Паркер Лаура. Шалость

   Джапоника почувствовала, как под взглядами пяти сестер волоски на ее теле встают дыбом.
   — Разве такой ужасный документ может иметь право на существование?
   Этот крик отчаяния, произнесенный звенящим от слез голосом Бегонии, не мог не тронуть самое очерствевшее сердце. Единственная из сестер, Бегония, была красива. Но Симмонс ничего не мог для нее сделать. Он мог лишь предложить ей свое сочувствие.
   — Дело не в вас, милые леди. Условия наследования были составлены давным-давно первым виконтом Шрусбери. Он получил титул в благодарность за помощь Карлу Второму. К несчастью, чтобы стать виконтом, ему пришлось вступить в брак. Король сам выбрал для него невесту, виконтессу Эббот, у которой уже было пятеро дочерей от первого брака. Мне говорили, что это обстоятельство подвигло его написать дополнительное распоряжение к завещанию, касающееся детей женского пола.
   Джапоника злорадно усмехнулась. Она, конечно, не одобряла того способа мести, что выбрал предок лорда Эббота, но не могла не согласиться с тем, что, окажись предок отчимом девиц с холодностью Гиацинты, желчностью Циннии и подлостью Лорел, его можно было бы понять.
   — Вижу, мы здесь ничего не добьемся, — ледяным тоном заявила Гиацинта. — В любом случае я достигла совершеннолетия и желаю получить то, что мне причитается для свадьбы.
   Мистер Симмонс поспешил укрыться от неласкового взгляда девушки, уткнувшись носом в документ.
   — Боюсь, это не так просто. В соответствии с условием завещания вы получите деньги только в том случае, если выйдете замуж. — Он провел пальцем по пунктам завещания, прежде чем, прокашлявшись, зачитал: — «В случае брака дочери, она получает двадцать тысяч фунтов, которые должны быть ей заплачены в качестве компенсации супругу за… — Симмонс замялся и покраснел, — за его неудачный выбор невесты».
   — Это возмутительно! — воскликнула Джапоника, заставив нотариуса вздрогнуть. — Мне стыдно за вас! Как можно читать такое юным девушкам!
   — Мы в вашей защите не нуждаемся, — осадила ее Гиацинта, — мне-то ясно, в чем ваш интерес. Но пусть те жалкие тридцать сребреников, что получили вы от отца, принесут вам одно лишь несчастье! Мы едем домой. И если в вас осталось хоть что-нибудь человеческое, вы будете держаться от нас подальше. — Сестры встали словно по команде и вышли следом за Гиацинтой гуськом, как птенцы за уткой.
   Дождавшись, когда закроется дверь, Джапоника вновь обратилась к нотариусу:
   — Вы порядком все запутали!
   — Но, миледи…
   — Леди Шрусбери, — поправила его Джапоника, чуть приподняв бровь в знак неодобрительного недоумения.
   — Верно, леди Шрусбери, — быстро поправился Сим-монс и встал. — Я… я прошу прощения, — подавленно закончил он, отметив не без удивления, что ее темные глаза сияют как бриллианты, когда она взволнована.
   — Итак, что может быть сделано?
   — Немногое, леди Шрусбери. Документы, которые вы приложили к своему письму, подтверждают ваше заявление о том, что вы действительно являетесь женой покойного лорда Эббота. По крайней мере в этом вопросе вашим детям оспаривать нечего.
   — Весьма сомневаюсь, — сказала Джапоника и села, сложив на коленях руки. — Если мои приемные дочери служат наглядным примером того, что собой представляет лондонская аристократия, ничего хорошего от жизни здесь я не получу. Пока я остаюсь в этой треклятой стране, кто-нибудь постоянно будет пытаться вставить мне палки в колеса.
   Мистер Симмонс улыбнулся:
   — У вас весьма своеобразная манера выражать свои мысли, госпожа виконтесса.
   — Вы имеете в виду, что я прямо говорю о том, что думаю? — Мистер Симмонс поймал себя на том, что совершил ту же ошибку, что совершают многие при первом знакомстве с человеком. Они принимают ее молчаливость за свидетельство того, что ей нечего сказать, не догадываясь о том, что так выражается смущение. — Да, я вижу, что в Лондоне мало о чем принято говорить прямо. — Джапоника глубоко, вздохнула. — В следующий раз я не допущу, чтобы обстоятельства захватили меня врасплох. Пожалуйста, объясните мне ситуацию точно и в деталях.
   Мистер Симмонс широко развел руками:
   — Не стоит напрягать свою маленькую головку подобного рода проблемами, миледи. Как защитить ваши интересы — моя забота. Я буду служить вам, как служил Шрусбери последние лет двадцать.
   Джапоника искренне старалась оценивать нотариуса беспристрастно, но что-то в его манере держать себя вызывало раздражение. Может, дело было в его уверенности в том, что она желает, чтобы он все решал за нее. Или в том, что он не верил, что она способна разобраться в финансовых вопросах. Он не мог знать, что она, дочь купца, научилась вести бухгалтерские книги и сводить дебет с кредитом еще до того, как ей исполнилось двенадцать. Не мог он знать и того, что она намеревалась вести весьма строгий учет тех сумм, что мистер Симмонс должен был выплачивать ей согласно завещанию.
   — Присаживайтесь, мистер Симмонс. — Ее любезная улыбка так и не коснулась глаз, — мне хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя поудобнее, пока будете давать объяснения по поводу всех, повторяю, всех условий и ограничений, касающихся наследства лорда Эббота.
   Слегка поджав губы, Симмонс повиновался.
   — Вот они, аристократы! — пробормотал он полтора часа спустя, оставшись наконец наедине со своим графином с виски.
   Только представьте себе! Женщина, которая разбирается в финансах и кредитах не хуже его самого! От ее головки сырку, пожалуй, не отщипнешь. Более того, как он заподозрил, эта дамочка специально дала ему это понять. Да, кажется, он ее недооценил. По каждому из пунктов. Хотел бы он присутствовать при том, как леди Эббот воздаст мисс Гиацинте по заслугам! А в том, что она это сделает, сомнений не было. Нет, она вовсе не заурядная женщина. В гневе она производила весьма внушительное впечатление. С запозданием мистер Симмонс подумал о том, что легендарный темперамент, присущий рыжеволосым, все равно в чем-то да должен себя проявить, и миссис Эббот была тому наглядным подтверждением. Ах, она, маленькая лиса! Здорово устроилась, женив на себе старого дурака. Вне всяких сомнений, он уходил в могилу, уверенный в том, что масло не станет таять на ее языке. Конечно, во всем этом была какая-то тайна.
   Мистер Симмонс налил себе привычную дозу виски, но, подумав, удвоил порцию. Двух посещений — лорда Синклера и леди Эббот — вполне хватило, чтобы возбудить в организме жажду. Он заслужил утешение. Мистер Симмонс надеялся на то, что жена приготовила на обед и ростбиф, и пудинг. Новостей хватит, чтобы развлечь ее обстоятельной беседой за столь же обстоятельным угощением.
   — Вначале он не хочет титула, потом она не хочет титула!
   Симмонс мог бы поклясться, что нет на свете человека, который по доброй воле лишил бы себя статуса аристократа. Сегодня он встретил целых двух!
   — Бежать из страны, вот чего хотят они оба! — Он поднял стакан за окончание безумного рабочего дня. — Аристократы! Безумцы! Сумасшедшие! Вот кто они!
   Джапоника села в личный экипаж мистера Симмонса. Он вынужден был предложить ей свой, когда оказалось, что сестры Эббот уехали, не дождавшись мачехи. Но эта неприятность казалась пустяком по сравнению с тем открытием, что она только что совершила.
   — Если одна из сестер выйдет замуж, она может взять на себя заботу об остальных. Это обстоятельство — единственное, что может освободить вас от ваших обязательств по отношению к дочерям лорда Эббота. Хотя я не думаю…
   — И я тоже не думаю, — пробормотала Джапоника. Гиацинта — невеста? Вряд ли. Лорел? Взможно, если бы она могла… Нет, это бесполезно. — Нет ли иной лазейки, посредством которой я могла бы уйти от обязательств?
   Нотариус покачал головой.
   — Короче говоря, вопрос закрыт, если только вы не покинете Англию. В случае вашего отъезда вы теряете право на вдовий пансион.
   Вдовий пансион! Чем мистер Симмонс пытался ее запугать? Лорд Эббот, как и обещал, при заключении брака оставил ей в полное распоряжение состояние, завещанное Джапонике отцом. Она была не бедной женщиной и совершенно не нуждалась в пансионе. Так что, по сути, могла в любой момент уехать отсюда, забыв про сестер Шрусбери, как про страшный сон. Но существовало единственное препятствие на пути к свободе: если она, Джапоника, поступит так, как хочет, сестры окажутся в нищете — бездомные и лишенные средств к существованию.
   «Так им и надо!»
   Джапоника быстро отогнала от себя эти мысли. Все оказалось даже серьезнее, чем она думала. Пансион она могла получать лишь при условии, что будет жить в Англии. Если она покинет эту страну, дети потеряют все. А что касается перспектив брака, Бегония имела наилучшие шансы. Но чтобы выдать ее замуж, потребуются месяцы, если вообще удастся это сделать.
   Но быть в разлуке с сыном Джапоника не могла. Всякий раз при мысли о своем ребенке сердце ее болезненно сжималось. Нет, надолго в Англии она не останется. Вопрос в том, с какой стороны приступить к решению проблемы?
   Джапоника посмотрела из окна на медленно плывущий мимо город. Гомон толпы, скрип колес, стук копыт о мостовую. От всего этого болела голова. Что же касается воздуха, то на улице его было не больше, чем в помещении со сломанной печной заслонкой: весь дым и сажа скапливаются внутри. Даже в середине дня солнца не было видно. Лабиринт грязных и кривых улиц все время тонул в полумраке. Вот он, знаменитый Лондон! Век бы его не видеть!
   Джапоника вздохнула и отвернулась. Она должна уехать отсюда. На это у нее были все права. Целые поколения Шрусбери подчинялись дурацкому правилу наследования, но как-то умудрялись выживать. Кто она такая, чтобы ниспровергать устои? Джейми и Агги ждали ее в Лиссабоне. Господи, как она скучала по сыну! Ничто в мире, за исключением чувства долга, не могло бы заставить ее разлучиться с ним. Но собственный кодекс чести побуждал Джапонику медлить с отъездом. Сколько еще пройдет времени, прежде чем от Агги придет ответ? Джапоника не знала, как здоровье сына, хорошо ли он ест, растет ли, набирает ли в весе как положено. Может, у него уже начали прорезаться зубки! Лорд Веллингтон обещал…
   — О! — Джапоника откинулась на сиденье. Было нечто, что она могла сделать уже сейчас. Она обещала отправить припасы в измученный войною Лиссабон. В кармане ее салопа хранились записки с просьбами от офицеров Веллингтона, испытывающих нехватку во всем — от свечей и мыла до масла и сыра.
   Постучав по крыше экипажа, она велела вознице ехать в «Фортнам и Мейсон» на Пиккадилли.

Глава 8

   — Спасибо, что проводили меня до экипажа, мистер Фортнам.
   — Ну что вы, для меня это большая честь. Наконец-то наша «индийская» родственница выбрала время навестить пас в Лондоне, — говорил Ричард Фортнам, праправнук Уильяма Фортнама, того самого, кто вместе с Мейсоном стал родоначальником ныне столь известного бизнеса. — Жаль, что вы не согласились принять мое приглашение и не остались пожить у нас.
   — Спасибо, как-нибудь в другой раз. — Джапоника не чаяла оказаться внутри кареты — к этому часу повалил мокрый снег, который она успела возненавидеть.
   — Вы ведь заглянете к нам еще раз до отъезда?
   — Надеюсь, но я обязательно сообщу вам о своих планах.
   Лакей поднял приступок, и Джапоника выдохнула с облегчением. Она так и не поняла, приобрела ли в лице родственника союзника или, наоборот, нажила врага, открыв слишком многое из того, что не следовало говорить.
   — Куда едем, миледи? — спросил лакей.
   — В самом деле, куда? — пробормотала Джапоника. Она не имела права злоупотреблять добротой Симмонса и гнать его экипаж до самого Крез-Холла. — В резиденцию Шрусбери в Мейфэр, — приказала она.
   — Хорошо, миледи.
   Карета тронулась, и девушка высунулась из окна, чтобы помахать на прощание Фортнаму.
   Джапоника не стала поднимать шум по поводу своего приезда. Она направилась прямо в кабинет, где старший продавец принял ее заказ. Он был столь внушительный, что можно было обеспечить целую армию. Собственно, так оно и было, учитывая тот факт, что заказы ей давали офицеры британской армии. Едва бумага была подписана, старший продавец извинился и вышел, и уже через минуту Джапонику приветствовал сам Ричард Фортнам.
   Гордый тем, что является совладельцем столь процветающего предприятия, Ричард Фортнам был с клиенткой весьма любезен, тем более что вскоре узнал, что приходится Джапонике дальним родственником. Он проводил ее в свою гостиную, где угостил вином и печеньем. За угощением Фортнам расспрашивал девушку о том, как живет заграница, отметив при этом, что, если бы не дела, он с удовольствием сам бы отправился в путешествие, чтобы полюбоваться экзотическими красотами Ближнего Востока.
   Джапоника, стараясь вести себя как можно более сдержанно, дала весьма расплывчатый ответ на вопрос о причинах, побудивших ее приехать в столицу. Раз она в самом начале не сообщила, что является виконтессой Шрусбери, она и в дальнейшем не видела причин говорить об этом. Но когда она уже собралась уходить, Фортнам спросил, по какому адресу она проживает в Лондоне. Он хотел послать по нему приглашение отобедать с семьей. Польщенная, Джапоника оговорилась, что в Лондоне у нее пока нет квартиры, на что Фортнам, сама галантность, тут же предложил пожить у него.
   Джапоника мгновенно сообразила, что это не выход, но тогда возникала новая проблема, и слава Богу, что она вовремя вспомнила о доме в Мейфэре.
   Мистер Симмонс сообщил ей накануне, что по завещанию она имеет право жить в лондонской резиденции. Он также сообщил, что хотя дом не использовался в течение двух лет, пока лорд Эббот отсутствовал, состояние жилья вполне приличное, поскольку все это время там, в мансарде, жила пара слуг, в чьи задачи входил уход за жилищем.
   Джапоника откинулась на сиденье и с удовольствием открыла жестяную баночку с португальским черносливом. Фортнам уговорил ее взять эту баночку на пробу в качестве рекламного образца новой продукции. Действительно вкусно.
   Как хорошо, что на время у нее появился свой уголок. Свой собственный, где ей не станут досаждать несносные падчерицы!
   — Бершем? — Джапоника не смогла сдержать удивление, когда дворецкий Крез-Холла открыл перед ней дверь лондонской резиденции. — Как вы предусмотрительны! — продолжала она, развязывая ленты под подбородком. Чепец успел вымокнуть. — Однако ваши добрые намерения пропали всуе. Сестры Эббот уже вернулись в Крез-Холл, где, как мне кажется, им понадобится ваша помощь куда больше, чем мне здесь.
   — Благодарю вас, — дворецкий с прилипшей к лицу кислой миной вежливо поклонился, — но я прибыл в Лондон не потому, что предчувствовал ваши намерения. Меня сюда вызвали.
   — Вызвали? Кто?
   — Виконт Шрусбери, миледи. Через полчаса после вашего отъезда нарочный прибыл в имение с распоряжением от виконта Шрусбери немедленно отправиться в город.
   — Виконт здесь? Какая удача! Именно с ним мне и надо поговорить. — Джапоника протянула дворецкому влажный салоп и шляпу. — Пожалуйста, проинформируйте виконта о том, что я хочу переговорить с ним по весьма срочному делу.
   — Он вас не примет, миледи. Он сказал мне, что его ни для кого нет дома.
   — Но я не гостья, я родственница, — заявила Джапоника с тем апломбом, которого не испытывала.
   Из гостиной на первом этаже доносились звуки женских голосов.
   — У виконта гости? — Джапонику этот факт даже порадовал, ибо с коммуникабельным, общительным человеком ей было бы легче договориться. И еще, чем скорее они встретятся, тем скорее можно уладить дела.
   Джапоника пригладила влажные кудряшки и, попросив Бершема не трудиться представлять ее, направилась к двери в гостиную.
   — Простите мое вторже… — Джапоника так и застыла с открытым ртом. Пятеро девиц сидели за столом и распивали чай. Виконта нигде не было видно.
   Все пятеро смотрели на мачеху с тем же досадливым недоумением, что и она на них.
   — Вот, я же говорила! — Лорел обращалась к Гиацинте. — Ей нельзя доверять!
   — Я думала, вы едете в Крез-Холл. — Джапоника закрыла за собой дверь.
   — А мы думали, что вы согласились оставить нас в покое. — Гиацинта со стуком опустила чашку на блюдце. — Зачем вы здесь?
   Джапоника не стала показывать, что разочарована.
   — Я приехала, чтобы повидаться с виконтом.
   — Я знала! — воскликнула Лорел, стряхивая крошки на пол. — Вы явились, чтобы интриговать за нашими спинами.
   — Он не станет с вами встречаться, — заявила Гиацинта в полной уверенности, говорящей об осведомленности.
   — И почему? — Джапоника прошла в комнату. — Что вы ему обо мне сказали?
   На губах Лорел заиграла злобная ухмылка.
   — С чего вы решили, что мы будем говорить с ним о ком-то далеко не из нашего круга?
   Джапоника подбоченилась, копируя Агги, когда та бывала в боевом настроении.
   — Значит, вы с ним не разговаривали.
   — Он не захотел, — заикаясь пролепетала Пиона. Четыре сестры разом закричали на нее.
   — Он не захотел с вами общаться, — сказала Джапоника, дружески улыбаясь Пионе. Она могла поздравить себя с обретением союзницы в стане врага, — но зато он увидится со мной. Я вдовствующая виконтесса. И потому на социальной лестнице стою выше его. Если только он не женат.
   Лорел прищурилась при упоминании о матримониальном статусе виконта. Сейчас, когда щеки Джапоники раскраснелись от ветра, а волосы не прикрывала ни дурацкая шляпка, ни чепец, мачеха выглядела… достаточно привлекательной!
   — Виконт — старый дряхлый придурок. Убежденный холостяк. — Лорел посмотрела через плечо, ожидая получить поддержку сестер. — Кроме того, он болен. И скорее всего это чума. Он весь в красных гнойных прыщах.
   — Вы успели разглядеть прыщи, а самого виконта не заметили? Как такое возможно? — вежливо поин тересовалась Джапоника.
   — Бершем сказал нам, что виконт болен, — ответила Гиацинта, бросив уничижительный взгляд на сестру.
   — Виконт болен, Бершем подтвердит, — запальчиво сказала Бегония.
   Джапоника обвела взглядом девушек. В их рядах наблюдалось расслоение. Кроме того, накануне ее прихода здесь явно что-то произошло. Бегония сидела с заплаканными глазами, да и у Циннии физиономия была кислой. Но Пеона подарила Джапонике улыбку, слабую, пусть застенчивую, но улыбку. Выделять малышку, обращаться с ней не так, как с другими, Джапоника не могла. Иначе сестры замучат бедняжку.
   — Цинния, мой багаж все еще в экипаже Шрусбери?
   — Да, мисс, — опустив голову, ответила девушка.
   — Хорошо. — Джапоника перевела взгляд на Лорел. — Я подумала было, что его скинут в Темзу.
   Лорел покраснела и отвернулась. Наконец Джапоника обратилась к Бершему, который прошел в гостиную следом за ней:
   — Занесите сюда мои вещи.
   — Да, миледи.
   — Не хотите ли вы сказать, что остаетесь? — раздраженно воскликнула Лорел. — А как насчет того, что в этом доме заразный больной?
   — Вы бы предпочли, чтобы я сопровождала вас в Крез-Холл?
   Лорел нечем было крыть, и она опустилась на кушетку, разочарованно надув губы.
   — Я вот что думаю, — сказала Джапоника. — Пока я не переговорю с лордом… Как его зовут?
   — Синклер, — заикаясь подсказала Пиона.
   — Пока я не переговорю с лордом Синклером, разрешаю вам остаться здесь.
   — Вы нам разрешаете?
   — Как вы смеете!
   — Она в самом деле может нас выставить?
   Джапоника поспешила выйти из комнаты, чтобы не слышать этой какофонии, состоящей из голословных обвинений, домыслов и гадостей.
   — Итак, вдова приехала. Будь она неладна! Весь дом заражен этими Шрусбери!
   Девлин Синклер швырнул бокал с кларетом в стену. Хрупкий хрусталь разлетелся на осколки, вино залило ковер.
   — Это были любимые бокалы лорда Эббота, — укоризненно заметил Бершем.
   Девлин круто повернулся.
   — Теперь они принадлежат мне. Захочу, все здесь разобью!
   Старик опустил взгляд.
   — Как вам будет угодно, милорд.
   Девлин смахнул со стола правой рукой все то, что осталось от обеда: фарфор, серебряные приборы, блюда с остатками еды. Картофель, кости, подлива — все полетело в стороны и приземлилось на ковре. Из трех бутылок на столе осталась лишь одна, в которой еще оставался кларет. Схватив ее, Синклер нетвердой походкой направился к камину и тяжело опустился в хорошо сохранившееся кресло времен королевы Анны.
   Бершем поморщился при жалобном скрипе тонких ножек драгоценного предмета мебели.
   — Это кресло древнее и ненадежное. Может, мне велеть лакею принести сюда что-то более подходящее?
   Лорд Синклер не ответил. Он глубже вжался в кресло и протянул ноги в сапогах к каминной решетке. В камине догорали уголья, и красноватый свет от них был единственным, что освещал комнату.
   Бершем подбросил еще угля. Зашипев и злобно подпрыгнув, вверх устремились язычки пламени, цветом своим и чем-то еще неуловимым сильно напоминая золотистые глаза нового хозяина дома. Но глаза — еще не самое жуткое в нем. Куда более жуткое зрелище представлял собой стальной крюк, торчащий вместо правой кисти. Крюк, на металлической поверхности которого играли кровавые отблески пламени. Бершем был напуган, но постарался этого не показывать. Кто знает, что может выкинуть новый виконт в пьяном угаре.
   С тех пор как лорд Шрусбери появился в доме, он только и делал, что пил. Он прибыл сюда еще до Бершема, на рассвете, и о том, чем новый хозяин занимался до его прибытия, Бершем узнал у слуг, живущих в мансарде. Из страха, что не справятся, они послали за Бершемом. Все люди, служившие у Шрусбери, видели в этом работнике ветерана и советчика, ибо он один мог направлять их в нелегкой службе. Но на этот раз Бершем тоже, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. В последний раз он видел молодого виконта лет десять назад. Тогда, как и все аристократы, начинающие военную карьеру, он был в меру самонадеянным, подтянутым и восторженным. Но тот человек, которого он увидел сейчас, опустошенный, словно одержимый манией преследования, с изуродованным шрамом лицом и крюком вместо руки, казался Бершему незнакомцем, которого следует опасаться и побаиваться.
   — Чего эта престарелая квочка с ее выводком от меня хотят? — вдруг спросил Синклер.
   — Я не могу сказать, милорд. — Бершем решил, что, если откроет виконту глаза на то, что собой представляет вдова, которую новый хозяин считает старухой, и многочисленное потомство лорда Эббота, никто ему спасибо не скажет. Бершем чувствовал, что готов возненавидеть виконта, ибо, судя по сегодняшнему впечатлению, человека более неприятного старый дворецкий в жизни не встречал. — Вы хотите, чтобы я спросил?
   — Господи, нет! Они для меня ничто! Ничто!
   — Как пожелаете. — Бершем повернулся, намереваясь позвать слугу, чтобы тот убрал посуду и грязь с пола. Бершем едва сдержался, заметив царапину на серебряной крышке блюда, доставшегося в подарок первому виконту Шрусбери от короля Карла Второго. Надо будет убрать все ценное подальше.
   Не замечая слугу, явившегося, чтобы убрать грязь, Девлин потер шрам на лбу. Пониже раны начинала разрастаться знакомая боль. Та боль, что всегда появлялась, стоило Девлину попытаться вспомнить прошлое. Чем отчетливее были воспоминания, тем невыносимее становилась боль. Итак, он, Синклер Девлин, стал виконтом Шрусбери. Этот факт никак не желал укладываться в голове, да и как он мог уложиться, если Девлин не помнил ни покойного виконта, ни даже кем ему приходится.
   Нотариус попытался объяснить ему кто есть кто. Что-то говорил о том, что он, Девлин Синклер, седьмой или восьмой родственник по мужской линии, но, поскольку все мужчины рода Шрусбери сгинули в Лету, он, Синклер Девлин, оказался последним из живущих и наследником титула.
   — Вы последний в роде Шрусбери, — торжественным тоном заявил мистер Симмонс.
   — Лучше сказать, последний в роду безумцев, — пробормотал Синклер, ни к кому конкретно не обращаясь. Денег он унаследовал совсем немного, куда больше долгов и ответственности. Тот самый дом, в котором он сейчас находился, рушился на глазах, в то время как сад мог соперничать роскошью с садом самого короля. Вклад лорда Эббота в ботанику, как гордо заметил Бершем.
   Девлин поднял правую руку и уставился на уродливый крюк. Ему не нравилось, как люди смотрели на него, когда замечали его уродство. Казалось, будто они боятся, что он возьмет да и ни с того ни с сего схватит их вот этим крюком. Мистер Симмонс никак не мог глаз от крюка отвести. Однажды Синклер просто по привычке взмахнул рукой, так нотариус едва язык не проглотил от страха. Выйдя от поверенного, Синклер вдруг стал замечать, сколько на улицах Лондона калек — слепых и безногих. Многим приходилось ничуть не лучше, чем ему. Но увы, этот факт не принес утешения. Он считал себя стократ несчастнее самого жалкого из уродов. Но больше всего Синклера злило, что судьба отняла у него память.
   Он поднес бутылку к губам и опрокинул в рот все, что там оставалось. Он пил и знал, что лучше ему от этого не будет. Во всем мире не найдется достаточно алкоголя, чтобы избавить его от боли, избавить от беспричинной ярости, от которых раскалывалась голова.
   Одержимый яростью, он сжимал бутылку с такой силой, что она готова была расколоться. Неужели он мало страдал? Теперь еще его начнут терзать родственники.
   — Ты говоришь, что виконтесса прибыла сюда, чтобы повидаться со мной?
   Бершем стремительно обернулся. До сих пор он молча наблюдал за работой слуги. Вопрос заставил его вздрогнуть. Виконт уже дважды задавал ему один и тот же вопрос. Конечно, все дело было в вине. Вино в голову — мозги вон!