Страница:
Ж. Б. Удри. Охота Людовика XV
Людовик XV был заядлым охотником. В детском возрасте он отличался таким слабым и хрупким здоровьем, что воспитатели не на шутку беспокоились, что он вряд ли дотянет до отроческого возраста. Однако благодаря охоте Людовик стал сильным и выносливым мужчиной. Иногда окружающим начинало казаться, что он нечеловечески вынослив и не знает, что значит уставать. Охота была его любимым развлечением на протяжении 30 лет, и известно, что за год ему удавалось добыть не менее 210 оленей, тогда как волков и кабанов – бессчетно. Помимо этого, его величество был великолепным стрелком и часто охотился на дичь. Известно, что маршал Франции Сакс жаловался, что Людовик XV гораздо больше проводит времени, ведя беседы со своим егерем Ламартром, нежели с ним. Как-то, охотясь в лесах Фонтенбло, Людовик обратился к Ламартру после того, как ему удалось убить двух оленей:– Ламартр, тебе не кажется, что мои лошади устали?
– Вы совершенно правы, сир, – ответил егерь. – Я вижу, что они чуть живы от усталости.
– А как чувствуют себя собаки?
– Не лучше чем лошади, сир.
– Что поделаешь, Ламартр, придется завтра дать им отдохнуть. Следующая охота состоится послезавтра.
Ламартр мрачно молчал.
– Вы не расслышали, что я сказал, Ламартр? – удивленно спросил Людовик. – Кажется, я вам ясно говорю: на охоту мы отправимся послезавтра.
– Сир, я вас прекрасно слышу, – проворчал егерь. – Я также замечательно расслышал вас и в первый раз. – Он помолчал секунду, после чего, демонстративно отвернувшись в сторону, сказал так громко, что это услышали все присутствующие: «Каждый раз я слышу одну и ту же фразу. Всегда он беспокоится о животных, но еще ни разу я не слышал, чтобы он поинтересовался о том, не устали ли его люди. Это ему и в голову не приходит».
Ж. Б. Удри. Борзые Людовика XV
Смотрители Фонтенбло успели подсчитать, что в течение года король успевает преодолеть верхом на лошади, в экипаже или пешком не менее 8100 миль. Иногда ему приходилось откладывать охоту из-за сильных морозов, но прогулки верхом он совершал по-прежнему. Возвращался он примерно через три часа, причем его лошадь выглядела уставшей до полного изнеможения.Организатором развлечений в Фонтенбло был герцог де Ришелье, и характер этих праздников нисколько не изменился за 50 лет. Два раза в неделю были театральные постановки, а особо роскошные представления устраивались по случаю рождения, королевских свадеб, военных побед. В это время придворные развлекались на балах, представлениях с фейерверками.
Мадам Помпадур постоянно была озабочена тем, чем бы еще развлечь Людовика. Для того чтобы скука не `одолела монарха, она организовала частный театр, где в роли актеров были задействованы только самые близкие друзья. Прекрасная маркиза великолепно пела (ее обучал знаменитый Желиотт из «Комеди Франсез»). Врожденный актерский талант мадам с успехом развил драматург старой школы Кребийон. Можно с полным правом утверждать, что маркиза являлась лучшей самодеятельной актрисой Франции. Теперь же для нее представилась великолепная возможность продемонстрировать свой талант Возлюбленному, как называла вся страна Людовика XV (Bienaime). Друзья тоже с восторгом поддержали идею мадам Помпадур.
Самодеятельный театр стал неплохим способом провести время. По примеру Фонтенбло самодеятельные представления начали проходить во всех замках Франции, и особенно ими увлекались придворные, которых по каким-либо причинам изгнали из королевской резиденции. Наконец способность лицедействовать превратилась в умение, которым в обязательном порядке владел дворянин, если только он желал, чтобы окружающие считали его образованным человеком. Мадам Помпадур не пришлось долго выбирать актеров для своего театра: буквально все придворные могли быть актерами и владели игрой на музыкальных инструментах.
Самодеятельную оперу можно было с легкостью поставить даже в глухой провинции. И сами хозяева замков, и их слуги непременно либо умели петь, либо в совершенстве играли хотя бы на одном музыкальном инструменте.
Над убранством театра мадам Помпадур работали известные художники Перо и Буше, костюмы создавал Перроне, парики делал Нотрель. Репетиции мадам проводила в строжайшей секретности, чтобы ее представление стало для короля сюрпризом. Естественно, что Людовик буквально сгорал от любопытства. Ради представления «Тартюфа» он даже вернулся со своей любимой охоты, не подстрелив оленя, а этот факт говорил о многом! Зрителей в тот январский день 1747 года было совсем немного. Кроме его величества, присутствовали мадам Помпадур, ее брат Абель, ее дядя, господин Турней и маршал Сакс, госпожи д’Эстард и дю Рур. Не получили приглашения на спектакль принц де Конти, маршал де Ноай. Последний был обижен не на шутку и заявил королю, что желает немедленно выехать в Париж и там выплакаться. «Вот отличная идея», – сказал Людовик иронично, а потом обратился к придворным: «Господа, сегодня граф де Ноай решил возненавидеть двор; он предпочитает выплакаться в Париже у своей женушки, возможно, она его утешит».
А. Ватто. Путешествие на остров Цитеры
В спектакле мадам Помпадур были заняты, помимо самой прелестницы, госпожи де Сассенанж и де Пом, герцогиня Бранка, герцоги Ниверне, д’Айен, де Круасси, де Мез и де ла Вальер. В оркестре играли слуги и вместе с ними такие высокородные господа, как господин де Сурш и герцог де Шолн. В дальнейшем мадам Помпадур приглашала участвовать в своих постановках королевских оркестрантов. Успех любительского театра был просто оглушительным. Маркиза назвала свой театр «Де Пти Кабине» и стала думать над его дальнейшим репертуаром. Она придумала и свод правил для труппы, причем этот документ изучал и его величество.Итак, в домашний театр мадам Помпадур могли быть приняты исключительно опытные актеры; с новичками она даже не желала разговаривать. Нельзя было брать самовольно другую роль, если прочие члены общества с этим не согласны. Прежде чем быть принятым в общество, каждый кандидат должен был сообщить, какими талантами и умениями он хочет поразить высокую публику. Если актер не мог играть по каким-то причинам, он не имел права самостоятельно выбрать себе замену; роль отдавали другому прочие члены общества. Когда же отсутствующий возвращался, он снова исполнял ту же роль, что и до своего отсутствия. От роли нельзя было отказываться в любом случае, и особенно тогда, когда она представлялась актеру неинтересной и занудной.
Эти правила являлись обязательными как для мужчин, так и для женщин. Работа над постановкой зависела от актрис. Они же устанавливали время для репетиций, их количество и день театрального показа. Актеры не могли опаздывать на репетиции, иначе им пришлось бы платить штраф, размер которого также определяли актрисы. Что касается самих актрис, то им прощались получасовые опоздания, однако более долгое отсутствие влекло за собой штраф, который сама актриса и назначала. Мадам Помпадур разрешала авторам пьес посещать репетиции, но лишь тогда, когда пьеса ставилась впервые. Если автор пользовался популярностью, а пьеса проходила с успехом, то автор приглашали на каждую постановку.
Ж. А. Габриэль. Здание Старой Комедии
Регулярно, один раз в две недели, в Фонтенбло ставились новые пьесы, и так продолжалось весь холодный сезон – с января до конца апреля. Во всех своих постановках мадам Помпадур выбирала для себя главные роли, и это было справедливо, поскольку, по всеобщему признанию, талантом с ней не мог сравниться никто. Между прочим, мужчины, выступающие на сцене, могли легко поспорить с профессиональными актерами, признанными талантами. Считалось, например, что герцог Ниверне ведет свою роль нисколько не хуже Розелли из «Комеди Франсез». Он настолько эффектно выступал в пьесе Грессе «Le Mechant», что автор просил разрешения присутствовать на спектакле. Это представление особенно развлекало придворных, поскольку в главном герое легко узнавался его прототип – герцог д’Айен. А мадам Помпадур, казалось бы, избалованная подобным триумфом, больше всего мечтала хоть раз увидеть на премьере своего спектакля королеву, немножко старомодную, потому что она нисколько не интересовалась новыми модными веяниями, не обращала внимания на многочисленные соблазны придворной жизни. Эта милая женщина знала о существовании театра, но и слышать не хотела о том, чтобы почтить его своим присутствием, думая исключительно о религии и церковных делах. Мадам Помпадур тщетно наносила ей визиты вежливости, и это обстоятельство очень огорчало ее: фаворитка хотела стать членом королевской семьи.
Ж. А. Габриэль. Здание Старой Комедии. (вид спереди)
Маркиза была напрочь лишена набожности: она не просто не верила в Бога, но чуждалась и всех многочисленных ритуалов и церемоний, которые были связаны с церковной жизнью. Современники говорили: «Стоит завести речь о религии, и маркиза становится на удивление тупой». И на этой почве мадам Помпадур решила искать сближения с королевой. Прежде всего она поинтересовалась, не нужна ли королеве помощь на церемонии, что будет проходить в Великий четверг. На этой церемонии королева со своими придворными дамами обмывали ноги беднякам. Выслушав маркизу, ее величество сказала, что для мытья ног дам ей хватает. Мадам Помпадур немного расстроилась, но не отчаялась в желании склонить королеву на свою сторону. Она стала добиваться, чтобы в Пасхальное воскресенье на нее возложили почетную обязанность обойти с блюдом присутствующих. Надо сказать, что столь ответственное дело поручали исключительно набожным герцогиням, известным своим безупречным поведением. Мадам Помпадур была убеждена, что уж в такой малости ей не посмеют отказать, а потому немедленно сообщила эту приятную новость мадам де Люинь.– Уже все при дворе знают, что именно мне доверят блюдо в воскресенье, – радостно сообщила она.
Мадам де Люинь немедленно передала ее слова королеве. Та холодно ответила:
– Король никогда не считал мадам Помпадур пригодной для столь богоугодного дела. У нас уже есть кандидатура. Это герцогиня де Кастри.
Бедной мадам де Люинь постоянно приходилось сглаживать разного рода противоречия и шероховатости, которые возникали в отношениях между королевой и фавориткой Людовика XV. Также очень высокой честью была поездка в одной карете с королевой и королем в Фонтенбло, и маркиза настойчиво добивалась этого. Королева сразу же ответила, что на это она никогда не пойдет. Мадам де Люинь осторожно заметила: «Мадам де Помпадур никогда не решилась бы просить об этом Ваше Величество, если бы знала, что король также не желает ее присутствия». После этого, разговаривая с мужем, добросердечная де Люинь как бы невзначай обронила, как, на ее взгляд, маркиза хочет сделать королеве приятное. Наконец, она буквально вырвала у королевы слова, что в том случае, если место в королевском экипаже освободится, то маркизе будет позволено сопровождать первых особ государства.
И конечно же, именно так и случилось, и счастливая мадам Помпадур отправилась в Фонтенбло с королевой и своим любимым королем. Она была так обаятельна и мила, что по окончании поездки королева смягчилась настолько, что пригласила фаворитку на обед.
Ф. Л. Ролан. Эвтерпа и Терпсихора. Будуар королевы
И все же никто не мог бы сказать, что королева плохо относится к мадам Помпадур. Конечно, ее религиозные убеждения не позволяли принять маркизу в качестве участницы церковных церемоний, но театр ее величество любила. И она пришла-таки на спектакль, устроенный маркизой, вместе с господином де ла Мот, только что получившим маршальский жезл, и герцогом и герцогиней де Люинь. Пьесу в этот день выбрал Людовик XV. Возможно, для набожной королевы это была не совсем та пьеса, что она мечтала бы увидеть, – «Модный предрассудок», который изящно, но все-таки высмеивал супружескую верность. Но мадам де Помпадур играла просто блестяще, и все зрители были в восторге. Следом за пьесой зрителям показали оперу «Бахус и Эригона». Герцог де Люинь сказал, что маркиза просто очаровательна, «у нее не слишком сильный, но исключительно приятный голосок». Хороша была и герцогиня де Бранка. Из мужчин-исполнителей наибольшее впечатление произвел на зрителей господин де Куртено, который, по всеобщему признанию, вполне мог бы стать профессиональным танцором.Так мало-помалу артисты самодеятельного театра приобретали все больший профессиональный опыт. Им уже хотелось выступать перед многочисленной аудиторией. И такой день настал в 1784 году, когда весь королевский двор находился в Фонтенбло. Театр был устроен в пролете Посольской лестницы, которая соединялась с северным крылом. Этой лестницей пользовались очень редко, не больше двух раз в год, главным образом тогда, когда требовалось с особой торжественностью провести дипломатические прием или встретить очередную процессию рыцарей ордена Сен-Эспри.
Для того чтобы соорудить театр, воспользовались передвижными сборными конструкциями, и это было очень удобно, поскольку такой театр можно было необычайно легко собрать и разобрать. Макет театра нарисовал гуашью Кошен; рисунок, сделанный в серебристых и голубых тонах, выглядел чрезвычайно изящно. Он изобразил даже сцену из оперы «Асиз и Галатея», в которой выступали мадам Помпадур и виконт де Роан. На рисунке Кошена маркиза показана в роскошной пышной юбке из белой тафты, по которой были рассыпаны водопады, раковины и ажурные переплетения камышей, в нежной газовой драпировке. Зрители также были детально изображены.
Среди них Кошен нарисовал короля, держащего в руках либретто, его друзей. В оркестровой яме художник поместил играющего на фаготе принца Домб, на груди которого красовался орден Святого Духа.
В Фонтенбло ставилось множество пьес, но особой любовью публики пользовались не классические трагедии, а комедии. Мадам Помпадур, с ее тонким вкусом, предпочла бы, конечно, трагедии, но на их представлениях король откровенно скучал, а его желание было для нее законом. Он обожал пьесу «Принц де Нуази», в которой маркиза, переодетая в мужской костюм, сыграла заглавную роль. Она была столь очаровательна, что его величество в присутствии собравшихся придворных вышел на сцену и от души расцеловал ее, сказав, что во всей Франции невозможно отыскать более упоительную женщину.
Мадам Помпадур
И все же нельзя сказать, что театр мадам Помпадур был всегда полон, а актеры неизменно счастливы. Однажды, когда мадам Помпадур подготовила к постановке «Танкреда», в королевской семье произошла неприятность: в этот вечер Людовик XV узнал, что принц Чарльз Эдвард, которому его величество предписал немедленно покинуть страну, демонстративно отказался уезжать. Благодаря своему упрямству Чарльз Эдвард оказался в Венсеннском замке, и в один день красавец принц сделался национальным героем всех французов, затмив самого короля. Естественно, что Людовик больше и слышать не хотел ни о каком представлении, и мадам Помпадур оставалось только грустить в одиночестве, а ведь она так желала всем сердцем развлечь его величество. А потом произошло еще одно ужасное несчастье, когда театр мадам де Помпадур лишился одного из своих лучших актеров, к тому же близкого друга Людовика X V, господина де Куаньи. Как-то утром, когда проходила церемония королевского одевания, мажордом сообщил королю, что его друг погиб на дуэли. Людовик пришел к мадам Помпадур, пробыл у нее совсем немного и ушел с заплаканными газами: он мог позволить себе плакать только у нее; никто из придворных не должен был видеть, что и король бывает иногда глубоко несчастен, ведь, как известно, французские монархи привыкли руководствоваться поговоркой «Счастье и несчастье для сильного равны», а потому подданные не должны видеть никакого проявления чувств.Людовик чувствовал себя беспомощным перед лицом свалившегося на него несчастья: ведь принц де Домб, убийца де Куаньи, вовсе не был так виноват в случившемся. Куаньи и де Домб коротали вечер, как это принято в Фонтенбло, за игрой в карты, и случилось так, что первый проигрался весьма серьезно. В запале игры Куаньи потерял голову и воскликнул: «Вы, сударь, ведете себя, как и ваши предки – batards!». Это было серьезное оскорбление, удар ниже пояса: при дворе всем было известно, что принц де Домб – незаконный сын Людовика XIV и мадам де Монтеспан. Принц решил не портить вечеринку окружающим и ничего не ответил на оскорбительный выпад, а когда придворные начали расходиться на отдых, подошел к Куаньи и произнес ему на ухо несколько слов: «Пуасси, point du jour». На рассвете Куаньи был убит, все запланированные представления отменены, а мадам де Помпадур целую неделю не вставала с постели, страдая от жесточайшей мигрени.
Людовик XV
А потом в благоухающих изысканными ароматами покоях маркизы появился совершенно другой запах, который она ненавидела – мускусный запах войны, когда с очередного сражения в Фонтенбло вернулся маршал Ришелье. Король благоволил нему, поскольку тот завоевал для Франции Парму, и теперь инфанта имела возможность спокойно править в бывших своих владениях. Конечно, ей больше хотелось бы сразу заполучить трон, но на худой конец и такое положение устраивало. Гораздо лучше обладать статусом правительницы пусть небольшого королевства, чем жить при испанском дворе, где она была просто супругой младшего сына монарха. Так что в целом как инфанта, так и ее муж удовольствовались тем, что есть, и были счастливы. Пока герцог де Ришелье находился в районах боевых действий, маркиза часто писала ему прелестные письма, непременно заканчивающиеся чем-то вроде: «Я жду вашего возвращения с большим нетерпением. Не могу дождаться вашего приезда» и пр. Маркиза тешила себя надеждами, что после возвращения герцог станет относиться к ней так, как она этого заслуживает, хотя и не думала, что на этот счет у Ришелье и у нее могут быть разные представления. И вот теперь ей пришлось убедиться: надежды не оправдались в очередной раз.Дело в том, что при дворе все давно знали: контролировать театр маркизы должен был Ришелье как первый постельничий. В его обязанности входило устройство королевских развлечений во дворце, и к его же ведомству относилась и Посольская лестница, где постоянно разыгрывались спектакли. В отсутствие Ришелье всеми делами театра занимался герцог д’Омон. Он позволял маркизе и ее продюсеру, герцогу де ла Вальер, брать со склада все, что угодно: театральные украшения и кареты, канделябры и костюмы, мебель и прочие важные безделушки. Каждый раз маркиза отправлялась к королю, держа наготове список взятых со склада вещей, и Людовик подписывал его почти не глядя, но сразу же бросал фразу, которая словно ледяной водой окатывала маркизу: «Ничего, ничего, моя дорогая, подождите совсем немного: вернется герцог Ришелье, и все будет по-другому». Как всегда, Людовик оказался абсолютно прав.
Ф. Буше. Туалет Венеры
И суток не прошло с тех пор, как в Фонтенбло обосновался герцог Ришелье, как на имя короля поступила докладная записка о злоупотреблениях, которые в его отсутствие совершал господин де ла Вальер. Король ничего на это не сказал, а Ришелье расценил молчание как знак согласия.Вполне удовлетворенный, он начал действовать так, как считал правильным. Немедленно вышел приказ, подписанный его рукой: с королевского склада не брать ничего, не нанимать ни рабочих, ни музыкантов без письменного разрешения первого постельничего. Это уведомление застало актеров буквально перед репетицией. Те бросились к Ришелье, а герцог невозмутимо заявил, что на мадам де Помпадур работать они больше не будут, а потому могут проститься с друзьями и паковать вещи. Ла Вальер воспринял указ Ришелье как личное оскорбление и не удержался от того, чтобы прозрачно намекнуть на то, что всему двору известны отношения между Ришелье и госпожой де ла Вальер. Герцог едва не вспылил и сказал, что этот факт уже давно секретом не является. Назревала серьезная схватка, и маркиза решила, что пора ей вступить в борьбу между разъяренными мужчинами. То, о чем она говорила королю, так и осталось неизвестным, однако на следующий день, когда Ришелье помогал Людовику снимать охотничьи сапоги, его величество небрежно поинтересовался, помнит ли герцог, сколько раз в свой жизни он сидел в Бастилии.
Шокированный герцог ответил:
– Всего три раза, Ваше Величество.
Намек он понял мгновенно и в тот же день отозвал неприятные для маркизы приказы.
Фонтенбло. Зал Совета
В кругу друзей Ришелье не скрывал своего возмущения, говоря, что для него всегда на первом месте стоял придворный этикет, а за время его отсутствия все сильно изменилось, и теперь в государственных ведомствах начнется неразбериха, уж если король настроен поощрять все злоупотребления в Фонтенбло. Он не мог публично объявить о своем недовольстве, поскольку это непосредственно касалось его служебных обязанностей. Вот только он ничего не может поделать: мадам де Помпадур имеет на короля неограниченное влияние. Несмотря на обиду, герцог Ришелье постоянно держался рядом с маркизой и ее труппой, был неизменно любезен, налево и направо рассыпал комплименты, шутил и смеялся, часто рассказывал военные истории, внимательно выслушивал господина де ла Вальер. Поражение его как интенданта ничуть не повлияло на его манеру обхождения: по-прежнему он являлся воплощенной любезностью. Никто и подумать не мог, что за кулисами кипело действо и разгорались страсти. Король в свою очередь лично отметил заслуги обиженного господина де ла Вальер и в честь праздника Благословения свечей удостоил его голубой орденской ленты.
Ф. Буше. Плафон зала Совета
С тех пор маленький театр маркизы действовал еще пять лет, после чего он ей надоел и она совершенно забросила занятия там. За время своего существования на сцене в Фонтенбло было сыграно 122 представления и 61 опера и балет. Маркиза заставляла актеров отрабатывать каждую сцену до тех пор, пока не понимала, что актеры начинают играть безукоризненно. Даже самые известные, профессиональные театральные критики отмечали, что в театре маркизы де Помпадур актеры играют на высочайшем уровне, а сама маркиза просто образец совершенства. Благодаря этому театру положение маркизы при королевском дворе значительно укрепилось, и свое поражение перед этой хрупкой болезненной женщиной вынужден был признать даже всемогущий Ришелье. Придворные, если они желали попасть на представление на Посольской лестнице, умоляли маркизу на коленях, выпрашивая билет на спектакль. Те же, кто мечтали попасть на сцену, изощрялись как могли, чтобы добиться вожделенной цели, буквально пускались во все тяжкие.
Ф. Буше. Мадам Помпадур
Бывало, что придворные пытались подкупить служанку маркизы, мадам дю Оссе, чтобы та посодействовала им перед своей хозяйкой. Тем временем в Париже не с таким восторгом вспоминали театр мадам де Помпадур. Мало того, что дворяне, чувствовавшие себя в Фонтенбло как рыба в воде, время от времени намекали на буржуазное происхождение королевской фаворитки, так теперь возвысили свой голос и буржуа, для которых, как известно, большей ценности, чем деньги, просто не существует. Они стали обвинять маркизу в частых сношениях с правительственными чиновниками (не со всеми, конечно, – со сборщиками налогов), в неоправданно высоких затратах на содержание никому не нужного театра, и это в той стране, где налоги непомерно велики, а большинство населения голодает. К тому же в некотором смысле профессия актера считалась позорной, почти безнравственной. Достаточно вспомнить хотя бы великого Мольера, которому было отказано в христианском погребении только по той причине, что он был актером. Церковь отказывала представителям этой профессии в причастии, а набожному дофину если и удавалось переступить порог театра, то только после крестного знамения («Изыди, Сатана!»).Слухи разрастались наподобие снежного кома. Уж е весь Париж знал, что только одно представление в Фонтенбло на Посольской лестнице обходится государственной казне в несколько тысяч луидоров. Господин д’Арженвиль с упреком заявил: «Благодаря мадам де Помпадур вся Франция пристрастилась к сцене – как принцы крови, так и буржуазное сословие. Спектакли играют даже в монастырях, что не может не сказаться на воспитании детей, многих из которых воспитывали таким образом, будто они избрали целью своей жизни артистическую карьеру. И все же искать в мадам Помпадур источник зла не хочется, хотя большинство историков склонны обвинять эту женщину во всех мыслимых и немыслимых грехах. Что касается театра, то во Франции он существовал и до маркизы, и к тому же пользовался всеобщей любовью. Но с той поры, что бы ни делала королевская фаворитка, ее действия оценивались исключительно с точки зрения неправомерности, а то и прямого вредительства.
