Страница:
Ольга Смецкая
Украденная память
Одиночество нельзя заполнить воспоминаниями, они только усугубляют его.
Гюстав Флобер
Пролог
– Я так тебе благодарна, – пробормотала молодая светловолосая женщина, и слезы выступили у нее на глазах. – Нет, правда. Ты очень мне помогла. Ты даже не представляешь, насколько… Буквально вытащила меня из болота…
– Брось, – улыбнулась в ответ ее собеседница, – ты сама все сделала, я просто подсказала тебе нужное направление. – Она налила мартини в широкий бокал, напоминающий по форме перевернутый зонт, наколола оливку на деревянную зубочистку, опустила в коктейль и протянула его блондинке. – На, выпей. Это поможет тебе расслабиться. Располагайся и чувствуй себя, как дома. А мне надо сделать важный звонок, я скоро вернусь.
С этими словами хозяйка вышла. Гостья огляделась. Огромная полукруглая гостиная была оформлена в североафриканском стиле. Преобладали теплые, солнечные тона. Четыре симметрично расположенные колонны поддерживали сводчатый потолок. Центральное место занимал низкий кожаный диван, заваленный раскрашенными вручную парусиновыми подушками. Сам диван и два кресла по его бокам окружали приземистый деревянный стол на тяжелых ножках. На нем громоздились массивные медные плошки, бронзовые божки и идолы, диковинные фигурки зверей, вырезанные из камня, стопка альбомов с семейными фотографиями. На плиточном полу развалился цветастый марокканский ковер. Слева царствовал выложенный необработанным известняком камин, в его пасти весело плескался огонь. Справа стоял древний сундук, выполненный из тисненой кожи и украшенный кованым навесным замком. С обеих его сторон застыли угрюмые, высотой в человеческий рост деревянные изваяния с железными копьями в руках – охранники. С неровных выбеленных стен пялилась пустыми глазницами коллекция погребальных масок. По периметру зала были расставлены старинные глиняные кувшины на чугунных подставках. Раньше в таких хранили вино и оливковое масло.
«Красиво», – подумала женщина и отхлебнула мартини. Задумчиво размешала оливкой коктейль, сунула ее в рот, разжевала. Внезапно у нее закружилась голова, перед глазами замелькал хоровод из черных точек. Женщина залпом допила вино и протянула руку, чтобы поставить бокал на стол. Но пальцы почему-то перестали слушаться, сами собой разжались, бокал с громким звоном ударился об пол и разлетелся на мельчайшие кусочки.
«Что это со мной?» – испугалась женщина и попыталась встать. Ничего не получилось. Странно, тело было словно чужое. Тяжелое и неудобное. Ей стало по-настоящему страшно.
– Помогите! – закричала она что было силы. Но вместо ожидаемого крика раздался лишь тихий, еле различимый шепот. В глаза будто какой-то шутник вставил шторки и принялся их потихоньку задергивать. Остатками ускользающего зрения она заметила, как африканские маски оскалились в зловещих ухмылках.
Неожиданно в сохранившемся узком просвете возникли две фигуры. Хозяйка дома и… И… Неужели?
– Рыба, которая не хочет быть такой, как все рыбы, выбрасывается на берег и там погибает, – насмешливо произнес знакомый голос.
– Ты??? – безмолвно прошептала женщина и потеряла сознание.
– Брось, – улыбнулась в ответ ее собеседница, – ты сама все сделала, я просто подсказала тебе нужное направление. – Она налила мартини в широкий бокал, напоминающий по форме перевернутый зонт, наколола оливку на деревянную зубочистку, опустила в коктейль и протянула его блондинке. – На, выпей. Это поможет тебе расслабиться. Располагайся и чувствуй себя, как дома. А мне надо сделать важный звонок, я скоро вернусь.
С этими словами хозяйка вышла. Гостья огляделась. Огромная полукруглая гостиная была оформлена в североафриканском стиле. Преобладали теплые, солнечные тона. Четыре симметрично расположенные колонны поддерживали сводчатый потолок. Центральное место занимал низкий кожаный диван, заваленный раскрашенными вручную парусиновыми подушками. Сам диван и два кресла по его бокам окружали приземистый деревянный стол на тяжелых ножках. На нем громоздились массивные медные плошки, бронзовые божки и идолы, диковинные фигурки зверей, вырезанные из камня, стопка альбомов с семейными фотографиями. На плиточном полу развалился цветастый марокканский ковер. Слева царствовал выложенный необработанным известняком камин, в его пасти весело плескался огонь. Справа стоял древний сундук, выполненный из тисненой кожи и украшенный кованым навесным замком. С обеих его сторон застыли угрюмые, высотой в человеческий рост деревянные изваяния с железными копьями в руках – охранники. С неровных выбеленных стен пялилась пустыми глазницами коллекция погребальных масок. По периметру зала были расставлены старинные глиняные кувшины на чугунных подставках. Раньше в таких хранили вино и оливковое масло.
«Красиво», – подумала женщина и отхлебнула мартини. Задумчиво размешала оливкой коктейль, сунула ее в рот, разжевала. Внезапно у нее закружилась голова, перед глазами замелькал хоровод из черных точек. Женщина залпом допила вино и протянула руку, чтобы поставить бокал на стол. Но пальцы почему-то перестали слушаться, сами собой разжались, бокал с громким звоном ударился об пол и разлетелся на мельчайшие кусочки.
«Что это со мной?» – испугалась женщина и попыталась встать. Ничего не получилось. Странно, тело было словно чужое. Тяжелое и неудобное. Ей стало по-настоящему страшно.
– Помогите! – закричала она что было силы. Но вместо ожидаемого крика раздался лишь тихий, еле различимый шепот. В глаза будто какой-то шутник вставил шторки и принялся их потихоньку задергивать. Остатками ускользающего зрения она заметила, как африканские маски оскалились в зловещих ухмылках.
Неожиданно в сохранившемся узком просвете возникли две фигуры. Хозяйка дома и… И… Неужели?
– Рыба, которая не хочет быть такой, как все рыбы, выбрасывается на берег и там погибает, – насмешливо произнес знакомый голос.
– Ты??? – безмолвно прошептала женщина и потеряла сознание.
Глава 1
– Катенька, деточка, иди скорее, твоя очередь. – В дверях гримерного цеха, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, появилась Мабель Павловна Ржевская.
Катя Королева с трудом разогнула затекшую спину и послушно отложила в сторону белокурый парик. Мабель Павловна, отдуваясь, плюхнулась в колченогое кресло.
– Только ты, Катюша, ничего лишнего не говори. Помни, болтун – находка для шпиона, – произнесла Мабель шепотом, обмахиваясь газетой.
Катя молча кивнула. Могла бы и не предупреждать – Катя не слишком-то разговорчива. Она двинулась по бесконечному коридору, нашпигованному дверями, как батон брауншвейгской колбасы жиром. У двери под номером 206 остановилась. Фамилию Дроздовская еще не успели убрать с таблички, прикрученной под металлическими цифрами, и в полутьме коридора выпуклые буквы отливали зловещим, призрачным светом. Катя провела по ним указательным пальцем.
Сладкий, удушливый запах роз, вот что она почувствовала сначала. Лишь потом сильно закружилась голова. Яркая вспышка озарила помещение. Коридор исчез. Вместо него возникла тесная маленькая комнатка. Острый запах болезни и лекарств ударил в ноздри. Катя стала задыхаться, словно чьи-то стальные пальцы сжимали ее горло.
– Королева, что с тобой? Тебе плохо? – Лариса Бондаренко, подающая надежды молодая артистка, в недоумении уставилась на гримершу.
– Нет, нет. Все нормально, – судорожно сглотнув, выдавила Катя и прижалась раскаленным затылком к прохладной стене. Коридор вернулся на место.
– Чокнутая, – фыркнула Бондаренко и скрылась за дверью гримерки.
Катя стряхнула остатки наваждения и понуро поплелась вперед. Господи, опять… А она так надеялась, что больше это не повторится.
– Галлюцинации. Посттравматический синдром, – равнодушно заявил Кате врач тогда, несколько лет назад, и потер переносицу. Почему-то этот жест Катя отчетливо запомнила. – Результат сильнейшего эмоционального потрясения. Со временем все само пройдет, а пока попейте-ка, милочка, вот эти таблеточки.
«Таблеточки» с тягучим названием валиум действительно помогли – Катя впала в длительный сонный вакуум и забыла о галлюцинациях. Впрочем, она забыла тогда обо всем.
Помещение, гордо именуемое «Комнатой отдыха», изначально предназначалось для расслабления актеров после спектаклей. Изредка здесь проводили репетиции. Вот и сейчас на импровизированной сценической площадке высилась выгородка из стульев – мизансцена из принятой к постановке пьесы.
Стулья заменяли любой реквизит, поэтому в узкой вытянутой комнате их было великое множество. Поставленные друг на друга, они загромождали все пространство.
Мужчина, склонившийся над низким столиком, что-то усердно записывал в тетрадь и пропустил Катино появление. Она деликатно кашлянула.
– Проходите, – буркнул мужчина, не глядя. Поднял голову, взъерошил короткие темные волосы. И вдруг резко вскочил. Баррикада из стульев за его спиной с грохотом рухнула, опрокинув стол с тетрадью. Но мужчина, казалось, этого даже не заметил. – Катя? – неуверенно спросил он.
– Да, – удивленно кивнула она. Бьющий из окна свет мешал ей разглядеть потонувшее в тени лицо.
– Катька! Катюша! – он в два счета оказался рядом и сгреб ее в охапку.
Вот теперь она его узнала.
– Антон, – обрадовалась Катя и рассмеялась.
– Ну да. Я. А что ты тут делаешь? Постой, – он озадаченно почесал в затылке, – ты что, и есть та самая подруга этой Юлии Дроздовой?
– Дроздовской, – машинально поправила Катя. – Это тебе Мабель сказала, что я Юлина подруга?
– Она. Чудная тетка. – Антон пожал плечами и поднял с пола тетрадь. Поправил стол, убрал рухнувшие стулья, сел. – Да, дела.
– А ты, значит, следователь, да? Из милиции…
– Выходит так, – вздохнул он. – Не поверишь, сотни раз прокручивал в голове нашу встречу, но никогда не думал, что может получиться так. Сколько же лет мы не виделись?
– Много…
– Ну, и как ты живешь? Как Король?
– Его больше нет, – прошептала Катя – спазм сдавил горло. Она ждала этого вопроса, но он все равно застал ее врасплох. Как удар хлыста, как выстрел в спину.
– Как нет? – растерялся Антон. – А где он?
– Костя погиб…
– Господи! – Антон сильно побледнел. Хрипло выдохнул: – Когда?
– Четыре года назад… – Катя вдруг ужасно замерзла, зубы застучали друг о друга, мешая говорить. Но она упрямо повторила: – Четыре года назад…
Антон Молчанов и Костя Королев дружили с детства. Учились в одном классе, сидели за одной партой. Гоняли мяч во дворе, ходили в походы, ездили на рыбалку. Всегда вместе. Их даже прозвали в школе «неразлучниками». Вместе поступили в университет на юридический факультет. Учились легко, особо не напрягаясь. Прогуливали лекции, не спали ночами, просиживая часами на прокуренных кухнях. Спорили до хрипоты на любые темы, ругались до драки, а потом заливали глупые обиды дешевым портвейном.
В революционном девяносто первом строили баррикады, в первых рядах защищали демократию. Всегда вместе.
С симпатичной студенткой историко-архивного института Катей Назаровой они познакомились тоже вместе. В один из выходных дней холодного лета девяносто третьего друзья в поисках приключений отправились в Парк Горького, там их настиг колючий, хлесткий дождь, и они завернули в ближайшее кафе. Устроились за грязным пластмассовым столиком, укрытым заляпанной бумажной салфеткой, заказали по кружке пива. Взмыленная официантка носилась по залу, как заведенная. Все места оказались заняты – народ пережидал непогоду. Сквозь пыльные динамики прорывался странный, надтреснутый голос Виктора Цоя. Словно привет с того света.
Антона душила тоска, кислое пиво с привкусом стирального порошка мыльным комком встало поперек горла.
– Скучно, – мрачно изрек он и закурил. – Дождь достал.
– Брось, старичок, – усмехнулся Король в ответ. – Это Цой на тебя уныние нагнал.
– Может быть, – легко согласился Антон и с хрустом раздавил жирного таракана, деловито пробегавшего мимо.
– Ух ты, какая красотка! – присвистнул вдруг Костик. – Прямо Джулия Робертс!
Антон, сидевший спиной к дверям, повернулся. На пороге типовой двухэтажной «стекляшки», беспомощно озиралась хрупкая, насквозь промокшая девушка. Тонкой рукой она откинула со лба густые каштановые волосы и поплотнее закуталась в джинсовую куртку. Едва увидев ее, Антон понял, что пропал. Влюбился как мальчишка. Глупо, без памяти, без оглядки.
– Девушка! – махнул Король рукой. – Идите к нам, мы тут вам местечко припасли, – и улыбнулся своей фирменной, кривоватой улыбкой, от которой женщины сходили с ума.
Картинки из прошлого промелькнули, как в калейдоскопе. Антон горестно вздохнул. Вот, значит, как. Король умер. Его больше нет. Почему-то Антон не нашел в себе сил спросить у Кати, как именно погиб Костя Королев.
– Прости, я не знал… – пробормотал Антон и, заглянув в Катины глаза, утонул в них, как в омуте.
– Ничего…
– Ты сможешь сейчас ответить на мои вопросы? По поводу Дроздовской? – Чтобы восстановить нарушенное душевное равновесие, необходимо вернуться к работе. Окунуться в нее с головой.
– Попробую. – Катя, со своей стороны, тоже ухватилась за его предложение, как за спасательный круг.
Лишь бы не думать, лишь бы не вспоминать. – Только вряд ли я смогу тебе чем-то помочь. Я сама ничего не понимаю.
– Но вы же общались… Судя по тому, что мне сказала эта Модель…
– Мабель, – то ли всхлипнула, то ли засмеялась Катя, – ее Мабель зовут.
– Один черт. Так вот, по ее словам выходит, что ты – единственная, с кем Дроздовская поддерживала отношения. Характер вроде у нее скверный был. Так?
– Не знаю… По-моему, наоборот. Она была добрая, милая. Остроумная, ироничная… И очень одинокая. Как и я. Мы потому и сошлись. – Катя быстро посмотрела на Антона и тут же опустила глаза. Уперлась взглядом в исцарапанную поверхность стола.
– Ясно, – протянул Антон, хотя на самом деле ничего ему ясно не было. – А родные? Родственники были у нее? – спросил он после небольшой паузы, старательно выводя треугольники и квадраты в своем блокноте.
– Сестра. Старшая. Племянник еще, сын сестры. Но он еще маленький… Мать умерла несколько лет назад. Об отце Юля никогда не говорила.
– А с сестрой они ладили?
– Не особенно.
– Мужчины? Мужья, любовники?
– Когда-то был муж. Но они разошлись. А Юля очень его любила. – Катя закусила губу и на секунду отвернулась к окну – слишком давно не произносила вслух слово «любить»… – Но что там у них произошло, она не рассказывала. А я не лезла…
– Ясно, – снова повторил Антон. – Значит, все ее имущество сестре достанется?…
– В каком смысле? – не поняла Катя.
– В прямом. Других-то наследников нет.
– Ну, наверное… Только какое это имеет отношение к Юлиной смерти? Ты что же, думаешь… – прошептала Катя и осеклась.
– Я пока ничего не знаю. Так, догадки какие-то. Просто, согласись, довольно странно. Молодая, красивая, в общем-то преуспевающая актриса и вдруг кончает жизнь самоубийством. Да таким диким способом.
– Чужая душа – потемки…
– А она вообще нормальная была? Психически уравновешенная?
– Я когда-то где-то вычитала, что нормальны лишь те люди, которых мы не очень хорошо знаем, – задумчиво проговорила Катя, – но, на мой взгляд, она была вполне уравновешенная. Я не понимаю, Антон, к чему ты клонишь?
– Ох-ох-ох… Что же такое должно произойти с нормальным, как ты говоришь, уравновешенным человеком, чтобы он облил себя бензином и чиркнул спичкой? Акт самосожжения, – произнес Антон, задумчиво крутя в руках карандаш. – Смахивает на какой-то ритуал…
– Ты хочешь сказать, что она не сама?… Что кто-то ей помог?
Полные боли и ужаса янтарные глаза в упор уставились на Антона. «Боже, за что мне это, опять?» – в отчаянии подумал он. Ему страшно захотелось прижать ее к себе и не отпускать. Никогда. Чтобы скрыть накатившее смятение, Антон резко поднялся со своего места, и нагромождение из ножек и спинок снова рухнуло на пол.
– Черт, что тут у вас за идиотизм? – Антон пнул ногой один из стульев. – Кстати, – он вдруг остановился и внимательно посмотрел на Катю, – а ты что, здесь работаешь?
– Ну да. Гримером…
– Гримером? С таким образованием – гримером? Ты шутишь?
– Ничуть. Послушай, Антон. Это долгая история, и я сейчас не готова говорить на эту тему. Давай, продолжай свой допрос. Скоро начнется спектакль, я должна идти…
– Это не допрос, – обиделся Антон, – это просто беседа. А на твой вопрос…
Он не успел закончить начатую фразу. Внезапно заскрипела дверь. Головы Антона и Кати, как по команде, повернулись в сторону входа. На пороге, подбоченившись, стояла артистка Бондаренко. За ее спиной маячила знакомая миллионам российских зрителей седая шевелюра великого, народного, обожаемого Михаила Порогова.
– О, господин следователь! Вы еще здесь? – пророкотал Порогов своим знаменитым баском и расплылся в не менее знаменитой улыбке. Улыбке Чеширского Кота. – Простите великодушно, что помешали. А мы тут с Ларочкой, – он многозначительно кашлянул и приобнял Бондаренко за плечи, – порепетировать надумали. Сценку одну до ума довести.
– Мы уже закончили, – неожиданно для себя произнес Антон Молчанов, а сам подумал, откуда Порогов знает, что он следователь. Хотя… Слухи в театре подобны эпидемии. Распространяются с невероятной скоростью.
Спустя два часа Антон Молчанов вышел наконец из театра. На улице накрапывал ленивый дождик. Антон сжал в руке записку с Катиным телефоном и подставил разгоряченное лицо под мелкие холодные капли.
Все вернулось на круги своя… Все вернулось. Встреча с Катей выбила Антона из колеи. Раздавила, расплющила, словно дорожный каток. Прошлое обрушилось на него, как цунами. Он-то думал, что давно переболел, перестрадал. А оказалось, что минувшие годы нисколько не притупили чувство, лишь обострили его, отточили, что ли. В душе взметнулась знакомая волна – смесь надежды и отчаяния, нежности и горечи.
Труднее всего исцелиться от любви, которая вспыхнула с первого взгляда, – сказал кто-то из великих. Антон не помнил точно кто, но полностью разделял это мнение. На собственной шкуре, как говорится, убедился.
Катя изменилась… Похудела, повзрослела, черты ее облика оформились, утончились. Словно неведомый художник добавил пару недостающих штрихов – сделал образ законченным и в то же время более желанным… На бледном, почти прозрачном лице лихорадочным блеском горели янтарные глаза с золотистыми крапинками. Их взгляд прожигал насквозь… Совсем чужие глаза. А губы – волнующие, манящие – остались прежними. И поворот головы…
Катя… Его наказание, его проклятие… Любовь его жизни…
Антон вдруг понял, что эта, новая Катя нравится ему гораздо больше. И что поговорка «время лечит» не имеет к нему никакого отношения. Сердце болезненно сжалось…
– Давай, давай, цепляй. Цепляй, тебе говорю, – услышал Молчанов и очнулся от грез.
Два тощих мужичка в оранжевых униформах деловито пристраивали трос с крюком на конце к бамперу его, Антона, автомобиля. Рядом стоял ярко-желтый эвакуатор, возле которого топтался важный толстомордый гаишник. Молчанов хмыкнул, нащупал в кармане удостоверение и направился к самодовольному блюстителю закона.
Катя Королева с трудом разогнула затекшую спину и послушно отложила в сторону белокурый парик. Мабель Павловна, отдуваясь, плюхнулась в колченогое кресло.
– Только ты, Катюша, ничего лишнего не говори. Помни, болтун – находка для шпиона, – произнесла Мабель шепотом, обмахиваясь газетой.
Катя молча кивнула. Могла бы и не предупреждать – Катя не слишком-то разговорчива. Она двинулась по бесконечному коридору, нашпигованному дверями, как батон брауншвейгской колбасы жиром. У двери под номером 206 остановилась. Фамилию Дроздовская еще не успели убрать с таблички, прикрученной под металлическими цифрами, и в полутьме коридора выпуклые буквы отливали зловещим, призрачным светом. Катя провела по ним указательным пальцем.
Сладкий, удушливый запах роз, вот что она почувствовала сначала. Лишь потом сильно закружилась голова. Яркая вспышка озарила помещение. Коридор исчез. Вместо него возникла тесная маленькая комнатка. Острый запах болезни и лекарств ударил в ноздри. Катя стала задыхаться, словно чьи-то стальные пальцы сжимали ее горло.
– Королева, что с тобой? Тебе плохо? – Лариса Бондаренко, подающая надежды молодая артистка, в недоумении уставилась на гримершу.
– Нет, нет. Все нормально, – судорожно сглотнув, выдавила Катя и прижалась раскаленным затылком к прохладной стене. Коридор вернулся на место.
– Чокнутая, – фыркнула Бондаренко и скрылась за дверью гримерки.
Катя стряхнула остатки наваждения и понуро поплелась вперед. Господи, опять… А она так надеялась, что больше это не повторится.
– Галлюцинации. Посттравматический синдром, – равнодушно заявил Кате врач тогда, несколько лет назад, и потер переносицу. Почему-то этот жест Катя отчетливо запомнила. – Результат сильнейшего эмоционального потрясения. Со временем все само пройдет, а пока попейте-ка, милочка, вот эти таблеточки.
«Таблеточки» с тягучим названием валиум действительно помогли – Катя впала в длительный сонный вакуум и забыла о галлюцинациях. Впрочем, она забыла тогда обо всем.
Помещение, гордо именуемое «Комнатой отдыха», изначально предназначалось для расслабления актеров после спектаклей. Изредка здесь проводили репетиции. Вот и сейчас на импровизированной сценической площадке высилась выгородка из стульев – мизансцена из принятой к постановке пьесы.
Стулья заменяли любой реквизит, поэтому в узкой вытянутой комнате их было великое множество. Поставленные друг на друга, они загромождали все пространство.
Мужчина, склонившийся над низким столиком, что-то усердно записывал в тетрадь и пропустил Катино появление. Она деликатно кашлянула.
– Проходите, – буркнул мужчина, не глядя. Поднял голову, взъерошил короткие темные волосы. И вдруг резко вскочил. Баррикада из стульев за его спиной с грохотом рухнула, опрокинув стол с тетрадью. Но мужчина, казалось, этого даже не заметил. – Катя? – неуверенно спросил он.
– Да, – удивленно кивнула она. Бьющий из окна свет мешал ей разглядеть потонувшее в тени лицо.
– Катька! Катюша! – он в два счета оказался рядом и сгреб ее в охапку.
Вот теперь она его узнала.
– Антон, – обрадовалась Катя и рассмеялась.
– Ну да. Я. А что ты тут делаешь? Постой, – он озадаченно почесал в затылке, – ты что, и есть та самая подруга этой Юлии Дроздовой?
– Дроздовской, – машинально поправила Катя. – Это тебе Мабель сказала, что я Юлина подруга?
– Она. Чудная тетка. – Антон пожал плечами и поднял с пола тетрадь. Поправил стол, убрал рухнувшие стулья, сел. – Да, дела.
– А ты, значит, следователь, да? Из милиции…
– Выходит так, – вздохнул он. – Не поверишь, сотни раз прокручивал в голове нашу встречу, но никогда не думал, что может получиться так. Сколько же лет мы не виделись?
– Много…
– Ну, и как ты живешь? Как Король?
– Его больше нет, – прошептала Катя – спазм сдавил горло. Она ждала этого вопроса, но он все равно застал ее врасплох. Как удар хлыста, как выстрел в спину.
– Как нет? – растерялся Антон. – А где он?
– Костя погиб…
– Господи! – Антон сильно побледнел. Хрипло выдохнул: – Когда?
– Четыре года назад… – Катя вдруг ужасно замерзла, зубы застучали друг о друга, мешая говорить. Но она упрямо повторила: – Четыре года назад…
Антон Молчанов и Костя Королев дружили с детства. Учились в одном классе, сидели за одной партой. Гоняли мяч во дворе, ходили в походы, ездили на рыбалку. Всегда вместе. Их даже прозвали в школе «неразлучниками». Вместе поступили в университет на юридический факультет. Учились легко, особо не напрягаясь. Прогуливали лекции, не спали ночами, просиживая часами на прокуренных кухнях. Спорили до хрипоты на любые темы, ругались до драки, а потом заливали глупые обиды дешевым портвейном.
В революционном девяносто первом строили баррикады, в первых рядах защищали демократию. Всегда вместе.
С симпатичной студенткой историко-архивного института Катей Назаровой они познакомились тоже вместе. В один из выходных дней холодного лета девяносто третьего друзья в поисках приключений отправились в Парк Горького, там их настиг колючий, хлесткий дождь, и они завернули в ближайшее кафе. Устроились за грязным пластмассовым столиком, укрытым заляпанной бумажной салфеткой, заказали по кружке пива. Взмыленная официантка носилась по залу, как заведенная. Все места оказались заняты – народ пережидал непогоду. Сквозь пыльные динамики прорывался странный, надтреснутый голос Виктора Цоя. Словно привет с того света.
Антона душила тоска, кислое пиво с привкусом стирального порошка мыльным комком встало поперек горла.
– Скучно, – мрачно изрек он и закурил. – Дождь достал.
– Брось, старичок, – усмехнулся Король в ответ. – Это Цой на тебя уныние нагнал.
– Может быть, – легко согласился Антон и с хрустом раздавил жирного таракана, деловито пробегавшего мимо.
– Ух ты, какая красотка! – присвистнул вдруг Костик. – Прямо Джулия Робертс!
Антон, сидевший спиной к дверям, повернулся. На пороге типовой двухэтажной «стекляшки», беспомощно озиралась хрупкая, насквозь промокшая девушка. Тонкой рукой она откинула со лба густые каштановые волосы и поплотнее закуталась в джинсовую куртку. Едва увидев ее, Антон понял, что пропал. Влюбился как мальчишка. Глупо, без памяти, без оглядки.
– Девушка! – махнул Король рукой. – Идите к нам, мы тут вам местечко припасли, – и улыбнулся своей фирменной, кривоватой улыбкой, от которой женщины сходили с ума.
Картинки из прошлого промелькнули, как в калейдоскопе. Антон горестно вздохнул. Вот, значит, как. Король умер. Его больше нет. Почему-то Антон не нашел в себе сил спросить у Кати, как именно погиб Костя Королев.
– Прости, я не знал… – пробормотал Антон и, заглянув в Катины глаза, утонул в них, как в омуте.
– Ничего…
– Ты сможешь сейчас ответить на мои вопросы? По поводу Дроздовской? – Чтобы восстановить нарушенное душевное равновесие, необходимо вернуться к работе. Окунуться в нее с головой.
– Попробую. – Катя, со своей стороны, тоже ухватилась за его предложение, как за спасательный круг.
Лишь бы не думать, лишь бы не вспоминать. – Только вряд ли я смогу тебе чем-то помочь. Я сама ничего не понимаю.
– Но вы же общались… Судя по тому, что мне сказала эта Модель…
– Мабель, – то ли всхлипнула, то ли засмеялась Катя, – ее Мабель зовут.
– Один черт. Так вот, по ее словам выходит, что ты – единственная, с кем Дроздовская поддерживала отношения. Характер вроде у нее скверный был. Так?
– Не знаю… По-моему, наоборот. Она была добрая, милая. Остроумная, ироничная… И очень одинокая. Как и я. Мы потому и сошлись. – Катя быстро посмотрела на Антона и тут же опустила глаза. Уперлась взглядом в исцарапанную поверхность стола.
– Ясно, – протянул Антон, хотя на самом деле ничего ему ясно не было. – А родные? Родственники были у нее? – спросил он после небольшой паузы, старательно выводя треугольники и квадраты в своем блокноте.
– Сестра. Старшая. Племянник еще, сын сестры. Но он еще маленький… Мать умерла несколько лет назад. Об отце Юля никогда не говорила.
– А с сестрой они ладили?
– Не особенно.
– Мужчины? Мужья, любовники?
– Когда-то был муж. Но они разошлись. А Юля очень его любила. – Катя закусила губу и на секунду отвернулась к окну – слишком давно не произносила вслух слово «любить»… – Но что там у них произошло, она не рассказывала. А я не лезла…
– Ясно, – снова повторил Антон. – Значит, все ее имущество сестре достанется?…
– В каком смысле? – не поняла Катя.
– В прямом. Других-то наследников нет.
– Ну, наверное… Только какое это имеет отношение к Юлиной смерти? Ты что же, думаешь… – прошептала Катя и осеклась.
– Я пока ничего не знаю. Так, догадки какие-то. Просто, согласись, довольно странно. Молодая, красивая, в общем-то преуспевающая актриса и вдруг кончает жизнь самоубийством. Да таким диким способом.
– Чужая душа – потемки…
– А она вообще нормальная была? Психически уравновешенная?
– Я когда-то где-то вычитала, что нормальны лишь те люди, которых мы не очень хорошо знаем, – задумчиво проговорила Катя, – но, на мой взгляд, она была вполне уравновешенная. Я не понимаю, Антон, к чему ты клонишь?
– Ох-ох-ох… Что же такое должно произойти с нормальным, как ты говоришь, уравновешенным человеком, чтобы он облил себя бензином и чиркнул спичкой? Акт самосожжения, – произнес Антон, задумчиво крутя в руках карандаш. – Смахивает на какой-то ритуал…
– Ты хочешь сказать, что она не сама?… Что кто-то ей помог?
Полные боли и ужаса янтарные глаза в упор уставились на Антона. «Боже, за что мне это, опять?» – в отчаянии подумал он. Ему страшно захотелось прижать ее к себе и не отпускать. Никогда. Чтобы скрыть накатившее смятение, Антон резко поднялся со своего места, и нагромождение из ножек и спинок снова рухнуло на пол.
– Черт, что тут у вас за идиотизм? – Антон пнул ногой один из стульев. – Кстати, – он вдруг остановился и внимательно посмотрел на Катю, – а ты что, здесь работаешь?
– Ну да. Гримером…
– Гримером? С таким образованием – гримером? Ты шутишь?
– Ничуть. Послушай, Антон. Это долгая история, и я сейчас не готова говорить на эту тему. Давай, продолжай свой допрос. Скоро начнется спектакль, я должна идти…
– Это не допрос, – обиделся Антон, – это просто беседа. А на твой вопрос…
Он не успел закончить начатую фразу. Внезапно заскрипела дверь. Головы Антона и Кати, как по команде, повернулись в сторону входа. На пороге, подбоченившись, стояла артистка Бондаренко. За ее спиной маячила знакомая миллионам российских зрителей седая шевелюра великого, народного, обожаемого Михаила Порогова.
– О, господин следователь! Вы еще здесь? – пророкотал Порогов своим знаменитым баском и расплылся в не менее знаменитой улыбке. Улыбке Чеширского Кота. – Простите великодушно, что помешали. А мы тут с Ларочкой, – он многозначительно кашлянул и приобнял Бондаренко за плечи, – порепетировать надумали. Сценку одну до ума довести.
– Мы уже закончили, – неожиданно для себя произнес Антон Молчанов, а сам подумал, откуда Порогов знает, что он следователь. Хотя… Слухи в театре подобны эпидемии. Распространяются с невероятной скоростью.
Спустя два часа Антон Молчанов вышел наконец из театра. На улице накрапывал ленивый дождик. Антон сжал в руке записку с Катиным телефоном и подставил разгоряченное лицо под мелкие холодные капли.
Все вернулось на круги своя… Все вернулось. Встреча с Катей выбила Антона из колеи. Раздавила, расплющила, словно дорожный каток. Прошлое обрушилось на него, как цунами. Он-то думал, что давно переболел, перестрадал. А оказалось, что минувшие годы нисколько не притупили чувство, лишь обострили его, отточили, что ли. В душе взметнулась знакомая волна – смесь надежды и отчаяния, нежности и горечи.
Труднее всего исцелиться от любви, которая вспыхнула с первого взгляда, – сказал кто-то из великих. Антон не помнил точно кто, но полностью разделял это мнение. На собственной шкуре, как говорится, убедился.
Катя изменилась… Похудела, повзрослела, черты ее облика оформились, утончились. Словно неведомый художник добавил пару недостающих штрихов – сделал образ законченным и в то же время более желанным… На бледном, почти прозрачном лице лихорадочным блеском горели янтарные глаза с золотистыми крапинками. Их взгляд прожигал насквозь… Совсем чужие глаза. А губы – волнующие, манящие – остались прежними. И поворот головы…
Катя… Его наказание, его проклятие… Любовь его жизни…
Антон вдруг понял, что эта, новая Катя нравится ему гораздо больше. И что поговорка «время лечит» не имеет к нему никакого отношения. Сердце болезненно сжалось…
– Давай, давай, цепляй. Цепляй, тебе говорю, – услышал Молчанов и очнулся от грез.
Два тощих мужичка в оранжевых униформах деловито пристраивали трос с крюком на конце к бамперу его, Антона, автомобиля. Рядом стоял ярко-желтый эвакуатор, возле которого топтался важный толстомордый гаишник. Молчанов хмыкнул, нащупал в кармане удостоверение и направился к самодовольному блюстителю закона.
Глава 2
Три недели пролетели, как во сне. Театр рожал премьеру. Первую в новом сезоне.
В сумасшедшей рабочей гонке Катя даже не заметила, что наступила настоящая осень. Деревья сбросили пожухлую листву, почернели, словно от горя. И теперь, жалкие, беззащитные, тянули в немой мольбе голые ветви вверх к серому, безрадостному небу. Скукоженная трава покрылась стылым, седым налетом. Земля напряглась и замерла в ожидании.
На свой первый за долгое время выходной день Катя запланировала кучу дел: убраться в квартире, постирать, съездить к маме, наконец. Но сил не было никаких – голова раскалывалась от ноющей боли, ноги словно кто-то заковал в неподъемные кандалы. Она так и просидела бездумно на крошечной кухонке до самых сумерек, зябко кутаясь в старую шерстяную шаль.
Катя вздрогнула, когда зазвонил телефон, и с трудом удержала в руках ставшую вдруг очень тяжелой трубку.
– Ты что же, Катерина, до сих пор не выехала? – строго спросила Елена Анатольевна, Катина мать. Мать всегда называла ее Катериной, когда сердилась.
– Я что-то неважно себя чувствую, – еле слышно ответила Катя. Громко говорить тоже оказалось трудно.
– Я так и знала, – удовлетворенно констатировала Елена Анатольевна, – довела себя со своей работой! Боже правый! Я проклинаю тот день, когда предложила устроить тебя в этот бессовестный театр! Я же думала, что это временно, что ты там больше одного сезона не выдержишь, – постепенно распалялась мать. – Мало того что платят гроши, помыкают тобой, но еще и отдыхать не дают. Где это видано такое, чтобы человек с утра до ночи, не покладая рук, трудился на чужого дядю? И ни благодарности, ни материального удовлетворения, ничего! Бросай ты этот театр к чертовой матери, прости меня, господи! Сколько раз я предлагала тебе работать у нас. Сейчас и вакансии подходящие имеются. Могу замолвить за тебя словечко. Да и Николай Николаевич…
– Мам, мам, подожди, не тарахти, – взмолилась Катя, – у меня голова очень болит.
– Температуру мерила? – сбавила обороты Елена Анатольевна.
– Нет еще.
– Немедленно марш в постель! Градусник поставь. А мы с Ник Ником сейчас приедем. У тебя наверняка пустой холодильник, лекарств – никаких.
– Не надо! – простонала Катя и закрыла саднящие глаза. – У меня все есть, не беспокойся.
– Хорошо, – на удивление легко согласилась мать. – Ложись, а я тебе позже перезвоню.
Николай Николаевич Венгер – новый мамин муж – трудился главным администратором Московской государственной филармонии, где в репертуарном отделе много лет работала Елена Анатольевна. Маленький, суетливый, лысоватый. Катя его не любила.
Чувствуя себя девяностолетней старухой, она поднялась. Сунула градусник под мышку. Такой холодный, прямо ледяной, что Катя сразу же замерзла. Включила умеющий думать чайник «Тефаль». Вернулась на насиженное место.
Через минуту чайник возмущенно забулькал, забормотал что-то на своем языке и умолк. Пришлось снова вставать. Катя растворила в чашке пакетик «Фервекса», добавила кипяток. Все словно в тумане, словно и не с ней это происходило. Посмотрела на градусник. Ого! 39,5! От жалости к себе Катя всплакнула и отправилась в кровать, под теплое одеяло. «Я не могу, не имею права сейчас болеть», – успела подумать она и провалилась в беспокойный, лихорадочный сон.
Во сне она снова была счастлива. Рядом с ней был любимый Костя. Король. Вокруг бушевал в цветении яблоневый сад. Неподалеку, на изумрудной лужайке играла маленькая девочка с золотистыми волосами и яркими синими глазами. Их не рожденная дочь Косточка.
Неожиданно налетел, хохоча, сильный ветер. Сдул с деревьев нежные белоснежные лепестки, нагнал черные рваные тучи. Подхватил маленькую девочку, как пушинку, и умчал высоко, в грязную вату облаков.
Катя в отчаянии повернулась к любимому, но с ужасом увидела, что и он уходит. «Нет!» – крикнула она и бросилась вдогонку, спотыкаясь. Но расстояние между ними все увеличивалось.
Катя открыла глаза и уперлась взглядом в фотографию мужа, стоявшую на прикроватной тумбочке. Сердце защемило привычной болью. Она посмотрела на часы и поняла, что проспала не больше часа. Однако в голове заметно прояснилось. Видимо, снизилась температура.
Удивительно, за эти долгие годы Катя ни разу не видела Костю во сне. Тем более такого живого, реального. На кончиках пальцев до сих пор ощущалось легкое покалывание – воспоминание о прикосновении к мягким светлым волосам.
Катя откинулась на подушку и зажмурилась в надежде сохранить ускользающее чувство близости с родным человеком. Но нет, все ушло. Действительность тяжелым камнем повисла на шее. «Счастье, как стекло, очень легко бьется», – часто повторяла Катина бабушка.
Внезапно включился телевизор. Катя испугалась, а потом поняла, что сама, махнув рукой, случайно нажала кнопку на пульте.
– А теперь дадим слово студии, – улыбнулась ведущая программы «Жди меня». – Кого вы ищете?
– Я ищу сына, Александра Морозова, – заплаканная пожилая женщина показала фотографию. Молодой светловолосый мужчина радостно улыбался в объектив. – Четыре года назад он уехал из Белоруссии в Москву на заработки и пропал.
«Чем-то на Костю похож!» – больно уколола мысль. Катя с трудом поднялась и прошлепала на кухню. Вскипятила воду, налила себе чашку обжигающего чая и вернулась в кровать.
– Мы уже не раз рассказывали в нашей передаче о подобных случаях, – проникновенно вещал тем временем с экрана известный актер, – и вот еще одна такая история. Посмотрите, пожалуйста…
Камера проехалась по бледно-зеленым стенам, скользнула по грязному окну, явив на секунду унылый осенний пейзаж, и остановилась на растерянном мужчине с опрокинутым лицом.
– Не может быть… – прошептала Катя и закрыла рот ладонью.
– Этот человек обнаружил себя две недели назад на железнодорожном вокзале города Самары, – повествовал тем временем голос за кадром, – он долго брел по рельсам, прежде чем понял, что совершенно ничего не помнит о себе. Кто он, откуда, как оказался в Самаре? Если вы узнали этого человека, позвоните на передачу. Наш телефон…
Конечно, Катя его узнала.
В сумасшедшей рабочей гонке Катя даже не заметила, что наступила настоящая осень. Деревья сбросили пожухлую листву, почернели, словно от горя. И теперь, жалкие, беззащитные, тянули в немой мольбе голые ветви вверх к серому, безрадостному небу. Скукоженная трава покрылась стылым, седым налетом. Земля напряглась и замерла в ожидании.
На свой первый за долгое время выходной день Катя запланировала кучу дел: убраться в квартире, постирать, съездить к маме, наконец. Но сил не было никаких – голова раскалывалась от ноющей боли, ноги словно кто-то заковал в неподъемные кандалы. Она так и просидела бездумно на крошечной кухонке до самых сумерек, зябко кутаясь в старую шерстяную шаль.
Катя вздрогнула, когда зазвонил телефон, и с трудом удержала в руках ставшую вдруг очень тяжелой трубку.
– Ты что же, Катерина, до сих пор не выехала? – строго спросила Елена Анатольевна, Катина мать. Мать всегда называла ее Катериной, когда сердилась.
– Я что-то неважно себя чувствую, – еле слышно ответила Катя. Громко говорить тоже оказалось трудно.
– Я так и знала, – удовлетворенно констатировала Елена Анатольевна, – довела себя со своей работой! Боже правый! Я проклинаю тот день, когда предложила устроить тебя в этот бессовестный театр! Я же думала, что это временно, что ты там больше одного сезона не выдержишь, – постепенно распалялась мать. – Мало того что платят гроши, помыкают тобой, но еще и отдыхать не дают. Где это видано такое, чтобы человек с утра до ночи, не покладая рук, трудился на чужого дядю? И ни благодарности, ни материального удовлетворения, ничего! Бросай ты этот театр к чертовой матери, прости меня, господи! Сколько раз я предлагала тебе работать у нас. Сейчас и вакансии подходящие имеются. Могу замолвить за тебя словечко. Да и Николай Николаевич…
– Мам, мам, подожди, не тарахти, – взмолилась Катя, – у меня голова очень болит.
– Температуру мерила? – сбавила обороты Елена Анатольевна.
– Нет еще.
– Немедленно марш в постель! Градусник поставь. А мы с Ник Ником сейчас приедем. У тебя наверняка пустой холодильник, лекарств – никаких.
– Не надо! – простонала Катя и закрыла саднящие глаза. – У меня все есть, не беспокойся.
– Хорошо, – на удивление легко согласилась мать. – Ложись, а я тебе позже перезвоню.
Николай Николаевич Венгер – новый мамин муж – трудился главным администратором Московской государственной филармонии, где в репертуарном отделе много лет работала Елена Анатольевна. Маленький, суетливый, лысоватый. Катя его не любила.
Чувствуя себя девяностолетней старухой, она поднялась. Сунула градусник под мышку. Такой холодный, прямо ледяной, что Катя сразу же замерзла. Включила умеющий думать чайник «Тефаль». Вернулась на насиженное место.
Через минуту чайник возмущенно забулькал, забормотал что-то на своем языке и умолк. Пришлось снова вставать. Катя растворила в чашке пакетик «Фервекса», добавила кипяток. Все словно в тумане, словно и не с ней это происходило. Посмотрела на градусник. Ого! 39,5! От жалости к себе Катя всплакнула и отправилась в кровать, под теплое одеяло. «Я не могу, не имею права сейчас болеть», – успела подумать она и провалилась в беспокойный, лихорадочный сон.
Во сне она снова была счастлива. Рядом с ней был любимый Костя. Король. Вокруг бушевал в цветении яблоневый сад. Неподалеку, на изумрудной лужайке играла маленькая девочка с золотистыми волосами и яркими синими глазами. Их не рожденная дочь Косточка.
Неожиданно налетел, хохоча, сильный ветер. Сдул с деревьев нежные белоснежные лепестки, нагнал черные рваные тучи. Подхватил маленькую девочку, как пушинку, и умчал высоко, в грязную вату облаков.
Катя в отчаянии повернулась к любимому, но с ужасом увидела, что и он уходит. «Нет!» – крикнула она и бросилась вдогонку, спотыкаясь. Но расстояние между ними все увеличивалось.
Катя открыла глаза и уперлась взглядом в фотографию мужа, стоявшую на прикроватной тумбочке. Сердце защемило привычной болью. Она посмотрела на часы и поняла, что проспала не больше часа. Однако в голове заметно прояснилось. Видимо, снизилась температура.
Удивительно, за эти долгие годы Катя ни разу не видела Костю во сне. Тем более такого живого, реального. На кончиках пальцев до сих пор ощущалось легкое покалывание – воспоминание о прикосновении к мягким светлым волосам.
Катя откинулась на подушку и зажмурилась в надежде сохранить ускользающее чувство близости с родным человеком. Но нет, все ушло. Действительность тяжелым камнем повисла на шее. «Счастье, как стекло, очень легко бьется», – часто повторяла Катина бабушка.
Внезапно включился телевизор. Катя испугалась, а потом поняла, что сама, махнув рукой, случайно нажала кнопку на пульте.
– А теперь дадим слово студии, – улыбнулась ведущая программы «Жди меня». – Кого вы ищете?
– Я ищу сына, Александра Морозова, – заплаканная пожилая женщина показала фотографию. Молодой светловолосый мужчина радостно улыбался в объектив. – Четыре года назад он уехал из Белоруссии в Москву на заработки и пропал.
«Чем-то на Костю похож!» – больно уколола мысль. Катя с трудом поднялась и прошлепала на кухню. Вскипятила воду, налила себе чашку обжигающего чая и вернулась в кровать.
– Мы уже не раз рассказывали в нашей передаче о подобных случаях, – проникновенно вещал тем временем с экрана известный актер, – и вот еще одна такая история. Посмотрите, пожалуйста…
Камера проехалась по бледно-зеленым стенам, скользнула по грязному окну, явив на секунду унылый осенний пейзаж, и остановилась на растерянном мужчине с опрокинутым лицом.
– Не может быть… – прошептала Катя и закрыла рот ладонью.
– Этот человек обнаружил себя две недели назад на железнодорожном вокзале города Самары, – повествовал тем временем голос за кадром, – он долго брел по рельсам, прежде чем понял, что совершенно ничего не помнит о себе. Кто он, откуда, как оказался в Самаре? Если вы узнали этого человека, позвоните на передачу. Наш телефон…
Конечно, Катя его узнала.
Глава 3
Боль… Вязкая, липкая, как конфета-тянучка, склеившая зубы. Обволакивающая и топкая, как стоячая вода в болоте.
– Она очнулась! Быстро зовите Владимира Алексеевича. Да, и позвоните ее мужу. Сергею, пусть едет!
«Что же они так кричат? – подумала женщина и открыла глаза. Яркий свет миллионами острых игл вонзился в иссохшую роговицу. Она тут же зажмурилась. – Я так устала, мне надо поспать, просто поспать, а они так кричат…»
– Таня, вы меня слышите? – Кто-то холодной рукой коснулся ее лба.
«Таня? – кольнула мысль. – Какая Таня? Кто это – Таня?» Раздался скрип двери, торопливые шаги…
– Ты не ошиблась, Нина? Она действительно пришла в себя? – требовательно спросил мужской голос. Твердые пальцы уверенно забегали по ее телу, как по клавиатуре: прощупали запястье, оттянули веки, пошарили по шее, похлопали по щекам. – Таня, моргните, если вы меня слышите.
«Отстаньте, – хотелось крикнуть женщине, – оставьте меня в покое. Никакая я не Таня. Я… А кто я?» – От накатившего ужаса она распахнула глаза и увидела склоненные над ней расплывчатые тени.
– Я не знаю, кто я, – попыталась сказать, но распухший язык не желал повиноваться.
– Что? Что вы говорите? – воскликнул мужчина и стальным браслетом сдавил ее руку. – Черт, у нее пульс зашкаливает. Быстро, Нина. Мы можем снова ее потерять… Да быстрее же!
В вену влили тепло. Оно заструилось, потекло речным потоком. Вены-реки, реки-вены-руки… Голоса, поначалу очень громкие, оглушающие, звучали все дальше, все тише, пока не исчезли вовсе.
Женщина глубоко вздохнула и закашлялась.
– Пить… – прошептала она. Ей дали воды. А почудилось, что эликсир жизни.
– Танечка, милая, – горячие влажные руки вцепились в ее ладони, – ты проснулась? Боже, как же ты нас напугала, родная!
Незнакомый мужчина с тревогой вглядывался в ее лицо.
– Вы кто? – спросила она.
– Как кто? – отшатнулся он. – Ты что, меня не узнаешь?
– Отойдите, прошу вас. – Рядом возник другой незнакомый мужчина. – С возвращением, Таня. Меня зовут Владимир Алексеевич Кречетов. Я ваш лечащий врач.
– Здравствуйте, – попыталась она кивнуть головой, – только я не Таня.
– Да? – скептически отреагировал Владимир Алексеевич. – А как вас зовут?
– Я не знаю, – пробормотала она, – я не помню… Я очень устала…
– Хорошо, хорошо. Вам непременно надо поспать. А мы пока побеседуем с вашим супругом.
Супругом? Чушь какая-то. Нет у нее никакого супруга… И никакая она не Таня. Они все перепутали.
– Вы все перепутали, – заплетающимся языком пробормотала Таня-не-Таня, но ее никто не услышал.
– Она очнулась! Быстро зовите Владимира Алексеевича. Да, и позвоните ее мужу. Сергею, пусть едет!
«Что же они так кричат? – подумала женщина и открыла глаза. Яркий свет миллионами острых игл вонзился в иссохшую роговицу. Она тут же зажмурилась. – Я так устала, мне надо поспать, просто поспать, а они так кричат…»
– Таня, вы меня слышите? – Кто-то холодной рукой коснулся ее лба.
«Таня? – кольнула мысль. – Какая Таня? Кто это – Таня?» Раздался скрип двери, торопливые шаги…
– Ты не ошиблась, Нина? Она действительно пришла в себя? – требовательно спросил мужской голос. Твердые пальцы уверенно забегали по ее телу, как по клавиатуре: прощупали запястье, оттянули веки, пошарили по шее, похлопали по щекам. – Таня, моргните, если вы меня слышите.
«Отстаньте, – хотелось крикнуть женщине, – оставьте меня в покое. Никакая я не Таня. Я… А кто я?» – От накатившего ужаса она распахнула глаза и увидела склоненные над ней расплывчатые тени.
– Я не знаю, кто я, – попыталась сказать, но распухший язык не желал повиноваться.
– Что? Что вы говорите? – воскликнул мужчина и стальным браслетом сдавил ее руку. – Черт, у нее пульс зашкаливает. Быстро, Нина. Мы можем снова ее потерять… Да быстрее же!
В вену влили тепло. Оно заструилось, потекло речным потоком. Вены-реки, реки-вены-руки… Голоса, поначалу очень громкие, оглушающие, звучали все дальше, все тише, пока не исчезли вовсе.
Женщина глубоко вздохнула и закашлялась.
– Пить… – прошептала она. Ей дали воды. А почудилось, что эликсир жизни.
– Танечка, милая, – горячие влажные руки вцепились в ее ладони, – ты проснулась? Боже, как же ты нас напугала, родная!
Незнакомый мужчина с тревогой вглядывался в ее лицо.
– Вы кто? – спросила она.
– Как кто? – отшатнулся он. – Ты что, меня не узнаешь?
– Отойдите, прошу вас. – Рядом возник другой незнакомый мужчина. – С возвращением, Таня. Меня зовут Владимир Алексеевич Кречетов. Я ваш лечащий врач.
– Здравствуйте, – попыталась она кивнуть головой, – только я не Таня.
– Да? – скептически отреагировал Владимир Алексеевич. – А как вас зовут?
– Я не знаю, – пробормотала она, – я не помню… Я очень устала…
– Хорошо, хорошо. Вам непременно надо поспать. А мы пока побеседуем с вашим супругом.
Супругом? Чушь какая-то. Нет у нее никакого супруга… И никакая она не Таня. Они все перепутали.
– Вы все перепутали, – заплетающимся языком пробормотала Таня-не-Таня, но ее никто не услышал.