Но вот беда - не всегда аккуратные и старательные люди оказывались еще и добрыми, гостеприимными. Придешь другой раз в такой чистый, опрятный дом - все здесь хорошо, все здесь к месту. А уйдешь из этого дома - и будет тебе казаться, что был ты не в теплой избе, а в холодном, нежилом помещении, которое давно покинули люди, а вместе с людьми ушли из-под крыши дома тепло и доброта.
Выходило, что не обо всем заранее рассказывала мне поленница дров, нужна была мне еще какая-то другая наука, другая примета-подсказка, чтобы не ошибиться и не постучаться в дверь к человеку, который не очень рад твоему приходу. Как быть? Как узнать все заранее? И вот здесь-то и стали выручать меня птички.
Увижу я издали возле дома сразу несколько скворечен, да еще будут эти скворечни не так чтобы нарядны с виду, а уютны и подходящи для птиц, и почти сразу решаю: "Живет в этом доме внимательный и добрый человек". А уж если следом за скворцами разгляжу тут же неторопливую, непуганую стайку воробышков-домоседов, шуструю синичку в саду-палисаднике под окнами, тройку - пяток трясогузок у крыльца или на крыше, то совсем спокойно делается мне на душе: не ошибся я - любит этот человек птиц. И если уж повелись у тебя рядом с домом разные птички и не трогаешь, не тревожишь ты их, значит, у тебя и на людей внимания и доброты хватит.
И не сказки все это, не бабушкины приметы, а чистая правда, ибо почти всегда тянется птица к хорошему человеку и летит прочь от человека дурного. Правда и то, что из всех птиц лишь сороки да вороны не часто задумываются, что хорошо, что плохо, и больше крутятся там, где неопрятней мусорная куча да грязней двор. Но о сороках и воронах нет пока речи.
Много я исходил, много избродил северных лесов. Но наконец остановился, и захотелось мне хоть годик-другой пожить на одном месте, понаблюдать за воробьями и синичками и за другими самыми простыми деревенскими птицами, которых не встретишь в глухой тайге. Встречал я в глухой тайге угрюмых глухарей; тайных, черных, под цвет самой тайги, дятлов; видел журавлей и лебедей, но вот поди ты, вспомнились мне синички и воробьи, и пришлось мне подыскивать себе дом в северной деревне.
Подыскал я себе дом, заплатил за него немалые деньги, рад был очень, что появилась у меня крыша над головой, но радость моя скоро прошла: обнаружил я почти тут же, что не любили этот дом никакие птицы...
Уж что за люди жили до меня в этом доме, я так и не узнал, - бросили они свой дом давно, уехали в другое место. Давно не строилась здесь, у стены дома, поленница дров, и не мог я сказать, справные или неряшливые были эти люди. Но был у моего дома огород. Обошел я весь огород, пригляделся к земле и все-таки сделал вывод: нет, не так вели себя на этой земле люди, как положено вести настоящему хозяину!
Слышим мы часто одно и то же: "Земля да земля! Беречь, любить ее надо!.." А как беречь, как любить землю, когда она даже не веточка и не травинка, а всего-навсего земля: песок, глина, да еще вперемешку с камнями. Так что здесь любить, что беречь?.. Паши, копай себе вдоль и поперек эту землю-песок, землю-глину, вози сюда побольше удобрений, сей вовремя и собирай вовремя урожай. Вот то, что урожай беречь надо, понятно. Урожай могут погубить холода, летняя засуха, урожай может сгнить по осени, если задержаться с уборкой. Урожай надо беречь от полевок, от сусликов... А как беречь простую землю?
Наверное, так же рассуждали и те люди, которые раньше владели огородом около моего дома. До поры до времени собирали они на этом огороде неплохой урожай. А если земля здесь родила, то почему не распахать земли побольше?.. А тут как раз рядом лежала еще полоска земли, не тронутая пока людьми веселая луговинка, и поросла эта луговинка густыми ивовыми кустами.
Кусты спасали огород от солнца, хранили влагу под тенью листвы, принимали и прятали птиц, что по весне и лету охраняли огород от всяких вредителей. Защищали кусты огород и от ветра, не давали разгуляться ветру над вспаханной землей, что так и норовил выдуть землю до песка и оставить на месте богатого огорода мертвую пустыню.
Но вот беда - кустики мешали расширить пашню. И, не думая ни о чем, бывшие хозяева огорода снесли бульдозером почти все кусты, распахали всю луговинку и расширили свой огород.
Говорили мне потом, что первый год урожай вроде бы удался, а затем все на огороде начало сохнуть в летнюю жару, гореть на солнце. Не было больше кустов, не берегли они больше под тенью листьев влагу, не закрывали землю от солнца. Не стало кустов, и бросился на огород ветер, и принялся выдувать из земли комочки перегноя, кусочки плодородной почвы, оставляя на месте недавнего щедрого огорода лишь бесплодный, пустой песок.
Так и отродил свое огород около моего дома и был брошен вместе с домом на произвол судьбы. И теперь вместо плодородной земли, как в настоящей пустыне, тянулись из конца в конец моего огорода вслед за ветром волны-холмики крошечных барханов.
Голо и непривычно пусто было вокруг моего дома. И горько стало мне от мысли, что не сразу соберу я здесь, около себя, и скворцов, и трясогузок, и даже воробьев.
Приехал я на новое место поздней-поздней осенью. По реке уже плыл мутный ледок-шуга, по берегу все шире и все дальше расходились ледяные закрайки, а земля на моем огороде давно промерзла. Поэтому и не удалось мне в ту осень посадить у себя под окнами ни одного деревца. И принялся я ждать весну.
Весна не приходила долго. Долго стояли промозглые холода. Днем морозы чуть стихали, а ночью снова трещали круто и зло. Долго не показывались в наших местах первые скворцы, хотя ждал я их очень и давно приготовил для своих желанных гостей уютный домик-скворечню.
Но вот скворцы наконец прилетели. Проснулся я утром, занялся сразу печкой, дровами, кухней и выбрался на улицу лишь к полудню. Гляжу солнышко вроде пригрело. И под этим долгожданным теплом вижу, показалась из-под снега на моем огороде темная земляная кочка-комочек. На солнце комочек успел подтаять, и теперь чуть приметно дымилась-дышала первая пробудившаяся земля.
Загляделся я на этот оживший земляной вытаиш и не сразу услышал, как над головой у меня кто-то поскрипывает, потрескивает: "скрип-скрип, трык-трык..." Поднял я осторожно голову, боясь ошибиться, боясь разувериться, и увидел... скворца - большого, яркого, с фиолетовым отливом. Раздул мой скворец зобик и, чуть приоткрывая клюв, выводит еще не очень громко, еще не во весь голос, но уже весело, по-весеннему свою занятную скворчиную песенку.
Ушел я потихоньку домой, присел у окна и гляжу через стекло на скворца, боюсь пошевелиться, боюсь спугнуть ненароком первого своего гостя. А скворец знай себе раздувает зобик, знай верещит на крыше скворечника.
Как и всегда бывает, вслед за скворцами пришло и осталось на дворе первое большое тепло, и через несколько дней на моем огороде не было уже и пятна снега. А как только размякла, распустилась земля, так и принялся я побыстрей сажать по краям огорода самые разные кустики и деревца, чтобы приманить, оставить у себя птиц. И произошло чудо - пошла ко мне всякая перелетная птица. И кого только не видел я в эту весну на своем огороде среди кустиков и деревцев, которые только что посадил!
Явились ко мне, конечно, и другие скворцы. Явились ко мне в гости и парами, и малыми стайками скворцы, что давно прилетели в поселок и уже приглядели себе там домики-скворечни. Видел я у себя под окном и большие стаи уставших в дороге, только что упавших с крыла на мой огород скворцов-путешественников, которые еще не закончили свой весенний путь и после отдыха улетали дальше на север.
Останавливались среди моих кустиков и деревцов стайки зябликов, которых не пускала пока в лес непогода. Смешно приседая на лапки, то и дело покачиваясь, беспокойно суетились возле моего дома птички-каменки с подведенными будто углем глазами. Появлялись разом крикливые и шумные отряды дроздов. Сидели по забору чайки, а однажды видел я у себя на огороде даже крякового селезня, что поторопился в пути и вернулся домой еще до весенней воды.
Видел я всех этих птиц, радовался, что поверили они мне, но знал в то же время, что не останутся они здесь, что разлетятся по заливам и озеркам чайки и утки, отправятся в ольшаники за реку дрозды, уйдут в сосновый бор зяблики. Разве что парочка-другая каменок расположится где-то поблизости, да еще трясогузки могут присмотреть для своего гнезда место в моих жиденьких кустиках.
Трясогузки появились у меня в гостях раньше зябликов и каменок. Появились они тут же, как только из-подо льда на реке показалась первая полоска весенней воды. Побегали трясогузки по берегу реки, полюбовались на первые язычки разводья, посидели на старой лодке, что бросил кто-то у самой воды, а потом перебрались ко мне на крышу и целыми днями вели здесь свою охоту за мухами, которые выползли из разных щелей и собрались на крыше погреться на солнышке.
Ловили трясогузки мух так ловко и так весело, что другой раз, завидя длиннохвостых птичек, что без устали кувыркались в воздухе, оставлял я все свои работы и подолгу стоял и смотрел на этих маленьких ловких охотников.
Ловили трясогузки мух только на лету... Стоит такая длиннохвостая птичка на крыше, трясет своим беспокойным хвостиком и вдруг, будто что подтолкнуло ее, сорвется с места, окажется тут же в воздухе, перевернется через голову и снова стоит на том же самом месте и точно так же нетерпеливо трясет хвостом... А в клюве у нее уже большущая муха.
Собиралось ко мне на крышу охотиться за мухами порой так много трясогузок, что, сидя дома, слышал я, как беспрерывно стучат по крыше их лапки. Крыша у меня была покрыта еловой дранкой. За несколько ясных дней дранка успела высохнуть, и теперь лапки трясогузок стучали по сухой, тонкой дранке, как по настоящему барабану.
Слышал я, как топчутся у меня на крыше эти длиннохвостые ловкие птички, и раздумывал: "Хорошо бы они от меня никуда не улетели и остались жить где-нибудь здесь, поблизости. Ведь совсем скоро кустики мои распустятся, распушатся - и спрячет любая трясогузка в этих кустиках свое гнездо..."
Уж не знаю, почему не приглянулся трясогузкам мой новый огород, обсаженный кустиками ивы, рябины, осиной и березкой, только исчезли вдруг эти птички с моей крыши все разом, и больше не встречал я их возле своих кустиков. Правда, иногда стал встречать я знакомых птиц у речки, на мостках, с которых брал воду. Но теперь, увидев меня, трясогузки тут же срывались с места и улетали куда-то вниз по реке.
Переживал я, конечно, что не удалось мне в эту весну оставить возле себя всех птиц, которых любил. Поселились рядом со мной лишь скворцы в скворечне, да еще нет-нет и встречал я у себя под окнами смешную птичку-каменку, птичку-модницу. Она по-прежнему раскачивалась на своих лапках, так же вызывающе посматривала на меня, а когда я подходил поближе, то всегда встречала громким, воинственным криком. "Чек-чек, чек-чек", суетилась и сердилась одновременно моя каменка. Не пугал я ее, не тревожил лишний раз и как-то заметил, что заглядывает она порой в те самые ивовые кустики, что первыми прижились на моем огороде. Так и узнал я, что не трясогузка, а птичка-каменка первой устроила рядом с моим домом свое гнездо.
"Ну, и хорошо. Ладно хоть эта птичка не испугалась меня. А там дальше видно будет - может, и другие какие птицы заглянут ко мне", - успокоил я себя этой мыслью, занялся огородными делами и забыл про своих трясогузок.
Присел я как-то возле грядки с редиской. Редиску я посеял рано, а тут ударили холода, да еще с инеем, и боялся я, что не выживет мой овощ, не поднимутся теперь из земли нежно-зеленые листики. Но редиска выжила. И любовался я теперь первым настоящим листочком, который только что выбирался из земли. Радовался я этому листочку, радовался, что победил он все холода и рос себе смело и сильно. Посмотрел я затем чуть дальше по грядке, а там еще один такой же смелый листочек, а за ним еще и еще... Поднял я глаза от грядки, довольный, успокоившийся, и тут вдруг что-то быстро мелькнуло перед моими глазами. Не успел я ничего как следует разглядеть, а уже никого нет.
Подумал я: "Может быть, это каменка шмыгнула к себе в кусты?" Пригляделся к кустам - не видно, не слышно птички. И тут из-под моей крыши выскочила и молча перепорхнула через забор трясогузка. Притаился я, жду, что будет дальше. Вижу - трясогузка берегом-берегом пробралась к моим мосткам и давай там охотиться за комарами, что вились над водой. Наловила птичка, видимо, предостаточно комаров и так же незаметно, без писка, без крика, снялась с места и низехонько, над самой землей, полетела куда-то вниз по реке. Думал я, что улетит она совсем. Но не тут-то было. Показав всем, что улетает она куда-то в сторону, повернула моя трясогузка обратно, подобралась к моему огороду, шмыгнула под забор, как заправский воробей, и сразу ко мне под крышу...
Сижу я на корточках возле грядки с редиской и не верю сам себе. Неужели осталась у меня под крышей эта трясогузка? Неужели устроила там свое гнездо?
Кошки у меня дома не было, чужих мяукающих разбойников к огороду не допускал мой пес, и птиц под крышей, конечно, никто не беспокоил. Да и сам я не решился посмотреть, правда ли, что ведется у меня трясогузка. Так и осталась эта длиннохвостая птичка жить рядом со мной будто в прежней тайне. И ждал я теперь только тот день, когда появятся, выберутся из-под крыши молоденькие трясогузочки-птенцы. Знал я, что будут они сначала все серенькие и не такие нарядные, как их родители. А вот как именно покажутся они мне, как первый раз объявят о себе, я себе не представлял...
Ушли от нас последние весенние холода, и тут же вслед за большим, широким теплом объявились несметные отряды комаров. Днем, когда дул по реке ветер, комары где-то таились, будто отсиживались в засаде, а к вечеру, когда ветер стихал, появлялись разом и с гудом и писком толклись в воздухе серыми густыми облачками.
Тут же пронюхали эти комары и дорогу ко мне домой. Дома у меня было тепло, и окно на ночь я никогда не закрывал. Навеселившись, нарезвившись теплым вечером, к ночи комары, наверное, начинали замерзать и не прочь были где-то погреться. Тут-то на пути и попалось им мое окно. Комары, разумеется, сразу же забрались в дом, разыскали спящего человека и, не раздумывая, набросились на него...
Долго пришлось мне в ту ночь воевать с комарами, выгонять их из дома, ловить. И только к утру удалось одержать победу. А чтобы подобные нашествия больше не повторялись, затянул я окно плотной марлей.
- Теперь, братцы мои, дорога вам в дом закрыта, а я, как и раньше, буду дышать свежим воздухом.
Погасил я вечером свет, лег спать. И уже почти заснул, как вдруг услышал сквозь сон, будто что-то гудит, гудит где-то рядом и так настойчиво, так неприятно, что делается просто не по себе.
Поднялся я с постели, осмотрел все вокруг, еще раз прислушался и только тут догадался, что виноваты во всем опять же те самые комары.
Не забыли настырные насекомые мое окно и снова решили нагрянуть ко мне в гости. Добрались они до окна, но дальше этим разбойным отрядам пройти не удалось: помешала марля.
Задержались тут первые отряды, столпились комары в недоумении, гудят, ищут дорогу в дом, а сзади все прибывают и прибывают новые ненасытные кровососы. Присмотрелся я как следует к окну да так и ахнул - вся марля была покрыта снаружи толстым живым слоем гудящих комаров.
Хоть и знал я, что не найти теперь комарам дорогу ко мне, но все равно было мне как-то не по себе от этого настойчивого гуда-писка. А вдруг эти разбойники что-то придумают и все-таки доберутся до меня? Нет, уж лучше не надо. А может, закрыть от случайной беды окно? Но окно закрывать мне не хотелось - душно будет в доме. И пришлось мне мириться с этим изводящим гудом и учиться спать под воинственный писк миллионов комаров.
Начинался этот неумолчный гуд-писк каждый раз с вечера и прекращался лишь тогда, когда поднималось солнце, а вслед за солнцем заявлялся и утренний ветер. Вот и выходило, что весь мой сон целиком зависел теперь только от комаров. И даже утром, прежде чем открыть глаза, слышал я через последний предутренний сон своих мучителей. И как раз тут, под самое утро, и стали мне сниться страшные сны, будто за мной кто-то гонится, будто кто-то хочет меня поймать, а я убегаю, но все никак не могу убежать...
Но вот как-то проснулся я и по привычке стал вспоминать, какие страхи приходили ко мне сегодня во сне. И вдруг первый раз с начала комариного нашествия ничего не вспомнил... Что случилось? Что произошло? С опаской я посмотрел на окно. Обычно серая от полчищ комаров марля на этот раз, как и положено быть чистой марле, была не серой, а белой... Правда, комары за окном все же вились, но совсем не в таком числе, а потому и не так громко гудели.
Посмотрел я на часы - времени было еще совсем мало, нет, не пора еще разлетаться комарам. Присмотрелся я к деревцам и кустикам, что росли у меня под окном - нет, не качаются они, не поднялся еще ветер, который мог бы разогнать комаров. Да и солнце еще только-только собиралось вставать из-за леса. Так что все-таки произошло, куда делись мои мучители?
И тут показалось мне, что створка окна, открытого наружу, оставшегося за марлей, качнулась... Качнулась еще раз, и у самой марли замерла на какое-то мгновение знакомая длиннохвостая птичка. Замерла, трепеща крылышками, тут же вспорхнула вверх, исчезла, а створка окна снова качнулась.
Подошел я потихоньку к окну... На створке открытого окна рядком сидело пять сереньких, молоденьких трясогузок-птенцов, только что выбравшихся из гнезда, а около них, высоко подняв головку и опустив вниз для равновесия длинный, вечно беспокойный хвостик, стояла на тоненьких ножках взрослая птичка, моя знакомая трясогузка. В клюве у нее был мохнатый комочек только что наловленных комаров. И к этому угощению тянули свои головки птенцы.
Но вот угощение кончилось, и моя трясогузка, ловко соскочив со створки окна, метнулась к марле, возле которой бились комары и, застыв в воздухе на какие-то секунды, - раз-раз-раз - быстро набрала в клюв новый мохнатый комочек - комаров.
Так и повелось у нас с тех пор изо дня в день: с утра пораньше приводила трясогузка к моему окну своих птенцов и ловила для них комаров. А чуть попозже стали и птенцы пробовать свои крылышки. Ловить комаров возле моего окна они научились очень скоро, и надоедливые насекомые, что старались забраться ко мне в дом, больше не будили меня, и страшные сны мне больше не снились.
Когда же поднималось солнце и комары где-то прятались до следующего вечера, все мои трясогузки собирались на крыше дома, отдыхали после утренней охоты и готовились, как и по весне, еще к одной охоте - за мухами.
И часто, увидев на крыше дома своих маленьких друзей, я останавливался, приветливо улыбался им и подолгу наблюдал, как молоденькие трясогузочки учатся кувыркаться в воздухе и ловить на лету больших синих мух.
СКВОРЕЦ
Давно собирался я завести себе скворца. Нравилась мне эта большая черная птица, птица умная и очень веселая. Хотел я скворца приучить так, чтобы держать его дома без клетки, как собаку или кошку. Но где взять скворца?
Советовали мне поймать скворца прямо в скворечнике. Мол, заберется он туда к скворчатам, а ты и прикрой дырочку-леток сачком, каким бабочек ловят. Скворец и попадется, когда станет обратно вылетать.
Слушал я такие советы и думал... Разве можно ловить птиц, когда у них птенцы в гнездах? Пропадут птенцы. Нет, на такое дело меня не подобьешь. Да и не нужен мне взрослый скворец. Взрослую птицу разве приучишь к себе как следует? Вечно будет она дичиться. Другое дело молодая птица, недавний птенец - с ним дружбу скорей заведешь... А где взять молодого скворца?
И снова мне советовали: "Дождись, когда скворчата подрастут и станут сами выбираться из скворечника. Тут ты их и поймаешь. На ночь они все равно в скворечник забираются. Встань пораньше, возьми сачок, закрой сачком отверстие в скворечнике и постучи по столбу, к которому скворечник прибит. Скворчата кинутся прочь из скворечника и попадутся в сачок".
Нет, не мог я и так поступить - не мог обмануть скворцов. Ведь поверили они мне, когда поселились в домике, который я для них смастерил. Как же я стану их ловить, когда не ждут они от меня ничего плохого? Да еще и обидятся потом, не прилетят на другую весну... И опять я остался без скворца.
А скворчата тем временем подросли, полетали-попрыгали около скворечника и в один прекрасный день поднялись на крыло и вместе с родителями скрылись из вида.
Не вернулись птицы ночевать в скворечник ни в этот день, ни в следующий. Так уж принято у скворцов: выведут они скворчат в саду около дома, а потом забудут сразу и сад, и родной скворечник до самой осени. И только осенью, перед отлетом, по первым крутым холодам, покажутся снова. Поверещат, посвистят, потрещат, будто прощаться прилетели с родными местами, и разом исчезнут до следующей весны.
Все лето я не видел скворцов. Да, наверное, и не увидел бы до самых холодов, если бы однажды не отправился на лодке в дальний угол озера.
Озеро в этом месте почти все заросло, и только узенькая и мелкая полоска-ручеек чуть проглядывалась через высокий тростник. Выключил я мотор, встал на корме, взял в руки багор, чтобы толкаться вперед, и только въехал в тростник, как услышал далекий шум. Шум нарастал, и тут над тростником поднялось черное живое облако.
Облако становилось шире и длинней, и наконец я разобрал голоса птиц, а следом узнал в живых черных точках и птиц-скворцов.
Скворцы еще немного полетали над озером, покричали, потом снова опустились в заросли тростника и сразу смолкли.
Долго петлял я по узенькому ручейку, обратно возвращался уже в темноте, а птицы как опустились на болото, так больше и не показались.
Выходило, что на болоте скворцы днюют и ночуют. С середины лета вода в озере обычно падала, грязь болота подсыхала, из воды поднимались новые кочки и пятачки ила, и скворцы, видимо, догадывались, где ждет их обильный стол, - здесь, среди подсыхающей болотной грязи, птицы и разыскивали себе пищу. Ну а если рядом пища и место само по себе тихое, так зачем отсюда куда-то улетать?
Не знаю, так или иначе рассуждали эти скворцы, но только проторчали они на своем болоте до самых холодов. А как пришли первые крутые холода, так и объявились скворцы огромной шумной стаей у меня под окнами...
Тут-то и отыскало меня мое счастье - достался мне, наконец, желанный скворец, и не старый, а молоденький, и по всему видно было, что покладистый и сговорчивый.
Сидел я дома у окна, ждал, когда стихнет ветер, чтобы поехать на озеро ловить рыбу, и смотрел в окно. А прямо за моим окном сильный ветер кидал из стороны в сторону стаю скворцов. Потом эта стая, будто не совладав с ветром, последний раз вскинулась вверх и разом упала на большой, раскидистый тополь. Все птицы скрылись в ветвях и закричали так пронзительно, так громко, что даже через ветер и закрытое окно слышал я эти крики, как у себя дома.
Дерево под скворцами и ветром гнулось и качалось. Я смотрел на дерево и ждал, что будет дальше - удержится ли стая среди листвы, или ветер снова подхватит скворцов и начнет кидать их из стороны в сторону?
Дерево по-прежнему гнулось и раскачивалось, я переживал за скворцов... И тут что-то темное метнулось от печки к окну и со всего маху ударилось о стекло.
Я вскочил со стула, кинулся к окну и на полу под окном увидел воробья...
Черный, замаранный, как трубочист, воробей еще не оправился от удара, не шевелился, а только раскрывал рот и трясся всем тельцем.
Я взял птицу в руки и стал вытирать у нее со спины сажу.
- Как же, дурачок, ты попал ко мне в дом? Неужели через трубу? Наверное, не удержался на трубе и свалился вниз. А ведь труба-то у меня действительно никуда не годная...
Уговорил меня как-то, сам не знаю как, печник не делать трубу у печки из кирпича - мол, кирпичная труба быстро развалится. Вот железную трубу поставить - другое дело: эта век простоит - и ничего с ней не будет. Согласился я, и получился у меня дом, как пароход, - торчит над крышей железная труба. Будь у меня труба кирпичная, не свалилась бы в нее птица, задержалась бы, уцепилась за кирпич, за глину. А за железную трубу не уцепишься: раз попал в нее, так и полетишь вниз...
Пока я оттирал воробья от сажи, ругал печника и обдумывал, как мне эту неудачную печь переделать, в печи снова что-то зашуршало и снова что-то большое и черное метнулось от печи к окну и с грохотом ударилось о стекло.
Я обмер. Стекло было на месте, а прямо на подоконнике, усевшись на хвост и выставив вперед ноги, сидел скворец.
- Откуда ты? Как ты сюда попал?
Поймал я скворца, оттер ему от сажи спинку, грудку - так и есть: перышки темно-коричневые, а не черные, как у взрослой птицы. Выходит, эта птица молодая, недавний птенец.
Посадил я своего скворчонка в клетку, поставил ему блюдечко с кашей, дал хлеба с молоком, земляных червей, налил воды. А скворец сидит в углу клетки, надулся, клюв опустил и не то на меня сердится, не то думает, что ему теперь делать.
Сидел так мой скворец минут пять, а потом, как услышал крики скворцов за окном, начал вдруг метаться, биться в клетке, да так жестоко, так отчаянно, что пришлось клетку тут же накрыть плащом.
Под плащом скворец приутих. Сижу и я тихо и слышу: скворец носом по мисочке постукивает. Значит, есть принялся, значит, все в порядке - жить дома будет.
К вечеру, как стемнело, снял я с клетки плащ. Сидит скворец, красивый, большой, нос любопытный, ноги длинные, проворные, а глаза умные; то справа на меня посмотрит, то слева.
Выходило, что не обо всем заранее рассказывала мне поленница дров, нужна была мне еще какая-то другая наука, другая примета-подсказка, чтобы не ошибиться и не постучаться в дверь к человеку, который не очень рад твоему приходу. Как быть? Как узнать все заранее? И вот здесь-то и стали выручать меня птички.
Увижу я издали возле дома сразу несколько скворечен, да еще будут эти скворечни не так чтобы нарядны с виду, а уютны и подходящи для птиц, и почти сразу решаю: "Живет в этом доме внимательный и добрый человек". А уж если следом за скворцами разгляжу тут же неторопливую, непуганую стайку воробышков-домоседов, шуструю синичку в саду-палисаднике под окнами, тройку - пяток трясогузок у крыльца или на крыше, то совсем спокойно делается мне на душе: не ошибся я - любит этот человек птиц. И если уж повелись у тебя рядом с домом разные птички и не трогаешь, не тревожишь ты их, значит, у тебя и на людей внимания и доброты хватит.
И не сказки все это, не бабушкины приметы, а чистая правда, ибо почти всегда тянется птица к хорошему человеку и летит прочь от человека дурного. Правда и то, что из всех птиц лишь сороки да вороны не часто задумываются, что хорошо, что плохо, и больше крутятся там, где неопрятней мусорная куча да грязней двор. Но о сороках и воронах нет пока речи.
Много я исходил, много избродил северных лесов. Но наконец остановился, и захотелось мне хоть годик-другой пожить на одном месте, понаблюдать за воробьями и синичками и за другими самыми простыми деревенскими птицами, которых не встретишь в глухой тайге. Встречал я в глухой тайге угрюмых глухарей; тайных, черных, под цвет самой тайги, дятлов; видел журавлей и лебедей, но вот поди ты, вспомнились мне синички и воробьи, и пришлось мне подыскивать себе дом в северной деревне.
Подыскал я себе дом, заплатил за него немалые деньги, рад был очень, что появилась у меня крыша над головой, но радость моя скоро прошла: обнаружил я почти тут же, что не любили этот дом никакие птицы...
Уж что за люди жили до меня в этом доме, я так и не узнал, - бросили они свой дом давно, уехали в другое место. Давно не строилась здесь, у стены дома, поленница дров, и не мог я сказать, справные или неряшливые были эти люди. Но был у моего дома огород. Обошел я весь огород, пригляделся к земле и все-таки сделал вывод: нет, не так вели себя на этой земле люди, как положено вести настоящему хозяину!
Слышим мы часто одно и то же: "Земля да земля! Беречь, любить ее надо!.." А как беречь, как любить землю, когда она даже не веточка и не травинка, а всего-навсего земля: песок, глина, да еще вперемешку с камнями. Так что здесь любить, что беречь?.. Паши, копай себе вдоль и поперек эту землю-песок, землю-глину, вози сюда побольше удобрений, сей вовремя и собирай вовремя урожай. Вот то, что урожай беречь надо, понятно. Урожай могут погубить холода, летняя засуха, урожай может сгнить по осени, если задержаться с уборкой. Урожай надо беречь от полевок, от сусликов... А как беречь простую землю?
Наверное, так же рассуждали и те люди, которые раньше владели огородом около моего дома. До поры до времени собирали они на этом огороде неплохой урожай. А если земля здесь родила, то почему не распахать земли побольше?.. А тут как раз рядом лежала еще полоска земли, не тронутая пока людьми веселая луговинка, и поросла эта луговинка густыми ивовыми кустами.
Кусты спасали огород от солнца, хранили влагу под тенью листвы, принимали и прятали птиц, что по весне и лету охраняли огород от всяких вредителей. Защищали кусты огород и от ветра, не давали разгуляться ветру над вспаханной землей, что так и норовил выдуть землю до песка и оставить на месте богатого огорода мертвую пустыню.
Но вот беда - кустики мешали расширить пашню. И, не думая ни о чем, бывшие хозяева огорода снесли бульдозером почти все кусты, распахали всю луговинку и расширили свой огород.
Говорили мне потом, что первый год урожай вроде бы удался, а затем все на огороде начало сохнуть в летнюю жару, гореть на солнце. Не было больше кустов, не берегли они больше под тенью листьев влагу, не закрывали землю от солнца. Не стало кустов, и бросился на огород ветер, и принялся выдувать из земли комочки перегноя, кусочки плодородной почвы, оставляя на месте недавнего щедрого огорода лишь бесплодный, пустой песок.
Так и отродил свое огород около моего дома и был брошен вместе с домом на произвол судьбы. И теперь вместо плодородной земли, как в настоящей пустыне, тянулись из конца в конец моего огорода вслед за ветром волны-холмики крошечных барханов.
Голо и непривычно пусто было вокруг моего дома. И горько стало мне от мысли, что не сразу соберу я здесь, около себя, и скворцов, и трясогузок, и даже воробьев.
Приехал я на новое место поздней-поздней осенью. По реке уже плыл мутный ледок-шуга, по берегу все шире и все дальше расходились ледяные закрайки, а земля на моем огороде давно промерзла. Поэтому и не удалось мне в ту осень посадить у себя под окнами ни одного деревца. И принялся я ждать весну.
Весна не приходила долго. Долго стояли промозглые холода. Днем морозы чуть стихали, а ночью снова трещали круто и зло. Долго не показывались в наших местах первые скворцы, хотя ждал я их очень и давно приготовил для своих желанных гостей уютный домик-скворечню.
Но вот скворцы наконец прилетели. Проснулся я утром, занялся сразу печкой, дровами, кухней и выбрался на улицу лишь к полудню. Гляжу солнышко вроде пригрело. И под этим долгожданным теплом вижу, показалась из-под снега на моем огороде темная земляная кочка-комочек. На солнце комочек успел подтаять, и теперь чуть приметно дымилась-дышала первая пробудившаяся земля.
Загляделся я на этот оживший земляной вытаиш и не сразу услышал, как над головой у меня кто-то поскрипывает, потрескивает: "скрип-скрип, трык-трык..." Поднял я осторожно голову, боясь ошибиться, боясь разувериться, и увидел... скворца - большого, яркого, с фиолетовым отливом. Раздул мой скворец зобик и, чуть приоткрывая клюв, выводит еще не очень громко, еще не во весь голос, но уже весело, по-весеннему свою занятную скворчиную песенку.
Ушел я потихоньку домой, присел у окна и гляжу через стекло на скворца, боюсь пошевелиться, боюсь спугнуть ненароком первого своего гостя. А скворец знай себе раздувает зобик, знай верещит на крыше скворечника.
Как и всегда бывает, вслед за скворцами пришло и осталось на дворе первое большое тепло, и через несколько дней на моем огороде не было уже и пятна снега. А как только размякла, распустилась земля, так и принялся я побыстрей сажать по краям огорода самые разные кустики и деревца, чтобы приманить, оставить у себя птиц. И произошло чудо - пошла ко мне всякая перелетная птица. И кого только не видел я в эту весну на своем огороде среди кустиков и деревцев, которые только что посадил!
Явились ко мне, конечно, и другие скворцы. Явились ко мне в гости и парами, и малыми стайками скворцы, что давно прилетели в поселок и уже приглядели себе там домики-скворечни. Видел я у себя под окном и большие стаи уставших в дороге, только что упавших с крыла на мой огород скворцов-путешественников, которые еще не закончили свой весенний путь и после отдыха улетали дальше на север.
Останавливались среди моих кустиков и деревцов стайки зябликов, которых не пускала пока в лес непогода. Смешно приседая на лапки, то и дело покачиваясь, беспокойно суетились возле моего дома птички-каменки с подведенными будто углем глазами. Появлялись разом крикливые и шумные отряды дроздов. Сидели по забору чайки, а однажды видел я у себя на огороде даже крякового селезня, что поторопился в пути и вернулся домой еще до весенней воды.
Видел я всех этих птиц, радовался, что поверили они мне, но знал в то же время, что не останутся они здесь, что разлетятся по заливам и озеркам чайки и утки, отправятся в ольшаники за реку дрозды, уйдут в сосновый бор зяблики. Разве что парочка-другая каменок расположится где-то поблизости, да еще трясогузки могут присмотреть для своего гнезда место в моих жиденьких кустиках.
Трясогузки появились у меня в гостях раньше зябликов и каменок. Появились они тут же, как только из-подо льда на реке показалась первая полоска весенней воды. Побегали трясогузки по берегу реки, полюбовались на первые язычки разводья, посидели на старой лодке, что бросил кто-то у самой воды, а потом перебрались ко мне на крышу и целыми днями вели здесь свою охоту за мухами, которые выползли из разных щелей и собрались на крыше погреться на солнышке.
Ловили трясогузки мух так ловко и так весело, что другой раз, завидя длиннохвостых птичек, что без устали кувыркались в воздухе, оставлял я все свои работы и подолгу стоял и смотрел на этих маленьких ловких охотников.
Ловили трясогузки мух только на лету... Стоит такая длиннохвостая птичка на крыше, трясет своим беспокойным хвостиком и вдруг, будто что подтолкнуло ее, сорвется с места, окажется тут же в воздухе, перевернется через голову и снова стоит на том же самом месте и точно так же нетерпеливо трясет хвостом... А в клюве у нее уже большущая муха.
Собиралось ко мне на крышу охотиться за мухами порой так много трясогузок, что, сидя дома, слышал я, как беспрерывно стучат по крыше их лапки. Крыша у меня была покрыта еловой дранкой. За несколько ясных дней дранка успела высохнуть, и теперь лапки трясогузок стучали по сухой, тонкой дранке, как по настоящему барабану.
Слышал я, как топчутся у меня на крыше эти длиннохвостые ловкие птички, и раздумывал: "Хорошо бы они от меня никуда не улетели и остались жить где-нибудь здесь, поблизости. Ведь совсем скоро кустики мои распустятся, распушатся - и спрячет любая трясогузка в этих кустиках свое гнездо..."
Уж не знаю, почему не приглянулся трясогузкам мой новый огород, обсаженный кустиками ивы, рябины, осиной и березкой, только исчезли вдруг эти птички с моей крыши все разом, и больше не встречал я их возле своих кустиков. Правда, иногда стал встречать я знакомых птиц у речки, на мостках, с которых брал воду. Но теперь, увидев меня, трясогузки тут же срывались с места и улетали куда-то вниз по реке.
Переживал я, конечно, что не удалось мне в эту весну оставить возле себя всех птиц, которых любил. Поселились рядом со мной лишь скворцы в скворечне, да еще нет-нет и встречал я у себя под окнами смешную птичку-каменку, птичку-модницу. Она по-прежнему раскачивалась на своих лапках, так же вызывающе посматривала на меня, а когда я подходил поближе, то всегда встречала громким, воинственным криком. "Чек-чек, чек-чек", суетилась и сердилась одновременно моя каменка. Не пугал я ее, не тревожил лишний раз и как-то заметил, что заглядывает она порой в те самые ивовые кустики, что первыми прижились на моем огороде. Так и узнал я, что не трясогузка, а птичка-каменка первой устроила рядом с моим домом свое гнездо.
"Ну, и хорошо. Ладно хоть эта птичка не испугалась меня. А там дальше видно будет - может, и другие какие птицы заглянут ко мне", - успокоил я себя этой мыслью, занялся огородными делами и забыл про своих трясогузок.
Присел я как-то возле грядки с редиской. Редиску я посеял рано, а тут ударили холода, да еще с инеем, и боялся я, что не выживет мой овощ, не поднимутся теперь из земли нежно-зеленые листики. Но редиска выжила. И любовался я теперь первым настоящим листочком, который только что выбирался из земли. Радовался я этому листочку, радовался, что победил он все холода и рос себе смело и сильно. Посмотрел я затем чуть дальше по грядке, а там еще один такой же смелый листочек, а за ним еще и еще... Поднял я глаза от грядки, довольный, успокоившийся, и тут вдруг что-то быстро мелькнуло перед моими глазами. Не успел я ничего как следует разглядеть, а уже никого нет.
Подумал я: "Может быть, это каменка шмыгнула к себе в кусты?" Пригляделся к кустам - не видно, не слышно птички. И тут из-под моей крыши выскочила и молча перепорхнула через забор трясогузка. Притаился я, жду, что будет дальше. Вижу - трясогузка берегом-берегом пробралась к моим мосткам и давай там охотиться за комарами, что вились над водой. Наловила птичка, видимо, предостаточно комаров и так же незаметно, без писка, без крика, снялась с места и низехонько, над самой землей, полетела куда-то вниз по реке. Думал я, что улетит она совсем. Но не тут-то было. Показав всем, что улетает она куда-то в сторону, повернула моя трясогузка обратно, подобралась к моему огороду, шмыгнула под забор, как заправский воробей, и сразу ко мне под крышу...
Сижу я на корточках возле грядки с редиской и не верю сам себе. Неужели осталась у меня под крышей эта трясогузка? Неужели устроила там свое гнездо?
Кошки у меня дома не было, чужих мяукающих разбойников к огороду не допускал мой пес, и птиц под крышей, конечно, никто не беспокоил. Да и сам я не решился посмотреть, правда ли, что ведется у меня трясогузка. Так и осталась эта длиннохвостая птичка жить рядом со мной будто в прежней тайне. И ждал я теперь только тот день, когда появятся, выберутся из-под крыши молоденькие трясогузочки-птенцы. Знал я, что будут они сначала все серенькие и не такие нарядные, как их родители. А вот как именно покажутся они мне, как первый раз объявят о себе, я себе не представлял...
Ушли от нас последние весенние холода, и тут же вслед за большим, широким теплом объявились несметные отряды комаров. Днем, когда дул по реке ветер, комары где-то таились, будто отсиживались в засаде, а к вечеру, когда ветер стихал, появлялись разом и с гудом и писком толклись в воздухе серыми густыми облачками.
Тут же пронюхали эти комары и дорогу ко мне домой. Дома у меня было тепло, и окно на ночь я никогда не закрывал. Навеселившись, нарезвившись теплым вечером, к ночи комары, наверное, начинали замерзать и не прочь были где-то погреться. Тут-то на пути и попалось им мое окно. Комары, разумеется, сразу же забрались в дом, разыскали спящего человека и, не раздумывая, набросились на него...
Долго пришлось мне в ту ночь воевать с комарами, выгонять их из дома, ловить. И только к утру удалось одержать победу. А чтобы подобные нашествия больше не повторялись, затянул я окно плотной марлей.
- Теперь, братцы мои, дорога вам в дом закрыта, а я, как и раньше, буду дышать свежим воздухом.
Погасил я вечером свет, лег спать. И уже почти заснул, как вдруг услышал сквозь сон, будто что-то гудит, гудит где-то рядом и так настойчиво, так неприятно, что делается просто не по себе.
Поднялся я с постели, осмотрел все вокруг, еще раз прислушался и только тут догадался, что виноваты во всем опять же те самые комары.
Не забыли настырные насекомые мое окно и снова решили нагрянуть ко мне в гости. Добрались они до окна, но дальше этим разбойным отрядам пройти не удалось: помешала марля.
Задержались тут первые отряды, столпились комары в недоумении, гудят, ищут дорогу в дом, а сзади все прибывают и прибывают новые ненасытные кровососы. Присмотрелся я как следует к окну да так и ахнул - вся марля была покрыта снаружи толстым живым слоем гудящих комаров.
Хоть и знал я, что не найти теперь комарам дорогу ко мне, но все равно было мне как-то не по себе от этого настойчивого гуда-писка. А вдруг эти разбойники что-то придумают и все-таки доберутся до меня? Нет, уж лучше не надо. А может, закрыть от случайной беды окно? Но окно закрывать мне не хотелось - душно будет в доме. И пришлось мне мириться с этим изводящим гудом и учиться спать под воинственный писк миллионов комаров.
Начинался этот неумолчный гуд-писк каждый раз с вечера и прекращался лишь тогда, когда поднималось солнце, а вслед за солнцем заявлялся и утренний ветер. Вот и выходило, что весь мой сон целиком зависел теперь только от комаров. И даже утром, прежде чем открыть глаза, слышал я через последний предутренний сон своих мучителей. И как раз тут, под самое утро, и стали мне сниться страшные сны, будто за мной кто-то гонится, будто кто-то хочет меня поймать, а я убегаю, но все никак не могу убежать...
Но вот как-то проснулся я и по привычке стал вспоминать, какие страхи приходили ко мне сегодня во сне. И вдруг первый раз с начала комариного нашествия ничего не вспомнил... Что случилось? Что произошло? С опаской я посмотрел на окно. Обычно серая от полчищ комаров марля на этот раз, как и положено быть чистой марле, была не серой, а белой... Правда, комары за окном все же вились, но совсем не в таком числе, а потому и не так громко гудели.
Посмотрел я на часы - времени было еще совсем мало, нет, не пора еще разлетаться комарам. Присмотрелся я к деревцам и кустикам, что росли у меня под окном - нет, не качаются они, не поднялся еще ветер, который мог бы разогнать комаров. Да и солнце еще только-только собиралось вставать из-за леса. Так что все-таки произошло, куда делись мои мучители?
И тут показалось мне, что створка окна, открытого наружу, оставшегося за марлей, качнулась... Качнулась еще раз, и у самой марли замерла на какое-то мгновение знакомая длиннохвостая птичка. Замерла, трепеща крылышками, тут же вспорхнула вверх, исчезла, а створка окна снова качнулась.
Подошел я потихоньку к окну... На створке открытого окна рядком сидело пять сереньких, молоденьких трясогузок-птенцов, только что выбравшихся из гнезда, а около них, высоко подняв головку и опустив вниз для равновесия длинный, вечно беспокойный хвостик, стояла на тоненьких ножках взрослая птичка, моя знакомая трясогузка. В клюве у нее был мохнатый комочек только что наловленных комаров. И к этому угощению тянули свои головки птенцы.
Но вот угощение кончилось, и моя трясогузка, ловко соскочив со створки окна, метнулась к марле, возле которой бились комары и, застыв в воздухе на какие-то секунды, - раз-раз-раз - быстро набрала в клюв новый мохнатый комочек - комаров.
Так и повелось у нас с тех пор изо дня в день: с утра пораньше приводила трясогузка к моему окну своих птенцов и ловила для них комаров. А чуть попозже стали и птенцы пробовать свои крылышки. Ловить комаров возле моего окна они научились очень скоро, и надоедливые насекомые, что старались забраться ко мне в дом, больше не будили меня, и страшные сны мне больше не снились.
Когда же поднималось солнце и комары где-то прятались до следующего вечера, все мои трясогузки собирались на крыше дома, отдыхали после утренней охоты и готовились, как и по весне, еще к одной охоте - за мухами.
И часто, увидев на крыше дома своих маленьких друзей, я останавливался, приветливо улыбался им и подолгу наблюдал, как молоденькие трясогузочки учатся кувыркаться в воздухе и ловить на лету больших синих мух.
СКВОРЕЦ
Давно собирался я завести себе скворца. Нравилась мне эта большая черная птица, птица умная и очень веселая. Хотел я скворца приучить так, чтобы держать его дома без клетки, как собаку или кошку. Но где взять скворца?
Советовали мне поймать скворца прямо в скворечнике. Мол, заберется он туда к скворчатам, а ты и прикрой дырочку-леток сачком, каким бабочек ловят. Скворец и попадется, когда станет обратно вылетать.
Слушал я такие советы и думал... Разве можно ловить птиц, когда у них птенцы в гнездах? Пропадут птенцы. Нет, на такое дело меня не подобьешь. Да и не нужен мне взрослый скворец. Взрослую птицу разве приучишь к себе как следует? Вечно будет она дичиться. Другое дело молодая птица, недавний птенец - с ним дружбу скорей заведешь... А где взять молодого скворца?
И снова мне советовали: "Дождись, когда скворчата подрастут и станут сами выбираться из скворечника. Тут ты их и поймаешь. На ночь они все равно в скворечник забираются. Встань пораньше, возьми сачок, закрой сачком отверстие в скворечнике и постучи по столбу, к которому скворечник прибит. Скворчата кинутся прочь из скворечника и попадутся в сачок".
Нет, не мог я и так поступить - не мог обмануть скворцов. Ведь поверили они мне, когда поселились в домике, который я для них смастерил. Как же я стану их ловить, когда не ждут они от меня ничего плохого? Да еще и обидятся потом, не прилетят на другую весну... И опять я остался без скворца.
А скворчата тем временем подросли, полетали-попрыгали около скворечника и в один прекрасный день поднялись на крыло и вместе с родителями скрылись из вида.
Не вернулись птицы ночевать в скворечник ни в этот день, ни в следующий. Так уж принято у скворцов: выведут они скворчат в саду около дома, а потом забудут сразу и сад, и родной скворечник до самой осени. И только осенью, перед отлетом, по первым крутым холодам, покажутся снова. Поверещат, посвистят, потрещат, будто прощаться прилетели с родными местами, и разом исчезнут до следующей весны.
Все лето я не видел скворцов. Да, наверное, и не увидел бы до самых холодов, если бы однажды не отправился на лодке в дальний угол озера.
Озеро в этом месте почти все заросло, и только узенькая и мелкая полоска-ручеек чуть проглядывалась через высокий тростник. Выключил я мотор, встал на корме, взял в руки багор, чтобы толкаться вперед, и только въехал в тростник, как услышал далекий шум. Шум нарастал, и тут над тростником поднялось черное живое облако.
Облако становилось шире и длинней, и наконец я разобрал голоса птиц, а следом узнал в живых черных точках и птиц-скворцов.
Скворцы еще немного полетали над озером, покричали, потом снова опустились в заросли тростника и сразу смолкли.
Долго петлял я по узенькому ручейку, обратно возвращался уже в темноте, а птицы как опустились на болото, так больше и не показались.
Выходило, что на болоте скворцы днюют и ночуют. С середины лета вода в озере обычно падала, грязь болота подсыхала, из воды поднимались новые кочки и пятачки ила, и скворцы, видимо, догадывались, где ждет их обильный стол, - здесь, среди подсыхающей болотной грязи, птицы и разыскивали себе пищу. Ну а если рядом пища и место само по себе тихое, так зачем отсюда куда-то улетать?
Не знаю, так или иначе рассуждали эти скворцы, но только проторчали они на своем болоте до самых холодов. А как пришли первые крутые холода, так и объявились скворцы огромной шумной стаей у меня под окнами...
Тут-то и отыскало меня мое счастье - достался мне, наконец, желанный скворец, и не старый, а молоденький, и по всему видно было, что покладистый и сговорчивый.
Сидел я дома у окна, ждал, когда стихнет ветер, чтобы поехать на озеро ловить рыбу, и смотрел в окно. А прямо за моим окном сильный ветер кидал из стороны в сторону стаю скворцов. Потом эта стая, будто не совладав с ветром, последний раз вскинулась вверх и разом упала на большой, раскидистый тополь. Все птицы скрылись в ветвях и закричали так пронзительно, так громко, что даже через ветер и закрытое окно слышал я эти крики, как у себя дома.
Дерево под скворцами и ветром гнулось и качалось. Я смотрел на дерево и ждал, что будет дальше - удержится ли стая среди листвы, или ветер снова подхватит скворцов и начнет кидать их из стороны в сторону?
Дерево по-прежнему гнулось и раскачивалось, я переживал за скворцов... И тут что-то темное метнулось от печки к окну и со всего маху ударилось о стекло.
Я вскочил со стула, кинулся к окну и на полу под окном увидел воробья...
Черный, замаранный, как трубочист, воробей еще не оправился от удара, не шевелился, а только раскрывал рот и трясся всем тельцем.
Я взял птицу в руки и стал вытирать у нее со спины сажу.
- Как же, дурачок, ты попал ко мне в дом? Неужели через трубу? Наверное, не удержался на трубе и свалился вниз. А ведь труба-то у меня действительно никуда не годная...
Уговорил меня как-то, сам не знаю как, печник не делать трубу у печки из кирпича - мол, кирпичная труба быстро развалится. Вот железную трубу поставить - другое дело: эта век простоит - и ничего с ней не будет. Согласился я, и получился у меня дом, как пароход, - торчит над крышей железная труба. Будь у меня труба кирпичная, не свалилась бы в нее птица, задержалась бы, уцепилась за кирпич, за глину. А за железную трубу не уцепишься: раз попал в нее, так и полетишь вниз...
Пока я оттирал воробья от сажи, ругал печника и обдумывал, как мне эту неудачную печь переделать, в печи снова что-то зашуршало и снова что-то большое и черное метнулось от печи к окну и с грохотом ударилось о стекло.
Я обмер. Стекло было на месте, а прямо на подоконнике, усевшись на хвост и выставив вперед ноги, сидел скворец.
- Откуда ты? Как ты сюда попал?
Поймал я скворца, оттер ему от сажи спинку, грудку - так и есть: перышки темно-коричневые, а не черные, как у взрослой птицы. Выходит, эта птица молодая, недавний птенец.
Посадил я своего скворчонка в клетку, поставил ему блюдечко с кашей, дал хлеба с молоком, земляных червей, налил воды. А скворец сидит в углу клетки, надулся, клюв опустил и не то на меня сердится, не то думает, что ему теперь делать.
Сидел так мой скворец минут пять, а потом, как услышал крики скворцов за окном, начал вдруг метаться, биться в клетке, да так жестоко, так отчаянно, что пришлось клетку тут же накрыть плащом.
Под плащом скворец приутих. Сижу и я тихо и слышу: скворец носом по мисочке постукивает. Значит, есть принялся, значит, все в порядке - жить дома будет.
К вечеру, как стемнело, снял я с клетки плащ. Сидит скворец, красивый, большой, нос любопытный, ноги длинные, проворные, а глаза умные; то справа на меня посмотрит, то слева.