Островский Александр Николаевич. Волки и овцы

   Чугунов. Шутить изволите.
   Беркутов. Какие шутки! Да вот, недалеко ходить, сейчас один молодой человек сам сознался, что наделал фальшивых векселей.
   Чугунов (качая головой). Скажите пожалуйста, какие дела творятся на белом свете!
   Беркутов. Как его фамилия-то? Горецкий, кажется.
   Чугунов. Горецкий… позвольте! Есть такой, есть-с… слыхал.
   Беркутов. Он говорит, что его принудили, и черновые представил, с которых его списывать заставляли.
   Чугунов. Очень нужно путать людей! Не понимаю. Ведь уж ему не легче от того будет. Молод еще.
   Беркутов. Он еще сознался, что вексель на госпожу Купавину писал, а Евлампия Николаевна сегодня заявляет, что у нее похищен бланк.
   Чугунов. Какие дела-то!
   Беркутов. Вот что, Вукол Наумыч, не с вами ли вексель-то? А коль не с вами, так принесите его поскорей!
   Чугунов. Нет, зачем же-с! Я вам очень благодарен, Василий Иваныч.
   Беркутов. За что же?
   Чугунов. Предупредили. Я теперь вексель уничтожению предам. Пусть Горецкий путает, а я и знать не знаю, у меня и не было никакого.
   Беркутов. Жаль! Вам, хоть не всю сумму, а все-таки что-нибудь получить надо бы по этому векселю.
   Чугунов. Да, конечно, Василий Иваныч, надо бы. Ведь какой благородный поступок-то с моей стороны! Выдают бланки зря… Да другой бы, помилуйте… Кому ж нужно от своего счастья отказываться!
   Беркутов. Справедливо, Вукол Наумыч, справедливо. Да и Евлампию Николаевну надо наказать, чтобы она была вперед осторожнее.
   Чугунов. Надо наказать, Василий Иваныч, надо. Как это можно бланки выдавать! Отберут имение-то как раз. Вот я только три тысячи написал, а ведь у всякого ли совесть-то такая, как у меня.
   Беркутов. Укоротите вексель-то немного, Вукол Наумыч; напишите, что получили часть в уплату; а остальные Евлампия Николаевна заплатит. Доставайте вексель! Вот чернила и перо!
   Чугунов. Слушаю-с! (Вынимает вексель, надевает очки, берет перо.) Как писать прикажете, Василий Иваныч?
   Беркутов. По сему векселю получено в уплату две тысячи…
   Чугунов. Тысячу рублей только оставляете? Маленько, Василий Иваныч.
   Беркутов. Нет, и тысячи рублей много, Вукол Наумыч.
   Чугунов. А какое благородство с моей стороны!
   Беркутов. Вот мы его и оценим как следует. (Диктует.) Получено в уплату две тысячи пятьсот…
   Чугунов. Только пятьсот? Уж это даже несколько и обидно.
   Беркутов. Нет, и не пятьсот, а меньше. Пишите, пишите! Две тысячи пятьсот пятьдесят рублей. Почему я прибавил эти пятьдесят рублей, я вам скажу после. Остальные получите.
   Чугунов (положив вексель в карман). Покорнейше вас благодарю, чувствительнейшую вам приношу благодарность.
   Беркутов. Когда ваш племянник рассказал мне все дела и ваши черновые представил, я сначала хотел ехать к прокурору.
   Чугунов. Нет, зачем к прокурору! Вам, Василий Иваныч, в такие грязные дела путаться какой расчет? Только срам.
   Беркутов. А потом рассудил переговорить прежде с Меропой Давыдовной и с вами.
   Чугунов. Очень хорошо и основательно поступили. Мало, что ль, у прокурора дел-то и без наших!
   Беркутов. А чтоб ваш племянник не болтал тут, чего не нужно… Он какой-то сорвиголова!
   Чугунов. Шальной мальчишка!
   Беркутов. Я его отправил в Вологду обойти мои леса; он уж теперь катит на пароходе. На дорогу я ему дал пятьдесят рублей; а ведь это ваша была обязанность, Вукол Наумыч; вот эти-то пятьдесят рублей я у вас и вычел.
   Чугунов. Очень хорошо-с. Долго ли погостите у нас, Василий Иваныч?
   Беркутов. Еще не знаю. Как дела позволят.
   Чугунов. Коли будет какое делишко, так не обойдите, по старому знакомству!
   Беркутов. Непременно, Вукол Наумыч, непременно.
   Чугунов. Вот гости, должно быть. До приятного свидания-с! (Уходит.)
 
   Входят Купавина и Анфуса, из гостиной выходит Мурзавецкая.

Явление седьмое

   Беркутов, Мурзавецкая, Купавина, Анфуса.
 
   Мурзавецкая (Купавиной). Ну, вот и хорошо сделала, что приехала, родная моя. Старших уважай.
   Купавина. Я очень жалею, Меропа Давыдовна, что подала вам повод к неудовольствию.
   Мурзавецкая. Кто старое помянет, тому глаз вон.
   Беркутов. Евлампия Николаевна, я ваше поручение исполнил.
   Купавина. Благодарю вас.
   Беркутов. Меропа Давыдовна и племянник ее считают себя совершенно удовлетворенными и никаких претензий на вас более не имеют. Так ли, Меропа Давыдовна?
   Мурзавецкая. Он правду говорит, правду. Посылай таких адвокатов, так всегда из воды суха выдешь.
   Купавина. Значит, я всем обязана вам. Сколько же я вам должна?
   Беркутов. Сочтемся после, Евлампия Николаевна.
   Мурзавецкая (Беркутову). Пошел бы ты закусил что-нибудь! Времени-то много; чай, с утра из усадьбы-то? Поди-ка, мать Анфуса, похозяйничай за меня! Мы сейчас придем.
   Анфуса. Да, уж… с дороги-то… и я уж…
 
   Уходят Беркутов и Анфуса.

Явление восьмое

   Мурзавецкая, Купавина.
 
   Мурзавецкая. Извини меня, друг мой, что я строго так обошлась с тобой! Я ведь любя.
   Купавина. Я не понимаю, чем я виновата. Вы делаете такие угрозы…
   Мурзавецкая. И всегда буду делать угрозы, и всегда… Нет, ты виновата, виновата, у меня сердце болит глядеть на тебя. Еще не так тебя надо пугнуть.
   Купавина. Да чем же я виновата?
   Мурзавецкая. Зачем живешь одна? Отчего замуж не выходишь? Что хорошего! Только дела запутываешь да имение расстроиваешь. На Чугунова-то плоха надежда.
   Купавина. Да ведь вы сами его рекомендовали.
   Мурзавецкая. А разве в них влезешь? Он вот плут оказывается порядочный!
   Купавина (подумав). Нет, как хотите, я за него не пойду; я не чувствую к нему никакого расположения.
   Мурзавецкая. К кому?
   Купавина. К Аполлону Викторычу.
   Мурзавецкая. Да кто тебя неволит! Я думала, что ты его любишь; а нет, так и не надо. Твоя воля, выбирай любого!
   Купавина. Из кого выбирать-то?
   Мурзавецкая. Подумай! Да ты бы не прочь, кабы нашелся хороший человек?
   Купавина. Отчего же нейти! Я и сама вижу, что мое хозяйство плохо.
   Мурзавецкая (тихо). Беркутов-то долго здесь проживет?
   Купавина. Нет, он на несколько дней. Да в нем никакого расположения ко мне незаметно.
   Мурзавецкая. Жаль. А я было уж…
   Купавина. Нет, как можно навязываться!
   Мурзавецкая. Ну, а если он сам…
   Купавина. Нет, ему нужно побогаче.
   Мурзавецкая. Ну да, ах Боже мой! Мало ль что? Может, вдруг фантазия придет.
   Купавина. Не знаю.
   Мурзавецкая. Разумеется, коли он на несколько дней, да и не ухаживает…
   Купавина. Нисколько. И не думает ухаживать.
   Мурзавецкая. Так нечего делать. Знаешь что? Нет ли у него в Питере какой?
   Купавина. Должно быть, есть.
   Мурзавецкая. Какая-нибудь из немков. Ну, мы хоть так поговорим с тобой… А если б он?..
   Купавина. Право, я не знаю, что вам сказать.
   Мурзавецкая. Да чего стыдиться-то? Мне-то ты скажи!
   Купавина. Да зачем вам?
   Мурзавецкая. Разве ты меня не знаешь? Страсть моя знать все на свете и соваться во все дела, где меня не спрашивают.
   Купавина. Да отчего ж?.. Я бы с удовольствием.
   Мурзавецкая. Вот и ладно. (Громко.) Василий Иваныч, поди сюда!
   Купавина. Ах, позвольте! Что вы?
   Мурзавецкая. Молчи уж! Мне только твое желание надо было знать, — ты мне дорога-то, а на них нечего смотреть! Я умею с ними обращаться, вот посмотри! Только уж помни русскую пословицу: давши слово, держись, а не давши, крепись! Василий Иваныч!
 
   Входит Беркутов.

Явление девятое

   Мурзавецкая, Купавина, Беркутов.
 
   Мурзавецкая. Василий Иваныч, целуй ручку у Евлампии Николавны!
   Беркутов. Готов всегда с величайшим удовольствием!
   Мурзавецкая. Бог вас благословит!
   Беркутов. Что значат эти слова ваши, Меропа Давыдовна?
   Мурзавецкая. А то, что я тебя женить хочу. Что живешь, только небо коптишь!
   Беркутов. Уж очень вы много власти берете надо мной, Меропа Давыдовна.
   Мурзавецкая. Извини, голубчик! Вижу я сиротство твое, родных у тебя нет, — надо и об тебе кому-нибудь позаботиться.
   Беркутов. Хорошо, Меропа Давыдовна, что я люблю Евлампию Николаевну, и люблю давно; а если б не так, вы бы поставили нас в затруднительное положение.
   Мурзавецкая. В затруднительное? Ошибаешься (стучит костылем), ошибаешься, говорю тебе. Я лучше вас знаю, что вам нужно: что тебе нужно, что ей. Ее душа мне известна; я в нее, как в зеркало, смотрю: вот я сейчас вижу, что она тебя любит. И тебе пора остепениться. Денег, что ль, больших ищешь? Так стыдно тебе! А ты душу ищи.
   Беркутов. Слушаю, Меропа Давыдовна, слушаю-с!
   Мурзавецкая. Вы, питерские, думаете, что вас и рукой не достанешь, что вам у нас и пары нет, а вот есть!
   Беркутов (склонив голову). Евлампия Николаевна?..
   Мурзавецкая (Купавиной). Что молчишь? Ну, так я за тебя скажу. Она рада-радехонька!
   Купавина. Я женщина простая, хитрить не могу; я не умела скрыть своих чувств перед Меропой Давыдовной, не буду скрывать и перед вами.
   Беркутов. Благодарю вас за счастие, которое вы мне доставляете! (Целует руку Купавиной.) Прошу вас зачислить меня вашим управляющим: это дело не терпит отлагательства.
   Купавина. Сделайте одолжение!
 
   Входит Чугунов.

Явление десятое

   Мурзавецкая, Купавина, Беркутов, Чугунов, потом Павлин.
 
   Беркутов (Купавиной). Вот ваш кредитор: вы ему должны по векселю.
   Купавина. Я ничего не должна Вуколу Наумычу.
   Чугунов (целуя руку Купавиной). За службу мою, за усердие векселек выдали.
   Купавина. Я вам всегда деньгами платила.
   Чугунов. Запамятовали, сударыня, запамятовали.
   Беркутов. В самом деле, Евлампия Николаевна, долго ли забыть! Вукол Наумыч действительно заслуживает награды: он человек старательный. Приходите завтра, вы получите все, что следует. Благодарите Евлампию Николаевну.
   Чугунов. Завтра со всеми детьми приду, в ноги кланяться заставлю.
 
   Входит Павлин.
 
   Павлин. Михайло Борисыч и Глафира Алексеевна! (Уходит.)
 
   Входят Лыняев и Глафира.

Явление одиннадцатое

   Мурзавецкая, Купавина, Беркутов, Чугунов, Глафира, Лыняев, потом Анфуса, Павлин.
 
   Мурзавецкая. Вот как! Уж и вместе.
   Глафира. Да чего ж мне церемониться, Меропа Давыдовна? Мишель очень дорог для меня, я не хочу с ним расставаться ни на минуту.
   Мурзавецкая. Ну, будущая мадам Лыняева, просим любить да жаловать! Садитесь!
   Лыняев. Меропа Давыдовна, извините меня, что я поторопился предложить руку Глафире Алексеевне, не спросив вашего дозволения!
   Мурзавецкая. Не виновата я, батюшка, ни в чем не виновата.
   Лыняев. Я вас и не виню; я прошу меня извинить.
   Глафира. Он хочет поблагодарить вас. (Лыняеву.) Что ж ты молчишь, Мишель?
   Лыняев (со вздохом). Да-с, поблагодарить…
   Глафира. Ему особенно понравилась во мне моя кротость. (Бросая Лыняеву шаль.) На, Мишель, подержи шаль! (Мурзавецкой.) Мое смирение. (Лыняеву.) Возьми хорошенько, не мни! (Мурзавецкой.) Моя скромность. А всем этим я обязана вам. (Лыняеву.) Ты все молчишь, Мишель, так уж я за тебя говорю.
   Лыняев. Благодарен, Меропа Давыдовна, очень благодарен.
   Мурзавецкая. Об одном, батюшка, я тебя прошу: не пеняй ты на меня, своя воля была. Вот эту пару так уж точно я сосватала, вот за них должна буду Богу отвечать; а вы, как знаете.
   Лыняев (Беркутову). И ты женишься? Как ты скоро… Поздравляю тебя!
   Глафира (Купавиной). Ты решилась наконец! Ну, поздравляю!
   Купавина. Да, я все мечтала о свободе… а потом убедилась, что наше женское счастье неразлучно с неволей.
   Мурзавецкая. Не клевещи, матушка, на женщин! Всякие бывают; есть и такие, что не только своим хозяйством, а хоть губернией править сумеют, хоть в Хиву воевать посылай. А мужчины есть тоже всякие: есть вот и такие молодцы (показывает на Беркутова), а то видали мы и таких, что своей охотой к бабам в лакеи идут.
   Лыняев. Да, на свете волки да овцы, волки да овцы.
 
   Павлин вносит кофе.
 
   Глафира (принимая чашку). Мишель, сделай милость, подержи мой зонтик! (Смеется.) Ах, у тебя все из рук валится.
   Мурзавецкая (Беркутову). Зиму-то здесь будете жить?
   Беркутов. Я думаю, что Евлампии Николаевне приятнее будет эту зиму провести в Петербурге.
   Купавина. Да, конечно.
   Мурзавецкая (Лыняеву). А вы?
   Глафира. Мы эту зиму будем жить в Париже.
   Лыняев. Мы в Париже.
   Беркутов. А уж на лето к вам, под ваше крылышко.
   Лыняев. И я тоже.
   Глафира. Ах, нет, Мишель, ведь мы еще не решили. Я думаю провести лето в Швейцарии.
   Лыняев. Да, мы еще не решили.
   Беркутов. Меропа Давыдовна, благодарю вас за радушный прием и за участие, которое вы во мне приняли! Позвольте предложить вам этот маленький подарок. (Подает Мурзавецкой коробочку.) Это аквамариновые четки! Господа, я пробыл здесь недолго, но уж имел возможность вполне оценить эту во всех отношениях редкую женщину. Желательно, чтоб наши передовые люди всегда относились с глубоким уважением к Меропе Давыдовне. Мы должны подавать пример другим, как нужно уважать такую почтенную старость!
   Чугунов (утирая слезы). Все правда, все правда!
   Мурзавецкая. Благодарю, Василий Иваныч, благодарю! (Целует Беркутова в голову.) Ну, батюшка, видала я на своем веку всяких людей, а таких, как ты, не приводилось. (Тихо.) Ну, я твое дело сделала, а ты мое как?
   Беркутов. Уладится благополучно. Вам Чугунов скажет.
   Купавина. Поедемте, господа! До свиданья, Меропа Давыдовна! Нам еще с Глафирой Алексевной нужно все магазины объездить. Вы уж позвольте мне ее взять к себе.
   Мурзавецкая. Ах, матушка, с руками отдаю.
   Глафира. Мишель, ты с нами?
   Лыняев. У Евлампии Николаевны коляска ведь двуместная.
   Глафира. Так что ж, Мишель? Сядь на козлы! Свой экипаж отдай Анфусе Тихоновне! Анфуса Тихоновна!..
 
   Анфуса входит.
 
   Поезжайте на лошадях Мишеля!
   Анфуса. Хорошо уж… прощайте.
   Лыняев. Да как же возможно мне, с моим сложением, на козлы? Да еще двенадцать верст трястись до усадьбы!
   Глафира. Послушай меня, Мишель! Тебе это очень полезно: ты толстеешь так, что ни на что не похоже. Мы в Париж поедем, ведь самому будет совестно таким медведем приехать.
 
   Уходят Беркутов, Купавина, Лыняев, Глафира и Анфуса.

Явление двенадцатое

   Мурзавецкая, Чугунов, потом Мурзавецкий.
 
   Чугунов (у окна). В Париж да в Петербург! Что денег-то увезут из губернии!
   Мурзавецкая. Что? Смаклерил дело-то хорошо? Благодарю! Осрамил было благородную, уважаемую даму.
   Чугунов. Да вы уж хоть повесьте меня, а не воротишь!
   Мурзавецкая. Что тебе, крысе, Беркутов-то говорил?
   Чугунов. Все шито да крыто; и Клашку, чтоб он не болтал тут, в Вологду услал Василий Иваныч.
   Мурзавецкая. Вот золотой-то человек! Я его в поминанье запишу. Запиши его ко мне в поминанье, да и к себе запиши!
   Чугунов. Золотой-то он — точно золотой; а я вам вот что скажу! За что нас Лыняев волками-то называл? Какие мы с вами волки? Мы куры, голуби… по зернышку клюем, да никогда сыты не бываем. Вот они волки-то! Вот эти сразу помногу глотают.
 
   За сценой слышен крик: «Тамерлан, Тамерлан!» Вбегает Мурзавецкий в отчаянии.
 
   Мурзавецкий. Нет, ма тант, нет! Я не переживу.
   Мурзавецкая. Успокойся, Алоллоша, успокойся!
   Мурзавецкий (опускаясь на стул). Нет, ма тант, лучшего друга моего…
   Мурзавецкая. Ну, что ж делать-то?
   Мурзавецкий. Лучшего друга, ма тант… Где пистолеты?
   Мурзавецкая. Что ты… грех какой!
   Мурзавецкий. Нет, застрелюсь, застрелюсь!.. Уж заряжен, ма тант, заряжен.
   Мурзавецкая. Ах, бедный! Как тебе это…
   Мурзавецкий. Да, ма тант, лучшего друга… Близ города, среди белого дня, лучшего друга… Тамерлана… волки съели!
   Мурзавецкая. Тьфу ты! А я думала…
   Чугунов. Близ города, среди белого дня! Есть чему удивляться!.. Нет… Тут не то что Тамерлана, а вот сейчас, перед нашими глазами, и невесту вашу с приданым, и Михаила Борисыча с его имением волки съели, да и мы с вашей тетенькой чуть живы остались! Вот это подиковинней будет.
 
   1875