Страница:
И что они вообще здесь делают?!
Я с трудом заставила себя отвести глаза. Сейчас не это важно.
Ограда вольера. По крайне мере Хейнрри, или кто там все это проектировал, был в курсе, что самки значительно крупнее самцов. Внешний ряд сложен из гигантских железобетонных блоков, метр или больше толщиной. Четыре блока друг на друге, нижний ушел в землю… Еще метра три над ними — металлическая решетка с остриями внутрь. Внутренний ряд — из проволочной сетки, по высоте равен внешнему. Похоже, сетка под напряжением.
Ха! У них не хватило денег? Или ума?
Положим, земного динозавра такой заборчик действительно бы остановил. И даже куда более скромный заборчик. Но я подозреваю, Аджи лишь потому до сих пор сидит внутри, что попросту не знает, что ему еще делать. Он же не земное животное! Как хорошо, что липовый «Док» Андерс не догадался спросить меня о том, что из себя представляет родная планета нукт. А то бы я, не подумав, и рассказала. Там человека и скафандр высшей защиты не убережет…
Но ведь про электричество я ему рассказывала. Точно помню.
Я сказала, что нукты устойчивы к электрическим разрядам.
Я оговорилась. Без всякой задней мысли.
Они к ним невосприимчивы.
Пока я любовалась забором, ко мне подошел Экмен. Он снова был полуобнажен и красовался знаменитым ожерельем на мускулистой груди. Неужели не боится обгореть?
— Простите, что заставил вас скучать столько времени, — мягко сказал он. Я изумилась. В его голосе не было фальши. — Я был занят.
— Охотились?
— И это тоже.
— Был такой охотник, Лакки, — по неожиданному наитию сказала я. — Он не очень удачно завершил свой жизненный путь. Вы бесстрашны?
Экмен улыбнулся. Он хотел улыбнуться мудро, но получилось самодовольно. Подцепил большим пальцем свои бусы.
— Они были бесстрашны, местра Янина. По-настоящему.
— А у вас был биопластик, — не удержалась я.
— Вам ли меня укорять, — он не оскорбился. — У вас был Аджи.
— Вы его у меня отняли.
— Вы так любите драконов, принцесса, — вздохнул Экмен и положил ладонь мне на щеку.
— А вы здесь рыцарь, местер Экмен? — я не стала дергаться и кривиться, и он не подготовился к удару. — Мой нукта более джентльмен, чем вы.
Он отдернул руку так, будто я сообщила, что ядовита.
— Боюсь, теперь он леди, — в голосе Экмена ничего не изменилось. Он оказался достаточно умен и выдержан, чтобы не унизить себя самому, ударив меня. — И скоро начнет нести яйца. И сейчас вы пойдете к самке в вольер, милая местра Янина, мастер вы там или нет.
— Я говорил тебе, что она любит динозавров куда больше, чем людей, — проскрипел незаметно подошедший Док.
— Животные невинны, — тихо сказала я. Не ему. Себе самой.
Для нукты неважно, что женщина может быть крупнее, умнее, сильнее или увереннее в себе. Их самки все такие. Но она женщина, мать, — значит, нужно беречь и защищать ее, даже ценой собственной жизни. Поэтому-то многим операторам трудно выйти замуж. Когда чувствуешь такое отношение к себе, когда привыкаешь к нему — очень тяжело соглашаться на меньшее…
Я понимаю, что у нукт инстинкты.
Все это понимают.
Гигантские ворота из цельнолитых стальных прутьев в мою руку толщиной. Их части полностью перекрывают друг друга и уходят на полметра в бетон. Створки не распахиваются, а уезжают вглубь стены.
Каких все-таки размеров самка?
— Ну что же… Вперед! — браво скомандовал Экмен. Потом вдруг снял с себя клыкастые бусы и нацепил мне на шею. — На удачу.
Надеюсь, моя удача будет отличаться от удачи бывших владельцев этих зубов.
Красивое ожерелье, не короткое, и клыки лежат щедро, вплотную… Судя по форме, каждый из них — левый верхний. А вот эти, длиннее и более округлые в сечении, образующие что-то вроде подвески — явно женские.
— Не боитесь, что нукта проглотит ваши бусы вместе со мной?
— У меня есть другие, — Экмен ухмыльнулся с видом кота, обожравшегося сметаны. — Две штуки. И я всегда могу добыть еще столько же.
А кто-то думает, что ррит уничтожили всех до единого… ха. Да их не уничтожили бы только для того, что всякие экмены могли тешить свое самолюбие, выламывая им клыки. Человечество любит доминирующих самцов.
С этой мыслью я пошла в вольер.
Злое солнце Фронтира, звезда ррит, плыло к закату. Плотная атмосфера наливалась кровью. Огромный забор и скалы, возвышавшиеся вдали, бросали черные тени. Поднимался туман — не водяной и не песчаный, странная особенность местного воздуха. Над землей медленно тек размытый багровый свет.
Ворота с глухим шорохом сомкнулись за моей спиной. Я невольно обернулась. С той стороны к решетке подошел Экмен.
— По данным сканеров, нукта сидит в скалах. Около километра отсюда. Есть прожекторы. Включить?
— Нет, конечно.
Он понимающе кивнул. Он смотрел на меня так, как будто я не шла, с сорокапроцентной вероятностью, в пасть хищнику, а, скажем, готовилась выступать на сцене.
Что же, сумею — выступлю. Ты это будешь помнить недолго, Экмен, зато до самой смерти.
Я развернулась к воротам спиной.
Вольер оказался достаточно велик, но забором был обнесен не весь. Пройдя два десятка шагов, я поняла, что скальная стена изгибается едва ли не правильным полукругом, устье этого «залива» и перегородили. Искусственная ограда сменялась естественными стенами, очень высокими и совершенно гладкими. Великая Пустыня Ррит Кадары — это дно древнего моря. Песок здесь соленый, полукруглые стены созданы давным-давно не вулканической деятельностью, а организмами вроде земных кораллов. Только склонными к геометрически правильным постройкам… Под ногами шуршал песок, тут и там поднимались скалы, порой в два человеческих роста, у стены — купа гигантских хвощей. Скорее всего, вокруг воды.
Аджи не было видно. Становилось темно.
Я впервые ощутила страх.
Стараясь унять бешеные прыжки в груди, я напрягала зрение. Не вижу! Неужели самка такая маленькая, что скрывается за «деревьями»?
Я попробовала ощутить эмоции нукты.
В голове помутилось, и я упала на четвереньки.
Ощутить — это же всегда впустить в себя… Я представляла, что он должен чувствовать. Но тогда я умела как-то назвать это — стрессом, двойным стрессом, депрессией, как угодно, — а здесь не было названий. Потому что не оставалось человеческого языка.
Я заплакала. Мозг не вмещал такую нестерпимую горечь. Выдавливал ее из себя через слезные токи. Капли с ресниц опадали в песок, но на самом деле я почти успокоилась. Насколько было возможно. Чужие чувства, это чужие чувства, не мои… Экмен, ты, подонок… Нет. Никаких экменов.
«Аджи», — позвала я.
Она зарычала.
Она была огромна.
Чудовищна.
Она сидела на земле, сжавшись, став слитком металла. Когда я озирала загон, то приняла ее за большую скалу.
Я кое-как поднялась, ободрав ладонь о камень, и подошла к ней вплотную. Если это видели Хейнрри со товарищи, то должно быть, подумали, что Аджи сейчас, даже не двинувшись с места, может убить меня сразу несколькими способами. Но нам с ним… с ней такой мысли не пришло.
Я не знаю, как рассказывать. Это очень сильно отличалось от того сеанса телепатии, до которого я себя довела. У меня не было ни зрительных, ни слуховых ассоциаций. Мы не разговаривали мысленно. Не обменивались эмоциями. Я стояла там, где была Аджи. Я, в общем-то, ничего не делала. Или делала. Мне хочется сказать «проникалась», но это слово используется в другом значении. Я проникала. Чувствовала проникновение…
Когда возле ворот все-таки включили маленький прожектор, я не заметила. Хорошо хоть, направили его не на нас. Хватало с них инфракрасных камер. Я очнулась, когда стало совсем темно и почти холодно — камни уже остывали. Ноги затекли и разболелись от долгого стояния в неподвижности.
Аджи так и не пошевелилась. Даже хвост не сдвинулся.
Я шла обратно к воротам и думала про базу DDF-89/0. Некислородная планета, хмурая и однообразная природа, не очень плотная атмосфера. На DDF по время войны держали маленький перевалочный пункт. Она была удобно расположена между двумя Террами. Людей на DDF было немного, но базу хорошо оснастили. Раскинули новейшую для той поры систему маскировки, очень эффективную. Подобными до сих пор пользуются.
Ррит пытались разобраться с DDF несколько раз. Либо попадали по муляжам, либо не могли засечь цели. Тогда совершили высадку. Десант мог просто передать данные, и корабли расстреляли бы базу с орбиты. Но воины ррит поняли, что гарнизон невелик — и решили развлечься.
После дня боев людей оставалось всего трое, системы обороны были разрушены, отказало жизнеобеспечение; по-прежнему функционировал только пресловутый камуфляж. И когда началась очередная атака, люди сбежали. С ними была экстрим-оператор по имени Кесума. И ее Джеки остался прикрывать отступление.
А он был великий воин. Он отстоял базу в одиночку.
Он дрался для людей и верил, что люди вернутся за ним. Но они не вернулись. Джеки ждал и ждал, веря, что однажды Кесума вернется. Но у людей было много других забот. Джеки решил, что его подруга погибла. И метаморфировал.
Когда люди снова пришли на DDF, они нашли там дикую семью. Это были нукты боевой разновидности, и они могли нападать на людей. А среди тех неоткуда было взяться мастеру, чтобы он разобрался и заново приручил нукт. И некогда было его вызывать. Люди убили всех. В разоренном гнезде обнаружились вещи прежнего гарнизона, брошенные когда-то в спешке — фотографии, карты памяти, одежда. И наручный компьютер Кесумы. Джеки хранила его. Батареи разрядились, но он все еще был рабочим. Тогда поняли.
…Я подошла и нахально окликнула Экмена. Лучший Самец подбежал едва ли не рысью.
— Янина? — неуверенно начал он. — Что вы?
— А чего вы ждали? — раздраженно сказала я. — Что я приведу самку на поводке, и она будет приносить палочку? Она меня видела, я жива. Что вам еще нужно?
— То есть, — ему явно нужен был отчет, — вы пообщались, дали ей привыкнуть, теперь она подпустит вас спокойнее… Насколько я понимаю, вам нужно будет еще встречаться, регулярно, для установления контакта, но в общем можно сказать, что прошло успешно? Так?
Однако, как он зачастил.
Я помолчала.
«Мне хочется дать этой тварюке орден Славы», — сказал маршал Луговский, услышав однажды про Джеки. Конечно, ордена дают людям и собакам; лазерным пушкам, пистолетам и нуктам орденов не дают. Но маршал повторил свои слова для журналистов. Этого вполне достаточно.
— Вы выпустите меня? Я страшно устала и хочу спать.
Экмен расцвел белозубой улыбкой, которая сверкнула в свете прожектора. Это было на редкость противное зрелище.
— Открывайте!
Я вышла, не глядя на него. Створки съехались вновь. Я прекрасно знала, что они бы вовсе не открылись, стой Аджи за моей спиной. Но она сидела неподвижно в глубине вольера.
Экмен, ты даже не представляешь, насколько успешно…
«Ко мне!»
Было так тихо, что я решила — провал. Но секунда, еще секунда, и…
Ух!
Многотонное тело взвилось в прыжок с неправдоподобной легкостью, так, словно весило не больше кузнечика. Перемахнуть ограду по-спортивному чисто Аджи не удалось, так что снести она снесла только колючую проволоку. Брызнули искры.
Вот как важно порой оговориться.
Автоматика включила прожектора. Настал искусственный день тошнотно-голубоватого цвета. Команда Экмена в одну глотку завопила что-то нечленораздельное. Ожили пулеметы на вышках, но стреляли пока внутрь вольера. Видимо, на отпугивание были рассчитаны. Убить нукту из пулемета — все равно, что убить человека иголкой. Большая удача или большое искусство.
Хрясь!
Хвост Аджи распахал ближайшую «крысу» напополам, как большой нож.
— Вторую! — крикнула я, перекрыв вопли и стрекот автоматических орудий. — Машины уничтожить! Орудийные вышки уничтожить! — только потом подумала, что можно было не орать, а просто послать мысль.
Экмена не было видно. Его команда разбежалась. Они даже не пытались стрелять, потому что в руках у них были только бесполезные автоматы. Резаки одной из «крыс» погибли, на той, что привезла меня, похоже, уехали анкайи, а третью сейчас отгораживало от них мое живое оружие во всей смертоносной красе.
Андерс, сбиваясь с ног, торопился к невысокой бетонной постройке, но старческая прыть — никудышная.
Р-раз!
Ах, молодец!
Ближайшая пулеметная вышка грохнулась аккурат перед дверью бетонной хибары. Мне почудилось, что Док застонал.
Аджи раскурочила вторую вышку. Орудие все еще выплевывало остатки боезапаса — вниз, в землю.
— Аджи-и!
Земля вздрагивала под ее шагами. В следующее мгновение я поняла, что она несется прямо на меня, выполняя заученный элемент, рывок к оператору, и сейчас я должна прыгнуть и уцепиться за костяной вырост на плече нукты.
А я не смогу.
Я просто не достану.
Думай быстро!!
Я бросилась в сторону, отказываясь от предложенного нуктой варианта. Аджи поняла и остановилась. Что теперь?
Мы уходим. В этом нет сомнений. Аджи определит, где город, заблудиться нам не грозит. Но сколько сотен или даже тысяч километров до него? Растерянность съедала мои драгоценные секунды одну за другой. Сейчас придут в себя парни Экмена. Сейчас они сообразят, что из автомата нельзя пристрелить нукту, но очень легко — меня.
Аджи клацнула челюстями и зарычала.
Воздух колыхнулся за моей спиной. Этот звук, напоминающий тихий женский вздох. Я слышала его тысячи раз.
Звук поднимающейся «крысы».
Во рту высохло.
Поганец Хейнрри дополз до нее. Я это допустила. Я допустила, что мое оружие убило альтернативных граждан. Я допустила, что Аджи фиксировали в тесном коридоре. Я допустила, что вонючий Андерс залез в остромордую машинку и сейчас врубит резаки. И отстрелит нас, как неадаптированных ррит.
Все закономерно.
Меня развернуло — словно чьей-то чужой волей. Я успела заметить, как из «ушей» машины выдвигаются тоненькие жала резаков. Время замедлилось. Я смотрела, как набухает ядовитое свечение на кончиках игл; люди этого никогда не видят, заряд собирается в доли секунды…
И я умерла. Это случилось ночью, посреди величайшей пустыни Фронтира, который на самом деле называется Ррит Кадара. На нем живут ррит, наши бывшие самые страшные враги. Фронтирские поселенцы боятся их. Но меня убили люди.
Некоторое время мне еще казалось, что я стою на остывшем песке и гляжу в темноту. И думаю обо всем этом.
Низкий свист. Звук глухого удара. Как будто свалился большой мягкий зверь, а не обшитая сталью небесная бегунья. Один резак успел выстрелить. Пульсирующее энергетическое лезвие умчалось в пустыню, озарив на мгновение полнебосвода.
Аджи сняла «крысу» прямо в полете. Хвостом. Ювелирным ударом по самой слабой части «крысиной» брони.
Прощайте, местер Хейнрри. Да будет Фронтир вам пухом.
Ха!
Импровизированный гроб местера Хейнрри сдувался на глазах, как мячик. От удара вышли из строя генераторы, и та же сила, что отрывала «крысу» от земли, теперь страшно сплющивала ее. К этой штуке без автогена не подступишься. Я кинулась ко второй, изодранной. Она валялась на боку, приветливо распахнув покореженные кишки.
На Фронтире в любой «крысе» есть запас воды. Всегда. Без разницы, гоняет на ней патруль с форпоста в пустыне, стоит она в городском гараже или вообще еще в салоне непроданная. Фронтир — не Терра. Люди здесь выживают.
Вода хлестала из лопнувшего бака в соленый песок. Напор быстро ослабевал. В уже начавшей высыхать луже плавали, сплетясь замысловатым узлом, бесчешуйные змеи пакостно белесого цвета.
Я чуть не завопила от радости.
Потому что это были не змеи, а биопластиковые ленты, определенные кем-то в псевдоживую форму. Ох, немалые деньги заколачивал Экмен на Фронтире… Каждая из них по цене была что-то около моей зарплаты за несколько лет. Считая и забросные выплаты. Но биопластик того стоил.
Как же хорошо, что меня научили с ним обращаться, пока я снималась в клипе! Пластик воспринимает самый слабый мысленный приказ, но его еще нужно суметь отдать. Эта масса, скорей всего, применялась исключительно в боевых целях, но биопластик всегда мультифункционален. Из двух лент я с горем пополам соорудила шлем, а оставшимся велела сформоваться в костюм и тоже держать температуру. Без терморегуляции в пустыне я очень скоро умру. Днем здесь слишком жарко для человека, а ночью — холодно.
— Аджи!
Она ждала. Я сунулась в нутро «крысы», ища что-нибудь вроде бутылки, но не нашла, а вода уже заканчивалась… Тогда я напилась ее просто так, впрок, и умылась из солоноватой теплой лужи. В последний момент сообразив, велела одной ленте стать сосудом для воды. Пластик не привык к такому, его много лет использовали только для фиксации и удушения, он не понял приказа и впитал жидкость как губка вместо того чтобы сохранить ее в полости. Мне почудились шаги, и мгновение спустя Аджи издала боевой клич. Хвост ударил по земле, взметнув песок. Времени уже не было.
Взобравшись на плечо нукты, я окинула взглядом поле битвы. Ленты ползали по моему телу, постепенно образуя удобный контур. Еще грамм четыреста массы, и был бы полный костюм. Биопластик медленно привыкал к своей новой защитной роли и начинал действовать. Это было удивительное ощущение. Прекрасное. Радость и мощь. Я засмеялась, громко, издевательски, как ведьма. Пластик вливал в меня силы, — это были внешние, настоящие силы, а вовсе не остатки ресурсов моего организма. Я чувствовала себя победившей. Сильной, веселой и злой. Как в стихах.
— К городу! — сказала я торжественно.
И мы полетели в ночь. Скорость охотящегося гепарда для нукты — скорость послеобеденной прогулки.
Ветер свистел в ушах. Теперь мне не нужно было вытягиваться точь-в-точь на позвоночнике, чтобы облегчить Аджи ношу, я сидела как в кресле.
«Самки приручаемы», — билось у меня в голове. — «Самки приручаемы, но мастер никогда никому не скажет об этом».
5
Я с трудом заставила себя отвести глаза. Сейчас не это важно.
Ограда вольера. По крайне мере Хейнрри, или кто там все это проектировал, был в курсе, что самки значительно крупнее самцов. Внешний ряд сложен из гигантских железобетонных блоков, метр или больше толщиной. Четыре блока друг на друге, нижний ушел в землю… Еще метра три над ними — металлическая решетка с остриями внутрь. Внутренний ряд — из проволочной сетки, по высоте равен внешнему. Похоже, сетка под напряжением.
Ха! У них не хватило денег? Или ума?
Положим, земного динозавра такой заборчик действительно бы остановил. И даже куда более скромный заборчик. Но я подозреваю, Аджи лишь потому до сих пор сидит внутри, что попросту не знает, что ему еще делать. Он же не земное животное! Как хорошо, что липовый «Док» Андерс не догадался спросить меня о том, что из себя представляет родная планета нукт. А то бы я, не подумав, и рассказала. Там человека и скафандр высшей защиты не убережет…
Но ведь про электричество я ему рассказывала. Точно помню.
Я сказала, что нукты устойчивы к электрическим разрядам.
Я оговорилась. Без всякой задней мысли.
Они к ним невосприимчивы.
Пока я любовалась забором, ко мне подошел Экмен. Он снова был полуобнажен и красовался знаменитым ожерельем на мускулистой груди. Неужели не боится обгореть?
— Простите, что заставил вас скучать столько времени, — мягко сказал он. Я изумилась. В его голосе не было фальши. — Я был занят.
— Охотились?
— И это тоже.
— Был такой охотник, Лакки, — по неожиданному наитию сказала я. — Он не очень удачно завершил свой жизненный путь. Вы бесстрашны?
Экмен улыбнулся. Он хотел улыбнуться мудро, но получилось самодовольно. Подцепил большим пальцем свои бусы.
— Они были бесстрашны, местра Янина. По-настоящему.
— А у вас был биопластик, — не удержалась я.
— Вам ли меня укорять, — он не оскорбился. — У вас был Аджи.
— Вы его у меня отняли.
— Вы так любите драконов, принцесса, — вздохнул Экмен и положил ладонь мне на щеку.
— А вы здесь рыцарь, местер Экмен? — я не стала дергаться и кривиться, и он не подготовился к удару. — Мой нукта более джентльмен, чем вы.
Он отдернул руку так, будто я сообщила, что ядовита.
— Боюсь, теперь он леди, — в голосе Экмена ничего не изменилось. Он оказался достаточно умен и выдержан, чтобы не унизить себя самому, ударив меня. — И скоро начнет нести яйца. И сейчас вы пойдете к самке в вольер, милая местра Янина, мастер вы там или нет.
— Я говорил тебе, что она любит динозавров куда больше, чем людей, — проскрипел незаметно подошедший Док.
— Животные невинны, — тихо сказала я. Не ему. Себе самой.
Для нукты неважно, что женщина может быть крупнее, умнее, сильнее или увереннее в себе. Их самки все такие. Но она женщина, мать, — значит, нужно беречь и защищать ее, даже ценой собственной жизни. Поэтому-то многим операторам трудно выйти замуж. Когда чувствуешь такое отношение к себе, когда привыкаешь к нему — очень тяжело соглашаться на меньшее…
Я понимаю, что у нукт инстинкты.
Все это понимают.
Гигантские ворота из цельнолитых стальных прутьев в мою руку толщиной. Их части полностью перекрывают друг друга и уходят на полметра в бетон. Створки не распахиваются, а уезжают вглубь стены.
Каких все-таки размеров самка?
— Ну что же… Вперед! — браво скомандовал Экмен. Потом вдруг снял с себя клыкастые бусы и нацепил мне на шею. — На удачу.
Надеюсь, моя удача будет отличаться от удачи бывших владельцев этих зубов.
Красивое ожерелье, не короткое, и клыки лежат щедро, вплотную… Судя по форме, каждый из них — левый верхний. А вот эти, длиннее и более округлые в сечении, образующие что-то вроде подвески — явно женские.
— Не боитесь, что нукта проглотит ваши бусы вместе со мной?
— У меня есть другие, — Экмен ухмыльнулся с видом кота, обожравшегося сметаны. — Две штуки. И я всегда могу добыть еще столько же.
А кто-то думает, что ррит уничтожили всех до единого… ха. Да их не уничтожили бы только для того, что всякие экмены могли тешить свое самолюбие, выламывая им клыки. Человечество любит доминирующих самцов.
С этой мыслью я пошла в вольер.
Злое солнце Фронтира, звезда ррит, плыло к закату. Плотная атмосфера наливалась кровью. Огромный забор и скалы, возвышавшиеся вдали, бросали черные тени. Поднимался туман — не водяной и не песчаный, странная особенность местного воздуха. Над землей медленно тек размытый багровый свет.
Ворота с глухим шорохом сомкнулись за моей спиной. Я невольно обернулась. С той стороны к решетке подошел Экмен.
— По данным сканеров, нукта сидит в скалах. Около километра отсюда. Есть прожекторы. Включить?
— Нет, конечно.
Он понимающе кивнул. Он смотрел на меня так, как будто я не шла, с сорокапроцентной вероятностью, в пасть хищнику, а, скажем, готовилась выступать на сцене.
Что же, сумею — выступлю. Ты это будешь помнить недолго, Экмен, зато до самой смерти.
Я развернулась к воротам спиной.
Вольер оказался достаточно велик, но забором был обнесен не весь. Пройдя два десятка шагов, я поняла, что скальная стена изгибается едва ли не правильным полукругом, устье этого «залива» и перегородили. Искусственная ограда сменялась естественными стенами, очень высокими и совершенно гладкими. Великая Пустыня Ррит Кадары — это дно древнего моря. Песок здесь соленый, полукруглые стены созданы давным-давно не вулканической деятельностью, а организмами вроде земных кораллов. Только склонными к геометрически правильным постройкам… Под ногами шуршал песок, тут и там поднимались скалы, порой в два человеческих роста, у стены — купа гигантских хвощей. Скорее всего, вокруг воды.
Аджи не было видно. Становилось темно.
Я впервые ощутила страх.
Стараясь унять бешеные прыжки в груди, я напрягала зрение. Не вижу! Неужели самка такая маленькая, что скрывается за «деревьями»?
Я попробовала ощутить эмоции нукты.
В голове помутилось, и я упала на четвереньки.
Ощутить — это же всегда впустить в себя… Я представляла, что он должен чувствовать. Но тогда я умела как-то назвать это — стрессом, двойным стрессом, депрессией, как угодно, — а здесь не было названий. Потому что не оставалось человеческого языка.
Я заплакала. Мозг не вмещал такую нестерпимую горечь. Выдавливал ее из себя через слезные токи. Капли с ресниц опадали в песок, но на самом деле я почти успокоилась. Насколько было возможно. Чужие чувства, это чужие чувства, не мои… Экмен, ты, подонок… Нет. Никаких экменов.
«Аджи», — позвала я.
Она зарычала.
Она была огромна.
Чудовищна.
Она сидела на земле, сжавшись, став слитком металла. Когда я озирала загон, то приняла ее за большую скалу.
Я кое-как поднялась, ободрав ладонь о камень, и подошла к ней вплотную. Если это видели Хейнрри со товарищи, то должно быть, подумали, что Аджи сейчас, даже не двинувшись с места, может убить меня сразу несколькими способами. Но нам с ним… с ней такой мысли не пришло.
Я не знаю, как рассказывать. Это очень сильно отличалось от того сеанса телепатии, до которого я себя довела. У меня не было ни зрительных, ни слуховых ассоциаций. Мы не разговаривали мысленно. Не обменивались эмоциями. Я стояла там, где была Аджи. Я, в общем-то, ничего не делала. Или делала. Мне хочется сказать «проникалась», но это слово используется в другом значении. Я проникала. Чувствовала проникновение…
Когда возле ворот все-таки включили маленький прожектор, я не заметила. Хорошо хоть, направили его не на нас. Хватало с них инфракрасных камер. Я очнулась, когда стало совсем темно и почти холодно — камни уже остывали. Ноги затекли и разболелись от долгого стояния в неподвижности.
Аджи так и не пошевелилась. Даже хвост не сдвинулся.
Я шла обратно к воротам и думала про базу DDF-89/0. Некислородная планета, хмурая и однообразная природа, не очень плотная атмосфера. На DDF по время войны держали маленький перевалочный пункт. Она была удобно расположена между двумя Террами. Людей на DDF было немного, но базу хорошо оснастили. Раскинули новейшую для той поры систему маскировки, очень эффективную. Подобными до сих пор пользуются.
Ррит пытались разобраться с DDF несколько раз. Либо попадали по муляжам, либо не могли засечь цели. Тогда совершили высадку. Десант мог просто передать данные, и корабли расстреляли бы базу с орбиты. Но воины ррит поняли, что гарнизон невелик — и решили развлечься.
После дня боев людей оставалось всего трое, системы обороны были разрушены, отказало жизнеобеспечение; по-прежнему функционировал только пресловутый камуфляж. И когда началась очередная атака, люди сбежали. С ними была экстрим-оператор по имени Кесума. И ее Джеки остался прикрывать отступление.
А он был великий воин. Он отстоял базу в одиночку.
Он дрался для людей и верил, что люди вернутся за ним. Но они не вернулись. Джеки ждал и ждал, веря, что однажды Кесума вернется. Но у людей было много других забот. Джеки решил, что его подруга погибла. И метаморфировал.
Когда люди снова пришли на DDF, они нашли там дикую семью. Это были нукты боевой разновидности, и они могли нападать на людей. А среди тех неоткуда было взяться мастеру, чтобы он разобрался и заново приручил нукт. И некогда было его вызывать. Люди убили всех. В разоренном гнезде обнаружились вещи прежнего гарнизона, брошенные когда-то в спешке — фотографии, карты памяти, одежда. И наручный компьютер Кесумы. Джеки хранила его. Батареи разрядились, но он все еще был рабочим. Тогда поняли.
…Я подошла и нахально окликнула Экмена. Лучший Самец подбежал едва ли не рысью.
— Янина? — неуверенно начал он. — Что вы?
— А чего вы ждали? — раздраженно сказала я. — Что я приведу самку на поводке, и она будет приносить палочку? Она меня видела, я жива. Что вам еще нужно?
— То есть, — ему явно нужен был отчет, — вы пообщались, дали ей привыкнуть, теперь она подпустит вас спокойнее… Насколько я понимаю, вам нужно будет еще встречаться, регулярно, для установления контакта, но в общем можно сказать, что прошло успешно? Так?
Однако, как он зачастил.
Я помолчала.
«Мне хочется дать этой тварюке орден Славы», — сказал маршал Луговский, услышав однажды про Джеки. Конечно, ордена дают людям и собакам; лазерным пушкам, пистолетам и нуктам орденов не дают. Но маршал повторил свои слова для журналистов. Этого вполне достаточно.
— Вы выпустите меня? Я страшно устала и хочу спать.
Экмен расцвел белозубой улыбкой, которая сверкнула в свете прожектора. Это было на редкость противное зрелище.
— Открывайте!
Я вышла, не глядя на него. Створки съехались вновь. Я прекрасно знала, что они бы вовсе не открылись, стой Аджи за моей спиной. Но она сидела неподвижно в глубине вольера.
Экмен, ты даже не представляешь, насколько успешно…
«Ко мне!»
Было так тихо, что я решила — провал. Но секунда, еще секунда, и…
Ух!
Многотонное тело взвилось в прыжок с неправдоподобной легкостью, так, словно весило не больше кузнечика. Перемахнуть ограду по-спортивному чисто Аджи не удалось, так что снести она снесла только колючую проволоку. Брызнули искры.
Вот как важно порой оговориться.
Автоматика включила прожектора. Настал искусственный день тошнотно-голубоватого цвета. Команда Экмена в одну глотку завопила что-то нечленораздельное. Ожили пулеметы на вышках, но стреляли пока внутрь вольера. Видимо, на отпугивание были рассчитаны. Убить нукту из пулемета — все равно, что убить человека иголкой. Большая удача или большое искусство.
Хрясь!
Хвост Аджи распахал ближайшую «крысу» напополам, как большой нож.
— Вторую! — крикнула я, перекрыв вопли и стрекот автоматических орудий. — Машины уничтожить! Орудийные вышки уничтожить! — только потом подумала, что можно было не орать, а просто послать мысль.
Экмена не было видно. Его команда разбежалась. Они даже не пытались стрелять, потому что в руках у них были только бесполезные автоматы. Резаки одной из «крыс» погибли, на той, что привезла меня, похоже, уехали анкайи, а третью сейчас отгораживало от них мое живое оружие во всей смертоносной красе.
Андерс, сбиваясь с ног, торопился к невысокой бетонной постройке, но старческая прыть — никудышная.
Р-раз!
Ах, молодец!
Ближайшая пулеметная вышка грохнулась аккурат перед дверью бетонной хибары. Мне почудилось, что Док застонал.
Аджи раскурочила вторую вышку. Орудие все еще выплевывало остатки боезапаса — вниз, в землю.
— Аджи-и!
Земля вздрагивала под ее шагами. В следующее мгновение я поняла, что она несется прямо на меня, выполняя заученный элемент, рывок к оператору, и сейчас я должна прыгнуть и уцепиться за костяной вырост на плече нукты.
А я не смогу.
Я просто не достану.
Думай быстро!!
Я бросилась в сторону, отказываясь от предложенного нуктой варианта. Аджи поняла и остановилась. Что теперь?
Мы уходим. В этом нет сомнений. Аджи определит, где город, заблудиться нам не грозит. Но сколько сотен или даже тысяч километров до него? Растерянность съедала мои драгоценные секунды одну за другой. Сейчас придут в себя парни Экмена. Сейчас они сообразят, что из автомата нельзя пристрелить нукту, но очень легко — меня.
Аджи клацнула челюстями и зарычала.
Воздух колыхнулся за моей спиной. Этот звук, напоминающий тихий женский вздох. Я слышала его тысячи раз.
Звук поднимающейся «крысы».
Во рту высохло.
Поганец Хейнрри дополз до нее. Я это допустила. Я допустила, что мое оружие убило альтернативных граждан. Я допустила, что Аджи фиксировали в тесном коридоре. Я допустила, что вонючий Андерс залез в остромордую машинку и сейчас врубит резаки. И отстрелит нас, как неадаптированных ррит.
Все закономерно.
Меня развернуло — словно чьей-то чужой волей. Я успела заметить, как из «ушей» машины выдвигаются тоненькие жала резаков. Время замедлилось. Я смотрела, как набухает ядовитое свечение на кончиках игл; люди этого никогда не видят, заряд собирается в доли секунды…
И я умерла. Это случилось ночью, посреди величайшей пустыни Фронтира, который на самом деле называется Ррит Кадара. На нем живут ррит, наши бывшие самые страшные враги. Фронтирские поселенцы боятся их. Но меня убили люди.
Некоторое время мне еще казалось, что я стою на остывшем песке и гляжу в темноту. И думаю обо всем этом.
Низкий свист. Звук глухого удара. Как будто свалился большой мягкий зверь, а не обшитая сталью небесная бегунья. Один резак успел выстрелить. Пульсирующее энергетическое лезвие умчалось в пустыню, озарив на мгновение полнебосвода.
Аджи сняла «крысу» прямо в полете. Хвостом. Ювелирным ударом по самой слабой части «крысиной» брони.
Прощайте, местер Хейнрри. Да будет Фронтир вам пухом.
Ха!
Импровизированный гроб местера Хейнрри сдувался на глазах, как мячик. От удара вышли из строя генераторы, и та же сила, что отрывала «крысу» от земли, теперь страшно сплющивала ее. К этой штуке без автогена не подступишься. Я кинулась ко второй, изодранной. Она валялась на боку, приветливо распахнув покореженные кишки.
На Фронтире в любой «крысе» есть запас воды. Всегда. Без разницы, гоняет на ней патруль с форпоста в пустыне, стоит она в городском гараже или вообще еще в салоне непроданная. Фронтир — не Терра. Люди здесь выживают.
Вода хлестала из лопнувшего бака в соленый песок. Напор быстро ослабевал. В уже начавшей высыхать луже плавали, сплетясь замысловатым узлом, бесчешуйные змеи пакостно белесого цвета.
Я чуть не завопила от радости.
Потому что это были не змеи, а биопластиковые ленты, определенные кем-то в псевдоживую форму. Ох, немалые деньги заколачивал Экмен на Фронтире… Каждая из них по цене была что-то около моей зарплаты за несколько лет. Считая и забросные выплаты. Но биопластик того стоил.
Как же хорошо, что меня научили с ним обращаться, пока я снималась в клипе! Пластик воспринимает самый слабый мысленный приказ, но его еще нужно суметь отдать. Эта масса, скорей всего, применялась исключительно в боевых целях, но биопластик всегда мультифункционален. Из двух лент я с горем пополам соорудила шлем, а оставшимся велела сформоваться в костюм и тоже держать температуру. Без терморегуляции в пустыне я очень скоро умру. Днем здесь слишком жарко для человека, а ночью — холодно.
— Аджи!
Она ждала. Я сунулась в нутро «крысы», ища что-нибудь вроде бутылки, но не нашла, а вода уже заканчивалась… Тогда я напилась ее просто так, впрок, и умылась из солоноватой теплой лужи. В последний момент сообразив, велела одной ленте стать сосудом для воды. Пластик не привык к такому, его много лет использовали только для фиксации и удушения, он не понял приказа и впитал жидкость как губка вместо того чтобы сохранить ее в полости. Мне почудились шаги, и мгновение спустя Аджи издала боевой клич. Хвост ударил по земле, взметнув песок. Времени уже не было.
Взобравшись на плечо нукты, я окинула взглядом поле битвы. Ленты ползали по моему телу, постепенно образуя удобный контур. Еще грамм четыреста массы, и был бы полный костюм. Биопластик медленно привыкал к своей новой защитной роли и начинал действовать. Это было удивительное ощущение. Прекрасное. Радость и мощь. Я засмеялась, громко, издевательски, как ведьма. Пластик вливал в меня силы, — это были внешние, настоящие силы, а вовсе не остатки ресурсов моего организма. Я чувствовала себя победившей. Сильной, веселой и злой. Как в стихах.
— К городу! — сказала я торжественно.
И мы полетели в ночь. Скорость охотящегося гепарда для нукты — скорость послеобеденной прогулки.
Ветер свистел в ушах. Теперь мне не нужно было вытягиваться точь-в-точь на позвоночнике, чтобы облегчить Аджи ношу, я сидела как в кресле.
«Самки приручаемы», — билось у меня в голове. — «Самки приручаемы, но мастер никогда никому не скажет об этом».
5
Терра-3 — невероятно красивая планета. Она как сон. Лазоревый свет солнца, пышные цветочные гроздья, сладкие реки. Плоды тамошних деревьев (точнее, сердцевинки семян, плодов там нет) можно есть. Некоторые очень вкусные.
Вся эта радость расположена на полюсах и в субарктическом поясе. А прииски, шахты, карьеры и скважины Терры-3, из-за которых человечество несколько раз стояло на грани междоусобной войны — они в средней полосе и субтропиках.
В аду.
Это был худший заброс за всю мою жизнь.
В джунглях Аджи чувствовал себя как дома. А я мучилась. Наденешь респиратор — помираешь от жары. Снимешь — дышишь этим масляным, густым, горьким. Не воздух, а издевательство. Местное зверье орет днем и ночью и носится чуть ли не по твоей голове. Не знаю, непуганое ли, но дурное до ужаса. Помню, лежу я в тени и грызу кисловатую сердцевину какого-то ореха. Железную его скорлупу для меня услужливо разбил Аджи. И вдруг мне прямо на живот, оглушительно вереща, прыгает нечто, похожее на помесь вороны с белкой. Аджи молниеносно его хватает, душит и отшвыривает в кусты. И из тех же кустов точно ему в морду с таким же верещанием вылетает сородич белковороны. Смешно? Эти умильные и тупые твари питались вроде пираний и могли вдвоем сожрать человека заживо… А мне, между прочим, выдали репеллент. Но он не действовал. Они никогда не действуют.
Тубы все равно приходится таскать с собой. Если тебя осчастливит язвами, отравлением или даже раком кожи из-за яда местного гнуса, — докажи, что при тебе был репеллент, и твоя страховка действительна. А вот если ты его выбросила в болото и плюнула вслед, то делай что хочешь.
На Терре-3 мы должны были всего лишь забрать разведданные у агента. Агент действовал на нелегальных приисках по добыче квазицитов, ценнейших «живых» минералов. Производство биопластика — золотое дно на всех этапах. Дело было поставлено на широкую ногу, за секретностью следили профессионалы. Никаких связей с внешним миром. Минерал транспортировался по джунглям к городу и там вывозился с планеты под видом чего-то еще. Это было не слишком трудно, количество добытого измерялось в килограммах. Старатели любую машину засекли бы мгновенно. Был опыт. Прежнего агента разобрали на запчасти.
Все, что мы должны были сделать — пройти сто километров от края сканируемой зоны до места встречи.
Много позже, в забросах высшей категории опасности, я вспоминала Терру-3 и усмехалась. Кто их поймет, в секции планирования, как они высчитывают категории?
Но убранный цветами ад Терры-3 — курорт по сравнению с фронтирской пустыней.
Да, я хорошо переношу жару, я неплохо акклиматизировалась и даже несколько большую силу притяжения уже не замечаю. У меня есть биопластик. Много. У меня есть Аджи.
Но фронтирская пустыня, где даже ррит не появляются без большой надобности…
Аджи бежала всю ночь и утро. Погони не было. Хейнрри погиб. Может быть, у Экмена возникли другие проблемы. Думаю, нас нетрудно было найти и догнать, на «крысах». Я уверена, что Аджи шла к городу по прямой.
За час до полудня мы увидели на горизонте скалы. К полудню поравнялись с ними. Причудливые фигуры выветривания давали какую-то тень даже в это время. Я чувствовала, что еще немного — и я свалюсь вниз с плеча нукты, а это сейчас стало очень высоко. Я остановила Аджи, слезла и упала под каменный гриб. Она села рядом, глядя на меня сверху. Кажется, она все еще росла. Она может вырасти до тридцати метров в длину, если сочтет это необходимым. Я представила, сколько это, и мне стало жутко. Ладно, половина на хвост. Все равно много.
Биопластик спасал. Без него я бы уже умерла. Он лучше, гораздо лучше фреонного костюма спасал от жары. Хорошо, что здесь сухой воздух. Не представляю, что творится в экваториальных лесах. Я спрятала руки и уснула.
Когда я проснулась, вечер еще не наступил. Должно быть, прошло часов пять. Аджи по-прежнему сидела надо мной. Теперь она отбрасывала длинную тень — прямо на меня. Моя радость.
А рот у меня ссохся. И горло. И желудок. Невыносимо.
Мне стало холодно.
Под солнцем Фронтира, без еды и питья, Аджи спокойно отмахает сотни километров. И принесет в город мои мумифицированные останки. Биопластик защитит меня от перегрева, на крайность, его можно есть — но что и где я буду пить?
Лента после долгих мытарств отдала три глотка. И все. У нее больше не было.
Сколько еще до города?
Сколько?
Аджи наклонила голову, глухо урча. Я поняла, что она говорит.
«Похвали меня, Янина»…
Я прижалась к броневому выступу ее груди и разревелась от страха. Без слез. На них уже не было влаги. Растерянная Аджи обняла меня сперва передними лапами, потом хвостом, понюхала мою голову, мурлыча что-то утешительное, а потом не сдержалась и начала скулить и подвывать вместе со мной.
Ну и вид у нас, наверное, был. Обнялись две женщины и рыдают. За компанию…
Выпуск — это очень красиво. Красивей, чем выпуск экстрим-операторов, наверное, только парад Победы, и то не всякий, а юбилейный. Нас снимали фото — и кинохудожники. Не считая, конечно, родни. Три десятка художественных пленок я, не пожалев денег, заказала распечатать в портретном формате на лучшей бумаге.
Это очень красиво.
Карту с файлами я потеряла во всех этих передрягах. Даже не помню, когда. Напечатанные кадры остались у мамы. Наверное, она их хранит. А может, и нет. Меня казнили за тройное убийство.
Парадная форма операторов — белая с золотыми шнурами. Синий берет с золотым гербом Объединенного Человечества. Удивительный контраст: стройные молодые девушки в белом и их нукты, иссиня-черные, с выступами-лезвиями на броневой шкуре. На передние лапы припасть, хвост к полу прижать, вдоль тела вытянуть. Смир-р-на!
Сначала мы стоим под солнцем, ровной длинной линией. Обязательно под солнцем, потому что для нас всегда разгоняют облака. Конец мая или начало июня. Где-нибудь на Древней Земле, старая площадь, которая помнит еще кавалерию. Города бывают разные. Это очень красивое зрелище, а питомники принадлежат не стране, а Объединенному Совету. Поэтому выпускной парад проводится в разных странах. Как Олимпиада.
Мы принимаем поздравления нашего генерала, иногда еще и президента страны. Читаем клятву.
Конечно, строем мы не ходим. Это бы выглядело по-идиотски. Кроме того, нескольких операторов нельзя соединить в подразделение. Каждый расчет — отдельная единица. Ценность операторов не в унифицированности и даже не в дисциплине. Наши действия индивидуальны и непредсказуемы. Нукты — не механизмы, хоть их и любят превозносить как машины убийства. А люди — тем более. Мы всегда сами выбираем тактику. Это дает лучшие результаты.
Нас даже волосы стричь не заставляют.
Мы проходим неспешным бегом. Через площадь, по улицам, где люди машут нам и смеются. Иногда, не останавливаясь, сажаем малышей кататься на «больших зубастиках». Восторгов до небес; сама заражаешься и чувствуешь себя ребенком. А потом мы вместе с нуктами идем в самый большой в городе луна-парк. И на весь день он для нас бесплатный. На операторов собирается посмотреть такое количество народу, что сборы вырастают втрое.
Помню, я пошла кататься на колесе обозрения, а Аджи оставила внизу. Ой, как он волновался! А когда моя кабинка доехала до самого верха, я позвала его, и он со скоростью пули взобрался по колесу наверх. И все люди, которые глазели на это, зааплодировали.
Вся эта радость расположена на полюсах и в субарктическом поясе. А прииски, шахты, карьеры и скважины Терры-3, из-за которых человечество несколько раз стояло на грани междоусобной войны — они в средней полосе и субтропиках.
В аду.
Это был худший заброс за всю мою жизнь.
В джунглях Аджи чувствовал себя как дома. А я мучилась. Наденешь респиратор — помираешь от жары. Снимешь — дышишь этим масляным, густым, горьким. Не воздух, а издевательство. Местное зверье орет днем и ночью и носится чуть ли не по твоей голове. Не знаю, непуганое ли, но дурное до ужаса. Помню, лежу я в тени и грызу кисловатую сердцевину какого-то ореха. Железную его скорлупу для меня услужливо разбил Аджи. И вдруг мне прямо на живот, оглушительно вереща, прыгает нечто, похожее на помесь вороны с белкой. Аджи молниеносно его хватает, душит и отшвыривает в кусты. И из тех же кустов точно ему в морду с таким же верещанием вылетает сородич белковороны. Смешно? Эти умильные и тупые твари питались вроде пираний и могли вдвоем сожрать человека заживо… А мне, между прочим, выдали репеллент. Но он не действовал. Они никогда не действуют.
Тубы все равно приходится таскать с собой. Если тебя осчастливит язвами, отравлением или даже раком кожи из-за яда местного гнуса, — докажи, что при тебе был репеллент, и твоя страховка действительна. А вот если ты его выбросила в болото и плюнула вслед, то делай что хочешь.
На Терре-3 мы должны были всего лишь забрать разведданные у агента. Агент действовал на нелегальных приисках по добыче квазицитов, ценнейших «живых» минералов. Производство биопластика — золотое дно на всех этапах. Дело было поставлено на широкую ногу, за секретностью следили профессионалы. Никаких связей с внешним миром. Минерал транспортировался по джунглям к городу и там вывозился с планеты под видом чего-то еще. Это было не слишком трудно, количество добытого измерялось в килограммах. Старатели любую машину засекли бы мгновенно. Был опыт. Прежнего агента разобрали на запчасти.
Все, что мы должны были сделать — пройти сто километров от края сканируемой зоны до места встречи.
Много позже, в забросах высшей категории опасности, я вспоминала Терру-3 и усмехалась. Кто их поймет, в секции планирования, как они высчитывают категории?
Но убранный цветами ад Терры-3 — курорт по сравнению с фронтирской пустыней.
Да, я хорошо переношу жару, я неплохо акклиматизировалась и даже несколько большую силу притяжения уже не замечаю. У меня есть биопластик. Много. У меня есть Аджи.
Но фронтирская пустыня, где даже ррит не появляются без большой надобности…
Аджи бежала всю ночь и утро. Погони не было. Хейнрри погиб. Может быть, у Экмена возникли другие проблемы. Думаю, нас нетрудно было найти и догнать, на «крысах». Я уверена, что Аджи шла к городу по прямой.
За час до полудня мы увидели на горизонте скалы. К полудню поравнялись с ними. Причудливые фигуры выветривания давали какую-то тень даже в это время. Я чувствовала, что еще немного — и я свалюсь вниз с плеча нукты, а это сейчас стало очень высоко. Я остановила Аджи, слезла и упала под каменный гриб. Она села рядом, глядя на меня сверху. Кажется, она все еще росла. Она может вырасти до тридцати метров в длину, если сочтет это необходимым. Я представила, сколько это, и мне стало жутко. Ладно, половина на хвост. Все равно много.
Биопластик спасал. Без него я бы уже умерла. Он лучше, гораздо лучше фреонного костюма спасал от жары. Хорошо, что здесь сухой воздух. Не представляю, что творится в экваториальных лесах. Я спрятала руки и уснула.
Когда я проснулась, вечер еще не наступил. Должно быть, прошло часов пять. Аджи по-прежнему сидела надо мной. Теперь она отбрасывала длинную тень — прямо на меня. Моя радость.
А рот у меня ссохся. И горло. И желудок. Невыносимо.
Мне стало холодно.
Под солнцем Фронтира, без еды и питья, Аджи спокойно отмахает сотни километров. И принесет в город мои мумифицированные останки. Биопластик защитит меня от перегрева, на крайность, его можно есть — но что и где я буду пить?
Лента после долгих мытарств отдала три глотка. И все. У нее больше не было.
Сколько еще до города?
Сколько?
Аджи наклонила голову, глухо урча. Я поняла, что она говорит.
«Похвали меня, Янина»…
Я прижалась к броневому выступу ее груди и разревелась от страха. Без слез. На них уже не было влаги. Растерянная Аджи обняла меня сперва передними лапами, потом хвостом, понюхала мою голову, мурлыча что-то утешительное, а потом не сдержалась и начала скулить и подвывать вместе со мной.
Ну и вид у нас, наверное, был. Обнялись две женщины и рыдают. За компанию…
Выпуск — это очень красиво. Красивей, чем выпуск экстрим-операторов, наверное, только парад Победы, и то не всякий, а юбилейный. Нас снимали фото — и кинохудожники. Не считая, конечно, родни. Три десятка художественных пленок я, не пожалев денег, заказала распечатать в портретном формате на лучшей бумаге.
Это очень красиво.
Карту с файлами я потеряла во всех этих передрягах. Даже не помню, когда. Напечатанные кадры остались у мамы. Наверное, она их хранит. А может, и нет. Меня казнили за тройное убийство.
Парадная форма операторов — белая с золотыми шнурами. Синий берет с золотым гербом Объединенного Человечества. Удивительный контраст: стройные молодые девушки в белом и их нукты, иссиня-черные, с выступами-лезвиями на броневой шкуре. На передние лапы припасть, хвост к полу прижать, вдоль тела вытянуть. Смир-р-на!
Сначала мы стоим под солнцем, ровной длинной линией. Обязательно под солнцем, потому что для нас всегда разгоняют облака. Конец мая или начало июня. Где-нибудь на Древней Земле, старая площадь, которая помнит еще кавалерию. Города бывают разные. Это очень красивое зрелище, а питомники принадлежат не стране, а Объединенному Совету. Поэтому выпускной парад проводится в разных странах. Как Олимпиада.
Мы принимаем поздравления нашего генерала, иногда еще и президента страны. Читаем клятву.
Конечно, строем мы не ходим. Это бы выглядело по-идиотски. Кроме того, нескольких операторов нельзя соединить в подразделение. Каждый расчет — отдельная единица. Ценность операторов не в унифицированности и даже не в дисциплине. Наши действия индивидуальны и непредсказуемы. Нукты — не механизмы, хоть их и любят превозносить как машины убийства. А люди — тем более. Мы всегда сами выбираем тактику. Это дает лучшие результаты.
Нас даже волосы стричь не заставляют.
Мы проходим неспешным бегом. Через площадь, по улицам, где люди машут нам и смеются. Иногда, не останавливаясь, сажаем малышей кататься на «больших зубастиках». Восторгов до небес; сама заражаешься и чувствуешь себя ребенком. А потом мы вместе с нуктами идем в самый большой в городе луна-парк. И на весь день он для нас бесплатный. На операторов собирается посмотреть такое количество народу, что сборы вырастают втрое.
Помню, я пошла кататься на колесе обозрения, а Аджи оставила внизу. Ой, как он волновался! А когда моя кабинка доехала до самого верха, я позвала его, и он со скоростью пули взобрался по колесу наверх. И все люди, которые глазели на это, зааплодировали.