Страница:
Начиная с января 1913 года И.В. Джугашвили стал подписываться новым псевдонимом «К. Сталин».
Революционерка Изабелла Георгиевна Морозова, вспоминая о подпольной работе в рабочем предместье Баку, где вел революционную работу молодой Сталин, рассказывала: «Порой его поступки были действительно непонятны. Он отличался от своих товарищей прежде всего поведением: приходил на собрания неожиданно и так же неожиданно уходил, как правило, в разгар заседания, ночью. Во дворе дежурили люди, сопровождавшие профессионального революционера. Чувствовалось, что он больше доверяет своим друзьям, чем иным членам комитета. Объяснял просто: боится провокаторов, утечки информации». Такая осторожность смущала всех профессионалов. Когда на это обратили внимание, Сталин просто отшутился: «Береженого Бог бережет».
А однажды сказали с укором: «Если боишься, можешь не заниматься революционной работой».
Он отвечал: «Только глупый может быть неосторожным».
В циркуляре на Джугашвили, подписанном исполняющим должность Бакинского градоначальника подполковником Мартыновым, среди прочих данных указывалось: «производит впечатление обыкновенного человека».
Племянница Сталина Кира Аллилуева называет своего дядю не иначе, как «неадекватным человеком».
«…Мы не знали, с какой стороны к нему подступиться, – не устает повторять она. Однако тут же добавляет: – Но, заметьте, Аллилуевы на него зла не держали…»
Когда ее спросили: «Говорят, Сталин любил детей?» «Очень, особенного моего младшего брата Сашу, – отвечала она. – Причем, надо заметить, все детские капризы Саши Иосиф Виссарионович переносил спокойно. А тот постоянно надоедал ему во время работы…»
По мнению Киры Павловны, Сталин относился трепетно не только к родственникам, а даже к домработницам и няням.
«Он был демократичным человеком, никто из прислуги не слышал от него никаких замечаний, капризов. Если что-то не так, то он всегда вежливо говорил: “Пожалуйста, смените скатерть”. Видимо, его истинный характер проявился позже».
Она говорит о сталинском темпераменте и обаянии, «которого ему было не занимать. Иосиф Виссарионович был веселым открытым человеком, постоянно шутил, рассказывал байки. За это свойство характера Ленин называл его “оригинальным грузином”».
После смерти своей первой жены Екатерины Сванидзе Сталин долго убивался и часто повторял: «За что Бог мне посылает такие ненастья? У меня такая славная жена умерла!»
На похоронах второй жены – Надежды Аллилуевой, подойдя к гробу, он сказал: «Она ушла как враг» – и сделал жест рукой, отталкивающий гроб.
Кира Павловна считает, что в уничтожении многих родственников Сталина была виновата Надежда. «…Она наложила на себя руки, она осрамила вождя. Свой гнев Сталин выплеснул на ее родственников». Изменения в характере Сталина, по ее мнению, произошли во время войны…
Автор исследования жизненного стиля Сталина, известный ученый Б.М. Бим-Бад тайную «страсть к кровопролитиям» вождя объясняет следующим образом: «Сталин всегда презирал людей. К сожалению, действительность ежедневно поставляла ему материал, свидетельствующий об их слабости и низости.
Увы, люди склонны к уничтожению себе подобных. Восхищение тем, кто смог преступить законы человеколюбия, обожествление уголовника, сверхубийцы – обыденное явление.
Чем сильнее бьющая рука, тем она желаннее. Существует глубинная потребность людей в жестоком обращении с собой. В ее основе лежит тайная убежденность людей в порочности и себя, и всех окружающих. Слишком много людей строят мир по своему образу и подобию…
Не отвращение, не ужас, не стыд и не гнев часто испытывают люди перед гибелью ближних. А воодушевление и восторг…»
В 1939 году Сталин в очередной раз перечитывал с разноцветными карандашами книгу Ленина «Материализм и империокритицизм». В конце книги и на внутренней стороне последней обложки Иосиф Виссарионович изложил свои потаенные мысли:
«1) слабость
2) лень
3) глупость
единственное, что может быть
названо пороком.
Все остальное – при отсутствии
вышеуказанного – составляет,
несомненно, добродетель.
Если человек
1) силен (духовно)
2) деятелен
3) умен (или способен) —
то он хороший, независимый от любых иных “пороков”.
(1) и (3) дают = (2)
Увы, увы!
И что же видим мы?..»
Выходит, в свои шестьдесят Сталин «задавался классически богословским вопросом: «А кто он, добродетельный человек?»
По мнению Д.А. Волкогонова, в Гражданской войне Сталин стал более заметен.
«Он выполняет поручения Центрального Комитета партии, они сложны и ответственны». В Царицыне многие обратили внимание на его диктаторские замашки и «твердую руку». Многим не нравился стиль его работы. «Наиболее проницательные командиры не могли почувствовать уже тогда, что у этого человека железная хватка, его трудно “столкнуть” на случайное решение, повлиять на его замысел», – писал генерал. И вот еще: «Как бы там ни было, личное участие Сталина в Гражданской войне отмечено не только исполнением им своих обязанностей комиссара двух наркоматов – по делам национальностей и государственного контроля. Оно заметно и в политическом, пропагандистском, и, собственно, в военном отношениях.
В ходе Гражданской войны Ленин часто использовал Сталина как чрезвычайного уполномоченного, направляемого для инспекции, проверки, выправления дела, получения подробной информации. (…)
Ленин, инструктируя, наставляя Сталина перед поездками на фронт, видел в нем не только члена ЦК, но и одного из представителей многонациональной страны, судьба которой в огромной степени зависела от союза России с другими советскими республиками. (…)
Роль политического руководителя в отдельных “главах” Гражданской войны Сталин исполнял неоднократно. Так, во время первой контрреволюционной попытки ликвидировать Советскую власть с помощью мятежа генерала Краснова Сталин по поручению Ленина вместе с Дзержинским, Орджоникидзе, Подвойским, Свердловым, Урицким принимал участие в организации обороны Петрограда, мобилизации сил для разгрома мятежников. По предложению Ленина Сталин выполнял конкретные задания по приведению в боевую готовность войск Петроградского гарнизона, строительству оборонительных рубежей, строительству отрядов Красной гвардии на заводах и фабриках.
Уже здесь многие имели возможность убедиться в напористости и непреклонности Сталина, диктовавшего директивы, отдававшего распоряжения голосом, не терпящим возражений. Но одновременно наблюдательные партийцы замечали не только его напористость, но и мстительность, злопамятность».
Сталин не был случайным лидером!!!
«Возвышение Сталина объясняется взаимодействием исторически обусловленных факторов, – считает Б.М. Бим-Бад. – Его мировоззрение доставляло ему цели деятельности, характер определял собой выбор средств, власть и особенности народа давали возможность претворять их в действительность. Почти полной маскировки своих целей и средств он достигал благодаря специфике восприятия человека человеком».
Таким образом, будучи революционером, Сталин прошел годы подполья, ссылок, тюрем, революцию и Гражданскую войну. Все это не просто наложило отпечаток на его характер, но и сформировало черты, присущие тогда большинству из его окружения.
Безусловно, человек с такой биографией мог признавать только сильную «железную власть».
Д.А. Волкогонов назвал Сталина «насквозь политической фигурой», ибо вождь, по его мнению, «на весь окружающий мир смотрел через призму своих политических интересов, политических приоритетов, политических заблуждений».
Но мог ли быть Сталин другим? Он, прошедший дорогами революционной борьбы, смотрел на окружающий мир глазами революционера. Точно так же, как все его товарищи по борьбе…
К слову, для Церкви Сталин – великий исторический деятель, который сделал и массу плохого, и массу хорошего… В двадцатое столетие царская Россия вступила отсталой страной с преимущественно сельским, безграмотным населением, с зачатками современной промышленности, с более чем узкой научной базой, и как всегда со скверно оснащенной армией…Затем Русско-японская, Первая мировая войны, две революции, Гражданская война, голод, полная разруха и одни враги…Именно после смерти Ленина Сталин принял это жуткое наследие. Не в пример другим, он очень скоро уяснил иллюзию мировой революции и, расправившись с оппозициями, объявил «о строительстве социализма в отдельно взятой стране»…
Григорий Любомиров, автор и режиссер сериала о Сталине, говорит:
– После его смерти прошло уже больше пятидесяти лет, и его нельзя призвать к земному суду, потому что он уже прошел суд небесный.
В конце жизни вождь постоянно читал Библию…
В.М. Молотов и А.Е. Голованов рассказывали Ф. Чуеву, что в 1943 году Сталин сказал:
– Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет ее!
…В первые месяцы войны Сталину докладывали о масштабах потерь. Генеральный штаб и Главное управление кадров готовили соответствующие сводки. Как и положено, в них отражалось число погибших, раненых, больных, пропавших без вести. Было подсчитано даже число выбывших из строя лошадей, потерянных танков, самолетов, орудий и минометов. Но вот сколько бойцов и командиров попало в плен, в этих документах не говорилось. Видимо, таковых подсчитать было просто невозможно. Поэтому военнопленные без всяких пояснений оставались в списках без вести пропавших.
Как писал Д.А. Волкогонов, «сам Сталин косвенно признавал наличие большого количества пропавших без вести».
Так, в телеграмме Тимошенко, Хрущеву, Болдину он спрашивал:
«Ставка считает нетерпимым и недопустимым, что Военный Совет фронта вот уже несколько дней не дает сведений о судьбе 28, 38 и 75-й армий и 22-го танкового корпуса. Ставке известно из других источников, что штабы указанных армий отошли за Дон, но ни эти штабы, ни Военный Совет фронта не сообщают, куда девались войска этих армий и какова их судьба, продолжают ли борьбу или взяты в плен. В этих армиях находилось, кажется, 14 дивизий – Ставка хочет знать: куда девались эти дивизии?
И. Сталин».
«Как Сталин относился к плену? Как реагировал на факты окружения и сдачи в плен больших масс военнослужащих? – задавал вопросы Волкогонов и сам же отвечал на них. – Помимо официальной устной установки, запрещающей плен как недопустимый для советского военнослужащего поступок, у Сталина к этому примешивалось главным образом подозрение в измене, предательстве, пособничестве врагу. Для Сталина любой человек, побывавший в плену, не заслуживал доверия. Кроме заградотрядов, Сталин лично санкционировал создание специальных лагерей НКВД для “проверки” личного состава, выходящего из окружения. В первые годы войны их было создано достаточно много».
И действительно, советское правительство немало внимания уделяло предотвращению сдачи своих бойцов и командиров в плен еще в период Финской войны. Например, Политуправление Ленинградского военного округа выпустило специальное руководство под названием «Боец Красной Армии не сдается» (Н.Брыкин, Н.Толкачев). В этой брошюре всем военнослужащим разъяснялось, что исходя из военной присяги, плен – это «измена Родине», а это, в свою очередь, исходя из некоторых статей Уголовного кодекса, является величайшим преступлением и величайшим позором для советского бойца.
В брошюре приводился пример времен Гражданской войны, когда для каждого бойца Красной армии существовал закон, по которому предпочтение отдавалось смерти, нежели позорному плену.
Ибо, как считалось в стране Советов, «большевики не сдаются в плен».
Далее приводились примеры страшных пыток, «ужасной мученической смерти», которые неизбежно ждут красноармейцев в плену у врага.
«А таких, которые сдаются из страха и тем самым изменяют родине, ожидает позорная участь, ненависть, презрение и проклятие семьи, друзей и всего народа», – говорили авторы агитационного издания. Это было государственное мнение…
Еще в 1934 году в Уголовный кодекс было внесено понятие «ЧС» – член семьи изменника родине. К слову, это положение кодекса было использовано в Красной армии. В процессе репрессий военачальников членов их семей расстреливали, сажали в тюрьмы, отправляли в лагеря и ссылки.
Всего через несколько дней после начала войны, 28 июня 1941 года, был издан совместный приказ НКГБ, НКВД и прокурора СССР № 00246/00833/пр/59 сс «О порядке привлечения к ответственности изменников Родины и членов их семей».
24 июня 1942 года вышло постановление ГКО, в котором говорилось, что «Совершеннолетние члены семей военнослужащих, осужденных к высшей мере наказания (расстрелу) за измену Родине (ст. 58 – 1 УК РСФСР), подлежат аресту и ссылке в отдаленные местности СССР сроком на 5 лет». Семьи сдавшихся в плен красноармейцев Приказом Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 года лишались государственного пособия и помощи, независимо от причин и обстоятельств пленения этих военнослужащих. Получалось так, что пленение военнослужащего Красной армии рассматривалось как преднамеренно совершенное преступление. Никакие обстоятельства в расчет не принимались. Под подозрение попадали как военнослужащие, так и гражданские лица, побывавшие за линией фронта даже самое непродолжительное время. Отсюда бойцов и командиров, вырывающихся из окружения, встречали как потенциальных предателей.
Те, кто был допрошен немцами, судили за измену Родине и шпионаж. Попытки скрыть даже кратковременное пребывание в плену нередко заканчивались трагически. Нам, людям послевоенных поколений, возможно, легче осудить ту жестокость, или жесткость власти. Но те, кто видел войну, что называется, перед собой или своими глазами, рассказывали, что творилось тогда… В 41-м трусость была не просто каким-то действием одиночек, она приобрела массовый характер. В совокупности с паникой, страхом, перед еще не увиденным врагом, дезертирством, членовредительством она на долгое время стала всеобщим бедствием Красной армии. И некоторой части советского народа (прифронтовой полосы) …
Каким образом можно было остановить это гнусное явление начального периода войны? Как можно было доверять на слово, без проверки, людям, вышедшим из окружения или бежавшим из плена? Однозначно одно, что никакие демократические нормы здесь были неприемлемы. Шла война.
Самая жестокая и страшная за всю историю человечества. И от исхода ее зависело – быть или не быть народам Советского Союза.
Истоки сочетания идеологической работы с репрессиями принято относить к началу Гражданской войны (1918 г.). Например, осенью 1918 года в 8-й армии по инициативе Л.Д. Троцкого зародились первые штрафные части. Оценивая взятие Казани (10 сентября 1918 г.), тот же Л.Д. Троцкий заметил, что успех был достигнут сочетанием мер агитации, организации и репрессий.
«Принудительная мобилизация военных специалистов сопровождалась репрессиями. Троцкий приказал взять на учет всех бывших офицеров, которые не желают работать на Красную Армию, и посадить их в концентрационные лагеря. По его инициативе в 1918 году были созданы концентрационные лагеря в Муроме, Арзамасе и Свияжске.
Троцкий ввел систему заложничества в качестве необходимого условия ведения Гражданской войны. Он был убежден, что, превращая в заложников семьи военных специалистов, он тем самым заставляет их сражаться из страха за жизнь своих близких», – констатирует Ю.Я. Киршин в «Независимом военном обозрении» за 2005 год, № 18.
Но Троцкий пришел к идее «железной дисциплины» не первым. Теоретиком этих мер считается Энгельс… Еще в начале 50-х годов XIX века он писал: «Железная дисциплина… одна может обеспечить победу…»
Троцкому же в этом сложнейшем деле пришлось стать практиком, или первопроходцем… Под его руководством в новой армии рабочих и крестьян молодой республики борьба за дисциплину сопровождалась поиском разнообразных форм удерживания военнослужащих от дисциплинарных проступков – оставления службы (дезертирства), неисполнения приказов, озорства, мошенничества и т.п.
В своей беседе с сотрудниками Бюро печати в апреле 1919 года Лев Давидович говорил: «Создалась психология, при которой кажется, что одним неисполненным приказанием больше или меньше – не может иметь значения для интересов страны.
С этим нужно покончить. В Советской Армии и в красном флоте дисциплина должна быть дисциплиной, солдат – солдатом, матрос – матросом, приказ – приказом. Красноармейцы и красные моряки все яснее понимают это на основании первых опытов хаотической демократии».
Именно в борьбе с остатками такой демократии, партизанщины, распущенности прежде всего ему приходилось применять весьма суровые меры. Таким образом, сложилась концепция: «Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни», – убежденно считал Троцкий.
Например, смертельную казнь он использовал как одно из средств укрепления дисциплины в Красной Армии уже во время первой поездки на фронт.
В своем приказе по 7-й Армии (№ 163 от 2 ноября 1919 г.) председатель РВС Республики не был многословен: «Подавляющее большинство командиров 7-й Армии с честью выполняет свой долг перед Советской Россией. Но некоторое число изменников, агентов Юденича, оказалось все же на низших командных должностях. Эти наемники чужеземного капитала злонамеренно вызывали в отдельных случаях замешательство и тревогу, сеяли панику в своих частях и, пользуясь этим, перебегали в стан белых, предавая в их руки часть красноармейцев.
Приказываю командармам и комиссарам неукоснительно следить, чтобы ни один из этих случаев измены не прошел безнаказанно.
Семьи изменников должны быть немедленно арестованы.
Самих предателей занести в Черную Книгу армии, дабы после близкого и окончательного торжества революции ни один из предателей не ушел от кары.
В боевой обстановке командиры, комиссары и передовые красноармейцы должны зорко блюсти за тем, чтобы не давать предателям совершать свою работу, нужно истреблять на месте всякого, кто пытается вызывать панику, призывает бросить оружие и перейти в стан белых…»
Таким образом, Сталин не мог относиться к плену иначе… Он поступал как революционер, как член партии, как максималист, как смелый и решительный человек. При этом на его личное отношение оказали влияние не только его революционный и государственный опыт, но прежде всего – опыт Гражданской войны, на которой он был представителем советской власти, облаченный большими полномочиями! Его партия смотрела на плен абсолютно такими же глазами. Жесткое «или – или» было вполне нормальным явлением в той среде: то есть или победа, или поражение, или герой, или трус!
Думается, что отношение Сталина к плену могло складываться, во-первых, с позиции революционера и члена партии; во-вторых, с позиции человека, способного здраво судить о множестве предметов практической жизни. Плен – это всего лишь один из этих предметов.
КАК ПОПАДАЛИ В ПЛЕН
Революционерка Изабелла Георгиевна Морозова, вспоминая о подпольной работе в рабочем предместье Баку, где вел революционную работу молодой Сталин, рассказывала: «Порой его поступки были действительно непонятны. Он отличался от своих товарищей прежде всего поведением: приходил на собрания неожиданно и так же неожиданно уходил, как правило, в разгар заседания, ночью. Во дворе дежурили люди, сопровождавшие профессионального революционера. Чувствовалось, что он больше доверяет своим друзьям, чем иным членам комитета. Объяснял просто: боится провокаторов, утечки информации». Такая осторожность смущала всех профессионалов. Когда на это обратили внимание, Сталин просто отшутился: «Береженого Бог бережет».
А однажды сказали с укором: «Если боишься, можешь не заниматься революционной работой».
Он отвечал: «Только глупый может быть неосторожным».
В циркуляре на Джугашвили, подписанном исполняющим должность Бакинского градоначальника подполковником Мартыновым, среди прочих данных указывалось: «производит впечатление обыкновенного человека».
Племянница Сталина Кира Аллилуева называет своего дядю не иначе, как «неадекватным человеком».
«…Мы не знали, с какой стороны к нему подступиться, – не устает повторять она. Однако тут же добавляет: – Но, заметьте, Аллилуевы на него зла не держали…»
Когда ее спросили: «Говорят, Сталин любил детей?» «Очень, особенного моего младшего брата Сашу, – отвечала она. – Причем, надо заметить, все детские капризы Саши Иосиф Виссарионович переносил спокойно. А тот постоянно надоедал ему во время работы…»
По мнению Киры Павловны, Сталин относился трепетно не только к родственникам, а даже к домработницам и няням.
«Он был демократичным человеком, никто из прислуги не слышал от него никаких замечаний, капризов. Если что-то не так, то он всегда вежливо говорил: “Пожалуйста, смените скатерть”. Видимо, его истинный характер проявился позже».
Она говорит о сталинском темпераменте и обаянии, «которого ему было не занимать. Иосиф Виссарионович был веселым открытым человеком, постоянно шутил, рассказывал байки. За это свойство характера Ленин называл его “оригинальным грузином”».
После смерти своей первой жены Екатерины Сванидзе Сталин долго убивался и часто повторял: «За что Бог мне посылает такие ненастья? У меня такая славная жена умерла!»
На похоронах второй жены – Надежды Аллилуевой, подойдя к гробу, он сказал: «Она ушла как враг» – и сделал жест рукой, отталкивающий гроб.
Кира Павловна считает, что в уничтожении многих родственников Сталина была виновата Надежда. «…Она наложила на себя руки, она осрамила вождя. Свой гнев Сталин выплеснул на ее родственников». Изменения в характере Сталина, по ее мнению, произошли во время войны…
Автор исследования жизненного стиля Сталина, известный ученый Б.М. Бим-Бад тайную «страсть к кровопролитиям» вождя объясняет следующим образом: «Сталин всегда презирал людей. К сожалению, действительность ежедневно поставляла ему материал, свидетельствующий об их слабости и низости.
Увы, люди склонны к уничтожению себе подобных. Восхищение тем, кто смог преступить законы человеколюбия, обожествление уголовника, сверхубийцы – обыденное явление.
Чем сильнее бьющая рука, тем она желаннее. Существует глубинная потребность людей в жестоком обращении с собой. В ее основе лежит тайная убежденность людей в порочности и себя, и всех окружающих. Слишком много людей строят мир по своему образу и подобию…
Не отвращение, не ужас, не стыд и не гнев часто испытывают люди перед гибелью ближних. А воодушевление и восторг…»
В 1939 году Сталин в очередной раз перечитывал с разноцветными карандашами книгу Ленина «Материализм и империокритицизм». В конце книги и на внутренней стороне последней обложки Иосиф Виссарионович изложил свои потаенные мысли:
«1) слабость
2) лень
3) глупость
единственное, что может быть
названо пороком.
Все остальное – при отсутствии
вышеуказанного – составляет,
несомненно, добродетель.
Если человек
1) силен (духовно)
2) деятелен
3) умен (или способен) —
то он хороший, независимый от любых иных “пороков”.
(1) и (3) дают = (2)
Увы, увы!
И что же видим мы?..»
Выходит, в свои шестьдесят Сталин «задавался классически богословским вопросом: «А кто он, добродетельный человек?»
По мнению Д.А. Волкогонова, в Гражданской войне Сталин стал более заметен.
«Он выполняет поручения Центрального Комитета партии, они сложны и ответственны». В Царицыне многие обратили внимание на его диктаторские замашки и «твердую руку». Многим не нравился стиль его работы. «Наиболее проницательные командиры не могли почувствовать уже тогда, что у этого человека железная хватка, его трудно “столкнуть” на случайное решение, повлиять на его замысел», – писал генерал. И вот еще: «Как бы там ни было, личное участие Сталина в Гражданской войне отмечено не только исполнением им своих обязанностей комиссара двух наркоматов – по делам национальностей и государственного контроля. Оно заметно и в политическом, пропагандистском, и, собственно, в военном отношениях.
В ходе Гражданской войны Ленин часто использовал Сталина как чрезвычайного уполномоченного, направляемого для инспекции, проверки, выправления дела, получения подробной информации. (…)
Ленин, инструктируя, наставляя Сталина перед поездками на фронт, видел в нем не только члена ЦК, но и одного из представителей многонациональной страны, судьба которой в огромной степени зависела от союза России с другими советскими республиками. (…)
Роль политического руководителя в отдельных “главах” Гражданской войны Сталин исполнял неоднократно. Так, во время первой контрреволюционной попытки ликвидировать Советскую власть с помощью мятежа генерала Краснова Сталин по поручению Ленина вместе с Дзержинским, Орджоникидзе, Подвойским, Свердловым, Урицким принимал участие в организации обороны Петрограда, мобилизации сил для разгрома мятежников. По предложению Ленина Сталин выполнял конкретные задания по приведению в боевую готовность войск Петроградского гарнизона, строительству оборонительных рубежей, строительству отрядов Красной гвардии на заводах и фабриках.
Уже здесь многие имели возможность убедиться в напористости и непреклонности Сталина, диктовавшего директивы, отдававшего распоряжения голосом, не терпящим возражений. Но одновременно наблюдательные партийцы замечали не только его напористость, но и мстительность, злопамятность».
Сталин не был случайным лидером!!!
«Возвышение Сталина объясняется взаимодействием исторически обусловленных факторов, – считает Б.М. Бим-Бад. – Его мировоззрение доставляло ему цели деятельности, характер определял собой выбор средств, власть и особенности народа давали возможность претворять их в действительность. Почти полной маскировки своих целей и средств он достигал благодаря специфике восприятия человека человеком».
Таким образом, будучи революционером, Сталин прошел годы подполья, ссылок, тюрем, революцию и Гражданскую войну. Все это не просто наложило отпечаток на его характер, но и сформировало черты, присущие тогда большинству из его окружения.
Безусловно, человек с такой биографией мог признавать только сильную «железную власть».
Д.А. Волкогонов назвал Сталина «насквозь политической фигурой», ибо вождь, по его мнению, «на весь окружающий мир смотрел через призму своих политических интересов, политических приоритетов, политических заблуждений».
Но мог ли быть Сталин другим? Он, прошедший дорогами революционной борьбы, смотрел на окружающий мир глазами революционера. Точно так же, как все его товарищи по борьбе…
К слову, для Церкви Сталин – великий исторический деятель, который сделал и массу плохого, и массу хорошего… В двадцатое столетие царская Россия вступила отсталой страной с преимущественно сельским, безграмотным населением, с зачатками современной промышленности, с более чем узкой научной базой, и как всегда со скверно оснащенной армией…Затем Русско-японская, Первая мировая войны, две революции, Гражданская война, голод, полная разруха и одни враги…Именно после смерти Ленина Сталин принял это жуткое наследие. Не в пример другим, он очень скоро уяснил иллюзию мировой революции и, расправившись с оппозициями, объявил «о строительстве социализма в отдельно взятой стране»…
Григорий Любомиров, автор и режиссер сериала о Сталине, говорит:
– После его смерти прошло уже больше пятидесяти лет, и его нельзя призвать к земному суду, потому что он уже прошел суд небесный.
В конце жизни вождь постоянно читал Библию…
В.М. Молотов и А.Е. Голованов рассказывали Ф. Чуеву, что в 1943 году Сталин сказал:
– Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет ее!
…В первые месяцы войны Сталину докладывали о масштабах потерь. Генеральный штаб и Главное управление кадров готовили соответствующие сводки. Как и положено, в них отражалось число погибших, раненых, больных, пропавших без вести. Было подсчитано даже число выбывших из строя лошадей, потерянных танков, самолетов, орудий и минометов. Но вот сколько бойцов и командиров попало в плен, в этих документах не говорилось. Видимо, таковых подсчитать было просто невозможно. Поэтому военнопленные без всяких пояснений оставались в списках без вести пропавших.
Как писал Д.А. Волкогонов, «сам Сталин косвенно признавал наличие большого количества пропавших без вести».
Так, в телеграмме Тимошенко, Хрущеву, Болдину он спрашивал:
«Ставка считает нетерпимым и недопустимым, что Военный Совет фронта вот уже несколько дней не дает сведений о судьбе 28, 38 и 75-й армий и 22-го танкового корпуса. Ставке известно из других источников, что штабы указанных армий отошли за Дон, но ни эти штабы, ни Военный Совет фронта не сообщают, куда девались войска этих армий и какова их судьба, продолжают ли борьбу или взяты в плен. В этих армиях находилось, кажется, 14 дивизий – Ставка хочет знать: куда девались эти дивизии?
И. Сталин».
«Как Сталин относился к плену? Как реагировал на факты окружения и сдачи в плен больших масс военнослужащих? – задавал вопросы Волкогонов и сам же отвечал на них. – Помимо официальной устной установки, запрещающей плен как недопустимый для советского военнослужащего поступок, у Сталина к этому примешивалось главным образом подозрение в измене, предательстве, пособничестве врагу. Для Сталина любой человек, побывавший в плену, не заслуживал доверия. Кроме заградотрядов, Сталин лично санкционировал создание специальных лагерей НКВД для “проверки” личного состава, выходящего из окружения. В первые годы войны их было создано достаточно много».
И действительно, советское правительство немало внимания уделяло предотвращению сдачи своих бойцов и командиров в плен еще в период Финской войны. Например, Политуправление Ленинградского военного округа выпустило специальное руководство под названием «Боец Красной Армии не сдается» (Н.Брыкин, Н.Толкачев). В этой брошюре всем военнослужащим разъяснялось, что исходя из военной присяги, плен – это «измена Родине», а это, в свою очередь, исходя из некоторых статей Уголовного кодекса, является величайшим преступлением и величайшим позором для советского бойца.
В брошюре приводился пример времен Гражданской войны, когда для каждого бойца Красной армии существовал закон, по которому предпочтение отдавалось смерти, нежели позорному плену.
Ибо, как считалось в стране Советов, «большевики не сдаются в плен».
Далее приводились примеры страшных пыток, «ужасной мученической смерти», которые неизбежно ждут красноармейцев в плену у врага.
«А таких, которые сдаются из страха и тем самым изменяют родине, ожидает позорная участь, ненависть, презрение и проклятие семьи, друзей и всего народа», – говорили авторы агитационного издания. Это было государственное мнение…
Еще в 1934 году в Уголовный кодекс было внесено понятие «ЧС» – член семьи изменника родине. К слову, это положение кодекса было использовано в Красной армии. В процессе репрессий военачальников членов их семей расстреливали, сажали в тюрьмы, отправляли в лагеря и ссылки.
Всего через несколько дней после начала войны, 28 июня 1941 года, был издан совместный приказ НКГБ, НКВД и прокурора СССР № 00246/00833/пр/59 сс «О порядке привлечения к ответственности изменников Родины и членов их семей».
24 июня 1942 года вышло постановление ГКО, в котором говорилось, что «Совершеннолетние члены семей военнослужащих, осужденных к высшей мере наказания (расстрелу) за измену Родине (ст. 58 – 1 УК РСФСР), подлежат аресту и ссылке в отдаленные местности СССР сроком на 5 лет». Семьи сдавшихся в плен красноармейцев Приказом Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 года лишались государственного пособия и помощи, независимо от причин и обстоятельств пленения этих военнослужащих. Получалось так, что пленение военнослужащего Красной армии рассматривалось как преднамеренно совершенное преступление. Никакие обстоятельства в расчет не принимались. Под подозрение попадали как военнослужащие, так и гражданские лица, побывавшие за линией фронта даже самое непродолжительное время. Отсюда бойцов и командиров, вырывающихся из окружения, встречали как потенциальных предателей.
Те, кто был допрошен немцами, судили за измену Родине и шпионаж. Попытки скрыть даже кратковременное пребывание в плену нередко заканчивались трагически. Нам, людям послевоенных поколений, возможно, легче осудить ту жестокость, или жесткость власти. Но те, кто видел войну, что называется, перед собой или своими глазами, рассказывали, что творилось тогда… В 41-м трусость была не просто каким-то действием одиночек, она приобрела массовый характер. В совокупности с паникой, страхом, перед еще не увиденным врагом, дезертирством, членовредительством она на долгое время стала всеобщим бедствием Красной армии. И некоторой части советского народа (прифронтовой полосы) …
Каким образом можно было остановить это гнусное явление начального периода войны? Как можно было доверять на слово, без проверки, людям, вышедшим из окружения или бежавшим из плена? Однозначно одно, что никакие демократические нормы здесь были неприемлемы. Шла война.
Самая жестокая и страшная за всю историю человечества. И от исхода ее зависело – быть или не быть народам Советского Союза.
Истоки сочетания идеологической работы с репрессиями принято относить к началу Гражданской войны (1918 г.). Например, осенью 1918 года в 8-й армии по инициативе Л.Д. Троцкого зародились первые штрафные части. Оценивая взятие Казани (10 сентября 1918 г.), тот же Л.Д. Троцкий заметил, что успех был достигнут сочетанием мер агитации, организации и репрессий.
«Принудительная мобилизация военных специалистов сопровождалась репрессиями. Троцкий приказал взять на учет всех бывших офицеров, которые не желают работать на Красную Армию, и посадить их в концентрационные лагеря. По его инициативе в 1918 году были созданы концентрационные лагеря в Муроме, Арзамасе и Свияжске.
Троцкий ввел систему заложничества в качестве необходимого условия ведения Гражданской войны. Он был убежден, что, превращая в заложников семьи военных специалистов, он тем самым заставляет их сражаться из страха за жизнь своих близких», – констатирует Ю.Я. Киршин в «Независимом военном обозрении» за 2005 год, № 18.
Но Троцкий пришел к идее «железной дисциплины» не первым. Теоретиком этих мер считается Энгельс… Еще в начале 50-х годов XIX века он писал: «Железная дисциплина… одна может обеспечить победу…»
Троцкому же в этом сложнейшем деле пришлось стать практиком, или первопроходцем… Под его руководством в новой армии рабочих и крестьян молодой республики борьба за дисциплину сопровождалась поиском разнообразных форм удерживания военнослужащих от дисциплинарных проступков – оставления службы (дезертирства), неисполнения приказов, озорства, мошенничества и т.п.
В своей беседе с сотрудниками Бюро печати в апреле 1919 года Лев Давидович говорил: «Создалась психология, при которой кажется, что одним неисполненным приказанием больше или меньше – не может иметь значения для интересов страны.
С этим нужно покончить. В Советской Армии и в красном флоте дисциплина должна быть дисциплиной, солдат – солдатом, матрос – матросом, приказ – приказом. Красноармейцы и красные моряки все яснее понимают это на основании первых опытов хаотической демократии».
Именно в борьбе с остатками такой демократии, партизанщины, распущенности прежде всего ему приходилось применять весьма суровые меры. Таким образом, сложилась концепция: «Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни», – убежденно считал Троцкий.
Например, смертельную казнь он использовал как одно из средств укрепления дисциплины в Красной Армии уже во время первой поездки на фронт.
В своем приказе по 7-й Армии (№ 163 от 2 ноября 1919 г.) председатель РВС Республики не был многословен: «Подавляющее большинство командиров 7-й Армии с честью выполняет свой долг перед Советской Россией. Но некоторое число изменников, агентов Юденича, оказалось все же на низших командных должностях. Эти наемники чужеземного капитала злонамеренно вызывали в отдельных случаях замешательство и тревогу, сеяли панику в своих частях и, пользуясь этим, перебегали в стан белых, предавая в их руки часть красноармейцев.
Приказываю командармам и комиссарам неукоснительно следить, чтобы ни один из этих случаев измены не прошел безнаказанно.
Семьи изменников должны быть немедленно арестованы.
Самих предателей занести в Черную Книгу армии, дабы после близкого и окончательного торжества революции ни один из предателей не ушел от кары.
В боевой обстановке командиры, комиссары и передовые красноармейцы должны зорко блюсти за тем, чтобы не давать предателям совершать свою работу, нужно истреблять на месте всякого, кто пытается вызывать панику, призывает бросить оружие и перейти в стан белых…»
Таким образом, Сталин не мог относиться к плену иначе… Он поступал как революционер, как член партии, как максималист, как смелый и решительный человек. При этом на его личное отношение оказали влияние не только его революционный и государственный опыт, но прежде всего – опыт Гражданской войны, на которой он был представителем советской власти, облаченный большими полномочиями! Его партия смотрела на плен абсолютно такими же глазами. Жесткое «или – или» было вполне нормальным явлением в той среде: то есть или победа, или поражение, или герой, или трус!
Думается, что отношение Сталина к плену могло складываться, во-первых, с позиции революционера и члена партии; во-вторых, с позиции человека, способного здраво судить о множестве предметов практической жизни. Плен – это всего лишь один из этих предметов.
КАК ПОПАДАЛИ В ПЛЕН
Анатолий Иванович Деревенц накануне войны проходил службу телефонистом во взводе связи 278-го полка 17-й краснознаменной стрелковой дивизии.
Вечером 15 июня 41-го их соединение было поднято по тревоге и выступило в поход под звуки марша «Прощание славянки». Уже тогда многие догадывались о том, что уходят на войну.
Солнечным летним утром 22 июня полк Анатолия Ивановича встретил гром Великой войны в Белоруссии. И началось! «Армия сражающаяся больше не существовала, – рассказывает он. – Армия окруженная не билась с врагом, а была охвачена единственным желанием – вырваться из окружения. И начались “прорывы”. Принималось решение в каком-нибудь месте пробиться к своим. “Примкнуть штыки!” – подавалась команда, и с винтовками наперевес люди шли на немецкие пулеметы и автоматы…Уцелевшие, бросив убитых и раненых, снова собирались в другом месте, примкнув штыки, шли на прорыв, на восток, к своим. Наш полк, или вернее сказать, то, что осталось от полка, но все-таки еще войсковая единица, отступал, но, как и прежде, в населенные пункты не заходили, а пункты, где были немцы, старались обходить ночью…» Все это продолжалось до тех пор, пока не добрели до небольшой деревеньки. А дальше плен…
«На рассвете я проснулся, когда меня дернул за руку Бойкин.
– Немцы, командир, – шепотом сказал он, и я мгновенно очнулся ото сна. Тотчас же проснулись и другие и стали испуганно таращить глаза. Проснулся и наш молоденький лейтенант. Впереди, в деревне стояли несколько машин с солдатами, метров за триста от нас.
– Командир, надо когти рвать, – тихо сказал Бойкин.
– Какие когти? Оглянись!
Две машины были и сзади нас, при въезде в деревню. Проснулись и зашевелились и в других группах, расположившихся недалеко от нас. А от стоявших в деревне машин отделились несколько немецких солдат с автоматами и направились в нашу сторону.
– Ну что же, кажется, все, попались. Конец.
– Ребята, – обратился наш молоденький лейтенант, – затворы у винтовок вытащите и забросьте подальше.
Сам он вытащил барабан своего нагана и забросил в траву.
– А меня не называйте лейтенантом. Я просто Миша.
Немецкие автоматчики приближались. Все произошло буднично и просто. Видно было, что эти солдаты брали уже не одну такую группу, как наша, – фактически безоружных, голодных и деморализованных бойцов. Они подошли и просто сказали: “Ком, ком”, – и показали в сторону деревни. Люди медленно поднялись и побрели, куда показали.
– Мы были уже не бойцами армии, а пленниками победителей… – вспоминал Анатолий Иванович. – У деревни, наверное, был сборный пункт для военнопленных. Сюда все время приводили группы взятых в плен наших бойцов и командиров. Один раз подошла большая колонна пленных. Во главе колонны шли несколько генералов. Еще недавно эти грозные для нас военачальники были теперь поникшими, бесконечно усталыми душой и телом людьми. Покрытые дорожной пылью, со струйками стекающего по лицу пота, они представляли жалкое зрелище. Зато каким самодовольством, какой гордостью светились лица немецких солдат, конвоировавших колонну. Это шли победители…
Наверное, до полудня немцы отовсюду сводили в деревню отдельные группы бойцов. Впрочем, это уже были никакие не бойцы, а толпа деморализованных, голодных и смертельно уставших, потерявших всякую надежду людей. Опустив головы, волоча ноги, люди понуро брели туда, куда их вели, а потом садились на землю, где им указывали. Мне потом рассказывали, что в некоторых местах пленные вот так сидели несколько суток и в дождь, не смея подняться, иначе конвоир немедля и без предупреждения пристрелит.
В середине дня немецкие солдаты забегали, зашевелились после своего обеда, и пленных стали строить в колонну. Впереди и сзади колонны ехали грузовые машины с пулеметами и бронированными бортами. Колонна тронулась и медленно побрела по дороге. Снова все шагали, как роботы. Молчащая толпа, которой было совершенно безразлично, куда ее вели и зачем. Уже поздним вечером, когда стало темнеть, пришли в какой-то городок. Оказалось, Слуцк».
…Георгий Павлович Терешонков выходил из окружения осенью 41-го. «Во время одной из попыток вырваться из окружения, – рассказывал он, – я был легко ранен и контужен в руку и попал в медсанбат в лесу. Питались мы в это время дохлой кониной без соли и грибами. Оружие у раненых было изъято, мы были беззащитны. Во время прочесывания окруженных в лесу частей нас пленили немцы и вывели на железную дорогу около ст. Новинка Ленинградской области.
Вид у нас был очень жалкий. Вшивые, голодные, грязные и рваные…Помню, немцы погрузили нас на танк, а командир танка (кажется, фельдфебель, в черной одежде, с кольцом и сигарой во рту, стоял в открытом люке) стал поджидать взвод самокатчиков, которые несли на носилках раненного в живот офицера со стороны ст. Новинка (станция горела, шла перестрелка). Когда к танку поднесли раненых, один из унтер-офицеров, увидав нас, пленных, поднял автомат, чтобы дать очередь, но командир танка рявкнул на него, и тот недовольно опустил автомат. Так первый раз мы оказались перед лицом расстрела…»
…Василий Николаевич Тимохин, попав на формирование артиллерийского гаубичного полка 16 июля 1941 г., на передовой служил во взводе связи радистом. Повоевать он даже не успел. В плен попал, как и многие, совершенно неожиданно…
«Прошло немного времени, был слышен крик, командир полка говорит: “Наша пехота пошла в атаку”. Прошло еще немного времени, и мы услышали нерусскую речь. Подняв головы, увидели немцев, наставивших на нас автоматы.
От неожиданного явления я почти потерял сознание и не могу сказать, был ли с нами командир и комиссар полка. Взяли нас немцы и повели через поле на опушку леса. Товарищ мой, тоже радист, Сергей Матвеенков из Смоленской области, говорит мне: “Видал, сколько на поле убитых людей валяется?” – А я говорю ему: “Не видал ни одного”. Вот в каком я был состоянии.
Вечером 15 июня 41-го их соединение было поднято по тревоге и выступило в поход под звуки марша «Прощание славянки». Уже тогда многие догадывались о том, что уходят на войну.
Солнечным летним утром 22 июня полк Анатолия Ивановича встретил гром Великой войны в Белоруссии. И началось! «Армия сражающаяся больше не существовала, – рассказывает он. – Армия окруженная не билась с врагом, а была охвачена единственным желанием – вырваться из окружения. И начались “прорывы”. Принималось решение в каком-нибудь месте пробиться к своим. “Примкнуть штыки!” – подавалась команда, и с винтовками наперевес люди шли на немецкие пулеметы и автоматы…Уцелевшие, бросив убитых и раненых, снова собирались в другом месте, примкнув штыки, шли на прорыв, на восток, к своим. Наш полк, или вернее сказать, то, что осталось от полка, но все-таки еще войсковая единица, отступал, но, как и прежде, в населенные пункты не заходили, а пункты, где были немцы, старались обходить ночью…» Все это продолжалось до тех пор, пока не добрели до небольшой деревеньки. А дальше плен…
«На рассвете я проснулся, когда меня дернул за руку Бойкин.
– Немцы, командир, – шепотом сказал он, и я мгновенно очнулся ото сна. Тотчас же проснулись и другие и стали испуганно таращить глаза. Проснулся и наш молоденький лейтенант. Впереди, в деревне стояли несколько машин с солдатами, метров за триста от нас.
– Командир, надо когти рвать, – тихо сказал Бойкин.
– Какие когти? Оглянись!
Две машины были и сзади нас, при въезде в деревню. Проснулись и зашевелились и в других группах, расположившихся недалеко от нас. А от стоявших в деревне машин отделились несколько немецких солдат с автоматами и направились в нашу сторону.
– Ну что же, кажется, все, попались. Конец.
– Ребята, – обратился наш молоденький лейтенант, – затворы у винтовок вытащите и забросьте подальше.
Сам он вытащил барабан своего нагана и забросил в траву.
– А меня не называйте лейтенантом. Я просто Миша.
Немецкие автоматчики приближались. Все произошло буднично и просто. Видно было, что эти солдаты брали уже не одну такую группу, как наша, – фактически безоружных, голодных и деморализованных бойцов. Они подошли и просто сказали: “Ком, ком”, – и показали в сторону деревни. Люди медленно поднялись и побрели, куда показали.
– Мы были уже не бойцами армии, а пленниками победителей… – вспоминал Анатолий Иванович. – У деревни, наверное, был сборный пункт для военнопленных. Сюда все время приводили группы взятых в плен наших бойцов и командиров. Один раз подошла большая колонна пленных. Во главе колонны шли несколько генералов. Еще недавно эти грозные для нас военачальники были теперь поникшими, бесконечно усталыми душой и телом людьми. Покрытые дорожной пылью, со струйками стекающего по лицу пота, они представляли жалкое зрелище. Зато каким самодовольством, какой гордостью светились лица немецких солдат, конвоировавших колонну. Это шли победители…
Наверное, до полудня немцы отовсюду сводили в деревню отдельные группы бойцов. Впрочем, это уже были никакие не бойцы, а толпа деморализованных, голодных и смертельно уставших, потерявших всякую надежду людей. Опустив головы, волоча ноги, люди понуро брели туда, куда их вели, а потом садились на землю, где им указывали. Мне потом рассказывали, что в некоторых местах пленные вот так сидели несколько суток и в дождь, не смея подняться, иначе конвоир немедля и без предупреждения пристрелит.
В середине дня немецкие солдаты забегали, зашевелились после своего обеда, и пленных стали строить в колонну. Впереди и сзади колонны ехали грузовые машины с пулеметами и бронированными бортами. Колонна тронулась и медленно побрела по дороге. Снова все шагали, как роботы. Молчащая толпа, которой было совершенно безразлично, куда ее вели и зачем. Уже поздним вечером, когда стало темнеть, пришли в какой-то городок. Оказалось, Слуцк».
…Георгий Павлович Терешонков выходил из окружения осенью 41-го. «Во время одной из попыток вырваться из окружения, – рассказывал он, – я был легко ранен и контужен в руку и попал в медсанбат в лесу. Питались мы в это время дохлой кониной без соли и грибами. Оружие у раненых было изъято, мы были беззащитны. Во время прочесывания окруженных в лесу частей нас пленили немцы и вывели на железную дорогу около ст. Новинка Ленинградской области.
Вид у нас был очень жалкий. Вшивые, голодные, грязные и рваные…Помню, немцы погрузили нас на танк, а командир танка (кажется, фельдфебель, в черной одежде, с кольцом и сигарой во рту, стоял в открытом люке) стал поджидать взвод самокатчиков, которые несли на носилках раненного в живот офицера со стороны ст. Новинка (станция горела, шла перестрелка). Когда к танку поднесли раненых, один из унтер-офицеров, увидав нас, пленных, поднял автомат, чтобы дать очередь, но командир танка рявкнул на него, и тот недовольно опустил автомат. Так первый раз мы оказались перед лицом расстрела…»
…Василий Николаевич Тимохин, попав на формирование артиллерийского гаубичного полка 16 июля 1941 г., на передовой служил во взводе связи радистом. Повоевать он даже не успел. В плен попал, как и многие, совершенно неожиданно…
«Прошло немного времени, был слышен крик, командир полка говорит: “Наша пехота пошла в атаку”. Прошло еще немного времени, и мы услышали нерусскую речь. Подняв головы, увидели немцев, наставивших на нас автоматы.
От неожиданного явления я почти потерял сознание и не могу сказать, был ли с нами командир и комиссар полка. Взяли нас немцы и повели через поле на опушку леса. Товарищ мой, тоже радист, Сергей Матвеенков из Смоленской области, говорит мне: “Видал, сколько на поле убитых людей валяется?” – А я говорю ему: “Не видал ни одного”. Вот в каком я был состоянии.