Страница:
В Москве, на Ордынке, княгиня создает знаменитую Марфо-Мариинскую обитель и становится ее настоятельницей. Община быстро расцветает, и в нее вливается множество сестер – как из аристократического общества, так и из народа. Поступая в обитель, сестры приносят обет совершать под покровом Церкви дело служения ближним – бедным и больным.
2 апреля 1910 года великая княгиня Елисавета принимает монашеский постриг в церкви Святых сестер Марфы и Марии.
«Великая княгиня Елисавета Федоровна была редким сочетанием возвышенного христианского настроения, нравственного благородства, просвещенного ума, нежного сердца и изящного вкуса, – писал протоиерей М. Польский. – Трудно отдать себе отчет в том, что никому уже больше не удастся встретиться с этим существом, настолько отличавшимся от всех остальных, до такой степени превышавшим средний уровень и приковывавшим к себе всеобщее внимание своей необычайной красотой и очаровательностью, а также бесконечной своей добротой. Привлекала она людей без всякого усилия с ее стороны, и всем казалось, что она витала в высших сферах, содействуя при этом и другим подняться на ту же высоту. Она никогда никому не давала чувствовать степени своего превосходства над кем бы то ни было, а наоборот, и при этом без ложного самоунижения, умела вызывать в каждом присущие таковому лучшие его качества».
Однако клевета не щадила и ее. Княгиню вместе с императрицей Александрой Федоровной обвиняли в излишнем сочувствии к пленным немцам и чуть ли не в измене…
1 марта 1917 года взбунтовавшаяся толпа окружила дом настоятельницы Марфо-Мариинской обители. Несколько вооруженных людей, в основном из выпущенных на волю заключенных, пришли, чтобы арестовать ее, как… германскую шпионку. Они утверждали, что в обители скрываются германские князья и спрятано оружие. Великая княгиня повела себя с присущим ей самообладанием. «Войдите», – сказала она. Потом приказала сестрам собраться в церкви для пения молебна и повернулась к вошедшим: «Можете пройти в церковь, но оружие оставьте у входа». Те подчинились. После молебна Елисавета подошла к кресту, сделав знак революционерам следовать за ней. Обаяние ее облика было так велико, что произошло невероятное: все они, один за другим, приложились ко кресту! «Теперь идите на поиски того, что думаете найти», – сказала Елисавета. Но поиски длились недолго. Вскоре революционеры вернулись к толпе со словами: «Это монастырь, и ничего больше».
«Очевидно, мы еще недостойны мученического венца», – сказала Елисавета сестрам. Но мученический венец был близок к ней, как никогда.
Вскоре правительство принесло настоятельнице свои извинения. Ей даже предложили переехать в Кремль, мотивируя это тем, что так легче будет охранять ее. «Если вам трудно охранять меня, – спокойно ответила княгиня, – прошу отказаться от всякой к этому попытки».
Летом 1917 года в Россию по особому поручению германского императора приехал шведский министр. На аудиенции у княгини он настоятельно советовал ей покинуть Россию. Но Елисавета отказалась покинуть страну, которая стала для нее родной. Через некоторое время немецкое командование в лице графа Мирбаха добилось согласия большевиков на выезд великой княгини. Дважды после Брестского мира Мирбах просил княгиню принять его, и оба раза ему было отказано. Свой отказ бывшая принцесса Гессен-Дармштадтская мотивировала тем, что Мирбах – представитель враждебной державы!
В одном из писем великая княгиня писала: «Необходимо направить все мысли на чудную нашу страну (курсив мой. – Д. О.), чтобы узреть все совершающееся в ней в настоящем свете и иметь возможность сказать: „Да будет Твоя воля“, когда наша возлюбленная Россия подвергнется полному развалу. Помните, что Святая Православная Русская Церковь – против которой не устоят и врата ада – все еще существует и существовать будет до скончания веков. Те, которые могут в это верить, без сомнения узрят сокровенный луч, сияющий сквозь мрак в самый разгар бури».
Бесчинства, творимые большевиками, не вызывали у княгини и тени озлобления. «Народ – дитя, он не повинен в происходящем, – говорила она. – Он введен в заблуждение врагами России».
Сами преступники вызывали у нее жалость.
«Россия и ее чада в данный момент не ведают, что делают, наподобие больного ребенка, которого каждый во много раз ценит в таком состоянии, чем когда он весел и здоров, – писала она в одном из писем. – Каждый стремится облегчить его страдания, помочь ему и научить его терпеливо переносить все невзгоды. Это как раз то, над чем я с каждым днем все больше и больше задумываюсь».
В последний путь
Собор новомучеников и исповедников Российских
Каждый год в воскресенье, ближайшее к 25 января (7 февраля), Церковь празднует Собор новомучеников и исповедников Российских.
Мученики были первыми христианскими святыми, и именно они составляют большинство в сонме всех святых Православной Церкви. Однако почти за тысячу лет своей истории Русская Церковь, за исключением единичных случаев, не знала мучеников за веру. Их время на Руси пришло только в XX веке.
Протоиерей М. Польский писал в середине столетия: «Мы имеем великое и славное воинство новых страдальцев. Младенцы и отроки, старцы и взрослые, князья и простые, мужи и жены, святители и пастыри, монахи и миряне, цари и их подданные составили великий собор новомучеников Российских, славу нашей Церкви… В составе Вселенской Церкви Русская Церковь наиболее молодая и не знает в своей истории массового гонения от язычества и ересей, но за то на ее поле Вселенская Церковь получила тяжкие удары от безбожия. Наша Церковь не только заполнила пробел своей истории и не в начале, а в конце своего тысячелетнего существования восприняла мученичество, которого ей не хватало, но и завершает общий подвиг Вселенской Церкви, начатый Римом и продолженный Константинополем»[18].
В августе 2000 года архиереи Русской Православной Церкви единогласно приняли решение о прославлении в Соборе новомучеников и исповедников Российских императора Николая II, императрицы Александры, царевича Алексея, великих княжон Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии.
«В последнем православном Российском монархе и членах его Семьи мы видим людей, искренне стремившихся воплотить в своей жизни заповеди Евангелия, – говорилось в Деянии Собора. – В страданиях, перенесенных Царской Семьей в заточении с кротостью, терпением и смирением, в их мученической кончине в Екатеринбурге в ночь на 4 (17) июля 1918 года был явлен побеждающий зло свет Христовой веры».
Всего на Юбилейном Архиерейском Соборе было прославлено больше тысячи новомучеников и исповедников.
29 января 1918 года матросы расстреляли в Киеве митрополита Владимира – это был первый мученик из числа архиереев.
Вслед за святыми мучениками Иоанном и Владимиром последовали другие. Жестокости, с которой большевики предавали их смерти, могли позавидовать палачи Нерона и Домициана.
В 1919 году в Воронеже, в монастыре Святителя Митрофана, семь инокинь были сварены заживо в котлах с кипящей смолой.
Годом раньше три иерея в Херсоне были распяты на крестах. Тогда же, в 1918 году, епископа Соликамского Феофана (Ильинского) на глазах у народа вывели на замерзшую реку Каму, раздели донага, заплели волосы в косички, связали их между собой, затем, продев в них палку, приподняли в воздух и начали медленно опускать в прорубь и поднимать, пока он, еще живой, не покрылся коркой льда толщиной в два пальца.
Не менее зверским способом предали смерти епископа Исидора Михайловского (Колоколова). В 1918 году в Самаре его посадили на кол.
Страшной была кончина других архиереев: епископа Пермского Андроника закопали живым в землю; архиепископа Астраханского Митрофана (Краснопольского) сбросили со стены; архиепископа Нижегородского Иоакима Левицкого повесили вниз головой в севастопольском соборе; епископа Серапульского Амвросия (Гудко) привязали к хвосту лошади и пустили ее вскачь…
Смерть простых священников была не менее страшной.
Священника отца Котурова поливали на морозе водой, пока он не превратился в ледяную статую.
Семидесятидвухлетнего священника Павла Калиновского забили плетьми.
Заштатного священника отца Золотовского, которому шел уже девятый десяток, нарядили в женское платье и вывели на площадь. Красноармейцы требовали, чтобы он танцевал перед народом; когда же он отказался, его повесили.
Священника Иоакима Фролова сожгли заживо за селом на стогу сена…
Как и в Древнем Риме, казни часто были массовыми.
С декабря 1918 года по июнь 1919-го в Харькове убито семьдесят иереев.
В Перми после занятия города белой армией были обнаружены тела сорока двух священнослужителей. Весной, когда снег стаял, их нашли закопанными в семинарском саду, многие были со следами пыток.
В Воронеже в 1919 году было одновременно убито 160 священников во главе с архиепископом Тихоном (Никаноровым), которого повесили на Царских вратах в церкви монастыря Святителя Митрофана Воронежского…
Массовые убийства происходили повсеместно; сведения о казнях в Харькове, Перми и Воронеже дошли до нас только потому, что эти города на короткий срок занимала белая армия.
И стариков, и совсем юных убивали за одну принадлежность к духовному сословию. В 1918 году в России было сто пятьдесят тысяч священнослужителей. К 1941 году из них было расстреляно сто тридцать тысяч.
Уничтожение мощей новомучеников
«С Ним всегда и везде хорошо»
Глава 2
Открытые гонения были не единственным орудием советской власти, направленным против русского православия. При новых правителях церковная жизнь стала погружаться в смуту, которая особенно разрослась после того, как в 1922 году большевики арестовали Святейшего Патриарха Тихона. Но был в Москве один храм, один приход, который стоял непоколебимо и твердо посреди бушевавшей стихии. Этот приход – храм святителя Николая в Кленниках – возглавлял известный всей Москве протоиерей Алексий Мечев, «старец в миру», как его называли. В народе ходили легенды о его прозорливости и необыкновенном даре читать в человеческих сердцах. Его духовных детей, отличавшихся подлинным, не показным христианским духом Москва называла мечевцами. Среди мечевцев были многие известные ученые и архиереи. Были среди них и знаменитые философы Николай Бердяев и о. Павел Флоренский.
В самом деле, в службах отца Алексия Мечева было много такого, что вызывало недоуменные вопросы.
«Придя на Маросейку, я увидел следующее, – вспоминал диакон Владимир Сысоев. – Низенький, морщинистый, со всклокоченной бородой священник и старый диакон совершали службу. На священнике была полинявшая камилавка; служил он как-то поспешно и, казалось, небрежно, поминутно выходил из алтаря, исповедовал на клиросе, иногда разговаривал, смеялся, искал кого-то глазами, сам выносил и подавал просфоры. Все это, а особенно исповедь во время совершения литургии, на меня подействовало весьма неприятно…»
После первой встречи с маросейским священником такое впечатление оставалось у многих. Монахиня Мария (Тимофеева) писала:
«…Батюшка мне не понравился: какой-то маленький, трепленький, фелонь на боку, поручи развязаны, шнурки болтаются. Но взгляд острый! Мне стало страшно: из больших голубых глаз батюшки, полных ласки, светились искры. Я волновалась, и мне захотелось уйти…»
Люди чувствовали нечто необычное в глазах настоятеля Николаевского храма, но его простота их часто отталкивала. «Удивительно, как это в Москве, да еще в церкви на одной из центральных улиц, мог сохраниться такой священник, – говорили они. – Это совсем не городской, это типичный сельский священник».
…Удивительно, но Алексий Мечев поначалу вовсе не хотел быть священником. В последнем классе семинарии, когда предстоял выбор между университетом и духовным званием, он мечтал поступить в университет и выучиться на доктора, но мать сказала, что хочет видеть его священником: «Ты такой маленький, куда тебе быть доктором». Алексей покорился и поступил псаломщиком в церковь Знамения на Знаменку, хотя поначалу очень переживал и при расставании с друзьями не мог сдержать слез. Настоятель церкви на Знаменке, отец Георгий, был весьма строг с новым псаломщиком. «Однажды я ошибся и взял стихиру на „Господи воззвах“ с малой вечерни, – рассказывал отец Алексий. – Настоятель как выбежит из алтаря да ударит меня по щеке: „Так-то ты закончил семинарию, чтобы искажать устав Святых Отцов, которые Духом Святым его составляли!..“» Отец Георгий заставлял своего псаломщика исполнять обязанности истопника, бил и нередко оскорблял его. «Бывало, придешь к нему, – рассказывал брат отца Алексия, – а он лежит на диване и плачет».
2 апреля 1910 года великая княгиня Елисавета принимает монашеский постриг в церкви Святых сестер Марфы и Марии.
«Великая княгиня Елисавета Федоровна была редким сочетанием возвышенного христианского настроения, нравственного благородства, просвещенного ума, нежного сердца и изящного вкуса, – писал протоиерей М. Польский. – Трудно отдать себе отчет в том, что никому уже больше не удастся встретиться с этим существом, настолько отличавшимся от всех остальных, до такой степени превышавшим средний уровень и приковывавшим к себе всеобщее внимание своей необычайной красотой и очаровательностью, а также бесконечной своей добротой. Привлекала она людей без всякого усилия с ее стороны, и всем казалось, что она витала в высших сферах, содействуя при этом и другим подняться на ту же высоту. Она никогда никому не давала чувствовать степени своего превосходства над кем бы то ни было, а наоборот, и при этом без ложного самоунижения, умела вызывать в каждом присущие таковому лучшие его качества».
Однако клевета не щадила и ее. Княгиню вместе с императрицей Александрой Федоровной обвиняли в излишнем сочувствии к пленным немцам и чуть ли не в измене…
1 марта 1917 года взбунтовавшаяся толпа окружила дом настоятельницы Марфо-Мариинской обители. Несколько вооруженных людей, в основном из выпущенных на волю заключенных, пришли, чтобы арестовать ее, как… германскую шпионку. Они утверждали, что в обители скрываются германские князья и спрятано оружие. Великая княгиня повела себя с присущим ей самообладанием. «Войдите», – сказала она. Потом приказала сестрам собраться в церкви для пения молебна и повернулась к вошедшим: «Можете пройти в церковь, но оружие оставьте у входа». Те подчинились. После молебна Елисавета подошла к кресту, сделав знак революционерам следовать за ней. Обаяние ее облика было так велико, что произошло невероятное: все они, один за другим, приложились ко кресту! «Теперь идите на поиски того, что думаете найти», – сказала Елисавета. Но поиски длились недолго. Вскоре революционеры вернулись к толпе со словами: «Это монастырь, и ничего больше».
«Очевидно, мы еще недостойны мученического венца», – сказала Елисавета сестрам. Но мученический венец был близок к ней, как никогда.
Вскоре правительство принесло настоятельнице свои извинения. Ей даже предложили переехать в Кремль, мотивируя это тем, что так легче будет охранять ее. «Если вам трудно охранять меня, – спокойно ответила княгиня, – прошу отказаться от всякой к этому попытки».
Летом 1917 года в Россию по особому поручению германского императора приехал шведский министр. На аудиенции у княгини он настоятельно советовал ей покинуть Россию. Но Елисавета отказалась покинуть страну, которая стала для нее родной. Через некоторое время немецкое командование в лице графа Мирбаха добилось согласия большевиков на выезд великой княгини. Дважды после Брестского мира Мирбах просил княгиню принять его, и оба раза ему было отказано. Свой отказ бывшая принцесса Гессен-Дармштадтская мотивировала тем, что Мирбах – представитель враждебной державы!
В одном из писем великая княгиня писала: «Необходимо направить все мысли на чудную нашу страну (курсив мой. – Д. О.), чтобы узреть все совершающееся в ней в настоящем свете и иметь возможность сказать: „Да будет Твоя воля“, когда наша возлюбленная Россия подвергнется полному развалу. Помните, что Святая Православная Русская Церковь – против которой не устоят и врата ада – все еще существует и существовать будет до скончания веков. Те, которые могут в это верить, без сомнения узрят сокровенный луч, сияющий сквозь мрак в самый разгар бури».
Бесчинства, творимые большевиками, не вызывали у княгини и тени озлобления. «Народ – дитя, он не повинен в происходящем, – говорила она. – Он введен в заблуждение врагами России».
Сами преступники вызывали у нее жалость.
«Россия и ее чада в данный момент не ведают, что делают, наподобие больного ребенка, которого каждый во много раз ценит в таком состоянии, чем когда он весел и здоров, – писала она в одном из писем. – Каждый стремится облегчить его страдания, помочь ему и научить его терпеливо переносить все невзгоды. Это как раз то, над чем я с каждым днем все больше и больше задумываюсь».
В последний путь
Большевики приказали великой княгине присоединиться к императорской семье в Екатеринбурге. Времени на сборы ей не дали. Под конвоем латышской гвардии настоятельница Марфо-Мариинской обители была отправлена на вокзал. Сестры рыдали, чувствуя, что «матушку» забирают навсегда. Самой же княгине сказали, что на новом месте она будет сестрой милосердия. В дороге, как вспоминали очевидцы, Елисавета была воодушевлена, радовалась предстоящей встрече с сестрой-императрицей. Но увидеться в жизни земной им не пришлось.
В конце мая 1918 года Елисавету перевезли в Алапаевск и поместили на окраине города под охраной караула. Чтобы не сидеть без дела, княгиня работала в огороде, много молилась. Однажды ее даже навестили местные крестьяне: по русскому обычаю они поднесли ей хлеб-соль. На полотенце грубого деревенского полотна было вышито: «Матушке Великой Княгине Елисавете Феодоровне от верных слуг Царя и Отечества, крестьян Нейво-Алапаевской области Верхотурского уезда».
В ночь на 5 (18) июля 1918 года княгиню вместе с четырьмя князьями – членами царского дома Романовых – вывезли из Алапаевска. Их земной путь закончился в двенадцати верстах от города по Верхотурскому тракту в шахте под названием «Нижняя Селимская». Из всех мучеников только один был застрелен. Остальных с завязанными глазами подвели к шахте и столкнули вниз живыми, а потом забросали гранатами.
Шахта была глубиной шестьдесят метров, но великую княгиню и князя Иоанна Константиновича спустя несколько месяцев нашли на глубине пятнадцати метров, на выступе шахты. Обе гранаты, попавшие на выступ, не взорвались. Они так и были найдены рядом с телом Елисаветы. Будучи сама тяжело ушиблена, великая княгиня в кромешной тьме сделала перевязку князю Иоанну, разорвав подол своего платья. Святая была жива по крайней мере весь следующий день: проезжавший мимо крестьянин слышал пение Херувимской, доносившееся из шахты. Умирая последней, святая Елисавета молилась о замученных родственниках…
В начале октября 1918 года окрестности Алапаевска заняла армия Колчака. По прошествии трех месяцев со дня казни тело мученицы Елисаветы было найдено совершенно целым и нетронутым тлением, с одними лишь ссадинами и кровоподтеками! Господь снова прославлял своих святых[17].
Когда красные перешли в наступление, мощи пришлось эвакуировать. Вместе с отступающими белыми частями останки Елисаветы Федоровны увозили все дальше на восток, пока поезд не прибыл в китайский город Харбин. Во время остановки мощи великой княгини были освидетельствованы. Оказалось, что и по прошествии года тело мученицы пребывает нетленным: оно только высохло. Игумен Серафим, сопровождавший останки, рассказывал, что из гроба великой княгини исходило дивное благоухание… Мощи святой Елисаветы были доставлены в Иерусалим. Усыпальницей для великой княгини была избрана крипта под нижними сводами русской церкви Святой Марии Магдалины. (Много лет назад Елисавета была на освящении церкви вместе с мужем Сергеем Александровичем и высказала пожелание быть погребенной в этом храме.)
Так закончился земной путь великой княгини Елисаветы Романовой, урожденной принцессы Гессен-Дармштадтской, внучки английской королевы.
Господи, научи и нас любить свою страну, как любила ее Твоя святая.
Мати наша Елисавето, моли Бога о нас!
В конце мая 1918 года Елисавету перевезли в Алапаевск и поместили на окраине города под охраной караула. Чтобы не сидеть без дела, княгиня работала в огороде, много молилась. Однажды ее даже навестили местные крестьяне: по русскому обычаю они поднесли ей хлеб-соль. На полотенце грубого деревенского полотна было вышито: «Матушке Великой Княгине Елисавете Феодоровне от верных слуг Царя и Отечества, крестьян Нейво-Алапаевской области Верхотурского уезда».
В ночь на 5 (18) июля 1918 года княгиню вместе с четырьмя князьями – членами царского дома Романовых – вывезли из Алапаевска. Их земной путь закончился в двенадцати верстах от города по Верхотурскому тракту в шахте под названием «Нижняя Селимская». Из всех мучеников только один был застрелен. Остальных с завязанными глазами подвели к шахте и столкнули вниз живыми, а потом забросали гранатами.
Шахта была глубиной шестьдесят метров, но великую княгиню и князя Иоанна Константиновича спустя несколько месяцев нашли на глубине пятнадцати метров, на выступе шахты. Обе гранаты, попавшие на выступ, не взорвались. Они так и были найдены рядом с телом Елисаветы. Будучи сама тяжело ушиблена, великая княгиня в кромешной тьме сделала перевязку князю Иоанну, разорвав подол своего платья. Святая была жива по крайней мере весь следующий день: проезжавший мимо крестьянин слышал пение Херувимской, доносившееся из шахты. Умирая последней, святая Елисавета молилась о замученных родственниках…
В начале октября 1918 года окрестности Алапаевска заняла армия Колчака. По прошествии трех месяцев со дня казни тело мученицы Елисаветы было найдено совершенно целым и нетронутым тлением, с одними лишь ссадинами и кровоподтеками! Господь снова прославлял своих святых[17].
Когда красные перешли в наступление, мощи пришлось эвакуировать. Вместе с отступающими белыми частями останки Елисаветы Федоровны увозили все дальше на восток, пока поезд не прибыл в китайский город Харбин. Во время остановки мощи великой княгини были освидетельствованы. Оказалось, что и по прошествии года тело мученицы пребывает нетленным: оно только высохло. Игумен Серафим, сопровождавший останки, рассказывал, что из гроба великой княгини исходило дивное благоухание… Мощи святой Елисаветы были доставлены в Иерусалим. Усыпальницей для великой княгини была избрана крипта под нижними сводами русской церкви Святой Марии Магдалины. (Много лет назад Елисавета была на освящении церкви вместе с мужем Сергеем Александровичем и высказала пожелание быть погребенной в этом храме.)
Так закончился земной путь великой княгини Елисаветы Романовой, урожденной принцессы Гессен-Дармштадтской, внучки английской королевы.
Господи, научи и нас любить свою страну, как любила ее Твоя святая.
Мати наша Елисавето, моли Бога о нас!
Собор новомучеников и исповедников Российских
Иные же замучены были, не приняв освобождения, дабы получить лучшее воскресение; другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу, были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча…
Евр. 11, 35–37
Каждый год в воскресенье, ближайшее к 25 января (7 февраля), Церковь празднует Собор новомучеников и исповедников Российских.
Мученики были первыми христианскими святыми, и именно они составляют большинство в сонме всех святых Православной Церкви. Однако почти за тысячу лет своей истории Русская Церковь, за исключением единичных случаев, не знала мучеников за веру. Их время на Руси пришло только в XX веке.
Протоиерей М. Польский писал в середине столетия: «Мы имеем великое и славное воинство новых страдальцев. Младенцы и отроки, старцы и взрослые, князья и простые, мужи и жены, святители и пастыри, монахи и миряне, цари и их подданные составили великий собор новомучеников Российских, славу нашей Церкви… В составе Вселенской Церкви Русская Церковь наиболее молодая и не знает в своей истории массового гонения от язычества и ересей, но за то на ее поле Вселенская Церковь получила тяжкие удары от безбожия. Наша Церковь не только заполнила пробел своей истории и не в начале, а в конце своего тысячелетнего существования восприняла мученичество, которого ей не хватало, но и завершает общий подвиг Вселенской Церкви, начатый Римом и продолженный Константинополем»[18].
В августе 2000 года архиереи Русской Православной Церкви единогласно приняли решение о прославлении в Соборе новомучеников и исповедников Российских императора Николая II, императрицы Александры, царевича Алексея, великих княжон Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии.
«В последнем православном Российском монархе и членах его Семьи мы видим людей, искренне стремившихся воплотить в своей жизни заповеди Евангелия, – говорилось в Деянии Собора. – В страданиях, перенесенных Царской Семьей в заточении с кротостью, терпением и смирением, в их мученической кончине в Екатеринбурге в ночь на 4 (17) июля 1918 года был явлен побеждающий зло свет Христовой веры».
Всего на Юбилейном Архиерейском Соборе было прославлено больше тысячи новомучеников и исповедников.
* * *
Убийства священнослужителей начались сразу же после Октябрьского переворота 1917 года. Первомучеником русского духовенства стал царскосельский протоиерей Иоанн Кочуров. 8 ноября 1917 года отец Иоанн совершал с прихожанами моление об умиротворении России. Вечером революционные матросы пришли к нему на квартиру. После избиений полуживого священника долго волокли по шпалам железнодорожного полотна, пока он не скончался…29 января 1918 года матросы расстреляли в Киеве митрополита Владимира – это был первый мученик из числа архиереев.
Вслед за святыми мучениками Иоанном и Владимиром последовали другие. Жестокости, с которой большевики предавали их смерти, могли позавидовать палачи Нерона и Домициана.
В 1919 году в Воронеже, в монастыре Святителя Митрофана, семь инокинь были сварены заживо в котлах с кипящей смолой.
Годом раньше три иерея в Херсоне были распяты на крестах. Тогда же, в 1918 году, епископа Соликамского Феофана (Ильинского) на глазах у народа вывели на замерзшую реку Каму, раздели донага, заплели волосы в косички, связали их между собой, затем, продев в них палку, приподняли в воздух и начали медленно опускать в прорубь и поднимать, пока он, еще живой, не покрылся коркой льда толщиной в два пальца.
Не менее зверским способом предали смерти епископа Исидора Михайловского (Колоколова). В 1918 году в Самаре его посадили на кол.
Страшной была кончина других архиереев: епископа Пермского Андроника закопали живым в землю; архиепископа Астраханского Митрофана (Краснопольского) сбросили со стены; архиепископа Нижегородского Иоакима Левицкого повесили вниз головой в севастопольском соборе; епископа Серапульского Амвросия (Гудко) привязали к хвосту лошади и пустили ее вскачь…
Смерть простых священников была не менее страшной.
Священника отца Котурова поливали на морозе водой, пока он не превратился в ледяную статую.
Семидесятидвухлетнего священника Павла Калиновского забили плетьми.
Заштатного священника отца Золотовского, которому шел уже девятый десяток, нарядили в женское платье и вывели на площадь. Красноармейцы требовали, чтобы он танцевал перед народом; когда же он отказался, его повесили.
Священника Иоакима Фролова сожгли заживо за селом на стогу сена…
Как и в Древнем Риме, казни часто были массовыми.
С декабря 1918 года по июнь 1919-го в Харькове убито семьдесят иереев.
В Перми после занятия города белой армией были обнаружены тела сорока двух священнослужителей. Весной, когда снег стаял, их нашли закопанными в семинарском саду, многие были со следами пыток.
В Воронеже в 1919 году было одновременно убито 160 священников во главе с архиепископом Тихоном (Никаноровым), которого повесили на Царских вратах в церкви монастыря Святителя Митрофана Воронежского…
Массовые убийства происходили повсеместно; сведения о казнях в Харькове, Перми и Воронеже дошли до нас только потому, что эти города на короткий срок занимала белая армия.
И стариков, и совсем юных убивали за одну принадлежность к духовному сословию. В 1918 году в России было сто пятьдесят тысяч священнослужителей. К 1941 году из них было расстреляно сто тридцать тысяч.
Уничтожение мощей новомучеников
В народе почитание новомучеников возникало сразу же после их смерти. В 1918 году в Перми были убиты святители Андроник и Феофан. Московский Собор послал комиссию во главе с архиепископом Черниговским Василием для расследования обстоятельств смерти пермских епископов. Когда комиссия возвращалась в Москву, между Пермью и Вяткой в вагон ворвались красноармейцы. Епископ Василий и его спутники были убиты, а тела их сбросили с поезда. Крестьяне с честью похоронили убитых, к могиле стали приходить паломники. Тогда большевики выкопали тела мучеников и сожгли их.
Так же тщательно были уничтожены тела святых царственных страстотерпцев – императора Николая II и его семьи. Большевики прекрасно понимали, к чему может привести их нерасторопность. Неслучайно чекисты категорически отказывались выдавать родным и близким тела казненных за религиозные убеждения. Неслучайно выбирались такие средства казни, при которых тела мучеников не сохранялись (потопление, сожжение). Опыт Рима тут был как нельзя кстати.
Вот лишь несколько примеров.
Епископа Тобольского Гермогена 16 июня 1918 года утопили в реке Туре, привязав к скрученным рукам двухпудовый камень.
Тело расстрелянного Серпуховского архиепископа Арсения засыпали хлоруглеродной известью.
Тела петроградских мучеников митрополита Вениамина, архимандрита Сергия, Юрия и Иоанна были уничтожены (или спрятаны в неизвестном месте).
Тело Тверского архиепископа Фаддея, великого праведника и аскета, еще при жизни почитавшегося святым, расстрелянного в 1937 году, тайно закопали на общем кладбище.
Тело белгородского епископа Никодима было брошено в общую расстрельную яму. (Впрочем, христиане узнали об этом и ежедневно служили на том месте панихиды.)
Иногда православным удавалось выкупить мощи. В станице Усть-Лабинской 22 февраля 1922 года был убит священник Михаил Лисицын. Три дня его водили по селу с накинутой на шею петлей, издевались и били его до тех пор, пока он не перестал дышать. Тело мученика было выкуплено у палачей за шестьсот десять рублей.
Были случаи, когда большевики бросали тела новомучеников на поругание, не позволяя их хоронить. Те из христиан, кто все же решался на это, получали мученический венец.
Священника Александра Подольского перед смертью долго водили по станице Владимирской (Кубанская область), глумились над ним и избивали, потом зарубили за селом на свалке. Один из прихожан отца Александра, пришедший похоронить священника, был тут же убит пьяными красноармейцами.
И все же богоборцам не всегда сопутствовала удача. Так, тело святителя-мученика Гермогена Тобольского, утопленного в Туре, спустя какое-то время было вынесено на берег; при огромном стечении народа его торжественно погребли в пещере святого Иоанна Тобольского. Были и другие примеры чудесного обретения мощей; есть они и сейчас.
Летом 1992 года были обретены мощи священномученика Владимира, митрополита Киевского, и положены в Ближних пещерах Киево-Печерской лавры.
Осенью 1993 года на заброшенном кладбище в Твери произошло обретение святых мощей архиепископа Фаддея.
В июле 1998 года в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище были обретены мощи архиепископа Илариона (Троицкого) – одного из ближайших сподвижников святого Патриарха Тихона, блестящего богослова и проповедника, скончавшегося в Ленинградской пересыльной тюрьме в 1929 году. Перенесение мощей в монастырский храм сопровождалось благоуханием, а сами мощи имели янтарный оттенок. От них происходили чудесные исцеления. 9 мая 1999 года мощи святителя Илариона специальным рейсом самолета были отправлены в Москву, а на следующий день в Сретенском монастыре состоялось торжество прославления нового святого.
Так же тщательно были уничтожены тела святых царственных страстотерпцев – императора Николая II и его семьи. Большевики прекрасно понимали, к чему может привести их нерасторопность. Неслучайно чекисты категорически отказывались выдавать родным и близким тела казненных за религиозные убеждения. Неслучайно выбирались такие средства казни, при которых тела мучеников не сохранялись (потопление, сожжение). Опыт Рима тут был как нельзя кстати.
Вот лишь несколько примеров.
Епископа Тобольского Гермогена 16 июня 1918 года утопили в реке Туре, привязав к скрученным рукам двухпудовый камень.
Тело расстрелянного Серпуховского архиепископа Арсения засыпали хлоруглеродной известью.
Тела петроградских мучеников митрополита Вениамина, архимандрита Сергия, Юрия и Иоанна были уничтожены (или спрятаны в неизвестном месте).
Тело Тверского архиепископа Фаддея, великого праведника и аскета, еще при жизни почитавшегося святым, расстрелянного в 1937 году, тайно закопали на общем кладбище.
Тело белгородского епископа Никодима было брошено в общую расстрельную яму. (Впрочем, христиане узнали об этом и ежедневно служили на том месте панихиды.)
Иногда православным удавалось выкупить мощи. В станице Усть-Лабинской 22 февраля 1922 года был убит священник Михаил Лисицын. Три дня его водили по селу с накинутой на шею петлей, издевались и били его до тех пор, пока он не перестал дышать. Тело мученика было выкуплено у палачей за шестьсот десять рублей.
Были случаи, когда большевики бросали тела новомучеников на поругание, не позволяя их хоронить. Те из христиан, кто все же решался на это, получали мученический венец.
Священника Александра Подольского перед смертью долго водили по станице Владимирской (Кубанская область), глумились над ним и избивали, потом зарубили за селом на свалке. Один из прихожан отца Александра, пришедший похоронить священника, был тут же убит пьяными красноармейцами.
И все же богоборцам не всегда сопутствовала удача. Так, тело святителя-мученика Гермогена Тобольского, утопленного в Туре, спустя какое-то время было вынесено на берег; при огромном стечении народа его торжественно погребли в пещере святого Иоанна Тобольского. Были и другие примеры чудесного обретения мощей; есть они и сейчас.
Летом 1992 года были обретены мощи священномученика Владимира, митрополита Киевского, и положены в Ближних пещерах Киево-Печерской лавры.
Осенью 1993 года на заброшенном кладбище в Твери произошло обретение святых мощей архиепископа Фаддея.
В июле 1998 года в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище были обретены мощи архиепископа Илариона (Троицкого) – одного из ближайших сподвижников святого Патриарха Тихона, блестящего богослова и проповедника, скончавшегося в Ленинградской пересыльной тюрьме в 1929 году. Перенесение мощей в монастырский храм сопровождалось благоуханием, а сами мощи имели янтарный оттенок. От них происходили чудесные исцеления. 9 мая 1999 года мощи святителя Илариона специальным рейсом самолета были отправлены в Москву, а на следующий день в Сретенском монастыре состоялось торжество прославления нового святого.
«С Ним всегда и везде хорошо»
Как и христиане первых веков, новомученики шли на пытки без колебаний, а умирали, радуясь, что страдают за Христа. Перед казнью они часто молились за своих палачей.
Митрополит Киевский Владимир крестообразно благословил руками убийц и произнес: «Господь вас да простит». Не успел он опустить рук, как был сражен тремя выстрелами.
Епископ Никодим Белгородский перед расстрелом, помолившись, благословил солдат-китайцев, и те отказались стрелять. Тогда их сменили новыми, а священномученика вывели к ним переодетого в солдатскую шинель.
Епископ Балахнинский Лаврентий (Князев) перед казнью призвал солдат к покаянию и, стоя под направленными на него стволами, произнес проповедь о будущем спасении России. Солдаты отказались стрелять, и священномученик был расстрелян китайцами.
Петроградский священник Философ Орнатский был доставлен на казнь вместе с двумя сыновьями. «Кого сначала расстреливать – тебя или сыновей?» – спросили его. «Сыновей», – ответил священник. Пока их расстреливали, он стоял на коленях и читал отходные молитвы. Солдаты отказались стрелять в старца, и тогда комиссар выстрелил в него из револьвера в упор.
Архимандрит Сергий, расстрелянный в Петрограде, умер со словами: «Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят».
Часто сами исполнители приговоров понимали, что казнят святых. В 1918 году в Вязьме расстреляли епископа Макария (Гневушева). Один из красноармейцев потом рассказывал, что, когда он увидел, что этот тщедушный седой «преступник» лицо явно духовное, у него «захолонуло» сердце. И тут же Макарий, проходя мимо выстроившихся солдат, остановился напротив него и благословил со словами: «Сын мой, да не смущается сердце твое – твори волю пославшего тебя». Впоследствии этот красноармеец был уволен в запас – у него обнаружили туберкулез. Незадолго до смерти он сказал своему врачу: «Я так понимаю, что убили мы святого человека. Иначе как мог он узнать, что у меня захолонуло сердце, когда он проходил? А ведь он узнал и благословил из жалости…»
Другие замечательные слова, также проливающие свет на удивительное мужество новомучеников, оставил за несколько дней до своего расстрела священномученик Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский:
«Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот рубикон, границу, и всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий, полный среди страданий внутреннего покоя, он других влечет на страдания, чтобы они переняли то состояние, в каком находился счастливый страдалец. Об этом я ранее говорил другим, но мои страдания не достигали полной меры. Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд, общественное заплевание; обречение и требование этой смерти; якобы народные аплодисменты; людскую неблагодарность, продажность; непостоянство и тому подобное; беспокойство и ответственность за судьбу других людей и даже за самую Церковь. Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо».
Отче Вениамине,
святые новомученики Российские,
молите Бога о нас!
Митрополит Киевский Владимир крестообразно благословил руками убийц и произнес: «Господь вас да простит». Не успел он опустить рук, как был сражен тремя выстрелами.
Епископ Никодим Белгородский перед расстрелом, помолившись, благословил солдат-китайцев, и те отказались стрелять. Тогда их сменили новыми, а священномученика вывели к ним переодетого в солдатскую шинель.
Епископ Балахнинский Лаврентий (Князев) перед казнью призвал солдат к покаянию и, стоя под направленными на него стволами, произнес проповедь о будущем спасении России. Солдаты отказались стрелять, и священномученик был расстрелян китайцами.
Петроградский священник Философ Орнатский был доставлен на казнь вместе с двумя сыновьями. «Кого сначала расстреливать – тебя или сыновей?» – спросили его. «Сыновей», – ответил священник. Пока их расстреливали, он стоял на коленях и читал отходные молитвы. Солдаты отказались стрелять в старца, и тогда комиссар выстрелил в него из револьвера в упор.
Архимандрит Сергий, расстрелянный в Петрограде, умер со словами: «Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят».
Часто сами исполнители приговоров понимали, что казнят святых. В 1918 году в Вязьме расстреляли епископа Макария (Гневушева). Один из красноармейцев потом рассказывал, что, когда он увидел, что этот тщедушный седой «преступник» лицо явно духовное, у него «захолонуло» сердце. И тут же Макарий, проходя мимо выстроившихся солдат, остановился напротив него и благословил со словами: «Сын мой, да не смущается сердце твое – твори волю пославшего тебя». Впоследствии этот красноармеец был уволен в запас – у него обнаружили туберкулез. Незадолго до смерти он сказал своему врачу: «Я так понимаю, что убили мы святого человека. Иначе как мог он узнать, что у меня захолонуло сердце, когда он проходил? А ведь он узнал и благословил из жалости…»
* * *
Когда читаешь жития новомучеников, невольно сомневаешься: может ли человек перенести такое? Человек, наверное, нет, но христианин – да. Силуан Афонский писал: «Когда бывает большая благодать, то душа желает страданий. Так, у мучеников была большая благодать, и тело их радовалось вместе с душой, когда их мучили за возлюбленного Господа. Кто испытал эту благодать, тот знает об этом…»Другие замечательные слова, также проливающие свет на удивительное мужество новомучеников, оставил за несколько дней до своего расстрела священномученик Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский:
«Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот рубикон, границу, и всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий, полный среди страданий внутреннего покоя, он других влечет на страдания, чтобы они переняли то состояние, в каком находился счастливый страдалец. Об этом я ранее говорил другим, но мои страдания не достигали полной меры. Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд, общественное заплевание; обречение и требование этой смерти; якобы народные аплодисменты; людскую неблагодарность, продажность; непостоянство и тому подобное; беспокойство и ответственность за судьбу других людей и даже за самую Церковь. Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо».
Отче Вениамине,
святые новомученики Российские,
молите Бога о нас!
Глава 2
Праведный Алексий Мечев
Он был одним из немногих в современной жизни представителей духовной свободы.
О. Павел Флоренский
Открытые гонения были не единственным орудием советской власти, направленным против русского православия. При новых правителях церковная жизнь стала погружаться в смуту, которая особенно разрослась после того, как в 1922 году большевики арестовали Святейшего Патриарха Тихона. Но был в Москве один храм, один приход, который стоял непоколебимо и твердо посреди бушевавшей стихии. Этот приход – храм святителя Николая в Кленниках – возглавлял известный всей Москве протоиерей Алексий Мечев, «старец в миру», как его называли. В народе ходили легенды о его прозорливости и необыкновенном даре читать в человеческих сердцах. Его духовных детей, отличавшихся подлинным, не показным христианским духом Москва называла мечевцами. Среди мечевцев были многие известные ученые и архиереи. Были среди них и знаменитые философы Николай Бердяев и о. Павел Флоренский.
* * *
Многие московские священники осуждали протоиерея Мечева: «Ну что это о. Алексий причащает своих духовных детей каждый день, точно ложку щей дает, и из себя строит какого-то святошу. Запоют „Поклонимся Отцу“, он и в землю бухается – грязь не грязь, правило не правило…»В самом деле, в службах отца Алексия Мечева было много такого, что вызывало недоуменные вопросы.
«Придя на Маросейку, я увидел следующее, – вспоминал диакон Владимир Сысоев. – Низенький, морщинистый, со всклокоченной бородой священник и старый диакон совершали службу. На священнике была полинявшая камилавка; служил он как-то поспешно и, казалось, небрежно, поминутно выходил из алтаря, исповедовал на клиросе, иногда разговаривал, смеялся, искал кого-то глазами, сам выносил и подавал просфоры. Все это, а особенно исповедь во время совершения литургии, на меня подействовало весьма неприятно…»
После первой встречи с маросейским священником такое впечатление оставалось у многих. Монахиня Мария (Тимофеева) писала:
«…Батюшка мне не понравился: какой-то маленький, трепленький, фелонь на боку, поручи развязаны, шнурки болтаются. Но взгляд острый! Мне стало страшно: из больших голубых глаз батюшки, полных ласки, светились искры. Я волновалась, и мне захотелось уйти…»
Люди чувствовали нечто необычное в глазах настоятеля Николаевского храма, но его простота их часто отталкивала. «Удивительно, как это в Москве, да еще в церкви на одной из центральных улиц, мог сохраниться такой священник, – говорили они. – Это совсем не городской, это типичный сельский священник».
…Удивительно, но Алексий Мечев поначалу вовсе не хотел быть священником. В последнем классе семинарии, когда предстоял выбор между университетом и духовным званием, он мечтал поступить в университет и выучиться на доктора, но мать сказала, что хочет видеть его священником: «Ты такой маленький, куда тебе быть доктором». Алексей покорился и поступил псаломщиком в церковь Знамения на Знаменку, хотя поначалу очень переживал и при расставании с друзьями не мог сдержать слез. Настоятель церкви на Знаменке, отец Георгий, был весьма строг с новым псаломщиком. «Однажды я ошибся и взял стихиру на „Господи воззвах“ с малой вечерни, – рассказывал отец Алексий. – Настоятель как выбежит из алтаря да ударит меня по щеке: „Так-то ты закончил семинарию, чтобы искажать устав Святых Отцов, которые Духом Святым его составляли!..“» Отец Георгий заставлял своего псаломщика исполнять обязанности истопника, бил и нередко оскорблял его. «Бывало, придешь к нему, – рассказывал брат отца Алексия, – а он лежит на диване и плачет».