Орлов Алекс. Одиночный выстрел

   – Ну, тогда мы по-быстрому.
   Когда гвардейцы спустились во дворик, Молчун прекратил работу, отошел от ворота и стал смотреть на приближавшихся непрошеных гостей.
   – Пойдем с нами, дружок, тут недалеко… – сказал старший, держа руку на рукояти меча. Раб был высок и крепок, ожидать от такого можно было чего угодно.
   – Я не пойти, – четко произнес невольник, отступая на шаг.
   – Да он говорит, Гигрут! – поразился один из четверых.
   – А нам говорили – немой, – удивился высокий. – Эй, старина, а у тебя нет другого раба?
   – Нету, – сдавленно ответил Рулоф.
   – Значит, этого резать надо.
   – Пошто сразу резать? – вскинулся старший. – Тебе бы резать только!
   – А как ты его возьмешь? Видишь же – сам он не пойдет!
   – Ну так ты и режь…
   Старший отступил назад, а высокий выхватил из ножен четырехфутовый меч и двинулся к Молчуну.
   – До пояса разделаю! С одного удара! Спорим, Крич?
   – Не разделаешь. С одного удара не получится, здоров он больно.
   – Сколько ставишь против? – уточнил высокий, поудобнее ухватываясь за рукоять меча и наступая на невольника.
   – Два полных серебряных маркеция!
   – Ха, четырнадцать хенумов? Принимаю, Крич, теперь можно и постараться!
   Рулоф отвернулся, а три гвардейца внимательно следили за происходящим, четырнадцать хенумов не шутка, это жалованье за месяц.
   – Готовься к смерти, вонючка! – произнес высокий, видя, что отступать выбранной жертве уже некуда.
   «Ыхх!» – выкрикнул он и ударил что было сил, однако неподвижный невольник вдруг сместился в сторону и ударом ладони изменил направление клинка.
   Сталь врезалась в мощеный пол, брызнули искры, и в следующее мгновение меч оказался в руках раба, а гвардеец получил тычок в грудь и отлетел ярда на четыре.
   – Вот и распрощался ты со своим серебром, Бакрут! – обрадовался выигравший пари гвардеец.
   – Ладно орать, что делать будем? – забеспокоился старший, доставая меч.
   – Рубите его, чего тут думать?! – закричал принявший бесчестье Бакрут.
   Старший сделал полшага вперед, затем провел пробный выпад, но невольник легко отбил удар.
   – Это не тот вонючка, старик, ты обманываешь нас?
   – Ничего не обманываю! – радостно закричал Рулоф. – Парень вчера будто переменился, заговорил, постригся и одежку сварганил! Так что теперь это другой раб, и он вам сейчас бошки-то пооткручивает!
   – Я за арбалетом… – сказал Бакрут, и в этот момент Молчун рванулся вперед, отразил пару направленных на него выпадов и перекрыл выход на лестницу.
   – Та-а-ак, – протянул старший, выбирая новую позицию. – Крич, Бакрут, Лихарь, работаем две пары. Крич, со мной. А ты, Бакрут, бейся кинжалом. Начали.
   Двое гвардейцев одновременно атаковали Молчуна, растягивая его защиту на два фронта, но тот справлялся, отбивая удары то мечом, то снова ладонью, звонко щелкая по плоским сторонам клинков и ухитряясь не пораниться.
   Гигрут и Крич выкладывались в полную силу, чередуя удары мечами и быстрыми кинжалами, однако это не принесло результатов и в дело вступила свежая пара, сразу взвинтив темп. Однако теперь невольник стал защищаться иначе, он подсек ногой Лихаря, и тот рухнул на каменный пол. В следующее мгновение жало трофейного меча коснулось горла упавшего, однако добивать его невольник не стал и, посмотрев на замерших гвардейцев, отошел.
   – Это колдовство! – закричал Бакрут.
   – Какое колдовство? – возразил старший. – Я же понимаю, что он делает, только повторить не смогу…
   – И что теперь? – спросил Лихарь, поднимаясь.
   – Едем к прелату, пусть он решает, что делать с этим… невольником, – принял решение Гигрут и убрал меч в ножны. – Мы уходим, невольник, вернешь Бакруту оружие?
   Молчун помедлил мгновение, а затем бросил владельцу его меч.
   Бакрут поймал его и, покачав головой, сказал:
   – Вот каналья, кучу серебра из-за тебя продул…
   Когда посрамленные гвардейцы вернулись к лошадям, у Гигрута мелькнула мысль вернуться с арбалетами и покончить со строптивым рабом, однако он сам попросил невольника вернуть меч Бакрута, а значит, дал слово. Еще одного бесчестия для себя Гигрут допустить не мог, да и не верил он, что сведущий в драке невольник даст просто так подстрелить себя.
   «Нет, к прелату, немедленно к прелату. Пусть его светлость сам решает, как быть дальше».

7

   Прелат Легвос Гудроф в хорошем расположении духа вышел из псарни, где любовался новым приплодом породистой суки, купленной два года назад. Щенки обещали стать звездами одного из будущих охотничьих сезонов, а стало быть, прелат мог их выгодно продать или преподнести в качестве подарка особо влиятельным чиновникам имперских департаментов.
   Подобные подарки очень ценились, поскольку щенки этой породы уже с рождения имели зубы, а по достижении двухгодичного возраста в одиночку справлялись с вепрем.
   «А еще подарю по щенку прелатам Корвелю и Дакстеру – их советы помогли в войне с Илкнером…»
   Война закончилась замирением, и император лично выступил посредником, чтобы прекратить разорение крупнейшего края империи. Для Гудрофа это оказалось весьма кстати, он успел продемонстрировать Илкнеру свою решимость и силу своей армии. Пока тот жег деревни противника, армия Гудрофа уничтожала ирригационные сооружения в приграничной провинции Илкнера, и этот ущерб куда значительнее.
   Теперь крестьяне из разоренных деревень вернулись, и Гудроф приказал выдавать им по десять серебряных хенумов на восстановление хозяйства, рассчитывая, что через год-полтора они снова будут в порядке, а вот Илкнеры свою ирригацию будут восстанавливать не менее десяти лет, и все это время кукурузу и злаки им придется возить из земель Гудрофа.
   Вот она, цена войны для обоих противников. Вряд ли в ближайшие пять лет Илкнер решится объявить соседу новую войну, а за это время его старший сын Сборстьен достигнет зрелости и, возможно, попытается испробовать на прочность армии соседей.
   Прелат поднял голову и посмотрел на редкие облака. Сегодняшний день обещал быть погожим, а значит, еще один плюс для сбора урожая. Гудроф принадлежал к тем прелатам, которые не полагались на своих управляющих полностью и лично занимались делами края, выручая благодаря этому в разы больший доход. Вот и теперь прелат отслеживал каждый день сбора урожая, прикидывая возможные денежные поступления и цены на местных рынках.
   Картофель и сахарная морковь были уже убраны, но злаки запоздали с созреванием – лето выдалось прохладным, однако оставалась надежда, что и их уберут без потерь, хотя месяц дождей был на подходе.
   Гудроф топнул ногой, проверяя качество мостовой нового замка, однако все было сделано на совесть, ни один камень не пошевелился.
   Прелат не жалел денег на мастеровых, прибывавших к нему на заработки из самых дальних земель. Стену из камней они вязали так искусно, что ее потом не брало гранитное ядро, а вот малый замок Илкнера, который удалось разрушить солдатам Гудрофа, был слеплен задешево, на скорую руку каменщиками из разорившихся крестьян.
   – Кубилон!
   – Я здесь, ваша светлость! – поклонился секретарь, повсюду следовавший за прелатом и готовый записывать указания своего господина.
   – Запиши – заменить водосток на третьей башне, вода попадает на стену и точит раствор…
   Кубилон торопливо заскрипел грифелем, записывая, для скорости, на деревянной дощечке. Позже все свои записи он переносил на бумагу пером и чернилами, проставлял даты и убирал в архив.
   – Записал? – уточнил прелат, поправляя складки на простом мундире.
   – Так точно, ваша светлость.
   – Тогда запиши еще: вызвать из города сапожника, да не того, что в прошлом году приезжал, а другого – из Рулля. Записал?
   – Уже… почти… Уф, записал!
   – Так оно дешевле обойдется, если прямо сюда вызвать, – вслух продолжал размышлять прелат. – И запиши, чтобы все несли чинить свои башмаки, а то потом ноги натирают и работать не хотят.
   – Так точно, ваша светлость…
   – Сколько в прошлом году пар башмаков починили?
   – Восемь сотен пар, ваша светлость.
   – Значит, сберегли сотен пять людей для работы. А то придумали моду, чуть что, в поле не выходить. Записал?
   – Так точно, ваша светлость.
   – Ну и ладненько.
   Прелат еще раз осмотрелся. Строители доделывали стены, достилали мостовую и белили флигель. Все основные работы были уже закончены, но доделки могли тянуться не один год, прелат Гудроф хорошо это знал.
   Продолжая обдумывать свои дела, он вышел через ворота по новому мосту и, заглянув в недавно обложенный камнем ров, остался доволен. Вода в нем стояла чистая и совсем не пахла. Оно конечно, грязная вода для противника куда неприятнее, зато при чистых рвах люди в замке болеть реже будут, а если запустить рыбу, так еще и дополнительный доход снимать можно.
   За рвом прелата дожидались его телохранители, двадцать отборных гвардейцев на гнедых лошадях, но неподалеку, верхом на вороных, ожидали четверо гвардейцев из другой роты.
   Заметив прелата, сержант Гигрут соскочил на землю и поспешил навстречу господину.
   – Ваша светлость, нижайше прошу прощения! Не справились мы!
   – Постой-постой, с чем не справились? – на ходу спросил прелат. Он не сразу смог вспомнить, куда посылал сержанта.
   – Не смогли мы урода угробить, ваша светлость!
   – Ах, вон оно что! – Гудроф вспомнил, что Амалия просила его столкнуть зловонного раба в водопад. – Как же так получилось?
   – Он воспротивился, ваша светлость!
   – Да как же могла воспротивиться эта бессловесная скотина? Он ведь даже говорить не может и ходит под себя.
   – Непохоже на то, ваша светлость! Смотритель ваш сказал, что он изменился. Да мы и сами видели – чисто одет, лицо выбрито и на всей черпалке ничем, кроме серной воды, не пахнет.
   – Да ты сказки какие-то рассказываешь, – обронил прелат, садясь в седло. – Он же немой просто!
   – Никак нет, ваша светлость, теперь говорит. Не пойду с вами, сказал, а как зарубить его пытались – меч отнял и бой принял! Мы его никак захватить не могли, ваша светлость, такой боец, что и в гвардию не жалко!
   Прелат с удивлением посмотрел на раскрасневшегося сержанта, которого знал как хорошего солдата и человека рассудительного.
   – Заговорил, говоришь?
   – Собственными ушами слышал, ваша светлость!
   – Так-так. – Прелат задумался, быстро меняя свои планы. По деревням он мог проехаться и позже, пока день длинный, многое успеть можно, а теперь хорошо бы на черпалку съездить и убедиться, что все сказанное сержантом правда. Если этот невольник действительно заговорил, от него можно ждать важных новостей.
   – Ладно, Гигрут, давай в казармы, а я до черпалки прогуляюсь. Тут на лошадях – полчаса лету.

8

   Проводив взглядом всадников до поворота, Рулоф вернулся на водочерпалку и увидел, что Молчун, как ни в чем не бывало, снова вращает ворот.
   «Хороший человек, – подумал смотритель. – И строить, и рубить мастак, с таким я не пропаду. Нужно только к прелату поехать и в ноги упасть, попросить оставить Молчуна в покое. Он же переменился, он теперь совсем другой!»
   Не останавливаясь, Рулоф поднялся по лестнице к своему жилищу и вывел из небольшого хлева разъездного осла – Лумбария.
   Предчувствуя разминку, Лумбарий заплясал на месте, пытаясь вырвать повод, но Рулоф ударил его по спине, и осел успокоился, позволив проводить себя на ярус.
   – Я поеду к прелату и паду ему в ноги! – сообщил Рулоф Молчуну, но тот только кивнул.
   – Ты не думай, просто так я тебя в обиду не дам – такой хороший работник! Я мигом обернусь!
   Рулоф потянул за повод, таща осла к калитке, но тот заупрямился. Неожиданно Молчун остановился, шум воды в колесе прекратился.
   – Скажи, зачем крутить я, а не он? – спросил невольник и указал на осла.
   – Дык вода парит ядовито, осел и двух месяцев не протянет – издохнет.
   Едва Рулоф произнес эти слова, Лумбарий взревел и повалился на бок.
   – Вставай, сволочь, брось притворяться! – начал браниться Рулоф, дергая за повод, но осел довольно правдиво имитировал обморок и не подавал признаков жизни.
   Между тем Молчун оставил ворот, взобрался на ярус, а затем и на забор, послюнил палец и поднял над головой.
   – Ветер всегда там? – спросил он, указывая на север.
   – Иногда с севера, а иногда с северо-востока, – ответил Рулоф, не понимая, к чему клонит работник.
   – Я делаю читний воздух.
   – Чистый… – поправил Рулоф.
   – Да.
   Невольник спустился во двор, снова впрягся в ворот стал накачивать воду.
   – Вставай, скотина, мы должны отправляться к прелату! – закричал в отчаянии Рулоф, дергая за повод лежавшего на ярусе осла, однако Лумбарий в ответе лишь громко икнул и выпустил газы. Он прекрасно понимал слово «прелат» и связанные с ним двенадцать миль пути по холмам. Удаляться от кормушки более чем на полсотни ярдов осел не намеревался и из-под прикрытых век следил за поведением хозяина – когда же тот поймет, что сегодня добраться до прелата ему не удастся?
   И Рулоф сдался. Он бросил поводья и сел на ярусе, свесив ноги во дворик.
   Ну что он скажет прелату? Чем он удивит его, ведь гвардейцы и так доложат о своей неудаче и его светлость обязательно захочет взглянуть на эдакое чудо – чтобы немой вдруг заговорил.
   Поразмышляв так с полчаса, Рулоф поднялся и направился к себе в хижину, чтобы выпить мятного отвара.
   Почувствовав изменение в планах хозяина, Лумбарий встряхнул головой, поднялся на ноги и громко заорал, демонстрируя удивление такому неожиданному чуду.
   – Эх, бессовестная ты скотина, обманщик, – сказал ему Рулоф, возвращаясь. Затем взялся за повод, повел осла обратно в хлев, а Молчун продолжал толкать ворот, и по его виду нельзя было понять, о чем он думает и думает ли он вообще о чем-нибудь.

9

   В полном одиночестве и великой грусти Рулоф кружку за кружкой пил мятный отвар, а его коварный осел тем временем наслаждался свежим овсом.
   Рулоф ждал появления прелата и то и дело выходил на крыльцо лачуги, чтобы послушать – не едет ли прелат со своей многочисленной свитой? Но несмотря на такое усердие, появление господина Рулоф все же пропустил. Лишь ржание осаженных у забора разгоряченных лошадей стало ему знаком, что Гудроф уже прибыл.
   Забыв, что собирался помочиться – полдюжины кружек мятного отвара уже просились наружу, Рулоф бросился по лестнице вниз, не боясь упасть и разбиться о каменные ступени.
   – Ваша светлость!.. Премного благода… рен! – сбивая дыхание, вопил Рулоф, намереваясь выскочить за калитку прежде, чем прелат сойдет с седла на землю. Но к тому времени, как он, теряя шапку, выскочил за забор, прелат уже направлялся к калитке.
   – Ваша светлость!
   – Не кричи, Рулоф, я же рядом. Что у тебя за новости? – спросил прелат и, отстранив смотрителя, деловито прошел на территорию водочерпалки.
   – Дык заговорил, ваша светлость! Заговорил! – воскликнул смотритель и побежал следом за прелатом, опережая устремившихся за хозяином телохранителей.
   Выйдя на смотрительский ярус, прелат Гудроф пошел медленнее, он сразу приметил изменения во внешнем виде невольника, хотя последний раз видел его полгода тому назад. Приготовившись к зловонию, поднимавшемуся прежде из круглого дворика, прелат, к своему удивлению, ничего не почувствовал, зато сразу отметил добротно сколоченный из новых досок домик.
   – Кто это построил? – спросил он, останавливаясь на ярусе.
   – Дык сам, ваша светлость.
   – А одежку, что на нем, ты скроил?
   – Нет, ваша светлость, вчера он сам все и поделал.
   – Чудно звучит. А что у него на лбу за шишка? Упал?
   – Не хотел говорить, ваша светлость, но это ваш племянник озорничали – булыжником его приложили, он и упал, а как поднялся и в себя пришел – заговорил и стричься попросил.
   – Прямо так и попросил? По-ансольтски? – Прелат недоверчиво покосился на Рулофа.
   – По-ансольтски, ваша светлость, только он пока не шибко может, но все говорит понятно – я разобрал.
   – Прямо не знаю, как и верить… Одежку, говоришь, сам пошил, ящик собрал тоже сам?
   – Да еще и на шипах, ваша светлость, без единого гвоздика!
   – Чудно.
   Прелат задумчиво поскреб короткую бороду, он уже не ждал от этого раба никакого прока, кроме работы на водочерпалке, – и вдруг такие перемены. А было время, когда он возлагал на чужеземца большие надежды.
   – Ты спрашивал у него, кто он, откуда?
   – Спрашивал, ваша светлость, не раз спрашивал, но он не помнит…
   – А как вел бой с моими гвардейцами, видел?
   – Видел, как не видеть, думал, сам не переживу такой картины… – Рулоф вздохнул. – Сначала испугался, что они его порубят, а потом – что он их…
   – М-да… – Прелат покачал головой. – Удивительные вещи происходят в наши времена. Ты вот что… Ты следи за ним, есть давай вволю, пить, если чего построить захочет – способствуй.
   – Понял, ваша светлость.
   – И еще – его ведь заковать теперь требуется?
   – Полагаю, он теперь не сбежит, ваша светлость… – осторожно заметил Рулоф.
   – С чего такая уверенность?
   – После драки с вашими ему самое время бежать было, а он остался. Ну а ежели что, места у нас пустынные, далеко не уйдет. С вашими собаками, ваша светлость, беглого из-под земли достать можно.
   – Это ты прав, собаки у меня хорошие.
   Прелат вздохнул и, посмотрев на небо, проследил, куда гонит ветер отяжелевшие осенние облака. Для завершения сбора урожая требовалось совсем немного ясной погоды. Совсем немного.
   – Ладно, посматривай тут. Я через недельку наведаюсь, посмотрю, как у него дела, а ты при случае продолжай выпытывать, кто он и откуда.
   – Всенепременно, ваша светлость, – с поклоном заверил прелата Рулоф. – Всенепременно.
   Проводив прелата до лошади и еще раз поклонившись ему и его свите, Рулоф надел шапку и поспешил назад.
   Молодцевато пробежав по ярусу, Рулоф спустился во дворик и, забежав перед вращающим ворот работником, радостно закричал:
   – Молчун, стой! Да брось ты эту оглоблю!
   Работник остановился, разогнул спину и сделал несколько разминочных движений.
   – Его светлость отменил твою экзекуцию, ты теперь живой будешь!
   – Я панимаию, – с акцентом ответил работник и посмотрел куда-то в сторону водопада. – Тепиерь мы можна строить…
   – Чего строить?
   – Я гавариэть тибе, чтобы тут делал животный. Где делал животный – люди делать не нада.
   – Дык я ж тебе пояснял – скотина дохнет быстро, пары тут, чуешь? Это в тебе пять жил, вот ты и тянешь, а другой бы еще когда скопытнулся, всегда так было. А скотина и два месяца не выхаживает.
   – Я проветриваю воздух чис-тый… Скоатина мочь делать много.
   – Понятно. Так тебе доски нужны?
   – Всякие крепки материал. Кожа, холстые, клейный.
   – А холст какой?
   – Парус.
   – Парус?
   – Да, я проветриваю воздух, как парус.
   – Ага, – кивнул Рулоф. – В пристройке у меня полно всякого материала, для ремонта черпалки что только не идет в дело.
   Он посмотрел на свою хижину, а потом на мышцы Молчуна.
   – Ну так это… пойдем, сам выберешь.
   – Да. Как далеко я мочь ходить, чтобы воды было?
   – А-а, ты о запасе? Можешь не беспокоиться, там в замке озерцо дня на три имеется. Это еще отец мой предвидел, для ремонтов и других перерывов.
   – Идием?
   – Идем, только… – Рулоф вздохнул. – Ты пообещай, что не сбежишь, а то меня за такое не помилуют.
   – Мне негде сбежать, я буду делать пользу проветривать здесь.
   – Ну, хорошо, – не слишком уверенно ответил Рулоф и снова вздохнул.
   – Я даже не слышать, кто я… – добавил невольник.

10

   Они поднялись к хижине, и в просторной складской пристройке Молчун стал отбирать нужный для работы материал.
   Доски, веревку, пару рулонов плотного холста и забитый деревянной пробкой кувшин, в котором, по утверждениям Рулофа, находился самый наилучший клей, какой только можно было представить.
   – Это я сам завариваю, точно по списку своего отца. Даже зубья на шестеренках по полгода держит, железо точится, а клею хоть бы что.
   Собрав выбранный Молчуном материал, они вместе принесли его во дворик, и невольник без задержки принялся размечать принесенное куском мела, определяя места будущих распилов и кройку холста.
   Пока Рулоф ходил за инструментами, разметка была закончена.
   – Откуда же в тебе столько премудрости, Молчун? – в который раз поразился смотритель. – Я не удивлюсь, если ты и в кузнечном деле понимаешь…
   – Я понимать железо, понимать дерево. Я везде понимать… Но кто я быть – я не понимать, – ответил Молчун, не прерывая работы.
   – Но это ж невиданное дело, другие и одно ремесло годами постигают, а ты все разом умеешь. Даже солдат прелата отвадил, а ведь мог их и вовсе порешить! Ведь мог?
   Рулоф даже взмок от таких открытий и, сняв шапку, вытер ею лицо.
   – Удивительное дело!
   – Не очень удивительное, – ответил Молчун, подкручивая винт на лучковой пиле. – Я стар-мастер.
   – Стар-мастер? – переспросил Рулоф.
   – Да.
   – А что это означает?
   Молчун выпрямился и немного удивленно посмотрел на Рулофа.
   – Этого я не понимать, – признался он.
   – Но ты же сам сказал – я все могу, потому как стар-мастер…
   – Я говорить, но я не понимать. Это далеко у меня назад, будем ждать.
   Молчун вздохнул и сделал пилой на сосновой доске наметку.
   – А ты говорить – побежать…
   – Ну ладно. – Рулоф решил сменить тему. – Работай. Ты чего хочешь собрать-то, просвети меня темного?
   – Я хочу собрать сюда ветер и дать воздух, чтобы чистый. Чтобы скоатина мочь делать много.
   – Ага… – кивнул Рулоф и чуть было не спросил: а ты тогда что делать будешь?
   Но Молчун продолжил и сам ответил на незаданный вопрос:
   – Пока скоатина мочь делать много, я мочь строит еще машина…
   – И что же это будет за машина?
   – Чтобы ветер крутить. Здесь крепкий ветер. – Молчун махнул куда-то на северо-запад и основательно взялся за дело, принявшись пилить, строгать, делать коловоротом дырки и готовить шипы.
   Оставив его, Рулоф отправился по своим делам, а когда вернулся, Молчун уже прилаживал на каменный забор первые детали большой рамы.
   Пока что конструкция выглядела для Рулофа непонятной, но он решил подождать с расспросами и посмотреть, что же из этого выйдет дальше.
   Готовясь к обеду, он зарубил старую, переставшую нестись курицу и из ее потрохов сварил похлебку – для себя и Молчуна. О том, чтобы кормить такого ценного работника брюквой или кукурузой, не могло быть и речи.
   Трапеза происходила в полной тишине тут же, на строительной площадке. Ворот оставался недвижимым, и серной водой во дворике почти не пахло. Молчун доел похлебку, вычистил куском хлеба свою плошку и, вернув ее Рулофу, благодарно кивнул. Затем поднялся с каменного пола, посмотрел на раму и без раскачки взялся натягивать на нее выкроенный холст.
   Рулоф собрал посуду и стал подниматься по лестнице. На самом верху у самой хижины он обернулся и посмотрел на дворик.
   Если бы он женился лет в двадцать пять, у него уже мог быть такой сын. Может, не такой высокий и сильный, но все же хоть какая-то поддержка на старости лет. Что толку быть вольным, если ты одинок?

11

   С дороги донесся звон колокольчиков, и Рулоф узнал «голос» экипажа интрессы Амалии.
   Поставив посуду на крыльцо и подхватив шапку, он сбежал на ярус и помчался к калитке, чтобы встретить важную гостью.
   Теперь уже Рулоф не радовался визиту Амалии, поскольку последний ее приезд принес ему много неприятностей. Не знал смотритель, чего от нее ждать и в этот раз, а вдруг она уговорила отца уничтожить Молчуна? Что тогда?
   Экипаж Амалии и ее свита остановились ярдов на пятьдесят дальше обычного места, и Рулофу, подхватив полы халата, пришлось бежать им навстречу, чтобы продемонстрировать молодой хозяйке свое уважение.
   Соскочивший с козел слуга не успел разложить выдвижную ступеньку, и Амалия обошлась без нее.
   Опоздавший слуга замер, ожидая гнева госпожи, та фыркнула и ударила его по голове коротким стеком. Сегодня ее раздражало абсолютно все, и, не дожидаясь телохранителей, она зашагала навстречу Рулофу, начавшему кланяться ей издалека.
   – Здравствуйте, ваша светлость! Очень рад вас видеть!
   – Ну что, старый интриган, тебе удалось переубедить моего отца?
   – В чем переубедить, ваша светлость? – сыграл испуг Рулоф, останавливаясь и прижимая руки к груди.
   – Я попросила уничтожить эту вонючую гадость, эту зловонную яму, и отец согласился со мной, а ты его отговорил!
   – Я никого не отговаривал, ваша светлость. Утром здесь были гвардейцы и пытались увести Молчуна, но он им не дался. Вот и все. Неужели вы думаете, что я, нижайший из ваших слуг, почти что раб, дерзну о чем-то спорить с его светлостью прелатом Гудрофом?
   – Вот и знай свое место, а то пожалеешь! – прошипела Амалия, заставив Рулофа содрогнуться. Та ли это девочка, которую он знал столько лет и вместе с которой радовался ее первым успехам в росписи шелковых рамок?
   – Его светлость сам принял такое решение! – воскликнул Рулоф, обгоняя телохранителей и забегая перед интрессой.
   – Я знаю, – ответила та и щелкнула стеком по перчатке. – Я встретила его по дороге сюда, и отец сказал мне, что убивать вонючку больше нет смысла, якобы он поправляется и больше не пахнет. Как такое возможно: сегодня одно мнение, завтра другое? А ведь я уже приготовила для тебя двух крепких рабов, Рулоф!