Его труды были популярны оттого, что они точно соответствовали и с максимальной силой выражали исходные установки просветительского мышления, его основную "парадигму". Основным способом или типом отношения человека к миру, критерием и судьей всего сущего Вольф сделал "разумные мысли о Боге, мире, человеческой душе и всех вещах вообще" (именно таково название основного его труда и именно со слов "разумные мысли" начинаются заголовки большинства его работ). Иначе говоря, в основание своего способа философствования он положил мыслящее или рассудочное, понятийно строго определенное, последовательное, систематизированное и логически доказательное рассмотрение всех областей сущего, всех вещей действительного или возможного мира.
Основное средство просвещения и воспитания человека Вольф видел в мыслящем рассудке и достигаемом им знании, с чем он связывал главную цель своей философии. В своей философии он всегда стремился к достоверному познанию того, что служит благу человеческого рода, к применению найденных им истин для пользы людей. Мысль о том, что философ служит человечеству, встречается во всех его работах. Девизом своей философии он избрал латинское изречение "Ad usum vitae" ("для житейской надобности"). Эта практически просветительская и даже пропагандистская ориентация философии Вольфа наглядно просматривается даже в его пресловутом педантизме, попытках "демонстративного доказательства" правил и советов для домашнего обихода и "житейской надобности", которые сегодня выглядят забавным казусом в истории философской мысли, собранием тривиальных поучений. Но его современниками они воспринимались иначе. Убеждение Вольфа в силе мышления, его призыв к самостоятельному применению разума (провозглашенный намного раньше знаменитого "Sapere aude" Канта), стремление внедрить в сознание рядового человека принципы рационального, доказательного мышления имели важное просветительское и социальное значение.
Протестуя против религиозной морали и морали пиетизма (мистическое течение в протестантизме, отвергавшее внешнюю церковную обрядность, призывавшее к углублению веры, крайнему благочестию и отказу от всякого рода развлечений), Вольф обращался не столько к внутреннему миру человека, к его благочестивой набожности, сколько к деятельной жизни труженика, основанной на принципах реальной пользы и чувственного, земного счастья. Трактуя Бога как совершенное разумное существо, а веру как оптимистическую уверенность в способности разума к постижению истины, Вольф обозначил своей философией первую ступень в борьбе духа науки и просвещения с религиозной протестантской идеологией. Именно эта принципиальная мировоззренческая оппозиция лежала в основе конфликта Вольфа с официальной церковью и ортодоксальным пиетизмом, и привела к изгнанию из Галле в 1723 г.
Главная цель метафизики, как полагал Вольф - счастье людей - не будет достигнута, пока в ней отсутствуют основательные, ясные, отчётливые и подтверждаемые в опыте понятия о каждой вещи. В более поздней работе он отмечает, что вопрос о счастье - отнюдь не собственная часть философии: задача философии - служить фундаментом других наук, доставлять им надежные принципы, точные методы достижения истинного знания и его критерии. Мыслитель понимал философию как "мудрость для мира" или "мировой мудрости", Вольф связывал с необходимостью рассудочного, научного объяснения мира, построения целостного, доказательного и систематического знания о нём. Только в этом случае философия может служить миру и благу людей, их образованию и воспитанию, способствовать расцвету наук.
Именно с этого поворота, осуществлённого Вольфом и его учениками к разработке общефилософских, научно-теоретических и методологических оснований человеческого познания и поведения, просветительского мировоззрения в целом, исследователи связывают начало высокой стадии немецкого Просвещения. Говоря о "повороте", осуществленном Вольфом в философии Просвещения, нужно учитывать, что во многом это было продолжением лейбницевской и всей предшествующей традиции рационалистической метафизики XVII в. Однако у Вольфа эта традиция выступила в своеобразном синтезе с просветительскими установками, что во многом определило специфические особенности, равно как и место его учения в просветительском движении и в истории философской мысли XVIII в.
Однако философию Вольфа зачастую оценивают как "плоскую" и "скудоумную" систематизацию наследия Лейбница, утратившую многие гениальные идеи, догадки и прозрения великого учителя. Эта оценка во многом несправедлива. Предприняв грандиозную попытку построения универсальной системы метафизики на основе единого математического метода и в соответствии с логическим идеалом знания, Вольф исходил из идеи самого Лейбница, стремился реализовать неосуществленный замысел этого мыслителя. Следуя просветительскому подходу к науке, её пониманию как средства образования и воспитания людей, Вольф пытался обобщить и систематизировать не только наследие Лейбница, но едва ли не всю совокупность современных ему научных и философских знаний, подвести их под единые принципы познания и представить в виде дедуктивной системы "разумных мыслей о всех вещах".
Возможно, именно такое просветительское ,практическое и служебное отношение к знанию послужило источником повышенной требовательности к его логической строгости, точности, доказательности и систематической упорядоченности.
Все эти особенности многочисленных работ Вольфа, посвященных самым различным областям человеческого знания, принесли им необычайную популярность и позволили стать заметным вкладом в разработку теоретических и мировоззренческих основ не только немецкого, но и европейского Просвещения. Вместе с тем именно у Вольфа с наибольшей ясностью и силой обозначился специфический философско-гносеологический феномен: просветительское отношение к знанию как средству образования и обучения, его рассмотрение в качестве учебно-педагогического материала оборачиваются серьезной гносеологической ошибкой, а именно превращением форм объяснения знания в основное средство его достижения, подменой процесса познания его конечным результатом. При этом способы рассудочного мышления, его логические законы и формы не только абсолютизируются, но и неправомерно переносятся на бытие и познание, отождествляются с сущностью и структурой самого действительного мира и процессами его познавательного освоения.
В итоге метафизика Вольфа, с одной стороны, всё больше превращалась в набор общеизвестных и банальных "разумных мыслей", в застывший свод неизменных, раз и навсегда данных понятий, поучений, советов, внешним и весьма искусственным образом упорядоченных в некое подобие единой и доказательной системы.
С другой стороны, система эта не только всё более устаревала по сравнению с бурно развивавшейся наукой, с результатами и запросами реальной практики; в ней все более отчетливо обнаруживались глубокая внутренняя противоречивость и догматичность её исходных философских оснований и "первых принципов". Именно в системе Вольфа с её претензиями на научность, доказательность и обоснованность всех её понятий со всей очевидностью проявился тот парадоксальный факт, что её возможность зиждется на никак не обоснованном, т. е. догматическом, постулировании бытия Бога и чудесного акта творения действительного мира. Только при таких допущениях или предпосылках, составлявших содержание так называемой рациональной, или естественной, теологии, сохранялась возможность обоснования двух других частей метафизики - рациональной космологии и психологии, т. е. учения о мире и человеческой душе и предустановленной гармонии между ними. Иначе говоря, при внешней наукообразности и просветительской направленности обсуждения вопросов о мире и человеке, о его способности к познанию и преобразованию действительности, к совершенствованию общества, достижению всеобщего блага и нравственного совершенства, и т. д. их решение оказывалось мнимым и иллюзорным, а главное, основанным на недоказуемых и противоречащих опыту и здравому смыслу постулатах.
Подобные противоречия метафизики Вольфа привели к тому, что она перестала быть центром просветительского движения. Неминуемым стало и последующее разложение вольфовской школы. Вместе с тем вольфианство имело важное эвристическое значение для дальнейшего развития философской мысли в Германии. Предметом философской рефлексии (форму теоретической деятельности человека, направленная на осмысление собственных действий и их знаков.) стала проблема принципиальной односторонности, ограниченности и глубокой противоречивости рационалистической метафизики вообще, теоретической и методологической несостоятельности её исходных установок и принципов.
Христиану Вольфу выпала печальная участь стать носителем и выразителем общего кризиса традиционной метафизики. Но в этом состоит и его непреходящая заслуга в истории философской мысли Нового времени, равно как и в процессе вызревания проблемно-теоретических предпосылок для разработки новых, нетрадиционных подходов к решению основных вопросов философского познания, прежде всего у Канта, других представителей немецкой классической философии, однако вплоть до второй половины XVIII в. школа Вольфа оставалась самой влиятельной философской школой в Германии.
Часть 7 Джамбаттиста Вико. Объективный характер исторического процесса. Теория трёх циклов развития человеческого общества
Глава 1. Вико: объективный характер исторического прогресса
Джамбаттиста Вико родился в Неаполе 23 июня 1668 г. в семье скромного библиотекаря. Закончив школу, он стал изучать философию вместе с номиналистом Антонио дель Бальцо. Неудовлетворенный формализмом преподавания, он прекращает регулярные занятия и занимается самообразованием и чтением.
Таким образом, он стал "ученым пустынником в стороне от забав молодости как породистый конь, обученный в войнах, вдруг оказался забыт брошенный на деревенском пастбище". Последователь Скота Джузеппе Риччи спустя некоторое время посвятил его в премудрости гражданского права в школе при университете Неаполя. Однако вскоре пришлось прекратить и эти штудии, ибо "душа не выносила шума судебных распрей". По приглашению одного знатного господина он стал гувернером его внуков в замке Чиленто, где все располагало к здоровому образу жизни и плодотворным занятиям. В тамошней библиотеке он изучил Платона и Аристотеля, Тацита и Августина, Данте и Петрарку, присоединился к метафизике истории и литературы.
Когда в 1695 г. он вернулся в Неаполь, то почувствовал себя чужестранцем. Аристотель после схоластических переделок обрёл лубочные черты, никто не хотел обсуждать оригинальность его наблюдений. По экономическим соображениям он подал на конкурс на замещение вакансий по кафедре риторики Неапольского университета. Затем начались годы преподавания, а в 1693 г. он стал лауреатом, написав несколько работ об "Обучении" Квинтилиана ("О положении дел"). Эти годы для Вико были особенно плодотворными. Выступая с речами-посвящениями на академических собраниях, с 1699 по 1708 г. он оттачивал свое мастерство и с блеском критиковал теоретические позиции так называемых новых ученых. Среди речей исторической стала седьмая: "О научном методе нашего времени", - опубликованная автором на свои средства. Здесь мы находим замечательные педагогические интуиции Вико, проницательную критику картезианского метода и наметки новой интерпретации истории.
С 1713 по 1719 г. Вико посвятил изучению работ Гуго Гроция, в особенности "О праве войны и мира". По заказу одного герцога он написал историческое исследование "Четыре книги о подвигах Антонио Карафы", опубликованное в 1716 г. Он также принял участие в грандиозной работе под названием "О древнейшей мудрости итальянцев, извлеченной из источников латинского языка" в трёх книгах: "Liber metaphysicus", "Liber physicus", "Liber moralis". Опубликованная в 1710 г., работа была раскритикована "Литературным итальянским журналом" с филологической точки зрения. Вико, уже собравший большой материал, вынужден был остановить работу. Семейные заботы, капризы жены Терезы Катерины Дестито, наконец, нужда заставили заняться частными уроками, мелкими заказами случайного характера. Движимый неиссякаемым интересом к истории права, он написал в 1720 г. конкурсную работу "О единственном начале и единственной цели всеобщего права". Вскоре появляются его работы "О неизменности философии ", "О неизменности филологии ", "О неизменности правоведения". Их новизна и оригинальность остались непонятыми современниками. Философ с горечью констатирует профессиональное фиаско, уже не надеясь найти своего места в отечестве.
Однако вопреки провидению, перекрывшему, казалось бы, все пути к заслуженному успеху и даже достойному существованию, Вико мужественно принимается за новую работу под названием "Основания новой науки об общей природе наций, благодаря которым обнаруживаются также новые основания естественного права народов" (известна более под названием "Новая наука"). Книга, как и следовало ожидать, вызвала большую критику и мало понимания и сочувствия. Впрочем, Вико спасло убеждение, при прочих равных условиях он оказался "более удачливым, чем Сократ".
Затем, по просьбе Джована Артико ди Порчиа в 1725 г. Вико написал автобиографию "Жизнь Джамбаттиста Вико, написанная им самим", серию портретов современников. Первая её часть вышла под редакцией Анджело Калоджера в 1725-1728 гг. - "Собрание научных и филологических фрагментов". Вторая часть была написана в 1731 году, а опубликована только в 1818 г. Второе издание "Новой науки" опубликовано в 1730, а третье, с дополнениями и стилистическими модификациями, - в 1744г. Принятая с восторгом в Италии, работа осталась незамеченной в остальной Европе.
Он достиг преклонного возраста, изнурён многочисленными трудами, измучен заботами о доме и жестокими судорогами в бёдрах и голени, порождённый какой-то странной болезнью, уничтожившей у него почти всё находящееся внутри между нижней костью головы и нёбом. Тогда он совершенно отказался от занятий и подарил отцу Доменико Лодовичи (иезуиту, латинскому элегическому поэту) манускрипт "Примечаний к первой "Новой Науке".
Неудачная судьба книги, завистливое отношение коллег-профессоров, не принимавших его философские взгляды, болезнь дочери, тревога за сына, совершившего преступление - всё это подточило и без того слабое здоровье. Со словами: "Сын мой, спаси себя", - в момент исполнения судебного решения о тюремном заключении философ навсегда простился с сыном. Со словами покаяния перед Небом и Богом в январе 1744 г. 76 лет от роду Джамбаттиста Вико ушёл из жизни.
Как считают многие исследователи, Вико был одним из первооткрывателей истории, как обладающего объективным характером процесса. Философ считал, что надлежит исследовать именно этот мир, поднимая один пласт за другим и перерабатывая их как сделанные, можно достичь знания не менее точного и ясного, чем геометрия и математика. Однако открывая эту новую главу, необходимо понять принципы и методы выведения науки из того, что было до сих пор обледенелой массой, погребенной и забытой всеми. Речь идёт о науке, похожей и вместе с тем превосходящей геометрию. "Эта наука должна освоил" нечто сверх элементов геометрии, имеющей дело с величинами, реальность которой точки, линии, плоскости, фигуры. Её доказательства как бы сродни божественному, они должны преисполнить тебя, читатель, упоением неземным, ведь в Боге знать и делать есть одно и то же".
Во время Вико, история не считалась серьёзной наукой, которую следует внимательно изучать. Она трактовалась как школа морали, проблемы научности её деталей не возникало, ведь что за наука - мораль? Вопреки всем Вико объявил: история не наука, но может и должна ею стать. Ведь этот гражданский мир сотворён людьми, а потому более других предметных сфер реальности научно объясним и подлежит систематизации. Но все это возможно лишь после отказа от неверных методологических предубеждений.
История с точки зрения самих историков Вико также мало удовлетворяет, как и история, увиденная глазами философов. Бесконечные противоречия и фальсификации, сомнительные принципы истолкования историографами использовались часто произвольно - всё это Вико называет "национальным чванством" и "ученой спесью". Важнее всего показать, что именно их нация раньше других пришла к цивилизованным формам жизни, что записано в памяти народа с сотворения мира. Такими находит Вико реконструкции событий Геродота, Тацита, Полибия, Ливия - чересчур много сыновней любви к родине.
Современных историков Вико упрекает в буквализме и однобокой интерпретации исторических документов, но тем не менее, они выработали достаточно стройную систему, из которой также можно извлечь пользу.
Вико называет привычку распространять на отдаленные эпохи представления и категории, типичные для нашего времени - "концептуальным анахронизмом". Вообще анахронизм - это устаревший взгляд или обычай, пережиток старины или отнесение какого-либо события к более древнему имени. Утрата чувства исторического времени, как и преувеличение рациональных возможностей, - это ошибки историков разных поколений. Вико не согласен с Бэконом, когда тот говорит о "несравненной мудрости древних", не потому, что недооценивал мудрость древних, а потому, что Бэкон не усматривал различия между идеалом мудрости древним и новым. Что же касается древней римской истории, то Вико был резко против толкования её документов в терминах "народ, царство, свобода" в современном значении этих слов, без старого понимания того, что "народ" - это "патриции", а "царство" - это "тирания". К примеру, "Законы Двенадцати таблиц" (древний римский кодекс законов) Вико трактовал как простое воспроизведение афинского кодекса. Во-первых, вряд ли корректно представлять римлян естественными наследниками греков, во-вторых, ещё более сомнительно читать "Двенадцать таблиц" на категориальном языке эпохи, во всем чуждой древнеримской. Отвергая все, Вико начинает с нуля: "Ничто не вытекает само собой из накопленной эрудиции". Исторические реконструкции неадекватны, ибо их теоретические предпосылки недостаточны.
Таким образом, Вико, как основоположник историзма, хотел показать, что исторический процесс носит объективное значение и имеет провиденциальный характер. Провиденциализм, приверженцем которого считался Вико, - это религиозно-философское учение, интерпретирующее исторический процесс как осуществление замысла Бога. История основана на предвидении Бога, продумавшего жизнь человеческого рода от начала до конца, и отсюда, Вико заключает, что смысл истории находится в ней самой.
Глава 2. Теория трёх циклов развития общества
В ходе мировой истории Вико выделяет три основные цикла: эпоха богов, эпоха героев и эпоха людей. Начнём с эпохи богов, когда, как пишет Вико, язычники считали, что живут под божественным управлением и когда люди доверяли всему тому, что говорили и делали жрецы. Этот век также отмечен преобладанием грубых чувств, и отсутствием стремления к размышлениям. Предметы интересуют примитивных людей не сами по себе, а постольку, поскольку несут страдания или удовольствия, возбуждают или подавляют: здесь момент субъективности минимален. Это не только время чувства, это эпоха богов, ибо по неспособности размышлять природные феномены отождествляются с Божественными. Подросток-человечество силён телом, в нём бушуют страсти, небо кажется ему огромным одушевленным телом, потому и имя ему - Юпитер. На языке молний и грома он выражает свои одобрения и неудовольствия, а потому нравы первых людей - само смирение и религиозный трепет. Так родилась поэтическая теология: науке этих людей греки дали точное название теология - "наука о языке богов". Это самая прекрасная сказка из знакомых нам сказание о Юпитере, царе и государе, повелителе людей и богов.
В рамках поэтической теологии первые монархи были земными богами, потому и названы государства "теократиями". Это было золотое время - эпоха оракулов, провидцев, древнее которой мы ничего не знаем. Теократическое правление было основано на отеческом авторитете, легитимность которого отсылала к Божественному праву, т. е. к максиме: так хотят боги.
Следующая эпоха - это век героев: второй возраст человечества. Его характеризует преобладание фантазий над рациональным. Герои, как считает философ, правили везде на основе превосходства собственной природы, над природой плебеев. Первые сообщества людей в целях зашиты от агрессии кочевников добровольно подчинялись авторитарному игу племенных вождей. Племена все время пополнялись теми, кто искал убежища и защиты. Из беглых рабов, объединившихся в группы, выросли первые формы организованной жизни. Для защиты внутреннего порядка и в приготовлениях к возможным столкновениям с чужаками возникло так называемое "героическое право" и религия силы. Мы имеем дело с непререкаемым авторитетом силы, ибо героя выражает волю богов, с которыми, как известно, не спорят.
Этот период полон вражды: внутренняя сплоченность достигается путем исключения всего, что может принести разрушение. Героический мир воспет Гомером, в его поэмах мы находим идеал мужественного воина и анонимной коллективной мощи. Можно ли на этом основании считать его "Илиаду" документом философской мысли, как многие считают, призванным приручить свирепого зверя - толпу? Вико не склонен так считать, ибо это противоречит принципу единства истории со всем, что характеризует её возраст. Фантастические элементы, образный ряд и стройность эпизодов сочетаются с жестокостью как нормой жизни. Отроки по мышлению, но полные сил и воображения, кипящих страстей, Гомер и его герои были как бы "одной группы крови", в этом смысле эпохальной. И если поэма, например, настолько хороша, что становится выражением типа социальности, то мы не можем не сказать, что "Илиада" отсылает к эпохе поэтической, героической, воинственной, где игры и наслаждения были вперемежку со смертельной опасностью. Здесь нет блеска и роскоши, свойственных республикам и аристократиям, где гражданскими почестями были осыпаны благородные и знатные.
Третий возраст - эпоха людей или "всепонимающего разума", долгий путь борьбы городов и народов между собой, пока, наконец, не было достигнуто узаконение семейно-брачных институтов и гражданских прав. В это время люди понимают, что они равны по своей природе; и в этот период процветали республики и монархии, что также являлось Человеческим правлением. Действительно, с течением времени вред эгоизма стал понятен всем интеллектуальным людям, они пришли к выводу, что и плебеи, и знатные одной человеческой породы, и те и другие могут войти в пространство цивилизации. Так в Риме вековая схватка патрициев и плебеев трансформировалась в диспут, риторику, наконец, философию.
Наконец люди пришли к критическому сознанию. Идеалы, принимавшиеся древними людьми безоговорочно, стали более пристально проверяться. Это время человека понимающего, а потому умеренного, рассудительного и доброжелательного, человека совести, разума и долга. Право его не менее человечно: все равны перед законом, ибо рождены равно свободными. "Все или большая часть городских властей справедливы, а потому они на страже народной воли, и перед лицом монархов равны все подданные по закону; различны лишь в гражданском состоянии".
Речь идёт об изменениях не в смысле исчезновения типичного для предыдущих эпох, а в смысле укрепления дисциплинарного и рационального пространства. Метафизика природы стала метафизикой разума, отражение этого превращения мы увидим в социальных религиозных и гражданских институтах. Такова философская система Джамбаттисты Вико.
Заключение
Лучше всего сумел подытожить достижения философии Нового времени знаменитый философ и историк Пьер Бейль. "Не обращая внимания на посторонние вещи, историк должен быть предан только интересам истины и из любви к ней пожертвовать своими чувствами, если это необходимо, благодарностью за услугу или обидой за нанесенный ему ущерб, и даже. любовью к Родине. Он должен забыть, из какой он страны, что воспитывался в данной вере, что надо быть благодарным за то или за это, что те или иные люди являются его родителями либо друзьями. Историк как таковой - одинок, как перст, у него нет ни отца, ни матери, ни потомства. И если его спросят, откуда он родом, историк должен отвечать: "я не француз, не англичанин, не немец, не испанец; я - космополит. Я на службе не у императора, не у короля Франции, а исключительно у истины; она моя единственная королева, которой я дал клятву повиноваться". В этой страстной сентенции хорошо передано чувство причастности к новой инстанции в самом существе человека - к инстанции "человека вообще". Разумеется, это не исключительный удел историка, либо учёного, подвластного лишь истине. Сфера юридической всеобщности или нравственной справедливости по-своему взывают к пробуждению этого чувства, рождая представление не о частном и особенном характере человеческой личности, но возвышая подобное представление до уровня универсальности человеческого существа. Просвещение обозначило глубокую проблему, наиболее интересной попыткой решения которой стала философия немецкого мыслителя Иммануила Канта.
Основное средство просвещения и воспитания человека Вольф видел в мыслящем рассудке и достигаемом им знании, с чем он связывал главную цель своей философии. В своей философии он всегда стремился к достоверному познанию того, что служит благу человеческого рода, к применению найденных им истин для пользы людей. Мысль о том, что философ служит человечеству, встречается во всех его работах. Девизом своей философии он избрал латинское изречение "Ad usum vitae" ("для житейской надобности"). Эта практически просветительская и даже пропагандистская ориентация философии Вольфа наглядно просматривается даже в его пресловутом педантизме, попытках "демонстративного доказательства" правил и советов для домашнего обихода и "житейской надобности", которые сегодня выглядят забавным казусом в истории философской мысли, собранием тривиальных поучений. Но его современниками они воспринимались иначе. Убеждение Вольфа в силе мышления, его призыв к самостоятельному применению разума (провозглашенный намного раньше знаменитого "Sapere aude" Канта), стремление внедрить в сознание рядового человека принципы рационального, доказательного мышления имели важное просветительское и социальное значение.
Протестуя против религиозной морали и морали пиетизма (мистическое течение в протестантизме, отвергавшее внешнюю церковную обрядность, призывавшее к углублению веры, крайнему благочестию и отказу от всякого рода развлечений), Вольф обращался не столько к внутреннему миру человека, к его благочестивой набожности, сколько к деятельной жизни труженика, основанной на принципах реальной пользы и чувственного, земного счастья. Трактуя Бога как совершенное разумное существо, а веру как оптимистическую уверенность в способности разума к постижению истины, Вольф обозначил своей философией первую ступень в борьбе духа науки и просвещения с религиозной протестантской идеологией. Именно эта принципиальная мировоззренческая оппозиция лежала в основе конфликта Вольфа с официальной церковью и ортодоксальным пиетизмом, и привела к изгнанию из Галле в 1723 г.
Главная цель метафизики, как полагал Вольф - счастье людей - не будет достигнута, пока в ней отсутствуют основательные, ясные, отчётливые и подтверждаемые в опыте понятия о каждой вещи. В более поздней работе он отмечает, что вопрос о счастье - отнюдь не собственная часть философии: задача философии - служить фундаментом других наук, доставлять им надежные принципы, точные методы достижения истинного знания и его критерии. Мыслитель понимал философию как "мудрость для мира" или "мировой мудрости", Вольф связывал с необходимостью рассудочного, научного объяснения мира, построения целостного, доказательного и систематического знания о нём. Только в этом случае философия может служить миру и благу людей, их образованию и воспитанию, способствовать расцвету наук.
Именно с этого поворота, осуществлённого Вольфом и его учениками к разработке общефилософских, научно-теоретических и методологических оснований человеческого познания и поведения, просветительского мировоззрения в целом, исследователи связывают начало высокой стадии немецкого Просвещения. Говоря о "повороте", осуществленном Вольфом в философии Просвещения, нужно учитывать, что во многом это было продолжением лейбницевской и всей предшествующей традиции рационалистической метафизики XVII в. Однако у Вольфа эта традиция выступила в своеобразном синтезе с просветительскими установками, что во многом определило специфические особенности, равно как и место его учения в просветительском движении и в истории философской мысли XVIII в.
Однако философию Вольфа зачастую оценивают как "плоскую" и "скудоумную" систематизацию наследия Лейбница, утратившую многие гениальные идеи, догадки и прозрения великого учителя. Эта оценка во многом несправедлива. Предприняв грандиозную попытку построения универсальной системы метафизики на основе единого математического метода и в соответствии с логическим идеалом знания, Вольф исходил из идеи самого Лейбница, стремился реализовать неосуществленный замысел этого мыслителя. Следуя просветительскому подходу к науке, её пониманию как средства образования и воспитания людей, Вольф пытался обобщить и систематизировать не только наследие Лейбница, но едва ли не всю совокупность современных ему научных и философских знаний, подвести их под единые принципы познания и представить в виде дедуктивной системы "разумных мыслей о всех вещах".
Возможно, именно такое просветительское ,практическое и служебное отношение к знанию послужило источником повышенной требовательности к его логической строгости, точности, доказательности и систематической упорядоченности.
Все эти особенности многочисленных работ Вольфа, посвященных самым различным областям человеческого знания, принесли им необычайную популярность и позволили стать заметным вкладом в разработку теоретических и мировоззренческих основ не только немецкого, но и европейского Просвещения. Вместе с тем именно у Вольфа с наибольшей ясностью и силой обозначился специфический философско-гносеологический феномен: просветительское отношение к знанию как средству образования и обучения, его рассмотрение в качестве учебно-педагогического материала оборачиваются серьезной гносеологической ошибкой, а именно превращением форм объяснения знания в основное средство его достижения, подменой процесса познания его конечным результатом. При этом способы рассудочного мышления, его логические законы и формы не только абсолютизируются, но и неправомерно переносятся на бытие и познание, отождествляются с сущностью и структурой самого действительного мира и процессами его познавательного освоения.
В итоге метафизика Вольфа, с одной стороны, всё больше превращалась в набор общеизвестных и банальных "разумных мыслей", в застывший свод неизменных, раз и навсегда данных понятий, поучений, советов, внешним и весьма искусственным образом упорядоченных в некое подобие единой и доказательной системы.
С другой стороны, система эта не только всё более устаревала по сравнению с бурно развивавшейся наукой, с результатами и запросами реальной практики; в ней все более отчетливо обнаруживались глубокая внутренняя противоречивость и догматичность её исходных философских оснований и "первых принципов". Именно в системе Вольфа с её претензиями на научность, доказательность и обоснованность всех её понятий со всей очевидностью проявился тот парадоксальный факт, что её возможность зиждется на никак не обоснованном, т. е. догматическом, постулировании бытия Бога и чудесного акта творения действительного мира. Только при таких допущениях или предпосылках, составлявших содержание так называемой рациональной, или естественной, теологии, сохранялась возможность обоснования двух других частей метафизики - рациональной космологии и психологии, т. е. учения о мире и человеческой душе и предустановленной гармонии между ними. Иначе говоря, при внешней наукообразности и просветительской направленности обсуждения вопросов о мире и человеке, о его способности к познанию и преобразованию действительности, к совершенствованию общества, достижению всеобщего блага и нравственного совершенства, и т. д. их решение оказывалось мнимым и иллюзорным, а главное, основанным на недоказуемых и противоречащих опыту и здравому смыслу постулатах.
Подобные противоречия метафизики Вольфа привели к тому, что она перестала быть центром просветительского движения. Неминуемым стало и последующее разложение вольфовской школы. Вместе с тем вольфианство имело важное эвристическое значение для дальнейшего развития философской мысли в Германии. Предметом философской рефлексии (форму теоретической деятельности человека, направленная на осмысление собственных действий и их знаков.) стала проблема принципиальной односторонности, ограниченности и глубокой противоречивости рационалистической метафизики вообще, теоретической и методологической несостоятельности её исходных установок и принципов.
Христиану Вольфу выпала печальная участь стать носителем и выразителем общего кризиса традиционной метафизики. Но в этом состоит и его непреходящая заслуга в истории философской мысли Нового времени, равно как и в процессе вызревания проблемно-теоретических предпосылок для разработки новых, нетрадиционных подходов к решению основных вопросов философского познания, прежде всего у Канта, других представителей немецкой классической философии, однако вплоть до второй половины XVIII в. школа Вольфа оставалась самой влиятельной философской школой в Германии.
Часть 7 Джамбаттиста Вико. Объективный характер исторического процесса. Теория трёх циклов развития человеческого общества
Глава 1. Вико: объективный характер исторического прогресса
Джамбаттиста Вико родился в Неаполе 23 июня 1668 г. в семье скромного библиотекаря. Закончив школу, он стал изучать философию вместе с номиналистом Антонио дель Бальцо. Неудовлетворенный формализмом преподавания, он прекращает регулярные занятия и занимается самообразованием и чтением.
Таким образом, он стал "ученым пустынником в стороне от забав молодости как породистый конь, обученный в войнах, вдруг оказался забыт брошенный на деревенском пастбище". Последователь Скота Джузеппе Риччи спустя некоторое время посвятил его в премудрости гражданского права в школе при университете Неаполя. Однако вскоре пришлось прекратить и эти штудии, ибо "душа не выносила шума судебных распрей". По приглашению одного знатного господина он стал гувернером его внуков в замке Чиленто, где все располагало к здоровому образу жизни и плодотворным занятиям. В тамошней библиотеке он изучил Платона и Аристотеля, Тацита и Августина, Данте и Петрарку, присоединился к метафизике истории и литературы.
Когда в 1695 г. он вернулся в Неаполь, то почувствовал себя чужестранцем. Аристотель после схоластических переделок обрёл лубочные черты, никто не хотел обсуждать оригинальность его наблюдений. По экономическим соображениям он подал на конкурс на замещение вакансий по кафедре риторики Неапольского университета. Затем начались годы преподавания, а в 1693 г. он стал лауреатом, написав несколько работ об "Обучении" Квинтилиана ("О положении дел"). Эти годы для Вико были особенно плодотворными. Выступая с речами-посвящениями на академических собраниях, с 1699 по 1708 г. он оттачивал свое мастерство и с блеском критиковал теоретические позиции так называемых новых ученых. Среди речей исторической стала седьмая: "О научном методе нашего времени", - опубликованная автором на свои средства. Здесь мы находим замечательные педагогические интуиции Вико, проницательную критику картезианского метода и наметки новой интерпретации истории.
С 1713 по 1719 г. Вико посвятил изучению работ Гуго Гроция, в особенности "О праве войны и мира". По заказу одного герцога он написал историческое исследование "Четыре книги о подвигах Антонио Карафы", опубликованное в 1716 г. Он также принял участие в грандиозной работе под названием "О древнейшей мудрости итальянцев, извлеченной из источников латинского языка" в трёх книгах: "Liber metaphysicus", "Liber physicus", "Liber moralis". Опубликованная в 1710 г., работа была раскритикована "Литературным итальянским журналом" с филологической точки зрения. Вико, уже собравший большой материал, вынужден был остановить работу. Семейные заботы, капризы жены Терезы Катерины Дестито, наконец, нужда заставили заняться частными уроками, мелкими заказами случайного характера. Движимый неиссякаемым интересом к истории права, он написал в 1720 г. конкурсную работу "О единственном начале и единственной цели всеобщего права". Вскоре появляются его работы "О неизменности философии ", "О неизменности филологии ", "О неизменности правоведения". Их новизна и оригинальность остались непонятыми современниками. Философ с горечью констатирует профессиональное фиаско, уже не надеясь найти своего места в отечестве.
Однако вопреки провидению, перекрывшему, казалось бы, все пути к заслуженному успеху и даже достойному существованию, Вико мужественно принимается за новую работу под названием "Основания новой науки об общей природе наций, благодаря которым обнаруживаются также новые основания естественного права народов" (известна более под названием "Новая наука"). Книга, как и следовало ожидать, вызвала большую критику и мало понимания и сочувствия. Впрочем, Вико спасло убеждение, при прочих равных условиях он оказался "более удачливым, чем Сократ".
Затем, по просьбе Джована Артико ди Порчиа в 1725 г. Вико написал автобиографию "Жизнь Джамбаттиста Вико, написанная им самим", серию портретов современников. Первая её часть вышла под редакцией Анджело Калоджера в 1725-1728 гг. - "Собрание научных и филологических фрагментов". Вторая часть была написана в 1731 году, а опубликована только в 1818 г. Второе издание "Новой науки" опубликовано в 1730, а третье, с дополнениями и стилистическими модификациями, - в 1744г. Принятая с восторгом в Италии, работа осталась незамеченной в остальной Европе.
Он достиг преклонного возраста, изнурён многочисленными трудами, измучен заботами о доме и жестокими судорогами в бёдрах и голени, порождённый какой-то странной болезнью, уничтожившей у него почти всё находящееся внутри между нижней костью головы и нёбом. Тогда он совершенно отказался от занятий и подарил отцу Доменико Лодовичи (иезуиту, латинскому элегическому поэту) манускрипт "Примечаний к первой "Новой Науке".
Неудачная судьба книги, завистливое отношение коллег-профессоров, не принимавших его философские взгляды, болезнь дочери, тревога за сына, совершившего преступление - всё это подточило и без того слабое здоровье. Со словами: "Сын мой, спаси себя", - в момент исполнения судебного решения о тюремном заключении философ навсегда простился с сыном. Со словами покаяния перед Небом и Богом в январе 1744 г. 76 лет от роду Джамбаттиста Вико ушёл из жизни.
Как считают многие исследователи, Вико был одним из первооткрывателей истории, как обладающего объективным характером процесса. Философ считал, что надлежит исследовать именно этот мир, поднимая один пласт за другим и перерабатывая их как сделанные, можно достичь знания не менее точного и ясного, чем геометрия и математика. Однако открывая эту новую главу, необходимо понять принципы и методы выведения науки из того, что было до сих пор обледенелой массой, погребенной и забытой всеми. Речь идёт о науке, похожей и вместе с тем превосходящей геометрию. "Эта наука должна освоил" нечто сверх элементов геометрии, имеющей дело с величинами, реальность которой точки, линии, плоскости, фигуры. Её доказательства как бы сродни божественному, они должны преисполнить тебя, читатель, упоением неземным, ведь в Боге знать и делать есть одно и то же".
Во время Вико, история не считалась серьёзной наукой, которую следует внимательно изучать. Она трактовалась как школа морали, проблемы научности её деталей не возникало, ведь что за наука - мораль? Вопреки всем Вико объявил: история не наука, но может и должна ею стать. Ведь этот гражданский мир сотворён людьми, а потому более других предметных сфер реальности научно объясним и подлежит систематизации. Но все это возможно лишь после отказа от неверных методологических предубеждений.
История с точки зрения самих историков Вико также мало удовлетворяет, как и история, увиденная глазами философов. Бесконечные противоречия и фальсификации, сомнительные принципы истолкования историографами использовались часто произвольно - всё это Вико называет "национальным чванством" и "ученой спесью". Важнее всего показать, что именно их нация раньше других пришла к цивилизованным формам жизни, что записано в памяти народа с сотворения мира. Такими находит Вико реконструкции событий Геродота, Тацита, Полибия, Ливия - чересчур много сыновней любви к родине.
Современных историков Вико упрекает в буквализме и однобокой интерпретации исторических документов, но тем не менее, они выработали достаточно стройную систему, из которой также можно извлечь пользу.
Вико называет привычку распространять на отдаленные эпохи представления и категории, типичные для нашего времени - "концептуальным анахронизмом". Вообще анахронизм - это устаревший взгляд или обычай, пережиток старины или отнесение какого-либо события к более древнему имени. Утрата чувства исторического времени, как и преувеличение рациональных возможностей, - это ошибки историков разных поколений. Вико не согласен с Бэконом, когда тот говорит о "несравненной мудрости древних", не потому, что недооценивал мудрость древних, а потому, что Бэкон не усматривал различия между идеалом мудрости древним и новым. Что же касается древней римской истории, то Вико был резко против толкования её документов в терминах "народ, царство, свобода" в современном значении этих слов, без старого понимания того, что "народ" - это "патриции", а "царство" - это "тирания". К примеру, "Законы Двенадцати таблиц" (древний римский кодекс законов) Вико трактовал как простое воспроизведение афинского кодекса. Во-первых, вряд ли корректно представлять римлян естественными наследниками греков, во-вторых, ещё более сомнительно читать "Двенадцать таблиц" на категориальном языке эпохи, во всем чуждой древнеримской. Отвергая все, Вико начинает с нуля: "Ничто не вытекает само собой из накопленной эрудиции". Исторические реконструкции неадекватны, ибо их теоретические предпосылки недостаточны.
Таким образом, Вико, как основоположник историзма, хотел показать, что исторический процесс носит объективное значение и имеет провиденциальный характер. Провиденциализм, приверженцем которого считался Вико, - это религиозно-философское учение, интерпретирующее исторический процесс как осуществление замысла Бога. История основана на предвидении Бога, продумавшего жизнь человеческого рода от начала до конца, и отсюда, Вико заключает, что смысл истории находится в ней самой.
Глава 2. Теория трёх циклов развития общества
В ходе мировой истории Вико выделяет три основные цикла: эпоха богов, эпоха героев и эпоха людей. Начнём с эпохи богов, когда, как пишет Вико, язычники считали, что живут под божественным управлением и когда люди доверяли всему тому, что говорили и делали жрецы. Этот век также отмечен преобладанием грубых чувств, и отсутствием стремления к размышлениям. Предметы интересуют примитивных людей не сами по себе, а постольку, поскольку несут страдания или удовольствия, возбуждают или подавляют: здесь момент субъективности минимален. Это не только время чувства, это эпоха богов, ибо по неспособности размышлять природные феномены отождествляются с Божественными. Подросток-человечество силён телом, в нём бушуют страсти, небо кажется ему огромным одушевленным телом, потому и имя ему - Юпитер. На языке молний и грома он выражает свои одобрения и неудовольствия, а потому нравы первых людей - само смирение и религиозный трепет. Так родилась поэтическая теология: науке этих людей греки дали точное название теология - "наука о языке богов". Это самая прекрасная сказка из знакомых нам сказание о Юпитере, царе и государе, повелителе людей и богов.
В рамках поэтической теологии первые монархи были земными богами, потому и названы государства "теократиями". Это было золотое время - эпоха оракулов, провидцев, древнее которой мы ничего не знаем. Теократическое правление было основано на отеческом авторитете, легитимность которого отсылала к Божественному праву, т. е. к максиме: так хотят боги.
Следующая эпоха - это век героев: второй возраст человечества. Его характеризует преобладание фантазий над рациональным. Герои, как считает философ, правили везде на основе превосходства собственной природы, над природой плебеев. Первые сообщества людей в целях зашиты от агрессии кочевников добровольно подчинялись авторитарному игу племенных вождей. Племена все время пополнялись теми, кто искал убежища и защиты. Из беглых рабов, объединившихся в группы, выросли первые формы организованной жизни. Для защиты внутреннего порядка и в приготовлениях к возможным столкновениям с чужаками возникло так называемое "героическое право" и религия силы. Мы имеем дело с непререкаемым авторитетом силы, ибо героя выражает волю богов, с которыми, как известно, не спорят.
Этот период полон вражды: внутренняя сплоченность достигается путем исключения всего, что может принести разрушение. Героический мир воспет Гомером, в его поэмах мы находим идеал мужественного воина и анонимной коллективной мощи. Можно ли на этом основании считать его "Илиаду" документом философской мысли, как многие считают, призванным приручить свирепого зверя - толпу? Вико не склонен так считать, ибо это противоречит принципу единства истории со всем, что характеризует её возраст. Фантастические элементы, образный ряд и стройность эпизодов сочетаются с жестокостью как нормой жизни. Отроки по мышлению, но полные сил и воображения, кипящих страстей, Гомер и его герои были как бы "одной группы крови", в этом смысле эпохальной. И если поэма, например, настолько хороша, что становится выражением типа социальности, то мы не можем не сказать, что "Илиада" отсылает к эпохе поэтической, героической, воинственной, где игры и наслаждения были вперемежку со смертельной опасностью. Здесь нет блеска и роскоши, свойственных республикам и аристократиям, где гражданскими почестями были осыпаны благородные и знатные.
Третий возраст - эпоха людей или "всепонимающего разума", долгий путь борьбы городов и народов между собой, пока, наконец, не было достигнуто узаконение семейно-брачных институтов и гражданских прав. В это время люди понимают, что они равны по своей природе; и в этот период процветали республики и монархии, что также являлось Человеческим правлением. Действительно, с течением времени вред эгоизма стал понятен всем интеллектуальным людям, они пришли к выводу, что и плебеи, и знатные одной человеческой породы, и те и другие могут войти в пространство цивилизации. Так в Риме вековая схватка патрициев и плебеев трансформировалась в диспут, риторику, наконец, философию.
Наконец люди пришли к критическому сознанию. Идеалы, принимавшиеся древними людьми безоговорочно, стали более пристально проверяться. Это время человека понимающего, а потому умеренного, рассудительного и доброжелательного, человека совести, разума и долга. Право его не менее человечно: все равны перед законом, ибо рождены равно свободными. "Все или большая часть городских властей справедливы, а потому они на страже народной воли, и перед лицом монархов равны все подданные по закону; различны лишь в гражданском состоянии".
Речь идёт об изменениях не в смысле исчезновения типичного для предыдущих эпох, а в смысле укрепления дисциплинарного и рационального пространства. Метафизика природы стала метафизикой разума, отражение этого превращения мы увидим в социальных религиозных и гражданских институтах. Такова философская система Джамбаттисты Вико.
Заключение
Лучше всего сумел подытожить достижения философии Нового времени знаменитый философ и историк Пьер Бейль. "Не обращая внимания на посторонние вещи, историк должен быть предан только интересам истины и из любви к ней пожертвовать своими чувствами, если это необходимо, благодарностью за услугу или обидой за нанесенный ему ущерб, и даже. любовью к Родине. Он должен забыть, из какой он страны, что воспитывался в данной вере, что надо быть благодарным за то или за это, что те или иные люди являются его родителями либо друзьями. Историк как таковой - одинок, как перст, у него нет ни отца, ни матери, ни потомства. И если его спросят, откуда он родом, историк должен отвечать: "я не француз, не англичанин, не немец, не испанец; я - космополит. Я на службе не у императора, не у короля Франции, а исключительно у истины; она моя единственная королева, которой я дал клятву повиноваться". В этой страстной сентенции хорошо передано чувство причастности к новой инстанции в самом существе человека - к инстанции "человека вообще". Разумеется, это не исключительный удел историка, либо учёного, подвластного лишь истине. Сфера юридической всеобщности или нравственной справедливости по-своему взывают к пробуждению этого чувства, рождая представление не о частном и особенном характере человеческой личности, но возвышая подобное представление до уровня универсальности человеческого существа. Просвещение обозначило глубокую проблему, наиболее интересной попыткой решения которой стала философия немецкого мыслителя Иммануила Канта.