Диана Палмер
Сентябрьское утро
Глава 1
Луг хмурился от росы, и утро старалось растормошить его легким сентябрьским ветерком. Кэтрин Мэри Килпатрик встряхнула длинными черными волосами и рассмеялась — просто так, от радости жизни. Гнедой мерин, на котором она ехала верхом, вздрогнул от неожиданности и нервно заплясал по влажной земле.
— Тихо, малыш, — спокойно сказала она и, протянув руку в перчатке, нежно прикоснулась к его гриве.
Почувствовав привычную ласку, он успокоился. Санденс был новорожденным жеребенком, когда в день своего шестнадцатилетия она получила его в подарок от Блейка. Теперь Санденс стал взрослым пятилетним конем, но он сохранил детскую непредсказуемость, настороженность и впечатлительность, совсем как у Кэтрин Мэри.
Она вглядывалась в далекую линию горизонта под пурпурными и янтарными кучевыми облаками низкого неба, и ее темно-зеленые глаза сияли от восторга. Как хорошо вернуться домой! В привилегированной школе для девочек она научилась владеть собой, приобрела изысканные манеры и осанку манекенщицы, но ее не оставили неуемное жизнелюбие и страстная привязанность, которую она всегда испытывала к ферме «Серые дубы». Хотя ферма Гамильтонов в Южной Каролине и не была ее родным домом (она была приемной дочерью), ей нравился здесь каждый зеленый холм, каждая сосновая роща.
Ее внимание привлекло какое-то движущееся пятно, и она повернула Санденса навстречу Филлипу Гамильтону, скакавшему к ней во весь опор через луг на породистом арабском жеребце, чья черная шкура казалась отполированной до блеска. Она улыбнулась. Если бы Блейк увидел одного из этих чистокровных производителей под седлом, произошел бы жуткий скандал. Но Блейк уехал по делам в Европу, так что Филлипу чертовски повезло! Мод балует своего младшего сына, а Блейк не прощает ничего и никому.
— Привет! — Филлип совсем запыхался. Он остановил коня на полном скаку прямо перед ней и переводил дух, то и дело откидывая рукой со лба свои спутанные каштановые волосы. Взгляд его карих глаз с озорством скользнул по ее стройной фигуре и шикарному костюму для верховой езды. Но озорство пропало, едва он заметил ее непокрытую голову.
— Ты без шляпы, — возмутился он.
— Не ворчи, — защищалась она, надув полные губки. — Подумаешь, небольшая верховая прогулка, а носить все время шляпу я терпеть не могу.
— Вот упадешь и убьешься насмерть, — заметил он.
— Ты бранишься в точности как Блейк! Он улыбнулся в ответ на ее непокорный взгляд.
— Очень жаль, что ты не застала его дома, когда приехала. Ах да, он вернется к концу недели, как раз успеет на званый вечер к Баррингтонам.
— Блейк терпеть не может званых вечеров, — напомнила она ему, опуская глаза на богатую отделку своего ковбойского седла. — И меня он тоже всегда ненавидел.
— Ничего подобного, — возразил Филлип. — Это ты своим дьявольским упрямством вечно выводишь его из себя. А давно ли вы все прямо-таки боготворили моего старшего брата?
Она состроила гримаску и снова взглянула в сторону горизонта, где в густых степных травах паслись породистые арабские скакуны.
— Неужели? — усмехнулась она. — Он проявил ко мне внимание только один раз, когда умерла мама.
— Он заботится о тебе. И мы все тоже, — мягко возразил он.
Она тепло улыбнулась и непроизвольно погладила его по рукаву.
— Прости. Я не хотела тебя обидеть. Ты и твоя мать так чудесно отнеслись ко мне: взяли в дом, отправили в школу… Ну почему я такая неблагодарная?
— Блейк тоже имеет к этому некоторое отношение, — напомнил он.
Она нетерпеливо встряхнула черными волосами.
— Возможно, — нехотя согласилась она.
— Со школой была его идея.
— Но я же не хотела! — взорвалась она. — Я хотела учиться в университете, на факультете политологии.
— Блейк знает, что делает. — Он пытался ее успокоить. — На факультете политологии тебя не научат быть настоящей хозяйкой.
Она пожала плечами.
— Но я же не собираюсь вечно торчать здесь, несмотря на то что ты и Блейк — мои кузены. В один прекрасный день выйду замуж. Конечно, я многим обязана вашей семье, но не мог} же я всю жизнь изображать для Блейка хозяйку дома! Пусть женится и приспособит для этого свою жену. Если найдется такая послушная, — съязвила она.
— Брось ребячиться, Кэт, — рассмеялся он. — Они ему проходу не дают, слетаются как мухи на мед. Если уж говорить о женщинах, Блейк может выбрать любую. И ты это знаешь.
— Значит, это из-за денег, — невозмутимо продолжала она. — Не настолько он обаятельная личность, чтобы вешаться ему на шею!
— Ты просто злишься, потому что он не позволил тебе уехать на уик-энд с Джеком Харрисом, — уколол он.
Она вспыхнула до корней волос.
— Я не знала, что Джек собирался остаться со мной наедине в этом коттедже. Я думала, там будут его родители.
— Но ты и не подумала справиться на этот счет. А Блейк поинтересовался. — Взглянув на выражение ее лица, он расхохотался. — В жизни не забуду, какой у него был вид, когда Джек явился за тобой. И какой вид был у Джека, когда он потом уходил.
Она поежилась при этом воспоминании.
— Я бы предпочла забыть.
— Желаю успеха. С тех пор ты вечно стараешься кольнуть Блейка, но только все твои шпильки — мимо цели. Тебе не удается задеть его, верно?
— Блейк непробиваемый, — пробормотала она. — Стоит как столб и позволяет мне проповедовать и бушевать, пока ему не надоест, а потом скажет что-нибудь безразличным тоном и уйдет. Он только обрадуется, если я уеду, — тихо закончила она.
— Но ты же пока никуда не уезжаешь, правда? — быстро спросил он.
Она бросила на него лукавый взгляд.
— Может, мне вступить во Французский Иностранный легион? Как думаешь, меня зачислят до конца недели?
Он рассмеялся.
— Хочешь успеть до приезда Блейка? А знаешь, ты скучала по нему.
— Я скучала? — с наигранной невинностью спросила Кэтрин.
— Шесть месяцев — долгий срок. Он остыл.
— Блейк никогда ничего не забывает. — Она печально вздохнула, глядя мимо Филлипа на серый, похожий на башню каменный дом, украшенный изящными арками и окруженный, словно стражей, купами громадных дубов, с которых свисали гирлянды испанского моха.
— Не доводи себя до нервного срыва, — мягко отозвался Филлип. — Пора возвращаться, нас ждут к завтраку.
— Хорошо. — Она устало вздохнула.
Темные глаза Мод засияли от радости, когда они вошли в элегантно обставленную столовую и уселись за полированный дубовый стол.
У Мод была такая же оливковая кожа и проницательные темные глаза, как и у ее старшего сына. Прямолинейная и вспыльчивая, Мод была совсем не похожа на светлокожего Филлипа, доброго и мягкого в обращении. Эти черты он унаследовал от своего покойного отца, а не от темпераментной матери, которой ничего не стоило в два часа ночи вытянуть телефонным звонком из постели какого-нибудь конгрессмена, чтобы тот пояснил ей статью обсуждаемого в конгрессе закона.
— Хорошо, что ты вернулась, девочка, — сказала Мод, протягивая Кэтрин худую изящную руку. — Последние несколько дней я просто не знаю, куда деваться от мужчин.
— Сущая правда, — невозмутимо подтвердил Филлип, накладывая себе яичницу с китайского костяного блюда. — На прошлой неделе Мэтт Дэвис и Джек Нельсон чуть не подрались из-за нее во время коктейля.
Мод бросила на него осуждающий взгляд.
— Ничего подобного, — запротестовала она.
— В самом деле? — спросила Кэтрин с шаловливой улыбкой, смакуя свой черный кофе. Мод резко переменила тему:
— В общем, скорей бы Блейк возвращался. Эти неприятности в лондонском офисе ужасно некстати. Я собиралась пригласить гостей на вечер в пятницу. Отпраздновать твое возвращение. Это было бы великолепно…
— А при чем здесь Блейк? И без него будет великолепно! — выпалила Кэтрин.
Мод подняла подведенные карандашом тонкие седые брови.
Ты все еще в обиде на него? — упрекнула она.
Пальцы Кэтрин крепко сжали кофейную чашку.
— А зачем он был так груб со мной?
— Он был прав, Кэтрин Мэри, и вы это знаете, — невозмутимо произнесла Мод. Не снимая со стола локтей, она подалась всем телом вперед. — Дорогая моя, не забывайте, что вам всего лишь двадцать лет. А Блейку уже стукнуло тридцать четыре, и он знает о жизни намного больше того, чему вы успели научиться. Мы все избаловали вас, — добавила она, хмуря брови. — Боюсь, как бы это не пошло вам во вред.
— Спросите у Блейка, — горько отозвалась Кэтрин. — Ведь он много лет держал меня под стеклянным колпаком.
— У него защитный инстинкт, — усмехнулся Филлип. — Ложно направленный комплекс наседки.
— На твоем месте я не стала бы сообщать ему об этом, — сухо заметила Мод.
— Я не боюсь старшего брата, — парировал он. — Именно потому, что он во всем сильнее меня, нет смысла… впрочем, ты, пожалуй, права.
Мод рассмеялась.
— Ты — прелесть. Жаль, у Блейка нет ни капли твоего умения легко смотреть на вещи. Он такой впечатлительный.
— Я бы назвала это иначе, — еле слышно произнесла Кэтрин.
— Ну, разве не забавно, — обратился Филлип к матери, — что, когда нет Блейка, она просто паинька?
— Забавно, — кивнула Мод, улыбаясь Кэтрин. — Не хандри, душенька. Давай я расскажу тебе о вечере в честь твоего приезда, на который в субботу приглашает Ив Баррингтон. О том самом, который собиралась устроить я, если бы Блейка не вызвали в Лондон.
Приготовления к вечеру шли полным ходом. Форис прислал кашпо с букетами сухих цветов, пламеневших красками осени, и прелестные композиции из маргариток и анютиных глазок для украшения фуршета. Приглашены были человек пятьдесят — узкий круг знакомых. Не все из них были ровесниками Кэтрин. Ее позабавило присутствие среди гостей политиков. Мод энергично пробивала закон об охране соседних с Южной Каролиной незагрязненных пойменных земель, которым угрожала опасность стать промышленной зоной. Она и упросила Ив включить политиков в список гостей, ехидно подумала Кэтрин.
Когда музыканты грянули нечто разухабистое в стиле рок, Нэн Баррингтон, дочь Ив и одна из самых верных подруг Кэтрин, оттащила ее в сторону.
— Мама терпеть не может тяжелый рок, — доверительно сообщила она, услышав оглушительный шум инструментов. — Не могу себе представить, почему она пригласила именно эту группу, если это — все, что они играют.
— Это группа Глена Миллера, — сообразила Кэтрин, — и этот Глен пишется через одно «н». Твоя мама, очевидно, решила, что они будут исполнять музыку покойного Гленна Миллера.
— Очень похоже на маму, — со смехом согласилась Нэн. Она провела пальцем по краю своего бокала, наполненного искрящимся ромовым пуншем». Ее русые волосы тоже отливали янтарем. Окинув взглядом гостиную, она заметила:
— Я думала, что, если Блейк вернулся, он сюда заглянет. Уже одиннадцатый час.
Кэтрин улыбнулась. Они были еще совсем девчонками, когда Нэн втюрилась в него по уши. Блейк делал вид, что ничего не замечает, и относился к ним обеим как к не заслуживающим внимания подросткам.
— Ты же знаешь, Блейк терпеть не может званых вечеров, — напомнила она.
— Наверное, потому, что ему некого на них пригласить, — вздохнула коротышка Нэн.
Кэтрин нахмурилась. Сжимая в руке свой бокал, она пыталась понять, почему это замечание так ее задело. Она знала, что Блейк вечно занят, но ведь она приехала в «Серые дубы» всего на несколько дней. А не на годы. У нее столь ко дел. Может, она хочет съездить к родственникам во Францию, или в Грецию, или даже в Австралию. Или отправиться в путешествие с друзьями, хотя бы с той же Нэн. Или встретиться со школьными приятелями и подругами. Да мало ли устраивается приемов и вечеринок. Какой смысл торчать здесь, в «Серых дубах»? Особенно после того скандала, который Блейк закатил ей из-за Джека Харриса. Она вздохнула, вспомнив, как он был груб и резок. Джек Харрис краснел и бледнел и не знал, куда деваться от стыда, пока Блейк читал ему мораль. Когда Блейк в бешенстве, у него всегда такой холодный жесткий голос. А когда он накинулся на Кэтрин, она еле сдержалась, чтобы не броситься опрометью прочь. Нет, честно, Блейк ее пугает. Конечно, он ее не ударит и не сделает ничего такого. Это какой-то другой страх, странный и непреходящий, и чем она взрослее, тем этот страх сильнее.
— Чего ты нахмурилась? — неожиданно спросила Нэн.
— Разве? — Кэтрин рассмеялась и пожала плечами. Потягивая из бокала свой пунш, она перевела взгляд на вечернее платье своей миниатюрной подруги: бледно-голубое, на узеньких, как спагетти, бретельках.
— Мне нравится твое платье.
— Но с твоим не сравнить, — вздохнула Нэн, с завистью разглядывая декольтированное в греческом стиле тонкое белое платье Кэтрин. Шифоновые струи пенились и искрились при малейшем движении. — Не платье, а мечта.
— У меня в Атланте есть подруга, которая собирается стать модельером, — пояснила Кэтрин. — Это платье — из ее первой коллекции. У нее выставка-продажа в этом новом универмаге на Пичтри-стрит.
— На тебе все великолепно смотрится. — В голосе Нэн звучало неподдельное восхищение. — Ты такая высокая и гибкая.
— Тощая, как говорит Блейк. — Она рассмеялась и вдруг словно застыла, поймав устремленный на нее через всю гостиную взгляд узких темных глаз на твердом, как гранит, лице.
Он был все таким же высоким и большим, каким она его помнила, весь — мускулистая элегантность и броская мужественность. Он был без шляпы, и его темные волосы поблескивали в свете хрустального канделябра. Загорелая кожа казалась дубленой, а выражению лица была свойственна особая врожденная дерзость, унаследованная от его бабки, которая некогда воздвигала свою маленькую империю на руинах старой конфедерации. Глаза смотрели холодно, даже издалека, точеная линия губ казалась твердой и почти жестокой. Кэтрин непроизвольно поежилась, когда его взгляд явно неодобрительно заскользил по ее декольтированному платью.
Нэн проследила за ее взглядом, и ее маленькое личико вспыхнуло.
— Это Блейк! — воскликнула она. — Кэтрин, ты не хочешь с ним поздороваться?
Кэтрин проглотила застрявший в горле комок.
— Да, конечно, — сказала она, следя за тем, как Мод прошла вперед, чтобы приветствовать своего старшего сына, и как Филлип небрежно помахал ему рукой с другого конца гостиной.
— Похоже, ты не в восторге от моего предложения, — заметила Нэн, от которой не ускользнул румянец, вспыхнувший на щеках подруги, и легкая дрожь руки, державшей хрустальный бокал.
— Он будет в ярости, потому что у меня нет бантика в волосах, а в руках — плюшевого медведя, — невесело пошутила Кэтрин.
— Но ты уже не маленькая девочка. — Несмотря на свое обожание Блейка, Нэн пришла на помощь подруге.
— Скажи это Блейку, — вздохнула Кэтрин. Заметив, что он сделал ей знак подойти, она пробормотала:
— Видишь? Меня вызывают в суд.
— И ты выглядишь как настоящая Мария Антуанетта по дороге на эшафот. На тебе лица нет, — зашептала Нэн.
— Ничего не поделаешь. Моя шея чует гильотину. Пока, — бросила она и, жалко улыбаясь, направилась к Блейку.
Она пробиралась вперед сквозь толпу гостей, а сердце ее колотилось в унисон с тяжелым роком, сотрясавшим стены дома. Шесть месяцев не смягчили горечи их последней ссоры, да и Блейк, судя по суровому выражению его лица, тоже ничего не забыл.
Поглядев на нее сверху вниз, он глубоко затянулся сигаретой, и она не могла не признаться себе, что темный вечерний костюм придавал ему опасную привлекательность. Белый шелк рубашки эффектно контрастировал с оливковым цветом лица и дерзким шиком смокинга. Ее ноздри уловили запах восточного одеколона — этот аромат, как эхо, отражал его притягательную силу.
— Привет, Блейк, — нервно произнесла она, радуясь тому, что Мод исчезла в толпе политиков и ей не надо изображать излишнего энтузиазма.
Его взгляд заскользил по стройной фигуре и задержался на линии глубокого декольте, открывавшего мимолетный вид на влекущие, но недоступные холмики ее высокой маленькой груди.
— Рекламируем свои достоинства, Кэт? — спросил он хрипло. — Я считал, что ты извлекла урок из истории с Харрисом.
— Не называй меня Кэт, — парировала она. — Мое платье открыто не больше, чем у других.
— Ты не изменилась, — раздраженно вздохнул он. — Все та же распущенность, капризы, вихляние бедрами. Я надеялся, что, окончив школу, ты немного повзрослеешь.
Ее изумрудные глаза вспыхнули от обиды.
— Мне уже двадцать, Блейк! Его темная бровь поползла вверх.
— И что мне прикажешь делать по этому поводу?
Она хотела ответить, что ровно ничего, что пусть он оставит ее в покое, но ее злость внезапно испарилась, и она жалобно простонала:
— О Господи, Блейк, ну зачем ты портишь мне вечер? Было так весело…
— Кому? — спросил он, метнув раздраженный взгляд на многочисленных политиков. — Тебе или Мод?
— Мод пытается сохранить заповедник в пойме Эдисто-Ривер, — произнесла она безразличным тоном. — А они хотят использовать часть прибрежной территории под промышленную зону.
— Ну конечно, теперь мы будем спасать мокасиновых змей и песчаных мух! — небрежно съязвил он, хотя Кэтрин знала, что он был таким же убежденным консерватором, как Мод.
— А мне смутно припоминается твое выступление по телевидению в поддержку идеи устроить в пойме национальный парк.
Он поднес сигарету к твердым губам.
— Каюсь, — произнес он со своей скептической неотразимой улыбкой.
Потом взглянул в сторону рок-группы, и улыбка поблекла.
— Они все время играют одно и то же? — поинтересовался он, не скрывая неприязни.
— Я не уверена. Я думала, ты любишь музыку, — сыронизировала она. Это его взбесило.
— Люблю. Но это, — он бросил выразительный взгляд в сторону музыкантов, — это не музыка.
— Мое поколение считает это музыкой, — парировала она с вызовом в сверкающих глазах. — А если она тебе не нравится, если ты такой ретроград и брюзга, зачем ты вообще притащился на этот вечер?
Он наклонился и коснулся ее щеки длинным сильным пальцем.
— Не умничай, — произнес он. — Я пришел, если честно, потому, что не видел тебя шесть месяцев.
— Зачем? Чтобы забрать меня домой и всю дорогу читать мне мораль?
Его густые брови сошлись на переносице.
— Сколько ты выпила этого пунша? — строго спросил он.
— Еще не все, — заявила она с отчаянной улыбкой и залпом осушила бокал.
— Дерзишь, девочка? — невозмутимо заметил он.
— Это больше похоже на самозащиту, Блейк, — призналась она, глядя на него поверх пустого бокала и ощущая на воспаленных губах прохладу хрусталя. — Я хотела набраться смелости, чтобы не обращать внимания, когда ты начнешь меня мучить.
Он глубоко затянулся.
— Это было полгода назад, — сказал он сухо. — Я об этом забыл.
— Ничего ты не забыл, — вздохнула она, видя по напрягшемуся лицу Блейка, что его захлестывает волна холодного бешенства. — Я ведь действительно не знала, что было у Харриса на уме. Наверное, мне полагалось бы это знать, но я ей-Богу не знала.
Он тяжело вздохнул:
— Конечно, не знала. Я привык считать, что это хорошо. Но чем старше ты становишься, тем больше я в этом сомневаюсь.
— И Мод говорит то же самое, — прошептала она, спрашивая себя, умеет ли он читать чужие мысли.
— Кажется, она права. — Он еще раз пристально оглядел ее всю в этом изящном и таком смелом платье, и его темные зрачки сузились. — Тебе еще рано носить такие туалеты.
— Значит ли это, что, когда я стану взрослой, ты позволишь мне носить их? — мягко спросила она.
Темная бровь выразительно поднялась.
— Я не заметил, чтобы ты нуждалась в моем позволении.
— И тем не менее я, кажется, в нем нуждаюсь, — настаивала она. — Стоит мне шаг ступить, как ты начинаешь язвить и издеваться.
— Все дело в том, что ты имеешь в виду, говоря о взрослении, — возразил он, давя в пепельнице сигарету. — Неразборчивость в знакомствах решительно запрещается.
— Однако себе ты ее позволяешь, не так ли? Его голова резко откинулась назад, глаза вспыхнули гневом.
— Какого черта ты интересуешься моей частной жизнью? — ледяным тоном осведомился он.
Ее отодвинули в сторону, поставили на место.
— Я… я просто поддразнила тебя, Блейк, — неловко оправдывалась она.
— Я не шучу, — отрезал он.
— Ты никогда со мной не шутишь, — произнесла она жалобно.
— Ты ведешь себя как глупая девчонка. Она прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать слезы. В ее мягких живых глазах задрожала обида.
— С вашего разрешения, — сказала она с горечью, — я отправлюсь домой играть в куклы. Спасибо за теплый прием, — прибавила она срывающимся голосом и отошла от него. Прокладывая себе путь сквозь толпу, она впервые пожалела о том, что попала в семью Блейка.
— Тихо, малыш, — спокойно сказала она и, протянув руку в перчатке, нежно прикоснулась к его гриве.
Почувствовав привычную ласку, он успокоился. Санденс был новорожденным жеребенком, когда в день своего шестнадцатилетия она получила его в подарок от Блейка. Теперь Санденс стал взрослым пятилетним конем, но он сохранил детскую непредсказуемость, настороженность и впечатлительность, совсем как у Кэтрин Мэри.
Она вглядывалась в далекую линию горизонта под пурпурными и янтарными кучевыми облаками низкого неба, и ее темно-зеленые глаза сияли от восторга. Как хорошо вернуться домой! В привилегированной школе для девочек она научилась владеть собой, приобрела изысканные манеры и осанку манекенщицы, но ее не оставили неуемное жизнелюбие и страстная привязанность, которую она всегда испытывала к ферме «Серые дубы». Хотя ферма Гамильтонов в Южной Каролине и не была ее родным домом (она была приемной дочерью), ей нравился здесь каждый зеленый холм, каждая сосновая роща.
Ее внимание привлекло какое-то движущееся пятно, и она повернула Санденса навстречу Филлипу Гамильтону, скакавшему к ней во весь опор через луг на породистом арабском жеребце, чья черная шкура казалась отполированной до блеска. Она улыбнулась. Если бы Блейк увидел одного из этих чистокровных производителей под седлом, произошел бы жуткий скандал. Но Блейк уехал по делам в Европу, так что Филлипу чертовски повезло! Мод балует своего младшего сына, а Блейк не прощает ничего и никому.
— Привет! — Филлип совсем запыхался. Он остановил коня на полном скаку прямо перед ней и переводил дух, то и дело откидывая рукой со лба свои спутанные каштановые волосы. Взгляд его карих глаз с озорством скользнул по ее стройной фигуре и шикарному костюму для верховой езды. Но озорство пропало, едва он заметил ее непокрытую голову.
— Ты без шляпы, — возмутился он.
— Не ворчи, — защищалась она, надув полные губки. — Подумаешь, небольшая верховая прогулка, а носить все время шляпу я терпеть не могу.
— Вот упадешь и убьешься насмерть, — заметил он.
— Ты бранишься в точности как Блейк! Он улыбнулся в ответ на ее непокорный взгляд.
— Очень жаль, что ты не застала его дома, когда приехала. Ах да, он вернется к концу недели, как раз успеет на званый вечер к Баррингтонам.
— Блейк терпеть не может званых вечеров, — напомнила она ему, опуская глаза на богатую отделку своего ковбойского седла. — И меня он тоже всегда ненавидел.
— Ничего подобного, — возразил Филлип. — Это ты своим дьявольским упрямством вечно выводишь его из себя. А давно ли вы все прямо-таки боготворили моего старшего брата?
Она состроила гримаску и снова взглянула в сторону горизонта, где в густых степных травах паслись породистые арабские скакуны.
— Неужели? — усмехнулась она. — Он проявил ко мне внимание только один раз, когда умерла мама.
— Он заботится о тебе. И мы все тоже, — мягко возразил он.
Она тепло улыбнулась и непроизвольно погладила его по рукаву.
— Прости. Я не хотела тебя обидеть. Ты и твоя мать так чудесно отнеслись ко мне: взяли в дом, отправили в школу… Ну почему я такая неблагодарная?
— Блейк тоже имеет к этому некоторое отношение, — напомнил он.
Она нетерпеливо встряхнула черными волосами.
— Возможно, — нехотя согласилась она.
— Со школой была его идея.
— Но я же не хотела! — взорвалась она. — Я хотела учиться в университете, на факультете политологии.
— Блейк знает, что делает. — Он пытался ее успокоить. — На факультете политологии тебя не научат быть настоящей хозяйкой.
Она пожала плечами.
— Но я же не собираюсь вечно торчать здесь, несмотря на то что ты и Блейк — мои кузены. В один прекрасный день выйду замуж. Конечно, я многим обязана вашей семье, но не мог} же я всю жизнь изображать для Блейка хозяйку дома! Пусть женится и приспособит для этого свою жену. Если найдется такая послушная, — съязвила она.
— Брось ребячиться, Кэт, — рассмеялся он. — Они ему проходу не дают, слетаются как мухи на мед. Если уж говорить о женщинах, Блейк может выбрать любую. И ты это знаешь.
— Значит, это из-за денег, — невозмутимо продолжала она. — Не настолько он обаятельная личность, чтобы вешаться ему на шею!
— Ты просто злишься, потому что он не позволил тебе уехать на уик-энд с Джеком Харрисом, — уколол он.
Она вспыхнула до корней волос.
— Я не знала, что Джек собирался остаться со мной наедине в этом коттедже. Я думала, там будут его родители.
— Но ты и не подумала справиться на этот счет. А Блейк поинтересовался. — Взглянув на выражение ее лица, он расхохотался. — В жизни не забуду, какой у него был вид, когда Джек явился за тобой. И какой вид был у Джека, когда он потом уходил.
Она поежилась при этом воспоминании.
— Я бы предпочла забыть.
— Желаю успеха. С тех пор ты вечно стараешься кольнуть Блейка, но только все твои шпильки — мимо цели. Тебе не удается задеть его, верно?
— Блейк непробиваемый, — пробормотала она. — Стоит как столб и позволяет мне проповедовать и бушевать, пока ему не надоест, а потом скажет что-нибудь безразличным тоном и уйдет. Он только обрадуется, если я уеду, — тихо закончила она.
— Но ты же пока никуда не уезжаешь, правда? — быстро спросил он.
Она бросила на него лукавый взгляд.
— Может, мне вступить во Французский Иностранный легион? Как думаешь, меня зачислят до конца недели?
Он рассмеялся.
— Хочешь успеть до приезда Блейка? А знаешь, ты скучала по нему.
— Я скучала? — с наигранной невинностью спросила Кэтрин.
— Шесть месяцев — долгий срок. Он остыл.
— Блейк никогда ничего не забывает. — Она печально вздохнула, глядя мимо Филлипа на серый, похожий на башню каменный дом, украшенный изящными арками и окруженный, словно стражей, купами громадных дубов, с которых свисали гирлянды испанского моха.
— Не доводи себя до нервного срыва, — мягко отозвался Филлип. — Пора возвращаться, нас ждут к завтраку.
— Хорошо. — Она устало вздохнула.
Темные глаза Мод засияли от радости, когда они вошли в элегантно обставленную столовую и уселись за полированный дубовый стол.
У Мод была такая же оливковая кожа и проницательные темные глаза, как и у ее старшего сына. Прямолинейная и вспыльчивая, Мод была совсем не похожа на светлокожего Филлипа, доброго и мягкого в обращении. Эти черты он унаследовал от своего покойного отца, а не от темпераментной матери, которой ничего не стоило в два часа ночи вытянуть телефонным звонком из постели какого-нибудь конгрессмена, чтобы тот пояснил ей статью обсуждаемого в конгрессе закона.
— Хорошо, что ты вернулась, девочка, — сказала Мод, протягивая Кэтрин худую изящную руку. — Последние несколько дней я просто не знаю, куда деваться от мужчин.
— Сущая правда, — невозмутимо подтвердил Филлип, накладывая себе яичницу с китайского костяного блюда. — На прошлой неделе Мэтт Дэвис и Джек Нельсон чуть не подрались из-за нее во время коктейля.
Мод бросила на него осуждающий взгляд.
— Ничего подобного, — запротестовала она.
— В самом деле? — спросила Кэтрин с шаловливой улыбкой, смакуя свой черный кофе. Мод резко переменила тему:
— В общем, скорей бы Блейк возвращался. Эти неприятности в лондонском офисе ужасно некстати. Я собиралась пригласить гостей на вечер в пятницу. Отпраздновать твое возвращение. Это было бы великолепно…
— А при чем здесь Блейк? И без него будет великолепно! — выпалила Кэтрин.
Мод подняла подведенные карандашом тонкие седые брови.
Ты все еще в обиде на него? — упрекнула она.
Пальцы Кэтрин крепко сжали кофейную чашку.
— А зачем он был так груб со мной?
— Он был прав, Кэтрин Мэри, и вы это знаете, — невозмутимо произнесла Мод. Не снимая со стола локтей, она подалась всем телом вперед. — Дорогая моя, не забывайте, что вам всего лишь двадцать лет. А Блейку уже стукнуло тридцать четыре, и он знает о жизни намного больше того, чему вы успели научиться. Мы все избаловали вас, — добавила она, хмуря брови. — Боюсь, как бы это не пошло вам во вред.
— Спросите у Блейка, — горько отозвалась Кэтрин. — Ведь он много лет держал меня под стеклянным колпаком.
— У него защитный инстинкт, — усмехнулся Филлип. — Ложно направленный комплекс наседки.
— На твоем месте я не стала бы сообщать ему об этом, — сухо заметила Мод.
— Я не боюсь старшего брата, — парировал он. — Именно потому, что он во всем сильнее меня, нет смысла… впрочем, ты, пожалуй, права.
Мод рассмеялась.
— Ты — прелесть. Жаль, у Блейка нет ни капли твоего умения легко смотреть на вещи. Он такой впечатлительный.
— Я бы назвала это иначе, — еле слышно произнесла Кэтрин.
— Ну, разве не забавно, — обратился Филлип к матери, — что, когда нет Блейка, она просто паинька?
— Забавно, — кивнула Мод, улыбаясь Кэтрин. — Не хандри, душенька. Давай я расскажу тебе о вечере в честь твоего приезда, на который в субботу приглашает Ив Баррингтон. О том самом, который собиралась устроить я, если бы Блейка не вызвали в Лондон.
Приготовления к вечеру шли полным ходом. Форис прислал кашпо с букетами сухих цветов, пламеневших красками осени, и прелестные композиции из маргариток и анютиных глазок для украшения фуршета. Приглашены были человек пятьдесят — узкий круг знакомых. Не все из них были ровесниками Кэтрин. Ее позабавило присутствие среди гостей политиков. Мод энергично пробивала закон об охране соседних с Южной Каролиной незагрязненных пойменных земель, которым угрожала опасность стать промышленной зоной. Она и упросила Ив включить политиков в список гостей, ехидно подумала Кэтрин.
Когда музыканты грянули нечто разухабистое в стиле рок, Нэн Баррингтон, дочь Ив и одна из самых верных подруг Кэтрин, оттащила ее в сторону.
— Мама терпеть не может тяжелый рок, — доверительно сообщила она, услышав оглушительный шум инструментов. — Не могу себе представить, почему она пригласила именно эту группу, если это — все, что они играют.
— Это группа Глена Миллера, — сообразила Кэтрин, — и этот Глен пишется через одно «н». Твоя мама, очевидно, решила, что они будут исполнять музыку покойного Гленна Миллера.
— Очень похоже на маму, — со смехом согласилась Нэн. Она провела пальцем по краю своего бокала, наполненного искрящимся ромовым пуншем». Ее русые волосы тоже отливали янтарем. Окинув взглядом гостиную, она заметила:
— Я думала, что, если Блейк вернулся, он сюда заглянет. Уже одиннадцатый час.
Кэтрин улыбнулась. Они были еще совсем девчонками, когда Нэн втюрилась в него по уши. Блейк делал вид, что ничего не замечает, и относился к ним обеим как к не заслуживающим внимания подросткам.
— Ты же знаешь, Блейк терпеть не может званых вечеров, — напомнила она.
— Наверное, потому, что ему некого на них пригласить, — вздохнула коротышка Нэн.
Кэтрин нахмурилась. Сжимая в руке свой бокал, она пыталась понять, почему это замечание так ее задело. Она знала, что Блейк вечно занят, но ведь она приехала в «Серые дубы» всего на несколько дней. А не на годы. У нее столь ко дел. Может, она хочет съездить к родственникам во Францию, или в Грецию, или даже в Австралию. Или отправиться в путешествие с друзьями, хотя бы с той же Нэн. Или встретиться со школьными приятелями и подругами. Да мало ли устраивается приемов и вечеринок. Какой смысл торчать здесь, в «Серых дубах»? Особенно после того скандала, который Блейк закатил ей из-за Джека Харриса. Она вздохнула, вспомнив, как он был груб и резок. Джек Харрис краснел и бледнел и не знал, куда деваться от стыда, пока Блейк читал ему мораль. Когда Блейк в бешенстве, у него всегда такой холодный жесткий голос. А когда он накинулся на Кэтрин, она еле сдержалась, чтобы не броситься опрометью прочь. Нет, честно, Блейк ее пугает. Конечно, он ее не ударит и не сделает ничего такого. Это какой-то другой страх, странный и непреходящий, и чем она взрослее, тем этот страх сильнее.
— Чего ты нахмурилась? — неожиданно спросила Нэн.
— Разве? — Кэтрин рассмеялась и пожала плечами. Потягивая из бокала свой пунш, она перевела взгляд на вечернее платье своей миниатюрной подруги: бледно-голубое, на узеньких, как спагетти, бретельках.
— Мне нравится твое платье.
— Но с твоим не сравнить, — вздохнула Нэн, с завистью разглядывая декольтированное в греческом стиле тонкое белое платье Кэтрин. Шифоновые струи пенились и искрились при малейшем движении. — Не платье, а мечта.
— У меня в Атланте есть подруга, которая собирается стать модельером, — пояснила Кэтрин. — Это платье — из ее первой коллекции. У нее выставка-продажа в этом новом универмаге на Пичтри-стрит.
— На тебе все великолепно смотрится. — В голосе Нэн звучало неподдельное восхищение. — Ты такая высокая и гибкая.
— Тощая, как говорит Блейк. — Она рассмеялась и вдруг словно застыла, поймав устремленный на нее через всю гостиную взгляд узких темных глаз на твердом, как гранит, лице.
Он был все таким же высоким и большим, каким она его помнила, весь — мускулистая элегантность и броская мужественность. Он был без шляпы, и его темные волосы поблескивали в свете хрустального канделябра. Загорелая кожа казалась дубленой, а выражению лица была свойственна особая врожденная дерзость, унаследованная от его бабки, которая некогда воздвигала свою маленькую империю на руинах старой конфедерации. Глаза смотрели холодно, даже издалека, точеная линия губ казалась твердой и почти жестокой. Кэтрин непроизвольно поежилась, когда его взгляд явно неодобрительно заскользил по ее декольтированному платью.
Нэн проследила за ее взглядом, и ее маленькое личико вспыхнуло.
— Это Блейк! — воскликнула она. — Кэтрин, ты не хочешь с ним поздороваться?
Кэтрин проглотила застрявший в горле комок.
— Да, конечно, — сказала она, следя за тем, как Мод прошла вперед, чтобы приветствовать своего старшего сына, и как Филлип небрежно помахал ему рукой с другого конца гостиной.
— Похоже, ты не в восторге от моего предложения, — заметила Нэн, от которой не ускользнул румянец, вспыхнувший на щеках подруги, и легкая дрожь руки, державшей хрустальный бокал.
— Он будет в ярости, потому что у меня нет бантика в волосах, а в руках — плюшевого медведя, — невесело пошутила Кэтрин.
— Но ты уже не маленькая девочка. — Несмотря на свое обожание Блейка, Нэн пришла на помощь подруге.
— Скажи это Блейку, — вздохнула Кэтрин. Заметив, что он сделал ей знак подойти, она пробормотала:
— Видишь? Меня вызывают в суд.
— И ты выглядишь как настоящая Мария Антуанетта по дороге на эшафот. На тебе лица нет, — зашептала Нэн.
— Ничего не поделаешь. Моя шея чует гильотину. Пока, — бросила она и, жалко улыбаясь, направилась к Блейку.
Она пробиралась вперед сквозь толпу гостей, а сердце ее колотилось в унисон с тяжелым роком, сотрясавшим стены дома. Шесть месяцев не смягчили горечи их последней ссоры, да и Блейк, судя по суровому выражению его лица, тоже ничего не забыл.
Поглядев на нее сверху вниз, он глубоко затянулся сигаретой, и она не могла не признаться себе, что темный вечерний костюм придавал ему опасную привлекательность. Белый шелк рубашки эффектно контрастировал с оливковым цветом лица и дерзким шиком смокинга. Ее ноздри уловили запах восточного одеколона — этот аромат, как эхо, отражал его притягательную силу.
— Привет, Блейк, — нервно произнесла она, радуясь тому, что Мод исчезла в толпе политиков и ей не надо изображать излишнего энтузиазма.
Его взгляд заскользил по стройной фигуре и задержался на линии глубокого декольте, открывавшего мимолетный вид на влекущие, но недоступные холмики ее высокой маленькой груди.
— Рекламируем свои достоинства, Кэт? — спросил он хрипло. — Я считал, что ты извлекла урок из истории с Харрисом.
— Не называй меня Кэт, — парировала она. — Мое платье открыто не больше, чем у других.
— Ты не изменилась, — раздраженно вздохнул он. — Все та же распущенность, капризы, вихляние бедрами. Я надеялся, что, окончив школу, ты немного повзрослеешь.
Ее изумрудные глаза вспыхнули от обиды.
— Мне уже двадцать, Блейк! Его темная бровь поползла вверх.
— И что мне прикажешь делать по этому поводу?
Она хотела ответить, что ровно ничего, что пусть он оставит ее в покое, но ее злость внезапно испарилась, и она жалобно простонала:
— О Господи, Блейк, ну зачем ты портишь мне вечер? Было так весело…
— Кому? — спросил он, метнув раздраженный взгляд на многочисленных политиков. — Тебе или Мод?
— Мод пытается сохранить заповедник в пойме Эдисто-Ривер, — произнесла она безразличным тоном. — А они хотят использовать часть прибрежной территории под промышленную зону.
— Ну конечно, теперь мы будем спасать мокасиновых змей и песчаных мух! — небрежно съязвил он, хотя Кэтрин знала, что он был таким же убежденным консерватором, как Мод.
— А мне смутно припоминается твое выступление по телевидению в поддержку идеи устроить в пойме национальный парк.
Он поднес сигарету к твердым губам.
— Каюсь, — произнес он со своей скептической неотразимой улыбкой.
Потом взглянул в сторону рок-группы, и улыбка поблекла.
— Они все время играют одно и то же? — поинтересовался он, не скрывая неприязни.
— Я не уверена. Я думала, ты любишь музыку, — сыронизировала она. Это его взбесило.
— Люблю. Но это, — он бросил выразительный взгляд в сторону музыкантов, — это не музыка.
— Мое поколение считает это музыкой, — парировала она с вызовом в сверкающих глазах. — А если она тебе не нравится, если ты такой ретроград и брюзга, зачем ты вообще притащился на этот вечер?
Он наклонился и коснулся ее щеки длинным сильным пальцем.
— Не умничай, — произнес он. — Я пришел, если честно, потому, что не видел тебя шесть месяцев.
— Зачем? Чтобы забрать меня домой и всю дорогу читать мне мораль?
Его густые брови сошлись на переносице.
— Сколько ты выпила этого пунша? — строго спросил он.
— Еще не все, — заявила она с отчаянной улыбкой и залпом осушила бокал.
— Дерзишь, девочка? — невозмутимо заметил он.
— Это больше похоже на самозащиту, Блейк, — призналась она, глядя на него поверх пустого бокала и ощущая на воспаленных губах прохладу хрусталя. — Я хотела набраться смелости, чтобы не обращать внимания, когда ты начнешь меня мучить.
Он глубоко затянулся.
— Это было полгода назад, — сказал он сухо. — Я об этом забыл.
— Ничего ты не забыл, — вздохнула она, видя по напрягшемуся лицу Блейка, что его захлестывает волна холодного бешенства. — Я ведь действительно не знала, что было у Харриса на уме. Наверное, мне полагалось бы это знать, но я ей-Богу не знала.
Он тяжело вздохнул:
— Конечно, не знала. Я привык считать, что это хорошо. Но чем старше ты становишься, тем больше я в этом сомневаюсь.
— И Мод говорит то же самое, — прошептала она, спрашивая себя, умеет ли он читать чужие мысли.
— Кажется, она права. — Он еще раз пристально оглядел ее всю в этом изящном и таком смелом платье, и его темные зрачки сузились. — Тебе еще рано носить такие туалеты.
— Значит ли это, что, когда я стану взрослой, ты позволишь мне носить их? — мягко спросила она.
Темная бровь выразительно поднялась.
— Я не заметил, чтобы ты нуждалась в моем позволении.
— И тем не менее я, кажется, в нем нуждаюсь, — настаивала она. — Стоит мне шаг ступить, как ты начинаешь язвить и издеваться.
— Все дело в том, что ты имеешь в виду, говоря о взрослении, — возразил он, давя в пепельнице сигарету. — Неразборчивость в знакомствах решительно запрещается.
— Однако себе ты ее позволяешь, не так ли? Его голова резко откинулась назад, глаза вспыхнули гневом.
— Какого черта ты интересуешься моей частной жизнью? — ледяным тоном осведомился он.
Ее отодвинули в сторону, поставили на место.
— Я… я просто поддразнила тебя, Блейк, — неловко оправдывалась она.
— Я не шучу, — отрезал он.
— Ты никогда со мной не шутишь, — произнесла она жалобно.
— Ты ведешь себя как глупая девчонка. Она прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать слезы. В ее мягких живых глазах задрожала обида.
— С вашего разрешения, — сказала она с горечью, — я отправлюсь домой играть в куклы. Спасибо за теплый прием, — прибавила она срывающимся голосом и отошла от него. Прокладывая себе путь сквозь толпу, она впервые пожалела о том, что попала в семью Блейка.
Глава 2
До самого конца вечера она избегала Блейка, держась поближе к Нэн и Филлипу и стараясь зализать свои душевные раны. Но Блейк, казалось, вовсе не замечал этого. Он увлеченно дискутировал о чем-то с Мод и каким-то моложавым конгрессменом.
— Интересно, о чем они толкуют? — спросил Филлип, танцуя с Кэтрин под одну из немногих медленных мелодий оркестра.
— О спасении мокасиновых змей, — буркнула она, состроив пренебрежительную гримасу, но в ее темных глазах затаилась обида. Филлип тяжело вздохнул:
— Ну что он натворил на этот раз?
— Ты о ком? — спросила она, вся вспыхнув. Во взгляде Филлипа читались снисходительность и ирония.
— О Блейке. Стоило вам оказаться в одной комнате в течение десяти минут, как вы уже начали избегать друг друга.
Она стиснула зубы:
— Он ненавидит меня, я же тебе говорила…
— Так что он натворил? — переспросил Филлип.
Она уткнулась взглядом в верхнюю пуговицу его рубашки:
— Он сказал… сказал, что я не должна заводить беспорядочных знакомств.
— Вполне в стиле Блейка, — с досадой отозвался Филлип.
— Ты не понял. Это было только начало, — объяснила она. — Я сострила в том смысле, что и он не монах, и тогда он разъярился на меня за то, что я лезу в его частную жизнь. — Она вся напряглась при воспоминании о бешеном приступе его гнева. — Я же ничего не имела в виду.
— Ты не знаешь ничего о Делле? — мягко спросил он.
Она вскинула на него глаза:
— О какой Делле?
— Делле Несс. Он только что порвал с ней, — объяснил Филлип.
Странная судорога прокатилась по ее стройному телу, и она с удивлением поняла, что это незнакомое ощущение было вызвано мыслью о близости Блейка с какой-то женщиной.
— Они были помолвлены? Он улыбнулся:
— Нет.
Она только выдохнула:
— Ох!
— С тех пор Делла не дает ему покоя, обрывает телефон, засыпает письмами… Можешь себе представить, как это на него подействовало. — Он закружил ее в такт музыке и мягко притянул к себе. — Это отнюдь не улучшило его настроения. Я думаю, он был рад поездке в Европу. Она не звонила ему уже больше недели.
— Может, он по ней скучает, — сказала она.
— Блейк? Скучает по женщине? Придумай что-нибудь получше, дружочек. Блейк — настоящий мужчина. Ему никто не нужен. Он никогда не привязывается к своим женщинам.
Она теребила отворот его смокинга.
— Он не должен срывать свое раздражение на мне, — сердито упорствовала она. — Тем более на вечере в честь моего приезда.
— Его мутит с похмелья, — сказал Филлип. Медленная мелодия кончилась, и музыканты снова грянули рок. — Давай пропустим этот танец, — крикнул он сквозь шум. — У меня ноги заплетаются, когда я пытаюсь попасть в такт.
Он дружески взял ее за руку и увел из гостиной на балкон, увитый плющом.
— Не позволяй Блейку испортить тебе вечер, — утешал он ее, когда они стояли у каменной балюстрады, глядя на огни Кингс-Форта, сиявшие как драгоценные камни на темном горизонте. — У него была тяжелая неделя. Не так-то просто было ему уладить забастовку на лондонской фабрике.
Она кивнула, припомнив, что в Англии размещалась одна из самых крупных фабрик и забастовка чуть было не остановила все производство.
— Там сплошные неприятности, — тяжело вздохнул Филлип. — Не понимаю, отчего Блейк не закроет ее вообще. У нас достаточно предприятий в Нью-Йорке и Алабаме, чтобы покрыть убытки.
Ее пальцы гладили прохладные листья плюща, обвивавшего край балкона, она слушала приятный голос Филлипа, рассуждавшего о том, как выгодно было бы для корпорации приобрести еще две прядильные фабрики, и сколько нужно для каждой из них станков, и как новое оборудование повысит производство… и слышала только сдавленный бешенством голос Блейка.
Она же не виновата, что его отвергнутые любовницы не желают уходить в отставку. И разве утверждать, что у него были женщины, — значит вмешиваться в его частную жизнь? Кровь прилила к ее лицу, едва она представила Блейка обнимающим какую-то женщину, представила его большие руки, его обнаженный бронзовый торс и гибкое женское тело, прильнувшее к его темной коже, под которой вырисовываются и играют мускулы…
Румянец стал еще гуще. Она испугалась своих мыслей. Она только однажды или дважды видела Блейка обнаженным по пояс, но воспоминание об этом не покидало ее. Он весь состоял из мускулов, и этот клин черных вьющихся волос, спускающийся к пряжке его пояса, каким-то образом подчеркивал его броскую мужественность.
Легко представить себе впечатление, производимое им на женщин. Кэтрин старалась об этом не думать. Она всегда была способна проводить различие между Блейком, который был ей как родной, и тем надменным неотразимым Блейком, к которому как магнитом тянуло женщин, где бы он ни появлялся. Она не сводила глаз с его смуглого лица и старалась внушить себе, что он знает ее с детства и знает о ней слишком много, чтобы увидеть в ней привлекательную взрослую женщину. Он знает, что когда она хандрит, то швыряет вещи куда попало, что никогда, вытряхнув из поддона лед, она не заливает его снова водой, что, сидя в церкви, она снимала туфли, что она залезала на деревья, чтобы спрятаться от священника, наносившего им воскресные визиты. Он даже знает, что иногда она выбрасывает свои ношеные блузки не н контейнер для вещей, а прямо за дверь. Она тяжело вздохнула. Он слишком много знает. Ну что ж.
— Интересно, о чем они толкуют? — спросил Филлип, танцуя с Кэтрин под одну из немногих медленных мелодий оркестра.
— О спасении мокасиновых змей, — буркнула она, состроив пренебрежительную гримасу, но в ее темных глазах затаилась обида. Филлип тяжело вздохнул:
— Ну что он натворил на этот раз?
— Ты о ком? — спросила она, вся вспыхнув. Во взгляде Филлипа читались снисходительность и ирония.
— О Блейке. Стоило вам оказаться в одной комнате в течение десяти минут, как вы уже начали избегать друг друга.
Она стиснула зубы:
— Он ненавидит меня, я же тебе говорила…
— Так что он натворил? — переспросил Филлип.
Она уткнулась взглядом в верхнюю пуговицу его рубашки:
— Он сказал… сказал, что я не должна заводить беспорядочных знакомств.
— Вполне в стиле Блейка, — с досадой отозвался Филлип.
— Ты не понял. Это было только начало, — объяснила она. — Я сострила в том смысле, что и он не монах, и тогда он разъярился на меня за то, что я лезу в его частную жизнь. — Она вся напряглась при воспоминании о бешеном приступе его гнева. — Я же ничего не имела в виду.
— Ты не знаешь ничего о Делле? — мягко спросил он.
Она вскинула на него глаза:
— О какой Делле?
— Делле Несс. Он только что порвал с ней, — объяснил Филлип.
Странная судорога прокатилась по ее стройному телу, и она с удивлением поняла, что это незнакомое ощущение было вызвано мыслью о близости Блейка с какой-то женщиной.
— Они были помолвлены? Он улыбнулся:
— Нет.
Она только выдохнула:
— Ох!
— С тех пор Делла не дает ему покоя, обрывает телефон, засыпает письмами… Можешь себе представить, как это на него подействовало. — Он закружил ее в такт музыке и мягко притянул к себе. — Это отнюдь не улучшило его настроения. Я думаю, он был рад поездке в Европу. Она не звонила ему уже больше недели.
— Может, он по ней скучает, — сказала она.
— Блейк? Скучает по женщине? Придумай что-нибудь получше, дружочек. Блейк — настоящий мужчина. Ему никто не нужен. Он никогда не привязывается к своим женщинам.
Она теребила отворот его смокинга.
— Он не должен срывать свое раздражение на мне, — сердито упорствовала она. — Тем более на вечере в честь моего приезда.
— Его мутит с похмелья, — сказал Филлип. Медленная мелодия кончилась, и музыканты снова грянули рок. — Давай пропустим этот танец, — крикнул он сквозь шум. — У меня ноги заплетаются, когда я пытаюсь попасть в такт.
Он дружески взял ее за руку и увел из гостиной на балкон, увитый плющом.
— Не позволяй Блейку испортить тебе вечер, — утешал он ее, когда они стояли у каменной балюстрады, глядя на огни Кингс-Форта, сиявшие как драгоценные камни на темном горизонте. — У него была тяжелая неделя. Не так-то просто было ему уладить забастовку на лондонской фабрике.
Она кивнула, припомнив, что в Англии размещалась одна из самых крупных фабрик и забастовка чуть было не остановила все производство.
— Там сплошные неприятности, — тяжело вздохнул Филлип. — Не понимаю, отчего Блейк не закроет ее вообще. У нас достаточно предприятий в Нью-Йорке и Алабаме, чтобы покрыть убытки.
Ее пальцы гладили прохладные листья плюща, обвивавшего край балкона, она слушала приятный голос Филлипа, рассуждавшего о том, как выгодно было бы для корпорации приобрести еще две прядильные фабрики, и сколько нужно для каждой из них станков, и как новое оборудование повысит производство… и слышала только сдавленный бешенством голос Блейка.
Она же не виновата, что его отвергнутые любовницы не желают уходить в отставку. И разве утверждать, что у него были женщины, — значит вмешиваться в его частную жизнь? Кровь прилила к ее лицу, едва она представила Блейка обнимающим какую-то женщину, представила его большие руки, его обнаженный бронзовый торс и гибкое женское тело, прильнувшее к его темной коже, под которой вырисовываются и играют мускулы…
Румянец стал еще гуще. Она испугалась своих мыслей. Она только однажды или дважды видела Блейка обнаженным по пояс, но воспоминание об этом не покидало ее. Он весь состоял из мускулов, и этот клин черных вьющихся волос, спускающийся к пряжке его пояса, каким-то образом подчеркивал его броскую мужественность.
Легко представить себе впечатление, производимое им на женщин. Кэтрин старалась об этом не думать. Она всегда была способна проводить различие между Блейком, который был ей как родной, и тем надменным неотразимым Блейком, к которому как магнитом тянуло женщин, где бы он ни появлялся. Она не сводила глаз с его смуглого лица и старалась внушить себе, что он знает ее с детства и знает о ней слишком много, чтобы увидеть в ней привлекательную взрослую женщину. Он знает, что когда она хандрит, то швыряет вещи куда попало, что никогда, вытряхнув из поддона лед, она не заливает его снова водой, что, сидя в церкви, она снимала туфли, что она залезала на деревья, чтобы спрятаться от священника, наносившего им воскресные визиты. Он даже знает, что иногда она выбрасывает свои ношеные блузки не н контейнер для вещей, а прямо за дверь. Она тяжело вздохнула. Он слишком много знает. Ну что ж.