– Вы не сможете пойти, моя дорогая.
   – Я все еще немного надеюсь. Подожду до четверти первого. В это время обычно проясняется, мне кажется, небо чуть-чуть посветлело. Уже двадцать минут первого, больше ждать нечего. Ах, если бы у нас установилась погода, какая стояла в Удольфо или, по крайней мере, я Тоскане, или, скажем, на юге Франции! В ночь, когда умер бедняга Сент-Обен. О такой погоде можно только мечтать!
   В половине первого, когда Кэтрин утратила к погоде всякий интерес и уже не видела смысла в ее улучшении, небо начало само собой проясняться. Выглянувшее солнце застигло ее врасплох. Она огляделась. Тучи рассеивались, и тотчас же вновь вернувшись к окну, она стала наблюдать и приветствовать благоприятные перемены в природе. Через десять минут уже нельзя было сомневаться, что вторая половина дня будет великолепной, – в полном соответствии с мнением миссис Аллен, которая «все время считала, что погода улучшится». Теперь возникал вопрос – может ли Кэтрин надеяться, что ее друзья все же за ней зайдут, то есть не был ли дождь настолько сильным, чтобы помешать мисс Тилни выйти после него из дома.
   Было слишком грязно, чтобы миссис Аллен решилась сопровождать мужа в Галерею. Поэтому он отправился туда один. И едва лишь Кэтрин проводила его взглядом вдоль улицы, как ее внимание привлекли те же самые два экипажа с теми же самыми тремя пассажирами, которые застали ее врасплох несколько дней тому назад.
   – Боже мой, Изабелла, Джеймс и мистер Торп! Боюсь, что они приехали за мной. Но я не поеду – я никак не могу с ними ехать, вы же знаете, мисс Тилни может еще прийти!
   Миссис Аллен с этим согласилась. Джон Торп вскоре предстал перед ними. А немного раньше они услышали его голос, потребовавший еще с лестницы, чтобы мисс Морланд поторапливалась, и объявивший, как только дверь распахнулась:
   – Живей, живей! Немедленно шляпу на голову, нельзя терять ни секунды – едем в Бристоль. Как поживаете, миссис Аллен?
   – В Бристоль? Это же так далеко! И все равно я сегодня не могу с вами ехать – я занята. За мной в любую минуту могут зайти друзья.
   Разумеется, это возражение было отвергнуто как несущественное. Миссис Аллен была призвана Торпом подтвердить его правоту, и двое его спутников вступили в комнату ему на подмогу.
   – Кэтрин, любовь моя, разве это не замечательно? У нас будет божественная поездка, Благодарите вашего брата и меня – это мы ее выдумали. Нас осенило за завтраком, клянусь вам, в один и тот же момент. Если бы не этот противный дождь, мы бы выехали на два часа раньше. Но какое это имеет значение – сейчас лунные ночи, и все пройдет замечательно. Вообразите, нас ждут просторы полей, деревенский воздух! Я в полном восторге – насколько это лучше, чем Нижние залы. Мы направляемся прямо в Клифтон и там обедаем. А когда покончим с обедом, если останется время, доедем до Кингвестона.
   – Не уверен, что все это нам удастся, – заметил Морланд.
   – Бросьте каркать! – закричал Торп. – Нам удастся в десять раз больше. Кингвестон? Да что там! И Блэйзский замок, и любое другое место, о котором мы узнаем. Вот только сестрице вашей эта поездка не угодна.
   – Блэйзский замок! – вскричала Кэтрин. – Что это такое?
   – Лучшее место в Англии. Чтобы на него взглянуть, стоит проехать пятьдесят миль в любую погоду.
   – Но что это? Настоящий старинный замок?
   – Самый старинный во всем королевстве!
   – И похож на те замки, о которых пишут в романах?
   – Как две капли воды!
   – Нет, правда, там есть башни и галереи?
   – Дюжины!
   – Мне бы, конечно, хотелось на все это посмотреть. Но я не могу. Мне невозможно уехать.
   – Невозможно уехать? Любовь моя, что это значит?
   – Я не могу ехать, потому что… – (глядя в пол из боязни увидеть улыбку на лице Изабеллы) – я жду мисс Тилни и ее брата. Мы условились предпринять загородную прогулку, и они обещали за мной зайти в двенадцать часов.
   В это время шел дождь, но сейчас погода исправилась и они, должно быть, вот-вот придут.
   – Можете их не ждать. – сказал Торп. – Я их заметил, когда мы сворачивали на Брод-стрит. У этого Тилни фаэтон со светлыми гнедыми?
   – Право, не знаю.
   – Я зато знаю. Его я и видел. Вы ведь говорите о человеке, с которым вчера танцевали не так ли?
   – Конечно.
   – Ну да, я и видел, как они свернули на Лэнсдаун-роуд. С ним была еще такая смазливая девчонка.
   – Вы их действительно видели?
   – Клянусь честью. И сразу узнал – у него, оказывается, недурная скотина.
   – Как странно! Должно быть, они решили, что для прогулки пешком слишком грязно.
   – Вот именно. Такой непролазной грязи еще не бывало! Пешком? Это так же невозможно, как летать по воздуху. Так грязно не было еще за всю зиму – везде по щиколотку!
   Его поддержала Изабелла:
   – Кэтрин, дорогая моя, вы представить себе не можете, какая на улицах грязь! Итак, едемте. Вы должны ехать – больше отказываться не из-за чего.
   – Мне бы очень хотелось увидеть замок. Но сможем ли мы в него зайти? Подняться по лестницам, заглянуть в помещения?
   – Да, да, в любую щель и любой угол!
   – И все же! Что, если они уехали ненадолго – пока подсохнет, и скоро придут?
   – Этого не случится, будьте покойны. Я слышал, как Тилни крикнул кому-то, кто скакал мимо, что они едут до самого Уик-Рокса.
   – Хорошо, я согласна. Миссис Аллен, могу я поехать?
   – Как хотите, моя дорогая.
   – Уговорите ее, миссис Аллен! – раздался общий призыв.
   Миссис Аллен не оставила его без ответа.
   – Что ж, дорогая, может, вам действительно стоит поехать?
   И через две минуты они были уже в пути. Чувства Кэтрин, когда она садилась в экипаж, находились в полном смятении. Ей было жаль лишиться одного большого удовольствия, и вместе с тем она предвкушала другое, почти равное по силе, хотя и иного рода. Она не могла избавиться от мысли, что Тилни обошлись с ней не слишком любезно, так легко нарушив договоренность и даже не сообщив ей, чем это вызвано. После времени, назначенного для прогулки, прошел только час. И вопреки всему, что ей говорили о непролазной уличной грязи, собственные ее наблюдения доказывали, что по улицам можно было пройти без особенных неудобств. Сознавать, что новые друзья проявили к ней полное невнимание, было весьма больно. С другой стороны, предвкушаемое удовольствие от посещения замка, похожего на Удольфо, каким ей представлялся Блэйзский замок, казалось настолько заманчивым, что могло отвлечь ее чуть ли не от любых огорчений.
   Не сказав друг другу ни слова, они быстро проехали по Палтни-стрит и Лора-плейс. Торп переговаривался со своей лошадью, а Кэтрин размышляла о нарушенных обещаниях и разрушенных арках, о фаэтонах и ошибочных казнях, о семействе Тилни и люках-ловушках. Когда они проезжали Аргайл-Билдингс, эти размышления были внезапно прерваны вопросом ее спутника:
 
   – Что это там за девица на вас пялилась, пока мы ее обгоняли?
   – Кто? Где?
   – Да вон, с правой стороны. Ее, наверно, уже не видать.
   Кэтрин оглянулась и увидела мисс Тилни, которая медленно шла по улице, опираясь на руку своего брата. Оба смотрели ей вслед.
   – Остановитесь, мистер Торп, остановитесь! – вскричала она нетерпеливо. – Это мисс Тилни! Это же она! Как вы могли сказать, что они уехали? Сейчас же остановитесь! Я соскочу и вернусь к ним!
   Что толку было в ее мольбах? Торп лишь подхлестнул лошадь, чтобы она бежала быстрее. Брат и сестра Тилни скоро перестали на них смотреть и через минуту скрылись за углом Лора-плейс, а в следующее мгновение она сама перенеслась на Рыночную площадь. Но все же и теперь, и на протяжении всей следующей улицы Кэтрин продолжала молить Торпа, что он остановил кабриолет.
   – Ради Бога, мистер Торп, ради Бога! Остановитесь. Я не могу ехать дальше. Я не пойду. Я должна вернуться к мисс Тилни!
   Но мистер Торп только смеялся, щелкал кнутом, гикал и издавал другие невнятные звуки, продолжая нахлестывать лошадь. И бедной раздосадованной Кэтрин, лишенной возможности выбраться из экипажа, ничего не оставалось, как отказаться от дальнейших попыток бегства и подчиниться. Она, однако, не поскупилась на упреки.
   – Как же вы, мистер Торп, посмели так меня обмануть? Как вы могли сказать, что видели их на Лэнсдаун-роуд? Я бы отдала все на свете, лишь бы этого не случилось! Они сочтут, что я вела себя так странно, так невежливо. Проехала мимо и ничего не сказала! Вам не понять, насколько это меня мучает. Теперь ни Клифтон, ни все другое не доставит мне никакого удовольствия. Лучше бы мне, гораздо лучше сейчас же сойти и добраться до них пешком. Зачем вы придумали, что видели их в фаэтоне!
   Торп оправдывался, ничуть не смущаясь, клялся, что никогда в жизни не встречал таких похожих друг на друга мужчин, и почти не отказывался от утверждения, что видел все же самого мистера Тилни собственной персоной.
   Их совместное путешествие – даже после того, как они исчерпали эту тему, – не могло быть особенно приятным. Кэтрин уже не старалась, как во время предыдущей поездки, оказывать ему внимание. Она слушала его неохотно и отвечала небрежно. Единственным утешением для нее оставался Блэйзский замок, и только о нем она время от времени думала с удовольствием, хотя, конечно, отказалась бы от радости лицезреть его стены, лишь бы не пожертвовать пешей прогулкой и тем более не вызвать неудовольствие мистера и мисс Тилни, – отказалась бы от возможности пройти по анфиладе обширных, Бог весть когда заброшенных палат с остатками великолепной мебели; застрять в узком повороте подземелья, наткнувшись на низкую, забранную решеткой дверь; или даже вдруг очутиться в непроглядной тьме, оттого что порывом ветра внезапно задуло их светильник – единственный светильник!
   Поездка продолжалась тем временем без каких-либо происшествий. Они находились в виду города Кейншэма, когда оклик ехавшего позади Морланда заставил его приятеля натянуть поводья и поинтересоваться, что случилось. Отставший экипаж подъехал ближе, и, когда они получили возможность переговариваться, Морланд сказал:
   – Лучше бы повернуть, Торп. Уже слишком поздно, чтобы забираться сегодня дальше. Ваша сестра со мной согласна. Мы выехали с Палтни-стрит час назад, а проехали чуть больше семи миль. Остается не меньше восьми. Ничего не получится. Мы поздно выбрались. Отложим-ка поездку на другой день, – сейчас лучше вернуться.
   – А мне наплевать! – угрюмо ответил Торп тут же повернув лошадь, погнал ее в Бат. – Если б у вашего брата была в упряжке не эта старая кляча, – проворчал он, – мы бы отлично поспели. Моя лошадь, дайте ей волю, добежала бы до Клифтона за какой-нибудь час. Я себе чуть руку не вывихнул, приноравливая ее к шагу этой запаленной кобылы. Этакая глупость, что у Морланда нет своего кабриолета и лошади.
   – Вы ошибаетесь! – горячо возразила Кэтрин. – Уверена, что он этого просто не может себе позволить.
   – Отчего же не может?
   – Должно быть, у него нет для этого денег.
   – И чья же в этом вина?
   – Насколько мне известно, ничья.
   В ответ Торп в своей громогласной и бессвязной манере, к которой прибегал столь часто, выразил мысль, что «скаредность – чертовски дрянное качество» и что «если люди, купающиеся в деньгах, не способны покупать хорошие вещи, то кто же тогда способен». Кэтрин даже не пыталась его понять. Утратив то, что должно было стать для нее утешением в первой утрате, она все меньше старалась быть приятной сама и находить приятным своего спутника. И на обратном пути до Палтни-стрит она не произнесла даже десятка слов.
   Войдя в дом, Кэтрин узнала от лакея, что через несколько минут после ее отъезда при. ходили джентльмен и леди и справлялись о ней. Когда он сказал, что она уехала с мистером Торпом, леди поинтересовалась, не просила ли мисс Морланд что-нибудь передать, и получив отрицательный ответ, стала искать свою карточку, не нашла ее при себе и ушла. Размышляя об этом душераздирающем известии Кэтрин медленно поднималась по лестнице. На верхней площадке ее встретил мистер Аллен. Узнав о причине их быстрого возвращения, он сказал:
   – Я рад, что вы вернулись и что у вашего брата хватило благоразумия отказаться от этой безрассудной затеи.
   Вечер все провели у Торпов. Кэтрин была встревожена и грустна. Но Изабелла, играя в покер и имея своим партнером Морланда, нашла в этом вполне удовлетворительную замену просторам полей и деревенскому воздуху Клифтона. Она также не раз выразила свое удовлетворение по поводу того, что все они не пошли в Нижние залы.
   – Как я сочувствую несчастным, которые там собрались! И как я рада, что меня нет среди них! Любопытно – состоится ли там бал по всей форме? Танцы, конечно, еще не начались. Я ни за какие блага на свете не хотела бы там оказаться! Такое удовольствие провести иной вечер в узком кругу! Могу поручиться, что общего бала сегодня не будет. Митчелы, насколько я знаю, не придут. Право, мне жаль тех, кто там собрался. Но вам, мистер Морланд я чувствую, хотелось бы быть среди них, не так ли? Уверена, что хотелось бы. Ну что ж, ради Бога, вас никто не удерживает. Надеюсь, вы сможем отлично без вас обойтись. Мужчины всегда воображают о себе Бог знает что.
   Кэтрин уже почти готова была обвинить Изабеллу в недостаточной чуткости к ней и к ее огорчениям – так невнимательно подруга отнеслась к ее мыслям и так ничтожно было предложенное ею утешение.
   – Любовь моя, – прошептала она, – не будьте такой букой. Вы разобьете мое сердце. Разумеется, это было ужасно. Но во всем виноваты лишь Тилни. Почему они не пришли чуть пораньше? Было, конечно, немного грязно, но разве это существенно? Мы с Джоном, я уверена, не обратили бы на это внимания, Когда дело касается друзей, я готова на все! Уж так я устроена – ничего не поделаешь. И Джон такой же – он удивительно привязчив. Боже, какие вам выпали карты! Клянусь, у вас все короли! Я счастлива, как никогда в жизни. Мне во сто раз приятнее, что они все у вас, чем если бы они попали ко мне.
   Здесь я могу покинуть Кэтрин простертой на подобающем истинной героине бессонном ложе с головой на терниях облитой слезами подушки. И да будет она считать себя счастливой, если ей доведется хотя бы один раз вкусить полноценный ночной отдых на протяжении трех предстоящих месяцев!

Глава XII

   –Миссис Аллен, – спросила Кэтрин на следующее утро, – вы не будете возражать, если я навещу сегодня мисс Тилни? Я не смогу успокоиться, пока не объясню ей, как все служилось.
   – Непременно пойдите, моя дорогая. Наденьте только белое платье. Мисс Тилни всегда ходит в белом.
   Кэтрин легко согласилась и поспешно переоделась, стремясь как можно скорее попасть в Галерею, чтобы уточнить адрес генерала Тилни. По ее представлению, он жил на Мильсом-стрит, но она не была уверена в отношении дома, а неопределенные сведения, сообщенные по этому поводу миссис Аллен, еще больше сбивали ее с толку. Оказалось, что он в самом деле живет на Мильсом-стрит, и, запомнив номер, она направилась туда поспешными шагами и с бьющимся сердцем, чтобы нанести визит, объяснить свои поступки и получить прощение. Церковный двор она миновала, намеренно не глядя по сторонам, дабы не оказаться вынужденной заметить свою дорогую Изабеллу и ее милых родственников, которые, по расчетам Кэтрин, находились в это время в соседней лавке. Она добралась до цели без всяких помех, взглянула на номер подъезда, постучала в дверь и сказала, что ей нужно видеть мисс Тилни. Впустивший ее человек ответил, что мисс Тилни, кажется, у себя, но что он должен это проверить – не будет ли она любезна себя назвать? Кэтрин дала свою карточку. Через несколько минут слуга вернулся и с выражением лица, которое не вполне подтверждало его слова, сказал, что он ошибся, ибо мисс Тилни, оказывается, нет дома. Вспыхнув от обиды, Кэтрин сошла с крыльца. Она почти не сомневалась, что мисс Тилни вовсе не отсутствовала, но настолько рассержена, что отказывается ее принять. И, проходя мимо дома, она не удержалась и бросила взгляд на окна гостиной, ожидая ее увидеть, – там, впрочем, никого не было. Однако в конце улицы она вновь оглянулась, и на этот раз – не в окне дома, а на его крыльце – взору ее предстала мисс Тилни собственной персоной. Следом за ней вышел джентльмен, которого Кэтрин приняла за ее отца, и они вместе повернули в сторону Эдгарс-Билдингс. Совершенно уничтоженная, Кэтрин продолжала свой путь, едва не ожесточившись сама против тех, кто проявил к ней такое жестокое пренебрежение. Но она подавила в своей душе это чувство, вспомнив о собственном промахе. Ей было неизвестно, как он оценивается светскими правилами, в какой мере он непростителен и на какую суровость ответного обращения ее обрекает.
   Подавленная и униженная, она даже подумывала некоторое время о том, чтобы вечеров отказаться от посещения театра. Но, говоря по правде, продолжалось это недолго: во-первых она сообразила, что не сможет назвать причину, по которой решила остаться дома, а во-вторых, ей особенно хотелось посмотреть именно сегодняшнюю пьесу. Поэтому она отправилась в театр вместе со всеми. Никаких Тилни, способных ее расстраивать или радовать, там не оказалось. Она заподозрила, что любовь к театру не входила в число многочисленных достоинств их семьи. Быть может, однако, это объяснялось привычкой к более искусным лондонским постановкам, по сравнению с которыми, как утверждала Изабелла, все другие кажутся «просто несносными».
   Предвкушая удовольствие от пьесы, она не обманулась. Комедия настолько отвлекла Кэтрин от ее забот, что никто, наблюдая за ней в течение первых четырех актов, не мог бы подумать, что она чем-то удручена. В начале пятого акта, однако, внезапное появление Генри Тилни и его отца среди зрителей, занимавших ложу напротив, вновь вызвало у нее в душе тревогу и упадок настроения. Сцена уже не поглощала ее целиком и не заставляла самозабвенно смеяться. В среднем каждый второй ее взгляд обращался к противоположной стороне зала. И она наблюдала за Генри Тилни на протяжении двух явлений, так и не заметив, чтобы он хоть раз посмотрел в ее сторону. Его нельзя было заподозрить в безразличии к театру – в течение обоих явлений он ни разу не оторвал взгляда от сцены. В конце концов все-таки встретился с Кэтрин глазами и слегка поклонился. Но что это был за поклон! Ни сопровождавшего его пристального взгляда, ни улыбки! И тотчас вслед за тем внимание его вновь было обращено к пьесе. Кэтрин испытывала мучительное нетерпение. Она была готова пробежать через весь зал к его ложе и заставить его выслушать ее объяснение. Чувства скорее естественные, нежели героические владели ее душой. Вместо того чтобы счесть себя оскорбленной столь незаслуженным осуждением и в гордом сознании своей невиновности заклеймить презрением того, кто мог в ней усомниться, предоставив ему самому разбираться в случившемся, уклоняясь от его взгляда или кокетничая с другими, она принимала всю вину или, по крайней мере, ее видимость на себя и мечтала только о возможности объяснить свое поведение.
   Пьеса кончилась, занавес опустился. Генри Тилни уже не было видно на прежнем месте, но отец его еще сидел там же. Возможно, сын в это время обходил театр, направляясь в их ложу. Ее предположение оказалось правильным. Через несколько минут он появился и, пройдя через наполовину опустевшие ряды, с одинаково сдержанной любезностью поклонился миссис Аллен и ее спутнице. Совсем не столь сдержанным оказался ее ответ:
   – Боже мой, мистер Тилни, я просто измучилась от желания поговорить с вами и принести вам свои извинения. Вам, наверно, кажется, что я поступила очень невежливо? Но на самом деле я не виновата, не правда ли, миссис Аллен? Разве они не сказали мне, что мистер Тилни и его сестра уехали в фаэтоне из города? Что же мне оставалось делать? Но мне в тысячу раз больше хотелось пойти с вами. Верно же, миссис Аллен?
   – Дорогая моя, вы мнете мне платье. Ее заверения, хотя они так и остались неподтвержденными, не пропали даром. Благодаря им на его лице появилась более естественная и приветливая улыбка, и в тоне его ответа было уже значительно меньше прежней искусственной холодности:
   – Мы очень вам признательны за то, что, проезжая мимо нас по Аргайл-стрит, вы пожелали нам счастливой прогулки. Вы были даже столь любезны, что оглянулись на нас с этой целью.
   – Я вовсе не желала вам счастливой прогулки! Мне это и в голову не пришло! Я заставляла мистера Торпа остановиться. Я потребовала этого, как только вас увидела. Не правда ли, миссис… Ах нет, вас же там не было!.. Но я говорю правду. И если бы мистер Торп остановился, я бы выпрыгнула на мостовую и побежала к вам.
   Существует ли на свете такой Генри, который мог бы остаться бесчувственным к подобному признанию? Генри Тилни, во всяком случае, не мог. С еще более приветливой улыбкой он сказал все подобающие слова о том, насколько его сестра жалеет о случившемся, сочувствует Кэтрин и не сомневается, что она вполне может полагаться на ее дружбу.
   – Только не говорите, что мисс Тилни на меня не сердится! – воскликнула Кэтрин. – Я знаю, что это не так. Она даже не захотела меня принять, когда я к вам сегодня приходила. Я видела, как она сама через минуту вышла из дома. Мне было очень горько, но я не обиделась. Может быть, вы даже не знали о моем приходе.
   – Меня в то время не было дома. Но я слышал об этом от Элинор, которая с тех пор жаждет вам рассказать, чем объясняется столь невежливое поведение с ее стороны. Впрочем, я, наверно, могу сделать это вместо нее. Все произошло оттого, что наш отец… оба они как раз собирались на прогулку, он очень спешил и, не желая задерживаться, заставил слугу сказать, что мисс Тилни нет дома. Вот и все, поверьте. Ей это было крайне неприятно, и она хотела при первой же возможности извиниться.
   Это сообщение сняло с души Кэтрин тяжелый камень. И все же некоторое недоумение У нее осталось, вызвав с ее стороны вопрос, сам по себе бесхитростный, но показавшийся Довольно каверзным ее собеседнику:
   – Отчего же вы сами, мистер Тилни, проявили меньшее великодушие, чем ваша сестра?
   Если она так верила в мои добрые намерения и могла объяснить происшедшее только недоразумением, почему же вы так легко на меня обиделись?
   – Вы так думаете?
   – Судя по выражению вашего лица, когда вы входили в ложу, вы были очень рассержены.
   – Рассержен? У меня не могло быть для этого никаких оснований.
   – Да, но, глядя на ваше лицо, никто бы не подумал, что у вас нет для этого оснований.
   Вместо ответа он попросил Кэтрин немного подвинуться и заговорил о пьесе.
   Тилни провел в их ложе некоторое время и доставил Кэтрин такое удовольствие своим обществом, что, расставаясь с ним, она не могла не испытать некоторого чувства утраты. При прощании, однако, было условлено, что намеченная прогулка должна состояться возможно скорее. И если не считать ее сожаления по поводу ухода Тилни, она в общем сознавала себя теперь одним из самых счастливых существ на свете.
   Пока они разговаривали, Кэтрин с некоторым удивлением заметила, что Джон Торп, никогда не проводивший и десяти минут в одном месте, поглощен беседой с генералом Тилни. И она ощутила нечто большее, чем удивление, заподозрив по некоторым признакам, что предметом их внимания и беседы является она сама. Что они могут говорить о ней? Кэтрин боялась, что генералу Тилни не понравилась ее внешность. Этим она объясняла, что он не допустил ее свидания с мисс Тилни, для которого достаточно было лишь на пять минут отложить их прогулку.
   – Откуда мистер Торп знает вашего отца? – с тревогой спросила она собеседника, обращая его внимание на ложу, занятую генералом.
   Не имея об этом ни малейшего представления, мистер Тилни сказал, что его отец, как всякий военный, располагает обширными знакомствами.
   По окончании дивертисмента Торп появился в их ложе, чтобы помочь дамам уехать. Главным предметом его внимания была Кэтрин. И пока они в вестибюле ждали карету, он опередил вопрос, уже готовый сорваться с ее губ, и со значительным видом спросил: заметила ли она, как он болтал с генералом Тилни?
   – Отличный старикан, честное слово! Живой, крепыш, на вид не старше своего сына. Очень мне нравится, поверьте. Благородство во всем – другого такого и не сыщешь!
   – Но откуда вы его знаете?
   – Откуда? Здесь не так-то много людей, с которыми я не был бы знаком. Он мне запомнился еще в Бедфорде. Сразу его узнал, как только вошел в бильярдную. Один из лучших игроков, кстати! Мы с ним перебросились шариками, хоть поначалу я и побаивался. Счет был пять – четыре в его пользу. Если б не один мой удар, какого, наверно, еще свет не видывал, – я положил его шар прямо… Впрочем, вам без стола не понять. Так или иначе моя взяла. Отличный парень. Богат, как жид Мечтаю у него пообедать – говорят, у него отлично кормят. А о чем бы, вы думали, у нас шла речь? Конечно, о вас, чтоб я пропал! Он вас находит самой красивой девчонкой в Бате.
   – Что за глупости! Как вы можете так говорить?
   – А что, по-вашему, – я ответил? – (Понизив голос):
   – «Прямо в точку, генерал! Я с вами совершенно согласен!»
   Здесь Кэтрин, которую его мнение о своей особе интересовало куда меньше, чем мнение генерала Тилни, без огорчения услышала, что ее зовет миссис Аллен. Торп тем не менее проводил ее до кареты и, пока она усаживалась, продолжал ей расточать подобные тонкие комплименты, хотя она всячески пыталась его унять.