос не нужно было долго искать. Ответом этим был Вьетнам. Морская пехота. Черные Береты. «Море. Воздух. Суша». Спецвойска, специализирующиеся на партизанской войне и диверсионной деятельности. Из двухсот пятидесяти претендентов попасть в спецназ «МВС», туда попало только шестеро. Среди них был и Робби.
   Подготовка была непродолжительной. Последовало первое боевое задание. За ним второе. Третье...
   Во Вьетнаме Робби убивал, выполняя приказы начальства. Он и его подразделение работало в тесном контакте с ЦРУ. Они занимались убийствами вьетконговских лидеров, выкрадывали архивы северо-вьетнамской армии, документы, уничтожали склады с оружием, снабженческие базы, расстраивали коммуникации, тылы.
   Только здесь Робби понял, что убийство может приносить удовольствие. Один раз, для того чтобы убить одного вьетконговского «шишку» наверняка, Робби и его товарищи оторвали бедняге обе ноги и воткнули их ступнями вверх в мокрую глину.
   Как и другие, Робби принимал наркотики перед выполнением боевого задания. Наркота помогала тебе выжить в этом аду, относясь ко всему достаточно ровно и спокойно. Наркота делала тебя жизнерадостным даже в этом дерьме, она заглушала в тебе все чувства, которые могли тебя расслабить, она делала тебя сверхбдительным. Робби курил травку, приправленную опиумом, глотал амфетамины и декседрин. Баловался и кокаином. Порой он пробовал и морфин, который выдавался спецназовцам специально для таких случаев, когда они ранены, а поблизости нет врача. Накачавшись наркотиками, Робби воображал, что стал сверхчеловеком, обладающим тысячью глаз. Ему казалось в такие минуты, что он расслышит даже муравья.
   Он был одурманен наркотой и в тот день, когда изнасиловал одну вьетнамку. Еще находясь внутри нее, он полоснул ей по горлу к-баром с девятидюймовым лезвием. Он на всю жизнь запомнил тот день. При выполнении того задания погибло семеро его товарищей-спецназовцев. Нарвались на вьетконговскую засаду. Из подразделения уцелел один Робби. В ту ночь, его затуманенные наркотиками думы, были вовсе не о семи погибших товарищах, а о себе и Хачимане Дай-Босатсу, боге войны. С того дня вся жизнь Робби пошла по другому пути.
   — Принеси мне в жертву женщину, — попросил бог войны. — И тогда ты станешь непобедимым, во всех сражениях и схватках будешь брать верх. Ты будешь жить вечно и станешь буши.
   Наутро ему рассказали, что он всю ночь во сне рыдал. Только сам Робби знал, что его слезы были отданы не павшим собратьям по оружию, а Хачиману Дай-Босатсу. Это был плач отнюдь не скорби, это был плач благодарности.
   Сон оказался вещим. Это невозможно было отрицать. Он убил свою сестру и затерроризировал женщин в родном доме, но зато выжил. И избежал тюрьмы. Он прибыл во Вьетнам, где познакомился с майором Спарроухоуком, сильным человеком, которого бы Робби не отказался иметь вместо отца. Все, что было в жизни Робби хорошего, произошло только после того, как он давал отпор женщинам, уничтожал их, калечил...
   Даже после возвращения из Вьетнама в Нью-Йорк с майором Спарроухоуком Робби продолжал слышать в голове властный и ободряющий голос бога войны. В этом ему немало помогали наркотики. Они прокладывали ему дорогу к Хачиману, к силе и победе. Они учили его, что знать и действовать — это одно и то же. А знание, истинное знание шло к нему исключительно от Хачимана.
   Робби верил. А верить значило жить в соответствии с верой и положениями веры. Нельзя было сказать, что он ненавидел тех женщин, которых убивал. Просто он в них нуждался. Они соединялись с ним в священном союзе, в кровном обряде Чи-матсури, которого требовал Хачиман. Эти женщины давали Робби силу побеждать кого угодно и самому быть непобедимым.