Паркер Лаура. Шалость

   Семейная скамья Шрусбери, украшенная изысканной резьбой и бархатными подушечками, была расположена так, чтобы прочие прихожане могли неустанно наблюдать за тем, как молятся аристократы. Девлину захотелось нахлобучить шляпу, чтобы прикрыть от них свой профиль. Терпение его было на исходе. Он был уверен в том, что, хотя правая его рука, покоящаяся на коленях, не была видна прочей публике, об отсутствии на ней кисти знали все. По этому поводу утром уже произошел инцидент.
   Девин поджал губы. Утром, как раз в тот момент, когда он выходил из столовой, закончив завтрак, самая толстая из сестер Шрусбери, та, что напоминала гусыню своей грациозностью, подошла к нему, кутаясь в шаль, которую он купил для Джапоники, и начала многословно и назойливо благодарить его за «чудесный драгоценный подарок». Гусыня водила плечами, всячески выставляя напоказ свой внушительный бюст, и Девлин невольно задумался о том, какие еще части тела она стала бы демонстрировать перед ним, если бы ей достались подарки из тех коробок, в которых были чулки или нижнее белье.
   — Хотелось бы знать, что вы подарили нашей новой матушке, — жеманничая, спросила Лорел. — Можно подумать, будто у нее есть свой ребеночек, на котором она успела попрактиковаться в воспитании отпрысков, но ведь это невозможно, не так ли? Такая хорошая матушка и совсем неопытная в этой роли.
   Девлин ни на мгновение не сомневался, что гусыня не считает Джапонику хорошей воспитательницей, но он не мог понять, зачем она решила высказать это в столь неподходящий момент. Лишь после того, как толстуха уронила кружевной носовой платок, он понял, что с ним флиртуют.
   Девлин поступил так, как поступил бы любой на его месте: нагнулся и поднял его. И вот тогда она заметила его протез. Куда только делась слащавая фальшивая улыбка, которой гусыня, видно, стремилась его завлечь? При виде протеза глаза ее стали квадратными от ужаса. И тут она начала визжать, как ошпаренная кошка. Если она и упала в обморок нарочно, то просчиталась, ибо падение ее было безобразно, словно наземь рухнул мешок с песком. Девлин был слишком раздосадован, чтобы броситься поднимать ее. Однако заметил, что головой об пол она не ударилась.
   Старшая сестра с лошадиным лицом, та, что сейчас сидела от него по левую руку, бросилась гусыне на помощь и, надо сказать, подоспела вовремя. Угадать ее к себе отношение Девлину было нетрудно. Прямая как жердь, она пребывала в нервном напряжении от того, что вынуждена сидеть рядом с уродом. Синклер вдруг подумал о том, что будет, если он заденет ее плечом. Скорее всего она примется лупить его сумочкой. Что касается трех остальных, они напоминали жаб. Глаза их так и бегали. Вот-вот одна из них высунет язык и поймает зазевавшуюся муху.
   Единственным человеком, с которым он чувствовал себя менее напряженно, чем с другими, была леди Эббот, сидевшая от него по правую руку. Он был удивлен, обнаружив, что у нее приятный низковатый голос, более подходящий для исполнения деревенских песен, чем для церковных гимнов, но тем не менее он ему понравился. Леди Эббот то и дело сжимала и разжимала пальцы и покусывала нижнюю губу. Она злилась оттого, что на нее смотрят практически все прихожане.
   Лорд посмотрел на нее, и, уже не первый раз за время службы, в тот же самый момент она посмотрела на него. Он мог бы поклясться, что Джапоника ждет от него поддержки, хотя вслух она об этом не говорила. «Мужайся, — сказал он ей взглядом. — Скоро все кончится». Скорей бы уж!
   Она была виновата в том, что он сюда явился. После дурацкого эпизода в столовой леди Эббот, встретив его на верхней площадке лестницы, сообщила, что вопреки его желанию с ним в Лондон она не поедет. Он уже не помнил, что ей ответил, помнил лишь, что у них произошел спор, который тем не менее здорово поднял ему настроение.
   Они дошли до того, что устроили сцену. Она накричала на него, а он огрызнулся. Когда он отправил Бершема упаковывать ее вещи, она заявила, что все равно никуда не уедет, пусть он хоть все вещи ее упакует. Тогда Девлин проинформировал виконтессу о том, что, если она откажется сама садиться в карету, он притащит ее туда на руках и сам запихнет внутрь.
   Полыхая негодованием, Джапоника заявила, что она — взрослая женщина, успевшая побывать замужем и овдоветь, и поэтому вольна делать то, что считает нужным. И не его дело, почему она не желает ехать в Лондон. Он ответил, что будет трясти ее как грушу до тех пор, пока не вытрясет из нее дурацкое упрямство.
   Сцена была отвратительная и совершенно бессмысленная. Продолжалась она до тех пор, пока три младшие сестры не вышли из своих комнат и не сообщили, что желают ехать в церковь.
   Ему оставалось лишь снять шляпу перед сообразительностью леди Эббот. Она запихнула девочек в карету, уже поданную к дому потому, что на ней лорд Синклер собрался в Лондон, и приказала вознице ехать в Афтон-Нерве.
   Но теперь он ее поймал!
   Девлин едва не рассмеялся. Он заметил ее взгляд, но на этот раз он не осмелился встретиться с ней глазами. До того как войти в карету, удивляясь собственной решимости сопровождать весь этот курятник в церковь, Девлин успел распорядиться насчет того, чтобы вещи Джапоники упаковали и во время службы погрузили в карету. Он также позаботился о том, чтобы второй экипаж довез сестер до дома. Леди Эббот он не собирался говорить об этом до той самой минуты, пока она не сядет в карету по окончании службы.
   Синклер улыбнулся. Ему отчего-то нравилось выводить леди Эббот из себя. Когда она забывала о том, что должна напускать на себя приличествующую вдовствующей виконтессе солидность, лицо ее оживало и становилось довольно интересным. Да, и еще поцелуй. Тот поцелуй накануне вечером. Она целовала его со страстью. Чем больше он об этом думал, тем более убеждался в том, что они не были чужими друг другу. Но почему, если это правда, она не желает это признавать?
   Итак, им предстояло провести вместе три часа. Наедине в карете. Более чем достаточно, чтобы завести интрижку. Сама мысль об этом разгорячила кровь.
   Девлин беспокойно заерзал. В церкви вообще-то не место подобным мыслям и подобным реакциям тела.
   Служба, как ему показалось, длилась дольше обычного. Потом последовал сбор пожертвований. Последний псалом, и все закончилось. Синклеру было приятно видеть, что Джапоника не проявляла особой заинтересованности в ритуальном общении на церковном дворе. После краткого прощания с викарием она направилась прямо к карете. Он слышал, как перешептывались люди в толпе, но поступил в точности как она, раскланиваясь направо и налево, но не останавливаясь ни на миг, чтобы не дать повода заговорить с собой. Он сразу заметил, что на багажнике кареты добавилось еще два саквояжа. Лакей открыл дверцу. Джапоника вошла первой, Девлин забрался следом и поднял приступок.
   Только после этого она заговорила с ним:
   — Что вы делаете? С нами едут девочки!
   — Только через мой труп, — заявил он непререкаемым тоном и крикнул вознице: — В Лондон!
   Джапоника подскочила, когда лорд с силой захлопнул дверцу кареты.
   — Откройте немедленно! Девочки поедут с нами!
   — Бершем о них позаботится. Впрочем, им и без вас неплохо. — Девлин кивнул в сторону церкви. Бегония беседовала с викарием, а Пиона и Цинния окружали сладкую парочку с флангов. Гиацинта беседовала с двумя престарелыми дамами. Похоже, только Лорел смотрела в сторону отъехавшей кареты. И ее толстое лицо перекосило от гнева.
   — Вы меня выкрали, как разбойник! — рассерженно констатировала Джапоника.
   Девлин безразлично пожал плечами.
   — Называйте меня кем хотите, но вы едете со мной в Лондон.
   — Я уже говорила вам, что у меня нет никакого желания это делать. Если вы не остановите карету немедленно, я выпрыгну из нее на полном ходу.
   Девлин наклонился над ней:
   — Я сяду к вам на колени, чтобы вы этого не сделали. Джапоника усмехнулась:
   — Вы несносный человек!
   — Вы преувеличиваете.
   Виконтесса с удивлением обнаружила, что словесные перепалки с Синклером ей даже нравятся. В ней просыпался азарт. И как человек азартный, она не могла позволить ему одержать над собой верх.
   — Вы не сможете в Лондоне держать меня взаперти. Я сбегу при первой возможности.
   Девлин потянулся за бархатным пледом, отороченным мехом, непременной принадлежностью зимнего путешествия в карете.
   — Я нуждаюсь в вашем обществе на один-два вечера, не более. Неужели ваш график такой напряженный, а неприязнь ко мне так сильна, что вы не можете пережить один вечер в моей компании ради нашего короля?
   — О чем вы говорите? Какой у меня может быть долг перед королем?
   Девлин бережно укрыл ее колени пледом.
   — Ах, вы такая же, как все женщины. Стоит помянуть монарха, и вот вы уже вся внимание.
   — Полагаю, вы говорите мне это в осуждение. Увы, я несведуща в таких вопросах, поэтому вам придется объяснить, что именно вы имеете в виду. — Джапоника беспокойно заерзала, когда он принялся подбивать плед вокруг ее талии. — Пожалуй, один вечер я смогу вам уделить, — внезапно сказала она, когда он принялся укутывать ее бедра с явным намерением опуститься ниже.
   Девлин откинулся на сиденье и закинул ногу на ногу.
   — Женщины готовы пуститься во все тяжкие и терпеть любые неудобства ради того, чтобы подняться выше в глазах общества.
   — А мужчина, конечно же, и палец о палец не ударит ради карьеры. Он в жизни не покинет дом, не отправится в странствия на чужбине, не станет рисковать жизнью ради такой безделицы, как долг перед родиной и монархом.
   Синклер пробурчал в ответ нечто невразумительное и надвинул на глаза шляпу, чтобы ему не мешали ни свет, ни присутствие Джапоники Эббот.
   Джапоника чувствовала удовлетворение. Последнее слово все равно осталось за ней. На самом деле ей было более чем любопытно увидеть Лондон глазами виконта. Ей пришло в голову, что она могла бы и сама, без его помощи, завести полезные знакомства ради того, чтобы выдать замуж хотя бы одну из сестер Эббот. Вести из Лиссабона подхлестывали ее решимость действовать с напором.
   Джапоника наконец получила четыре письма от Агги. Она была так счастлива, что даже спать легла, положив весточки под подушку. И сейчас они грели ей грудь.
   Джейми рос «мякенький и сливочный, как масло», говоря словами Агги. И голос у него под стать аппетиту. Кормилица говорила, что он сосет больше молока, чем до этого у нее высасывали близнецы.
   Тоска по сыну сжимала сердце Джапоники. Она была готова даже забыть о своем обещании покойному лорду Эбботу и поехать в Лиссабон. Но как быть потом?
   С каждым днем в ней все больше разрастался страх. Рано или поздно до Лондона может дойти весть о том, что в Лиссабоне у нее растет сын. Джапоника думала, что сумела скрыть беременность и рождение сына от офицеров Веллингтона, но кто знает, о чем там шептались у нее за спиной. До того как слухи дойдут до столицы империи, она должна покинуть Лондон.
   — Вы, вижу, глубоко задумались.
   Лорд Синклер отложил в сторону шляпу и смотрел на нее пристальным взглядом Хинд-Дива.
   — Пришло время нам познакомиться поближе. Я даже не могу припомнить, как вас зовут по имени.
   Джапоника не поверила его кажущемуся простодушию, но решила, что не будет ничего страшного, если она назовет свое имя:
   — Джапоника.
   Лорд Синклер улыбнулся:
   — Куст с чудными красными цветами? Вам подходит, хотя для английской дамы имя явно странное.
   Джапоника покраснела. Он делал ей комплимент! Но она не должна была принимать лесть близко к сердцу. Мать всегда считала цвет волос дочери крайне неудачным.
   — Уверена, что я никогда не слышала вашего имени.
   — Девлин.
   — Девлин. А вот ваше имя как нельзя лучше подходит для джентльмена. Девлин — храбрый, неустрашимый и галантный. Увы, конкретно к вам это относится не вполне.
   — Не вполне? — удивленно приподнял бровь лорд.
   — Неопределенно, неясно, нечетко… Девлин усмехнулся:
   — Я не просил вас давать полный перечень синонимов. Вы сомневаетесь в том, что я не менее храбр, неустрашим и галантен, чем любой другой джентльмен?
   Джапоника окинула собеседника оценивающим взглядом и отвернулась к окну.
   — Мое суждение не сделает вам чести.
   Девлин схватил ее за плечи и потребовал, чтобы она объяснилась. Он не посмел поднять на нее руку, хоть ему очень этого хотелось. Джапоника лишь презрительно повела плечом.
   — Какое бы вы имя дали ребенку мужеского пола? — решил несколько отойти от темы Девлин.
   — Что вы сказали? — Джапоника подняла глаза, полные невыразимого ужаса.
   — Как бы вы назвали своего сына?
   Казалось бы, что может быть безопаснее, чем обсуждать этимологию имен. Однако лорд Синклер, он же Хинд-Див, сумел и здесь создать ей проблемы. Как бы она назвала ребенка… Слишком легко поскользнуться и выболтать лишнее. Джапоника приказала себе быть предельно внимательной.
   — Ну, я… — Может, он все знает? Нет, он не стал бы в таком тоне вести разговор о предполагаемом наследнике своего титула. Впрочем, Хинд-Див был способен на все, что угодно.
   Джапоника опустила глаза на руки, потом посмотрела в окно. Она держалась из последних сил.
   — Почему вы спрашиваете?
   Тревога в ее голосе удивила Синклера. Потом он заметил, что у нее дрожит подбородок. И эта дрожь пробудила в нем не одно лишь сочувствие, но и менее достойные чувства. Как может в одной женщине непосредственность, граничащая с неуклюжестью, сочетаться с загадочной, потрясающей притягательностью!
   — Просто так, мадам. Болтаю ни о чем. Удачный способ убить время для человека без памяти.
   Джапоника сглотнула комок. Господи, да он ничего не помнит. Как она могла забыть? Нет никакого повода для волнения. Он не может ни о чем догадаться, и даже если до него дошли какие-то слухи о том, что его новая родственница не так давно разрешилась от бремени, то возомнить себя отцом ее отпрыска ему ни за что не придет в голову.
   — Джеймсом, или ласкательным Джейми. Я бы назвала сына Джейми, — повторила Джапоника, стараясь держаться как можно непринужденнее.
   — Джеймс. Хорошее имя. Два английских короля носили, его.
   — Зачем так высоко заноситься. Моего отца звали Джеймсом. Джеймс Фортнам, бывший житель Бушира, из Персии.
   — Персия, — медленно повторил он, наблюдая за тем, как она медленно сжимает ручки ридикюля. Отчего она так неохотно говорит о семье? Инстинктивно, словно хищник, выслеживающий добычу, он прощупывал слабые места своей потенциальной жертвы и, почуяв ее уязвимость, стал дожимать. Эта тема внезапно пробудила в нем интерес. — Вот, оказывается, откуда вы знаете персидский. Ваш отец, как я полагаю, был офицером в индийском контингенте.
   — Нет, он был купцом в Ост-Индской компании.
   — В самом деле? Вы, случайно, не приходитесь родственницей владельцу «Фортнама и Мейсона»? — Джапоника с готовностью кивнула, но глаза из-под рыжих ресниц поглядывали тревожно. — У вас много родственников в Англии?
   — Близких — ни одного.
   Он не столько слушал ответы Джапоники, сколько приглядывался к ней, наблюдал за реакциями. Какой у нее чудный рот! Губы полные и нежные, как сочный персик.
   — Вам, должно быть, тоскливо жить так далеко от дома и родителей.
   — Мои родители умерли.
   Глаза ее молили о пощаде. Он хотел сказать, чтобы она перестала бояться. Он хотел убедить ее в том, что сохранит ее тайну, какой бы страшной или постыдной она ни была. Он хотел просить ее поделиться с ним своей ношей и тем самым облегчить бремя. Но он очень быстро отказался от этой глупой идеи. Девлин потерял память о прошлом и не мог помнить, как относился к ближним до того, как с ним произошло несчастье. Но он не мог представить, что когда-либо особенно интересовался чувствами и переживаниями других людей. Его влекло ее тело, а тайны этой женщины лишь подхлестывали желание. Ни к чему взваливать на себя ношу чужих грехов и обид, когда в этом нет нужды. Все так, но похоть становилась невыносимой.
   — Мы были знакомы в Персии?
   — Я никогда не встречалась с человеком по имени, Девлин Синклер, — осторожно ответила Джапоника.
   Она не стала отвечать на вопрос прямо. Следовательно, они были знакомы. Но в каком качестве знали они друг друга в той, другой жизни?
   Она все еще держалась настороженно, не желала довериться. Мудрый человек знает, когда идти в наступление и когда отступить.
   — Как вы познакомились с лордом Эбботом?
   Джапоника не спешила с ответом. Глядя в глаза Синклера, смотревшие так пристально, горевшие так ярхо, она не могла не вспоминать его губы, этот безумный поцелуй накануне вечером.
   Глупо! Абсурдно! Чего она добьется, разжигая в нем интерес? Он может принести ей лишь печаль и сердечную муку. Даже если брак с лордом Эбботом поднял ее в глазах общества до его уровня, это не значит, что он готов воспринимать ее как ровню. В жизни ее было немало такого, что он может не захотеть принять. Джейми. Поверит ли Он, что это его сын? С чего бы ему в это поверить? Но даже если поверит, что это даст? Согласно морали его класса, он будет считать ее чем-то чуть лучше шлюхи, а сына бастардом. Нет, лучше для них обоих, если он будет продолжать считать ее, как и все прочие, авантюристкой, заставившей знатного господина жениться на простолюдинке.
   — Ост-Индская компания наняла меня ухаживать за лордом Эбботом. Насколько мне известно, нет ничего необычного в том, что пожилой господин начинает верить, что любит женщину, которая за ним ухаживает. Некоторые из таких господ имеют глупость даже предложить своей сиделке руку и сердце. А теперь, если у вас больше нет ко мне вопросов, я хотела бы помолчать. Беседа меня утомила. — Джапоника отвернулась к окну, сжав руки в кулаки так, что заломило костяшки пальцев.
   Девлин заметил, как виконтесса побледнела, и пожалел о том, что разговор принял столь нежелательный оборот. Он не хотел отталкивать ее от себя, но теперь видел, что именно это и произошло. Несомненно, она страдала и страдает от тех слухов, что ходят о ее браке. Бершем при всей своей тактичности все же ясно дал Девлину понять, что сестры Шрусбери открыто ненавидят мачеху. Возможно, она считает, что он испытывает к ней ту же неприязненную враждебность. Как она ошибалась! Он считал ее равной себе и даже более. Он видел в ней интересного человека.
   Девлин угрюмо смотрел в окно. Дождь усилился. Он не мог расслабиться. В ее присутствии он испытывал сильнейшее желание, похоть сродни лихорадке. Странное дело, желание делало его неуклюжим. Он подозревал, что не всегда был настолько неловок с женщинами. Но ее запах, тепло, исходящее от ее тела, сводили его с ума, заставляли забыть обо всех с юности усвоенных приемах обольщения.
   — Больше не пользуйтесь этими духами в моем присутствии.
   — Что? — Джапоника обернулась. Ее взгляд был удивленно-рассеянным.
   — Никогда больше не пользуйтесь при мне этими духами. Запах меня беспокоит.
   — Беспокоит?
   — Раздражает, досаждает мне. Сидит у меня в печенках. Этого мало?
   — Понимаю.
   Он осторожно обвел взглядом карету, прежде чем встретиться с ней глазами.
   — В самом деле понимаете?
   Он заигрывает, подумала Джапоника и испытала неожиданное и острое удовольствие. Нет, она не могла позволить себе ответить той же монетой. Она резко отстранилась, словно даже случайное соприкосновение было бы для нее оскорбительным.
   — Если вы и в самом деле находите мое присутствие столь отвратительным, почему бы вам не взять лошадь и не поехать отдельно, верхом?
   — Верхом на ком? — Он демонстративно обнажил протез. — Теперь я едва ли могу оседлать коня, но в том, что касается всего остального, я еще вполне дееспособен.
   Джапоника посмотрела на его правую руку.
   — Разве вы не могли… — Гнев в его глазах заставил ее замолчать на полуслове. Но вместо одной мысли родилась другая. Страх подстегнул ее. Он не имел права говорить с ней так, будто они уже были любовниками. — Я бы предпочла держать мое мнение о вас при себе, если вы позволите. Что же касается духов, то я буду пользоваться ими тогда, когда захочу, а если вам что-то не нравится, или терпите, или держитесь от меня подальше.
   — Боюсь, вы не понимаете природы моих мук. Позвольте вам продемонстрировать… — Девлин уже не мог сдерживаться. Схватив Джапонику за предплечье, он подтащил ее чуть ли не к себе на колени. — А теперь скажите, что вы бы не стали задирать нос, если бы знали, как сильно меня возбуждает ваш запах!
   — Полагаю, я не должна бояться быть собой, каковы бы ни были последствия, — ответила леди Эббот, явственно слыша стук собственного сердца.
   Синклер не слышал биения се сердца, зато он видел биение ее пульса на шее, как раз там, где она, должно быть, прикоснулась к коже духами. Голова его кружилась, ибо запах стал многократно сильнее. Он, этот влекущий аромат, вызывал в нем сладкое, ни с чем не сравнимое томление, ставшее неотъемлемой частью его общения с ней, частью Джапоники Эббот. Он смотрел в ее глаза, видел ее лицо так близко — всего в нескольких дюймах от своего, , видел эти абсурдные красновато-золотистые кудряшки, выбившиеся из-под шляпы, рыжие ресницы и чувствовал, нет, знал, что они были вместе задолго до этого часа. Что он целовал ее задолго до прошлого вечера и что она целовала его со страстью, которую лишь прикрывало обличье скромности, но не могло от него скрыть. Что с того, что она не хочет говорить ему, когда и при каких обстоятельствах они любили друг друга? Она была здесь, с ним, в его объятиях, и она не противилась. Эта женщина побывала замужем, напомнил себе Девлин, так что притворной девичьей стыдливости можно не опасаться.
   — Я хочу тебя. И я вижу, что ты хочешь меня. Так зачем себе в этом отказывать?
   Джапоника замерла. Бедра ее были прижаты к его ногам. При каждом ее вдохе мышцы его бедер напряженно сжимались. Он был здесь, с ней, реальный, как никогда прежде. Мужчина из плоти и крови: не фантом из ее снов и не маг-искуситель, каким она воспринимала его сквозь затуманенное опием сознание. Она видела собственное отражение в его глазах, чувствовала желание. Его губы легли на ее уста…
   И в этот самый миг карета резко накренилась. Она услышала, как тревожно заржали кони, потом хриплый окрик конюха и удар плетью. Кадета покатилась на двух колесах, и Джапонику резко швырнуло к дверце, следом покатился Девлин, затем карета встала на место. При этом экипаж подпрыгнул, хрустнула ось и Джапоника невольно вскрикнула. От толчка ее подбросило и, хотя Девлин успел подхватить ее, она все же ударилась головой о стену экипажа. Перед глазами поплыли красные круги, потом стало темно. Она слышала, будто кто-то несколько раз повторил ее имя, но голос казался глухим и далеким, словно шел из глубины колодца.
   Ругаясь, как старый солдат, Девлин поднялся с пола и выглянул наружу. Дверца была открыта настежь и болталась на искореженных петлях. В густой пелене дождя угадывались очертания двух экипажей. Лакей и возница, переругиваясь, освобождали коней от упряжи.
   — Там, впереди, случилась авария, — сказал Синклер, обращаясь к Джапонике. — Вы не ушиблись? — Поскольку ответа не последовало, он обернулся и увидел, что она лежит на полу. На ее лбу была кровь и из уголка рта стекала кровавая струйка.
   Девлин, применив испытанный прием, нащупал пульс. Жива! Прошептав благодарственную молитву, он опустился возле Джапоники на колени. В этот самый миг карета крякнула и осела. Судя по тому, как она накренилась, отскочило колесо. Но состояние экипажа не столь волновало его, сколько состояние женщины, которую он практически насильно увез с собой. Она по-прежнему была без сознания. Первым делом он развязал ленты шляпы и снял ее. Как можно осторожнее просунул правую руку ей под плечи и приподнял тело.
   — Вы сильно ушиблись, миледи?
   Глаза ее открылись. Он увидел в них изумление и трогательную беспомощность.
   — Это вы, мемсагиб? — спросила она на персидском.
   — Кто я, бахия? — нахмурившись, переспросил он.
   По телу ее пробежала чувственная дрожь, губы ее приоткрылись. Он уловил миг, когда она пришла в чувство. И в тот же миг вернулись сомнение и нерешительность, которые словно срослись с ней.
   — Лорд Синклер. А почему вы спрашиваете? Девлин испытывал разочарование. Мгновение оказалось упущенным. Она, конечно, собиралась сказать совсем другое, но теперь он даже не знал, как подступиться к тому, чтобы выяснить, что она собиралась сказать.
   — Мы потеряли колесо. — Он прижал ее голову к груди. Ее кожа, гладкая как атлас, была холодна как лед. — Вам больно?
   Она покачала головой:
   — Так, пустяк. Отделалась синяками.
   Он не поверил, поскольку, попытавшись отодвинуться от него, она застонала и прикусила губу.
   — Не шевелитесь!
   Синклер осторожно пробежал рукой по ее плечам, предплечьям и после от подмышек к талии.
   — Здесь не болит? — в тревоге спрашивал он всякий раз.
   И всякий раз она отвечала почти беззвучным «нет». Он прощупал ей живот, а потом затылок.
   — Попробуйте пошевелить ногами, — велел лорд, и, когда она осторожно пошевелила сначала правой, потом левой ногой, внимательно наблюдал за ее движениями. В первый раз он позволил себе улыбнуться. — Пожалуй, вы правы. Вы не сильно пострадали. — Он дотронулся до ее губы. — Зуб не шатается?