Олден Марк. Гири

   Спарроухоук и Робби обменялись пронзительными взглядами.
   — Я говорю об этом с большой неохотой, мой мальчик. Ты помнишь, что я обещал не требовать от тебя выполнения грязной работы без крайней необходимости. Я очень не хотел, чтобы ты пачкал в этом дерьме руки. Хватит с тебя Вьетнама. Но... К сожалению, сейчас именно случай крайней необходимости. Могу поклясться, что именно мисс Асама, — или как ее там по-настоящему, — сидела в той машине в тот памятный вечер шесть лет назад, которая подъезжала к вилле господина Чихары, когда там были мы. Ее-то старик и предупредил, а нам навесил на уши лапшу. Впрочем, я уже тогда ему не поверил... Ей потребовалось шесть лет, чтобы добраться до нас, но я уверен, что месть свою разрабатывала юная леди, начиная с того самого вечера.
   — Мы не станем передавать ее Гран Сассо?
   — Дорогой мой мальчик, рассудок Поля Молиза-старшего в связи с трагической кончиной его единственного сына несколько помутился. Старика уже никак нельзя назвать здравомыслящим человеком. Вся его жизнь сейчас — это чередование двух видов настроения: глубокой скорби и жажды крови. Ты вспомни, как быстро расправились с Пангалосом и Кворрелсом. Таков, мой мальчик, эмоциональный климат, который окружает сегодня макаронников. К ним стало опасно приближаться. Они реагируют неадекватно.
   Англичанин сделал паузу, чтобы закурить турецкую сигарету.
   — Если мы передадим Мишель Асаму в руки итальяшек и ей удастся переговорить с ними... Вред от этого разговора будет только двум людям, поверь мне. Тебе и мне. Ведь в итоге мы окажемся ответственными за то, что стряслось с Полем-младшим.
   Поль-старший, — в том состоянии, в котором он сейчас пребывает, — будет способен вывести только такое заключение, не сомневайся. То же и с Гран Сассо. И с Альфонсом Родственничком. А когда макаронники еще узнают о том, что у мисс Асамы в тылах влиятельные японские джентльмены... Я не удивлюсь, если итальяшки наложат в штаны и посчитают за должное не связываться с японцами. И вот тогда все шишки полетят на наши головы. Другими словами, если мы передадим мисс Асаму в руки Гран Сассо, все это может закончиться тем, что нас постигнет та же участь, что грека и еврея.
   Он сделал глубокую затяжку, выдохнул дым и добавил:
   — Нет, друг мой, во всех отношениях будет лучше, если о мисс Асаме позаботимся мы сами. Вот видишь, уже стихами заговорил.
   Робби вспомнил о своем черном резиновом эспандере и сжал его в правом кулаке.
   — Когда мне отправляться в Париж?
   — Немедленно.
   Спарроухоук поднялся из-за стола.
   — Тебе потребуется некоторое прикрытие. Я приготовлю кое-какие документы, которые ты повезешь в агентство Дитера в Париж. Официально ты поедешь в курьерскую командировку по делам «Менеджмент Системс Консалтантс», что ты неоднократно делал и раньше. Будь внимателен. Как только покончишь с дражайшей Мишель Асамой, не забудь занести эти бумажки Дитеру. Это твое алиби. Пусть все выглядит так, как будто эти документы для его агентства — твоя единственная цель для поездки в Париж. Кстати, не хотел бы ты остаться там на пару — тройку деньков? Устроить себе небольшой отпуск?
   Робби отрицательно покачал головой.
   — Спасибо, майор, но нет. Мне нужно быстро возвращаться обратно. Скоро мне предстоит провести два боя, а после этого я полностью сконцентрируюсь на подготовке к турниру на приз суибина, который пройдет в Париже в январе. Вот тогда-то я и устрою себе отпуск. После победы.
   — Как тебе угодно, парень. Кстати, как насчет Деккера? Может он тоже интересуется этими соревнованиями? Я слышал, что суибин — это очень престижный турнир мирового уровня. Неужели он и здесь останется в стороне и не примет твоего молчаливого вызова?
   Робби фыркнул.
   — Во-первых, никакого вызова я ему не посылаю. Зачем? Я уже два раза показал ему, на что способен. Что же касается самого турнира, то он, естественно, не поедет. В штаны наложит.
   — Жаль. Я бы очень хотел посмотреть на то, как этот самоуверенный полицейский получает от тебя плюху за плюхой. Ну, ладно, с тобой мы обо всем договорились. И будь осторожен, Робби! Помни о том, что она уже убила троих не самых слабых людей из нашего окружения. Голыми руками. Свою легкомысленность и самоуверенность лучше оставить в Нью-Йорке.
   «Господи! До чего дошли! Бабы боимся! — подумал про себя Спарроухоук. — Впрочем... Мишель Асама необыкновенная женщина».
   Робби опять стал перебрасывать эспандер из руки в руку.
   — Меня никак нельзя назвать легкомысленным и самоуверенным, майор. Да, я уверен в себе, но это не слепит мне глаза. Я знаю себе цену и меня трудно чем-либо удивить. Словом, считайте, что мисс Асамы уже нет.

* * *

   В Париже пробило семь часов вечера.
   Усталая и задумчивая Мичи вышла на балкон в своем гостиничном номере и потянулась. Ее взгляд скользнул по двору, по крышам невысоких домов и устремился к Эйфелевой башне.
   Сегодня, возвращаясь в отель, Мичи завернула в сторону за несколько кварталов до него, чтобы стать свидетельницей удивительного и в чем-то мистического действа. Она быстро прошла к Триумфальной арке, под которой располагалась могила Неизвестного солдата. Каждый вечер, в шесть часов, здесь заправляли знаменитый Вечный огонь. Это была торжественная церемония. Такое чествование мертвых напоминало ей о ее семье. Сейчас она думала об этом почти спокойно, ибо ее долг был наполовину выполнен. Бывали же времена, на протяжении этих шести лет, когда вспоминать означало вдвойне страдать...
   Стоя на балконе, Мичи чувствовала, как снежинки приземляются прямо на ее лицо, освежая его. Слезы сожаления блеснули у нее в глазах. Больше всего сейчас Мичи сожалела о том времени, которое они с Манни провели в разлуке. Для них это было навсегда потерянное, время.
   Замерзнув, она ступила обратно в тепло своего номера, прикрыла за собой двери балкона, — изящные, стеклянные дверцы, прозванные во всем мире «французскими», — и задернула шторы. Она встряхнула волосами, которые были припорошены снегом. Снежинки попадали ей на шею и тогда Мичи вздрагивала. Она взяла со столика меню гостиничного ресторана, пробежала его глазами, затем сняла трубку телефона, набрала внутренний номер и заказала себе филе миньон, графин красного вина, печеные яблоки, спаржу и небольшой салат. А на десерт ореховый паштет.
   Затем она прошла в спальню, разделась донага и приняла душ. Освежившись, она надела серое шелковое кимоно и туфли на деревянной подошве, подвязала волосы сзади и прошла в гостиную. Она села за стол и стала обдумывать дела на завтра. Нужно будет встретиться кое с кем из резчиков алмазов, с дилером из Антверпена. Потом запланированное посещение шикарного ювелирного магазина на Пляс Вендом. Ланч на Иль Сент-Луи с графиней Готье, владелицей «Лагримас Неграс», ожерелье, которое Мичи решила купить. Если сделка удастся, она распилит его на более мелкие камни. Расчеты показывали, что так будет выгоднее.
   Да, завтрашний день получался очень насыщенным. Неплохо было бы лечь сегодня пораньше...
   В дверь номера постучали. Сначала она подумала, что это несут ей еду, но почти сразу же поняла, что это не так. Она сделала свой заказ всего пару минут назад. Во Франции так быстро дела не делаются. Обслуживание в местных гостиницах — весьма дорогое удовольствие. Но клиенты платят отнюдь не за скорость исполнения заказов. Во всяком случае на нее они могут не рассчитывать.
   Она встала из-за стола.
   — Кто там?
   — Манни.
   Мичи схватилась за сердце от неожиданности. Она даже пошатнулась и вынуждена была схватиться за спинку ближайшего стула. Более радостного сюрприза невозможно было себе и представить. Все ее лицо осветилось радостным волнением и счастьем. Она бросилась к двери, распахнула ее и тут же кинулась к нему в объятия. Она прижалась к нему всем телом, уткнулась лицом к нему в плечо, ощутила снег на воротнике его пальто, приятную шероховатость небритой щеки. Манни приехал к ней! Он теперь будет с ней!
   Она еще крепче прижалась к нему, обняла его. Ей начало казаться, что она вот-вот растворится в нем и перестанет существовать как самостоятельная сущность. Но это не волновало ее.
   Она не сразу поняла, что он какой-то странный, что он... отталкивает ее от себя. Это было настолько невероятно, шок был настолько сильным, что она действительно не сразу это осознала, а когда осознала, еще долго не хотела этому верить.
   Потом она подняла глаза и посмотрела ему в лицо. Оно было мрачным и хмурым. Манни избегал смотреть прямо на нее. Он выглядел усталым, измученным, каким-то диковатым и эмоционально истощенным. Что-то терзало его в душе, это было сразу видно. А вот что именно...
   — Дай войти, — глухо сказал он. Тон у него был... Так говорят полицейские, когда приходят с обыском... Но он-то Манни, и приехал к ней...
   Она ничего не понимала, и оттого ее тревога только усиливалась. Мичи отошла в сторону, освобождая ему дорогу. Манни быстро прошел в комнату и оттуда сказал, не оборачиваясь:
   — Закрой дверь.
   Она обеспокоенно спросила:
   — Что случилось? Прошу тебя, расскажи мне!
   Он обернулся к ней и долго смотрел ей в глаза. Потом запустил руку в карман пальто и почти сразу же вытащил ее обратно. Взгляд Мичи переместился с его лица на его руку, в которой был... в которой был лиловый бумажный северный олень ее работы!
   — Я нашел эту поделку в квартире Дориана Реймонда, — сказал бесстрастно Манни. — Кстати, Дориан Реймонд погиб.
   Деккер осторожно поставил оленя на кофейный столик и только теперь снял шляпу. Он стал внимательно изучать влажные пятна на полях шляпы. Это были растаявшие снежинки. Смотреть в глаза Мичи ему явно было неудобно.
   — Это случилось позавчера вечером. Он вылетел из своего окна и через десять этажей приземлился на козырек подъезда.
   Наконец он поднял на нее свои глаза и она увидела в них печаль. Она увидела также усталость и... страх. Он боялся этого разговора, потому что в процессе его он должен был узнать о том, что ему изменили.
   Но она понимала, что он все равно доведет этот разговор до конца. Ему нужна была правда. За ней он пришел сюда и без нее никуда не уйдет.
   Он проговорил:
   — Ты спала с ним?
   Мичи вся сжалась и опустила взгляд в пол. Когда Деккер заговорил снова, в его голосе слышалась жестокая человеческая боль и неизбывная тоска:
   — Я присяду на диван? Колено опять ноет. Все из-за здешней погоды...
   Мичи затравленно взглянула на него.
   — Ты приехал, чтобы арестовать меня?
   Он взглянул на бумажного оленя.
   — Не знаю... Проклятье, я не знаю! Я приехал сюда за ответами. Кое о чем я уже и сам догадался, но... я хочу, чтобы все это оказалось неправдой, понимаешь?! — Он закрыл рукой лицо. — Боже! Зачем ты вернулась в мою жизнь, если не любишь?!
   В глазах Мичи блеснули слезы. Образ Манни затуманился.
   — Я люблю тебя! Я всегда тебя любила! Со времени нашей первой встречи! Я всегда тебя любила! Если ты сейчас уйдешь из этого номера и больше никогда ко мне не подойдешь, я все равно буду тебя любить! Тебя одного!
   — Может быть, я чего-то не понимаю... Может быть, я недостаточно умный... Но скажи: если ты любишь меня, зачем ты ложилась под него?
   Его слова должны были сильно ранить ее и они ее ранили.
   — Пожалуйста, Манни, пойми! Он для меня ничего не значил! Ничего не значил! Он...
   — Не значил?
   — ...Не надо, Манни, прошу тебя...
   — Что не надо? Что? Не надо истекать кровью, когда тебя пырнули в спину?
   — Я просто использовала Дориана в своих целях. Все. Больше мне ничего от него не надо было.
   Он отмахнулся.
   — Да? А может быть, ты нас обоих использовала в своих целях?
   Мичи сказала:
   — Ты же пришел сюда не только за тем, чтобы расспрашивать меня о моих прошлых отношениях с Дорианом?
   — Ага! — проговорил зловеще Деккер. — Ты права! Спарроухоуку было ясно приказано бросить все дела и заниматься сейчас только одним делом: поисками убийцы Поля Молиза-младшего. Когда ты уехала, ребята из «Менеджмент Системс» обшарили твою квартиру в Нью-Йорке. Я пришел к логическому выводу. Между всем этим есть связь. Потом я прочитал результаты вскрытия тела Молиза. Он был убит острыми предметами. Тонкое. Металлическое, наподобие хирургического скальпеля.
   Он снова взглянул на нее.
   — В отделе по расследованию убийств ни черта не могут понять насчет этого орудия убийства. Еще слава богу, что меня никто не спрашивает. А то мне пришлось бы сказать о том, что это вероятнее всего была особая спица, которая использовалась всегда в технике ниндзя! Эта техника практикуется во всех крупнейших спецслужбах мира. Специалисты по этой технике есть в ЦРУ, в КГБ, в МИ 6, в СС ВВС, в спецназе МВС. Используют ее и Зеленые Береты. И, разумеется, японские спецслужбы!
   Он ждал от нее, что она начнет говорить. Но она молчала. Тогда он продолжил:
   — Вьетконговцы перехватили твоего отца примерно в то же время, когда он порвал деловые отношения в Сайгоне с Молизами и Спарроухоуком. И, насколько мне помнится, Раттенкаттер из ЦРУ также сшивался возле этой банды. Итак, что мы можем заключить? Напрашивается логический вывод. Произошла какая-то ссора, в результате чего твой отец оказался в вьетконговском концлагере. Эту картину я составил на основе твоих рассказов. Ты немного мне рассказала, но кое о чем я догадался и сам. Ты не сказала мне одного, но я в этом и так уже почти уверен. Его американские и английские деловые партнеры в конце концов сами сдали его вьетконговцам.
   Деккер поморщился и стал осторожно массажировать левой рукой поврежденное колено.
   — Если кто и может тебя заподозрить в том, что ты являешься дочерью Джорджа Чихары, так это только Спарроухоук. Это очень умный и жестокий человек. Если он захочет узнать о тебе побольше, он перекопает все твое прошлое, настоящее и позаботится о будущем так, что врагу не пожелаешь. Он получит необходимую информацию, обработает ее, извлечет нужные ему выводы и после этого... Только вопрос времени...
   Он продолжал массировать колено.
   Мичи спросила:
   — Вопрос времени?
   — Вопрос очень небольшого времени, когда он захочет употребить против тебя все свои мощные ресурсы.
   — Ты сердишься. Я не использовала тебя.
   — Хорошо. Не будем отвлекаться. Мы собирались арестовать Дориана. В кабинете Ле Клера состоялся с ним обстоятельный разговор. Прошло всего несколько часов после этого, как нам сообщают о том, что он «случайно» вывалился из окна. Я нашел доказательства того, что ты была в его квартире. Вернее, в спальне. И мне известно, что тебе хотелось бы видеть его мертвым. На то имелись серьезные основания, не так ли? У тебя же самурайское происхождение.
   — Я никогда не лгала тебе. Некоторые вещи я могла скрывать от тебя, но не лгала.
   Он резко поднялся, засунув руки в карманы пальто.
   — Очень интересно! А главное удобно. Я не лгу, но скрываю. По-твоему, между этими двумя понятиями есть большая разница? Объясни, может, я пойму.
   — А ты сам, — вдруг бросилась она в наступление. — Ты сам все всегда говоришь о себе людям?
   Она застала его этим вопросом врасплох. Он откинул голову назад и посмотрел на нее прищуренными, почти закрытыми глазами.
   — Да, Манни, — проговорила она тихо. — Ты сам многое скрываешь.
   — Ты говоришь, что никогда не лжешь мне? Отлично. Тогда я задаю вопрос и требую на него ответа: это ты убила Поля Молиза и Дориана Реймонда?
   Она повернулась к нему спиной, обхватила себя руками за плечи и после продолжительной паузы кивнула головой и еле слышно сказала:
   — Да.
   Она повернулась к нему лицом и увидела, как тот отшатнулся в отчаянии от этого признания.
   — Я должна была убить их. В этом состоял мой долг, — спокойно проговорила она. — Я самурай.
   Он отмахнулся.
   — Господи, да замолчи же!
   Она гордо выпрямилась.
   — И я собираюсь убить Спарроухоука и Эмброуза. Я убью их.
   Он быстро пошел к двери, но в самый последний момент остановился, обернулся и уткнул в нее указательный палец.
   — А какое место во всем этом дерьме ты отводишь мне? Значит, ты будешь убивать, кого тебе захочется, а я должен сидеть в машине с заведенным двигателем на шухере? Может, мне еще отмечать мелом дома тех несчастных мерзавцев, кому ты вынесла свой приговор? Я ведь полицейский, не забывай это! Ты втянула меня во все это...
   — Я никуда тебя не втягивала. У тебя есть свой долг, у меня свой. Тебе это все видится в одном свете, мне в другом. Двух одинаковых людей в мире нет.
   — Великолепно! Прелестно! Мне не терпится тут же сообщить эту теорему моему непосредственному начальнику в участке, а лучше сразу министру внутренних дел! Правда, я не ручаюсь за последствия. Если нью-йоркский департамент полиции по недостатку времени не станет устраивать нам проблем, то время всегда найдется у клана Молизов, Спарроухоука, Робби и, возможно, Ле Клера с его федеральной оперативной группой! Натворила ты дел!
   — Они не убьют меня.
   — В самом деле? Это любопытно! Ну, так я тебе вот что скажу: они решительно настроены хотя бы попытаться это сделать!
   Она сделала шаг ему навстречу. На этот раз ее голос хоть и был таким же тихим, как и раньше, содержал в себе столько силы, что Деккер сразу прислушался.
   — Я уже мертва. Путь самурая — смерть.
   Деккер смотрел ей в глаза, на ее лицо и хотел видеть больше...
   Мичи подошла к дивану, опустилась на него. Взгляд ее был устремлен куда-то в пустоту. Она заговорила равномерно и холодно, без всякого выражения, будто находилась в трансе.
   — Для самурая очень важно, чтобы он умер достойно. Мы должны думать о смерти ежедневно. На протяжении всей жизни. Только так мы сможем подготовиться к ней, скопить достаточно физических и душевных сил для того, чтобы принять ее достойно. Я могу жить только тогда, когда смотрю в лицо смерти. Когда я способна и готова умереть.
   Она подняла на него глаза.
   — Я наблюдаю за тем, как вы, на Западе, занимаетесь боевыми искусствами. Для вас это всего-навсего увлекательная игра с идеей смерти. Для меня это нечто большее.
   Деккер сказал:
   — Тебе нельзя возвращаться в Америку. Даже если я не стану исполнять свой долг и не задержу тебя, твоей жизни все равно будет угрожать опасность. Я не дал людям Спарроухоука что-либо вынести из твоей квартиры. Но они придут туда снова. И придет тот день, когда Поль Молиз-старший узнает о том, что ты сделала с его сыном. Он отомстит тебе смертью за смерть, можешь в этом не сомневаться. Если будет надо, он сделает это смыслом всей своей жизни, но в конце концов все-таки убьет тебя. Только Богу известно, что может сотворить с тобой Ле Клер. Особенно, если у него что-нибудь появится на тебя. И не забывай про Спарроухоука. Он и Робби уже знают или вот-вот узнают о том, что ты ведешь на них охоту. Возвращайся в Японию, Мичи! Улетай сегодня же!
   Она отрицательно покачала головой.
   — Проклятье! — воскликнул в отчаянии Деккер. — В таком случае, все, что я могу для тебя сделать в такой ситуации — смотреть в другую сторону и не брать тебя.
   Он еще не закончил фразы, как уже успел пожалеть о своих словак. На ее лице было написано, что она ждала от него большего...
   — Я верна своей семье и памяти о ней, — проговорила она тихо, но твердо. — Человек должен сохранять чему-нибудь верность.
   Ее слова разозлили его, ибо были камнем в его огород. Сейчас она не жалела его, так как понимала, что ревность к Дориану ослепила его и он теперь, не жалея, наносит ей одну рану за другой.
   — Проклятье! — пробормотал Деккер. — Гири! Что за глупая традиция! Твой отец мертв! Ты уже ничем ему не поможешь!
   — Это ты так считаешь. Моя вера говорит о том, что я еще могу ему помочь. Ему, моей матери и сестре. Я должна добиться для них справедливости. Тогда их души упокоятся. Когда я звонила тебе из Амстердама, я предупреждала, что нам надо поговорить, что я тебе должна все рассказать...
   Она поведала ему о той страшной последней ночи в Сайгоне, когда Спарроухоук, Робби и Дориан, выполняя приказ Поля Молиза-младшего, явились на виллу Чихары и спровоцировали родных Мичи на совершение сеппуку. Был замешан в этом грязном деле также и агент ЦРУ по имени Раттенкаттер.
   Деккер вспомнил его по сайгонскому посольству.
   Под конец Мичи сказала:
   — Раттенкаттер и Поль Молиз присвоили себе золото, бриллианты и наркотики моего отца, а его самого передали в руки вьетконговцев. Мой отец был самураем. Попасть в плен и подвергнуться унижениям со стороны врагов — это хуже смерти. Много хуже смерти. В течение трех лет я пыталась освободить его. Я не жалела денег, просила и умоляла влиятельных людей. Я спала с теми, кто, как мне казалось, мог способствовать освобождению отца. В этом состоял мой долг.
   — Хорош долг!
   Не обратив на эти слова Манни внимания, Мичи продолжала:
   — Мой отец был нерядовым военнопленным. Вьетконговцы понимали его ценность. Они называли его «продажным орудием империализма». Они не убили его, а стали возить из города в город и показывать людям, как какого-нибудь экзотического зверя... Он был живым примером триумфа коммунизма над капитализмом. Они держали его в трудовых лагерях. Однажды мне удалось пробиться к нему на свидание. Когда охрана отвлеклась на пару секунд, я передала отцу нож, чтобы он смог совершить сеппуку.
   — Ну?
   — Нож нашли. Отец не успел умереть. Для того, чтобы преподать ему урок, вьетконговцы отрубили ему руку. После этого я еще встречалась с ним. Он просил передать ему какое-нибудь оружие, но я не могла. К тому же каждый раз меня тщательно обыскивали... Мужчины...
   «Вспоминать означает страдать дважды».
   Лицо ее исказилось судорогой внутренней боли. Она отвернулась в сторону и замолчала. После длительной паузы Мичи продолжала:
   — Выполнение долга никогда не дается человеку легко. И все же он должен быть выполнен. В течение трех лет вьетконговцы держали отца живым. У меня была надежда когда-нибудь увидеть его на свободе.
   А потом мне разрешили последнее его посещение. Это даже нельзя было назвать свиданием. Просто они привели меня посмотреть... — Она смахнула рукой слезы, блестевшие на ресницах. — Самурай боится только двух форм казни: обезглавливания и распятия. Они знали это! Эти звери, которые держали его у себя, знали про это! Они решили отрубить ему голову и дали мне увидеть это! Они знали, что, приняв такую смерть, он будет страдать и в загробном мире! И они обезглавили его на... моих глазах. Скажи мне, Манни, кто должен заплатить за то, что мой отец принял такую грязную и оскорбительную смерть?
   Деккер проговорил:
   — Не знаю.
   — Я знаю. И друзья моего отца из «Джинраи Бугаи» также это знают. Они не фанатики, как вы, американцы, любите их представлять. Они были патриотами своей страны. Их любовь к Родине была столь сильной, что они готовы были ради нее пожертвовать своими жизнями! Когда вы, американцы, отдаете свои жизни во имя Америки, вас называют героями. А когда то же самое делают японцы во имя Японии, их называют сумасшедшими...
   Деккер проговорил:
   — Тебе все это видится в одном свете, нам в другом.
   Она улыбнулась, но это была улыбка горечи.
   — Спасибо, что напомнил. А теперь дай мне закончить рассказ о друзьях моего отца. Это люди, обладающие великим чувством верности и преданности, чести, люди с ясным пониманием идеи долга! Они верны друг другу. Они верны высочайшим идеалам справедливости и мужества. Эти категории не имеют никакой ценности в вашем обществе. Вы плюете на все ради пресловутой свободы, которая в результате оборачивается настоящей кабалой! Вы становитесь рабами всего того, что может уничтожить вас!
   — Дальше.
   — Друзья моего отца не заставляли меня ничего делать. Просто они напомнили мне о том, что я являюсь самураем. Впрочем, я никогда не забывала об этом. Они позаботились о том, чтобы деньги моего отца поступили ко мне. Из банков Токио, Гонконга. Макао, Швейцарии... Деньги и бриллианты. Я стала богатой и могла бы до конца жизни пребывать в благодушии и довольстве, если бы захотела. Но меня каждую ночь терзали бы кошмары, на смертном одре мне было бы очень тяжко и стыдно, а после смерти я бы встретилась лицом к лицу с отцом, матерью, сестрой и мне нечего было бы сказать им...
   — Почему друзья твоего отца так заботились о нем и толкали тебя на выполнение долга? Он им что, крестным отцом был, что ли?
   — Эти люди были очень напуганы перспективой смерти, когда их зачислили в подразделение «Джинраи Бугаи» в 1945 году. Они были молоды и начали склоняться к малодушию. Именно мой отец вдохнул в них мужество, поднял их моральный и боевой дух, заставил их работать, чтобы позабыть свои страхи.
   Тем самым он спас их от бесчестья. Ежедневно по нескольку часов он занимался с ними боевыми искусствами по полной программе, которая включает не только физическую, но и теоретическую, философскую подготовку. Он писал для них боевые гимны и заставлял петь их. Он заставлял их регулярно писать бодрые письма домой. Когда кто-нибудь погибал, он лично следил за тем, чтобы родителям были отосланы личные вещи погибшего, а также письмо от командира, — иногда и от отца, — где высоко оценивалось мужество погибшего. Его должниками, по сути, являются не только те, кто выжил, но и те, кто погиб.
   Мичи поднялась с дивана.
   — Друзья отца уплатили этот долг, помогая мне во всем после смерти отца. В течение трех лет они обучали меня боевым искусствам. Я училась драться. Я училась смотреть в лицо смерти. Тренировки проводились в секретных доджо. Мне помогли осознать одну очень важную вещь: что именно моя рука должна установить справедливость для семьи, для отца. Они не стали делать все за меня, потому что это был мой святой долг, а не их.