Страница:
— Я не совсем поняла, как вы могли прервать их разговор, — вы же были все вместе?
— Вот уж нет! Да неужто, мисс Дэшвуд, вы думаете что люди будут нежничать, коли они не одни? И не совестно вам? Так-таки вы и не знаете, как оно бывает! — Тут она притворно хихикнула. — Натурально, они заперлись вдвоем в гостиной, а я под дверью слушала.
— Как! — воскликнула Элинор. — Вы повторяли мне то, что узнали, подслушивая в замочную скважину? Мне жаль, что я не знала этого прежде, не то бы, разумеется, я не допустила, чтобы вы пересказали мне подробности разговора, который вообще не должны были знать. Как вы можете так обманывать доверие вашей сестры?
— Ах ты господи! Пустяки какие. Я ведь просто стояла у двери и слышала, что можно было услышать. Будто Люси того же не сделала бы, сиди в гостиной я с кавалером! Да что там! Года два тому назад, когда мы с Мартой Шарп секретничали где-нибудь в уголке, она то в чуланчике пряталась, то за ширмой, лишь бы узнать, про что такое мы шушукаемся.
Элинор попыталась переменить тему, но мисс Стил не замедлила вернуться к тому, что занимало все ее мысли.
— Эдвард говорит, что скоро поедет в Оксфорд, а пока он поселился в доме на Пэлл-Мэлл. Ну и злыдня его маменька, а? Да и ваш братец с сестрицей не добрее. Ну, уж я не стану вам на них наговаривать. И правду сказать, они нас отправили в собственном экипаже, чего я, признаюсь, и не ожидала. Я-то страх как боялась, что ваша сестрица потребует назад рабочие шкатулочки, которые подарила нам чуть не накануне. Однако про них и не упомянули, а я свою припрятала, чтобы она никому на глаза не попалась. Эдвард говорит, у него в Оксфорде дела и он должен поехать туда на время, а потом, как только подыщет епископа, так и будет посвящен в сан. Хотела бы я знать, в каком приходе ему сыщется место младшего священника? Господи помилуй, — продолжала она, захихикав, — голову прозакладываю, я знаю, что скажут мои кузины, когда узнают. Они скажут, чтобы я поскорее отписала доктору: пусть похлопочет за Эдварда в приходе, где он сейчас поселился. От них другого и не жди, только я на такое ни за что на свете не решусь, «Фи! — отвечу, — да как вам
такое в голову прийти могло? Стану я доктору писать, как бы не так!»
— Что же, — заметила Элинор, — всегда полезно приготовиться к худшему. Ответа им вам, во всяком случае, придумывать не придется.
Мисс Стил намеревалась продолжать, но, увидев, что к ним приближаются ее спутники, воскликнула:
— А! Вон и Ричардсоны. Я бы вам много еще чего порассказала, да только они меня ждут. Очень благородные люди, можете мне поверить. Он деньги так и гребет, и они свой выезд держат. У меня нет времени самой поговорить с миссис Дженнингс, так вы уж передайте ей, будьте добреньки, как я рада, что она на нас сердца не держит, и леди Мидлтон тоже. И если вам с вашей сестрицей понадобится куда уехать, а миссис Дженнингс одна оставаться не пожелает, так, натурально, мы счастливы будем погостить у нее, сколько ей захочется. Леди Мидлтон, пожалуй, в этом сезоне нас уж больше не пригласит. Так до свидания. Жалко, мисс Марианны тут не было. Кланяйтесь ей от меня. А-а! Да на вас ваш муслин в горошек. И как это вы не боитесь порвать его об ветки?
И выразив это опасение, она только успела попрощаться с миссис Дженнингс, как миссис Ричардсон позвала ее, и Элинор получила новую пищу для размышлений, хотя почти все, что ей пришлось услышать, она заранее предвидела, а об остальном догадывалась. Как она и предполагала, брак Эдварда с Люси был настолько же твердо решен, насколько неопределенным оставалось время их свадьбы — в полном согласии с ее умозаключениями все зависело от того, когда он получит приход, на что пока надежды, казалось, не было никакой.
Едва они сели в карету, как миссис Дженнингс приготовилась слушать новости, но Элинор не хотелось передавать дальше подробности, сообщенные ей особой, которая узнала их самым недостойным образом, и она ограничилась кратким изложением того, что, по ее мнению, сама Люси поспешила бы предать огласке ради собственной чести. Она сказала только, что помолвку они не расторгают, а затем объяснила, , как они надеются приблизить счастливую развязку. На что миссис Дженнингс, естественно, ответила следующее:
— Решили обождать, пока он получит приход! Ну, мы все знаем, чем это кончится. Подождут-подождут да через год и согласятся на место младшего священника с жалованием фунтов пятьдесят в год вдобавок к процентам от его двух тысяч и тем крохам, какие сумеют уделить ей мистер Стил и мистер Прэтт. И пойдет у них прибавление семейства каждый год! Помилуй их Боже! Ну и бедны же они будут. Надо поглядеть, какая у меня для них мебель найдется… Две горничные и два лакея, как бы не так! Что бы я там прежде ни говорила. Нет-нет, им нужна служанка покрепче для всей черной работы. А сестра Бетти им теперь не подойдет!
На следующее утро почта за два пенни доставила Элинор письмо от самой Люси.
«Бартлетовские Дома, март.
Уповаю, моя милая мисс Дэшвуд простит меня за вольность, что я ей пишу. Но я знаю, из дружбы ко мне вам будет приятно услышать такие добрые вести обо мне и моем дорогом Эдварде, после всех бед, какие нас постигли, а потому не буду больше просить извинения, но продолжу, что, слава богу, мы, хотя и ужасно перестрадали, теперь спокойны и так счастливы взаимной нашей любовью, как должны быть всегда. Мы перенесли тяжкие испытания, претерпели злые гонения, но тем не менее полны признательности ко многим друзьям, и в их числе к вам, чью великую доброту я всегда буду помнить с благодарностью, как и Эдвард, которому я про нее рассказала. Полагаю, вы, как и дражайшая миссис Дженнингс, будете довольны узнать, что вчера днем я провела с ним два счастливых часа: он ничего слышать не желал о нашей разлуке, как настойчиво я, полагая в этом мой долг, ни уговаривала его вернуть мне слово благоразумия ради, и, дай он только согласие, тут же простилась бы с ним навсегда. Но он сказал, что ни за что этого не сделает, что готов терпеть материнский гнев, лишь бы мое сердце было ему отдано. Натурально, будущее у нас не блестящее, но мы можем лишь ждать и уповать на лучшее. Он вскоре примет сан и, будет в вашей власти рекомендовать его какой-нибудь персоне, в чьем распоряжении окажется вакантный приход, я верю, вы про нас не забудете, и дражайшая миссис Дженнингс, льщу себя надеждой, замолвит о нас словечко сэру Джону, или мистеру Палмеру, или еще кому-нибудь из своих друзей, кто мог бы нас облагодетельствовать. Бедная Анна, что говорить, очень виновата, но она хотела сделать как лучше, а потому я промолчу. Уповаю, миссис Дженнингс не сочтет за большой труд навестить нас, ежели как-нибудь утром окажется в этом стороне. Уж такая бы это была снисходительность! А родственники мои почтут за большую честь познакомиться с ней. Листок напоминает мне, что пора кончать, и потому прошу вас передать мою почтительную благодарность и поклон ей, и сэру Джону, и леди Мидлтон, и прелестным деткам, когда вам случится их увидеть, а также нежный привет мисс Марианне.
Остаюсь ваша и проч. и проч.».
Едва дочитав письмо, Элинор исполнила то, чего, по ее мнению, старалась добиться та, кто его сочинил, и тут же вручила листок миссис Дженнингс, которая начала читать вслух сопровождая чтение множеством замечании.
— Право, отлично!.. Как мило она пишет… Да-да, и надо было предложить ему свободу, если бы он захотел… Но от Люси другого и ждать нельзя… Бедняжечка! Ах, как мне жалко что у меня нет для него прихода… Называет меня «дражайшая миссис Дженнингс», как вы заметили. Другой такой добросердечной девочки не найти… Бесподобно, право слово бесподобно! Как она изящно все выразила. Да-да, натурально, я у нее побываю. И как она внимательна: никого не позабыла!.. Спасибо, душенька, что дали мне его прочесть. Такое хорошее письмо мне редко доводилось читать, оно делает и уму и сердцу Люси большую честь!
Глава 39
Глава 40
— Вот уж нет! Да неужто, мисс Дэшвуд, вы думаете что люди будут нежничать, коли они не одни? И не совестно вам? Так-таки вы и не знаете, как оно бывает! — Тут она притворно хихикнула. — Натурально, они заперлись вдвоем в гостиной, а я под дверью слушала.
— Как! — воскликнула Элинор. — Вы повторяли мне то, что узнали, подслушивая в замочную скважину? Мне жаль, что я не знала этого прежде, не то бы, разумеется, я не допустила, чтобы вы пересказали мне подробности разговора, который вообще не должны были знать. Как вы можете так обманывать доверие вашей сестры?
— Ах ты господи! Пустяки какие. Я ведь просто стояла у двери и слышала, что можно было услышать. Будто Люси того же не сделала бы, сиди в гостиной я с кавалером! Да что там! Года два тому назад, когда мы с Мартой Шарп секретничали где-нибудь в уголке, она то в чуланчике пряталась, то за ширмой, лишь бы узнать, про что такое мы шушукаемся.
Элинор попыталась переменить тему, но мисс Стил не замедлила вернуться к тому, что занимало все ее мысли.
— Эдвард говорит, что скоро поедет в Оксфорд, а пока он поселился в доме на Пэлл-Мэлл. Ну и злыдня его маменька, а? Да и ваш братец с сестрицей не добрее. Ну, уж я не стану вам на них наговаривать. И правду сказать, они нас отправили в собственном экипаже, чего я, признаюсь, и не ожидала. Я-то страх как боялась, что ваша сестрица потребует назад рабочие шкатулочки, которые подарила нам чуть не накануне. Однако про них и не упомянули, а я свою припрятала, чтобы она никому на глаза не попалась. Эдвард говорит, у него в Оксфорде дела и он должен поехать туда на время, а потом, как только подыщет епископа, так и будет посвящен в сан. Хотела бы я знать, в каком приходе ему сыщется место младшего священника? Господи помилуй, — продолжала она, захихикав, — голову прозакладываю, я знаю, что скажут мои кузины, когда узнают. Они скажут, чтобы я поскорее отписала доктору: пусть похлопочет за Эдварда в приходе, где он сейчас поселился. От них другого и не жди, только я на такое ни за что на свете не решусь, «Фи! — отвечу, — да как вам
такое в голову прийти могло? Стану я доктору писать, как бы не так!»
— Что же, — заметила Элинор, — всегда полезно приготовиться к худшему. Ответа им вам, во всяком случае, придумывать не придется.
Мисс Стил намеревалась продолжать, но, увидев, что к ним приближаются ее спутники, воскликнула:
— А! Вон и Ричардсоны. Я бы вам много еще чего порассказала, да только они меня ждут. Очень благородные люди, можете мне поверить. Он деньги так и гребет, и они свой выезд держат. У меня нет времени самой поговорить с миссис Дженнингс, так вы уж передайте ей, будьте добреньки, как я рада, что она на нас сердца не держит, и леди Мидлтон тоже. И если вам с вашей сестрицей понадобится куда уехать, а миссис Дженнингс одна оставаться не пожелает, так, натурально, мы счастливы будем погостить у нее, сколько ей захочется. Леди Мидлтон, пожалуй, в этом сезоне нас уж больше не пригласит. Так до свидания. Жалко, мисс Марианны тут не было. Кланяйтесь ей от меня. А-а! Да на вас ваш муслин в горошек. И как это вы не боитесь порвать его об ветки?
И выразив это опасение, она только успела попрощаться с миссис Дженнингс, как миссис Ричардсон позвала ее, и Элинор получила новую пищу для размышлений, хотя почти все, что ей пришлось услышать, она заранее предвидела, а об остальном догадывалась. Как она и предполагала, брак Эдварда с Люси был настолько же твердо решен, насколько неопределенным оставалось время их свадьбы — в полном согласии с ее умозаключениями все зависело от того, когда он получит приход, на что пока надежды, казалось, не было никакой.
Едва они сели в карету, как миссис Дженнингс приготовилась слушать новости, но Элинор не хотелось передавать дальше подробности, сообщенные ей особой, которая узнала их самым недостойным образом, и она ограничилась кратким изложением того, что, по ее мнению, сама Люси поспешила бы предать огласке ради собственной чести. Она сказала только, что помолвку они не расторгают, а затем объяснила, , как они надеются приблизить счастливую развязку. На что миссис Дженнингс, естественно, ответила следующее:
— Решили обождать, пока он получит приход! Ну, мы все знаем, чем это кончится. Подождут-подождут да через год и согласятся на место младшего священника с жалованием фунтов пятьдесят в год вдобавок к процентам от его двух тысяч и тем крохам, какие сумеют уделить ей мистер Стил и мистер Прэтт. И пойдет у них прибавление семейства каждый год! Помилуй их Боже! Ну и бедны же они будут. Надо поглядеть, какая у меня для них мебель найдется… Две горничные и два лакея, как бы не так! Что бы я там прежде ни говорила. Нет-нет, им нужна служанка покрепче для всей черной работы. А сестра Бетти им теперь не подойдет!
На следующее утро почта за два пенни доставила Элинор письмо от самой Люси.
«Бартлетовские Дома, март.
Уповаю, моя милая мисс Дэшвуд простит меня за вольность, что я ей пишу. Но я знаю, из дружбы ко мне вам будет приятно услышать такие добрые вести обо мне и моем дорогом Эдварде, после всех бед, какие нас постигли, а потому не буду больше просить извинения, но продолжу, что, слава богу, мы, хотя и ужасно перестрадали, теперь спокойны и так счастливы взаимной нашей любовью, как должны быть всегда. Мы перенесли тяжкие испытания, претерпели злые гонения, но тем не менее полны признательности ко многим друзьям, и в их числе к вам, чью великую доброту я всегда буду помнить с благодарностью, как и Эдвард, которому я про нее рассказала. Полагаю, вы, как и дражайшая миссис Дженнингс, будете довольны узнать, что вчера днем я провела с ним два счастливых часа: он ничего слышать не желал о нашей разлуке, как настойчиво я, полагая в этом мой долг, ни уговаривала его вернуть мне слово благоразумия ради, и, дай он только согласие, тут же простилась бы с ним навсегда. Но он сказал, что ни за что этого не сделает, что готов терпеть материнский гнев, лишь бы мое сердце было ему отдано. Натурально, будущее у нас не блестящее, но мы можем лишь ждать и уповать на лучшее. Он вскоре примет сан и, будет в вашей власти рекомендовать его какой-нибудь персоне, в чьем распоряжении окажется вакантный приход, я верю, вы про нас не забудете, и дражайшая миссис Дженнингс, льщу себя надеждой, замолвит о нас словечко сэру Джону, или мистеру Палмеру, или еще кому-нибудь из своих друзей, кто мог бы нас облагодетельствовать. Бедная Анна, что говорить, очень виновата, но она хотела сделать как лучше, а потому я промолчу. Уповаю, миссис Дженнингс не сочтет за большой труд навестить нас, ежели как-нибудь утром окажется в этом стороне. Уж такая бы это была снисходительность! А родственники мои почтут за большую честь познакомиться с ней. Листок напоминает мне, что пора кончать, и потому прошу вас передать мою почтительную благодарность и поклон ей, и сэру Джону, и леди Мидлтон, и прелестным деткам, когда вам случится их увидеть, а также нежный привет мисс Марианне.
Остаюсь ваша и проч. и проч.».
Едва дочитав письмо, Элинор исполнила то, чего, по ее мнению, старалась добиться та, кто его сочинил, и тут же вручила листок миссис Дженнингс, которая начала читать вслух сопровождая чтение множеством замечании.
— Право, отлично!.. Как мило она пишет… Да-да, и надо было предложить ему свободу, если бы он захотел… Но от Люси другого и ждать нельзя… Бедняжечка! Ах, как мне жалко что у меня нет для него прихода… Называет меня «дражайшая миссис Дженнингс», как вы заметили. Другой такой добросердечной девочки не найти… Бесподобно, право слово бесподобно! Как она изящно все выразила. Да-да, натурально, я у нее побываю. И как она внимательна: никого не позабыла!.. Спасибо, душенька, что дали мне его прочесть. Такое хорошее письмо мне редко доводилось читать, оно делает и уму и сердцу Люси большую честь!
Глава 39
Элинор с Марианной провели в Лондоне уже больше двух месяцев, и последняя изнемогала от нетерпения поскорее уехать. Она тосковала по деревенскому воздуху, свободе, тишине и уверила себя, что если и может найти облегчение, то в Бартоне, и нигде боле. Элинор желала вернуться домой лишь немногим менее сестры и отказывалась назначить отъезд на завтра лишь потому, что помнила о всех тяготах долгого пути, которые Марианна объявила ничтожными пустяками. Однако она начала серьезно подумывать об отъезде и даже упомянула про это их радушной хозяйке, восставшей против такого намерения со всем красноречием гостеприимства, но затем возник план, который представился Элинор наиболее практичным, хотя и означал, что домой они вернутся не сразу, а лишь еще через несколько недель. В конце марта Палмеры решили возвратиться в Кливленд, чтобы провести там Пасху, и Шарлотта самым настоятельным образом пригласила поехать с ними как миссис Дженнингс, так и ее молодых приятельниц. Только ее приглашение мисс Дэшвуд не сочла бы возможным принять из щепетильности, но мистер Палмер искренне поддержал жену, и Элинор согласилась с удовольствием, тем более что с тех пор, как стало известно о несчастье Марианны, он обходился с ними несравненно учтивее, чем прежде.
Но когда она сообщила о своем согласии Марианне, та сначала воспротивилась.
— Кливленд! — вскричала она с сильным волнением. — Нет-нет, в Кливленд я поехать не могу…
— Ты забываешь, — мягко перебила Элинор, — что Кливленд расположен совсем не там… Вовсе не по соседству с…
— Однако он в Сомерсетшире! В Сомерсетшир я поехать не в силах… Нет, Элинор, ты не можешь требовать, чтобы я…
Элинор не стала настаивать, что подобные чувства необходимо побороть просто из приличия, но лишь попыталась возбудить другие, которые возобладали бы над ними, а потому представила этот план, как наиболее удобный и надежный способ осуществить ее желание вернуться к любимой матери, причем, возможно, и без особого промедления. От Кливленда, расположенного в нескольких милях от Бристоля, до Бартона был лишь день пути, хотя и полный день, и мать могла послать своего слугу сопровождать их, а так как больше недели им в Кливленде оставаться незачем, то, следовательно, они будут дома через три недели с небольшим. Мать Марианна любила настоящей любовью, и это чувство без особого труда восторжествовало над воображаемыми страхами.
Миссис Дженнингс ее гостьи надоели столь мало, что она неотступно уговаривала их вернуться с ней из Кливленда в Лондон. Элинор была ей очень признательна за такое расположение, но своих намерений они не изменили, и, когда получили на них материнское согласие, данное очень охотно, затруднения с их возвращением домой оказались настолько улажены, что Марианна обрела некоторое облегчение, подсчитывая часы, которым предстояло миновать, прежде чем она увидит Бартон.
— Ах, полковник! Уж и не знаю, что мы с вами будем делать без наших мисс Дэшвуд! — воскликнула миссис Дженнингс, здороваясь с ним, когда он впервые навестил ее после того, как их отъезд был решен. — Ведь от Палмеров они поедут прямо домой, как я их ни упрашивала. Вот и остается нам с вами позевывать в одиночестве, когда я возвращусь! Господи, так вот и будем сидеть и смотреть друг на дружку, будто две сонные кошки.
Быть может, миссис Дженнингс, набрасывая столь выразительную картину их грядущей скуки, уповала таким способом подтолкнуть полковника на объяснение, которое избавило бы его от столь томительной судьбы. Если это было так у нее вскоре могла появиться уверенность, что своей цели она добилась: едва Элинор отошла к окну, где ей удобнее было снять размеры гравюры, которую она намеревалась скопировать, он тотчас решительно последовал за ней и несколько минут что-то ей серьезно говорил. От миссис Дженнингс не ускользнуло и впечатление, которое его слова производили на Элинор; хотя почтенная дама никогда не унизилась бы до того, чтобы подслушивать, и даже пересела поближе к Марианне, игравшей на фортепьяно, она не могла не заметить, что Элинор переменилась в лице, слушала с большим волнением и даже отложила гравюру. Ее надежды еще более укрепились, когда музыка на мгновение смолкла и до нее донеслись слова полковника, который, по-видимому, извинялся за то, что его дом недостаточно хорош. Какие еще нужны были доказательства! Правда, ее несколько удивило, зачем вообще потребовались подобные извинения, но затем она подумала, что это лишь положенная в таких случаях формальность. Ответ Элинор заглушила музыка, но, судя по движению ее губ, она, по-видимому, не придала состоянию дома ни малейшей важности, и миссис Дженнингс мысленно похвалила ее за искренность. Они продолжали разговаривать, но больше она ничего не слышала до тех пор, пока Марианна вновь не сделала паузу, и тут полковник произнес спокойным голосом:
— Боюсь только, что произойти это может не так уж скоро.
Изумленная и возмущенная такой бессердечной холодностью, миссис Дженнингс чуть было не вскричала: «Господи помилуй! Да что же вам мешает!» Однако вовремя спохватилась и ограничилась следующим безмолвным восклицанием: «Странно! Он ведь с каждым днем не молодеет!»
Впрочем, эта отсрочка как будто не оскорбила и не раздосадовала его прекрасную собеседницу, потому что миссис Дженнингс совершенно явственно расслышала, когда минуту-другую спустя они отошли от окна, как Элинор сказала, причем голосом, исполненным истинного чувства:
— Я всегда буду считать себя весьма вам обязанной.
Это признание восхитило миссис Дженнингс, и она лишь не могла понять, каким образом полковник после столь лестных для него слов нашел в себе силы почти тотчас откланяться с полнейшей невозмутимостью, ничего даже Элинор не ответив! Вот уж она не подумала бы, что ее друг окажется столь бесстрастным женихом!
Разговор же между ними шел на самом деле вот о чем:
— Я слышал, — сказал полковник с глубоким сочувствием, — как несправедливо и бессердечно обошлись с вашим молодым другом мистером Феррарсом его родные. Ведь, если не ошибаюсь, они отреклись от него за то, что он отказался разорвать помолвку с весьма достойной девицей. Меня не ввели в заблуждение? Это так?
Элинор ответила утвердительно.
— Как ужасна жестокость, бездумная жестокость, — продолжал он горячо, — с какой разлучают… или пытаются разлучить молодых людей, связанных давним чувством. Миссис Феррарс не понимает, что она делает… на что может толкнуть своего сына. Я раза два-три встречал мистера Феррарса на Харли-стрит, и он мне очень понравился. Он не принадлежит к тем молодым людям, которых узнаешь близко за столь короткий срок, однако я видел его достаточно, чтобы пожелать ему счастья ради него самого, и тем более — как вашему другу. Насколько я понял, он намерен принять сан. Не откажите в любезности передать ему, что делафордский приход, как мне сообщили с утренней почтой, теперь вакантен, и он может его получить, если сочтет для себя подходящим… Но в последнем, принимая во внимание нынешние его обстоятельства, вероятно, сомнений быть не может. К сожалению, он не принадлежит к богатым приходам, так как весьма невелик, и приносит не более двухсот фунтов в год. Правда, доходы, вероятно, можно несколько увеличить, однако, боюсь, не настолько, чтобы избавиться от всех забот. Тем не менее, если мистеру Феррарсу он подойдет, я буду чрезвычайно рад услужить ему. Заверьте его в этом, прошу вас.
Удивление, в которое ввергло Элинор это поручение, вероятно, было бы лишь немногим больше, если бы он и правда предложил ей руку и сердце. Всего два дня тому назад она не сомневалась, что Эдвард обречен очень долго пребывать в младших священниках — и вот ему предлагают приход, а с ним и возможность жениться! И не кого-нибудь другого, но ее — ее! — просят сообщить ему эту приятную новость! Миссис Дженнингс почти угадала, какое чувство ей овладело, хотя и приписала его совершенно неверной причине. Пусть к нему примешивалось многое не столь чистое и радостное, но ее уважение к добросердечию полковника и благодарность за дружбу, подсказавшую ему, какую услугу он может оказать, возросли во сто крат и она выразила их с искренним жаром. От души поблагодарила его, отозвалась о нравственных устоях и убеждениях Эдварда с той похвалой, какой они в ее глазах заслуживали, и обещала исполнить его просьбу с удовольствием, если уж ему угодно возложить такую приятную обязанность на кого-то другого. Но право же, лучше него самого этого никто не сделает! Иными словами, она, бесспорно, предпочла бы уклониться, чтобы избавить Эдварда от той боли, которую он не мог не почувствовать, услышав такую новость из ее уст; однако полковник Брэндон по столь же деликатным причинам желал избежать прямого разговора и вновь попросил ее стать посредницей с такой настойчивостью, что у нее не хватило духа ему отказать. Эдвард, насколько ей было известно, еще не покинул Лондона, и по счастливой случайности мисс Стил сообщила ей его адрес. А потому она полагала, что сумеет исполнить возложенное на нее поручение еще до исхода дня. Затем полковник заговорил о том, как он рад обзавестись таким приятным во всех отношениях соседом, и вот тут-то с сожалением и упомянул, что дом невелик и несколько запущен, но Элинор, не обманув ожиданий миссис Дженнингс, не придала этому никакого значения — во всяком случае, небольшим размерам дома.
— Мне кажется, маленький дом для них даже удобнее, более соответствует величине и их семьи, и их доходов.
Из чего полковник с изумлением заключил, что, по ее мнению, мистер Феррарс, получив приход, не замедлит вступить в брак. Сам он не сомневался, что делафордский приход не может обеспечить молодому человеку, если он женится, тот образ жизни, к которому он привык. Что он и поспешил объяснить.
— Доход столь невелик, что и одинокого человека он почти не обеспечит. Жениться, располагая только им, мистер Феррарс никак не сможет. С сожалением должен сказать, что большего я сделать не в силах, — ничего другого в моем распоряжении нет. Если же какой-то непредвиденный случай доставит мне возможность оказать ему новую услугу, то мое мнение о нем должно перемениться самым нежданным образом, если я тогда не сделаю для него столько, сколько от всей души хотел бы сделать теперь. Ведь все, чем я могу услужить ему сейчас, это сущий пустяк и нисколько не приблизит его к осуществлению того, что должно быть его главным, его единственным заветным желанием. Нет, жениться еще будет нельзя. Во всяком случае, боюсь, произойти это может не так уж скоро…
Последняя фраза, понятая неправильно, не могла не оскорбить чувствительности миссис Дженнингс. Однако после точного изложения беседы полковника Брэндона и Элинор у окна благодарность, которую та выразила ему на прощание, в целом могла бы показаться и достаточно взволнованной, и вполне достойной даже в том случае, если бы ей действительно сделали предложение.
Но когда она сообщила о своем согласии Марианне, та сначала воспротивилась.
— Кливленд! — вскричала она с сильным волнением. — Нет-нет, в Кливленд я поехать не могу…
— Ты забываешь, — мягко перебила Элинор, — что Кливленд расположен совсем не там… Вовсе не по соседству с…
— Однако он в Сомерсетшире! В Сомерсетшир я поехать не в силах… Нет, Элинор, ты не можешь требовать, чтобы я…
Элинор не стала настаивать, что подобные чувства необходимо побороть просто из приличия, но лишь попыталась возбудить другие, которые возобладали бы над ними, а потому представила этот план, как наиболее удобный и надежный способ осуществить ее желание вернуться к любимой матери, причем, возможно, и без особого промедления. От Кливленда, расположенного в нескольких милях от Бристоля, до Бартона был лишь день пути, хотя и полный день, и мать могла послать своего слугу сопровождать их, а так как больше недели им в Кливленде оставаться незачем, то, следовательно, они будут дома через три недели с небольшим. Мать Марианна любила настоящей любовью, и это чувство без особого труда восторжествовало над воображаемыми страхами.
Миссис Дженнингс ее гостьи надоели столь мало, что она неотступно уговаривала их вернуться с ней из Кливленда в Лондон. Элинор была ей очень признательна за такое расположение, но своих намерений они не изменили, и, когда получили на них материнское согласие, данное очень охотно, затруднения с их возвращением домой оказались настолько улажены, что Марианна обрела некоторое облегчение, подсчитывая часы, которым предстояло миновать, прежде чем она увидит Бартон.
— Ах, полковник! Уж и не знаю, что мы с вами будем делать без наших мисс Дэшвуд! — воскликнула миссис Дженнингс, здороваясь с ним, когда он впервые навестил ее после того, как их отъезд был решен. — Ведь от Палмеров они поедут прямо домой, как я их ни упрашивала. Вот и остается нам с вами позевывать в одиночестве, когда я возвращусь! Господи, так вот и будем сидеть и смотреть друг на дружку, будто две сонные кошки.
Быть может, миссис Дженнингс, набрасывая столь выразительную картину их грядущей скуки, уповала таким способом подтолкнуть полковника на объяснение, которое избавило бы его от столь томительной судьбы. Если это было так у нее вскоре могла появиться уверенность, что своей цели она добилась: едва Элинор отошла к окну, где ей удобнее было снять размеры гравюры, которую она намеревалась скопировать, он тотчас решительно последовал за ней и несколько минут что-то ей серьезно говорил. От миссис Дженнингс не ускользнуло и впечатление, которое его слова производили на Элинор; хотя почтенная дама никогда не унизилась бы до того, чтобы подслушивать, и даже пересела поближе к Марианне, игравшей на фортепьяно, она не могла не заметить, что Элинор переменилась в лице, слушала с большим волнением и даже отложила гравюру. Ее надежды еще более укрепились, когда музыка на мгновение смолкла и до нее донеслись слова полковника, который, по-видимому, извинялся за то, что его дом недостаточно хорош. Какие еще нужны были доказательства! Правда, ее несколько удивило, зачем вообще потребовались подобные извинения, но затем она подумала, что это лишь положенная в таких случаях формальность. Ответ Элинор заглушила музыка, но, судя по движению ее губ, она, по-видимому, не придала состоянию дома ни малейшей важности, и миссис Дженнингс мысленно похвалила ее за искренность. Они продолжали разговаривать, но больше она ничего не слышала до тех пор, пока Марианна вновь не сделала паузу, и тут полковник произнес спокойным голосом:
— Боюсь только, что произойти это может не так уж скоро.
Изумленная и возмущенная такой бессердечной холодностью, миссис Дженнингс чуть было не вскричала: «Господи помилуй! Да что же вам мешает!» Однако вовремя спохватилась и ограничилась следующим безмолвным восклицанием: «Странно! Он ведь с каждым днем не молодеет!»
Впрочем, эта отсрочка как будто не оскорбила и не раздосадовала его прекрасную собеседницу, потому что миссис Дженнингс совершенно явственно расслышала, когда минуту-другую спустя они отошли от окна, как Элинор сказала, причем голосом, исполненным истинного чувства:
— Я всегда буду считать себя весьма вам обязанной.
Это признание восхитило миссис Дженнингс, и она лишь не могла понять, каким образом полковник после столь лестных для него слов нашел в себе силы почти тотчас откланяться с полнейшей невозмутимостью, ничего даже Элинор не ответив! Вот уж она не подумала бы, что ее друг окажется столь бесстрастным женихом!
Разговор же между ними шел на самом деле вот о чем:
— Я слышал, — сказал полковник с глубоким сочувствием, — как несправедливо и бессердечно обошлись с вашим молодым другом мистером Феррарсом его родные. Ведь, если не ошибаюсь, они отреклись от него за то, что он отказался разорвать помолвку с весьма достойной девицей. Меня не ввели в заблуждение? Это так?
Элинор ответила утвердительно.
— Как ужасна жестокость, бездумная жестокость, — продолжал он горячо, — с какой разлучают… или пытаются разлучить молодых людей, связанных давним чувством. Миссис Феррарс не понимает, что она делает… на что может толкнуть своего сына. Я раза два-три встречал мистера Феррарса на Харли-стрит, и он мне очень понравился. Он не принадлежит к тем молодым людям, которых узнаешь близко за столь короткий срок, однако я видел его достаточно, чтобы пожелать ему счастья ради него самого, и тем более — как вашему другу. Насколько я понял, он намерен принять сан. Не откажите в любезности передать ему, что делафордский приход, как мне сообщили с утренней почтой, теперь вакантен, и он может его получить, если сочтет для себя подходящим… Но в последнем, принимая во внимание нынешние его обстоятельства, вероятно, сомнений быть не может. К сожалению, он не принадлежит к богатым приходам, так как весьма невелик, и приносит не более двухсот фунтов в год. Правда, доходы, вероятно, можно несколько увеличить, однако, боюсь, не настолько, чтобы избавиться от всех забот. Тем не менее, если мистеру Феррарсу он подойдет, я буду чрезвычайно рад услужить ему. Заверьте его в этом, прошу вас.
Удивление, в которое ввергло Элинор это поручение, вероятно, было бы лишь немногим больше, если бы он и правда предложил ей руку и сердце. Всего два дня тому назад она не сомневалась, что Эдвард обречен очень долго пребывать в младших священниках — и вот ему предлагают приход, а с ним и возможность жениться! И не кого-нибудь другого, но ее — ее! — просят сообщить ему эту приятную новость! Миссис Дженнингс почти угадала, какое чувство ей овладело, хотя и приписала его совершенно неверной причине. Пусть к нему примешивалось многое не столь чистое и радостное, но ее уважение к добросердечию полковника и благодарность за дружбу, подсказавшую ему, какую услугу он может оказать, возросли во сто крат и она выразила их с искренним жаром. От души поблагодарила его, отозвалась о нравственных устоях и убеждениях Эдварда с той похвалой, какой они в ее глазах заслуживали, и обещала исполнить его просьбу с удовольствием, если уж ему угодно возложить такую приятную обязанность на кого-то другого. Но право же, лучше него самого этого никто не сделает! Иными словами, она, бесспорно, предпочла бы уклониться, чтобы избавить Эдварда от той боли, которую он не мог не почувствовать, услышав такую новость из ее уст; однако полковник Брэндон по столь же деликатным причинам желал избежать прямого разговора и вновь попросил ее стать посредницей с такой настойчивостью, что у нее не хватило духа ему отказать. Эдвард, насколько ей было известно, еще не покинул Лондона, и по счастливой случайности мисс Стил сообщила ей его адрес. А потому она полагала, что сумеет исполнить возложенное на нее поручение еще до исхода дня. Затем полковник заговорил о том, как он рад обзавестись таким приятным во всех отношениях соседом, и вот тут-то с сожалением и упомянул, что дом невелик и несколько запущен, но Элинор, не обманув ожиданий миссис Дженнингс, не придала этому никакого значения — во всяком случае, небольшим размерам дома.
— Мне кажется, маленький дом для них даже удобнее, более соответствует величине и их семьи, и их доходов.
Из чего полковник с изумлением заключил, что, по ее мнению, мистер Феррарс, получив приход, не замедлит вступить в брак. Сам он не сомневался, что делафордский приход не может обеспечить молодому человеку, если он женится, тот образ жизни, к которому он привык. Что он и поспешил объяснить.
— Доход столь невелик, что и одинокого человека он почти не обеспечит. Жениться, располагая только им, мистер Феррарс никак не сможет. С сожалением должен сказать, что большего я сделать не в силах, — ничего другого в моем распоряжении нет. Если же какой-то непредвиденный случай доставит мне возможность оказать ему новую услугу, то мое мнение о нем должно перемениться самым нежданным образом, если я тогда не сделаю для него столько, сколько от всей души хотел бы сделать теперь. Ведь все, чем я могу услужить ему сейчас, это сущий пустяк и нисколько не приблизит его к осуществлению того, что должно быть его главным, его единственным заветным желанием. Нет, жениться еще будет нельзя. Во всяком случае, боюсь, произойти это может не так уж скоро…
Последняя фраза, понятая неправильно, не могла не оскорбить чувствительности миссис Дженнингс. Однако после точного изложения беседы полковника Брэндона и Элинор у окна благодарность, которую та выразила ему на прощание, в целом могла бы показаться и достаточно взволнованной, и вполне достойной даже в том случае, если бы ей действительно сделали предложение.
Глава 40
-Ну, мисс Дэшвуд, — сказала миссис Дженнингс с многозначительной улыбкой, едва они остались одни, — я не спрашиваю вас, что говорил вам полковник, — хотя я, право же, постаралась сесть подальше, но тем не менее кое-что невольно расслышала. Поверьте, в жизни я не была так довольна. И от всего сердца желаю вам всяческой радости.
— Благодарю вас, сударыня, — сказала Элинор. — Для меня это правда большая радость, и доброту полковника Брэндона я очень ценю. Мало кто поступил бы так! Столь сострадательное сердце редко можно встретить. Я так удивилась…
— Господи помилуй! Душенька, вы уж слишком скромны! Меня вот это ничуточки не удивило. Я последнее время ничего другого и не ждала.
— Да, разумеется, вам хорошо известна благожелательность полковника. Но предвидеть, что случай представится так скоро, вы все же не могли!
— Случай! — повторила миссис Дженнингс. — Ну, если уж мужчина примет такое решение, случай он всегда сумеет сыскать. Так что же, душенька, еще раз поздравляю вас и желаю вам радости. И если в мире бывают счастливые парочки, я знаю, что скоро такую увижу!
— И поедете для этого в Делафорд, я полагаю? — заметила Элинор с легкой улыбкой.
— Всенепременно, душенька! А что дом нехорош, уж, право, не понимаю, о чем полковник и думал. Лучше дома я не видывала.
— Он просто сказал, что дом надо подновить.
— А кто виноват? Почему он его не подновил? Кому этим заняться, как не ему?
Но тут вошел лакей и доложил, что карета подана. Миссис Дженнингс тотчас начала собираться, говоря:
— Ах, душенька, мне пора ехать, а я еще и половины не сказала, чего хотела. Ну да потолкуем вечером, когда нам никто не помешает. Вас я с собой не приглашаю, головка ведь у вас сейчас совсем другим занята, до общества ли тут! Да вам и не терпится все поскорее рассказать сестрице!
(Марианна вышла из гостиной следом за полковником.)
— Разумеется, сударыня, я расскажу Марианне. Но больше пока никому.
— Ах вот как! — разочарованно вздохнула миссис Дженнингс. — Значит, вы не хотите, чтобы я и Люси сказала? Я нынче думаю заехать в Холборн.
— Нет, сударыня. И Люси. Прошу вас. Отсрочка на один день большого значения не имеет, а, пока я не напишу мистеру Феррарсу, мне кажется, никому больше об этом знать не следует. Я сейчас же сяду писать. Ведь для него каждый час дорог, так как ему предстоит еще получить сан.
Это объяснение сначала чрезвычайно изумило миссис Дженнингс. Она никак не могла взять в толк, почему мистера Феррарса надо ставить об этом в известность, да еще в такой спешке. Но ее тут же осенила блестящая мысль, и она воскликнула:
— О-о! Понимаю, понимаю! Так это будет мистер Феррарс! Ну, тем лучше для него. Да, конечно, ему надо побыстрее получить сан. И я ужасно рада, что между нами и это решено. Только, душечка, удобно ли, чтобы вы сами? А не полковник? Кому же написать, как не ему?
Элинор не вполне поняла начало этой речи, но не стала спрашивать объяснения и ответила только на последний вопрос.
— Полковник Брэндон настолько деликатен, что ему неловко самому сообщить мистеру Феррарсу о своем намерении.
— И он поручает это вам! Странная деликатность, право! Однако не буду вам мешать. (Элинор уже приготовилась писать.) Вам виднее. Ну, так до свидания, душенька. Ничего приятнее я не слышала с тех пор, как Шарлотта разрешилась!
И она вышла — только для того, чтобы тотчас вернуться.
— Душечка, я как раз вспомнила про сестру Бетти. Мне было бы очень приятно устроить ее к такой хорошей госпоже. Но, честно скажу, годится ли она в камеристки, я не знаю. Горничная она превосходная и шьет преискусно. Ну, да у вас еще будет время обо всем этом поразмыслить.
— Ах разумеется, сударыня, — ответила Элинор, почти ее не слушая и думая лишь о том, как бы поскорее остаться одной.
Ее теперь всецело занимала мысль, с чего начать письмо Эдварду, каким образом изложить все? Казалось бы, что могло быть проще? Но только не для нее. Она равно боялась сказать слишком много или слишком мало и в задумчивости склонялась над листом бумаги с пером в руке, пока ее размышления не прервало появление самого Эдварда.
Он намеревался занести карточку вместо прощального визита, но столкнулся в дверях с миссис Дженнингс, которая, извинившись, что не может вернуться в комнаты вместе с ним, настояла, чтобы он поднялся в гостиную: мисс Дэшвуд сейчас там и желала бы поговорить с ним по весьма важному и неотложному делу.
Элинор как раз в утешение себе подумала, что написать все-таки много легче, чем передать ему поручение полковника устно, и тут в дверях появился он, обрекая ее на более тягостное испытание. Она совсем смешалась. Они еще не виделись с тех пор, как его помолвка получила огласку, и он, конечно, полагал, что для нее это явилось новостью. Подобная неловкость в совокупности с недавними ее мыслями и необходимостью исполнить поручение полковника ввергли ее в тягостное смущение, не уступавшее его собственному, и несколько минут они сидели друг против друга, испытывая величайшую неловкость. Эдвард никак не мог вспомнить, извинился ли он за свое вторжение, когда переступил порог гостиной, но на всякий случай испросил у нее прощение по всем правилам, едва сумел заговорить, после того как опустился на стул.
— Миссис Дженнингс передала мне, — сказал он, — что вы желаете о чем-то со мной поговорить… то есть если я верно ее понял… иначе я не позволил бы себе войти столь бесцеремонно… хотя мне было бы очень грустно уехать из Лондона, не повидав вас и вашу сестру. Тем более что теперь лишь очень нескоро… то есть маловероятно, чтобы я имел удовольствие увидеться с вами в ближайшее время. Завтра я еду в Оксфорд.
— Однако вы не уехали бы, — сказала Элинор, приходя в себя и решаясь как можно скорее покончить с самым страшным, что ей предстояло, — без самых лучших наших пожеланий, пусть даже мы не сумели бы высказать их вам самому. Миссис Дженнингс вы поняли совершенно верно. Мне действительно нужно сообщить вам нечто важное, и я уже собралась доверить это бумаге. Мне дано очень приятное для меня поручение (тут ее дыхание чуть убыстрилось). Полковник Брэндон, который был здесь всего десять минут назад, просил меня передать вам, что будет очень рад, если вы получите сан, предложить вам делафордский приход, в настоящее время вакантный, и только сожалеет, что доход от него невелик. Мне хотелось бы принести вам свои поздравления с тем, что у вас есть столь почтенный и предупредительный друг, и присоединиться к его пожеланию, чтобы доход, на который вы можете рассчитывать — он составляет около двухсот фунтов в год, — был бы значительно больше и дал бы вам… вместо того чтобы оказаться лишь временной опорой… короче говоря, позволил бы вам обрести все счастье, какого вы ищете.
— Благодарю вас, сударыня, — сказала Элинор. — Для меня это правда большая радость, и доброту полковника Брэндона я очень ценю. Мало кто поступил бы так! Столь сострадательное сердце редко можно встретить. Я так удивилась…
— Господи помилуй! Душенька, вы уж слишком скромны! Меня вот это ничуточки не удивило. Я последнее время ничего другого и не ждала.
— Да, разумеется, вам хорошо известна благожелательность полковника. Но предвидеть, что случай представится так скоро, вы все же не могли!
— Случай! — повторила миссис Дженнингс. — Ну, если уж мужчина примет такое решение, случай он всегда сумеет сыскать. Так что же, душенька, еще раз поздравляю вас и желаю вам радости. И если в мире бывают счастливые парочки, я знаю, что скоро такую увижу!
— И поедете для этого в Делафорд, я полагаю? — заметила Элинор с легкой улыбкой.
— Всенепременно, душенька! А что дом нехорош, уж, право, не понимаю, о чем полковник и думал. Лучше дома я не видывала.
— Он просто сказал, что дом надо подновить.
— А кто виноват? Почему он его не подновил? Кому этим заняться, как не ему?
Но тут вошел лакей и доложил, что карета подана. Миссис Дженнингс тотчас начала собираться, говоря:
— Ах, душенька, мне пора ехать, а я еще и половины не сказала, чего хотела. Ну да потолкуем вечером, когда нам никто не помешает. Вас я с собой не приглашаю, головка ведь у вас сейчас совсем другим занята, до общества ли тут! Да вам и не терпится все поскорее рассказать сестрице!
(Марианна вышла из гостиной следом за полковником.)
— Разумеется, сударыня, я расскажу Марианне. Но больше пока никому.
— Ах вот как! — разочарованно вздохнула миссис Дженнингс. — Значит, вы не хотите, чтобы я и Люси сказала? Я нынче думаю заехать в Холборн.
— Нет, сударыня. И Люси. Прошу вас. Отсрочка на один день большого значения не имеет, а, пока я не напишу мистеру Феррарсу, мне кажется, никому больше об этом знать не следует. Я сейчас же сяду писать. Ведь для него каждый час дорог, так как ему предстоит еще получить сан.
Это объяснение сначала чрезвычайно изумило миссис Дженнингс. Она никак не могла взять в толк, почему мистера Феррарса надо ставить об этом в известность, да еще в такой спешке. Но ее тут же осенила блестящая мысль, и она воскликнула:
— О-о! Понимаю, понимаю! Так это будет мистер Феррарс! Ну, тем лучше для него. Да, конечно, ему надо побыстрее получить сан. И я ужасно рада, что между нами и это решено. Только, душечка, удобно ли, чтобы вы сами? А не полковник? Кому же написать, как не ему?
Элинор не вполне поняла начало этой речи, но не стала спрашивать объяснения и ответила только на последний вопрос.
— Полковник Брэндон настолько деликатен, что ему неловко самому сообщить мистеру Феррарсу о своем намерении.
— И он поручает это вам! Странная деликатность, право! Однако не буду вам мешать. (Элинор уже приготовилась писать.) Вам виднее. Ну, так до свидания, душенька. Ничего приятнее я не слышала с тех пор, как Шарлотта разрешилась!
И она вышла — только для того, чтобы тотчас вернуться.
— Душечка, я как раз вспомнила про сестру Бетти. Мне было бы очень приятно устроить ее к такой хорошей госпоже. Но, честно скажу, годится ли она в камеристки, я не знаю. Горничная она превосходная и шьет преискусно. Ну, да у вас еще будет время обо всем этом поразмыслить.
— Ах разумеется, сударыня, — ответила Элинор, почти ее не слушая и думая лишь о том, как бы поскорее остаться одной.
Ее теперь всецело занимала мысль, с чего начать письмо Эдварду, каким образом изложить все? Казалось бы, что могло быть проще? Но только не для нее. Она равно боялась сказать слишком много или слишком мало и в задумчивости склонялась над листом бумаги с пером в руке, пока ее размышления не прервало появление самого Эдварда.
Он намеревался занести карточку вместо прощального визита, но столкнулся в дверях с миссис Дженнингс, которая, извинившись, что не может вернуться в комнаты вместе с ним, настояла, чтобы он поднялся в гостиную: мисс Дэшвуд сейчас там и желала бы поговорить с ним по весьма важному и неотложному делу.
Элинор как раз в утешение себе подумала, что написать все-таки много легче, чем передать ему поручение полковника устно, и тут в дверях появился он, обрекая ее на более тягостное испытание. Она совсем смешалась. Они еще не виделись с тех пор, как его помолвка получила огласку, и он, конечно, полагал, что для нее это явилось новостью. Подобная неловкость в совокупности с недавними ее мыслями и необходимостью исполнить поручение полковника ввергли ее в тягостное смущение, не уступавшее его собственному, и несколько минут они сидели друг против друга, испытывая величайшую неловкость. Эдвард никак не мог вспомнить, извинился ли он за свое вторжение, когда переступил порог гостиной, но на всякий случай испросил у нее прощение по всем правилам, едва сумел заговорить, после того как опустился на стул.
— Миссис Дженнингс передала мне, — сказал он, — что вы желаете о чем-то со мной поговорить… то есть если я верно ее понял… иначе я не позволил бы себе войти столь бесцеремонно… хотя мне было бы очень грустно уехать из Лондона, не повидав вас и вашу сестру. Тем более что теперь лишь очень нескоро… то есть маловероятно, чтобы я имел удовольствие увидеться с вами в ближайшее время. Завтра я еду в Оксфорд.
— Однако вы не уехали бы, — сказала Элинор, приходя в себя и решаясь как можно скорее покончить с самым страшным, что ей предстояло, — без самых лучших наших пожеланий, пусть даже мы не сумели бы высказать их вам самому. Миссис Дженнингс вы поняли совершенно верно. Мне действительно нужно сообщить вам нечто важное, и я уже собралась доверить это бумаге. Мне дано очень приятное для меня поручение (тут ее дыхание чуть убыстрилось). Полковник Брэндон, который был здесь всего десять минут назад, просил меня передать вам, что будет очень рад, если вы получите сан, предложить вам делафордский приход, в настоящее время вакантный, и только сожалеет, что доход от него невелик. Мне хотелось бы принести вам свои поздравления с тем, что у вас есть столь почтенный и предупредительный друг, и присоединиться к его пожеланию, чтобы доход, на который вы можете рассчитывать — он составляет около двухсот фунтов в год, — был бы значительно больше и дал бы вам… вместо того чтобы оказаться лишь временной опорой… короче говоря, позволил бы вам обрести все счастье, какого вы ищете.