Ничего, скоро пес вернется - одному ему горностая не достать из норы, а я не собираюсь ему помогать. Но пес все не возвращался.
Далеко, на краю осинника, услышал я, наконец, глухой лай своей собаки. Лай не затихал. Прошло пять, десять минут - я ждал, что собаке надоест, наконец, гонять зверька и она скоро вернется. Но не тут-то было собака все лаяла и лаяла, лаяла очень азартно, и мне ничего не оставалось делать, как самому пойти в лес.
Наконец я увидел высокую дуплистую осину. На самой осине никого не было, но собака сидела как раз под этим деревом, смотрела на его ствол и раз за разом громко подавала голос.
Ну кого ты здесь нашел? Что ты лаешь на пустое дерево? А может быть, все-таки кто-то сидит в дупле? Я взял палку и постучал по гнилому стволу. Пес залаял громче, но из дупла никто не показался.
Я постучал еще раз и сильней, и тут из дупла выглянула небольшая бурая головка с короткими ушами и маленькими злыми бусинками глаз. Куница! Ба, да как она попала сейчас в наши края?! Второй год в наших местах совсем не было ягод, а потому и улетели отсюда и рябчики, и тетерева. А что делать хищной кунице там, где нет ни рябчиков, ни тетеревов? Правда, этот зверек не прочь поохотиться и за белками, и за мышами, но и белок, и мышей последние два года было у нас совсем мало - последние два года в лесу был неурожай сосновых шишек. Откуда же все-таки взялась куница и зачем она пожаловала к нам?
Я еще раз постучал по осиновому стволу. Куница стрелой выскочила из дупла, быстро забралась на вершину дерева и одним широким прыжком оказалась на высокой густой елке. Там зверек затаился. Собака принялась лаять на елку. Но я утихомирил собаку и отвел ее в сторону.
Куница меня совсем не интересовала. Правда, это был пушной зверек, одетый в хорошую шубку, которую высоко ценят охотники, но у меня был такой закон: в своем лесу я не охотился. А потому куницу мы оставили в покое и отправились домой.
Прошла ночь, наступил новый день, и утром, поднявшись, как всегда, на чердак, чтобы взять для птиц немного рябины, я увидел, что мою рябину снова кто-то всю раскидал... И только я поднял голову к крыше, где на шесте должны были висеть самые крупные грозди рябины, как кто-то быстрый и темный метнулся по шесту к щели под крышей и, юркнув в щель, исчез. И тут же на улице раздался громкий лай моей собаки.
Я спустился с чердака, отошел немного в сторону от дома, чтобы издали посмотреть, на кого лает собака, и тут на крыше дома увидел нашу вчерашнюю знакомую - куницу. Да, да, куницу, хищного, ловкого зверька, который второй день посещал мой чердак и вовсю уплетал рябину!
Наверное, куница охотилась тут и на мышей, которые жили в нашем доме. А что ей еще оставалось делать, когда в лесу наступили голодные времена и когда нигде вокруг не было ничего съестного?
На крыше нашего дома куница просидела до вечера, зло посматривая по сторонам, и только вечером, когда я забрал собаку в дом, она убежала в лес, но ночью снова наведалась к нам, и на следующее утро я снова обнаружил следы ее визита.
Наш чердак куница посещала еще долго. Она всегда приходила к нам по ночам и, как бы я ни закрывал двери и окна на чердаке, как бы ни затыкал все щели, все равно пробиралась к рябине и всю ночь на славу пировала. Только теперь, после того как ей пришлось просидеть целый день на крыше под наблюдением пса, она не отваживалась задерживаться на чердаке слишком долго и еще до рассвета уходила в лес, чтобы отлежаться там в дупле до нового ночного похода.
МОРОЖЕНЫЕ МАСЛЯТА
Хорошо провожать осень, когда она уходит спокойно, тихо, без обложных дождей и ураганных ветров, когда по летнему сухи лесные дороги и не вспухают от холодной осенней воды ягодные болотинки.
В такую тихую, ясную осень хочется без конца бродить по лесу и каждый день шаг за шагом отмечать последние шаги уходящего тепла и ждать первые приметы близкой зимы.
О том, что зима уже не за горами, всегда расскажет первый осенний иней. Он густо опустится на ступеньки крыльца, на жерди забора, на крышу дома и будет холодно посвечивать до тех пор, пока в туманном дыму октябрьского утра не покажется солнце.
Солнце поднимется, пригреет, и иней начнет расползаться, таять, и скоро от недавнего морозного покрывала, опустившегося ночью на землю, останутся лишь влажные пятна и полосы по низинам и луговинкам. А к десяти-одиннадцати часам первый ночной морозец позабудется совсем.
Первый ночной морозец всегда слабый, робкий, ему еще не хватает сил выстудить по дорогам лужи и стянуть эти лужи льдом. Первый мороз еще не заглядывает в лес, и в лесу как ни в чем не бывало по-прежнему стоят веселыми рядками крепкие, розовые грибы-волнушки.
Я очень люблю собирать последние осенние грибы. Люблю находить их, осторожно укладывать в корзинку и приносить домой, в тепло. В тепле грибы будто станут просыпаться, отходить от холода, и скоро весь дом наполнится запахом осени, ароматом осеннего гриба.
Поздней осенью в лесу встречались мне нередко и желтоголовые моховики, грибы коренастые, плотные. Чаще я находил моховики на южных склонах лесных холмов среди седого мха и опавшей сосновой хвои. Эти грибы дольше всех держались в лесу, и иногда я находил их даже после того, как ночные морозы стягивали льдом лужи на дорогах и украшали ледяными пленочками-закрайками берега таежных озер-ламбушек.
Такие ночные морозы уже вовсю хозяйничали в лесу, и моховики, найденные в это время, больше походили на желтые льдышки, чем на настоящие грибы. Я осторожно выбирал грибы-льдышки из мха и прямо так, с примороженными к шляпкам сосновыми иголками, убирал в корзину или в походную сумку.
Дома замороженные грибы оттаивали, снова становились настоящими грибами, и с их шляпок сами по себе сползали в стороны сосновые иголки.
Но проходила скоро пора и таких, последних осенних находок. Впереди была зима, я забывал про грибы, ягоды и ждал встречи с зимними гостями.
Обычно первыми зимними гостями в нашем лесу были клесты. Они появлялись возле еловых вершин суетливыми, беспокойными стайками и одну за другой обрывали и роняли вниз янтарные еловые шишки.
Когда в нашем лесу появлялись первые клесты, моя собака начинала нервничать, она все время прислушивалась и приглядывалась к высоченным елям и нет-нет да и подавала голос, заслышав в еловых вершинах этих птиц. Наверное, возня клестов, их поцокивания чем-то напоминали Дружку, собаке-лайке, белок, за которыми он обязан был охотиться.
Стайка клестов, замеченная нами, улетает дальше, а мы тихо идем по лесной дорожке.
Дорожки в лесу уже крепкие, звонкие от хороших морозов. Зима уже заявила о себе в лесу, и теперь только день-другой со снегом - и можно будет смело сказать: "Здравствуй! Здравствуй до самой весны, зима!"
Но снега пока нет. Каждое утро солнце поднимается из-за леса ясным и чистым, не обещая и сегодня снежных туч. А вечером спустившаяся к лесу холодная заря, как и вчера, вспыхивает густым красным огнем, рассказывая, что ночью снова заявится в лес крепкий мороз.
И наутро мы снова идем по звонкой от мороза дорожке, снова встречаем клестов, видим иногда белок, собираем последние желтые листья, чудом уцелевшие на ветке осины, а к вечеру, уставшие и довольные, возвращаемся домой, к теплу, к печке, к горячему чаю...
Сегодня я возвращаюсь из леса особенно довольным - у меня в рюкзаке чудесная находка.
Мы уже завершали свой путь, и перед обратной дорогой мне очень захотелось посидеть и отдохнуть на краю молоденького соснячка, весело и крепко поднявшегося у края поля. Невысокие сосенки ярко зеленели под солнцем, и, глядя на эту веселую зелень, трудно было себе представить, что сейчас в лесу не август и даже не сентябрь, а конец октября, морозного, холодного октября.
Я снял с плеч рюкзак и присел на валежину, лежащую недалеко у дороги. Вокруг валежины густо поднималась седая, сухая трава. В этой траве застряли, не успев опуститься вниз, колючие сосновые иглы, видимо совсем недавно опавшие с дерева. Я достал из травы одну такую иголку, потянулся было за другой, и тут под иглами, среди седой, сухой травы, увидел что-то не по-зимнему веселое, светлое.
Я раздвинул осторожно траву и не сразу поверил увиденному: прямо передо мной, чуть прижавшись к земле, стоял гриб, небольшой гриб со светло-коричневой шляпкой... Я дотронулся пальцем до гриба - он был крепок и холоден, он был заморожен. Осторожно, чтобы не сломать, не попортить, я чуть покачал гриб и вынул его из травы. И снизу, из-под шляпки, на меня глянуло ярко-желтое донышко масленка.
Да, это был настоящий масленок, чудом сохранившийся с осени.
Я огляделся вокруг и почти тут же обнаружил еще и еще точно такие же грибы-маслята.
Крепкие, аккуратные грибы высокой, яркой горкой лежали на седой траве около моего рюкзака, а я из тонких веточек пытался сложить небольшую корзиночку-ведерко, чтобы уложить туда свою находку.
Домой я возвращался очень довольным. У меня в рюкзаке чудесная находка, мороженые маслята, самый последний осенний подарок. И мне казалось, что мой Дружок тоже радовался вместе со мной. Он все время подбегал ко мне, весело помахивал хвостом и после этого несся дальше, вперед, к дому.
Дома я не торопился развязывать рюкзак и вынимать из рюкзака корзиночку с грибами. Сначала я разделся, снял ватник, сапоги, оделся во все домашнее, теплое и только потом, готовый к священнодействию, принялся разбирать маслята.
Они уже начинали понемногу оттаивать, и аромат настоящих грибов расходился по моему дому.
А потом я топил печь, чистил грибы. Уже кипело масло на сковородке, а я все оттягивал и оттягивал тот последний момент, когда грибы должны были оказаться на огне...
Наверное, мне тогда было немного жалко отдавать огню, печи эти маслята, эти последние грибы, принесенные из леса, уже встретившего зиму.
БЕЛОЧКА, ДРУЖОК, Я И ЯСТРЕБ
Утром мы собрались с Дружком в лес. Хоть и считался Дружок охотничьей собакой, но был очень умным и благородным псом и, наверное, никогда не старался ухватить кого-то своими крепкими зубами. Если он и разыскивал в лесу белок или глухарей, то усаживался под деревом и не очень торопливо принимался лаять, подавая мне сигнал: мол, иди сюда, я кого-то нашел.
На каждого зверька и каждую птицу Дружок лаял по-разному, и, услышав издали голос своей собаки, я всегда заранее знал, кого именно разыскал на этот раз в лесу мой помощник.
Если Дружок отдавал голос совсем редко, значит, он сидел под деревом, на которое взлетел глухарь. Если лаял немного почаще, то это означало, что он обнаружил белку. Я осторожно подходил к своей собаке, затаивался и старался разглядеть среди ветвей либо птицу, либо зверька, которых раньше меня отыскал Дружок.
Рассмотреть среди ветвей глухаря было не так-то сложно - да глухарь обычно и не прятался, не таился. Он был весь на виду, только осторожно вытягивал шею, выглядывая сверху, кто там сейчас внизу, опасны ли эти двое - человек и его собака. А вот увидеть среди еловых ветвей белку было куда трудней.
Маленький, быстрый зверек тут же прижимался к стволу или толстой ветке и затаивался так, что рассмотреть его другой раз можно было только в хороший бинокль. И то в бинокль затаившуюся белку можно было обнаружить лишь по кисточкам ушей, вдруг поднявшимся над веткой, или по кончику хвоста, свисающему вниз.
Если белку разглядеть не удавалось, мы шли дальше, жалея, конечно, что не увидели зверька и не узнали, оделся ли он, наконец, в серую зимнюю шубку.
Зима в этом году приходила долго. Долго стояли теплые осенние дни, и зверьки не торопились менять свои летние одежды на зимние шубки. Долго бегали по лесу зайцы-беляки, еще совсем по-летнему серые. Долго не удавалось мне встретить горностая, сменившего летнюю рыженькую одежду на зимнюю белую. И у белок никак не отрастали кисточки на ушах и не пропадал рыжий цвет на боках и на головке. Вот и ходил я все время в лес, чтобы еще раз проверить прогноз погоды, еще раз убедиться, что зима не очень торопится прибыть в наши края.
О том, что осень не собиралась пока сдавать свои права зиме, подсказывали мне и птицы. Из леса долго не вылетали к рябинам снегири, долго не показывались возле крыльца моего дома вороны и сороки, и что самое интересное - в лесу все еще жили ястребы-тетеревятники.
Правда, такое случалось - ястребы-тетеревятники другой зимой и оставались в нашем лесу, но далеко не все. А тут пернатые охотники вроде бы собирались остаться зимовать все до одного. Ошибиться эти хищные птицы никак не могли - они оставались в нашем лесу на зиму только тогда, когда лес мог их прокормить до самой весны. Но по зиме в лесу пищи не так-то много для этих больших птиц. Вот и выходило, что ястребы все еще крутились в наших местах лишь потому, что зима не собиралась пока выставить из наших мест порядком надоевшую всем сырую и ветреную осень.
Первую белку на этот раз мы с Дружком нашли очень скоро. Дружок, как скажут охотники, отдал громко голос, я подошел к елке, у которой сидел мой четвероногий помощник, и без особого труда рассмотрел белочку, сидевшую у ствола на толстой ветке.
В зубах у белочки была большая еловая шишка. Когда я подошел поближе, зверек увидел меня и выронил шишку. Дружок кинулся к упавшей шишке, под елку, а я успел рассмотреть, что и у этого зверька шубка еще совсем рыженькая.
Вторую белку мы искали дольше. Но наконец нашли... Сначала, как обычно, ее отыскал Дружок. Я долго выглядывал зверька среди ветвей, но так и не мог разглядеть.
Уходить, не увидев белку, мне не хотелось, и я вспомнил, как обычно охотники выпугивали затаившегося зверька, как заставляли его шевельнуться и обнаружить себя. Для этого обухом топора несколько раз ударяли по стволу дерева, на котором была обнаруженная собакой белка. Белка не любит таких резких ударов и обычно пугается, в испуге перебегает на другое место, и опытный охотник по чуть приметному движению среди еловых ветвей замечает желанного зверька.
Конечно, стрелять в белку мы не собирались. В лес ружья с собой я не брал, и потому вся наша охота и оканчивалась тем, что, увидев зверька, мы шли дальше, разыскивая других лесных обитателей. Но увидеть зверька мне очень хотелось, и я вынул из-за пояса топор и несколько раз резко ударил по стволу.
И белка обнаружила себя. С той стороны, с которой я подошел к стволу, ветви у елки были пореже, и я хорошо видел, как зверек после удара метнулся вверх.
И тут сверху к белке кинулось что-то большое и быстрое. Все произошло в мгновение... Я не успел еще сообразить, что произошло, кто кинулся к потревоженному мною зверьку, как этот кто-то уже несся в сторону, держа в когтях только что пойманную белочку.
Это был ястреб, ястреб-тетеревятник. Возможно, этому пернатому охотнику и не удалось бы самому поймать нашу белку, возможно, ему пришлось бы и немного поголодать - ведь белки очень осторожные зверьки и, завидев, врага, никак не выдают себя. Возможно, эта белочка сначала, плотно прижавшись к стволу елки, подождала бы, притаилась, а потом незаметно улизнула бы от врага. Но тут помешали мы...
Дружок, поймав запах зверька, громким лаем заявил, что белка здесь. А я, не разглядев сразу затаившегося зверька и не подумав, что где-то может таиться ястреб-охотник, спугнул спрятавшуюся белочку ударом топора. И ястреб, сидевший в засаде, только этого и ждал. Стрелой он кинулся к добыче и так же быстро скрылся от нас.
Так и погубили мы маленького, пушистого зверька - погубили только потому, что были слишком любопытны и не очень часто задумывались, чем наше любопытство может окончиться.
Из леса мы возвращались виноватыми. Дружок, будто понимая, что произошло, на этот раз не бежал впереди меня, а понуро плелся сзади. И дома, в комнате, он не стал лезть к столу и, как обычно, тут же требовать положенный ему обед - он тихо улегся под стол и виновато посматривал оттуда на меня.
Мне тоже в этот вечер было очень стыдно, и я долго размышлял, что можно и чего нельзя делать в лесу человеку, чтобы не принести в лес беды.
И после этого случая я никогда не разыскивал затаившихся птиц и зверей и больше не позволял Дружку слишком надоедать лесным обитателям.
С Т А Р А Я Б Е Р Е З А
СИНИЧКИ В ПАРКЕ
Ранней весной, когда в лес еще не пришло весеннее тепло и не вернулись еще из теплых стран перелетные птицы, вдруг да услышите вы в лесу громкую и задорную песенку-колокольчик большой желтогрудой синички.
Это она первой, вслед за барабанным призывом дятла, объявляет всем-всем, что весна уже совсем близко, что совсем скоро набухнет от талой воды и опустится к самой земле холодный, голубой от мороза сугроб и что из-под этого сугроба скоро покажется небольшим островком оттаявшая земля, а потом над ожившей, проснувшейся землей зазвенит настоящая весенняя песенка - песенка только что вернувшегося в родной лес зяблика...
И тогда голосок большой желтогрудой синички будто чуть померкнет, будто станет тише и потеряет немного свой хрустальный звон. А явятся в лес дрозды, подымут неумолчный треск, и затеряется недавняя яркая синичья песенка совсем, словно уйдет синичка из леса, уступив недавнее место и зяблику и дроздам.
Но нет, никуда не улетела эта желтогрудая птичка, здесь она, и поет она по-прежнему чисто и звонко, но только теперь за песнями наших новых громких певцов плохо слышен ее голосок. Да и к лучшему это вроде бы для самой синички - занята она теперь другим делом: тайно шмыгает взад и вперед от дупла в кусты, из кустов в дупло, где вот-вот появятся на свет ее маленькие птенцы. А зачем в такое время уж слишком громко заявлять о себе, выдавать песней то место, где устроено гнездо?
Так и считал я долгое время, что живет в лесу эта желтогрудая синичка, наша доверчивая гостья у зимней кормушки, тайно, незаметно и никогда не согласится в такое весеннее время завести знакомство с человеком. Мол, зима зимой - зима другое дело: голод не тетка, тут и с человеком можно подружиться. А уж весной, когда пришло время вывести птенцов, извините, не станет наша синичка доверчиво торчать перед человеком: кто его знает, этого человека, о чем он думает, - может, хочет узнать, где гнездо, а потом заберет всех птенцов...
Так или нет рассуждала эта быстрая, ловкая и тайная по весне птичка-синичка, но только никогда раньше не приходилось мне встречать в весеннем лесу синичек, которые отнеслись бы ко мне так же доверчиво, как и зимой около кормушки. Увижу другой раз дупло, в которое только что забралась синичка, подожду, когда вынырнет эта птичка обратно, подойду к птичке поближе, и тут же исчезнет она в кустах, будто сквозь землю провалится, и долго потом не показывается около своего дупла, не желая подтверждать мою догадку, что именно здесь и есть ее гнездо.
Но как-то совсем недавно забрел я в старый, давно перезревший и, пожалуй, уже отживающий свой век парк. В парке было много дуплистых деревьев, и в этих дуплах синички из года в год устраивали свои гнезда. Шел я по краю парка, там, где поднялись робким тонконогим рядком светленькие березки. Пусто было в парке, пусто и около березок. Трава еще не поднялась, листочки по деревьям еще не зазеленели - весна в этом году выпала поздняя, затяжная, холодная. Казалось, нет сейчас вокруг меня ничего живого, лишь в стороне около скамейки изредка подавали голоса занятые каким-то своим очень важным делом сосредоточенные воробьи.
И тут под березками заметил я короткое движение. Кто пошевелился, кто двинулся, я сразу не разобрал. Но то, что здесь только что кто-то был, я уже не сомневался. Кто это? Скорей всего, мышь прошмыгнула в прошлогодней листве... И только я подумал, что под березкой, пожалуй, был именно мышонок, как снова кто-то шевельнулся-шмыгнул, но уже не на земле, а среди веточек деревца, крайнего ко мне.
Я остановился, замер, и почти рядом с собой, в каком-нибудь метре, увидел знакомую желтогрудую птичку. Синичка - а это была, конечно, она сидела на ветке, как всегда, чуть бочком: одна лапка выше, другая ниже по ветке, так что вид у птички был задорный и даже чуть озорной. Сидела и, не пугаясь, не вздрагивая от напряжения, не таясь, смотрела на человека, смотрела доверчиво, спокойно, как смотрели на меня синички зимой, когда угощал я их возле кормушки семечками.
А рядом с этой добродушной синичкой заметил я еще одну точно такую же птичку. Она тоже сидела на ветке и тоже очень доверчиво смотрела на меня. И как мне показалось, смотрела даже не на меня, а на мой карман, где еще совсем недавно всегда было хоть немного угощения для птичек.
Но сейчас мой карман был пуст, у меня с собой не было вообще ничего, чем я мог бы угостить этих птичек. И я просто, в ответ на доверие, протянул синичкам свою руку ладонью вверх... И синички нисколько не смутились. Одна из них еще выше поднялась на лапках и, чуть наклонив голову, с любопытством заглянула ко мне в руку. Но там ничего не было.
Вот так, почти рядом друг с другом, и провели мы минуты три-четыре. Конечно, я бы не ушел и дольше. Но у синиц были свои дела, и они, наверное поняв, что у меня действительно нет для них никакого угощения, принялись быстро и старательно обшаривать прошлогодние сухие листья под березами.
А я стоял на краю дорожки и долго любовался маленькими доверчивыми птичками, что копошились неподалеку от меня на земле...
Над нами были тяжелые темные ветви лип. Еще недавно на этих ветвях лежал высокими полосами темный от долгой зимы, смерзшийся снег, и под этими заснеженными ветвями взад и вперед мелькали желтые грудки и черные галстучки больших синиц. Еще недавно здесь были кормушки, и синички доверчиво брали прямо из рук семечки и кусочки сала. И теперь, когда птичьи столовые закрылись до следующей зимы, когда люди ушли из парка с последней лыжней, птички все еще помнили людей и, наверное, не только меня, но и каждого, кто заходил сейчас в парк, встречали так же доверчиво и откровенно.
ЧИЖИК
Чижик - небольшая, веселая и очень доверчивая птичка. Чижик быстро привыкает к человеку, когда человек приносит его к себе домой и предлагает ему свою дружбу.
Завоевать доверие чижика не очень сложно. Помести птичку в просторную светлую клетку, угощай семенами ели, ольхи, березы, льна, разрешай птичке почаще летать по комнате, ставь ей ванночку-купалку, чтобы могла она каждый день купаться, и будет твой чижик совсем скоро садиться к тебе на руку, на плечо, будет доверчиво прыгать около тебя по столу и петь вовсю свою немудрую, но очень веселую песенку.
Смотришь на такую жизнерадостную птичку, что всю зиму беззаботно порхает по комнате, и кажется тебе, что легко и просто ей, что не зовет ее, не тянет ее ничто за окно, на улицу.
И действительно, привыкает чижик и к твоей комнате, и к своей клетке - каждый вечер сам забирается туда спать, и бывают случаи, когда чижи, долго прожившие у людей дома, не желают покидать своих друзей и, даже выпущенные на волю, возвращаются обратно.
Все это так, все это правильно, умеет чижик по-своему ценить дружбу, но вот беда: не все и не всегда умеют ценить доверие этой маленькой, веселой и очень откровенной птички...
Случилась однажды такая беда и со мной - забыл я, что не всегда так просто и быстро, как некоторые люди, отказываются птицы от прежней дружбы, и пришлось мне тут пережить настоящий стыд...
Принес я домой чижика еще осенью. Понравился он мне - был тихим и доверчивым, был и очень красивым в своем желто-зеленом передничке, с темной шапочкой и темной точечкой-пятнышком под клювом. Видимо, и чижу понравилось у меня в комнате, и почти тут же запел он, да так громко и так красиво, что я долго не мог поверить: неужели это поет мой маленький чижик?!
А потом стали мы с птичкой настоящими друзьями. Стоило мне войти в комнату, как чижик сразу замечал меня, подлетал ко мне и подолгу сидел рядом, около пишущей машинки.
Так и провели мы вместе осень, зиму и первую половину весны. Боялся я сначала, что с наступлением весны начнет мой чиж беспокоиться, начнет искать дорогу за окно, на волю, а не найдя, загрустит. Но и этого не случилось, и наша дружба продолжалась по-прежнему. Только вот обманул я сам эту дружбу...
В начале мая пришлось мне ненадолго уехать из Москвы. А как же чижик? И не догадался я отдать его кому-то на время, забыл как-то, что нельзя подводить птичку, доверившуюся тебе, нельзя выпускать на волю так сразу птиц, которые жили у тебя дома, нельзя разом лишать их заботы человека. Забыл я все это, открыл окно, поставил на подоконник клетку, открыл у клетки дверку и отошел в сторону. Что будет?
Под моим окном рос тополь. Каждый год этот тополь почему-то обрезали-укорачивали. Но на этот раз уничтожить прошлогодние ветки еще не успели, и они были совсем рядом с моим окном - только протяни руку... Вот на такую ветку и уселся чижик. Уселся, посидел немного, посмотрел вокруг и обратно в клетку. Искупался там, поклевал что-то - и опять на тополевую ветку. Сел, отряхнулся и громко запел.
"Ну, все в порядке, освоился мой чижик с улицей, если так радостно и звонко поет", - подумал я и занялся своими делами.
Подходил вечер, настало время закрыть окно, собрать вещи и отправиться в путь. Чижа нигде не было. Я был спокоен и спокойно запер дверь своей комнаты на целых две недели.
Через две недели я вернулся, и почти тут же ко мне пришла соседка. Пришла и принесла в ладонях маленькую желто-зеленую птичку с черной шапочкой и черной точечкой-пятнышком под клювом...
Далеко, на краю осинника, услышал я, наконец, глухой лай своей собаки. Лай не затихал. Прошло пять, десять минут - я ждал, что собаке надоест, наконец, гонять зверька и она скоро вернется. Но не тут-то было собака все лаяла и лаяла, лаяла очень азартно, и мне ничего не оставалось делать, как самому пойти в лес.
Наконец я увидел высокую дуплистую осину. На самой осине никого не было, но собака сидела как раз под этим деревом, смотрела на его ствол и раз за разом громко подавала голос.
Ну кого ты здесь нашел? Что ты лаешь на пустое дерево? А может быть, все-таки кто-то сидит в дупле? Я взял палку и постучал по гнилому стволу. Пес залаял громче, но из дупла никто не показался.
Я постучал еще раз и сильней, и тут из дупла выглянула небольшая бурая головка с короткими ушами и маленькими злыми бусинками глаз. Куница! Ба, да как она попала сейчас в наши края?! Второй год в наших местах совсем не было ягод, а потому и улетели отсюда и рябчики, и тетерева. А что делать хищной кунице там, где нет ни рябчиков, ни тетеревов? Правда, этот зверек не прочь поохотиться и за белками, и за мышами, но и белок, и мышей последние два года было у нас совсем мало - последние два года в лесу был неурожай сосновых шишек. Откуда же все-таки взялась куница и зачем она пожаловала к нам?
Я еще раз постучал по осиновому стволу. Куница стрелой выскочила из дупла, быстро забралась на вершину дерева и одним широким прыжком оказалась на высокой густой елке. Там зверек затаился. Собака принялась лаять на елку. Но я утихомирил собаку и отвел ее в сторону.
Куница меня совсем не интересовала. Правда, это был пушной зверек, одетый в хорошую шубку, которую высоко ценят охотники, но у меня был такой закон: в своем лесу я не охотился. А потому куницу мы оставили в покое и отправились домой.
Прошла ночь, наступил новый день, и утром, поднявшись, как всегда, на чердак, чтобы взять для птиц немного рябины, я увидел, что мою рябину снова кто-то всю раскидал... И только я поднял голову к крыше, где на шесте должны были висеть самые крупные грозди рябины, как кто-то быстрый и темный метнулся по шесту к щели под крышей и, юркнув в щель, исчез. И тут же на улице раздался громкий лай моей собаки.
Я спустился с чердака, отошел немного в сторону от дома, чтобы издали посмотреть, на кого лает собака, и тут на крыше дома увидел нашу вчерашнюю знакомую - куницу. Да, да, куницу, хищного, ловкого зверька, который второй день посещал мой чердак и вовсю уплетал рябину!
Наверное, куница охотилась тут и на мышей, которые жили в нашем доме. А что ей еще оставалось делать, когда в лесу наступили голодные времена и когда нигде вокруг не было ничего съестного?
На крыше нашего дома куница просидела до вечера, зло посматривая по сторонам, и только вечером, когда я забрал собаку в дом, она убежала в лес, но ночью снова наведалась к нам, и на следующее утро я снова обнаружил следы ее визита.
Наш чердак куница посещала еще долго. Она всегда приходила к нам по ночам и, как бы я ни закрывал двери и окна на чердаке, как бы ни затыкал все щели, все равно пробиралась к рябине и всю ночь на славу пировала. Только теперь, после того как ей пришлось просидеть целый день на крыше под наблюдением пса, она не отваживалась задерживаться на чердаке слишком долго и еще до рассвета уходила в лес, чтобы отлежаться там в дупле до нового ночного похода.
МОРОЖЕНЫЕ МАСЛЯТА
Хорошо провожать осень, когда она уходит спокойно, тихо, без обложных дождей и ураганных ветров, когда по летнему сухи лесные дороги и не вспухают от холодной осенней воды ягодные болотинки.
В такую тихую, ясную осень хочется без конца бродить по лесу и каждый день шаг за шагом отмечать последние шаги уходящего тепла и ждать первые приметы близкой зимы.
О том, что зима уже не за горами, всегда расскажет первый осенний иней. Он густо опустится на ступеньки крыльца, на жерди забора, на крышу дома и будет холодно посвечивать до тех пор, пока в туманном дыму октябрьского утра не покажется солнце.
Солнце поднимется, пригреет, и иней начнет расползаться, таять, и скоро от недавнего морозного покрывала, опустившегося ночью на землю, останутся лишь влажные пятна и полосы по низинам и луговинкам. А к десяти-одиннадцати часам первый ночной морозец позабудется совсем.
Первый ночной морозец всегда слабый, робкий, ему еще не хватает сил выстудить по дорогам лужи и стянуть эти лужи льдом. Первый мороз еще не заглядывает в лес, и в лесу как ни в чем не бывало по-прежнему стоят веселыми рядками крепкие, розовые грибы-волнушки.
Я очень люблю собирать последние осенние грибы. Люблю находить их, осторожно укладывать в корзинку и приносить домой, в тепло. В тепле грибы будто станут просыпаться, отходить от холода, и скоро весь дом наполнится запахом осени, ароматом осеннего гриба.
Поздней осенью в лесу встречались мне нередко и желтоголовые моховики, грибы коренастые, плотные. Чаще я находил моховики на южных склонах лесных холмов среди седого мха и опавшей сосновой хвои. Эти грибы дольше всех держались в лесу, и иногда я находил их даже после того, как ночные морозы стягивали льдом лужи на дорогах и украшали ледяными пленочками-закрайками берега таежных озер-ламбушек.
Такие ночные морозы уже вовсю хозяйничали в лесу, и моховики, найденные в это время, больше походили на желтые льдышки, чем на настоящие грибы. Я осторожно выбирал грибы-льдышки из мха и прямо так, с примороженными к шляпкам сосновыми иголками, убирал в корзину или в походную сумку.
Дома замороженные грибы оттаивали, снова становились настоящими грибами, и с их шляпок сами по себе сползали в стороны сосновые иголки.
Но проходила скоро пора и таких, последних осенних находок. Впереди была зима, я забывал про грибы, ягоды и ждал встречи с зимними гостями.
Обычно первыми зимними гостями в нашем лесу были клесты. Они появлялись возле еловых вершин суетливыми, беспокойными стайками и одну за другой обрывали и роняли вниз янтарные еловые шишки.
Когда в нашем лесу появлялись первые клесты, моя собака начинала нервничать, она все время прислушивалась и приглядывалась к высоченным елям и нет-нет да и подавала голос, заслышав в еловых вершинах этих птиц. Наверное, возня клестов, их поцокивания чем-то напоминали Дружку, собаке-лайке, белок, за которыми он обязан был охотиться.
Стайка клестов, замеченная нами, улетает дальше, а мы тихо идем по лесной дорожке.
Дорожки в лесу уже крепкие, звонкие от хороших морозов. Зима уже заявила о себе в лесу, и теперь только день-другой со снегом - и можно будет смело сказать: "Здравствуй! Здравствуй до самой весны, зима!"
Но снега пока нет. Каждое утро солнце поднимается из-за леса ясным и чистым, не обещая и сегодня снежных туч. А вечером спустившаяся к лесу холодная заря, как и вчера, вспыхивает густым красным огнем, рассказывая, что ночью снова заявится в лес крепкий мороз.
И наутро мы снова идем по звонкой от мороза дорожке, снова встречаем клестов, видим иногда белок, собираем последние желтые листья, чудом уцелевшие на ветке осины, а к вечеру, уставшие и довольные, возвращаемся домой, к теплу, к печке, к горячему чаю...
Сегодня я возвращаюсь из леса особенно довольным - у меня в рюкзаке чудесная находка.
Мы уже завершали свой путь, и перед обратной дорогой мне очень захотелось посидеть и отдохнуть на краю молоденького соснячка, весело и крепко поднявшегося у края поля. Невысокие сосенки ярко зеленели под солнцем, и, глядя на эту веселую зелень, трудно было себе представить, что сейчас в лесу не август и даже не сентябрь, а конец октября, морозного, холодного октября.
Я снял с плеч рюкзак и присел на валежину, лежащую недалеко у дороги. Вокруг валежины густо поднималась седая, сухая трава. В этой траве застряли, не успев опуститься вниз, колючие сосновые иглы, видимо совсем недавно опавшие с дерева. Я достал из травы одну такую иголку, потянулся было за другой, и тут под иглами, среди седой, сухой травы, увидел что-то не по-зимнему веселое, светлое.
Я раздвинул осторожно траву и не сразу поверил увиденному: прямо передо мной, чуть прижавшись к земле, стоял гриб, небольшой гриб со светло-коричневой шляпкой... Я дотронулся пальцем до гриба - он был крепок и холоден, он был заморожен. Осторожно, чтобы не сломать, не попортить, я чуть покачал гриб и вынул его из травы. И снизу, из-под шляпки, на меня глянуло ярко-желтое донышко масленка.
Да, это был настоящий масленок, чудом сохранившийся с осени.
Я огляделся вокруг и почти тут же обнаружил еще и еще точно такие же грибы-маслята.
Крепкие, аккуратные грибы высокой, яркой горкой лежали на седой траве около моего рюкзака, а я из тонких веточек пытался сложить небольшую корзиночку-ведерко, чтобы уложить туда свою находку.
Домой я возвращался очень довольным. У меня в рюкзаке чудесная находка, мороженые маслята, самый последний осенний подарок. И мне казалось, что мой Дружок тоже радовался вместе со мной. Он все время подбегал ко мне, весело помахивал хвостом и после этого несся дальше, вперед, к дому.
Дома я не торопился развязывать рюкзак и вынимать из рюкзака корзиночку с грибами. Сначала я разделся, снял ватник, сапоги, оделся во все домашнее, теплое и только потом, готовый к священнодействию, принялся разбирать маслята.
Они уже начинали понемногу оттаивать, и аромат настоящих грибов расходился по моему дому.
А потом я топил печь, чистил грибы. Уже кипело масло на сковородке, а я все оттягивал и оттягивал тот последний момент, когда грибы должны были оказаться на огне...
Наверное, мне тогда было немного жалко отдавать огню, печи эти маслята, эти последние грибы, принесенные из леса, уже встретившего зиму.
БЕЛОЧКА, ДРУЖОК, Я И ЯСТРЕБ
Утром мы собрались с Дружком в лес. Хоть и считался Дружок охотничьей собакой, но был очень умным и благородным псом и, наверное, никогда не старался ухватить кого-то своими крепкими зубами. Если он и разыскивал в лесу белок или глухарей, то усаживался под деревом и не очень торопливо принимался лаять, подавая мне сигнал: мол, иди сюда, я кого-то нашел.
На каждого зверька и каждую птицу Дружок лаял по-разному, и, услышав издали голос своей собаки, я всегда заранее знал, кого именно разыскал на этот раз в лесу мой помощник.
Если Дружок отдавал голос совсем редко, значит, он сидел под деревом, на которое взлетел глухарь. Если лаял немного почаще, то это означало, что он обнаружил белку. Я осторожно подходил к своей собаке, затаивался и старался разглядеть среди ветвей либо птицу, либо зверька, которых раньше меня отыскал Дружок.
Рассмотреть среди ветвей глухаря было не так-то сложно - да глухарь обычно и не прятался, не таился. Он был весь на виду, только осторожно вытягивал шею, выглядывая сверху, кто там сейчас внизу, опасны ли эти двое - человек и его собака. А вот увидеть среди еловых ветвей белку было куда трудней.
Маленький, быстрый зверек тут же прижимался к стволу или толстой ветке и затаивался так, что рассмотреть его другой раз можно было только в хороший бинокль. И то в бинокль затаившуюся белку можно было обнаружить лишь по кисточкам ушей, вдруг поднявшимся над веткой, или по кончику хвоста, свисающему вниз.
Если белку разглядеть не удавалось, мы шли дальше, жалея, конечно, что не увидели зверька и не узнали, оделся ли он, наконец, в серую зимнюю шубку.
Зима в этом году приходила долго. Долго стояли теплые осенние дни, и зверьки не торопились менять свои летние одежды на зимние шубки. Долго бегали по лесу зайцы-беляки, еще совсем по-летнему серые. Долго не удавалось мне встретить горностая, сменившего летнюю рыженькую одежду на зимнюю белую. И у белок никак не отрастали кисточки на ушах и не пропадал рыжий цвет на боках и на головке. Вот и ходил я все время в лес, чтобы еще раз проверить прогноз погоды, еще раз убедиться, что зима не очень торопится прибыть в наши края.
О том, что осень не собиралась пока сдавать свои права зиме, подсказывали мне и птицы. Из леса долго не вылетали к рябинам снегири, долго не показывались возле крыльца моего дома вороны и сороки, и что самое интересное - в лесу все еще жили ястребы-тетеревятники.
Правда, такое случалось - ястребы-тетеревятники другой зимой и оставались в нашем лесу, но далеко не все. А тут пернатые охотники вроде бы собирались остаться зимовать все до одного. Ошибиться эти хищные птицы никак не могли - они оставались в нашем лесу на зиму только тогда, когда лес мог их прокормить до самой весны. Но по зиме в лесу пищи не так-то много для этих больших птиц. Вот и выходило, что ястребы все еще крутились в наших местах лишь потому, что зима не собиралась пока выставить из наших мест порядком надоевшую всем сырую и ветреную осень.
Первую белку на этот раз мы с Дружком нашли очень скоро. Дружок, как скажут охотники, отдал громко голос, я подошел к елке, у которой сидел мой четвероногий помощник, и без особого труда рассмотрел белочку, сидевшую у ствола на толстой ветке.
В зубах у белочки была большая еловая шишка. Когда я подошел поближе, зверек увидел меня и выронил шишку. Дружок кинулся к упавшей шишке, под елку, а я успел рассмотреть, что и у этого зверька шубка еще совсем рыженькая.
Вторую белку мы искали дольше. Но наконец нашли... Сначала, как обычно, ее отыскал Дружок. Я долго выглядывал зверька среди ветвей, но так и не мог разглядеть.
Уходить, не увидев белку, мне не хотелось, и я вспомнил, как обычно охотники выпугивали затаившегося зверька, как заставляли его шевельнуться и обнаружить себя. Для этого обухом топора несколько раз ударяли по стволу дерева, на котором была обнаруженная собакой белка. Белка не любит таких резких ударов и обычно пугается, в испуге перебегает на другое место, и опытный охотник по чуть приметному движению среди еловых ветвей замечает желанного зверька.
Конечно, стрелять в белку мы не собирались. В лес ружья с собой я не брал, и потому вся наша охота и оканчивалась тем, что, увидев зверька, мы шли дальше, разыскивая других лесных обитателей. Но увидеть зверька мне очень хотелось, и я вынул из-за пояса топор и несколько раз резко ударил по стволу.
И белка обнаружила себя. С той стороны, с которой я подошел к стволу, ветви у елки были пореже, и я хорошо видел, как зверек после удара метнулся вверх.
И тут сверху к белке кинулось что-то большое и быстрое. Все произошло в мгновение... Я не успел еще сообразить, что произошло, кто кинулся к потревоженному мною зверьку, как этот кто-то уже несся в сторону, держа в когтях только что пойманную белочку.
Это был ястреб, ястреб-тетеревятник. Возможно, этому пернатому охотнику и не удалось бы самому поймать нашу белку, возможно, ему пришлось бы и немного поголодать - ведь белки очень осторожные зверьки и, завидев, врага, никак не выдают себя. Возможно, эта белочка сначала, плотно прижавшись к стволу елки, подождала бы, притаилась, а потом незаметно улизнула бы от врага. Но тут помешали мы...
Дружок, поймав запах зверька, громким лаем заявил, что белка здесь. А я, не разглядев сразу затаившегося зверька и не подумав, что где-то может таиться ястреб-охотник, спугнул спрятавшуюся белочку ударом топора. И ястреб, сидевший в засаде, только этого и ждал. Стрелой он кинулся к добыче и так же быстро скрылся от нас.
Так и погубили мы маленького, пушистого зверька - погубили только потому, что были слишком любопытны и не очень часто задумывались, чем наше любопытство может окончиться.
Из леса мы возвращались виноватыми. Дружок, будто понимая, что произошло, на этот раз не бежал впереди меня, а понуро плелся сзади. И дома, в комнате, он не стал лезть к столу и, как обычно, тут же требовать положенный ему обед - он тихо улегся под стол и виновато посматривал оттуда на меня.
Мне тоже в этот вечер было очень стыдно, и я долго размышлял, что можно и чего нельзя делать в лесу человеку, чтобы не принести в лес беды.
И после этого случая я никогда не разыскивал затаившихся птиц и зверей и больше не позволял Дружку слишком надоедать лесным обитателям.
С Т А Р А Я Б Е Р Е З А
СИНИЧКИ В ПАРКЕ
Ранней весной, когда в лес еще не пришло весеннее тепло и не вернулись еще из теплых стран перелетные птицы, вдруг да услышите вы в лесу громкую и задорную песенку-колокольчик большой желтогрудой синички.
Это она первой, вслед за барабанным призывом дятла, объявляет всем-всем, что весна уже совсем близко, что совсем скоро набухнет от талой воды и опустится к самой земле холодный, голубой от мороза сугроб и что из-под этого сугроба скоро покажется небольшим островком оттаявшая земля, а потом над ожившей, проснувшейся землей зазвенит настоящая весенняя песенка - песенка только что вернувшегося в родной лес зяблика...
И тогда голосок большой желтогрудой синички будто чуть померкнет, будто станет тише и потеряет немного свой хрустальный звон. А явятся в лес дрозды, подымут неумолчный треск, и затеряется недавняя яркая синичья песенка совсем, словно уйдет синичка из леса, уступив недавнее место и зяблику и дроздам.
Но нет, никуда не улетела эта желтогрудая птичка, здесь она, и поет она по-прежнему чисто и звонко, но только теперь за песнями наших новых громких певцов плохо слышен ее голосок. Да и к лучшему это вроде бы для самой синички - занята она теперь другим делом: тайно шмыгает взад и вперед от дупла в кусты, из кустов в дупло, где вот-вот появятся на свет ее маленькие птенцы. А зачем в такое время уж слишком громко заявлять о себе, выдавать песней то место, где устроено гнездо?
Так и считал я долгое время, что живет в лесу эта желтогрудая синичка, наша доверчивая гостья у зимней кормушки, тайно, незаметно и никогда не согласится в такое весеннее время завести знакомство с человеком. Мол, зима зимой - зима другое дело: голод не тетка, тут и с человеком можно подружиться. А уж весной, когда пришло время вывести птенцов, извините, не станет наша синичка доверчиво торчать перед человеком: кто его знает, этого человека, о чем он думает, - может, хочет узнать, где гнездо, а потом заберет всех птенцов...
Так или нет рассуждала эта быстрая, ловкая и тайная по весне птичка-синичка, но только никогда раньше не приходилось мне встречать в весеннем лесу синичек, которые отнеслись бы ко мне так же доверчиво, как и зимой около кормушки. Увижу другой раз дупло, в которое только что забралась синичка, подожду, когда вынырнет эта птичка обратно, подойду к птичке поближе, и тут же исчезнет она в кустах, будто сквозь землю провалится, и долго потом не показывается около своего дупла, не желая подтверждать мою догадку, что именно здесь и есть ее гнездо.
Но как-то совсем недавно забрел я в старый, давно перезревший и, пожалуй, уже отживающий свой век парк. В парке было много дуплистых деревьев, и в этих дуплах синички из года в год устраивали свои гнезда. Шел я по краю парка, там, где поднялись робким тонконогим рядком светленькие березки. Пусто было в парке, пусто и около березок. Трава еще не поднялась, листочки по деревьям еще не зазеленели - весна в этом году выпала поздняя, затяжная, холодная. Казалось, нет сейчас вокруг меня ничего живого, лишь в стороне около скамейки изредка подавали голоса занятые каким-то своим очень важным делом сосредоточенные воробьи.
И тут под березками заметил я короткое движение. Кто пошевелился, кто двинулся, я сразу не разобрал. Но то, что здесь только что кто-то был, я уже не сомневался. Кто это? Скорей всего, мышь прошмыгнула в прошлогодней листве... И только я подумал, что под березкой, пожалуй, был именно мышонок, как снова кто-то шевельнулся-шмыгнул, но уже не на земле, а среди веточек деревца, крайнего ко мне.
Я остановился, замер, и почти рядом с собой, в каком-нибудь метре, увидел знакомую желтогрудую птичку. Синичка - а это была, конечно, она сидела на ветке, как всегда, чуть бочком: одна лапка выше, другая ниже по ветке, так что вид у птички был задорный и даже чуть озорной. Сидела и, не пугаясь, не вздрагивая от напряжения, не таясь, смотрела на человека, смотрела доверчиво, спокойно, как смотрели на меня синички зимой, когда угощал я их возле кормушки семечками.
А рядом с этой добродушной синичкой заметил я еще одну точно такую же птичку. Она тоже сидела на ветке и тоже очень доверчиво смотрела на меня. И как мне показалось, смотрела даже не на меня, а на мой карман, где еще совсем недавно всегда было хоть немного угощения для птичек.
Но сейчас мой карман был пуст, у меня с собой не было вообще ничего, чем я мог бы угостить этих птичек. И я просто, в ответ на доверие, протянул синичкам свою руку ладонью вверх... И синички нисколько не смутились. Одна из них еще выше поднялась на лапках и, чуть наклонив голову, с любопытством заглянула ко мне в руку. Но там ничего не было.
Вот так, почти рядом друг с другом, и провели мы минуты три-четыре. Конечно, я бы не ушел и дольше. Но у синиц были свои дела, и они, наверное поняв, что у меня действительно нет для них никакого угощения, принялись быстро и старательно обшаривать прошлогодние сухие листья под березами.
А я стоял на краю дорожки и долго любовался маленькими доверчивыми птичками, что копошились неподалеку от меня на земле...
Над нами были тяжелые темные ветви лип. Еще недавно на этих ветвях лежал высокими полосами темный от долгой зимы, смерзшийся снег, и под этими заснеженными ветвями взад и вперед мелькали желтые грудки и черные галстучки больших синиц. Еще недавно здесь были кормушки, и синички доверчиво брали прямо из рук семечки и кусочки сала. И теперь, когда птичьи столовые закрылись до следующей зимы, когда люди ушли из парка с последней лыжней, птички все еще помнили людей и, наверное, не только меня, но и каждого, кто заходил сейчас в парк, встречали так же доверчиво и откровенно.
ЧИЖИК
Чижик - небольшая, веселая и очень доверчивая птичка. Чижик быстро привыкает к человеку, когда человек приносит его к себе домой и предлагает ему свою дружбу.
Завоевать доверие чижика не очень сложно. Помести птичку в просторную светлую клетку, угощай семенами ели, ольхи, березы, льна, разрешай птичке почаще летать по комнате, ставь ей ванночку-купалку, чтобы могла она каждый день купаться, и будет твой чижик совсем скоро садиться к тебе на руку, на плечо, будет доверчиво прыгать около тебя по столу и петь вовсю свою немудрую, но очень веселую песенку.
Смотришь на такую жизнерадостную птичку, что всю зиму беззаботно порхает по комнате, и кажется тебе, что легко и просто ей, что не зовет ее, не тянет ее ничто за окно, на улицу.
И действительно, привыкает чижик и к твоей комнате, и к своей клетке - каждый вечер сам забирается туда спать, и бывают случаи, когда чижи, долго прожившие у людей дома, не желают покидать своих друзей и, даже выпущенные на волю, возвращаются обратно.
Все это так, все это правильно, умеет чижик по-своему ценить дружбу, но вот беда: не все и не всегда умеют ценить доверие этой маленькой, веселой и очень откровенной птички...
Случилась однажды такая беда и со мной - забыл я, что не всегда так просто и быстро, как некоторые люди, отказываются птицы от прежней дружбы, и пришлось мне тут пережить настоящий стыд...
Принес я домой чижика еще осенью. Понравился он мне - был тихим и доверчивым, был и очень красивым в своем желто-зеленом передничке, с темной шапочкой и темной точечкой-пятнышком под клювом. Видимо, и чижу понравилось у меня в комнате, и почти тут же запел он, да так громко и так красиво, что я долго не мог поверить: неужели это поет мой маленький чижик?!
А потом стали мы с птичкой настоящими друзьями. Стоило мне войти в комнату, как чижик сразу замечал меня, подлетал ко мне и подолгу сидел рядом, около пишущей машинки.
Так и провели мы вместе осень, зиму и первую половину весны. Боялся я сначала, что с наступлением весны начнет мой чиж беспокоиться, начнет искать дорогу за окно, на волю, а не найдя, загрустит. Но и этого не случилось, и наша дружба продолжалась по-прежнему. Только вот обманул я сам эту дружбу...
В начале мая пришлось мне ненадолго уехать из Москвы. А как же чижик? И не догадался я отдать его кому-то на время, забыл как-то, что нельзя подводить птичку, доверившуюся тебе, нельзя выпускать на волю так сразу птиц, которые жили у тебя дома, нельзя разом лишать их заботы человека. Забыл я все это, открыл окно, поставил на подоконник клетку, открыл у клетки дверку и отошел в сторону. Что будет?
Под моим окном рос тополь. Каждый год этот тополь почему-то обрезали-укорачивали. Но на этот раз уничтожить прошлогодние ветки еще не успели, и они были совсем рядом с моим окном - только протяни руку... Вот на такую ветку и уселся чижик. Уселся, посидел немного, посмотрел вокруг и обратно в клетку. Искупался там, поклевал что-то - и опять на тополевую ветку. Сел, отряхнулся и громко запел.
"Ну, все в порядке, освоился мой чижик с улицей, если так радостно и звонко поет", - подумал я и занялся своими делами.
Подходил вечер, настало время закрыть окно, собрать вещи и отправиться в путь. Чижа нигде не было. Я был спокоен и спокойно запер дверь своей комнаты на целых две недели.
Через две недели я вернулся, и почти тут же ко мне пришла соседка. Пришла и принесла в ладонях маленькую желто-зеленую птичку с черной шапочкой и черной точечкой-пятнышком под клювом...