Страница:
— Ладно, дело идет к большой драке, — сказал кто-то из мужчин. — Зачем выслеживать этих краснокожих? Их имена вырезаны на седлах, мы и так знаем, кто это сделал.
— Подождите, подождите немножко! — закричал Армор. — Вы хоть мозгами пошевелите! За то время, пока Град Пророка строился на берегу Воббской реки, прямо напротив Церкви Вигора, хоть один краснокожий украл у вас что-нибудь? Хоть одного ребенка обидел? Хотя бы одну свинью увел? Что-нибудь плохое вам эти краснокожие сделали?
— А ты считаешь, они хорошо поступили, похитив ребятишек Эла Миллера? — ответил кто-то.
— Я говорю о краснокожих, живущих в Граде Пророка! Вы знаете, они никогда и никому не причиняли вреда, вы знаете это! И знаете почему. Потому что Пророк учит их жить в мире, держаться собственной земли и не вредить белому человеку.
— Но Такумсе думает иначе!
— Хорошо, но даже если б они замыслили против нас что-нибудь ужасное, что именно — я и предполагать не хочу, неужели вы думаете, что Такумсе и Тенскватава такие дураки, чтобы оставлять свои имена на месте преступления?!
— Они гордятся убийствами бледнолицых!
— Будь краснокожий умным, стал бы белым!
— Вот видите, прав я был, он точно их прихвостень!
Армор знал этих людей и знал, что большинство из них по-прежнему стоят на его стороне. Даже недруги не осмелятся в открытую выступить против него, пока вся группа не придет к единому решению. Пусть их, пускай обзываются, в страхе и ярости человек может наговорить много такого, о чем позднее пожалеет. Пока они ждут. Пока не решают ввязываться в войну с краснокожими.
По мнению Армора, от этого похищения очень дурно пахло. Слишком уж легко все объяснялось, начиная с лошадей, которые были специально посланы домой с вырезанными на седлах именами. Так краснокожие не поступают, даже самые плохие, которые убьют любого белого не моргнув и глазом. Армор был достаточно наслышан о краснокожих, поэтому знал, что пытками они предоставляют человеку шанс продемонстрировать свое мужество. Они не используют пытки, чтобы навести на людей страх. (Во всяком случае, большинство краснокожих так не поступает, хотя про племя ирраква, которое приобщилось к цивилизации, ходят всякие слухи.) Кто бы ни похитил сыновей мельника, действовал похититель несвойственно краснокожему. Армор почти не сомневался, что это похищение было подстроено. Французы в Детройте многие годы пытались развязать войну между краснокожими и американскими поселенцами — это могли быть они. А мог быть Билл Гаррисон. Да, такое коварство достойно этого человека, плетущего свои паучьи сети в форте на Гайо. Армор решил, что скорее всего это он и есть. Он, конечно, не осмелился высказать свои мысли вслух, потому что люди скажут, что он просто завидует Биллу Гаррисону. И правда, он действительно завидовал. Но вместе с тем знал, что Гаррисон — плохой человек и пойдет на все, лишь бы добиться своей цели. Он вполне способен подкупить нескольких дикарей, чтобы те убили парочку ребятишек неподалеку от Града Пророка. Ведь именно Тенскватава увел краснокожих из владений Гаррисона и заставил их отказаться от виски. А Такумсе прогнал оттуда большую половину фермеров. Скорее всего за этим похищением стоит Гаррисон, а не французы.
Но он не мог поделиться с людьми своими размышлениями, потому что не было доказательств. Он мог лишь сдерживать поселенцев, пока не обнаружится что-нибудь повесомее его слов.
Впрочем, догадку можно было проверить прямо сейчас. С собой в погоню захватили старого Така Нюхача. Старик пыхтел, но не отставал, проявляя настоящее мужество, ведь его легкие при каждом вздохе трещали, как детская погремушка. Так Нюхач обладал даром. Конечно, полагаться на его дар не стоило, но иногда он очень помогал. Ему нужно было всего лишь закрыть глаза и как бы заглянуть в прошлое. Являлась всего пара-другая видений, не больше. Несколько лиц. Например, Так Нюхач очень пособил всем, когда погиб Ян де Ври. Местные жители долго ломали голову, то ли его убили, то ли фермер сам покончил с собой, пока не догадались позвать Така. Закрыв глаза, Нюхач увидел, что произошло в действительности. Оказалось, ружье само, по трагической случайности, выстрелило в лицо поселенцу, так что тело можно было без опаски хоронить на церковном кладбище и необходимость гоняться за убийцами отпала.
Поэтому существовала призрачная надежда, что Так разъяснит собравшимся, что именно произошло на полянке. Нюхач прогнал всех в лес, чтобы не мешали, затем медленными шагами, закрыв глаза, обошел поляну.
— Зря вы ругались здесь, — сказал он наконец. — Теперь мне снова приходится смотреть, как вы лаетесь.
Раздались робкие смешки. Да, раньше надо было думать. Своими разговорами они потревожили сохранившиеся здесь воспоминания. Надо было сначала пускать Така.
— Вообще, плохо дело. Я вижу лица каких-то краснокожих. Нож, ножи режут чью-то кожу. Вот сверкнул тесак.
Эл Миллер застонал.
— Здесь столько всего произошло, никак не разобраться, — продолжал Так. — Плохо видно. Нет. Нет, вижу — мужчину. Краснокожего. Мне знакомо его лицо, я видел его — он стоял вот здесь. Я знаю его.
— Кто это? — спросил Армор.
Хотя можно было не спрашивать, какой-то неприятный холодок пробежал по его спине.
— Такумсе, — ответил Так. Открыв глаза, он, как бы испрашивая прощения, посмотрел на Армора. — Армор, я б и сам никогда не поверил в это, — произнес он. — Я всегда считал Такумсе самым отважным человеком из тех, кого я знаю. Но он был здесь. Я видел, как он стоял вон там и отдавал приказы. Вот, вот здесь он стоял. Я разглядел его потому, что больше никто не стоял на одном месте так долго. И он был разъярен. Здесь никакой ошибки быть не может.
Армор поверил ему. Все поверили, потому что знали — Так никогда не врет, и если он сказал, что уверен в своих словах, значит, он в них уверен. Но должна же быть какая-то причина…
— А может, он спасал мальчиков, ты об этом подумал? Может, он появился как раз вовремя, чтобы остановить шайку диких краснокожих от…
— Прихвостень! — заорал кто-то.
— Вы знаете Такумсе! Он не трус, а похитить мальчишек может только трус, вы же знаете этого человека!
— Никто не может знать краснокожего.
— Такумсе не похищал их! — настаивал Армор. — Я это точно знаю.
Внезапно все замолкли, потому что вперед пробился Эл Миллер. Подойдя к своему зятю, Эл Миллер смерил его горящим взглядом, лицо его напоминало ад, настолько он был зол.
— Ты ничего не знаешь, Армор Уивер. Ты последняя дрянь, бесполезная накипь на котле с супом. Сначала ты женился на моей дочери и запретил ей творить обереги, потому что, по-твоему, это деяния дьявола. Затем ты начал якшаться с бродящими вокруг краснокожими. А когда мы задумали поставить частокол вокруг города, ты сказал: нет, не надо превращать город в крепость, иначе у французов появится предлог напасть и сжечь нас. Нет, мы лучше подружимся с краснокожими, тогда они не тронут нас, мы будем торговать с краснокожими. Посмотри, к чему это привело! Взгляни, что ты натворил! И мы продолжаем выслушивать твои речи! Я не считаю, что ты продался дикарям, Армор, я считаю, что ты просто самый тупой идиот, который когда-либо переправлялся через Гайо по пути на запад. И тупее тебя только мы, потому что продолжаем слушать твои побасенки!
Затем Эл Миллер повернулся к остальным мужчинам, которые взирали на него с таким трепетом на лицах, словно впервые в жизни лицезрели королевское величие.
— Десять лет мы следовали советам Армора. С меня хватит. Одного сына у меня отнял Хатрак на пути сюда, в его честь назван наш город. Сегодня я лишился еще двоих сыновей. У меня осталось всего пятеро, но клянусь, я сам вложу им в руки ружья и поведу на Град Пророка, чтобы отправить этих проклятых краснокожих прямиком в ад! И пусть мы все погибнем, но я исполню это! Слышите меня?
Его услышали, его невозможно было не услышать. Зазвучали одобрительные крики. Именно в таком слове они сейчас нуждались, в слове ненависти, гнева и мести, и никто не смог бы выразить эти чувства лучше, чем Эл Миллер, который всегда слыл мирным человеком и никогда не вступал ни с кем в споры. То, что он являлся отцом похищенных юношей, придавало его словам дополнительную силу.
— Насколько я вижу, — продолжал Эл Миллер, — Билл Гаррисон оказался прав. Краснокожему и бледнолицему не ужиться на одной земле. И вот что еще я вам скажу. Я не уеду. Я пролил здесь слишком много крови, чтобы свернуть вещички и сбежать. Я остаюсь — либо на этой земле, либо под ней.
— И мы тоже, — вторили ему мужчины. — Правду говоришь, Эл Миллер. Мы тоже остаемся.
— Благодаря Армору мы так и не построили крепость, а ближайший форт армии Соединенных Штатов — это Карфаген-Сити. Вступив в бой сейчас, мы лишимся всего, потеряем близких и родных. Поэтому мы будем сдерживать краснокожих, насколько это в наших силах, а тем временем кто-нибудь приведет помощь. Пошлем дюжину человек в Карфаген-Сити и попросим Билла Гаррисона прислать нам армию. Может, он даже привезет одну из своих пушек, если сможет. Мои мальчики погибли, тысяча жизней краснокожих за каждого! И этого мне будет мало, чтобы посчитаться за их кровь!
Следующим же утром дюжина всадников выехала на юг. Посланники уезжали с общинных лугов, повозок на которых все прибавлялось и прибавлялось по мере того, как все больше семей с отдаленных ферм приезжали в город к друзьям и родственникам. Однако Эла Миллера там не было. Вчера его речь привела в движение колеса мести, но вождем он становиться не собирался. Он не жаждал власти. Он просто хотел вернуть своих сыновей.
Зайдя в церковь, Армор в отчаянии рухнул на переднюю скамью.
— Мы допускаем ужасную ошибку, — поведал он преподобному Троуэру.
— Каковую обычно допускают люди, решив действовать, не посоветовавшись с Господом, — кивнул Троуэр.
— Такумсе здесь ни при чем. Я точно знаю. И Пророк тоже.
— Кроме того, никакой он не Пророк, во всяком случае Господь его не направляет, — подтвердил Троуэр.
— И он не убийца, — хмуро промолвил Армор. — Может, Так был прав, может, каким-то образом Такумсе замешан в этом деле. Но я знаю одно: Такумсе — не убийца. Во время войны генерала Уэйна, когда Такумсе был еще юношей, краснокожие как-то замыслили поджечь хижину, где содержались пленные бледнолицые. В те дни сожжение пленных было не редкостью. По-моему, это были чиппива, если я не ошибаюсь. Но на их пути встал Такумсе, один-единственный шони, и он заставил их остановиться. «Мы хотим, чтобы белый человек уважал нас, чтобы обращался с нами как с нацией, — сказал он. — Вряд ли белый человек проникнется к нам уважением, если мы и дальше будем творить зверства! Мы должны стать цивилизованными. Никаких больше скальпов, никаких пыток, никаких костров, никаких убийств пленных». Вот что он им сказал. И эти слова он не устает повторять. Да, он убивает в битве, но в своих набегах на южных поселенцев он не убил ни единого человека. Ни единого, понимаете?! Если Такумсе действительно захватил этих мальчишек, у него они в безопасности, как дома в маминой постельке.
Троуэр вздохнул.
— Что ж, вы лучше знакомы с краснокожими, чем я.
— Я знаю их лучше, чем кто-либо. — Армор горько расхохотался. — Поэтому меня зовут прихвостнем и не слушают ни единого моего слова. Теперь они решили позвать на помощь этого торговца виски, царька Карфаген-Сити, чтобы он пришел сюда и разобрался. И он станет героем. Его выберут настоящим губернатором. Да его президентом сделают, если Воббская долина когда-нибудь вступит в США.
— Я не знаком с этим Гаррисоном. Может, он вовсе не такой дьявол, каким вы его рисуете.
Армор рассмеялся:
— Иногда, преподобный, мне кажется, что вы доверчивы, как малый ребенок.
— Этого и добивается от нас Господь. Армор, успокойтесь. Господь не оставит нас, все следует его воле.
Армор закрыл лицо ладонями.
— Надеюсь, преподобный, только на это и надеюсь. Но я не переставая думаю о Мере, который был очень хорошим человеком, лучше и найти нельзя, и об Элвине, том милом мальчике. Подумать только, отец так о нем заботился, столько в него вложил и…
Лицо Троуэра резко помрачнело.
— Элвин-младший, — пробормотал он. — Кто бы мог подумать, что Господь явит свою волю через язычников?
— О чем вы говорите? — удивился Армор.
— Ни о чем, Армор, ни о чем. Просто хочу сказать, что во всем присутствует рука Господня, абсолютно во всем.
В доме Миллеров, что находился за холмом, Эл сидел за столом и хмуро тыкал ложкой в тарелку. Вчера вечером он не успел поужинать, а за завтраком кусок в горло не полез. Вера взяла у него миску, отнесла на кухню и вернулась. Встав сзади, она принялась растирать мужу плечи. Она ни разу не сказала: «Ведь я ж тебе говорила не отсылать их». Ее пророчество висело между ними подобно мечу, и они не осмелились дотрагиваться друг до друга, опасаясь порезаться.
Молчание прервалось, когда к комнату вошел Нед с винтовкой на плече. Поставив ружье у двери, он взял стул, оседлал его и посмотрел на родителей.
— Они уехали. На юг, за армией.
К его удивлению, отец лишь еще ниже опустил голову, упершись лбом в лежащие на столе руки.
Мать с тревогой взглянула на своего сына.
— Когда это ты успел научиться обращаться с этой штукой?
— Мы с Нетом практиковались, — ответил тот.
— И ты собираешься стрелять из этого ружья в краснокожих?
Нед был удивлен отвращением, прозвучавшим в ее голосе.
— Ну да, — кивнул он.
— А когда все краснокожие умрут, вы стащите их тела в кучу, и вдруг, откуда ни возьмись, из ее середины выпрыгнут Мера с Элвином и вернутся ко мне домой, да?
Нед покачал головой.
— Прошлой ночью какой-то краснокожий вернулся к своей семье, гордясь, что убил сыновей бледнолицых. — Ее голос перехватило, но она все равно продолжала, потому что Вера Миллер всегда договаривала до конца то, что намеревалась сказать: — Может быть, его жена или мама похлопали его по плечу, поцеловали в щечку и подали ему ужин. Но не дай Бог, ты посмеешь войти в эту дверь и похвастаться тем, что убил краснокожего. Потому что от меня ты еды не получишь, как не дождешься поцелуев и поощрений. Я ни слова тебе не скажу, у тебя не будет дома и не будет мамы, слышишь меня?
Он слышал, но то, что он услышал, ему крайне не понравилось. Он встал, подошел к двери и взял винтовку.
— Ты можешь думать что хочешь, мама, — сказал он, — но это война, и я действительно намереваюсь убивать краснокожих. Я вернусь домой и буду гордиться тем, что совершил. И если ты после этого откажешься быть моей матерью, то тебе лучше прямо сейчас забыть, что я твой сын, а не дожидаться моего возвращения. — Он открыл дверь, но, прежде чем хлопнуть ею, несколько помедлил. — Выше нос, мам. Может, я вообще не вернусь.
Он ни разу в жизни не разговаривал подобным образом с собственной матерью и не считал, что сейчас поступил правильно. Просто-напросто она лишилась ума, она не понимала, что началась война, что краснокожие открыли сезон охоты на бледнолицых и что выбора не остается.
Продолжая думать о родителях, он вскочил на лошадь и направился к дому Дэвида. Больше всего Неда сейчас беспокоило то, что папа плакал. Нед, конечно, не мог ничего утверждать, но ему показалось, что отец плакал. Что случилось? Вчера папа так горячо выступал против краснокожих, а сейчас, когда мама осудила войну, всего лишь молча разрыдался. Может быть, стареет, вот и стал таким? Во всяком случае Неду до этого не было никакого дела. Может, папа и мама не хотят убивать похитителей собственных сыновей, но Нед точно знал, как поступить с теми, кто убил его братьев. Их кровь — это его кровь, и тот, кто посмел пролить ее, лишится собственной крови. Расплатится галлоном за каждую пролитую каплю.
— Подождите, подождите немножко! — закричал Армор. — Вы хоть мозгами пошевелите! За то время, пока Град Пророка строился на берегу Воббской реки, прямо напротив Церкви Вигора, хоть один краснокожий украл у вас что-нибудь? Хоть одного ребенка обидел? Хотя бы одну свинью увел? Что-нибудь плохое вам эти краснокожие сделали?
— А ты считаешь, они хорошо поступили, похитив ребятишек Эла Миллера? — ответил кто-то.
— Я говорю о краснокожих, живущих в Граде Пророка! Вы знаете, они никогда и никому не причиняли вреда, вы знаете это! И знаете почему. Потому что Пророк учит их жить в мире, держаться собственной земли и не вредить белому человеку.
— Но Такумсе думает иначе!
— Хорошо, но даже если б они замыслили против нас что-нибудь ужасное, что именно — я и предполагать не хочу, неужели вы думаете, что Такумсе и Тенскватава такие дураки, чтобы оставлять свои имена на месте преступления?!
— Они гордятся убийствами бледнолицых!
— Будь краснокожий умным, стал бы белым!
— Вот видите, прав я был, он точно их прихвостень!
Армор знал этих людей и знал, что большинство из них по-прежнему стоят на его стороне. Даже недруги не осмелятся в открытую выступить против него, пока вся группа не придет к единому решению. Пусть их, пускай обзываются, в страхе и ярости человек может наговорить много такого, о чем позднее пожалеет. Пока они ждут. Пока не решают ввязываться в войну с краснокожими.
По мнению Армора, от этого похищения очень дурно пахло. Слишком уж легко все объяснялось, начиная с лошадей, которые были специально посланы домой с вырезанными на седлах именами. Так краснокожие не поступают, даже самые плохие, которые убьют любого белого не моргнув и глазом. Армор был достаточно наслышан о краснокожих, поэтому знал, что пытками они предоставляют человеку шанс продемонстрировать свое мужество. Они не используют пытки, чтобы навести на людей страх. (Во всяком случае, большинство краснокожих так не поступает, хотя про племя ирраква, которое приобщилось к цивилизации, ходят всякие слухи.) Кто бы ни похитил сыновей мельника, действовал похититель несвойственно краснокожему. Армор почти не сомневался, что это похищение было подстроено. Французы в Детройте многие годы пытались развязать войну между краснокожими и американскими поселенцами — это могли быть они. А мог быть Билл Гаррисон. Да, такое коварство достойно этого человека, плетущего свои паучьи сети в форте на Гайо. Армор решил, что скорее всего это он и есть. Он, конечно, не осмелился высказать свои мысли вслух, потому что люди скажут, что он просто завидует Биллу Гаррисону. И правда, он действительно завидовал. Но вместе с тем знал, что Гаррисон — плохой человек и пойдет на все, лишь бы добиться своей цели. Он вполне способен подкупить нескольких дикарей, чтобы те убили парочку ребятишек неподалеку от Града Пророка. Ведь именно Тенскватава увел краснокожих из владений Гаррисона и заставил их отказаться от виски. А Такумсе прогнал оттуда большую половину фермеров. Скорее всего за этим похищением стоит Гаррисон, а не французы.
Но он не мог поделиться с людьми своими размышлениями, потому что не было доказательств. Он мог лишь сдерживать поселенцев, пока не обнаружится что-нибудь повесомее его слов.
Впрочем, догадку можно было проверить прямо сейчас. С собой в погоню захватили старого Така Нюхача. Старик пыхтел, но не отставал, проявляя настоящее мужество, ведь его легкие при каждом вздохе трещали, как детская погремушка. Так Нюхач обладал даром. Конечно, полагаться на его дар не стоило, но иногда он очень помогал. Ему нужно было всего лишь закрыть глаза и как бы заглянуть в прошлое. Являлась всего пара-другая видений, не больше. Несколько лиц. Например, Так Нюхач очень пособил всем, когда погиб Ян де Ври. Местные жители долго ломали голову, то ли его убили, то ли фермер сам покончил с собой, пока не догадались позвать Така. Закрыв глаза, Нюхач увидел, что произошло в действительности. Оказалось, ружье само, по трагической случайности, выстрелило в лицо поселенцу, так что тело можно было без опаски хоронить на церковном кладбище и необходимость гоняться за убийцами отпала.
Поэтому существовала призрачная надежда, что Так разъяснит собравшимся, что именно произошло на полянке. Нюхач прогнал всех в лес, чтобы не мешали, затем медленными шагами, закрыв глаза, обошел поляну.
— Зря вы ругались здесь, — сказал он наконец. — Теперь мне снова приходится смотреть, как вы лаетесь.
Раздались робкие смешки. Да, раньше надо было думать. Своими разговорами они потревожили сохранившиеся здесь воспоминания. Надо было сначала пускать Така.
— Вообще, плохо дело. Я вижу лица каких-то краснокожих. Нож, ножи режут чью-то кожу. Вот сверкнул тесак.
Эл Миллер застонал.
— Здесь столько всего произошло, никак не разобраться, — продолжал Так. — Плохо видно. Нет. Нет, вижу — мужчину. Краснокожего. Мне знакомо его лицо, я видел его — он стоял вот здесь. Я знаю его.
— Кто это? — спросил Армор.
Хотя можно было не спрашивать, какой-то неприятный холодок пробежал по его спине.
— Такумсе, — ответил Так. Открыв глаза, он, как бы испрашивая прощения, посмотрел на Армора. — Армор, я б и сам никогда не поверил в это, — произнес он. — Я всегда считал Такумсе самым отважным человеком из тех, кого я знаю. Но он был здесь. Я видел, как он стоял вон там и отдавал приказы. Вот, вот здесь он стоял. Я разглядел его потому, что больше никто не стоял на одном месте так долго. И он был разъярен. Здесь никакой ошибки быть не может.
Армор поверил ему. Все поверили, потому что знали — Так никогда не врет, и если он сказал, что уверен в своих словах, значит, он в них уверен. Но должна же быть какая-то причина…
— А может, он спасал мальчиков, ты об этом подумал? Может, он появился как раз вовремя, чтобы остановить шайку диких краснокожих от…
— Прихвостень! — заорал кто-то.
— Вы знаете Такумсе! Он не трус, а похитить мальчишек может только трус, вы же знаете этого человека!
— Никто не может знать краснокожего.
— Такумсе не похищал их! — настаивал Армор. — Я это точно знаю.
Внезапно все замолкли, потому что вперед пробился Эл Миллер. Подойдя к своему зятю, Эл Миллер смерил его горящим взглядом, лицо его напоминало ад, настолько он был зол.
— Ты ничего не знаешь, Армор Уивер. Ты последняя дрянь, бесполезная накипь на котле с супом. Сначала ты женился на моей дочери и запретил ей творить обереги, потому что, по-твоему, это деяния дьявола. Затем ты начал якшаться с бродящими вокруг краснокожими. А когда мы задумали поставить частокол вокруг города, ты сказал: нет, не надо превращать город в крепость, иначе у французов появится предлог напасть и сжечь нас. Нет, мы лучше подружимся с краснокожими, тогда они не тронут нас, мы будем торговать с краснокожими. Посмотри, к чему это привело! Взгляни, что ты натворил! И мы продолжаем выслушивать твои речи! Я не считаю, что ты продался дикарям, Армор, я считаю, что ты просто самый тупой идиот, который когда-либо переправлялся через Гайо по пути на запад. И тупее тебя только мы, потому что продолжаем слушать твои побасенки!
Затем Эл Миллер повернулся к остальным мужчинам, которые взирали на него с таким трепетом на лицах, словно впервые в жизни лицезрели королевское величие.
— Десять лет мы следовали советам Армора. С меня хватит. Одного сына у меня отнял Хатрак на пути сюда, в его честь назван наш город. Сегодня я лишился еще двоих сыновей. У меня осталось всего пятеро, но клянусь, я сам вложу им в руки ружья и поведу на Град Пророка, чтобы отправить этих проклятых краснокожих прямиком в ад! И пусть мы все погибнем, но я исполню это! Слышите меня?
Его услышали, его невозможно было не услышать. Зазвучали одобрительные крики. Именно в таком слове они сейчас нуждались, в слове ненависти, гнева и мести, и никто не смог бы выразить эти чувства лучше, чем Эл Миллер, который всегда слыл мирным человеком и никогда не вступал ни с кем в споры. То, что он являлся отцом похищенных юношей, придавало его словам дополнительную силу.
— Насколько я вижу, — продолжал Эл Миллер, — Билл Гаррисон оказался прав. Краснокожему и бледнолицему не ужиться на одной земле. И вот что еще я вам скажу. Я не уеду. Я пролил здесь слишком много крови, чтобы свернуть вещички и сбежать. Я остаюсь — либо на этой земле, либо под ней.
— И мы тоже, — вторили ему мужчины. — Правду говоришь, Эл Миллер. Мы тоже остаемся.
— Благодаря Армору мы так и не построили крепость, а ближайший форт армии Соединенных Штатов — это Карфаген-Сити. Вступив в бой сейчас, мы лишимся всего, потеряем близких и родных. Поэтому мы будем сдерживать краснокожих, насколько это в наших силах, а тем временем кто-нибудь приведет помощь. Пошлем дюжину человек в Карфаген-Сити и попросим Билла Гаррисона прислать нам армию. Может, он даже привезет одну из своих пушек, если сможет. Мои мальчики погибли, тысяча жизней краснокожих за каждого! И этого мне будет мало, чтобы посчитаться за их кровь!
Следующим же утром дюжина всадников выехала на юг. Посланники уезжали с общинных лугов, повозок на которых все прибавлялось и прибавлялось по мере того, как все больше семей с отдаленных ферм приезжали в город к друзьям и родственникам. Однако Эла Миллера там не было. Вчера его речь привела в движение колеса мести, но вождем он становиться не собирался. Он не жаждал власти. Он просто хотел вернуть своих сыновей.
Зайдя в церковь, Армор в отчаянии рухнул на переднюю скамью.
— Мы допускаем ужасную ошибку, — поведал он преподобному Троуэру.
— Каковую обычно допускают люди, решив действовать, не посоветовавшись с Господом, — кивнул Троуэр.
— Такумсе здесь ни при чем. Я точно знаю. И Пророк тоже.
— Кроме того, никакой он не Пророк, во всяком случае Господь его не направляет, — подтвердил Троуэр.
— И он не убийца, — хмуро промолвил Армор. — Может, Так был прав, может, каким-то образом Такумсе замешан в этом деле. Но я знаю одно: Такумсе — не убийца. Во время войны генерала Уэйна, когда Такумсе был еще юношей, краснокожие как-то замыслили поджечь хижину, где содержались пленные бледнолицые. В те дни сожжение пленных было не редкостью. По-моему, это были чиппива, если я не ошибаюсь. Но на их пути встал Такумсе, один-единственный шони, и он заставил их остановиться. «Мы хотим, чтобы белый человек уважал нас, чтобы обращался с нами как с нацией, — сказал он. — Вряд ли белый человек проникнется к нам уважением, если мы и дальше будем творить зверства! Мы должны стать цивилизованными. Никаких больше скальпов, никаких пыток, никаких костров, никаких убийств пленных». Вот что он им сказал. И эти слова он не устает повторять. Да, он убивает в битве, но в своих набегах на южных поселенцев он не убил ни единого человека. Ни единого, понимаете?! Если Такумсе действительно захватил этих мальчишек, у него они в безопасности, как дома в маминой постельке.
Троуэр вздохнул.
— Что ж, вы лучше знакомы с краснокожими, чем я.
— Я знаю их лучше, чем кто-либо. — Армор горько расхохотался. — Поэтому меня зовут прихвостнем и не слушают ни единого моего слова. Теперь они решили позвать на помощь этого торговца виски, царька Карфаген-Сити, чтобы он пришел сюда и разобрался. И он станет героем. Его выберут настоящим губернатором. Да его президентом сделают, если Воббская долина когда-нибудь вступит в США.
— Я не знаком с этим Гаррисоном. Может, он вовсе не такой дьявол, каким вы его рисуете.
Армор рассмеялся:
— Иногда, преподобный, мне кажется, что вы доверчивы, как малый ребенок.
— Этого и добивается от нас Господь. Армор, успокойтесь. Господь не оставит нас, все следует его воле.
Армор закрыл лицо ладонями.
— Надеюсь, преподобный, только на это и надеюсь. Но я не переставая думаю о Мере, который был очень хорошим человеком, лучше и найти нельзя, и об Элвине, том милом мальчике. Подумать только, отец так о нем заботился, столько в него вложил и…
Лицо Троуэра резко помрачнело.
— Элвин-младший, — пробормотал он. — Кто бы мог подумать, что Господь явит свою волю через язычников?
— О чем вы говорите? — удивился Армор.
— Ни о чем, Армор, ни о чем. Просто хочу сказать, что во всем присутствует рука Господня, абсолютно во всем.
В доме Миллеров, что находился за холмом, Эл сидел за столом и хмуро тыкал ложкой в тарелку. Вчера вечером он не успел поужинать, а за завтраком кусок в горло не полез. Вера взяла у него миску, отнесла на кухню и вернулась. Встав сзади, она принялась растирать мужу плечи. Она ни разу не сказала: «Ведь я ж тебе говорила не отсылать их». Ее пророчество висело между ними подобно мечу, и они не осмелились дотрагиваться друг до друга, опасаясь порезаться.
Молчание прервалось, когда к комнату вошел Нед с винтовкой на плече. Поставив ружье у двери, он взял стул, оседлал его и посмотрел на родителей.
— Они уехали. На юг, за армией.
К его удивлению, отец лишь еще ниже опустил голову, упершись лбом в лежащие на столе руки.
Мать с тревогой взглянула на своего сына.
— Когда это ты успел научиться обращаться с этой штукой?
— Мы с Нетом практиковались, — ответил тот.
— И ты собираешься стрелять из этого ружья в краснокожих?
Нед был удивлен отвращением, прозвучавшим в ее голосе.
— Ну да, — кивнул он.
— А когда все краснокожие умрут, вы стащите их тела в кучу, и вдруг, откуда ни возьмись, из ее середины выпрыгнут Мера с Элвином и вернутся ко мне домой, да?
Нед покачал головой.
— Прошлой ночью какой-то краснокожий вернулся к своей семье, гордясь, что убил сыновей бледнолицых. — Ее голос перехватило, но она все равно продолжала, потому что Вера Миллер всегда договаривала до конца то, что намеревалась сказать: — Может быть, его жена или мама похлопали его по плечу, поцеловали в щечку и подали ему ужин. Но не дай Бог, ты посмеешь войти в эту дверь и похвастаться тем, что убил краснокожего. Потому что от меня ты еды не получишь, как не дождешься поцелуев и поощрений. Я ни слова тебе не скажу, у тебя не будет дома и не будет мамы, слышишь меня?
Он слышал, но то, что он услышал, ему крайне не понравилось. Он встал, подошел к двери и взял винтовку.
— Ты можешь думать что хочешь, мама, — сказал он, — но это война, и я действительно намереваюсь убивать краснокожих. Я вернусь домой и буду гордиться тем, что совершил. И если ты после этого откажешься быть моей матерью, то тебе лучше прямо сейчас забыть, что я твой сын, а не дожидаться моего возвращения. — Он открыл дверь, но, прежде чем хлопнуть ею, несколько помедлил. — Выше нос, мам. Может, я вообще не вернусь.
Он ни разу в жизни не разговаривал подобным образом с собственной матерью и не считал, что сейчас поступил правильно. Просто-напросто она лишилась ума, она не понимала, что началась война, что краснокожие открыли сезон охоты на бледнолицых и что выбора не остается.
Продолжая думать о родителях, он вскочил на лошадь и направился к дому Дэвида. Больше всего Неда сейчас беспокоило то, что папа плакал. Нед, конечно, не мог ничего утверждать, но ему показалось, что отец плакал. Что случилось? Вчера папа так горячо выступал против краснокожих, а сейчас, когда мама осудила войну, всего лишь молча разрыдался. Может быть, стареет, вот и стал таким? Во всяком случае Неду до этого не было никакого дела. Может, папа и мама не хотят убивать похитителей собственных сыновей, но Нед точно знал, как поступить с теми, кто убил его братьев. Их кровь — это его кровь, и тот, кто посмел пролить ее, лишится собственной крови. Расплатится галлоном за каждую пролитую каплю.
Глава 9
ОЗЕРО МИЗОГАН
За всю свою жизнь Элвин не видел столько воды сразу. Он стоял на вершине невысокой дюны и изумленно глядел на озеро. Мера высился рядом, рука его покоилась на плече Эла.
— Папа сказал, чтобы я держал тебя подальше от воды, — вздохнул Мера, — и ты посмотри, куда тебя привели.
С озера дул жаркий, сильный ветер, его порывы подхватывали с земли песчинки, стреляя ими, словно крошечными стрелами.
— Тебя привели вместе со мной, — возразил Эл.
— Похоже, вскоре начнется буря.
В юго-западной части неба собирались черные, уродливые облака. Одной грозой здесь дело не обойдется. Лик облаков прорезала кривая черта молнии. Вскоре донеслись раскаты далекого, приглушенного расстоянием грома. Глядя на небо, Элвин вдруг почувствовал, что зрение его внезапно обострилось. Он начал видеть гораздо лучше, чем прежде, он различал клубящиеся, разрываемые ветром кипы облаков, чувствовал жар и холод туч, ледяной воздух, опускающийся на землю, и жаркий пар, стремящийся ввысь. Громадный круг неба бурлил и клокотал.
— Торнадо, — сказал Эл. — Буря несет торнадо.
— Я ничего не вижу, — удивился Мера.
— Приближается смерч. Посмотри вон туда, видишь, как закручивается воздух?
— Я верю, Эл. Но здесь негде спрятаться.
— Эти люди… — обернулся Элвин. — Если смерч застанет нас здесь…
— С каких это пор ты начал предсказывать погоду? — поинтересовался Мера. — Раньше ты этого не делал.
Эл не знал, что ответить брату. Он не припоминал, чтобы надвигающаяся буря отзывалась внутри него подобным образом. Она походила на зеленую музыку, которую он слышал вчера, — с тех пор как его пленили краснокожие, произошло много странного. Но нельзя тратить время на поиски ответа, откуда он узнал о торнадо, — он знал, и этого достаточно.
— Я должен предупредить их.
Элвин повернулся и стремительно бросился вниз по склону дюны. Он даже не бежал, а прыгал — прыжок, нога касается земли, отталкивается, и снова следует прыжок. Он никогда не бегал так быстро. Опомнившись, Мера кинулся следом, крича:
— Нам же сказали стоять здесь, пока не…
Ветер подхватил и унес его слова. У подножия дюны бесновались песчинки: ветер снимал с дюн целые слои песка, бросал в разные стороны и, наигравшись, отпускал. Элу пришлось закрыть глаза, заслониться рукой, отвернуться, чтобы песок не ослепил его. Он направился к большой группе краснокожих, собравшихся у кромки озера.
Такумсе найти было нетрудно, но вовсе не потому, что он выделялся своим огромным ростом. Просто остальные краснокожие не осмеливались приблизиться к нему, и он гордо возвышался посреди толпы, словно король. Эл подбежал прямо к нему.
— Торнадо идет! — закричал он. — Буря несет смерч!
Такумсе, откинув голову, расхохотался, но ветер был настолько силен, что Эл не услышал его. Затем Такумсе протянул над головой Элвина руку и коснулся плеча стоящего рядом краснокожего.
— Вот этот мальчишка! — крикнул Такумсе.
Эл перевел взгляд на человека, к которому обращался Такумсе. Этот краснокожий, в отличие от Такумсе, нисколько не походил на короля. Он немножко сутулился, и один глаз на его лице отсутствовал, веко прикрывало пустоту. Однако тело его было подтянуто, руки покрывали тугие узлы не мускулов, но сухожилий, костлявые ноги твердо стояли на земле. Подняв голову, Элвин с первого взгляда узнал краснокожего. Ошибки быть не могло.
Ветер на несколько мгновений затих.
— Сияющий Человек, — выдохнул Элвин.
— Мальчик — повелитель тараканов, — промолвил Тенскватава, Лолла-Воссики, Пророк.
— Так ты настоящий, — неверяще произнес Элвин.
Значит, это был не сон, не видение. У подножия его кровати стоял настоящий человек. Он то появлялся, то исчезал, и лицо его сияло, как солнце, так что больно было смотреть… Это был тот самый человек.
— У меня не получилось исцелить тебя! — сказал Элвин. — Извини.
— Ты ошибаешься, — возразил Пророк.
Затем Элвин вдруг вспомнил, почему он решился сбежать с дюны и вмешаться в разговор двух величайших краснокожих во всем мире, двух братьев, чьи имена были известны всем мужчинам, женщинам и детям к западу от Аппалачей.
— Надвигается торнадо! — выкрикнул он.
И ветер, как бы в подтверждение, снова хлестнул по коже, завыв, словно пес. Элвин повернулся и увидел, что предчувствие его не обмануло. Из огромных туч появились четыре смерча, напоминающие свисающих с деревьев змей. Они неторопливо ползли, приближаясь к земле и готовясь вонзить свое жало. Четыре торнадо, развернувшись, направились прямиком к стоящим у берега людям.
— Давай! — закричал Пророк.
Такумсе протянул брату стрелу с наконечником из кремня. Пророк сел на песок, вонзил острие в пятку левой ноги, затем разрезал правую ступню. Кровь ручьем потекла из ран. То же самое Пророк проделал с руками, вонзив наконечник так глубоко, что его острие вышло с обратной стороны ладоней.
Вскрикнув от ужаса, Эл, ни секунды не раздумывая, проник в тело Пророка, чтобы исцелить страшные раны.
— Стой! Не надо! — приказал Пророк. — Это сила краснокожего, кровь его тела, огонь земли.
Затем он повернулся и ступил в озеро Мизоган.
Впрочем, нет, не в озеро. А на озеро, на его поверхность. Эл глазам своим не поверил, но вода под кровоточащими ногами Пророка стала плоской и гладкой, как стекло, так что Пророк спокойно удерживался на поверхности. Темно-алая кровь образовывала небольшой островок. Буквально в нескольких ярдах вода продолжала бесноваться, влекомые ветром волны заливали застывшую поверхность, но тут же успокаивались и стекленели.
Пророк неуклонно шел вперед, двигаясь к центру озера. Его кровавые следы создавали ровную тропинку посреди бури.
Эл оглянулся на смерчи. Они приблизились, нависли прямо над головой. Эл чувствовал, как они кружатся внутри него, словно его тело превратилось в часть облаков, а торнадо отражали великие чувства, бурлящие в его душе.
Остановившись, Пророк поднял руки и указал на один из смерчей. Остальные три сразу устремились вверх, втянулись обратно в тучи и исчезли. Оставшийся двинулся к Пророку и замер прямо над ним, кружась в сотне футов над его головой. Вода, заливающая застывшую стеклянную тропинку, принялась подниматься вверх, как будто тоже намереваясь нырнуть в облака. Ею завладел закручивающийся внутри смерча ветер.
— Иди! — крикнул Пророк.
Элвин не мог слышать его, но он видел его глаза, заметил движение его губ, поэтому без малейших колебаний повиновался. Элвин уверенно шагнул на поверхность воды.
Когда Эл ступил на теплое, ровное стекло проложенной Пророком тропинки, Мера отчаянно завопил и рванулся к брату, пытаясь вытащить его на сушу. Помешали краснокожие, которые, предугадав намерения Меры, схватили его за руки и удержали на месте. Мера вырывался и кричал, приказывая Элвину вернуться, не ходить, не ходить в озеро…
Элвин услышал брата. Он и сам не меньше напугался. Но Сияющий Человек, стоящий на поверхности воды, под воронкой торнадо, ждал его. Внутри себя Эл ощутил непреодолимое желание, которое, наверное, давным-давно позвало Моисея, когда тот увидел горящий куст. «Пойду и посмотрю», — сказал Моисей[17]. То же самое сказал Элвин: «Я должен увидеть». Потому что такого в естественной вселенной происходить не могло. Тем не менее это происходило. Элвин никогда не слышал, чтобы заклинанием, заклятием или колдовством можно было вызвать торнадо и превратить поверхность бушующего озера в стекло. Элвин не сомневался — то, что творит сейчас этот краснокожий, очень важно. Такого он никогда не видел и вряд ли когда-нибудь еще увидит.
Кроме того, Пророк любил его. В этом Эл ни секунды не сомневался. Четыре года тому назад Сияющий Человек появился в его комнате и научил его, как пользоваться своей силой. Эл вспомнил, что тогда Сияющий Человек тоже разрезал себе руку. В свои творения Пророк вкладывал собственную кровь и боль. В этом было нечто величественное. Шагая по застывшей воде, Эл ощущал благоговение перед этим человеком, и за это его нельзя было винить.
Тропка позади него постепенно растворялась и исчезала, снова превращаясь в обыкновенную воду. Он чувствовал, как волны лижут ему пятки. Ощутив первое прикосновение воды, Элвин напугался, но пока что с ним ничего дурного не произошло, поэтому он продолжал идти. В конце концов он встал рядом с Пророком. Краснокожий протянул руку и взял ладонь Элвина.
— Стой со мной, — прокричал Пророк. — Ты сейчас находишься в зенице земли. Смотри!
Торнадо с устрашающей скоростью ринулся вниз, вода огромной стеной окружила их. Элвин и Пророк оказались в самом центре смерча, их несло вверх…
Но внезапно Пророк поднял кровоточащую руку и коснулся водоворота. Воронка сразу застыла, превратившись в стекло. Но нет, не совсем в стекло. Застывшая вода своей чистотой напоминала дождевую, бриллиантовую каплю на тоненькой паутинке. Буря прекратилась. Эл и Сияющий Человек очутились посреди хрустальной башни, прозрачной и переливающейся всеми цветами радуги.
Но Эл, взглянув в радужное окно хрустальной стены, не увидел ни озера, ни туч, ни берега. Вместо этого он увидел множество других вещей.
Он увидел повозку, угодившую в жадные объятия разлившейся реки, дерево, несущееся вниз по течению, подобно тарану, и юношу, вцепившегося в ветви и толкающего ствол прочь от повозки. Затем запутавшегося в сучьях юношу ударило со всей силы, раздавило о валун и понесло вниз по течению. Его голова то поднималась над водой, то скрывалась под поверхностью, он отчаянно хотел жить, он должен был дышать, должен был продержаться еще немножко, хоть чуть-чуть…
— Папа сказал, чтобы я держал тебя подальше от воды, — вздохнул Мера, — и ты посмотри, куда тебя привели.
С озера дул жаркий, сильный ветер, его порывы подхватывали с земли песчинки, стреляя ими, словно крошечными стрелами.
— Тебя привели вместе со мной, — возразил Эл.
— Похоже, вскоре начнется буря.
В юго-западной части неба собирались черные, уродливые облака. Одной грозой здесь дело не обойдется. Лик облаков прорезала кривая черта молнии. Вскоре донеслись раскаты далекого, приглушенного расстоянием грома. Глядя на небо, Элвин вдруг почувствовал, что зрение его внезапно обострилось. Он начал видеть гораздо лучше, чем прежде, он различал клубящиеся, разрываемые ветром кипы облаков, чувствовал жар и холод туч, ледяной воздух, опускающийся на землю, и жаркий пар, стремящийся ввысь. Громадный круг неба бурлил и клокотал.
— Торнадо, — сказал Эл. — Буря несет торнадо.
— Я ничего не вижу, — удивился Мера.
— Приближается смерч. Посмотри вон туда, видишь, как закручивается воздух?
— Я верю, Эл. Но здесь негде спрятаться.
— Эти люди… — обернулся Элвин. — Если смерч застанет нас здесь…
— С каких это пор ты начал предсказывать погоду? — поинтересовался Мера. — Раньше ты этого не делал.
Эл не знал, что ответить брату. Он не припоминал, чтобы надвигающаяся буря отзывалась внутри него подобным образом. Она походила на зеленую музыку, которую он слышал вчера, — с тех пор как его пленили краснокожие, произошло много странного. Но нельзя тратить время на поиски ответа, откуда он узнал о торнадо, — он знал, и этого достаточно.
— Я должен предупредить их.
Элвин повернулся и стремительно бросился вниз по склону дюны. Он даже не бежал, а прыгал — прыжок, нога касается земли, отталкивается, и снова следует прыжок. Он никогда не бегал так быстро. Опомнившись, Мера кинулся следом, крича:
— Нам же сказали стоять здесь, пока не…
Ветер подхватил и унес его слова. У подножия дюны бесновались песчинки: ветер снимал с дюн целые слои песка, бросал в разные стороны и, наигравшись, отпускал. Элу пришлось закрыть глаза, заслониться рукой, отвернуться, чтобы песок не ослепил его. Он направился к большой группе краснокожих, собравшихся у кромки озера.
Такумсе найти было нетрудно, но вовсе не потому, что он выделялся своим огромным ростом. Просто остальные краснокожие не осмеливались приблизиться к нему, и он гордо возвышался посреди толпы, словно король. Эл подбежал прямо к нему.
— Торнадо идет! — закричал он. — Буря несет смерч!
Такумсе, откинув голову, расхохотался, но ветер был настолько силен, что Эл не услышал его. Затем Такумсе протянул над головой Элвина руку и коснулся плеча стоящего рядом краснокожего.
— Вот этот мальчишка! — крикнул Такумсе.
Эл перевел взгляд на человека, к которому обращался Такумсе. Этот краснокожий, в отличие от Такумсе, нисколько не походил на короля. Он немножко сутулился, и один глаз на его лице отсутствовал, веко прикрывало пустоту. Однако тело его было подтянуто, руки покрывали тугие узлы не мускулов, но сухожилий, костлявые ноги твердо стояли на земле. Подняв голову, Элвин с первого взгляда узнал краснокожего. Ошибки быть не могло.
Ветер на несколько мгновений затих.
— Сияющий Человек, — выдохнул Элвин.
— Мальчик — повелитель тараканов, — промолвил Тенскватава, Лолла-Воссики, Пророк.
— Так ты настоящий, — неверяще произнес Элвин.
Значит, это был не сон, не видение. У подножия его кровати стоял настоящий человек. Он то появлялся, то исчезал, и лицо его сияло, как солнце, так что больно было смотреть… Это был тот самый человек.
— У меня не получилось исцелить тебя! — сказал Элвин. — Извини.
— Ты ошибаешься, — возразил Пророк.
Затем Элвин вдруг вспомнил, почему он решился сбежать с дюны и вмешаться в разговор двух величайших краснокожих во всем мире, двух братьев, чьи имена были известны всем мужчинам, женщинам и детям к западу от Аппалачей.
— Надвигается торнадо! — выкрикнул он.
И ветер, как бы в подтверждение, снова хлестнул по коже, завыв, словно пес. Элвин повернулся и увидел, что предчувствие его не обмануло. Из огромных туч появились четыре смерча, напоминающие свисающих с деревьев змей. Они неторопливо ползли, приближаясь к земле и готовясь вонзить свое жало. Четыре торнадо, развернувшись, направились прямиком к стоящим у берега людям.
— Давай! — закричал Пророк.
Такумсе протянул брату стрелу с наконечником из кремня. Пророк сел на песок, вонзил острие в пятку левой ноги, затем разрезал правую ступню. Кровь ручьем потекла из ран. То же самое Пророк проделал с руками, вонзив наконечник так глубоко, что его острие вышло с обратной стороны ладоней.
Вскрикнув от ужаса, Эл, ни секунды не раздумывая, проник в тело Пророка, чтобы исцелить страшные раны.
— Стой! Не надо! — приказал Пророк. — Это сила краснокожего, кровь его тела, огонь земли.
Затем он повернулся и ступил в озеро Мизоган.
Впрочем, нет, не в озеро. А на озеро, на его поверхность. Эл глазам своим не поверил, но вода под кровоточащими ногами Пророка стала плоской и гладкой, как стекло, так что Пророк спокойно удерживался на поверхности. Темно-алая кровь образовывала небольшой островок. Буквально в нескольких ярдах вода продолжала бесноваться, влекомые ветром волны заливали застывшую поверхность, но тут же успокаивались и стекленели.
Пророк неуклонно шел вперед, двигаясь к центру озера. Его кровавые следы создавали ровную тропинку посреди бури.
Эл оглянулся на смерчи. Они приблизились, нависли прямо над головой. Эл чувствовал, как они кружатся внутри него, словно его тело превратилось в часть облаков, а торнадо отражали великие чувства, бурлящие в его душе.
Остановившись, Пророк поднял руки и указал на один из смерчей. Остальные три сразу устремились вверх, втянулись обратно в тучи и исчезли. Оставшийся двинулся к Пророку и замер прямо над ним, кружась в сотне футов над его головой. Вода, заливающая застывшую стеклянную тропинку, принялась подниматься вверх, как будто тоже намереваясь нырнуть в облака. Ею завладел закручивающийся внутри смерча ветер.
— Иди! — крикнул Пророк.
Элвин не мог слышать его, но он видел его глаза, заметил движение его губ, поэтому без малейших колебаний повиновался. Элвин уверенно шагнул на поверхность воды.
Когда Эл ступил на теплое, ровное стекло проложенной Пророком тропинки, Мера отчаянно завопил и рванулся к брату, пытаясь вытащить его на сушу. Помешали краснокожие, которые, предугадав намерения Меры, схватили его за руки и удержали на месте. Мера вырывался и кричал, приказывая Элвину вернуться, не ходить, не ходить в озеро…
Элвин услышал брата. Он и сам не меньше напугался. Но Сияющий Человек, стоящий на поверхности воды, под воронкой торнадо, ждал его. Внутри себя Эл ощутил непреодолимое желание, которое, наверное, давным-давно позвало Моисея, когда тот увидел горящий куст. «Пойду и посмотрю», — сказал Моисей[17]. То же самое сказал Элвин: «Я должен увидеть». Потому что такого в естественной вселенной происходить не могло. Тем не менее это происходило. Элвин никогда не слышал, чтобы заклинанием, заклятием или колдовством можно было вызвать торнадо и превратить поверхность бушующего озера в стекло. Элвин не сомневался — то, что творит сейчас этот краснокожий, очень важно. Такого он никогда не видел и вряд ли когда-нибудь еще увидит.
Кроме того, Пророк любил его. В этом Эл ни секунды не сомневался. Четыре года тому назад Сияющий Человек появился в его комнате и научил его, как пользоваться своей силой. Эл вспомнил, что тогда Сияющий Человек тоже разрезал себе руку. В свои творения Пророк вкладывал собственную кровь и боль. В этом было нечто величественное. Шагая по застывшей воде, Эл ощущал благоговение перед этим человеком, и за это его нельзя было винить.
Тропка позади него постепенно растворялась и исчезала, снова превращаясь в обыкновенную воду. Он чувствовал, как волны лижут ему пятки. Ощутив первое прикосновение воды, Элвин напугался, но пока что с ним ничего дурного не произошло, поэтому он продолжал идти. В конце концов он встал рядом с Пророком. Краснокожий протянул руку и взял ладонь Элвина.
— Стой со мной, — прокричал Пророк. — Ты сейчас находишься в зенице земли. Смотри!
Торнадо с устрашающей скоростью ринулся вниз, вода огромной стеной окружила их. Элвин и Пророк оказались в самом центре смерча, их несло вверх…
Но внезапно Пророк поднял кровоточащую руку и коснулся водоворота. Воронка сразу застыла, превратившись в стекло. Но нет, не совсем в стекло. Застывшая вода своей чистотой напоминала дождевую, бриллиантовую каплю на тоненькой паутинке. Буря прекратилась. Эл и Сияющий Человек очутились посреди хрустальной башни, прозрачной и переливающейся всеми цветами радуги.
Но Эл, взглянув в радужное окно хрустальной стены, не увидел ни озера, ни туч, ни берега. Вместо этого он увидел множество других вещей.
Он увидел повозку, угодившую в жадные объятия разлившейся реки, дерево, несущееся вниз по течению, подобно тарану, и юношу, вцепившегося в ветви и толкающего ствол прочь от повозки. Затем запутавшегося в сучьях юношу ударило со всей силы, раздавило о валун и понесло вниз по течению. Его голова то поднималась над водой, то скрывалась под поверхностью, он отчаянно хотел жить, он должен был дышать, должен был продержаться еще немножко, хоть чуть-чуть…