Страница:
Можем ли выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.
Чего же у нас не хватает?
Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять Родину.
Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу.
Паникеры и трусы должны истребляться на месте.
Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования.
Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины».
В-четвертых, вождь рассказывает про немецкий опыт по восстановлению дисциплины:
«После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали более 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участи фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой…
Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу?»
Иоахим Гофман в своей книге «Сталинская война на уничтожение» так комментирует этот приказ: «Типичным для Сталина и характерным для отношений в Красной Армии было то, что он не воззвал к постоянно заклинаемому “советскому патриотизму”, а, напротив, счел распространение страха и ужаса подходящим средством, чтобы побудить красноармейцев сражаться за их “социалистическое отечество”. Это проявилось и во время кризиса 1942 года, когда, невзирая на систему террора, и без того доведенную к этому периоду до совершенства, Сталин еще раз прямо обратился к советским солдатам всех рангов в угрожающем тоне. После того, как в июле 1942 г. на южном участке наметилась угроза прорыва немецких наступающих соединений в глубь страны и в немецких документах уже пошла речь о “паническом” и “диком бегстве” советских войск, Сталин в качестве народного комиссара обороны 28 июля 1942 г. издал приказ № 227, практически еще одно ужесточение приказа № 270 от 16 августа 1941 г. Недвусмысленными словами напоминалось теперь о требовании ликвидировать на месте или передавать для осуждения военному трибуналу “изменников родины”, сдающихся врагу или предающихся бегству от него, “паникеров и трусов”. В Рабоче-Крестьянской Красной Армии, якобы исполненной “горячим советским патриотизмом” и “массовым героизмом”, не только военнослужащие низших офицерских рангов, как командиры взводов и рот, или даже командиры батальонов и полков, но и точно так же все генералы, командиры дивизий и корпусов, а также командующие армиями и их Военные советы, военные комиссары и политруки, не говоря уже о солдатской массе, считались в принципе способными к “измене родине”, и им угрожали суровым возмездием. Кроме того, Сталин приказал сформировать “смотря по обстановке” штрафные батальоны по 800 человек для всех неустойчивых “средних и старших командиров” и “соответствующих политработников” и штрафные роты для всех пораженчески настроенных младших командиров и рядовых…»
Язвительность Гофмана вполне понятна, но трудно понять тех русских историков, которые опираются на его труды. Ведь на войне, когда решается судьба народа, судьба государства, не всегда можно уповать на какие-либо «заклинания», а страх и паника на любой войне, в любом государстве мира никогда не способствовали победам. То же самое касается и предателей. Когда говорят о наших предателях, то со слов западных историков их называют борцами с режимом Сталина. А вот у них предатель – это враг.
И вот мы подошли к главному. В русском языке слово «военнопленный» означает: «Военнослужащий, взятый в плен», при этом слово «взять» выражает внезапное или неожиданное действие. То есть военнослужащий, взятый в плен, взят в плен внезапно или неожиданно. А вот слово «предать» означает – изменнически выдать, вероломно отдать во власть… Изменить, нарушить верность кому-, чему-либо…» И нет какого-либо иного значения этого слова!
ВОЕННОПЛЕННЫЙ СЫН ВОЖДЯ
Чего же у нас не хватает?
Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять Родину.
Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу.
Паникеры и трусы должны истребляться на месте.
Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования.
Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины».
В-четвертых, вождь рассказывает про немецкий опыт по восстановлению дисциплины:
«После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали более 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участи фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой…
Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу?»
Иоахим Гофман в своей книге «Сталинская война на уничтожение» так комментирует этот приказ: «Типичным для Сталина и характерным для отношений в Красной Армии было то, что он не воззвал к постоянно заклинаемому “советскому патриотизму”, а, напротив, счел распространение страха и ужаса подходящим средством, чтобы побудить красноармейцев сражаться за их “социалистическое отечество”. Это проявилось и во время кризиса 1942 года, когда, невзирая на систему террора, и без того доведенную к этому периоду до совершенства, Сталин еще раз прямо обратился к советским солдатам всех рангов в угрожающем тоне. После того, как в июле 1942 г. на южном участке наметилась угроза прорыва немецких наступающих соединений в глубь страны и в немецких документах уже пошла речь о “паническом” и “диком бегстве” советских войск, Сталин в качестве народного комиссара обороны 28 июля 1942 г. издал приказ № 227, практически еще одно ужесточение приказа № 270 от 16 августа 1941 г. Недвусмысленными словами напоминалось теперь о требовании ликвидировать на месте или передавать для осуждения военному трибуналу “изменников родины”, сдающихся врагу или предающихся бегству от него, “паникеров и трусов”. В Рабоче-Крестьянской Красной Армии, якобы исполненной “горячим советским патриотизмом” и “массовым героизмом”, не только военнослужащие низших офицерских рангов, как командиры взводов и рот, или даже командиры батальонов и полков, но и точно так же все генералы, командиры дивизий и корпусов, а также командующие армиями и их Военные советы, военные комиссары и политруки, не говоря уже о солдатской массе, считались в принципе способными к “измене родине”, и им угрожали суровым возмездием. Кроме того, Сталин приказал сформировать “смотря по обстановке” штрафные батальоны по 800 человек для всех неустойчивых “средних и старших командиров” и “соответствующих политработников” и штрафные роты для всех пораженчески настроенных младших командиров и рядовых…»
Язвительность Гофмана вполне понятна, но трудно понять тех русских историков, которые опираются на его труды. Ведь на войне, когда решается судьба народа, судьба государства, не всегда можно уповать на какие-либо «заклинания», а страх и паника на любой войне, в любом государстве мира никогда не способствовали победам. То же самое касается и предателей. Когда говорят о наших предателях, то со слов западных историков их называют борцами с режимом Сталина. А вот у них предатель – это враг.
И вот мы подошли к главному. В русском языке слово «военнопленный» означает: «Военнослужащий, взятый в плен», при этом слово «взять» выражает внезапное или неожиданное действие. То есть военнослужащий, взятый в плен, взят в плен внезапно или неожиданно. А вот слово «предать» означает – изменнически выдать, вероломно отдать во власть… Изменить, нарушить верность кому-, чему-либо…» И нет какого-либо иного значения этого слова!
ВОЕННОПЛЕННЫЙ СЫН ВОЖДЯ
20 июля 1941 года на стол Сталину положили распечатку сообщения берлинского радио. «Из штаба фельдмаршала Клюге поступило донесение, что 16 июля под Лиозно, юго-восточнее Витебска, немецкими солдатами моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен в плен сын диктатора Сталина – старший лейтенант Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи из седьмого стрелкового корпуса генерала Виноградова», – прочитал Сталин. Судьба сына не могла не волновать его. Яков был не просто его старшим сыном… Прежде всего он был сыном Верховного Главнокомандующего. А это уже политика.
«Хотя, впрочем, – думал вождь, – само по себе сообщение радио из логова врага может быть лишь самой обыкновенной пропагандистской уловкой врага. Нужно все хорошо перепроверить!»
В кабинете Сталина находились Маленков, Молотов, Берия, Жуков и еще несколько приглашенных им человек.
Прежде всего вождь обратился к Лаврентию Берии:
– Нужно как можно скорее перепроверить это сообщение. Возможно, что это обыкновенная дезинформация. – В голосе Сталина, всегда спокойном, прорывалось волнение. – А вы, товарищ Жуков, – теперь он посмотрел в глаза начальнику Генерального штаба, – запросите штаб фронта.
…К концу 9 июля 1941 года14-я танковая дивизия, 14-й мотострелковый полк, 14-й гаубичный артиллерийский полк и 220-я стрелковая дивизия вышли на рубеж Вороны – Фальковичи и были отрезаны противником от основных сил.
Ближе к вечеру 11 июля части и соединения перешли к обороне Лиозно. На следующий день войсковая группа, несколько дней как переподчиненная командиру 34-го стрелкового корпуса 19-й армии, заняла и удерживала противотанковый район у станции Лиозно, а с рассветом 13-го на рубеже Вороны – Поддубье вела бой с танками и пехотой противника, после натиска которого подразделения 14-й танковой дивизии отошли.
В это время 14-й мотострелковый полк и 14-й гаубичный артполк во взаимодействии с частями 220-й стрелковой дивизии наступали на Витебск.
Они овладели селом Еремеево, но, не выдержав танковых и авиационных атак, начали отход к Лиозно.
Последующие два дня 14 и 15 июля 14 мсп и 14 гап вели бой в районе восточнее Лиозно, но вследствие больших потерь отошли одной группой на север, второй – на юг.
Батарея гаубичного полка, которой с 9 мая 41-го командовал старший лейтенант Яков Иосифович Джугашвили, вместе с соседней батареей своим огнем прикрывала отходившие на юг войска.
К утру 16 июля 14-я танковая дивизия, находящаяся в окружении, вышла из подчинения 34-го стрелкового корпуса и вошла в состав 7-го механизированного корпуса 20-й армии.
Первые группы военнослужащих 14 тд появились в местах сбора 17 – 19 июля. Вечером 19 июля из окружения вышли бойцы и командиры 14-го гаубичного полка. Из 1240 человек вышло 413, а 675 пропали без вести. Среди них не оказалось и Якова Джугашвили…
А на следующий день, 20 июля 41-го, командующий 20-й армией генерал Курочкин получил приказ шифртелеграммой от начальника штаба Западного направления: «Выяснить и донести в штаб фронта, где находится командир батареи 14-го гаубичного полка 14-й танковой дивизии старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович».
В тот же день на поиски старшего сына вождя была отправлена группа мотоциклистов во главе со старшим политруком Гороховым. Старший политрук, добравшись до озера Каспля, встретил красноармейца Лопуридзе, который рассказал, что вместе с Яковом Джугашвили выходил из окружения.
По словам Лопуридзе, 15 июля они вместе переоделись в гражданскую одежду, закопали свои документы, после чего, убедившись, что немцев поблизости нет, Яков якобы решил передохнуть, а красноармеец пошел дальше, пока не встретил группу мотоциклистов.
Предположив, что Яков, наверное, уже вышел к своим, Горохов прекратил дальнейшие поиски и вернулся в дивизию…
К слову сказать, личность Лопуридзе так и осталась неустановленной. Кем он был в действительности? Теперь уже никто не сможет ответить на этот вопрос. А вот старший политрук Горохов просто халатно отнесся к выполнению приказания…
Имеется, однако, весьма любопытное свидетельство очевидца: «В июле 1941 г. я был в прямом подчинении у старшего лейтенанта Я. Джугашвили. По приказу командования наш взвод броневиков БА-6 26-го танкового полка был назначен в полевое охранение гаубичной батареи 14-го артиллерийского полка. Нам было приказано: в случае прорыва немцев и при явной угрозе увезти командира батареи Я. Джугашвили с поля боя.
Однако так случилось, что в ходе подготовки его эвакуации ему был передан приказ срочно явиться на командный пункт дивизиона. Следовавший с ним адъютант погиб, а он оттуда уже не вернулся. Мы тогда так и решили, что это специально было подстроено. Ведь был приказ уже об отступлении, и, видимо, на КП дивизиона уже никого не было.
По прибытии на разъезд Катынь нас встретили сотрудники особого отдела. Нас троих – командира 1-го огневого взвода, ординарца Я. Джугашвили и меня, командира взвода броневиков полевого охранения, неоднократно допрашивали: как могло случиться, что и батареи, и взвод охранения вышли, а Я. Джугашвили оказался в плену? Майор, допрашивавший нас, все говорил: “Придется кому-то оторвать голову”. Но к счастью, до этого дело не дошло».
А вот что показал сам Яков Иосифович на первом допросе у немцев 18 июля 1941 года:
«Вопрос: Вы добровольно пришли к нам или были захвачены в бою?
Ответ: Не добровольно, я был вынужден.
Вопрос: Вы были взяты в плен один или же с товарищами, и сколько их было?
Ответ: К сожалению, совершенное вами окружение вызвало такую панику, что все разбежались в разные стороны. Видите ли, нас окружили, все разбежались, я находился в это время у командира дивизии.
Вопрос: Вы были командиром дивизии?
Ответ: Нет, я командир батареи, но в тот момент, когда нам стало ясно, что мы окружены, я находился у командира дивизии, в штабе…»
То есть 16 июля старшего лейтенанта Джугашвили действительно вызвали на командный пункт дивизии, куда он и прибыл в тот момент, когда началась паника, неразбериха, а дальше все было именно так, как он рассказал сам…
Но продолжим. «Я побежал к своим, но в этот момент меня подозвала группа красноармейцев, которая хотела пробиться. Они попросили меня принять командование и атаковать ваши части. Я это сделал, но красноармейцы, должно быть, испугались, я остался один, я не знал, где находятся мои артиллеристы, ни одного из них я не встретил. Если вас это интересует, я могу рассказать более подробно. Какое сегодня число? (сегодня 18-е). Значит, сегодня 18-е. Значит, позавчера ночью под Лиозно, в 1 км от Лиозно, в этот день утром мы были окружены, мы вели бой с вами.
Вопрос: Я хотел бы знать еще вот что. На вас ведь сравнительно неплохая одежда. Возили вы эту гражданскую одежду с собой или получили ее где-нибудь? Ведь пиджак, который сейчас на вас, сравнительно хороший по качеству.
Ответ: Военный? Этот? Нет, это не мой, это ваш. Я же вам сказал, когда мы были разбиты, это было 16-го, 16-го мы все разбрелись, я говорил вам даже, что красноармейцы покинули меня.
Не знаю, может быть, вам это и не интересно, я расскажу вам об этом более подробно! 16-го приблизительно в 19 часов, не позже, позже, по-моему в 24, ваши войска стояли несколько вдалеке от Лиозно, мы были окружены, создалась паника, пока можно было, артиллеристы отстреливались, отстреливались, а потом они исчезли, не знаю куда. Я ушел от них. Я находился в машине командира дивизии, я ждал его. Его не было. В это время ваши войска стали обстреливать остатки нашей 14-й танковой дивизии. Я решил поспешить к командиру дивизии, чтобы принять участие в обороне. У моей машины собрались красноармейцы, обозники, народ из обозных войск. Они стали просить меня: “Товарищ командир, командуй нами, веди нас в бой!” Я повел их в наступление. Но они испугались, и когда я обернулся, со мной уже никого не было. Вернуться к своим уже не мог, так как ваши минометы открыли сильный огонь. Я стал ждать. Подождал немного и остался совсем один, так как те силы, которые должны были идти со мной в наступление, чтобы подавить несколько ваших пулеметных гнезд из 4 – 5 имевшихся у вас, что было необходимо для того, чтобы прорваться, этих сил со мной не оказалось, один в поле не воин.
Начало светать, я стал ждать своих артиллеристов, но это было бесцельно, и я пошел дальше. По дороге мне стали встречаться мелкие группы – из мотодивизии, из обоза, всякий сброд. Но мне ничего не оставалось, как идти с ним вместе. Я пошел. Все начали переодеваться, я решил этого не делать. Я шел в военной форме, и вот они попросили меня отойти в сторону, так как меня будут обстреливать с самолета, а следовательно, и их будут обстреливать. Я ушел от них. Около железной дороги была деревня, там тоже переодевались. Я решил присоединиться к одной из групп. По просьбе этих людей я обменял у одного крестьянина брюки и рубашку, я решил идти вечером к своим. Да, все это немецкие вещи, их дали мне, ваши сапоги, брюки. Я все отдал, чтобы выменять. Я был в крестьянской одежде, я хотел бежать к своим. Каким образом? Я отдал военную одежду и получил крестьянскую. Ах нет, боже мой! Я решил пробиваться вместе с другими. Тогда я увидел, что окружен, идти никуда нельзя. Я пришел, сказал: “Сдаюсь”. Все!.. Я не хочу скрывать, что это позор, я не хотел идти, но в этом были виноваты мои друзья, виноваты были крестьяне. Я им этого не сказал, они думали, что из-за меня их будут обстреливать.
Вопрос: Ваши товарищи помешали вам что-либо подобное сделать или и они причастны к тому, что вы живым попали в плен?
Ответ: Они виноваты в этом, они поддерживали крестьян. Крестьяне говорили: “Уходите”. Я просто зашел в избу. Они говорили: “Уходи сейчас же, а то мы донесем на тебя!” и уже начали мне угрожать. Они были в панике. Я им сам сказал, что и они должны уходить, но было поздно, меня все равно поймали бы. Выхода не было. Итак, человек должен бороться до тех пор, пока имеется хотя бы малейшая возможность, а когда нет никакой возможности, то… Крестьянка прямо плакала, она говорила, что убьют ее детей, сожгут ее дом…»
Следует отметить, что после того как пропал сын Сталина и сверху стали поступать соответствующие шифровки и распоряжения, многие командиры и начальники не на шутку заволновались и начали попросту врать.
Так появилась вторая, более красивая версия исчезновения Якова Джугашвили: «Когда возникла угроза окружения, батарея Якова Джугашвили по приказу командира 14-й танковой дивизии полковника Васильева была отведена первой, а самому Джугашвили начальник Особого отдела контрразведки дивизии предложил место в своей автомашине.
Джугашвили от этого предложения отказался, сказав, что желает остаться со своими артиллеристами. Узнав об этом, командир дивизии Васильев приказал начальнику артиллерии, невзирая ни на какие возражения, вывезти Джугашвили в район сосредоточения дивизии на станцию Лиозно. Как явствует из донесения начальника артиллерии, приказ был выполнен. Однако в ночь на 17 июля, когда оставшимся в живых бойцам артиллерийского полка удалось наконец вырваться из “котла”, Якова Джугашвили среди них не оказалось».
Видимо, в той обстановке паники и неразберихи очень многим не было дела до сына вождя. Зато задним числом очень многие командиры оказались весьма отзывчивыми и заботливыми людьми! Кроме мотоциклистов политрука Горохова к поискам сына вождя подключились: группа офицеров штаба армии, сотрудник контрразведки фронта и политработники 16-й армии.
Тогда же начальник Политуправления Западного фронта рапортовал наверх: «Принимаются все меры к быстрому розыску товарища Джугашвили». Но все усилия уже были напрасны: Яков Иосифович попал в плен. В сборном лагере «Березина» он ничем не выделялся среди представителей народностей Кавказа и Средней Азии. Тысячи советских военнопленных бойцов и командиров, а среди них – рядовой грузин Лавадзе! И все бы ничего, если бы Джугашвили не выдали…
Но вот что примечательно. 7 августа 1941 года А.А. Жданов по телефону кратко ознакомил Сталина с полученным им секретным документом следующего содержания:
«Секретно
Члену Военного Совета
Северо-Западного направления
Тов. А.А. Жданову.
Направляю Вам 3 листовки, сброшенные с самолетов противника на линии нашего фронта.
Приложение: 3 листовки, только адресату.
Начальник Политического управления
Северо-Западного фронта
7 августа 1941 г.
(подпись неразборчива)».
Текст одной из листовок был следующим: «Товарищи красноармейцы! Неправда, что немцы мучают вас или даже убивают пленных! Это подлая ложь! Немецкие солдаты хорошо относятся к пленным! Весь народ обманывают! Вас запугивают, чтобы вы боялись немцев! Избегайте напрасного кровопролития и спокойно переходите к немцам!»
Под фотографией, на которой два немецких офицера беседуют с пленным, разъяснялось: «Немецкие офицеры беседуют с Яковом Джугашвили. Сын Сталина, Яков Джугашвили, старший лейтенант, командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, сдался в плен к немцам. Если уж такой видный советский офицер и красный командир сдался в плен, то это показывает с очевидностью, что всякое сопротивление Германской армии совершенно бесцельно. Поэтому кончайте все войну и переходите к нам!»
На обороте листовки копия рукописного текста: «Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей Германии. Обращение хорошее. Желаю здоровья, привет всем. Яков».
На нижней кромке второй страницы типографским шрифтом комментарий: «Письмо Якова Джугашвили к своему отцу Иосифу Сталину, доставленное ему дипломатическим путем».
Буквально через восемь дней, 16 августа, Сталин подпишет знаменитый исторический приказ Ставки ВГК № 270. Некоторые историки связывают его суровое содержание именно с этими листовками врага. Однако в «Красной Звезде» от 15 августа 1941 г. был опубликован указ Верховного Совета СССР о награждении орденом Красного Знамени старшего лейтенанта Якова Джугашвили за мужество, проявленное в боях против немецких захватчиков. Но, как известно, сын Сталина уже почти месяц находился в плену. Конечно, без санкции отца его не могли наградить орденом. Значит, Указ как бы отрицал пленение сына вождя. В этом тоже заключалась некая политика, направленная на то, чтобы убедить прежде всего Красную армию, что Якова Иосифовича Джугашвили в плену «не было»!
В том же номере газеты в одной из статей было написано: «Изумительный пример подлинного героизма показал в боях под Витебском командир батареи Яков Джугашвили. В ожесточенном бою он до последнего снаряда не оставлял своего боевого поста, уничтожая врага». Возможно, этот номер «Красной Звезды» был ответом на пропаганду противника, а заодно ответом всем неустойчивым бойцам и командирам Красной армии!
В 1941 году Василий Сталин получил письмо от сослуживца Якова. Некий полковник И. Сапегин писал Василию:
«Дорогой Василий Иосифович!
Ни по службе, ни по взаимоотношениям по данным вопросам я не имел права непосредственно апеллировать к Вам. Надеясь на то, что Вы меня знаете как товарища Якова Иосифовича, с которым я несколько лет учился в Артакадемии и являлся наиболее близким его другом, пишу это письмо.
Я – полковник, который был у Вас на даче с Яковом Иосифовичем в день отъезда на фронт. Перед войной за пять дней я принял артполк в 14-й танковой дивизии, куда Яков Иосифович был назначен командиром батареи. Это его и мое желание служить вместе и на фронте. Я целиком, следовательно, взял на себя ответственность за его судьбу. Причем я был уверен, что с этой задачей справлюсь вполне. Но я и Яков Иосифович ошиблись. Сразу по приезде в полк против меня повелись интриги, и начальник артиллерии 7-го мехкорпуса генерал-майор КАЗАКОВ решил сразу заменить меня своим кандидатом, ссылаясь на то, что я больной человек (но это только придирка). Правда, на должность командира полка я пошел исключительно ради Якова Иосифовича, так как по состоянию здоровья я к строевой службе не пригоден (хронический нефрит). Все же никто не давал права нарушать приказ Наркома, которым я назначен на эту должность.
Когда этого материала оказалось недостаточно, началось подсиживание, клевета, подтасовка в глазах у всех. Вдруг в боевой обстановке, когда боевые действия полка были успешны, меня отзывают в штаб армии, где начальник артиллерии 20-й армии, ссылаясь на материал начальника артиллерии 7-го мехкорпуса (14-я танковая дивизия входила в состав 7-го мехкорпуса), заявил мне, что я допустил беспорядочный отход полка, а за это откомандирован в распоряжение штаба Западного фронта.
На самом деле никогда, а тем более беспорядочно, полк не отступал. После моего ухода такой случай был, когда командовал полком ставленник генерала Казакова. Генерал Казаков из одной породы с Сивковым и Савченко и видел во мне ярого врага этих типов, поэтому решил подлыми путями удалить меня, о чем он высказал мне почти в глаза.
В тот момент, когда меня командировали из одного штаба в другой, Яков Иосифович был всеми забыт и его бросали куда попало. При мне он все время не выходил из моего поля зрения, а дивизион, где он служил, я держал подручным. Правда, это было сделать не всегда возможно, но условие создать можно было всегда. И, наконец, 12 июля без боеприпасов полк был брошен с малой горсткой пехоты против в 10 раз превосходящего противника. Полк попал в окружение. Командир дивизии бросил их и уехал из боя на танке. Проезжая мимо Якова Иосифовича, он даже не поинтересовался его судьбой, а сам в панике прорвался из окружения вместе с начальником артиллерии дивизии.
Я докладывал в Военный Совет 20-й армии и комиссару дивизии, которые мне заявили, что они решили создать группу добровольцев на поиски Якова Иосифовича, но это делалось настолько медленно, что только 20 числа группа была брошена в тыл врага, причем успеха не имела.
Из этого ясно, на что способны типы, подобные генералу Казакову и Сивкову. Это бездарные люди, но умеют благодаря связям выдвинуться и стоят во главе больших соединений.
Можно много привести ярких примеров, но рамки письма этого сделать не дают. Увижу Вас – расскажу подробно все.
Я виню за судьбу Якова Иосифовича начальника артиллерии 7-го корпуса генерала Казакова, который не только не проявлял о нем заботы, но и ежедневно делал мне упрек, что я выделяю Джугашвили, как лучшего командира. На самом деле так и было. Яков Иосифович был одним из лучших стрелков в полку, а особое внимание в личной жизни, которое я уделял ему как товарищу, на службе не отражалось.
Вот на что способны эти люди. Вместо того, чтобы хорошо руководить, они занимаются интригами, боясь разоблачения их жалкого недалекого ума. Поэтому-то они и подбирают себе подчиненных подобных себе и притом «беззубых». Ныне я по милости этих интриганов назначен в легкий артиллерийский полк командиром.
О дальнейшей судьбе Якова Иосифовича мне больше ничего не известно. 10 июля последний раз я видел Якова Иосифовича, он мне сказал, что эти интриги ведутся косвенным путем против него. Я же оказался козлом отпущения.
Убедительно прошу, если можете, отозвать меня в Москву, откуда я получу назначение по соответствию, так как я все время служил в тяжелой артиллерии.
Юлии Исааковне прошу об этом не говорить.
Буду весьма благодарен.
И. САПЕГИН
Мой адрес: Действующая армия. Западный фронт, 20-я армия, командиру 308-го легкого артполка.
Простая корреспонденция направляется по адресу: Действующая армия. Западный фронт, база литер 61 ПС 108, 308 лап. САПЕГИНУ ИВАНУ ЯКОВЛЕВИЧУ.
5.VIII – 41 г.»
Возможно, полковник Сапегин и переживал за судьбу Якова Джугашвили, но тем не менее целью его письма был также и вызов в Москву, а само письмо напоминает донос.
Осенью 41-го Якова перевели в Берлин в распоряжение службы пропаганды Геббельса. Там его с комфортом разместили в отдельном флигеле. Но ни комфорт, ни уговоры, ни шантаж не смогли заставить сына Сталина разговориться. Фашистам удалось немного: допросить его, сделать фотографии, распечатать листовки…Поэтому в начале 1942 года его переводят в офицерский лагерь «Офлаг XIII-Д» в Хаммельбурге, затем весной – в «Офлаг» в Любеке. В феврале 1943 года Яков Джугашвили был переведен в концлагерь Заксенхаузен, где находился в особом бараке до момента своей смерти при не выясненных до конца обстоятельствах в апреле 43-го.
«Хотя, впрочем, – думал вождь, – само по себе сообщение радио из логова врага может быть лишь самой обыкновенной пропагандистской уловкой врага. Нужно все хорошо перепроверить!»
В кабинете Сталина находились Маленков, Молотов, Берия, Жуков и еще несколько приглашенных им человек.
Прежде всего вождь обратился к Лаврентию Берии:
– Нужно как можно скорее перепроверить это сообщение. Возможно, что это обыкновенная дезинформация. – В голосе Сталина, всегда спокойном, прорывалось волнение. – А вы, товарищ Жуков, – теперь он посмотрел в глаза начальнику Генерального штаба, – запросите штаб фронта.
…К концу 9 июля 1941 года14-я танковая дивизия, 14-й мотострелковый полк, 14-й гаубичный артиллерийский полк и 220-я стрелковая дивизия вышли на рубеж Вороны – Фальковичи и были отрезаны противником от основных сил.
Ближе к вечеру 11 июля части и соединения перешли к обороне Лиозно. На следующий день войсковая группа, несколько дней как переподчиненная командиру 34-го стрелкового корпуса 19-й армии, заняла и удерживала противотанковый район у станции Лиозно, а с рассветом 13-го на рубеже Вороны – Поддубье вела бой с танками и пехотой противника, после натиска которого подразделения 14-й танковой дивизии отошли.
В это время 14-й мотострелковый полк и 14-й гаубичный артполк во взаимодействии с частями 220-й стрелковой дивизии наступали на Витебск.
Они овладели селом Еремеево, но, не выдержав танковых и авиационных атак, начали отход к Лиозно.
Последующие два дня 14 и 15 июля 14 мсп и 14 гап вели бой в районе восточнее Лиозно, но вследствие больших потерь отошли одной группой на север, второй – на юг.
Батарея гаубичного полка, которой с 9 мая 41-го командовал старший лейтенант Яков Иосифович Джугашвили, вместе с соседней батареей своим огнем прикрывала отходившие на юг войска.
К утру 16 июля 14-я танковая дивизия, находящаяся в окружении, вышла из подчинения 34-го стрелкового корпуса и вошла в состав 7-го механизированного корпуса 20-й армии.
Первые группы военнослужащих 14 тд появились в местах сбора 17 – 19 июля. Вечером 19 июля из окружения вышли бойцы и командиры 14-го гаубичного полка. Из 1240 человек вышло 413, а 675 пропали без вести. Среди них не оказалось и Якова Джугашвили…
А на следующий день, 20 июля 41-го, командующий 20-й армией генерал Курочкин получил приказ шифртелеграммой от начальника штаба Западного направления: «Выяснить и донести в штаб фронта, где находится командир батареи 14-го гаубичного полка 14-й танковой дивизии старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович».
В тот же день на поиски старшего сына вождя была отправлена группа мотоциклистов во главе со старшим политруком Гороховым. Старший политрук, добравшись до озера Каспля, встретил красноармейца Лопуридзе, который рассказал, что вместе с Яковом Джугашвили выходил из окружения.
По словам Лопуридзе, 15 июля они вместе переоделись в гражданскую одежду, закопали свои документы, после чего, убедившись, что немцев поблизости нет, Яков якобы решил передохнуть, а красноармеец пошел дальше, пока не встретил группу мотоциклистов.
Предположив, что Яков, наверное, уже вышел к своим, Горохов прекратил дальнейшие поиски и вернулся в дивизию…
К слову сказать, личность Лопуридзе так и осталась неустановленной. Кем он был в действительности? Теперь уже никто не сможет ответить на этот вопрос. А вот старший политрук Горохов просто халатно отнесся к выполнению приказания…
Имеется, однако, весьма любопытное свидетельство очевидца: «В июле 1941 г. я был в прямом подчинении у старшего лейтенанта Я. Джугашвили. По приказу командования наш взвод броневиков БА-6 26-го танкового полка был назначен в полевое охранение гаубичной батареи 14-го артиллерийского полка. Нам было приказано: в случае прорыва немцев и при явной угрозе увезти командира батареи Я. Джугашвили с поля боя.
Однако так случилось, что в ходе подготовки его эвакуации ему был передан приказ срочно явиться на командный пункт дивизиона. Следовавший с ним адъютант погиб, а он оттуда уже не вернулся. Мы тогда так и решили, что это специально было подстроено. Ведь был приказ уже об отступлении, и, видимо, на КП дивизиона уже никого не было.
По прибытии на разъезд Катынь нас встретили сотрудники особого отдела. Нас троих – командира 1-го огневого взвода, ординарца Я. Джугашвили и меня, командира взвода броневиков полевого охранения, неоднократно допрашивали: как могло случиться, что и батареи, и взвод охранения вышли, а Я. Джугашвили оказался в плену? Майор, допрашивавший нас, все говорил: “Придется кому-то оторвать голову”. Но к счастью, до этого дело не дошло».
А вот что показал сам Яков Иосифович на первом допросе у немцев 18 июля 1941 года:
«Вопрос: Вы добровольно пришли к нам или были захвачены в бою?
Ответ: Не добровольно, я был вынужден.
Вопрос: Вы были взяты в плен один или же с товарищами, и сколько их было?
Ответ: К сожалению, совершенное вами окружение вызвало такую панику, что все разбежались в разные стороны. Видите ли, нас окружили, все разбежались, я находился в это время у командира дивизии.
Вопрос: Вы были командиром дивизии?
Ответ: Нет, я командир батареи, но в тот момент, когда нам стало ясно, что мы окружены, я находился у командира дивизии, в штабе…»
То есть 16 июля старшего лейтенанта Джугашвили действительно вызвали на командный пункт дивизии, куда он и прибыл в тот момент, когда началась паника, неразбериха, а дальше все было именно так, как он рассказал сам…
Но продолжим. «Я побежал к своим, но в этот момент меня подозвала группа красноармейцев, которая хотела пробиться. Они попросили меня принять командование и атаковать ваши части. Я это сделал, но красноармейцы, должно быть, испугались, я остался один, я не знал, где находятся мои артиллеристы, ни одного из них я не встретил. Если вас это интересует, я могу рассказать более подробно. Какое сегодня число? (сегодня 18-е). Значит, сегодня 18-е. Значит, позавчера ночью под Лиозно, в 1 км от Лиозно, в этот день утром мы были окружены, мы вели бой с вами.
Вопрос: Я хотел бы знать еще вот что. На вас ведь сравнительно неплохая одежда. Возили вы эту гражданскую одежду с собой или получили ее где-нибудь? Ведь пиджак, который сейчас на вас, сравнительно хороший по качеству.
Ответ: Военный? Этот? Нет, это не мой, это ваш. Я же вам сказал, когда мы были разбиты, это было 16-го, 16-го мы все разбрелись, я говорил вам даже, что красноармейцы покинули меня.
Не знаю, может быть, вам это и не интересно, я расскажу вам об этом более подробно! 16-го приблизительно в 19 часов, не позже, позже, по-моему в 24, ваши войска стояли несколько вдалеке от Лиозно, мы были окружены, создалась паника, пока можно было, артиллеристы отстреливались, отстреливались, а потом они исчезли, не знаю куда. Я ушел от них. Я находился в машине командира дивизии, я ждал его. Его не было. В это время ваши войска стали обстреливать остатки нашей 14-й танковой дивизии. Я решил поспешить к командиру дивизии, чтобы принять участие в обороне. У моей машины собрались красноармейцы, обозники, народ из обозных войск. Они стали просить меня: “Товарищ командир, командуй нами, веди нас в бой!” Я повел их в наступление. Но они испугались, и когда я обернулся, со мной уже никого не было. Вернуться к своим уже не мог, так как ваши минометы открыли сильный огонь. Я стал ждать. Подождал немного и остался совсем один, так как те силы, которые должны были идти со мной в наступление, чтобы подавить несколько ваших пулеметных гнезд из 4 – 5 имевшихся у вас, что было необходимо для того, чтобы прорваться, этих сил со мной не оказалось, один в поле не воин.
Начало светать, я стал ждать своих артиллеристов, но это было бесцельно, и я пошел дальше. По дороге мне стали встречаться мелкие группы – из мотодивизии, из обоза, всякий сброд. Но мне ничего не оставалось, как идти с ним вместе. Я пошел. Все начали переодеваться, я решил этого не делать. Я шел в военной форме, и вот они попросили меня отойти в сторону, так как меня будут обстреливать с самолета, а следовательно, и их будут обстреливать. Я ушел от них. Около железной дороги была деревня, там тоже переодевались. Я решил присоединиться к одной из групп. По просьбе этих людей я обменял у одного крестьянина брюки и рубашку, я решил идти вечером к своим. Да, все это немецкие вещи, их дали мне, ваши сапоги, брюки. Я все отдал, чтобы выменять. Я был в крестьянской одежде, я хотел бежать к своим. Каким образом? Я отдал военную одежду и получил крестьянскую. Ах нет, боже мой! Я решил пробиваться вместе с другими. Тогда я увидел, что окружен, идти никуда нельзя. Я пришел, сказал: “Сдаюсь”. Все!.. Я не хочу скрывать, что это позор, я не хотел идти, но в этом были виноваты мои друзья, виноваты были крестьяне. Я им этого не сказал, они думали, что из-за меня их будут обстреливать.
Вопрос: Ваши товарищи помешали вам что-либо подобное сделать или и они причастны к тому, что вы живым попали в плен?
Ответ: Они виноваты в этом, они поддерживали крестьян. Крестьяне говорили: “Уходите”. Я просто зашел в избу. Они говорили: “Уходи сейчас же, а то мы донесем на тебя!” и уже начали мне угрожать. Они были в панике. Я им сам сказал, что и они должны уходить, но было поздно, меня все равно поймали бы. Выхода не было. Итак, человек должен бороться до тех пор, пока имеется хотя бы малейшая возможность, а когда нет никакой возможности, то… Крестьянка прямо плакала, она говорила, что убьют ее детей, сожгут ее дом…»
Следует отметить, что после того как пропал сын Сталина и сверху стали поступать соответствующие шифровки и распоряжения, многие командиры и начальники не на шутку заволновались и начали попросту врать.
Так появилась вторая, более красивая версия исчезновения Якова Джугашвили: «Когда возникла угроза окружения, батарея Якова Джугашвили по приказу командира 14-й танковой дивизии полковника Васильева была отведена первой, а самому Джугашвили начальник Особого отдела контрразведки дивизии предложил место в своей автомашине.
Джугашвили от этого предложения отказался, сказав, что желает остаться со своими артиллеристами. Узнав об этом, командир дивизии Васильев приказал начальнику артиллерии, невзирая ни на какие возражения, вывезти Джугашвили в район сосредоточения дивизии на станцию Лиозно. Как явствует из донесения начальника артиллерии, приказ был выполнен. Однако в ночь на 17 июля, когда оставшимся в живых бойцам артиллерийского полка удалось наконец вырваться из “котла”, Якова Джугашвили среди них не оказалось».
Видимо, в той обстановке паники и неразберихи очень многим не было дела до сына вождя. Зато задним числом очень многие командиры оказались весьма отзывчивыми и заботливыми людьми! Кроме мотоциклистов политрука Горохова к поискам сына вождя подключились: группа офицеров штаба армии, сотрудник контрразведки фронта и политработники 16-й армии.
Тогда же начальник Политуправления Западного фронта рапортовал наверх: «Принимаются все меры к быстрому розыску товарища Джугашвили». Но все усилия уже были напрасны: Яков Иосифович попал в плен. В сборном лагере «Березина» он ничем не выделялся среди представителей народностей Кавказа и Средней Азии. Тысячи советских военнопленных бойцов и командиров, а среди них – рядовой грузин Лавадзе! И все бы ничего, если бы Джугашвили не выдали…
Но вот что примечательно. 7 августа 1941 года А.А. Жданов по телефону кратко ознакомил Сталина с полученным им секретным документом следующего содержания:
«Секретно
Члену Военного Совета
Северо-Западного направления
Тов. А.А. Жданову.
Направляю Вам 3 листовки, сброшенные с самолетов противника на линии нашего фронта.
Приложение: 3 листовки, только адресату.
Начальник Политического управления
Северо-Западного фронта
7 августа 1941 г.
(подпись неразборчива)».
Текст одной из листовок был следующим: «Товарищи красноармейцы! Неправда, что немцы мучают вас или даже убивают пленных! Это подлая ложь! Немецкие солдаты хорошо относятся к пленным! Весь народ обманывают! Вас запугивают, чтобы вы боялись немцев! Избегайте напрасного кровопролития и спокойно переходите к немцам!»
Под фотографией, на которой два немецких офицера беседуют с пленным, разъяснялось: «Немецкие офицеры беседуют с Яковом Джугашвили. Сын Сталина, Яков Джугашвили, старший лейтенант, командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, сдался в плен к немцам. Если уж такой видный советский офицер и красный командир сдался в плен, то это показывает с очевидностью, что всякое сопротивление Германской армии совершенно бесцельно. Поэтому кончайте все войну и переходите к нам!»
На обороте листовки копия рукописного текста: «Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей Германии. Обращение хорошее. Желаю здоровья, привет всем. Яков».
На нижней кромке второй страницы типографским шрифтом комментарий: «Письмо Якова Джугашвили к своему отцу Иосифу Сталину, доставленное ему дипломатическим путем».
Буквально через восемь дней, 16 августа, Сталин подпишет знаменитый исторический приказ Ставки ВГК № 270. Некоторые историки связывают его суровое содержание именно с этими листовками врага. Однако в «Красной Звезде» от 15 августа 1941 г. был опубликован указ Верховного Совета СССР о награждении орденом Красного Знамени старшего лейтенанта Якова Джугашвили за мужество, проявленное в боях против немецких захватчиков. Но, как известно, сын Сталина уже почти месяц находился в плену. Конечно, без санкции отца его не могли наградить орденом. Значит, Указ как бы отрицал пленение сына вождя. В этом тоже заключалась некая политика, направленная на то, чтобы убедить прежде всего Красную армию, что Якова Иосифовича Джугашвили в плену «не было»!
В том же номере газеты в одной из статей было написано: «Изумительный пример подлинного героизма показал в боях под Витебском командир батареи Яков Джугашвили. В ожесточенном бою он до последнего снаряда не оставлял своего боевого поста, уничтожая врага». Возможно, этот номер «Красной Звезды» был ответом на пропаганду противника, а заодно ответом всем неустойчивым бойцам и командирам Красной армии!
В 1941 году Василий Сталин получил письмо от сослуживца Якова. Некий полковник И. Сапегин писал Василию:
«Дорогой Василий Иосифович!
Ни по службе, ни по взаимоотношениям по данным вопросам я не имел права непосредственно апеллировать к Вам. Надеясь на то, что Вы меня знаете как товарища Якова Иосифовича, с которым я несколько лет учился в Артакадемии и являлся наиболее близким его другом, пишу это письмо.
Я – полковник, который был у Вас на даче с Яковом Иосифовичем в день отъезда на фронт. Перед войной за пять дней я принял артполк в 14-й танковой дивизии, куда Яков Иосифович был назначен командиром батареи. Это его и мое желание служить вместе и на фронте. Я целиком, следовательно, взял на себя ответственность за его судьбу. Причем я был уверен, что с этой задачей справлюсь вполне. Но я и Яков Иосифович ошиблись. Сразу по приезде в полк против меня повелись интриги, и начальник артиллерии 7-го мехкорпуса генерал-майор КАЗАКОВ решил сразу заменить меня своим кандидатом, ссылаясь на то, что я больной человек (но это только придирка). Правда, на должность командира полка я пошел исключительно ради Якова Иосифовича, так как по состоянию здоровья я к строевой службе не пригоден (хронический нефрит). Все же никто не давал права нарушать приказ Наркома, которым я назначен на эту должность.
Когда этого материала оказалось недостаточно, началось подсиживание, клевета, подтасовка в глазах у всех. Вдруг в боевой обстановке, когда боевые действия полка были успешны, меня отзывают в штаб армии, где начальник артиллерии 20-й армии, ссылаясь на материал начальника артиллерии 7-го мехкорпуса (14-я танковая дивизия входила в состав 7-го мехкорпуса), заявил мне, что я допустил беспорядочный отход полка, а за это откомандирован в распоряжение штаба Западного фронта.
На самом деле никогда, а тем более беспорядочно, полк не отступал. После моего ухода такой случай был, когда командовал полком ставленник генерала Казакова. Генерал Казаков из одной породы с Сивковым и Савченко и видел во мне ярого врага этих типов, поэтому решил подлыми путями удалить меня, о чем он высказал мне почти в глаза.
В тот момент, когда меня командировали из одного штаба в другой, Яков Иосифович был всеми забыт и его бросали куда попало. При мне он все время не выходил из моего поля зрения, а дивизион, где он служил, я держал подручным. Правда, это было сделать не всегда возможно, но условие создать можно было всегда. И, наконец, 12 июля без боеприпасов полк был брошен с малой горсткой пехоты против в 10 раз превосходящего противника. Полк попал в окружение. Командир дивизии бросил их и уехал из боя на танке. Проезжая мимо Якова Иосифовича, он даже не поинтересовался его судьбой, а сам в панике прорвался из окружения вместе с начальником артиллерии дивизии.
Я докладывал в Военный Совет 20-й армии и комиссару дивизии, которые мне заявили, что они решили создать группу добровольцев на поиски Якова Иосифовича, но это делалось настолько медленно, что только 20 числа группа была брошена в тыл врага, причем успеха не имела.
Из этого ясно, на что способны типы, подобные генералу Казакову и Сивкову. Это бездарные люди, но умеют благодаря связям выдвинуться и стоят во главе больших соединений.
Можно много привести ярких примеров, но рамки письма этого сделать не дают. Увижу Вас – расскажу подробно все.
Я виню за судьбу Якова Иосифовича начальника артиллерии 7-го корпуса генерала Казакова, который не только не проявлял о нем заботы, но и ежедневно делал мне упрек, что я выделяю Джугашвили, как лучшего командира. На самом деле так и было. Яков Иосифович был одним из лучших стрелков в полку, а особое внимание в личной жизни, которое я уделял ему как товарищу, на службе не отражалось.
Вот на что способны эти люди. Вместо того, чтобы хорошо руководить, они занимаются интригами, боясь разоблачения их жалкого недалекого ума. Поэтому-то они и подбирают себе подчиненных подобных себе и притом «беззубых». Ныне я по милости этих интриганов назначен в легкий артиллерийский полк командиром.
О дальнейшей судьбе Якова Иосифовича мне больше ничего не известно. 10 июля последний раз я видел Якова Иосифовича, он мне сказал, что эти интриги ведутся косвенным путем против него. Я же оказался козлом отпущения.
Убедительно прошу, если можете, отозвать меня в Москву, откуда я получу назначение по соответствию, так как я все время служил в тяжелой артиллерии.
Юлии Исааковне прошу об этом не говорить.
Буду весьма благодарен.
И. САПЕГИН
Мой адрес: Действующая армия. Западный фронт, 20-я армия, командиру 308-го легкого артполка.
Простая корреспонденция направляется по адресу: Действующая армия. Западный фронт, база литер 61 ПС 108, 308 лап. САПЕГИНУ ИВАНУ ЯКОВЛЕВИЧУ.
5.VIII – 41 г.»
Возможно, полковник Сапегин и переживал за судьбу Якова Джугашвили, но тем не менее целью его письма был также и вызов в Москву, а само письмо напоминает донос.
Осенью 41-го Якова перевели в Берлин в распоряжение службы пропаганды Геббельса. Там его с комфортом разместили в отдельном флигеле. Но ни комфорт, ни уговоры, ни шантаж не смогли заставить сына Сталина разговориться. Фашистам удалось немного: допросить его, сделать фотографии, распечатать листовки…Поэтому в начале 1942 года его переводят в офицерский лагерь «Офлаг XIII-Д» в Хаммельбурге, затем весной – в «Офлаг» в Любеке. В феврале 1943 года Яков Джугашвили был переведен в концлагерь Заксенхаузен, где находился в особом бараке до момента своей смерти при не выясненных до конца обстоятельствах в апреле 43-го.