Страница:
– Сольный концерт…
– В тюрьме…
– Ой, не могу!!!
– Ну ты придурок!
– Вьюнош, – отсмеявшись, дружелюбно шлепнул по плечу Ивана седоусый сержант, – не в том месте ты собрался начинать свою карьеру.
– Ну почему не в том? – пожал плечами новоиспеченный артист. – Я так понял, это тюрьма для особо важных преступников…
– Тут всякие есть, – кивнул сержант, – и особые, и не особые.
– Так ведь не вечно же они будут тут сидеть. Наверняка ведь и политические имеются, – спокойно продолжал пояснять парень, – а политика – дело тонкое. Сегодня ты внизу, а завтра наверху. Вот выйдет на волю такой уважаемый человек и вспомнит про бедного менестреля, скрасившего его тюремный быт дивными песнями.
– А придурок-то с дальним прицелом, – хмыкнул один из стражников.
– А что, может, доложить о нем коменданту?
– Не стоит. – К воротам тюрьмы приближался тучный мужчина в сером камзоле. – Я все слышал. И знаете, мне понравилось предложение этого мальчика. Только ты лишнего чего не напой, – предупредил «менестреля» комендант. – А то здесь на всю жизнь и останешься. Вчера вот нам доставили сюда одного острослова. Памфлет на нашего префекта накатал. Теперь в одиночке дифирамбы ему поет, да вот беда – никто не слышит. Стены в моей тюрьме толстые. Ну как, еще не испугался?
– Немножечко. Но я надеюсь на вашу доброту, господин, э-э-э… не знаю вашего титула, уважаемый.
– Гуко. Обращайся ко мне господин Гуко или просто комендант. Ну пошли, сейчас я как раз откушивать буду, а ты мне будешь петь. Только меч придется сдать. Посторонним с оружием сюда нельзя.
– Да какой это меч, – дружелюбно улыбнулся Иван, – это так, психологическое оружие. Можно, я его оставлю при себе? А то у вас там всякие в тюрьме сидят. Мало ли чего.
– Не понял. Что значит «психологическое оружие»?
– Ну… иду я, скажем, по улице, а тут лихие люди. Видят, у меня вроде бы меч при себе – и драпать. А на самом деле… Да вы сами посмотрите.
Студент извлек из ножен свое «психологическое оружие» и протянул его коменданту рукояткой вперед. Господин Гуко взвесил меч в руке и оглушительно расхохотался.
– А ты шутник! Вместо меча с игрушкой ходишь?
– Ну да. Только вы его обо что-нибудь не стукните, рассыплется. А мне еще им бандитов пугать. Я ведь, знаете, певец, а не воин. С ножиками обращаться не умею, – доверительно сообщил Иван. – Мое оружие вот! – тряхнул он гитарой.
– Забирай, – вернул юноше «игрушку» комендант. – Пошли, продемонстрируешь нам свое искусство. Если хорошо споешь, глядишь, и денежек тебе отсыплю.
Ивана провели в тюремный двор, разделенный на две части высокой металлической решеткой. На одной половине толпились заключенные в клетчатых робах, на другой стоял обеденный стол, ломившийся от яств. Господин Гуко направился прямо к нему, примостил свое седалище в кресле, пристроил за воротник кружевного жабо слюнявчик, взял в руки вилочку и ножик и приступил к трапезе под скучающие взгляды заключенных по ту сторону решетки.
Иван быстро просканировал взглядом толпу арестантов, но своей подруги среди них не обнаружил. Там были лишь одни мужчины.
– Ну шево рот ражжявил? Нашинай! – прошамкал комендант.
– Один момент… Господин Гуко, а можно задать один вопрос?
– Жадавай.
– А почему вы обедаете не в своем кабинете, а в тюремном дворе, да еще и в присутствии заключенных?
Комендант, наконец-то дожевав свой кусок мяса, проглотил его и соизволил ответить:
– Для их же блага стараюсь. Их-то в камерах баланда ждет: один капустный лист на десятерых, а здесь винцо из монастырских подвалов моего лучшего друга аббата Фемиона, зайчатина, телятина. Вот они сейчас смотрят, как я вкушаю этот великолепное жаркое из оленины, запиваю его прекрасным вином, и думают о том, каких радостей жизни лишились вместе со свободой. Проникаются. Глядишь, к концу срока кто-нибудь и решит с преступным ремеслом завязать.
– Воспитательная акция, выходит? – хмыкнул Иван.
– Она самая.
– И как, помогает?
– Честно говоря, не очень. Я тут каждый день стараюсь, мучаюсь, рискуя здоровьем, брюхо до отказа набиваю, а они, сволочи, морды воротят.
– Ну что ж, удачи вам в ваших праведных делах и приятного аппетита. Уважаемые господа, – начал свое выступление артист, обращаясь одновременно и к тюремщикам, высыпавшим во двор на это бесплатное шоу, и к заключенным на другой стороне двора, – я по натуре пацифист и придерживаюсь мнения, что все люди братья, независимо от того, по какую сторону решетки они находятся. А потому мои песни предназначены как для вас, господа тюремщики, так и для вас, господа арестанты.
Иван тронул струны гитары.
Видя, что тюремщики дозрели, Иван переключился на их подопечных. О такой благодарной публике можно было только мечтать. Обработку артист начал с культового шлягера «Генералы песчаных карьеров».
– Про маму что-нибудь! Про маму спой!
И тут произошло то, от чего у коменданта конкретно отпала челюсть. Арестанты начали срывать с голов свои клетчатые шапочки, выуживать оттуда монеты разного достоинства и швырять их под ноги артисту. Медные, серебряные и даже золотые монеты веером летели сквозь прутья решетки.
– Откуда? – выпучил глаза комендант.
– А ты что думаешь, мы здесь на одной баланде сидим? – в запале кричали заключенные. – Нас с воли завсегда конкретно подогревают! Слышь, друг! Про маму что-нибудь дай!
– И про решетки да цепи наши треклятые!
– Про маму! Тут от нашего авторитета из одиночки малява пришла – про маму давай!
Иван подивился скорости прохождения малявы от одиночки до тюремного двора и местного авторитета не разочаровал.
– Душевно поешь, шельма! Да растолкайте вы этих по камерам, пока я не выпустил их всех к чертям собачьим на волю! – рявкнул господин Гуко на своих подопечных. – И прикажите им выдать сегодня праздничный обед!
Как ни велика была сила искусства, но чувство долга заставило тюремщиков выполнить приказ, и скоро тюремный двор опустел.
– Да, уважил, – вздохнул комендант. – Эй, кто-нибудь, притащите сюда еще одно кресло из моего кабинета.
Кресло немедленно было доставлено и пододвинуто к столу. Комендант жестом предложил Ивану подсаживаться.
– Уважил. Замечательные песни поешь, менестрель, – одобрительно прогудел господин Гуко, наполняя кубки вином. – Думаю, надо тебя за это отблагодарить. – Комендант покосился на монеты, до сих пор валяющиеся на земле. – И я отблагодарю тебя по-королевски. По закону все это надо бы конфисковать, – кивнул он на деньги, – но, так и быть, можешь забрать их себе. За твой дивный талант, менестрель!
– Благодарствую.
Они дружно чокнулись и осушили свои кубки до дна.
– Знаете, господин Гуко, а ведь вы можете отблагодарить меня и иначе, – приступил к делу Иван.
– Как?
– Признаюсь честно, я напросился на этот концерт не без задней мысли. Очень мне понравилась одна ваша заключенная. Ее сегодня утром доставили сюда в Гауэр.
– Да? Еще не видел. Утром меня здесь не было. Хочешь навестить красотку в одиночной камере? – сально улыбнулся комендант. – Да ты не красней, не красней, не смущайся. Дело молодое, понимаю.
– Я имел в виду не совсем это, – старательно изображая смущение, робко сказал Иван. – Она мне так понравилась, что у меня к ней… как бы это сказать… самые серьезные намерения. Если бы вы по доброте душевной пошли мне навстречу…
– Ну?
– Отпустите ее со мной.
– Освободить? – опешил господин Гуко. – Выпустить из тюрьмы?
– Совершенно верно. Ну подумайте сами, что ее здесь ждет? Уж не знаю, что она там натворила, но вид производит очень порядочной девушки. А здесь наберется всяких привычек нехороших от сокамерниц. А вот если я возьмусь за ее воспитание, гарантирую наставить заблудшую душу на путь истинный и сделать добропорядочной гражданкой, честно работающей на благо королевства и исправно платящей налоги. Опять же и вам хлопот меньше, и казне лишний раз не тратиться на содержание лишнего рта в тюрьме. Как видите, одни сплошные плюсы!
– Красиво излагаешь! – восхитился комендант. – Прямо сейчас бы пошел и отпустил ее с богом…
– Но? – вопросительно вскинул брови юноша.
– Но такое дело замазывать надо. Чтоб бумажки нужные из дела убрать, судейским денежку отвалить, стряпчим, ну и еще кое-кому, – многозначительно сказал комендант.
– Того, что там лежит, – кивнул на землю Иван, – хватит?
– С ума сошел?! Чтоб это дело замять, как минимум двадцать золотых надо, а там и пяти не наберется.
Иван скрипнул зубами и начал мысленно сыпать проклятия. После всех трат по подготовке внедрения в тюрьму у него осталось всего два золотых. Вместе с щедрыми чаевыми зэков семь. Не хватает еще тринадцать! Вот когда он пожалел, что перед уходом из дома номер шесть по улице Стряпчих не выгреб из ящика все до последней монетки. Теперь там делать нечего. Городская стража наверняка уже перерыла весь дом сверху донизу, и ничего ценного там уже нет.
Однако, как оказалось, этим дело не закончилось.
– Но двадцать монет – это для простой уголовницы, а, судя по твоему описанию, девочка из благородных. – Комендант кинул сочувственный взгляд на парня. – А это уже дороже. Пятьдесят монет. Зато подчистим бумажки так, что никто не подкопается.
– Это как?
– Подведем дело под самоубийство или внезапный приступ очень опасной болезни. В таких случаях тело обычно сжигают, чтобы не допустить распространения заразы. Так что добудешь денежки, приходи, договоримся.
– Я постараюсь добыть нужную сумму еще до вечера, господин комендант, – решительно сказал юноша, поднимаясь из-за стола. – Надеюсь, к моей протеже здесь отнесутся чутко и достаточно уважительно, пока я не добуду нужную сумму. А это, – указал глазами Иван на лежащие на земле деньги, – оставляю в качестве аванса.
– Уже уходишь? – расстроился господин Гуко. – А я надеялся, ты мне еще чего-нибудь споешь.
– И рад бы доставить вам такое удовольствие, – развел руками юноша, – но теперь у меня появилось очень срочное дело. Думаю, нет смысла объяснять какое.
– Разумеется. Уверен, что тебе с такими талантами добыть какие-то жалкие пятьдесят золотых не составит ни малейшего труда.
– Ну да, – удрученно хмыкнул Иван, – вышел с гитарой на площадь…
– Какая площадь! Там тебе накидают одних медяков. Ладно, так и быть. Нравишься ты мне, вьюнош. Дам я тебе один адресок. Там наши клиенты собираются. Ну те, кто еще не у нас… но скоро будут. Вот они-то тебе с твоим репертуаром…
– А вот это уже другое дело, – воспрянул духом Иван. – Диктуйте адрес.
Комендант поозирался, поманил к себе пальцем менестреля и прошептал ему на ухо координаты клиентов его заведения.
– Все понял?
– Все.
– Вот и умничка. Эй, кто-нибудь! Проводите менестреля… а как тебя, кстати, зовут?
Иван тут же вспомнил инструкции Вианы и на всякий случай не стал светить ни то, ни другое имя.
– Маэстро. Зовите меня просто Маэстро.
– Да будет так. Проводите менестреля Маэстро. Как говорится, на свободу с чистой совестью! – тяжеловесно пошутил комендант и оглушительно расхохотался.
Причину его веселья Иван прекрасно понимал. У господина Гуко сегодня был очень удачный день: и концерт, можно сказать на халяву, послушал, а теперь еще впереди забрезжил солидный довесок к жалованью в размере пятидесяти золотых.
– До скорой встречи, господин Гуко. Я не заставлю себя ждать. Надеюсь еще до заката солнца вновь постучаться в вашу гостеприимную обитель.
Иван отвесил коменданту легкий поклон и энергичным шагом направился к воротам Шатовегерской тюрьмы.
6
– В тюрьме…
– Ой, не могу!!!
– Ну ты придурок!
– Вьюнош, – отсмеявшись, дружелюбно шлепнул по плечу Ивана седоусый сержант, – не в том месте ты собрался начинать свою карьеру.
– Ну почему не в том? – пожал плечами новоиспеченный артист. – Я так понял, это тюрьма для особо важных преступников…
– Тут всякие есть, – кивнул сержант, – и особые, и не особые.
– Так ведь не вечно же они будут тут сидеть. Наверняка ведь и политические имеются, – спокойно продолжал пояснять парень, – а политика – дело тонкое. Сегодня ты внизу, а завтра наверху. Вот выйдет на волю такой уважаемый человек и вспомнит про бедного менестреля, скрасившего его тюремный быт дивными песнями.
– А придурок-то с дальним прицелом, – хмыкнул один из стражников.
– А что, может, доложить о нем коменданту?
– Не стоит. – К воротам тюрьмы приближался тучный мужчина в сером камзоле. – Я все слышал. И знаете, мне понравилось предложение этого мальчика. Только ты лишнего чего не напой, – предупредил «менестреля» комендант. – А то здесь на всю жизнь и останешься. Вчера вот нам доставили сюда одного острослова. Памфлет на нашего префекта накатал. Теперь в одиночке дифирамбы ему поет, да вот беда – никто не слышит. Стены в моей тюрьме толстые. Ну как, еще не испугался?
– Немножечко. Но я надеюсь на вашу доброту, господин, э-э-э… не знаю вашего титула, уважаемый.
– Гуко. Обращайся ко мне господин Гуко или просто комендант. Ну пошли, сейчас я как раз откушивать буду, а ты мне будешь петь. Только меч придется сдать. Посторонним с оружием сюда нельзя.
– Да какой это меч, – дружелюбно улыбнулся Иван, – это так, психологическое оружие. Можно, я его оставлю при себе? А то у вас там всякие в тюрьме сидят. Мало ли чего.
– Не понял. Что значит «психологическое оружие»?
– Ну… иду я, скажем, по улице, а тут лихие люди. Видят, у меня вроде бы меч при себе – и драпать. А на самом деле… Да вы сами посмотрите.
Студент извлек из ножен свое «психологическое оружие» и протянул его коменданту рукояткой вперед. Господин Гуко взвесил меч в руке и оглушительно расхохотался.
– А ты шутник! Вместо меча с игрушкой ходишь?
– Ну да. Только вы его обо что-нибудь не стукните, рассыплется. А мне еще им бандитов пугать. Я ведь, знаете, певец, а не воин. С ножиками обращаться не умею, – доверительно сообщил Иван. – Мое оружие вот! – тряхнул он гитарой.
– Забирай, – вернул юноше «игрушку» комендант. – Пошли, продемонстрируешь нам свое искусство. Если хорошо споешь, глядишь, и денежек тебе отсыплю.
Ивана провели в тюремный двор, разделенный на две части высокой металлической решеткой. На одной половине толпились заключенные в клетчатых робах, на другой стоял обеденный стол, ломившийся от яств. Господин Гуко направился прямо к нему, примостил свое седалище в кресле, пристроил за воротник кружевного жабо слюнявчик, взял в руки вилочку и ножик и приступил к трапезе под скучающие взгляды заключенных по ту сторону решетки.
Иван быстро просканировал взглядом толпу арестантов, но своей подруги среди них не обнаружил. Там были лишь одни мужчины.
– Ну шево рот ражжявил? Нашинай! – прошамкал комендант.
– Один момент… Господин Гуко, а можно задать один вопрос?
– Жадавай.
– А почему вы обедаете не в своем кабинете, а в тюремном дворе, да еще и в присутствии заключенных?
Комендант, наконец-то дожевав свой кусок мяса, проглотил его и соизволил ответить:
– Для их же блага стараюсь. Их-то в камерах баланда ждет: один капустный лист на десятерых, а здесь винцо из монастырских подвалов моего лучшего друга аббата Фемиона, зайчатина, телятина. Вот они сейчас смотрят, как я вкушаю этот великолепное жаркое из оленины, запиваю его прекрасным вином, и думают о том, каких радостей жизни лишились вместе со свободой. Проникаются. Глядишь, к концу срока кто-нибудь и решит с преступным ремеслом завязать.
– Воспитательная акция, выходит? – хмыкнул Иван.
– Она самая.
– И как, помогает?
– Честно говоря, не очень. Я тут каждый день стараюсь, мучаюсь, рискуя здоровьем, брюхо до отказа набиваю, а они, сволочи, морды воротят.
– Ну что ж, удачи вам в ваших праведных делах и приятного аппетита. Уважаемые господа, – начал свое выступление артист, обращаясь одновременно и к тюремщикам, высыпавшим во двор на это бесплатное шоу, и к заключенным на другой стороне двора, – я по натуре пацифист и придерживаюсь мнения, что все люди братья, независимо от того, по какую сторону решетки они находятся. А потому мои песни предназначены как для вас, господа тюремщики, так и для вас, господа арестанты.
Иван тронул струны гитары.
Пел юноша душевно, мягким, приятным баритоном. В детстве с пацанами во дворе ему не раз приходилось давить под гитару блатняка, воображая себя крутым авторитетом (издержки демократизации в новой России, широким потоком изрыгающей чернуху с голубых экранов), и теперь с огромным удовольствием делился этими «культурными ценностями» с шатовегерской братвой и их тюремщиками.
Куда ты, тюремщик, идешь?
Глаза твои светят любовью…
Страдания тюремщика, влюбившегося в арестантку до глубины души, тронули как охранников, к середине песни уже начавших хлюпать носами, так и заключенных, прилипших к решетке с другой стороны тюремного двора. А когда выяснилось, что тюремщик в итоге отпустил на волю несчастную, один из стражников, простонав что-то типа «шакал я позорный!», бряцая ключами, двинулся на женскую половину тюрьмы освобождать какую-то арестантку. Коллеги ключи у него отняли, а преисполнившийся сочувствия комендант в утешение налил ему полный бокал элитного монастырского вина.
Какую ты дверь отопрешь
Ключом, перепачканным кровью?
Видя, что тюремщики дозрели, Иван переключился на их подопечных. О такой благодарной публике можно было только мечтать. Обработку артист начал с культового шлягера «Генералы песчаных карьеров».
Да, дворовая школа сослужила ему хорошую службу. Первый же куплет заставил умыться горючими слезами зэков, и даже их тюремщики, возможно, впервые в жизни задумались о тяжком детстве братвы в клетчатых робах и их горькой судьбе.
Я начал жизнь в трущобах городских,
И добрых слов я не слыхал…
– Еще!!! Еще!!! – взвыли зэки, как только отзвучали последние аккорды душещипательного шансона.
…Вы вечно молитесь своим богам,
И ваши боги все прощают вам…
– Про маму что-нибудь! Про маму спой!
И тут произошло то, от чего у коменданта конкретно отпала челюсть. Арестанты начали срывать с голов свои клетчатые шапочки, выуживать оттуда монеты разного достоинства и швырять их под ноги артисту. Медные, серебряные и даже золотые монеты веером летели сквозь прутья решетки.
– Откуда? – выпучил глаза комендант.
– А ты что думаешь, мы здесь на одной баланде сидим? – в запале кричали заключенные. – Нас с воли завсегда конкретно подогревают! Слышь, друг! Про маму что-нибудь дай!
– И про решетки да цепи наши треклятые!
– Про маму! Тут от нашего авторитета из одиночки малява пришла – про маму давай!
Иван подивился скорости прохождения малявы от одиночки до тюремного двора и местного авторитета не разочаровал.
Публика слушала затаив дыхание, лишь изредка судорожно всхлипывая, а уж когда он усугубил тематику шедевром Есенина «Ты жива еще, моя старушка», вновь зарыдали буквально все – и тюремщики, и арестанты. Даже комендант, не выдержав, смахнул со щеки скупую мужскую слезу.
…Не в силах я эти цепи, цепи, мама, разорвать…
– Душевно поешь, шельма! Да растолкайте вы этих по камерам, пока я не выпустил их всех к чертям собачьим на волю! – рявкнул господин Гуко на своих подопечных. – И прикажите им выдать сегодня праздничный обед!
Как ни велика была сила искусства, но чувство долга заставило тюремщиков выполнить приказ, и скоро тюремный двор опустел.
– Да, уважил, – вздохнул комендант. – Эй, кто-нибудь, притащите сюда еще одно кресло из моего кабинета.
Кресло немедленно было доставлено и пододвинуто к столу. Комендант жестом предложил Ивану подсаживаться.
– Уважил. Замечательные песни поешь, менестрель, – одобрительно прогудел господин Гуко, наполняя кубки вином. – Думаю, надо тебя за это отблагодарить. – Комендант покосился на монеты, до сих пор валяющиеся на земле. – И я отблагодарю тебя по-королевски. По закону все это надо бы конфисковать, – кивнул он на деньги, – но, так и быть, можешь забрать их себе. За твой дивный талант, менестрель!
– Благодарствую.
Они дружно чокнулись и осушили свои кубки до дна.
– Знаете, господин Гуко, а ведь вы можете отблагодарить меня и иначе, – приступил к делу Иван.
– Как?
– Признаюсь честно, я напросился на этот концерт не без задней мысли. Очень мне понравилась одна ваша заключенная. Ее сегодня утром доставили сюда в Гауэр.
– Да? Еще не видел. Утром меня здесь не было. Хочешь навестить красотку в одиночной камере? – сально улыбнулся комендант. – Да ты не красней, не красней, не смущайся. Дело молодое, понимаю.
– Я имел в виду не совсем это, – старательно изображая смущение, робко сказал Иван. – Она мне так понравилась, что у меня к ней… как бы это сказать… самые серьезные намерения. Если бы вы по доброте душевной пошли мне навстречу…
– Ну?
– Отпустите ее со мной.
– Освободить? – опешил господин Гуко. – Выпустить из тюрьмы?
– Совершенно верно. Ну подумайте сами, что ее здесь ждет? Уж не знаю, что она там натворила, но вид производит очень порядочной девушки. А здесь наберется всяких привычек нехороших от сокамерниц. А вот если я возьмусь за ее воспитание, гарантирую наставить заблудшую душу на путь истинный и сделать добропорядочной гражданкой, честно работающей на благо королевства и исправно платящей налоги. Опять же и вам хлопот меньше, и казне лишний раз не тратиться на содержание лишнего рта в тюрьме. Как видите, одни сплошные плюсы!
– Красиво излагаешь! – восхитился комендант. – Прямо сейчас бы пошел и отпустил ее с богом…
– Но? – вопросительно вскинул брови юноша.
– Но такое дело замазывать надо. Чтоб бумажки нужные из дела убрать, судейским денежку отвалить, стряпчим, ну и еще кое-кому, – многозначительно сказал комендант.
– Того, что там лежит, – кивнул на землю Иван, – хватит?
– С ума сошел?! Чтоб это дело замять, как минимум двадцать золотых надо, а там и пяти не наберется.
Иван скрипнул зубами и начал мысленно сыпать проклятия. После всех трат по подготовке внедрения в тюрьму у него осталось всего два золотых. Вместе с щедрыми чаевыми зэков семь. Не хватает еще тринадцать! Вот когда он пожалел, что перед уходом из дома номер шесть по улице Стряпчих не выгреб из ящика все до последней монетки. Теперь там делать нечего. Городская стража наверняка уже перерыла весь дом сверху донизу, и ничего ценного там уже нет.
Однако, как оказалось, этим дело не закончилось.
– Но двадцать монет – это для простой уголовницы, а, судя по твоему описанию, девочка из благородных. – Комендант кинул сочувственный взгляд на парня. – А это уже дороже. Пятьдесят монет. Зато подчистим бумажки так, что никто не подкопается.
– Это как?
– Подведем дело под самоубийство или внезапный приступ очень опасной болезни. В таких случаях тело обычно сжигают, чтобы не допустить распространения заразы. Так что добудешь денежки, приходи, договоримся.
– Я постараюсь добыть нужную сумму еще до вечера, господин комендант, – решительно сказал юноша, поднимаясь из-за стола. – Надеюсь, к моей протеже здесь отнесутся чутко и достаточно уважительно, пока я не добуду нужную сумму. А это, – указал глазами Иван на лежащие на земле деньги, – оставляю в качестве аванса.
– Уже уходишь? – расстроился господин Гуко. – А я надеялся, ты мне еще чего-нибудь споешь.
– И рад бы доставить вам такое удовольствие, – развел руками юноша, – но теперь у меня появилось очень срочное дело. Думаю, нет смысла объяснять какое.
– Разумеется. Уверен, что тебе с такими талантами добыть какие-то жалкие пятьдесят золотых не составит ни малейшего труда.
– Ну да, – удрученно хмыкнул Иван, – вышел с гитарой на площадь…
– Какая площадь! Там тебе накидают одних медяков. Ладно, так и быть. Нравишься ты мне, вьюнош. Дам я тебе один адресок. Там наши клиенты собираются. Ну те, кто еще не у нас… но скоро будут. Вот они-то тебе с твоим репертуаром…
– А вот это уже другое дело, – воспрянул духом Иван. – Диктуйте адрес.
Комендант поозирался, поманил к себе пальцем менестреля и прошептал ему на ухо координаты клиентов его заведения.
– Все понял?
– Все.
– Вот и умничка. Эй, кто-нибудь! Проводите менестреля… а как тебя, кстати, зовут?
Иван тут же вспомнил инструкции Вианы и на всякий случай не стал светить ни то, ни другое имя.
– Маэстро. Зовите меня просто Маэстро.
– Да будет так. Проводите менестреля Маэстро. Как говорится, на свободу с чистой совестью! – тяжеловесно пошутил комендант и оглушительно расхохотался.
Причину его веселья Иван прекрасно понимал. У господина Гуко сегодня был очень удачный день: и концерт, можно сказать на халяву, послушал, а теперь еще впереди забрезжил солидный довесок к жалованью в размере пятидесяти золотых.
– До скорой встречи, господин Гуко. Я не заставлю себя ждать. Надеюсь еще до заката солнца вновь постучаться в вашу гостеприимную обитель.
Иван отвесил коменданту легкий поклон и энергичным шагом направился к воротам Шатовегерской тюрьмы.
6
Лишь отойдя от тюрьмы на два квартала, Иван сообразил, что сбор средств для освобождения Вианы может и не пройти так гладко, как ему только что расписал развеселый комендант. Студент притормозил около ближайшего кабака и решительно зашел внутрь. Надо было все обдумать, а заодно и немножко подкрепиться. Два рогалика и один бокал вина не могли удовлетворить потребности молодого организма, который, кроме всего вышеперечисленного, ничего не поглощал за весь этот бестолковый день.
Юноша сел за свободный столик в самом дальнем углу кабака, жестом подозвал полового и приказал ему быстро соорудить приличный обед из того, что уже есть готового и не требует дополнительного времени для персонального заказа.
Стол был оперативно накрыт, и Иван принялся вкушать изыски шатовегерской кухни, попутно анализируя создавшуюся ситуацию. «Ну, припрусь я на эту малину – и что скажу? Что наводочку дал мне местный полицай? Да меня там на ножи сразу поставят. У этой братвы разговор короткий – перо в бок, и клиент больше не кашляет. Блин! Что же делать?»
В этот момент двери кабака распахнулись, явно от удара ноги, и вальяжной походкой вошел плотный низкорослый мужичок в мешковатой одежде. Иван нахмурился. Где-то он его уже… Опаньки! Да это же один из зэков, перед которыми он только что глотку драл, давя душещипательные песни.
Мужичок плюхнулся за столик около окна, откинулся на спинку стула.
– Хозяин! Мне сюда бутылку водочки холодненькой с подвала, с ледника, стаканчик и закусон! Только стакан обязательно граненый, Я сегодня гуляю! – шлепнул мужичок на стол мелкую серебряную монету.
Судя по тому, с какой скоростью был выполнен заказ, по шатовегерским меркам это были довольно приличные деньги. Мужичок взял в руки запотевшую бутылку, наполнил стакан до краев, резко выдохнул, опрокинул содержимое двухсотграммовой емкости в глотку и выудил из тарелки соленый огурец.
– Уффф… хорошо на воле.
Мужичок захрумтел огурчиком и начал озираться.
– Менестрель!!! Братан!!!
Мужик сгреб со стола пузырь, стакан, закуску и поволок все это к столику Ивана.
– Вот это фарт! Не успел откинуться и сразу на тебя нарвался, – радостно сообщил он, бесцеремонно усаживаясь со всем своим хозяйством за стол. – Слышь, братан, ты щас на зоне так клёво по душе шаркнул! Это что-то! – Вновь забулькала водка, наполняя стакан. – А твой где?
Иван пожал плечами. Ему сейчас нужна была светлая голова, и он на спиртное налегать не собирался.
– Мне пока нельзя, – поспешил он тормознуть не в меру ретивого уголовника, видя, что тот собирается подозвать полового. – На дело еще идти.
– Мы так и поняли, что ты из наших! – обрадовался мужичок. – Решето, – представился он, протягивая руку.
– Маэстро, – мысленно усмехнувшись, вежливо откликнулся Иван, отвечая крепким рукопожатием. – А почему Решето?
– А в меня, говорят, сколько ни влей, все как в решето, – заржал уголовник. – Что за дело? Помощь нужна? Для тебя, братан, расстараюсь.
– Еще не знаю, – честно признался Иван. – Знаю только одно: до вечера надо срочно добыть пятьдесят золотых. Такой вот у меня расклад.
– Так какие проблемы? Сделаем! Ты, главное, держись меня. Я здесь в большом авторитете! Со мной не пропадешь. Ща идем со мной в одно клёвое место. У папика сегодня день рождения. Ты хоть и не шатовегерский, своих мы всех знаем, но вольешься как свой! А уж если выдашь вот эту: «Не в силах я-а-а эти цепи, цепи, ма-а-ама, разорвать!» – отчаянно фальшивя, засипел Решето хриплым, пропитым голосом. – Вся братва твоя, корефан! Бабло будет!
– Так чего мы ждем? – вскинулся Иван. – Погнали на твою малину!
– Погнали. Человек!
Перед ними тут же материализовался половой.
– Держи, – кинул ему Решето еще одну серебряную монетку. – Извини, братан, – повернулся он к Ивану, – но сегодня по твоим счетам плачу я. А ты, – небрежно бросил он половому, – какой-нибудь кабриолет сюда подгони. Да чтоб быстро и к самому порогу.
Решето был на свободе. Он был счастлив, щедр и готов швыряться деньгами направо и налево.
Половой метнулся к выходу ловить кабриолет.
– Слушай, – заинтересовался Иван, – а откуда у тебя деньги? Ты ж только что откинулся.
– Сегодня охранникам жалованье выдавали.
– А ты тут при чем?
– Да я на выходе с ними так тепло прощался, что аж вспотел. Вот кое-что к телу и прилипло.
Иван расхохотался, хлопнул уголовника по плечу, а затем, услышав стук колес по булыжной мостовой, поднялся из-за стола, подхватил свою гитару и направился к выходу. Решето поспешил следом, на ходу допивая бутылку водки прямо из горла.
Половой расстарался. Около порога кабака стоял не кабриолет, а роскошная карета. Работник общепита услужливо распахнул перед щедрыми клиентами дверцу и почтительно закрыл ее за ними, вероятно рассчитывая на очередную порцию чаевых, но Иван, залезавший в карету последним, с чаевыми его обломал. У него теперь на счету была каждая копейка… или медяк. Юноша еще не очень хорошо разбирался в местной валюте.
– Куда изволите? – осведомился кучер, засовывая голову в окошко кареты.
– В «Птичку» гони! – распорядился Решето.
Лицо кучера вытянулось.
– Гони, гони, давай, не обидим, – хлопнул себя по карману уголовник, плюхаясь на мягкое кожаное сиденье.
Услышав приятный звон монет, кучер поспешил занять свое место на козлах.
– Но! Пошла, родимая!
Карета затряслась по булыжной мостовой.
– Что за птичка? – насторожился Иван. Господин Гуко назвал ему нечто совершенно другое.
– Надежное место, корефан!
Надежным местом оказался портовый трактир «Ушастый баклан», у входа которого подпирали косяки дверей такие мордовороты, что Ивану сразу стало понятно нежелание кучера связываться с подобного рода публикой. Но самое главное – адрес был именно тот, который дал ему комендант. Юноша вылез из кареты и с наслаждением вдохнул свежий морской воздух. Шатовегер, как оказалось, был портовым городом и, судя по лесу мачт кораблей, стоящих на рейде в живописной бухте, видимо, в ожидании своей очереди причалить к пирсу для проведения разгрузочно-погрузочных работ, вовсю использовал это преимущество и процветал за счет оживленной морской торговли.
– Куда? – оторвались от косяков мордовороты, увидев, что незнакомец с гитарой намеревается войти в трактир.
– Завяньте, кильки! – Из кареты вылез Решето, кинул пару медяков кучеру.
Кучер поймал их на лету и поспешил подхлестнуть кобылу, спеша свалить из этого опасного места куда подальше, а Решето крученой блатной походкой двинулся вперед.
– Это чё за придурок? – спросил один из вышибал у другого. Его коллега недоуменно пожал плечами, и Иван понял, что его спутник не в таком уж и большом авторитете среди шатовегерской братвы. Похоже, его здесь даже в лицо не узнают.
– Чё?!! Это я придурок? Ты кого придурком назвал, сявка? – рванул рубаху на груди рассвирепевший уголовник, обнажая тату.
На волосатой груди уголовника красовалось изображение то ли решетки, то ли решета.
– Га-га-га… – заржали вышибалы, – пивная бочка на ножках пришла.
– Долго на нарах чалился, Решето?
– Тьфу! – сплюнул уголовник, сообразив, что над ним просто прикалываются. – Этот мальчик со мной, – кивнул он на Ивана и двинулся в трактир.
Войдя внутрь, студент понял, что попал в заведение самой низшей пробы. Это была чисто конкретная забегаловка, но пускали сюда не всех подряд, а только работников ножа и топора, ну и тех, кого они соизволят пригласить с собой в этот вертеп. Тусовались здесь в основном лица уголовной наружности, но, судя по их потрепанным костюмам, в карманах у шатовегерской братвы было негусто, что очень расстроило юношу, так как он рассчитывал поправить свои финансовые дела именно за их счет.
– О! Дырявое корыто!
– Нас посетило Решето! – загомонили уголовники.
– А это что за фраер с тобой?
– Нашел фраера! – фыркнул Решето. – Это пацан конкретный.
Уголовник нашел свободный столик и потащил к нему Ивана.
– Эй, Хьюго! Водки сюда и закуски!
Трактирщик кивнул и дал знак половым обслужить клиентов.
– Слушай, – хмуро буркнул юноша, усаживаясь за стол, – я сюда не водку жрать пришел. И что-то мне говорит, что вообще пришел напрасно. Пацаны здесь, конечно, свои в доску, но вряд ли мы с них пятьдесят монет наскребем.
– А мы не с них наскребем. Здесь так, мелкая шушера. Тут есть место, где самые авторитетные собираются… и я. Ща к папику схожу…
Решето сорвался с места и, лавируя между столиками, исчез в глубине трактира. Половой тем временем оперативно накрыл стол. Иван хмуро посмотрел на выставленный перед ним граненый стакан, бутылку водки и, тяжко вздохнув, отодвинул все это хозяйство от себя. Отсутствовал Решето недолго, а вернулся уже слегка потрепанный, в разодранной рубахе и с набухающим фингалом вполлица.
Плюхнувшись на стул, уголовник схватил бутылку, откупорил ее и, не прибегая к помощи стакана, выдул пол-литровую емкость из горлышка до дна.
– Ничё. Ща Варгуля придет, он им покажет!
– Я так понял, концерт у папика под вопросом?
– Все будет! Решето сказал, Решето сделал! Вот Варгул придет…
– И что этот Варгул сделает? – Иван уже жалел, что пошел на поводу у уголовника. Заработок здесь, похоже, не светил, а время медленно, но верно утекало.
– Да ты чё! Варгуля – это такой мужик! В авторитете. Против него никто не вякнет. У него перышек на всех найдется!
Юноша лишь закатил глаза, уже вполуха прислушиваясь к пьяному бреду уголовника. Варгуля… Перед мысленным взором Ивана возникла небритая рожа тупого бандюгана, габаритами не уступающего Кинг-Конгу. Вот, эта рама идет, раздвигая столы, вышибает дверь, запускает в комнату для самых «уважаемых» людей Шатовегера лапу, выуживает оттуда папика, переворачивает главу местной мафии вверх ногами и вытрясает из него пятьдесят золотых монет. Юноша потряс головой, отгоняя от себя бредовые видения.
– А вот и он, Варгуля! – возликовал Решето.
В трактир вошла худосочная личность в неприметной, мешковатой одежде. Таких в народе обычно кратко характеризуют – метр с кепкой. Ни на кого не глядя, Варгул добрел до ближайшего стола, плюхнулся на стул, щелкнул пальцами, и половой тут же выставил перед ним уже наполненный до краев стакан, а рядом початую бутылку водки. Доходяга в один прием высосал содержимое стакана до дна и плюхнулся физиономией в стол.
– Устал Варгуля, – расстроился Решето. – С тяжелого дела, видать, пришел.
– Тьфу! – Иван поднялся.
– Ты куда? – всполошился Решето.
– А что мне здесь делать? У меня там в тюряге девчонка парится. Мне бабло надо срочно срубить, чтоб ее оттуда вытащить, а я, как последний дурак, по кабакам шляюсь.
– Слышь, Решето! – окликнул спутника Ивана уголовник с рваным шрамом через все лицо, сидевший за соседним столиком. – А зачем ты сюда этого фраера с бандурой притащил?
– Какой фраер, Рваный?!! – взвился Решето. – Да ты знаешь, кто это такой? Это сам Маэстро! Он своими песнями зону греет. Вот только что в Гауэре выступал, так вся братва в отпаде была! От его песен сам Хрящ в одиночке тащился. Наш пацан! Конкретный. Ему бабло срочно надо. Бабу его на нары замели. Он ее отмазать хочет. Я его папе хотел представить, а эти придурки…
– Понятно. Своих с кичи выручать – дело святое, – одобрительно кивнул Рваный. – А пусть что-нибудь нам исполнит, чтоб перед папой не лохануться.
– Маэстро, – обрадовался Решето, – ударь по струнам, продай талант. Вот эту вот нашу, про цепи!
А-а, была не была, решил Иван и ударил по струнам. Гомонящий на разные голоса трактир сразу замер, потому что пел юноша действительно замечательно, и, чтобы покорить публику, ему хватило одной-единственной песни.
Юноша сел за свободный столик в самом дальнем углу кабака, жестом подозвал полового и приказал ему быстро соорудить приличный обед из того, что уже есть готового и не требует дополнительного времени для персонального заказа.
Стол был оперативно накрыт, и Иван принялся вкушать изыски шатовегерской кухни, попутно анализируя создавшуюся ситуацию. «Ну, припрусь я на эту малину – и что скажу? Что наводочку дал мне местный полицай? Да меня там на ножи сразу поставят. У этой братвы разговор короткий – перо в бок, и клиент больше не кашляет. Блин! Что же делать?»
В этот момент двери кабака распахнулись, явно от удара ноги, и вальяжной походкой вошел плотный низкорослый мужичок в мешковатой одежде. Иван нахмурился. Где-то он его уже… Опаньки! Да это же один из зэков, перед которыми он только что глотку драл, давя душещипательные песни.
Мужичок плюхнулся за столик около окна, откинулся на спинку стула.
– Хозяин! Мне сюда бутылку водочки холодненькой с подвала, с ледника, стаканчик и закусон! Только стакан обязательно граненый, Я сегодня гуляю! – шлепнул мужичок на стол мелкую серебряную монету.
Судя по тому, с какой скоростью был выполнен заказ, по шатовегерским меркам это были довольно приличные деньги. Мужичок взял в руки запотевшую бутылку, наполнил стакан до краев, резко выдохнул, опрокинул содержимое двухсотграммовой емкости в глотку и выудил из тарелки соленый огурец.
– Уффф… хорошо на воле.
Мужичок захрумтел огурчиком и начал озираться.
– Менестрель!!! Братан!!!
Мужик сгреб со стола пузырь, стакан, закуску и поволок все это к столику Ивана.
– Вот это фарт! Не успел откинуться и сразу на тебя нарвался, – радостно сообщил он, бесцеремонно усаживаясь со всем своим хозяйством за стол. – Слышь, братан, ты щас на зоне так клёво по душе шаркнул! Это что-то! – Вновь забулькала водка, наполняя стакан. – А твой где?
Иван пожал плечами. Ему сейчас нужна была светлая голова, и он на спиртное налегать не собирался.
– Мне пока нельзя, – поспешил он тормознуть не в меру ретивого уголовника, видя, что тот собирается подозвать полового. – На дело еще идти.
– Мы так и поняли, что ты из наших! – обрадовался мужичок. – Решето, – представился он, протягивая руку.
– Маэстро, – мысленно усмехнувшись, вежливо откликнулся Иван, отвечая крепким рукопожатием. – А почему Решето?
– А в меня, говорят, сколько ни влей, все как в решето, – заржал уголовник. – Что за дело? Помощь нужна? Для тебя, братан, расстараюсь.
– Еще не знаю, – честно признался Иван. – Знаю только одно: до вечера надо срочно добыть пятьдесят золотых. Такой вот у меня расклад.
– Так какие проблемы? Сделаем! Ты, главное, держись меня. Я здесь в большом авторитете! Со мной не пропадешь. Ща идем со мной в одно клёвое место. У папика сегодня день рождения. Ты хоть и не шатовегерский, своих мы всех знаем, но вольешься как свой! А уж если выдашь вот эту: «Не в силах я-а-а эти цепи, цепи, ма-а-ама, разорвать!» – отчаянно фальшивя, засипел Решето хриплым, пропитым голосом. – Вся братва твоя, корефан! Бабло будет!
– Так чего мы ждем? – вскинулся Иван. – Погнали на твою малину!
– Погнали. Человек!
Перед ними тут же материализовался половой.
– Держи, – кинул ему Решето еще одну серебряную монетку. – Извини, братан, – повернулся он к Ивану, – но сегодня по твоим счетам плачу я. А ты, – небрежно бросил он половому, – какой-нибудь кабриолет сюда подгони. Да чтоб быстро и к самому порогу.
Решето был на свободе. Он был счастлив, щедр и готов швыряться деньгами направо и налево.
Половой метнулся к выходу ловить кабриолет.
– Слушай, – заинтересовался Иван, – а откуда у тебя деньги? Ты ж только что откинулся.
– Сегодня охранникам жалованье выдавали.
– А ты тут при чем?
– Да я на выходе с ними так тепло прощался, что аж вспотел. Вот кое-что к телу и прилипло.
Иван расхохотался, хлопнул уголовника по плечу, а затем, услышав стук колес по булыжной мостовой, поднялся из-за стола, подхватил свою гитару и направился к выходу. Решето поспешил следом, на ходу допивая бутылку водки прямо из горла.
Половой расстарался. Около порога кабака стоял не кабриолет, а роскошная карета. Работник общепита услужливо распахнул перед щедрыми клиентами дверцу и почтительно закрыл ее за ними, вероятно рассчитывая на очередную порцию чаевых, но Иван, залезавший в карету последним, с чаевыми его обломал. У него теперь на счету была каждая копейка… или медяк. Юноша еще не очень хорошо разбирался в местной валюте.
– Куда изволите? – осведомился кучер, засовывая голову в окошко кареты.
– В «Птичку» гони! – распорядился Решето.
Лицо кучера вытянулось.
– Гони, гони, давай, не обидим, – хлопнул себя по карману уголовник, плюхаясь на мягкое кожаное сиденье.
Услышав приятный звон монет, кучер поспешил занять свое место на козлах.
– Но! Пошла, родимая!
Карета затряслась по булыжной мостовой.
– Что за птичка? – насторожился Иван. Господин Гуко назвал ему нечто совершенно другое.
– Надежное место, корефан!
Надежным местом оказался портовый трактир «Ушастый баклан», у входа которого подпирали косяки дверей такие мордовороты, что Ивану сразу стало понятно нежелание кучера связываться с подобного рода публикой. Но самое главное – адрес был именно тот, который дал ему комендант. Юноша вылез из кареты и с наслаждением вдохнул свежий морской воздух. Шатовегер, как оказалось, был портовым городом и, судя по лесу мачт кораблей, стоящих на рейде в живописной бухте, видимо, в ожидании своей очереди причалить к пирсу для проведения разгрузочно-погрузочных работ, вовсю использовал это преимущество и процветал за счет оживленной морской торговли.
– Куда? – оторвались от косяков мордовороты, увидев, что незнакомец с гитарой намеревается войти в трактир.
– Завяньте, кильки! – Из кареты вылез Решето, кинул пару медяков кучеру.
Кучер поймал их на лету и поспешил подхлестнуть кобылу, спеша свалить из этого опасного места куда подальше, а Решето крученой блатной походкой двинулся вперед.
– Это чё за придурок? – спросил один из вышибал у другого. Его коллега недоуменно пожал плечами, и Иван понял, что его спутник не в таком уж и большом авторитете среди шатовегерской братвы. Похоже, его здесь даже в лицо не узнают.
– Чё?!! Это я придурок? Ты кого придурком назвал, сявка? – рванул рубаху на груди рассвирепевший уголовник, обнажая тату.
На волосатой груди уголовника красовалось изображение то ли решетки, то ли решета.
– Га-га-га… – заржали вышибалы, – пивная бочка на ножках пришла.
– Долго на нарах чалился, Решето?
– Тьфу! – сплюнул уголовник, сообразив, что над ним просто прикалываются. – Этот мальчик со мной, – кивнул он на Ивана и двинулся в трактир.
Войдя внутрь, студент понял, что попал в заведение самой низшей пробы. Это была чисто конкретная забегаловка, но пускали сюда не всех подряд, а только работников ножа и топора, ну и тех, кого они соизволят пригласить с собой в этот вертеп. Тусовались здесь в основном лица уголовной наружности, но, судя по их потрепанным костюмам, в карманах у шатовегерской братвы было негусто, что очень расстроило юношу, так как он рассчитывал поправить свои финансовые дела именно за их счет.
– О! Дырявое корыто!
– Нас посетило Решето! – загомонили уголовники.
– А это что за фраер с тобой?
– Нашел фраера! – фыркнул Решето. – Это пацан конкретный.
Уголовник нашел свободный столик и потащил к нему Ивана.
– Эй, Хьюго! Водки сюда и закуски!
Трактирщик кивнул и дал знак половым обслужить клиентов.
– Слушай, – хмуро буркнул юноша, усаживаясь за стол, – я сюда не водку жрать пришел. И что-то мне говорит, что вообще пришел напрасно. Пацаны здесь, конечно, свои в доску, но вряд ли мы с них пятьдесят монет наскребем.
– А мы не с них наскребем. Здесь так, мелкая шушера. Тут есть место, где самые авторитетные собираются… и я. Ща к папику схожу…
Решето сорвался с места и, лавируя между столиками, исчез в глубине трактира. Половой тем временем оперативно накрыл стол. Иван хмуро посмотрел на выставленный перед ним граненый стакан, бутылку водки и, тяжко вздохнув, отодвинул все это хозяйство от себя. Отсутствовал Решето недолго, а вернулся уже слегка потрепанный, в разодранной рубахе и с набухающим фингалом вполлица.
Плюхнувшись на стул, уголовник схватил бутылку, откупорил ее и, не прибегая к помощи стакана, выдул пол-литровую емкость из горлышка до дна.
– Ничё. Ща Варгуля придет, он им покажет!
– Я так понял, концерт у папика под вопросом?
– Все будет! Решето сказал, Решето сделал! Вот Варгул придет…
– И что этот Варгул сделает? – Иван уже жалел, что пошел на поводу у уголовника. Заработок здесь, похоже, не светил, а время медленно, но верно утекало.
– Да ты чё! Варгуля – это такой мужик! В авторитете. Против него никто не вякнет. У него перышек на всех найдется!
Юноша лишь закатил глаза, уже вполуха прислушиваясь к пьяному бреду уголовника. Варгуля… Перед мысленным взором Ивана возникла небритая рожа тупого бандюгана, габаритами не уступающего Кинг-Конгу. Вот, эта рама идет, раздвигая столы, вышибает дверь, запускает в комнату для самых «уважаемых» людей Шатовегера лапу, выуживает оттуда папика, переворачивает главу местной мафии вверх ногами и вытрясает из него пятьдесят золотых монет. Юноша потряс головой, отгоняя от себя бредовые видения.
– А вот и он, Варгуля! – возликовал Решето.
В трактир вошла худосочная личность в неприметной, мешковатой одежде. Таких в народе обычно кратко характеризуют – метр с кепкой. Ни на кого не глядя, Варгул добрел до ближайшего стола, плюхнулся на стул, щелкнул пальцами, и половой тут же выставил перед ним уже наполненный до краев стакан, а рядом початую бутылку водки. Доходяга в один прием высосал содержимое стакана до дна и плюхнулся физиономией в стол.
– Устал Варгуля, – расстроился Решето. – С тяжелого дела, видать, пришел.
– Тьфу! – Иван поднялся.
– Ты куда? – всполошился Решето.
– А что мне здесь делать? У меня там в тюряге девчонка парится. Мне бабло надо срочно срубить, чтоб ее оттуда вытащить, а я, как последний дурак, по кабакам шляюсь.
– Слышь, Решето! – окликнул спутника Ивана уголовник с рваным шрамом через все лицо, сидевший за соседним столиком. – А зачем ты сюда этого фраера с бандурой притащил?
– Какой фраер, Рваный?!! – взвился Решето. – Да ты знаешь, кто это такой? Это сам Маэстро! Он своими песнями зону греет. Вот только что в Гауэре выступал, так вся братва в отпаде была! От его песен сам Хрящ в одиночке тащился. Наш пацан! Конкретный. Ему бабло срочно надо. Бабу его на нары замели. Он ее отмазать хочет. Я его папе хотел представить, а эти придурки…
– Понятно. Своих с кичи выручать – дело святое, – одобрительно кивнул Рваный. – А пусть что-нибудь нам исполнит, чтоб перед папой не лохануться.
– Маэстро, – обрадовался Решето, – ударь по струнам, продай талант. Вот эту вот нашу, про цепи!
А-а, была не была, решил Иван и ударил по струнам. Гомонящий на разные голоса трактир сразу замер, потому что пел юноша действительно замечательно, и, чтобы покорить публику, ему хватило одной-единственной песни.