Страница:
— Ты… ты… ты…
— Ну, чо, ослабло у тебя? Забыл, что сказать хотел? — с издевкой осведомился Шибзич.
— Ты шулер, Копыто! — собрался с духом Оглобля. — Ты!
И его указательный палец с обгрызенным ногтем исполнил свое основное предназначение: указал. Но смутить Шибзича было не таким простым делом, как рассчитывал Оглобля.
— Докажи! — предложил Копыто, мудро переводя зарождающийся скандал в плоскость дискуссии.
— Чо доказывать, если ты у нас в карты выиграл?! — удивился Гнилич.
Скопившиеся вокруг зрители одобрительно заворчали: ситуация действительно не требовала особых подтверждений. Часть наблюдателей уже мечтательно прикидывала, как будет потрошить карманы мертвого Копыто, но…
— А где написано, что выигрывают только шулеры?
Удар пришелся ниже пояса — ничего такого Оглобля действительно не читал. Собственно, он вообще ничего не читал, кроме названий кабаков и показаний спидометра, а потому заткнулся, сраженный талантливой репликой оппонента. Гнилич почти сдался, но неожиданно ему на помощь пришел Булыжник.
— Тогда почему я тоже проиграл?
В отличие от простоватого Оглобли, Булыжник играл куда осторожнее и сумел спасти хотя бы часть денег. Но горечь утраты терзала его не меньше, чем бестолкового Гнилича. Не ожидавший столь острого вопроса Копыто замялся, и Дурич развил атаку:
— Почему ты один выиграл? Я тоже хочу!
— Надо было учиться играть! — нашелся Копыто.
— Тебя не про школу спрашивают, а про деньги! — заорал ободренный поддержкой Оглобля. — Нам по фигу, где ты на шулера учился! Тока нас разводить не надо, понял?!
— Ты такой тупой, что тебя даже разводить не надо — сам деньги принес!
Ошалевший от огорчения и взбешенный оскорблениями Оглобля потянулся за оружием. Его десятка, до поры лишь мрачно переживавшая проигрыш общественных фондов, сплотилась, весьма неодобрительно поглядывая на Копыто. Впрочем, бойцы Шибзича, окрыленные выигрышем вожака, приготовились защищать добычу.
— Не фига здеся ятаганами размахивать!
— А ты чо молчишь? — Перспектива драки десять на десять Оглоблю не устраивала, и он злобно посмотрел на второго страдальца. — Чо он нас за лохов держит, а? Дурич, тебе не обидно?
Булыжник задумался. С одной стороны, безумно жаль проигранных денег, с другой — Копыто считался самым верным псом одноглазого Кувалды Шибзича, и ссора с ним, а тем паче — смертоубийство могли навлечь на десятку гнев великого фюрера. Да и повода для скандала не было: за руку Копыто никто не ловил. Дурич колебался и, затягивая время, обратился к стаканчику виски.
— Таким жуликам надо ухи отрезать!
— Канделябром!
— У нас, между прочим, тоже ружья есть!
— Ты со своим прикладом не суйся, мля!
— Ща я тебе суну!
— Контейнер, дай ему в ухо!
— А чо, типа, сразу Контейнер?
— Ты чо, Контейнер? Кто твой уйбуй, в натуре?
— Дык я просто не понял, типа, что надо в ухо! Ща дам!
— Я те дам!
— Помалкивай, урод, подставляй ухо!!
— Пацаны, вы чо смотрите?! Мочите Копыто!
Булыжник, не отрываясь от стакана виски, заинтересованно озирался. Бойцы его десятки, видя осторожность шефа, помалкивали. Но Копыто понимал, что нейтралитет Дурича временный, стоит тому решить, что можно принять сторону Оглобли, и все, пиши пропало, против двух десяток не устоять. Для спасения жизни требовался стратегический ход, и в тот самый момент, когда Булыжник уже хотел заняться силовым возвращением бездарно проигранной наличности, решение было найдено: Копыто заметил висящий на грязной стене портрет великого фюрера.
— Шибзичей мочить вздумал? — заверещал уйбуй, протягивая руку к спасительному изображению вождя. — Может, тебе и фюрер наш не нравится?!
Перевод скандала в политическую плоскость вызвал в стане противника смятение. Оглобля притих, его бойцы подались назад, а поперхнувшийся Булыжник принялся думать о том, что не так уж много денег потеряно.
Ссора сошла на нет. Великий Кувалда охотно уничтожал всех, кто не проявлял достаточного обожания, и малейшего подозрения в нелояльности было достаточно, чтобы оказаться на виселице. Этим и воспользовался хитрый Шибзич.
— Может, ты шпион какой, мля? — продолжал надрываться Копыто, таращась на не знающего, куда деваться, Гнилича. — Или террорист?!
— Бен Лабух, — авторитетно добавил начитанный боец Иголка.
— Может, ты нашего любимого фюрера отравить хочешь?
— Я нашего любимого великого фюрера очень люблю, — поспешил заявить Оглобля. — Все знают, что среди Гниличей я больше всех нашего любимого великого фюрера люблю. Я даже голосовал за него на прошлых выборах. Потому что люблю.
Булыжник проглотил виски, торопливо рыгнул и не остался в стороне:
— Я тоже фюрера люблю.
— И после этого вы, в натуре, говорите, что я шулер? — продолжал наседать Копыто.
— Мы про нашего любимого фюрера ничего такого не говорили.
Проигравшие окончательно запутались в выстраиваемых Шибзичем логических цепочках. Единственное, что поняли Оглобля и Булыжник: обвиняя Копыто в шулерстве, они каким-то образом оскорбляют великого фюрера…
— Идите, мля, — высокомерно махнул рукой Копыто. — Идите, пока я не решил, что здесь заговор.
— Может, проведем расследование? — скандальному Иголке очень хотелось кого-нибудь убить.
— Никаких расследований, мля!
Копыто приложился к бутылке виски и нежно погладил распухший от наличных бумажник.
Великого Дома Навь.
Москва, Ленинградский проспект,
3 ноября, среда, 19.19
Комната для совещаний ничем не отличалась от сотен тысяч своих сестер, используемых с той же целью в разных уголках Земли. Длинный стол, за которым могло с легкостью уместиться не менее тридцати человек, простые стулья, компьютер, на одной из стен — огромный жидкокристаллический экран, рядом с ним — металлическая доска с разноцветными маркерами. Так что, если бы не хрустальный шар, установленный на позолоченной бронзовой треноге, комнату можно было легко спутать с аналогичным помещением Генерального штаба, например. Шар же, с помощью которого маги восстанавливали события гораздо точнее видеокамер, напоминал, что дело происходит в Цитадели, самой неприступной крепости Тайного Города, и за столом собрались отнюдь не человские военные.
— Хочу отметить, господа, последняя ночь нам определенно удалась. — Сантьяга, комиссар Темного Двора, внимательно оглядел собравшихся на совещание подчиненных. — Объединенными усилиями удалось обнаружить восемь масанов Саббат.
— Обнаружили девятерых, — поправил комиссара Захар Треми. — Но последнему удалось скрыться.
На совещание Захар, как и Сантьяга, явился в костюме человского покроя, правда, черном, а не светло-сером. И носил свой наряд масан с куда меньшим изяществом, что, впрочем, неудивительно — комиссар оттачивал элегантность веками.
— Да, последнему удалось скрыться, — кивнул Сантьяга. — Печальный факт.
Двое других участников совещания спорить не стали. Помимо Захара и комиссара, в комнате присутствовал Ортега, один из ближайших помощников Сантьяги, и Кортес. Шумные сборища комиссар устраивал в исключительных случаях, предпочитая обсуждать ситуацию с избранными: Ортега донесет принятые решения до гарок, Захар до масанов, Кортес до всех принимающих участие в операции наемников, в том числе — до людов и чудов. Чем меньше участников совещания, тем больше дела.
— Упустили вчера, поймаем сегодня, — буркнул Кортес.
— Кстати, насчет «поймаем», — молниеносно среагировал Сантьяга. — Мы так и не сумели взять хотя бы одного из мятежников живым. Следовательно, до сих пор не понимаем, чем вызвана атака на Тайный Город.
— Я думал, все ясно. — Треми удивленно поднял брови. — Два месяца назад мы провели большой «поход очищения» в Лос-Анджелесе. После столь шумных событий всегда следует ответная реакция. Они огрызаются.
Сантьяга внимательно посмотрел на епископа, чуть кивнул и, поднявшись на ноги, медленно прошел вдоль стола:
— Тем не менее мне хотелось бы узнать, что об этом думают сами масаны. По оценкам «ласвегасов», в городе до сих пор скрываются не менее четырех старых бойцов Робене. И я настоятельно прошу взять живым хотя бы одного из них.
— Всего четверо? — удивился Кортес.
— Да, — кивнул комиссар. — «Ласвегасы» считают, что молодняк мы уже… — Сантьяга покосился на Захара и решил сгладить углы: — …что проблему молодых кадров мы уже решили и осталось урегулировать вопрос с их командирами.
«Ласвегасы», личные аналитики комиссара, ошибались редко.
— Завтра в городе должно быть тихо.
— Будет, — усмехнулся Ортега. — Теперь мятежники года три в Москве не покажутся.
Захар и Кортес согласно кивнули: как показывал опыт, огрызнувшись коротким выпадом, масаны надолго оставляли в покое обитателей Тайного Города.
— Не покажутся, — задумчиво повторил Сантьяга.
Италия, пригород Рима,
3 ноября, среда, 20.05 (время местное)
Саббат и Камарилла. Две отчаянно враждующие половины семьи Масан.
«Вольные охотники, отстаивающие свое право делать все, что сочтут нужным, и послушные рабы, принявшие унизительные Догмы Покорности». Так пытались представить причину разногласий масаны Саббат.
«Где границы вседозволенности? Что сильнее: инстинкт или разум? Убивая без оглядки, ты превращаешься в тупое животное, ставящее под угрозу существование всей семьи». Сторонники Камарилла взывали к здравому смыслу.
Когда-то Александр Бруджа искренне верил в идеалы Саббат, искренне презирал ушедших в Тайный Город трусов и с удовольствием пил их кровь. Нельзя сказать, что он сильно изменился с тех пор, но определенная переоценка давних событий произошла. Это нормально для тех, кому удалось прожить достаточно долго, чтобы увидеть, к чему привели те или иные действия; для тех, у кого в достатке мужества беспристрастно взглянуть на себя и на свое прошлое. Это нормально для умных. Если ты все делал правильно, переоценка будет минимальной, небольшая поправка на возраст и уменьшение огня в крови. Если же была допущена ошибка, то…
Жизнеспособность любой идеи проверяется в мирное время. ТОЛЬКО в мирное время. На войне все понятно: инстинкт самосохранения не позволяет сомневаться, под каким бы флагом ты ни воевал. На войне надо драться. В мирное время надо жить, и вот тогда-то начинают всплывать недостатки идеологии. «Походы очищения», периодически предпринимаемые Темным Двором против наиболее распоясавшихся мятежных кланов, трудно назвать полноценной войной, а посему получается, что вот уже несколько сотен лет Камарилла и Саббат живут в относительном мире, и барону не очень нравилось то, что он наблюдал. Не признавая властные структуры и превознося личную свободу, масаны Саббат все равно были вынуждены сбиваться в стаи, власть в которых захватывали наиболее сильные и наглые. Александр же искренне полагал, что править должны умные. Кроме того, пропагандируя презрение к челам, считая их не более чем пищей, охотники забывали о высокой организованности человского общества и не единожды ставили под удар своих братьев.
В отличие от остальных вождей Саббат, Бруджа не боялся сказать себе, что его идеи оказались хороши только для войны. Что они плохо работают, когда не пахнет порохом, что пройдет еще триста лет, и Саббат окончательно прекратит свое существование как секта. Барон видел, что подвел тех, кто когда-то доверился ему, и всеми силами старался изменить ход событий. Шкатулка же — Александр искренне в это верил — могла помочь. Собственно, она была создана для того, чтобы помочь ему реализовать грандиозный, давно задуманный план объединения семьи. Барон мечтал собрать под свои знамена всех вампиров Земли, встряхнуть мир и на равных сыграть с Тайным Городом. Двести лет назад Бруджа уже стоял в шаге от своей мечты, хитростью и силой добился многих побед, но… потерял шкатулку. Он попытался действовать без нее, но цепь неудач свела на нет все его усилия, замысел рассыпался, как карточный домик. Шкатулка, невосстановимая шкатулка, была необходимым звеном планов, важнейшей деталью, и именно поэтому Александр решил сам отправиться в Москву — доверить операцию по возвращению артефакта постороннему Бруджа не мог. Каким бы преданным ни был слуга, узнав, что скрывается в шкатулке, он оставит артефакт себе.
— Если бы соплеменники знали о моей шкатулке, то назвали бы ее еще одним Амулетом Крови, — пробормотал барон. — Вот только кто им позволит узнать…
Ярко-красные губы разошлись в усмешке, но Александр тут же согнал ее — предстояло серьезное дело.
Бруджа находился в одном из тех подземных помещений виллы, в которые посторонним запрещалось входить под страхом смерти. В своем святилище. Он сидел за огромным столом, положив обнаженные руки ладонями вверх. Он уже прочитал заклинание и теперь ждал, когда аркан заработает, когда начнется удивительная церемония, до сих пор вызывающая благоговейный трепет в его зачерствелой душе. По опыту Александр знал, что ожидание может продлиться и десять минут, и четыре часа, а потому сидел молча, стараясь полностью сосредоточиться на предстоящем действе, но мысли постоянно сбивались на шкатулку.
«Не думать о шкатулке! После!»
У стены, ярдах в шести от барона, возвышался деревянный крест, на котором, в духе римской традиции, был распят обнаженный масан. Но не прибит гвоздями, а привязан заговоренной веревкой, полностью исключающей возможность освобождения. Высота подземного зала была достаточно большой, так что пятки масана находились примерно в двух ярдах от пола.
Распятый улыбался.
Между ним и бароном расположилась Бледная хризантема, удивительно красивое чудовище, заботливо выращенное Александром из семечка Алого Безумия. Крупный бутон — в нем можно было с легкостью спрятать человского младенца — еще спал, и Бруджа с нетерпением ожидал раскрытия. И даже чуть дрожал от возбуждения. И от предвкушения.
А распятый улыбался.
Головоломный процесс наполнения рубина силой занимал не один день. Первыми в подвале барона умирали семь челов, отобранных по специальной формуле, учитывающей особенности крови, наследственности, места и времени рождения. Семь дней их кормили специально приготовленной пищей, поили особой смесью вина и крови, а затем приводили на Рудный алтарь и отдавали масану в тщательно вычисленной последовательности, сопровождая процесс сложнейшими ритуалами. Но как бы ни был голоден вампир, он не способен высушить за один присест семь челов, поэтому масана тоже готовили особо: специальный обряд превращал его в охваченного постоянной Жаждой идиота, готового пить кровь непрерывно, совершенно не задумываясь о последствиях. После того как седьмой чел был высушен до последней капли, Александр помещал осоловевшего, похожего на бурдюк масана на крест и проводил последнюю часть церемонии.
На этот раз ожидание ограничилось двадцатью минутами.
Бутон стремительно раскрылся. Бледно-розовые лепестки разошлись, превратившись в восхитительный цветок, в сердце которого пылал крупный рубин. В нос ударил терпкий запах, и Бруджа сжал кулаки, напрягся, заставляя вздуться вены на руках. «Сейчас…» Первое щупальце вонзилось распятому масану в шею, следующее в живот, а потом к жертве устремился целый поток гибких тонких стеблей, и Александр отвернулся, сосредоточившись на тех двух щупальцах, что медленно приближались к его рукам. «Сейчас…» Острые иглы вонзились в вены, их сок огненным ручейком побежал к сердцу, и в груди барона расцвел еще один цветок, вспыхнул еще один рубин.
— Да! — Бруджа никогда не мог сдержать крик.
Дивная энергия Алого Безумия наполняла тело, разрывала на части, делала его великим. Он давно уже не пил кровь, не высушивал добычу, не наслаждался поглощаемой жизнью. Он давно уже должен был умереть, но сила Алого Безумия вела барона вперед.
— Да!!
И наливалась жертвенной кровью Бледная хризантема, и тонкие, пастельных тонов лепестки становились бархатистыми, бордовыми, напоминающими знаменитые розы Малкавиан.
И пылал в ее сердце рубин, жадно впитывающий в себя суть магии Крови.
И визжал на кресте безумец.
Жан-Жак нашел Александра в каминном зале, ставшем в последний месяц излюбленным местом пребывания барона. С тех пор как в доме появился русский чел, Бруджа проводил в этой комнате гораздо больше времени, чем где бы то ни было. В ней он вел совещания, работал с бумагами — бизнес требовал внимания, — а оставшись один, пил тяжелое красное вино, валялся на диване и смотрел на постоянно горящий в камине огонь. Но если некоторых членов клана поведение вожака удивляло, то Жан-Жак прекрасно знал, что хозяин не хандрит и не впал в депрессию — он думает, просчитывает варианты, разрабатывает планы. Подобные приступы всегда заканчивались неожиданными решениями или дерзкими операциями, призванными увеличить влияние Бруджа среди Саббат, укрепить власть барона.
На этот раз Александр находился в комнате не один. Едва открыв дверь, Жан-Жак увидел стоящую у камина Клаудию. Как обычно, вызывающий макияж: темно-синяя помада скрывает истинный цвет тонких губ, а огромные глаза кажутся еще больше из-за длинных, отнюдь не накладных ресниц, тоже темно-синих. Манерная поза — хрупкая девушка куталась в шаль, делая вид, что ей холодно. Прямые черные волосы стрижены «под мальчика». Тихий голос — слуга едва расслышал, о чем Клаудия говорила Александру.
— Впереди много тьмы, много непонятного и пугающего, но главный вывод остался прежним: предприятие будет успешным. Многое не сложится, многое придется менять на ходу, но общий прогноз благоприятный… — Девушка помолчала. — Как ни странно.
Помимо того, что манерная Клаудия была дочерью барона, она являлась лучшей предсказательницей клана, и Бруджа очень серьезно относился к ее словам.
— Ты нервничаешь.
— Я устала. Смотреть в будущее Тайного Города сложно: маги Великих Домов сильны, предсказывать их действия трудно.
— Так было всегда, — мягко прошелестел голос барона. — Но сейчас ты взволнована. Отчего?
Клаудия плотнее закуталась в шаль, зябко повела тоненьким плечом, отвернулась.
— Я должна отправиться с тобой.
Барону пришлось взять дочь за локоть, чтобы заставить ее посмотреть в свою сторону.
— Что ты увидела?
— Не при слугах, Александр, не при слугах.
Голос Клаудии прозвучал с усталой высокомерностью. Бруджа поморщился. Жан-Жак остался невозмутим. Он медленно подошел к хозяину и бесстрастно сообщил:
— Самолет готов, барон. Мы должны выехать в аэропорт через час.
Несколько мгновений Бруджа смотрел на слугу, а затем, когда смысл сказанного дошел до его занятого другими мыслями мозга, кивнул:
— На Москву, мой друг, на Москву! — На груди сверкнул кровавым пятном камень. — Жан-Жак, вы чувствуете себя Наполеоном?
— Правильнее было бы сказать — одним из маршалов Наполеона, — склонил голову слуга.
— Пусть так, — согласился Александр. — Чувствуете?
— Нет, барон.
— Вот и хорошо, — рассмеялся Бруджа. — Корсиканец плохо кончил.
И покосился на Клаудию. Девушка не сводила глаз с пылающего в камине огня.
Москва, улица Большая Каретная,
3 ноября, среда, 23.14
— Ты видел? «Пиковая дама»! — Крылов с гордостью продемонстрировал Эльдару старую книгу. — Знаешь, сколько стоит?
— Открываешь библиотеку?
— Очень смешно. — Никита бережно вернул раритет в шкаф. — Это, между прочим, прижизненное издание.
Ахметов подошел к бару и смешал себе коктейль.
— Кит, как и любой коллекционер, ты постепенно сходишь с ума. Зачем, скажи на милость, тебе Пушкин? Ты ведь собираешь только предметы, связанные с игрой…
— «Пиковая дама» воспевает игру, — заметила сидящая на диване Анна.
— Верно, — кивнул Крылов и подумал, что вряд ли хоть одна из его подружек читала Пушкина. — Кстати, у меня есть прижизненное издание «Игрока».
— Покажи! — Анна подошла к шкафу.
— Сумасшедшие! — Эльдар добродушно хмыкнул и повернулся к приоткрывшейся двери: — Да?
— К Никите Степановичу человек пришел, — доложил Даньшин.
— Кто?
— Мамоцких.
— Чего хочет?
— Проигрался.
— Это я понимаю, — рассмеялся Ахметов. — Чего он хочет?
— С Никитой Степановичем поговорить.
— Азартный игрок? — Анна посмотрела на Крылова.
— Азартный неудачник, — буркнул Никита. — Любой другой на его месте давно бы понял, что казино придумали не для таких, как он. А этот…
Крылов недоуменно пожал плечами.
— Не будь таких мамоцких, мы бы зарабатывали куда меньше, — продолжая смеяться, заметил Эльдар.
Никита кивнул Даньшину:
— Приведи.
— Мне уйти? — Анна вопросительно покосилась на Ахметова.
— Оставайся, — махнул рукой Эльдар. — Это весело.
— Скорее грустно, — поморщился Крылов. — В первый раз он взял у нас в кредит тридцать тысяч под залог машины. Хороший был «БМВ». Потом Мамоцких взял полторы сотни… двухкомнатная квартира на Якиманке. Сейчас Ефим живет на даче в Переделкине, от тестя осталась. — Никита посмотрел на компаньона. — Тебе не нужна дача в Переделкине?
— Большая?
— Сейчас узнаем.
— А сколько он уже должен?
— Двадцать тысяч.
— Начало большого пути, — хмыкнула Анна. — Дача, как я понимаю, стоит раз в десять дороже?
— Играть ему не переиграть. В смысле не выиграть.
— Мы его на улицу не выгоним, — весело пообещал Эльдар. — Купим однокомнатную квартирку где-нибудь в Жулебине. Нам проблемы не нужны.
— И часто такие наркоманы попадаются? — скривилась девушка.
— Бывают.
— Только долго не задерживаются.
— Профессиональные лузеры.
— Со знаком качества.
— Говорят, это излечимо.
— Я не верю.
— Я тоже.
Эльдар и Никита пожали друг другу руки и рассмеялись. Анна с улыбкой похлопала в ладоши:
— Я оценила вашу откровенность.
— Я люблю игру, я люблю играть, — неожиданно серьезно ответил Крылов. — Но я никому не позволю управлять собой. Настоящий игрок должен уметь останавливаться, должен чувствовать игру, ее дыхание, ее ритм. Мамоцких не игрок. Он слабак и неудачник.
— И поэтому ты жесток с ним?
— Не я, так другой. Он мог подсесть на любое московское казино. — Никита повернулся к дверям и широко развел руки: — Ефим, старина, давно не виделись!
— Я думал, ты нормально относишься к нашему бизнесу, — прошептал Эльдар, увлекая девушку к бару: не следовало находиться в поле зрения Мамоцких.
— Нормально я отношусь, — буркнула Анна. — Мне стало интересно.
— Что?
— Не что, а кто. Вы мне стали интересны, вы. Вы редко откровенничаете.
— Мы не звери, — медленно произнес Ахметов. — И к игорному столу мы за уши никого не тащим.
— Не оправдывайся. — Девушка поцеловала Эльдара в щеку. — Давай слушать.
— Никита, у меня большие перемены.
Ефим Мамоцких, худой и какой-то облезлый молодой человек лет тридцати семи, потрогал себя за унылый нос и пугливо посмотрел на Крылова влажными воловьими глазами. Одет он был в дешевый коричневый костюм, водолазку и полуботинки, на которых отметилась вся московская грязь, и принес довольно большой прямоугольный сверток, который пристроил под столом.
— Я решил, что достаточно погулял, пора начинать новую жизнь.
— Правильно, — одобрительно кивнул Крылов. — В твоем возрасте, Ефим, это важно. Ты можешь раскрыться! Да так раскрыться, что я буду гордиться знакомством с тобой.
— Я знаю.
— Я тоже.
— Меня на приличную работу зовут.
— Приятно слышать.
Крылов вежливо улыбнулся. Мамоцких нервно дернул правым глазом. Анна сделала маленький глоток вина. Эльдар невозмутимо раскурил сигарету. Пауза затягивалась.
— Никита, пойди навстречу, а? — умоляюще произнес Мамоцких. — Я ведь у тебя все оставил, все, что было! Ты ведь круто на мне заработал.
— Не настолько круто, чтобы прощать тебе двадцать тысяч, — спокойно ответил Крылов. — Ты ведь понимаешь, Ефим, что их надо вернуть. Это большие деньги… — В голосе послышался металл: — Ты когда сумму поднимешь?
— Не быстро. — Мамоцких еще больше опустил плечи, и казалось, что его нос вот-вот уткнется в стол.
— Тогда придется говорить о процентах, — пожал плечами Крылов. — Ты ведь взрослый мужчина, Ефим, ты понимаешь, что деньги требуют определенного отношения?
— Понимаю.
— Я тоже тебя понимаю, — проникновенно произнес Никита. — Ты решил изменить свою жизнь, начать все заново, небось девушку завел?
Мамоцких кивнул.
— Я всегда говорил, что у тебя все будет хорошо! Ты сильный мужчина, Ефим, ты твердо знаешь, что тебе надо. Ты смотришь вперед!
Как Анна ни старалась, она не услышала в голосе и не увидела в глазах Крылова намека на издевку. Никита говорил искренне и уверенно, спокойно обволакивая Мамоцких паутиной слов. Эльдар, понявший, о чем думает девушка, подмигнул и шепотом спросил: «Молодец, да?»
— Ну, чо, ослабло у тебя? Забыл, что сказать хотел? — с издевкой осведомился Шибзич.
— Ты шулер, Копыто! — собрался с духом Оглобля. — Ты!
И его указательный палец с обгрызенным ногтем исполнил свое основное предназначение: указал. Но смутить Шибзича было не таким простым делом, как рассчитывал Оглобля.
— Докажи! — предложил Копыто, мудро переводя зарождающийся скандал в плоскость дискуссии.
— Чо доказывать, если ты у нас в карты выиграл?! — удивился Гнилич.
Скопившиеся вокруг зрители одобрительно заворчали: ситуация действительно не требовала особых подтверждений. Часть наблюдателей уже мечтательно прикидывала, как будет потрошить карманы мертвого Копыто, но…
— А где написано, что выигрывают только шулеры?
Удар пришелся ниже пояса — ничего такого Оглобля действительно не читал. Собственно, он вообще ничего не читал, кроме названий кабаков и показаний спидометра, а потому заткнулся, сраженный талантливой репликой оппонента. Гнилич почти сдался, но неожиданно ему на помощь пришел Булыжник.
— Тогда почему я тоже проиграл?
В отличие от простоватого Оглобли, Булыжник играл куда осторожнее и сумел спасти хотя бы часть денег. Но горечь утраты терзала его не меньше, чем бестолкового Гнилича. Не ожидавший столь острого вопроса Копыто замялся, и Дурич развил атаку:
— Почему ты один выиграл? Я тоже хочу!
— Надо было учиться играть! — нашелся Копыто.
— Тебя не про школу спрашивают, а про деньги! — заорал ободренный поддержкой Оглобля. — Нам по фигу, где ты на шулера учился! Тока нас разводить не надо, понял?!
— Ты такой тупой, что тебя даже разводить не надо — сам деньги принес!
Ошалевший от огорчения и взбешенный оскорблениями Оглобля потянулся за оружием. Его десятка, до поры лишь мрачно переживавшая проигрыш общественных фондов, сплотилась, весьма неодобрительно поглядывая на Копыто. Впрочем, бойцы Шибзича, окрыленные выигрышем вожака, приготовились защищать добычу.
— Не фига здеся ятаганами размахивать!
— А ты чо молчишь? — Перспектива драки десять на десять Оглоблю не устраивала, и он злобно посмотрел на второго страдальца. — Чо он нас за лохов держит, а? Дурич, тебе не обидно?
Булыжник задумался. С одной стороны, безумно жаль проигранных денег, с другой — Копыто считался самым верным псом одноглазого Кувалды Шибзича, и ссора с ним, а тем паче — смертоубийство могли навлечь на десятку гнев великого фюрера. Да и повода для скандала не было: за руку Копыто никто не ловил. Дурич колебался и, затягивая время, обратился к стаканчику виски.
— Таким жуликам надо ухи отрезать!
— Канделябром!
— У нас, между прочим, тоже ружья есть!
— Ты со своим прикладом не суйся, мля!
— Ща я тебе суну!
— Контейнер, дай ему в ухо!
— А чо, типа, сразу Контейнер?
— Ты чо, Контейнер? Кто твой уйбуй, в натуре?
— Дык я просто не понял, типа, что надо в ухо! Ща дам!
— Я те дам!
— Помалкивай, урод, подставляй ухо!!
— Пацаны, вы чо смотрите?! Мочите Копыто!
Булыжник, не отрываясь от стакана виски, заинтересованно озирался. Бойцы его десятки, видя осторожность шефа, помалкивали. Но Копыто понимал, что нейтралитет Дурича временный, стоит тому решить, что можно принять сторону Оглобли, и все, пиши пропало, против двух десяток не устоять. Для спасения жизни требовался стратегический ход, и в тот самый момент, когда Булыжник уже хотел заняться силовым возвращением бездарно проигранной наличности, решение было найдено: Копыто заметил висящий на грязной стене портрет великого фюрера.
— Шибзичей мочить вздумал? — заверещал уйбуй, протягивая руку к спасительному изображению вождя. — Может, тебе и фюрер наш не нравится?!
Перевод скандала в политическую плоскость вызвал в стане противника смятение. Оглобля притих, его бойцы подались назад, а поперхнувшийся Булыжник принялся думать о том, что не так уж много денег потеряно.
Ссора сошла на нет. Великий Кувалда охотно уничтожал всех, кто не проявлял достаточного обожания, и малейшего подозрения в нелояльности было достаточно, чтобы оказаться на виселице. Этим и воспользовался хитрый Шибзич.
— Может, ты шпион какой, мля? — продолжал надрываться Копыто, таращась на не знающего, куда деваться, Гнилича. — Или террорист?!
— Бен Лабух, — авторитетно добавил начитанный боец Иголка.
— Может, ты нашего любимого фюрера отравить хочешь?
— Я нашего любимого великого фюрера очень люблю, — поспешил заявить Оглобля. — Все знают, что среди Гниличей я больше всех нашего любимого великого фюрера люблю. Я даже голосовал за него на прошлых выборах. Потому что люблю.
Булыжник проглотил виски, торопливо рыгнул и не остался в стороне:
— Я тоже фюрера люблю.
— И после этого вы, в натуре, говорите, что я шулер? — продолжал наседать Копыто.
— Мы про нашего любимого фюрера ничего такого не говорили.
Проигравшие окончательно запутались в выстраиваемых Шибзичем логических цепочках. Единственное, что поняли Оглобля и Булыжник: обвиняя Копыто в шулерстве, они каким-то образом оскорбляют великого фюрера…
— Идите, мля, — высокомерно махнул рукой Копыто. — Идите, пока я не решил, что здесь заговор.
— Может, проведем расследование? — скандальному Иголке очень хотелось кого-нибудь убить.
— Никаких расследований, мля!
Копыто приложился к бутылке виски и нежно погладил распухший от наличных бумажник.
* * *
Цитадель, штаб-квартираВеликого Дома Навь.
Москва, Ленинградский проспект,
3 ноября, среда, 19.19
Комната для совещаний ничем не отличалась от сотен тысяч своих сестер, используемых с той же целью в разных уголках Земли. Длинный стол, за которым могло с легкостью уместиться не менее тридцати человек, простые стулья, компьютер, на одной из стен — огромный жидкокристаллический экран, рядом с ним — металлическая доска с разноцветными маркерами. Так что, если бы не хрустальный шар, установленный на позолоченной бронзовой треноге, комнату можно было легко спутать с аналогичным помещением Генерального штаба, например. Шар же, с помощью которого маги восстанавливали события гораздо точнее видеокамер, напоминал, что дело происходит в Цитадели, самой неприступной крепости Тайного Города, и за столом собрались отнюдь не человские военные.
— Хочу отметить, господа, последняя ночь нам определенно удалась. — Сантьяга, комиссар Темного Двора, внимательно оглядел собравшихся на совещание подчиненных. — Объединенными усилиями удалось обнаружить восемь масанов Саббат.
— Обнаружили девятерых, — поправил комиссара Захар Треми. — Но последнему удалось скрыться.
На совещание Захар, как и Сантьяга, явился в костюме человского покроя, правда, черном, а не светло-сером. И носил свой наряд масан с куда меньшим изяществом, что, впрочем, неудивительно — комиссар оттачивал элегантность веками.
— Да, последнему удалось скрыться, — кивнул Сантьяга. — Печальный факт.
Двое других участников совещания спорить не стали. Помимо Захара и комиссара, в комнате присутствовал Ортега, один из ближайших помощников Сантьяги, и Кортес. Шумные сборища комиссар устраивал в исключительных случаях, предпочитая обсуждать ситуацию с избранными: Ортега донесет принятые решения до гарок, Захар до масанов, Кортес до всех принимающих участие в операции наемников, в том числе — до людов и чудов. Чем меньше участников совещания, тем больше дела.
— Упустили вчера, поймаем сегодня, — буркнул Кортес.
— Кстати, насчет «поймаем», — молниеносно среагировал Сантьяга. — Мы так и не сумели взять хотя бы одного из мятежников живым. Следовательно, до сих пор не понимаем, чем вызвана атака на Тайный Город.
— Я думал, все ясно. — Треми удивленно поднял брови. — Два месяца назад мы провели большой «поход очищения» в Лос-Анджелесе. После столь шумных событий всегда следует ответная реакция. Они огрызаются.
Сантьяга внимательно посмотрел на епископа, чуть кивнул и, поднявшись на ноги, медленно прошел вдоль стола:
— Тем не менее мне хотелось бы узнать, что об этом думают сами масаны. По оценкам «ласвегасов», в городе до сих пор скрываются не менее четырех старых бойцов Робене. И я настоятельно прошу взять живым хотя бы одного из них.
— Всего четверо? — удивился Кортес.
— Да, — кивнул комиссар. — «Ласвегасы» считают, что молодняк мы уже… — Сантьяга покосился на Захара и решил сгладить углы: — …что проблему молодых кадров мы уже решили и осталось урегулировать вопрос с их командирами.
«Ласвегасы», личные аналитики комиссара, ошибались редко.
— Завтра в городе должно быть тихо.
— Будет, — усмехнулся Ортега. — Теперь мятежники года три в Москве не покажутся.
Захар и Кортес согласно кивнули: как показывал опыт, огрызнувшись коротким выпадом, масаны надолго оставляли в покое обитателей Тайного Города.
— Не покажутся, — задумчиво повторил Сантьяга.
* * *
Вилла Луна.Италия, пригород Рима,
3 ноября, среда, 20.05 (время местное)
Саббат и Камарилла. Две отчаянно враждующие половины семьи Масан.
«Вольные охотники, отстаивающие свое право делать все, что сочтут нужным, и послушные рабы, принявшие унизительные Догмы Покорности». Так пытались представить причину разногласий масаны Саббат.
«Где границы вседозволенности? Что сильнее: инстинкт или разум? Убивая без оглядки, ты превращаешься в тупое животное, ставящее под угрозу существование всей семьи». Сторонники Камарилла взывали к здравому смыслу.
Когда-то Александр Бруджа искренне верил в идеалы Саббат, искренне презирал ушедших в Тайный Город трусов и с удовольствием пил их кровь. Нельзя сказать, что он сильно изменился с тех пор, но определенная переоценка давних событий произошла. Это нормально для тех, кому удалось прожить достаточно долго, чтобы увидеть, к чему привели те или иные действия; для тех, у кого в достатке мужества беспристрастно взглянуть на себя и на свое прошлое. Это нормально для умных. Если ты все делал правильно, переоценка будет минимальной, небольшая поправка на возраст и уменьшение огня в крови. Если же была допущена ошибка, то…
Жизнеспособность любой идеи проверяется в мирное время. ТОЛЬКО в мирное время. На войне все понятно: инстинкт самосохранения не позволяет сомневаться, под каким бы флагом ты ни воевал. На войне надо драться. В мирное время надо жить, и вот тогда-то начинают всплывать недостатки идеологии. «Походы очищения», периодически предпринимаемые Темным Двором против наиболее распоясавшихся мятежных кланов, трудно назвать полноценной войной, а посему получается, что вот уже несколько сотен лет Камарилла и Саббат живут в относительном мире, и барону не очень нравилось то, что он наблюдал. Не признавая властные структуры и превознося личную свободу, масаны Саббат все равно были вынуждены сбиваться в стаи, власть в которых захватывали наиболее сильные и наглые. Александр же искренне полагал, что править должны умные. Кроме того, пропагандируя презрение к челам, считая их не более чем пищей, охотники забывали о высокой организованности человского общества и не единожды ставили под удар своих братьев.
В отличие от остальных вождей Саббат, Бруджа не боялся сказать себе, что его идеи оказались хороши только для войны. Что они плохо работают, когда не пахнет порохом, что пройдет еще триста лет, и Саббат окончательно прекратит свое существование как секта. Барон видел, что подвел тех, кто когда-то доверился ему, и всеми силами старался изменить ход событий. Шкатулка же — Александр искренне в это верил — могла помочь. Собственно, она была создана для того, чтобы помочь ему реализовать грандиозный, давно задуманный план объединения семьи. Барон мечтал собрать под свои знамена всех вампиров Земли, встряхнуть мир и на равных сыграть с Тайным Городом. Двести лет назад Бруджа уже стоял в шаге от своей мечты, хитростью и силой добился многих побед, но… потерял шкатулку. Он попытался действовать без нее, но цепь неудач свела на нет все его усилия, замысел рассыпался, как карточный домик. Шкатулка, невосстановимая шкатулка, была необходимым звеном планов, важнейшей деталью, и именно поэтому Александр решил сам отправиться в Москву — доверить операцию по возвращению артефакта постороннему Бруджа не мог. Каким бы преданным ни был слуга, узнав, что скрывается в шкатулке, он оставит артефакт себе.
— Если бы соплеменники знали о моей шкатулке, то назвали бы ее еще одним Амулетом Крови, — пробормотал барон. — Вот только кто им позволит узнать…
Ярко-красные губы разошлись в усмешке, но Александр тут же согнал ее — предстояло серьезное дело.
Бруджа находился в одном из тех подземных помещений виллы, в которые посторонним запрещалось входить под страхом смерти. В своем святилище. Он сидел за огромным столом, положив обнаженные руки ладонями вверх. Он уже прочитал заклинание и теперь ждал, когда аркан заработает, когда начнется удивительная церемония, до сих пор вызывающая благоговейный трепет в его зачерствелой душе. По опыту Александр знал, что ожидание может продлиться и десять минут, и четыре часа, а потому сидел молча, стараясь полностью сосредоточиться на предстоящем действе, но мысли постоянно сбивались на шкатулку.
«Не думать о шкатулке! После!»
У стены, ярдах в шести от барона, возвышался деревянный крест, на котором, в духе римской традиции, был распят обнаженный масан. Но не прибит гвоздями, а привязан заговоренной веревкой, полностью исключающей возможность освобождения. Высота подземного зала была достаточно большой, так что пятки масана находились примерно в двух ярдах от пола.
Распятый улыбался.
Между ним и бароном расположилась Бледная хризантема, удивительно красивое чудовище, заботливо выращенное Александром из семечка Алого Безумия. Крупный бутон — в нем можно было с легкостью спрятать человского младенца — еще спал, и Бруджа с нетерпением ожидал раскрытия. И даже чуть дрожал от возбуждения. И от предвкушения.
А распятый улыбался.
Головоломный процесс наполнения рубина силой занимал не один день. Первыми в подвале барона умирали семь челов, отобранных по специальной формуле, учитывающей особенности крови, наследственности, места и времени рождения. Семь дней их кормили специально приготовленной пищей, поили особой смесью вина и крови, а затем приводили на Рудный алтарь и отдавали масану в тщательно вычисленной последовательности, сопровождая процесс сложнейшими ритуалами. Но как бы ни был голоден вампир, он не способен высушить за один присест семь челов, поэтому масана тоже готовили особо: специальный обряд превращал его в охваченного постоянной Жаждой идиота, готового пить кровь непрерывно, совершенно не задумываясь о последствиях. После того как седьмой чел был высушен до последней капли, Александр помещал осоловевшего, похожего на бурдюк масана на крест и проводил последнюю часть церемонии.
На этот раз ожидание ограничилось двадцатью минутами.
Бутон стремительно раскрылся. Бледно-розовые лепестки разошлись, превратившись в восхитительный цветок, в сердце которого пылал крупный рубин. В нос ударил терпкий запах, и Бруджа сжал кулаки, напрягся, заставляя вздуться вены на руках. «Сейчас…» Первое щупальце вонзилось распятому масану в шею, следующее в живот, а потом к жертве устремился целый поток гибких тонких стеблей, и Александр отвернулся, сосредоточившись на тех двух щупальцах, что медленно приближались к его рукам. «Сейчас…» Острые иглы вонзились в вены, их сок огненным ручейком побежал к сердцу, и в груди барона расцвел еще один цветок, вспыхнул еще один рубин.
— Да! — Бруджа никогда не мог сдержать крик.
Дивная энергия Алого Безумия наполняла тело, разрывала на части, делала его великим. Он давно уже не пил кровь, не высушивал добычу, не наслаждался поглощаемой жизнью. Он давно уже должен был умереть, но сила Алого Безумия вела барона вперед.
— Да!!
И наливалась жертвенной кровью Бледная хризантема, и тонкие, пастельных тонов лепестки становились бархатистыми, бордовыми, напоминающими знаменитые розы Малкавиан.
И пылал в ее сердце рубин, жадно впитывающий в себя суть магии Крови.
И визжал на кресте безумец.
Жан-Жак нашел Александра в каминном зале, ставшем в последний месяц излюбленным местом пребывания барона. С тех пор как в доме появился русский чел, Бруджа проводил в этой комнате гораздо больше времени, чем где бы то ни было. В ней он вел совещания, работал с бумагами — бизнес требовал внимания, — а оставшись один, пил тяжелое красное вино, валялся на диване и смотрел на постоянно горящий в камине огонь. Но если некоторых членов клана поведение вожака удивляло, то Жан-Жак прекрасно знал, что хозяин не хандрит и не впал в депрессию — он думает, просчитывает варианты, разрабатывает планы. Подобные приступы всегда заканчивались неожиданными решениями или дерзкими операциями, призванными увеличить влияние Бруджа среди Саббат, укрепить власть барона.
На этот раз Александр находился в комнате не один. Едва открыв дверь, Жан-Жак увидел стоящую у камина Клаудию. Как обычно, вызывающий макияж: темно-синяя помада скрывает истинный цвет тонких губ, а огромные глаза кажутся еще больше из-за длинных, отнюдь не накладных ресниц, тоже темно-синих. Манерная поза — хрупкая девушка куталась в шаль, делая вид, что ей холодно. Прямые черные волосы стрижены «под мальчика». Тихий голос — слуга едва расслышал, о чем Клаудия говорила Александру.
— Впереди много тьмы, много непонятного и пугающего, но главный вывод остался прежним: предприятие будет успешным. Многое не сложится, многое придется менять на ходу, но общий прогноз благоприятный… — Девушка помолчала. — Как ни странно.
Помимо того, что манерная Клаудия была дочерью барона, она являлась лучшей предсказательницей клана, и Бруджа очень серьезно относился к ее словам.
— Ты нервничаешь.
— Я устала. Смотреть в будущее Тайного Города сложно: маги Великих Домов сильны, предсказывать их действия трудно.
— Так было всегда, — мягко прошелестел голос барона. — Но сейчас ты взволнована. Отчего?
Клаудия плотнее закуталась в шаль, зябко повела тоненьким плечом, отвернулась.
— Я должна отправиться с тобой.
Барону пришлось взять дочь за локоть, чтобы заставить ее посмотреть в свою сторону.
— Что ты увидела?
— Не при слугах, Александр, не при слугах.
Голос Клаудии прозвучал с усталой высокомерностью. Бруджа поморщился. Жан-Жак остался невозмутим. Он медленно подошел к хозяину и бесстрастно сообщил:
— Самолет готов, барон. Мы должны выехать в аэропорт через час.
Несколько мгновений Бруджа смотрел на слугу, а затем, когда смысл сказанного дошел до его занятого другими мыслями мозга, кивнул:
— На Москву, мой друг, на Москву! — На груди сверкнул кровавым пятном камень. — Жан-Жак, вы чувствуете себя Наполеоном?
— Правильнее было бы сказать — одним из маршалов Наполеона, — склонил голову слуга.
— Пусть так, — согласился Александр. — Чувствуете?
— Нет, барон.
— Вот и хорошо, — рассмеялся Бруджа. — Корсиканец плохо кончил.
И покосился на Клаудию. Девушка не сводила глаз с пылающего в камине огня.
* * *
Игорный дом «Два Короля».Москва, улица Большая Каретная,
3 ноября, среда, 23.14
— Ты видел? «Пиковая дама»! — Крылов с гордостью продемонстрировал Эльдару старую книгу. — Знаешь, сколько стоит?
— Открываешь библиотеку?
— Очень смешно. — Никита бережно вернул раритет в шкаф. — Это, между прочим, прижизненное издание.
Ахметов подошел к бару и смешал себе коктейль.
— Кит, как и любой коллекционер, ты постепенно сходишь с ума. Зачем, скажи на милость, тебе Пушкин? Ты ведь собираешь только предметы, связанные с игрой…
— «Пиковая дама» воспевает игру, — заметила сидящая на диване Анна.
— Верно, — кивнул Крылов и подумал, что вряд ли хоть одна из его подружек читала Пушкина. — Кстати, у меня есть прижизненное издание «Игрока».
— Покажи! — Анна подошла к шкафу.
— Сумасшедшие! — Эльдар добродушно хмыкнул и повернулся к приоткрывшейся двери: — Да?
— К Никите Степановичу человек пришел, — доложил Даньшин.
— Кто?
— Мамоцких.
— Чего хочет?
— Проигрался.
— Это я понимаю, — рассмеялся Ахметов. — Чего он хочет?
— С Никитой Степановичем поговорить.
— Азартный игрок? — Анна посмотрела на Крылова.
— Азартный неудачник, — буркнул Никита. — Любой другой на его месте давно бы понял, что казино придумали не для таких, как он. А этот…
Крылов недоуменно пожал плечами.
— Не будь таких мамоцких, мы бы зарабатывали куда меньше, — продолжая смеяться, заметил Эльдар.
Никита кивнул Даньшину:
— Приведи.
— Мне уйти? — Анна вопросительно покосилась на Ахметова.
— Оставайся, — махнул рукой Эльдар. — Это весело.
— Скорее грустно, — поморщился Крылов. — В первый раз он взял у нас в кредит тридцать тысяч под залог машины. Хороший был «БМВ». Потом Мамоцких взял полторы сотни… двухкомнатная квартира на Якиманке. Сейчас Ефим живет на даче в Переделкине, от тестя осталась. — Никита посмотрел на компаньона. — Тебе не нужна дача в Переделкине?
— Большая?
— Сейчас узнаем.
— А сколько он уже должен?
— Двадцать тысяч.
— Начало большого пути, — хмыкнула Анна. — Дача, как я понимаю, стоит раз в десять дороже?
— Играть ему не переиграть. В смысле не выиграть.
— Мы его на улицу не выгоним, — весело пообещал Эльдар. — Купим однокомнатную квартирку где-нибудь в Жулебине. Нам проблемы не нужны.
— И часто такие наркоманы попадаются? — скривилась девушка.
— Бывают.
— Только долго не задерживаются.
— Профессиональные лузеры.
— Со знаком качества.
— Говорят, это излечимо.
— Я не верю.
— Я тоже.
Эльдар и Никита пожали друг другу руки и рассмеялись. Анна с улыбкой похлопала в ладоши:
— Я оценила вашу откровенность.
— Я люблю игру, я люблю играть, — неожиданно серьезно ответил Крылов. — Но я никому не позволю управлять собой. Настоящий игрок должен уметь останавливаться, должен чувствовать игру, ее дыхание, ее ритм. Мамоцких не игрок. Он слабак и неудачник.
— И поэтому ты жесток с ним?
— Не я, так другой. Он мог подсесть на любое московское казино. — Никита повернулся к дверям и широко развел руки: — Ефим, старина, давно не виделись!
— Я думал, ты нормально относишься к нашему бизнесу, — прошептал Эльдар, увлекая девушку к бару: не следовало находиться в поле зрения Мамоцких.
— Нормально я отношусь, — буркнула Анна. — Мне стало интересно.
— Что?
— Не что, а кто. Вы мне стали интересны, вы. Вы редко откровенничаете.
— Мы не звери, — медленно произнес Ахметов. — И к игорному столу мы за уши никого не тащим.
— Не оправдывайся. — Девушка поцеловала Эльдара в щеку. — Давай слушать.
— Никита, у меня большие перемены.
Ефим Мамоцких, худой и какой-то облезлый молодой человек лет тридцати семи, потрогал себя за унылый нос и пугливо посмотрел на Крылова влажными воловьими глазами. Одет он был в дешевый коричневый костюм, водолазку и полуботинки, на которых отметилась вся московская грязь, и принес довольно большой прямоугольный сверток, который пристроил под столом.
— Я решил, что достаточно погулял, пора начинать новую жизнь.
— Правильно, — одобрительно кивнул Крылов. — В твоем возрасте, Ефим, это важно. Ты можешь раскрыться! Да так раскрыться, что я буду гордиться знакомством с тобой.
— Я знаю.
— Я тоже.
— Меня на приличную работу зовут.
— Приятно слышать.
Крылов вежливо улыбнулся. Мамоцких нервно дернул правым глазом. Анна сделала маленький глоток вина. Эльдар невозмутимо раскурил сигарету. Пауза затягивалась.
— Никита, пойди навстречу, а? — умоляюще произнес Мамоцких. — Я ведь у тебя все оставил, все, что было! Ты ведь круто на мне заработал.
— Не настолько круто, чтобы прощать тебе двадцать тысяч, — спокойно ответил Крылов. — Ты ведь понимаешь, Ефим, что их надо вернуть. Это большие деньги… — В голосе послышался металл: — Ты когда сумму поднимешь?
— Не быстро. — Мамоцких еще больше опустил плечи, и казалось, что его нос вот-вот уткнется в стол.
— Тогда придется говорить о процентах, — пожал плечами Крылов. — Ты ведь взрослый мужчина, Ефим, ты понимаешь, что деньги требуют определенного отношения?
— Понимаю.
— Я тоже тебя понимаю, — проникновенно произнес Никита. — Ты решил изменить свою жизнь, начать все заново, небось девушку завел?
Мамоцких кивнул.
— Я всегда говорил, что у тебя все будет хорошо! Ты сильный мужчина, Ефим, ты твердо знаешь, что тебе надо. Ты смотришь вперед!
Как Анна ни старалась, она не услышала в голосе и не увидела в глазах Крылова намека на издевку. Никита говорил искренне и уверенно, спокойно обволакивая Мамоцких паутиной слов. Эльдар, понявший, о чем думает девушка, подмигнул и шепотом спросил: «Молодец, да?»