Страница:
Ну вот, теперь мы поем хвалу фургонщикам, которых поносили четверть часа назад. Давай, дорогая, мели языком, у тебя это хорошо получается. А ведь он ей даже не возражал. Да и зачем – она и без посторонней помощи поменяла свое мнение на полярное. Да мой папочка, эта соль земли, оттрахал бы тебя до крови, до смерти, мало бы не показалось. А потом дал бы пинка под зад (как он поступил с Эйлин Костлявой, да и со всеми остальными прошмандовками).
С другой стороны, многие женщины вполне довольны такой жизнью.
Сандра со смехом откинулась на спинку стула. Расправившись чуть ли не в одиночку с графином вина, она пребывала в убеждении, что нынче блистательна и неотразима как никогда.
– Впрочем, Джакомо – настоящий художник. Вам следует взглянуть на альбом, который он издал. Называется «Сумерки Средневековья». Это действительно замечательная вещь. Правда, Джакомо?
И Сандра воспользовалась возможностью встрять в разговор своего воздыхателя с Массиминой.
– Обязательно куплю, – пообещал Моррис. (И помочусь на него.)
Он вдруг понял, что ему невыносимо хочется в туалет, но как отлучиться? А вдруг разговор в его отсутствие примет нежелательный оборот. Придется терпеть до конца вечера и тем самым испортить первую за неделю сносную трапезу.
Глава двенадцатая
С другой стороны, многие женщины вполне довольны такой жизнью.
Сандра со смехом откинулась на спинку стула. Расправившись чуть ли не в одиночку с графином вина, она пребывала в убеждении, что нынче блистательна и неотразима как никогда.
– Впрочем, Джакомо – настоящий художник. Вам следует взглянуть на альбом, который он издал. Называется «Сумерки Средневековья». Это действительно замечательная вещь. Правда, Джакомо?
И Сандра воспользовалась возможностью встрять в разговор своего воздыхателя с Массиминой.
– Обязательно куплю, – пообещал Моррис. (И помочусь на него.)
Он вдруг понял, что ему невыносимо хочется в туалет, но как отлучиться? А вдруг разговор в его отсутствие примет нежелательный оборот. Придется терпеть до конца вечера и тем самым испортить первую за неделю сносную трапезу.
Глава двенадцатая
Одиннадцать часов. На удивление унылое утро, накрапывает дождик, но для Морриса оно просто лучится светом. Он добрался от пансиона, что находился на городских задворках, до центра и быстрым шагом направился в газетную лавку. Любят все-таки в Италии лепить на стены плакаты безо всякого разбора, думал он, перебегая улицу, – впрочем, разве так уж это плохо? Плакаты всевозможных цветов и содержания: уроки танцев, дамское белье, Радикальная партия… Даже самые древние здания пестрят цветастыми пятнами. Прямо скажем, итальянцы без особого пиетета относятся к старине и своему прошлому, они словно показывают, что живут настоящим, здесь и сейчас, например сегодняшним собранием Рабоче-демократической партии. Forza compagni![60] Молодцы.
Девушки шли парами, под ручку. И это тоже нравилось Моррису. Не боятся показывать невинную симпатию друг к другу, не опасаются, что их сочтут лесбиянками, как только они возьмутся за руки или чмокнут друг друга в щечку. Даже парни запросто могут тискать друг друга в нежных объятиях, не навлекая на себя грязных подозрений, что неминуемо случилось бы в пригородах Лондона.
Несмотря на угрюмо-серое небо, людей на улицах меньше не стало, и Моррис стремительно продвигался в утреннем водовороте, чувствуя себя заодно со всем миром. Ночью ему приснился отец: они сидели вместе на диване и смотрели телевизор. И больше ничего – сидят, смотрят дурацкий ящик да смеются, словно и не было никогда меж ними никакой вражды. Внезапно Моррис осознал, что на экране творятся странные вещи – показывают их с Массиминой: он распластался на кровати, а она втирает ему в плечи крем. Отец рассмеялся: «Господи, ну и хахаля эта краля себе подобрала, маргаритка к маргаритке», – и Моррис рассмеялся вместе с ним…
Да, утро началось чудесно. Массимина провалялась в постели до десяти, мучаясь от ужасной головной боли, так что Моррис смог без помех закончить письмо, почикать нужные слова из журналов (целую кучу купил) и склеить их вместе. В половине одиннадцатого он, наскоро перекусив вчерашними булочками и оставив страдалицу в пансионе, спустился на улицу. Помимо похмелья Массимину изводила мысль о потраченной накануне сумме:
– Сорок тысяч лир, Морри! Это же безумие!
– Говорил же, не надо идти с ними. Да он просто хотел напоить тебя и затащить в кусты.
Но с точки зрения Морриса, вечер прошел как нельзя лучше. Адресами никто не обменялся, общие знакомые не обнаружились, фамилии не назывались, а после того, как под конец ужина Моррис умело изобразил приступ ревности, ни один из троицы и словом не обмолвился о продолжении знакомства. Если учесть, что через несколько дней колоритная парочка сядет в Бриндизи на теплоход, идущий в Грецию, то неприятностей ждать от них не стоит. Итак, все чудесно, и он никого не убил! (Что за идиотская мысль, он слишком умен, чтобы становиться убийцей.) Моррис улыбнулся той самой, тайной улыбкой, чуть приподняв уголки губ. Он выберется из этой переделки чистеньким и с денежками, а потом счастливо заживет, и даже крошечное пятнышко не осквернит его совесть. Напротив, будет гордиться собой. Но как необычно напряглись его мышцы накануне вечером, как обдало его испепеляющим жаром, как на мгновение захлестнула ослепляющая разум решимость. Странное ощущение, и он его не забыл.
Он зашел в ту же газетную лавку, что и накануне, купил один из двух экземпляров «Арены», и вот, пожалуйста. Письмо дошло! Неброский заголовок на полях первой страницы отсылал его к самой статье. Полиция теперь определенно считает исчезновение девушки похищением – прекрасно! – хотя, учитывая необычный характер письма, власти все же не исключают возможность некоего жестокого розыгрыша. А что, справедливо. Письмо-то действительно получилось странноватым. Но родинка, похоже, их сразила. (Если только ее домашние вообще обращали на родинку внимание. Люди, как правило, слепы к подобным мелочам.) Поиски сосредоточились в районе Виченцы, сообщалось в газете, там, где был найден красный спортивный костюм; по словами инспектора Марангони, он рассчитывает в ближайшие сорок восемь часов получить конкретные результаты.
Ну нет, подумал Моррис, и решительно выскочил на улицу. Ну нет! Ни на что подобное он не рассчитывает. Обычное вранье, которым пичкают газетчиков. О нем не сказано ни слова, что только к лучшему. Единственный минус – снова фото Массимины, хотя и меньшего формата, но теперь девушка со снимка поразительно напоминает ту накрашенную девицу с волнистыми волосами и выщипанными бровками, что прошлым вечером сидела рядом с ним. (Господи, что с нею сделал фотограф? И сколько ему заплатили?) Возможно, друг или даже родственник никогда не узнал бы Массимину в ее нынешнем обличье, но половина остального мира узнает, если у этих людей есть привычка разглядывать фотографии в провинциальных газетах.
И все же в это хмурое, влажное утро Моррис чувствовал удивительную уверенность и даже радовался призраку угрозы (иначе откуда было взяться легкому приятному волнению?), его лицо снова прорезала улыбка тайного торжества. Дабы разделить эту тайную улыбку с самим собой, он на мгновение задержался перед отражением в витрине с детской одеждой. Высокий, светловолосый, довольно красивый, разве что не слишком приметный. Его внешность эффектной не назовешь. Так, вполне заурядная наружность. И выбор он сделал правильный. Окажись, например, на месте Массимины зубастая лошадь Сандра, так от одной мысли, что пришлось бы изо дня в день терпеть ее напыщенную трескотню, тошно становится. Считай, что тебе повезло, Моррис Дакворт.
Он купил марки и наклейку для срочного письма, после чего спросил дорогу к местному переговорному пункту. Плотно закрыв дверцу кабинки, набрал номер, данный ему инспектором Марангони, чувствуя себя в полной безопасности. Он готов к долгому разговору, готов высказать свои соображения; он даже спросит, не нужно ли ему вернуться в Верону, если полиция считает, что это принесет пользу.
– Pronto, Questura di Verona.
– Pronto, vorrei parlare con l'Ispettore Marangoni.[61]
Инспектор занят, но, может, синьор хочет что-нибудь ему передать?
Синьор не хочет. Он не желает общаться с каким-то лакеем, который наверняка все потом переврет.
– Я звоню из другого города, по поводу похищения синьорины Тревизан. Скажите инспектору, что это Моррис Дакворт, у меня есть для него новая информация.
Теперь они должны зашевелиться.
– Pronto. – Инспектор Марангони взял трубку буквально через секунду. – А, синьор Дакворт, как поживаете?
– Неплохо. Я в Бари.
– Замечательно, как погода?
– Жарко, – сказал Моррис, не опасаясь ошибиться. – Послушайте, сегодня утром я узнал новости о Массимине. Для меня это настоящее потрясение. Значит, это похищение? Вы уверены? В этом письме требовали денег или…
– Боюсь, я не могу сообщить вам никаких подробностей. Сведения конфиденциальные и не подлежат разглашению. Впрочем, автор письма явно стремился не афишировать свой собственный почерк. Воспользовался вырезками из газет, трафаретом.
– А… это разве редкость?
– Как сказать. Возможно, у него есть особые причины скрывать почерк. Например, если это близкий друг семьи. Или левша, что почти всегда легко определить даже по печатным буквам. Поэтому он воспользовался трафаретом, когда не мог найти нужное слово в газетах.
– Вот как?
Моррис слегка забеспокоился. Речь инспектора звучала медленно и веско, одним словом – профессионально, и Моррис вспомнил, как деловито вел себя этот человек в саду семейства Тревизан, каким опытом от него веяло. Сколько ему понадобится времени, чтобы выяснить подлинную причину создания этого беспорядочного коллажа?..
– Да, в таком случае спортивный костюм, брошенный в урну в Виченце… вы ведь об этом слышали? Его оставили на железнодорожном вокзале… Так вот, этот костюм могли выбросить намеренно, чтобы сбить нас со следа, отвлечь от поисков среди близких друзей и знакомых семьи. Но мой помощник подсказывает, что у вас есть для меня новая информация.
– Ну… я не совсем уверен в ее ценности… Я вспомнил об этом вчера вечером, а потом, когда узнал о похищении…
Черт! Где же это он мог в Бари раздобыть веронскую «Арену»? Одно дело – Римини, расположенный в паре сотен километров к югу от Вероны и кишащий туристами из северных городов, но Бари? Морриса затрясло, он переложил телефонную трубку из одной потной руки в другую. Как же тесно и душно в этой кабинке! Ну конечно, кому нужна «Арена» в Бари.
– Да? Pronto?
– Так вот, Массимина как-то сказала, что в автобусе по дороге домой ей временами досаждает какой-то тип. Каждый раз пытается или сесть поближе к ней, или встать рядом и не сводит с нее глаз.
– Она не говорила, как он выглядит?
– Нет. Только что у него длинные волосы и какие-то странные глаза. У меня сложилось впечатление, что ему где-то около сорока, но трудно сказать, почему я так решил. Я тогда посоветовал ей держаться ближе к водителю или к другим пассажирам и особенно не переживать. Ведь в мире полно чудаков, и, как правило, они совершенно безобидны. Но теперь…
– Вы больше ничего о нем не знаете? Она не упоминала, где он садился, где выходил, в котором часу это было?
Для большей достоверности Моррис выдержал паузу, якобы собираясь с мыслями. Его снова накрыла волна дьявольской уверенности. Инспектор купился на его россказни!
– Ну, она училась в школе, что находится в Стимате, и после занятий сразу ехала домой. Занятия заканчивались в час. Но где он садился и сходил, я не знаю. Мне кажется маловероятным, чтобы этот тип ехал до Квиндзано, иначе Массимина знала бы его. Там все всех знают.
– Так-так… – Судя по всему, Марангони записывает его слова, и можно перевести дух. – Так. Мы отрядим несколько человек, чтобы они проверили всех, кто постоянно ездит этим маршрутом в час дня.
– Но если Массимину похитил именно этот человек, то вряд ли он по-прежнему разъезжает в автобусе! – Моррис сумел подпустить в голос нотки раздражения и страха.
– Мы можем опросить пассажиров, которые регулярно пользуются этим маршрутом. Не исключено, что они сообщат нам что-нибудь ценное.
– Думаю, мне нужно немедленно вернуться в Верону, – решительно сказал Моррис.
– Зачем, синьор Дакворт?
– Не знаю. Меня все это очень тревожит, да и отдых совсем не в радость. К тому же если я буду в Вероне, то, возможно, смогу чем-то помочь. Я мог бы…
– Послушайте, синьор Дакворт, честно говоря, я не знаю, чем вы можете нам помочь. Вы и так уже немало сделали. Ведь вы не виделись с девушкой целый месяц. Что касается ее родных, то думаю, они вряд ли обрадуются вашему присутствию. Похоже, им неловко перед вами, отсюда их враждебность. – Инспектор издал отеческий смешок. – Такова жизнь. Вы ведь там с друзьями, верно?
– Верно.
– Вот и постарайтесь отвлечься.
– Но…
Очень трогательно, такая забота о его душевном состоянии.
– Решать вам, разумеется, но я советовал бы не спешить с возвращением в Верону. И не надо чувствовать себя виноватым из-за того, что не примчались сюда сразу, поверьте – в вашем присутствии нет никакой необходимости.
– А если я отправлюсь с друзьями в Турцию?
– Ради бога! А если захотите узнать последние новости, просто позвоните по этому номеру, и мой помощник расскажет вам о наших результатах. Вы же помните синьора Толайни? Он был со мной во время нашей встречи в Квиндзано.
– Я подумаю, – отозвался Моррис несчастным голосом и повесил трубку.
Повинуясь внезапному толчку, он набрал код Англии и номер в Актоне, потом долго слушал щелчки в трубке, наконец, раздались характерные английские гудки. Эти знакомые звуки потрясли Морриса, такие близкие, такие привычные, – он ведь сейчас мог звонить с лондонского вокзала Виктория, чтобы сообщить отцу о своем возвращении, мог бы начать жизнь сотрудника Управления по сбыту молока… А вот возьмет и скажет папочке, что заработал до хрена денег спекуляциями на бирже и скоро купит домик в горах, где-нибудь неподалеку от Флоренции, и не желает ли дорогой родитель навестить его в сентябре, пожить недельку-другую, погреться на солнышке, позагорать… Да папаша со стула упадет!
Но из трубки продолжали нестись гнусавые английские гудки. До Морриса вдруг дошло, что сейчас утро, обычное утро обычного четверга, и папаша трудится в поте лица, согнувшись над своим волочильным станком. Что ж, каждому свое. Unicuique faber est[62] и все такое прочее. Он вышел из кабинки, расплатился за разговор, попросил телефонный справочник Вероны и выписал адрес Бобо.
Нет, нужно было ему стать детективом, подумал Моррис, выходя на улицу. Тогда бы он точно не упустил ни одной мелочи, вроде той, как можно, находясь в Бари, узнать о похищении в Вероне. Да, наверное, еще не поздно… Никто не мешает вернуться в Англию, записаться на какие-нибудь курсы и обзавестись лицензией частного детектива еще до того, как ему исполнится тридцать пять. А что, вполне реально. Или пойти в полицию. Уж там-то он точно не получит от ворот поворот. Вот только придется два года проторчать на улицах простым патрульным, да и репутация «бобби» мало соответствует его представлениям о культуре… Стоп! А вдруг о похищении передали по общенациональному радио или телевидению? Так вот почему инспектор не удивился. Ну да, о похищении сообщили в новостях, да еще показали во весь экран лицо Массимины!
Моррис остановился как вкопанный, перекрыв плотный поток любителей позагорать, с кислыми физиономиями тащившихся на пасмурный пляж. Нет, это невозможно. Как столь мелкое событие может угодить в национальные выпуски новостей? Похищение в провинциальном городке… Это ведь вам не Англия, где приходится скрести по глухим углам, чтобы отыскать хоть мало-мальски драматическое событие. В Италии, что ни день – драма: умирают и воскресают правительства, мафия направо и налево торгует оружием, давно уже обогнав все страны Варшавского договора вместе взятые. Кому нужна история Массимины?
Моррис очнулся и заторопился в пансион. Марангони просто не захотел пораскинуть мозгами, вот и все. Но в любом случае надо поскорее убраться из Римини. Не стоит рисковать, в маленьком городке твое лицо может примелькаться, и люди начнут тебя узнавать.
– Ehi! Eh lа![63]
Моррис уже миновал центральную улицу и теперь пробирался по узким переулкам, когда услышал сзади звук торопливых шагов: человек то ли бежал, то ли ковылял, часто-часто переставляя ноги.
– Моррис!
Обернуться он не успел, чья-то рука с силой хлопнула его по плечу. Чертов Джакомо. Колченогий Джеки. Моррис поймал себя на том, что дрожит. Мелкой, едва заметной дрожью.
– Я собирался заглянуть к вам в пансион, но тут увидел вас… – Джакомо никак не мог отдышаться, ему даже пришлось ухватиться за Морриса, чтобы не потерять равновесие.
Мысли сновали с бешеной скоростью, пытаясь отыскать ответ, зачем он понадобился Джакомо. Может, хочет извиниться? За вчерашнее свинское поведение…
– А что такое?
– Помните, вы вчера сказали, что Массимина убежала из дома.
– Это она сказала, не я.
– А, ну да… А какая у нее фамилия?
Моррис почти не колебался. Холодные голубые глаза взглянули прямо в темные глаза Джакомо так, словно смотрели в лицо судьбе.
– Тревизан. Массимина Тревизан.
– Из Квиндзано? Это пригород Вероны.
– Именно.
Джакомо рассмеялся:
– Надо же, а они думают, что ее похитили! Разве вы им не позвонили и не сказали, что с ней все в порядке?
– Что?!
– Они думают, что девушку похитили! – возбужденно повторил Джакомо. – Утащили, увезли. Послушайте, сегодня утром я купил «Арену», совершенно случайно, последний экземпляр, а там – статья о похищении Массимины…
– Не может быть! – Моррис запустил руку в светлые волосы, на мгновение прикрыв исказившееся лицо. Ну почему он не купил оба экземпляра газеты!
– Но Массимина же звонила домой. А потом мы написали письмо. Я сам его отправил. Нет-нет, здесь какая-то ошибка.
– Уж это точно! – возбужденно воскликнул Джакомо. Похоже, он находил ситуацию чертовски забавной. – Пойдемте ко мне в гостиницу, я покажу вам газету. Может, она просто побоялась звонить, вы ведь знаете этих пугливых благовоспитанных девиц, а итальянская почта работает из рук вон, письмо запросто могло застрять по дороге. Когда вы его отправили?
Моррис уже шагал рядом с Джакомо к гостинице. Лицо его заливал пот; ноги, казалось, были слеплены из воска.
Думай, думай, думай!
Он до крови прикусил нижнюю губу.
– Еще в субботу утром. Мы…
Джакомо снова захохотал:
– Небось половину итальянской полиции заставили рыскать вокруг Виченцы, потому что там нашли спортивный костюм, который, как полагают, принадлежит вашей подружке.
– О нет! – от безысходности выдохнул Моррис, так ничего и не придумав.
– Вам нужно срочно позвонить в полицию, или родным Массимины, или куда-нибудь еще. Если хотите, можете позвонить из моего номера. – Глаза Джакомо так и сверкали. Продолжая смеяться, он хлопнул Морриса по спине. – Да ладно, не стоит так переживать. А то бледный, как покойник. Она сама виновата, если наврала про звонок. Потолкуете с полицией, и все утрясется.
– Да-да, конечно…
Слава богу, что в статье ни словом не упоминалось о нем.
Джакомо с Сандрой жили в отеле с поэтичным названием «Под оливами» – не слишком уместное название для типовой гостиницы на улице, засаженной соснами.
– Очень удобно, – с улыбкой сказал Моррис и даже слегка обрадовался. Он еще жив. Он еще способен замечать мир, способен отпускать бесстрастные реплики.
Джакомо направился к стойке портье за ключом, и до Морриса вдруг дошло, что Сандры в номере, скорее всего, нет. Он быстро отвернулся, пока девушка-портье не встретилась с ним взглядом.
– А где Сандра? – простодушно спросил он, когда они вошли в лифт. Спина была липкой от пота.
– Отправилась по магазинам. Вбила себе в голову, что ей нужен новый купальник. Знаете ведь, какие они, женщины. У нынешнего купальника ей, видите ли, не нравятся бретельки. Словно от других бретелек у нее вырастут сиськи.
И Джакомо пустился в разглагольствования о женщинах. На самом деле у него с Сандрой ничего серьезного. Так, легкая интрижка. И если честно, на большее бабы не пригодны. Со своими браками, домашним хозяйством и младенцами сначала влезают в твою жизнь, мешают твоей работе, а когда понимают, что ты не собираешься виться вокруг их подола круглые сутки, изводят попреками или принимаются вертеть хвостом направо и налево в надежде досадить тебе. Вот и у него жена – отъявленная стерва, и этим все сказано. С женщинами невозможно жить в мире и спокойствии. И потому он сбежал от нее, так что теперь сам себе хозяин, с головой уйдет в работу, а сексуальную энергию прибережет для таких вот случайных интрижек с похотливыми сучками вроде англичаночки Сандры. Пусть бедняжка и не вышла сиськами, но в кровати такое выделывает! Просто ненасытна.
Вот за такие разговоры Моррис и не любил мужские компании.
– А она знает? – вежливо спросил он. – О том, что для вас это всего лишь курортный роман?
– Сандра? Нет. Талдычит, что поселится в Вероне, этакая верная подруга художника.
Джакомо захохотал. (Господи, этот человечек страшен как смертный грех. Маленький, колченогий, волосатый как черт, с типичным южным лицом, похожим на жеваную ириску. Жуткий карла из сказки да и только.)
Что же делать… Что же делать?!
– Но если нужно, я всегда готов сказать бабе в лицо: так, мол, и так, милая моя, на меня не рассчитывай. Чтобы быть добрым, иногда приходится быть жестоким, – таков мой девиз, Моррис. А как у вас Массиминой? Славная девчушка. Вы отличная пара! – И, не дав Моррису открыть рта, Джакомо спросил, чуть понизив голос: – Как насчет того, чтобы объединиться и все такое? – Его лицо перекосилось хитрой усмешкой. – Я хочу сказать, хорошая компания еще никому не мешала, делили бы все поровну. Сандра обожает такие фокусы, да и вы ей приглянулись, все уши прожужжала, до чего вы милый. Мол, вы сильно отличаетесь от тех снобов, к которым она привыкла у себя в Англии. Если хотите, мы можем даже сфотографироваться вчетвером… Никаких запретов. Так сказать, поделимся прибылью. Развлечемся на всю катушку, обещаю!
Потрясенный до глубины души, Моррис судорожно сглотнул. Неужто эта обезьяна толкует о тех мерзостях, что печатаются в непристойных журнальчиках? (Если на то пошло, что-то вроде этого он видел в «Пентхаусе» негодяя Картуччо: троица сплелась в клубок, а кто-то четвертый их снимает. Гнусь какая…)
– Ну, что скажете, дорогой мой? Ох, и здорово заводит, когда трахаешься в компании! – Джакомо довольно хохотнул. – Ты их и в рот, и в жопу, а тебя…
– Вообще-то мы влюблены друг в друга, – прохрипел Моррис. Его мутило. – Честно говоря, мы… – Комок тошноты застрял где-то под грудиной. Моррис отчаянно пытался совладать с собой. – Мы собираемся пожениться, как только ей исполнится восемнадцать. Через шесть недель…
Только ничего не трогай в номере. Ничего-ничего-ничего…
– Ну, раз так, поздравляю! – Джакомо изогнулся в быстром, нелепом поклоне, затем резко сменил тему: – Надеюсь, полиция не станет больше досаждать влюбленным голубкам. Газета вон там, можете взглянуть. А я приготовлю что-нибудь выпить. Хотите мартини?
Он вышел в дверь, за которой, по всей видимости, находилась ванная. Моррис быстро оглядел комнату.
Что делать, что делать, что делать… Должен же существовать другой выход, все равно какой…
– Удивительное дело, да? – крикнул Джакомо, звеня в ванной стаканами. – Нам надо позвонить в справочную и узнать телефон веронской квестуры. А то позвонишь местной полиции, а там даже не поймут, о чем идет речь. Они только нудистов на пляжах горазды ловить.
Газета лежала на кровати, развернутая на обличающей странице. Моррис взял ее и нарочито зашелестел. Настольная лампа… нет. Стул… нет. Радиоприемник. Нет. Комната была почти пустой. Журнал «Фотографо» на трюмо, на обложке обнаженная женщина.
У него лишь несколько секунд!
Боже милостивый, должно же быть что-нибудь? Пресс-папье? Пресс-папье – это классика. Нет тут пресс-папье.
Что же делать… что же делать… Господи, что же делать?!
– С водкой или без?
– С водкой. – Вместо слов с губ сорвался невразумительный хрип. Надо что-то сказать о проклятой статейке. Преодолев немоту, Моррис прокричал: – Просто невероятно! Какой-то чокнутый ублюдок послал письмо с требованием выкупа.
Цветочный горшок, цветочный горшок… Цветочный горшок. Какой фарс!
В высоком глиняном горшке обитало какое-то тропическое растение. Моррис осторожно поднял горшок. Тяжелый… Но сумеет ли он? Сумеет ли?.. Ведь никогда, никогда у него и в мыслях не было ничего такого. Моррис Дакворт, отличник и маменькин сынок, маргаритка, как его называл папочка…
Он уже стоял сбоку от приоткрытой двери в ванную. Джакомо составлял стаканы на поднос. Нелепость. Пошлый телевизионный спектакль. Дурной вкус. Он поднял горшок над головой, стиснул зубы и попытался унять трясущиеся руки. Фарс, фарс, фарс… Если вчера его снедал жар, то сегодня трясет от холода. Мышцы и сухожилия отказывались повиноваться. Ягодицы словно одрябли.
Верхние листья растения зашелестели, коснувшись потолка. Дверь открылась шире, появилась курчавая голова Джакомо, и Моррис обрушил на нее горшок, вложив в удар весь свой страх и всю свою ненависть. Всего себя без остатка. Горшок разлетелся на части, и Джакомо медленно осел на пол, в мешанину из разбитых стаканов, глиняных черепков, земли и листьев. Он даже не вскрикнул, лишь судорожно дернулся, перевернулся на бок и только потом испустил протяжный, низкий стон. Жив… Взгляд Морриса заметался по комнате в поисках нового орудия. Босоножками ведь не ударишь. Боже, все равно что на кухонном столе подпрыгивает форель, а у тебя под рукой нет скалки. Наконец в гениальном озарении (ибо он гений, гений, гений) Моррис повернулся к кровати. Подушка. Ну, конечно… Подушка!
Девушки шли парами, под ручку. И это тоже нравилось Моррису. Не боятся показывать невинную симпатию друг к другу, не опасаются, что их сочтут лесбиянками, как только они возьмутся за руки или чмокнут друг друга в щечку. Даже парни запросто могут тискать друг друга в нежных объятиях, не навлекая на себя грязных подозрений, что неминуемо случилось бы в пригородах Лондона.
Несмотря на угрюмо-серое небо, людей на улицах меньше не стало, и Моррис стремительно продвигался в утреннем водовороте, чувствуя себя заодно со всем миром. Ночью ему приснился отец: они сидели вместе на диване и смотрели телевизор. И больше ничего – сидят, смотрят дурацкий ящик да смеются, словно и не было никогда меж ними никакой вражды. Внезапно Моррис осознал, что на экране творятся странные вещи – показывают их с Массиминой: он распластался на кровати, а она втирает ему в плечи крем. Отец рассмеялся: «Господи, ну и хахаля эта краля себе подобрала, маргаритка к маргаритке», – и Моррис рассмеялся вместе с ним…
Да, утро началось чудесно. Массимина провалялась в постели до десяти, мучаясь от ужасной головной боли, так что Моррис смог без помех закончить письмо, почикать нужные слова из журналов (целую кучу купил) и склеить их вместе. В половине одиннадцатого он, наскоро перекусив вчерашними булочками и оставив страдалицу в пансионе, спустился на улицу. Помимо похмелья Массимину изводила мысль о потраченной накануне сумме:
– Сорок тысяч лир, Морри! Это же безумие!
– Говорил же, не надо идти с ними. Да он просто хотел напоить тебя и затащить в кусты.
Но с точки зрения Морриса, вечер прошел как нельзя лучше. Адресами никто не обменялся, общие знакомые не обнаружились, фамилии не назывались, а после того, как под конец ужина Моррис умело изобразил приступ ревности, ни один из троицы и словом не обмолвился о продолжении знакомства. Если учесть, что через несколько дней колоритная парочка сядет в Бриндизи на теплоход, идущий в Грецию, то неприятностей ждать от них не стоит. Итак, все чудесно, и он никого не убил! (Что за идиотская мысль, он слишком умен, чтобы становиться убийцей.) Моррис улыбнулся той самой, тайной улыбкой, чуть приподняв уголки губ. Он выберется из этой переделки чистеньким и с денежками, а потом счастливо заживет, и даже крошечное пятнышко не осквернит его совесть. Напротив, будет гордиться собой. Но как необычно напряглись его мышцы накануне вечером, как обдало его испепеляющим жаром, как на мгновение захлестнула ослепляющая разум решимость. Странное ощущение, и он его не забыл.
Он зашел в ту же газетную лавку, что и накануне, купил один из двух экземпляров «Арены», и вот, пожалуйста. Письмо дошло! Неброский заголовок на полях первой страницы отсылал его к самой статье. Полиция теперь определенно считает исчезновение девушки похищением – прекрасно! – хотя, учитывая необычный характер письма, власти все же не исключают возможность некоего жестокого розыгрыша. А что, справедливо. Письмо-то действительно получилось странноватым. Но родинка, похоже, их сразила. (Если только ее домашние вообще обращали на родинку внимание. Люди, как правило, слепы к подобным мелочам.) Поиски сосредоточились в районе Виченцы, сообщалось в газете, там, где был найден красный спортивный костюм; по словами инспектора Марангони, он рассчитывает в ближайшие сорок восемь часов получить конкретные результаты.
Ну нет, подумал Моррис, и решительно выскочил на улицу. Ну нет! Ни на что подобное он не рассчитывает. Обычное вранье, которым пичкают газетчиков. О нем не сказано ни слова, что только к лучшему. Единственный минус – снова фото Массимины, хотя и меньшего формата, но теперь девушка со снимка поразительно напоминает ту накрашенную девицу с волнистыми волосами и выщипанными бровками, что прошлым вечером сидела рядом с ним. (Господи, что с нею сделал фотограф? И сколько ему заплатили?) Возможно, друг или даже родственник никогда не узнал бы Массимину в ее нынешнем обличье, но половина остального мира узнает, если у этих людей есть привычка разглядывать фотографии в провинциальных газетах.
И все же в это хмурое, влажное утро Моррис чувствовал удивительную уверенность и даже радовался призраку угрозы (иначе откуда было взяться легкому приятному волнению?), его лицо снова прорезала улыбка тайного торжества. Дабы разделить эту тайную улыбку с самим собой, он на мгновение задержался перед отражением в витрине с детской одеждой. Высокий, светловолосый, довольно красивый, разве что не слишком приметный. Его внешность эффектной не назовешь. Так, вполне заурядная наружность. И выбор он сделал правильный. Окажись, например, на месте Массимины зубастая лошадь Сандра, так от одной мысли, что пришлось бы изо дня в день терпеть ее напыщенную трескотню, тошно становится. Считай, что тебе повезло, Моррис Дакворт.
Он купил марки и наклейку для срочного письма, после чего спросил дорогу к местному переговорному пункту. Плотно закрыв дверцу кабинки, набрал номер, данный ему инспектором Марангони, чувствуя себя в полной безопасности. Он готов к долгому разговору, готов высказать свои соображения; он даже спросит, не нужно ли ему вернуться в Верону, если полиция считает, что это принесет пользу.
– Pronto, Questura di Verona.
– Pronto, vorrei parlare con l'Ispettore Marangoni.[61]
Инспектор занят, но, может, синьор хочет что-нибудь ему передать?
Синьор не хочет. Он не желает общаться с каким-то лакеем, который наверняка все потом переврет.
– Я звоню из другого города, по поводу похищения синьорины Тревизан. Скажите инспектору, что это Моррис Дакворт, у меня есть для него новая информация.
Теперь они должны зашевелиться.
– Pronto. – Инспектор Марангони взял трубку буквально через секунду. – А, синьор Дакворт, как поживаете?
– Неплохо. Я в Бари.
– Замечательно, как погода?
– Жарко, – сказал Моррис, не опасаясь ошибиться. – Послушайте, сегодня утром я узнал новости о Массимине. Для меня это настоящее потрясение. Значит, это похищение? Вы уверены? В этом письме требовали денег или…
– Боюсь, я не могу сообщить вам никаких подробностей. Сведения конфиденциальные и не подлежат разглашению. Впрочем, автор письма явно стремился не афишировать свой собственный почерк. Воспользовался вырезками из газет, трафаретом.
– А… это разве редкость?
– Как сказать. Возможно, у него есть особые причины скрывать почерк. Например, если это близкий друг семьи. Или левша, что почти всегда легко определить даже по печатным буквам. Поэтому он воспользовался трафаретом, когда не мог найти нужное слово в газетах.
– Вот как?
Моррис слегка забеспокоился. Речь инспектора звучала медленно и веско, одним словом – профессионально, и Моррис вспомнил, как деловито вел себя этот человек в саду семейства Тревизан, каким опытом от него веяло. Сколько ему понадобится времени, чтобы выяснить подлинную причину создания этого беспорядочного коллажа?..
– Да, в таком случае спортивный костюм, брошенный в урну в Виченце… вы ведь об этом слышали? Его оставили на железнодорожном вокзале… Так вот, этот костюм могли выбросить намеренно, чтобы сбить нас со следа, отвлечь от поисков среди близких друзей и знакомых семьи. Но мой помощник подсказывает, что у вас есть для меня новая информация.
– Ну… я не совсем уверен в ее ценности… Я вспомнил об этом вчера вечером, а потом, когда узнал о похищении…
Черт! Где же это он мог в Бари раздобыть веронскую «Арену»? Одно дело – Римини, расположенный в паре сотен километров к югу от Вероны и кишащий туристами из северных городов, но Бари? Морриса затрясло, он переложил телефонную трубку из одной потной руки в другую. Как же тесно и душно в этой кабинке! Ну конечно, кому нужна «Арена» в Бари.
– Да? Pronto?
– Так вот, Массимина как-то сказала, что в автобусе по дороге домой ей временами досаждает какой-то тип. Каждый раз пытается или сесть поближе к ней, или встать рядом и не сводит с нее глаз.
– Она не говорила, как он выглядит?
– Нет. Только что у него длинные волосы и какие-то странные глаза. У меня сложилось впечатление, что ему где-то около сорока, но трудно сказать, почему я так решил. Я тогда посоветовал ей держаться ближе к водителю или к другим пассажирам и особенно не переживать. Ведь в мире полно чудаков, и, как правило, они совершенно безобидны. Но теперь…
– Вы больше ничего о нем не знаете? Она не упоминала, где он садился, где выходил, в котором часу это было?
Для большей достоверности Моррис выдержал паузу, якобы собираясь с мыслями. Его снова накрыла волна дьявольской уверенности. Инспектор купился на его россказни!
– Ну, она училась в школе, что находится в Стимате, и после занятий сразу ехала домой. Занятия заканчивались в час. Но где он садился и сходил, я не знаю. Мне кажется маловероятным, чтобы этот тип ехал до Квиндзано, иначе Массимина знала бы его. Там все всех знают.
– Так-так… – Судя по всему, Марангони записывает его слова, и можно перевести дух. – Так. Мы отрядим несколько человек, чтобы они проверили всех, кто постоянно ездит этим маршрутом в час дня.
– Но если Массимину похитил именно этот человек, то вряд ли он по-прежнему разъезжает в автобусе! – Моррис сумел подпустить в голос нотки раздражения и страха.
– Мы можем опросить пассажиров, которые регулярно пользуются этим маршрутом. Не исключено, что они сообщат нам что-нибудь ценное.
– Думаю, мне нужно немедленно вернуться в Верону, – решительно сказал Моррис.
– Зачем, синьор Дакворт?
– Не знаю. Меня все это очень тревожит, да и отдых совсем не в радость. К тому же если я буду в Вероне, то, возможно, смогу чем-то помочь. Я мог бы…
– Послушайте, синьор Дакворт, честно говоря, я не знаю, чем вы можете нам помочь. Вы и так уже немало сделали. Ведь вы не виделись с девушкой целый месяц. Что касается ее родных, то думаю, они вряд ли обрадуются вашему присутствию. Похоже, им неловко перед вами, отсюда их враждебность. – Инспектор издал отеческий смешок. – Такова жизнь. Вы ведь там с друзьями, верно?
– Верно.
– Вот и постарайтесь отвлечься.
– Но…
Очень трогательно, такая забота о его душевном состоянии.
– Решать вам, разумеется, но я советовал бы не спешить с возвращением в Верону. И не надо чувствовать себя виноватым из-за того, что не примчались сюда сразу, поверьте – в вашем присутствии нет никакой необходимости.
– А если я отправлюсь с друзьями в Турцию?
– Ради бога! А если захотите узнать последние новости, просто позвоните по этому номеру, и мой помощник расскажет вам о наших результатах. Вы же помните синьора Толайни? Он был со мной во время нашей встречи в Квиндзано.
– Я подумаю, – отозвался Моррис несчастным голосом и повесил трубку.
Повинуясь внезапному толчку, он набрал код Англии и номер в Актоне, потом долго слушал щелчки в трубке, наконец, раздались характерные английские гудки. Эти знакомые звуки потрясли Морриса, такие близкие, такие привычные, – он ведь сейчас мог звонить с лондонского вокзала Виктория, чтобы сообщить отцу о своем возвращении, мог бы начать жизнь сотрудника Управления по сбыту молока… А вот возьмет и скажет папочке, что заработал до хрена денег спекуляциями на бирже и скоро купит домик в горах, где-нибудь неподалеку от Флоренции, и не желает ли дорогой родитель навестить его в сентябре, пожить недельку-другую, погреться на солнышке, позагорать… Да папаша со стула упадет!
Но из трубки продолжали нестись гнусавые английские гудки. До Морриса вдруг дошло, что сейчас утро, обычное утро обычного четверга, и папаша трудится в поте лица, согнувшись над своим волочильным станком. Что ж, каждому свое. Unicuique faber est[62] и все такое прочее. Он вышел из кабинки, расплатился за разговор, попросил телефонный справочник Вероны и выписал адрес Бобо.
Нет, нужно было ему стать детективом, подумал Моррис, выходя на улицу. Тогда бы он точно не упустил ни одной мелочи, вроде той, как можно, находясь в Бари, узнать о похищении в Вероне. Да, наверное, еще не поздно… Никто не мешает вернуться в Англию, записаться на какие-нибудь курсы и обзавестись лицензией частного детектива еще до того, как ему исполнится тридцать пять. А что, вполне реально. Или пойти в полицию. Уж там-то он точно не получит от ворот поворот. Вот только придется два года проторчать на улицах простым патрульным, да и репутация «бобби» мало соответствует его представлениям о культуре… Стоп! А вдруг о похищении передали по общенациональному радио или телевидению? Так вот почему инспектор не удивился. Ну да, о похищении сообщили в новостях, да еще показали во весь экран лицо Массимины!
Моррис остановился как вкопанный, перекрыв плотный поток любителей позагорать, с кислыми физиономиями тащившихся на пасмурный пляж. Нет, это невозможно. Как столь мелкое событие может угодить в национальные выпуски новостей? Похищение в провинциальном городке… Это ведь вам не Англия, где приходится скрести по глухим углам, чтобы отыскать хоть мало-мальски драматическое событие. В Италии, что ни день – драма: умирают и воскресают правительства, мафия направо и налево торгует оружием, давно уже обогнав все страны Варшавского договора вместе взятые. Кому нужна история Массимины?
Моррис очнулся и заторопился в пансион. Марангони просто не захотел пораскинуть мозгами, вот и все. Но в любом случае надо поскорее убраться из Римини. Не стоит рисковать, в маленьком городке твое лицо может примелькаться, и люди начнут тебя узнавать.
– Ehi! Eh lа![63]
Моррис уже миновал центральную улицу и теперь пробирался по узким переулкам, когда услышал сзади звук торопливых шагов: человек то ли бежал, то ли ковылял, часто-часто переставляя ноги.
– Моррис!
Обернуться он не успел, чья-то рука с силой хлопнула его по плечу. Чертов Джакомо. Колченогий Джеки. Моррис поймал себя на том, что дрожит. Мелкой, едва заметной дрожью.
– Я собирался заглянуть к вам в пансион, но тут увидел вас… – Джакомо никак не мог отдышаться, ему даже пришлось ухватиться за Морриса, чтобы не потерять равновесие.
Мысли сновали с бешеной скоростью, пытаясь отыскать ответ, зачем он понадобился Джакомо. Может, хочет извиниться? За вчерашнее свинское поведение…
– А что такое?
– Помните, вы вчера сказали, что Массимина убежала из дома.
– Это она сказала, не я.
– А, ну да… А какая у нее фамилия?
Моррис почти не колебался. Холодные голубые глаза взглянули прямо в темные глаза Джакомо так, словно смотрели в лицо судьбе.
– Тревизан. Массимина Тревизан.
– Из Квиндзано? Это пригород Вероны.
– Именно.
Джакомо рассмеялся:
– Надо же, а они думают, что ее похитили! Разве вы им не позвонили и не сказали, что с ней все в порядке?
– Что?!
– Они думают, что девушку похитили! – возбужденно повторил Джакомо. – Утащили, увезли. Послушайте, сегодня утром я купил «Арену», совершенно случайно, последний экземпляр, а там – статья о похищении Массимины…
– Не может быть! – Моррис запустил руку в светлые волосы, на мгновение прикрыв исказившееся лицо. Ну почему он не купил оба экземпляра газеты!
– Но Массимина же звонила домой. А потом мы написали письмо. Я сам его отправил. Нет-нет, здесь какая-то ошибка.
– Уж это точно! – возбужденно воскликнул Джакомо. Похоже, он находил ситуацию чертовски забавной. – Пойдемте ко мне в гостиницу, я покажу вам газету. Может, она просто побоялась звонить, вы ведь знаете этих пугливых благовоспитанных девиц, а итальянская почта работает из рук вон, письмо запросто могло застрять по дороге. Когда вы его отправили?
Моррис уже шагал рядом с Джакомо к гостинице. Лицо его заливал пот; ноги, казалось, были слеплены из воска.
Думай, думай, думай!
Он до крови прикусил нижнюю губу.
– Еще в субботу утром. Мы…
Джакомо снова захохотал:
– Небось половину итальянской полиции заставили рыскать вокруг Виченцы, потому что там нашли спортивный костюм, который, как полагают, принадлежит вашей подружке.
– О нет! – от безысходности выдохнул Моррис, так ничего и не придумав.
– Вам нужно срочно позвонить в полицию, или родным Массимины, или куда-нибудь еще. Если хотите, можете позвонить из моего номера. – Глаза Джакомо так и сверкали. Продолжая смеяться, он хлопнул Морриса по спине. – Да ладно, не стоит так переживать. А то бледный, как покойник. Она сама виновата, если наврала про звонок. Потолкуете с полицией, и все утрясется.
– Да-да, конечно…
Слава богу, что в статье ни словом не упоминалось о нем.
Джакомо с Сандрой жили в отеле с поэтичным названием «Под оливами» – не слишком уместное название для типовой гостиницы на улице, засаженной соснами.
– Очень удобно, – с улыбкой сказал Моррис и даже слегка обрадовался. Он еще жив. Он еще способен замечать мир, способен отпускать бесстрастные реплики.
Джакомо направился к стойке портье за ключом, и до Морриса вдруг дошло, что Сандры в номере, скорее всего, нет. Он быстро отвернулся, пока девушка-портье не встретилась с ним взглядом.
– А где Сандра? – простодушно спросил он, когда они вошли в лифт. Спина была липкой от пота.
– Отправилась по магазинам. Вбила себе в голову, что ей нужен новый купальник. Знаете ведь, какие они, женщины. У нынешнего купальника ей, видите ли, не нравятся бретельки. Словно от других бретелек у нее вырастут сиськи.
И Джакомо пустился в разглагольствования о женщинах. На самом деле у него с Сандрой ничего серьезного. Так, легкая интрижка. И если честно, на большее бабы не пригодны. Со своими браками, домашним хозяйством и младенцами сначала влезают в твою жизнь, мешают твоей работе, а когда понимают, что ты не собираешься виться вокруг их подола круглые сутки, изводят попреками или принимаются вертеть хвостом направо и налево в надежде досадить тебе. Вот и у него жена – отъявленная стерва, и этим все сказано. С женщинами невозможно жить в мире и спокойствии. И потому он сбежал от нее, так что теперь сам себе хозяин, с головой уйдет в работу, а сексуальную энергию прибережет для таких вот случайных интрижек с похотливыми сучками вроде англичаночки Сандры. Пусть бедняжка и не вышла сиськами, но в кровати такое выделывает! Просто ненасытна.
Вот за такие разговоры Моррис и не любил мужские компании.
– А она знает? – вежливо спросил он. – О том, что для вас это всего лишь курортный роман?
– Сандра? Нет. Талдычит, что поселится в Вероне, этакая верная подруга художника.
Джакомо захохотал. (Господи, этот человечек страшен как смертный грех. Маленький, колченогий, волосатый как черт, с типичным южным лицом, похожим на жеваную ириску. Жуткий карла из сказки да и только.)
Что же делать… Что же делать?!
– Но если нужно, я всегда готов сказать бабе в лицо: так, мол, и так, милая моя, на меня не рассчитывай. Чтобы быть добрым, иногда приходится быть жестоким, – таков мой девиз, Моррис. А как у вас Массиминой? Славная девчушка. Вы отличная пара! – И, не дав Моррису открыть рта, Джакомо спросил, чуть понизив голос: – Как насчет того, чтобы объединиться и все такое? – Его лицо перекосилось хитрой усмешкой. – Я хочу сказать, хорошая компания еще никому не мешала, делили бы все поровну. Сандра обожает такие фокусы, да и вы ей приглянулись, все уши прожужжала, до чего вы милый. Мол, вы сильно отличаетесь от тех снобов, к которым она привыкла у себя в Англии. Если хотите, мы можем даже сфотографироваться вчетвером… Никаких запретов. Так сказать, поделимся прибылью. Развлечемся на всю катушку, обещаю!
Потрясенный до глубины души, Моррис судорожно сглотнул. Неужто эта обезьяна толкует о тех мерзостях, что печатаются в непристойных журнальчиках? (Если на то пошло, что-то вроде этого он видел в «Пентхаусе» негодяя Картуччо: троица сплелась в клубок, а кто-то четвертый их снимает. Гнусь какая…)
– Ну, что скажете, дорогой мой? Ох, и здорово заводит, когда трахаешься в компании! – Джакомо довольно хохотнул. – Ты их и в рот, и в жопу, а тебя…
– Вообще-то мы влюблены друг в друга, – прохрипел Моррис. Его мутило. – Честно говоря, мы… – Комок тошноты застрял где-то под грудиной. Моррис отчаянно пытался совладать с собой. – Мы собираемся пожениться, как только ей исполнится восемнадцать. Через шесть недель…
Только ничего не трогай в номере. Ничего-ничего-ничего…
– Ну, раз так, поздравляю! – Джакомо изогнулся в быстром, нелепом поклоне, затем резко сменил тему: – Надеюсь, полиция не станет больше досаждать влюбленным голубкам. Газета вон там, можете взглянуть. А я приготовлю что-нибудь выпить. Хотите мартини?
Он вышел в дверь, за которой, по всей видимости, находилась ванная. Моррис быстро оглядел комнату.
Что делать, что делать, что делать… Должен же существовать другой выход, все равно какой…
– Удивительное дело, да? – крикнул Джакомо, звеня в ванной стаканами. – Нам надо позвонить в справочную и узнать телефон веронской квестуры. А то позвонишь местной полиции, а там даже не поймут, о чем идет речь. Они только нудистов на пляжах горазды ловить.
Газета лежала на кровати, развернутая на обличающей странице. Моррис взял ее и нарочито зашелестел. Настольная лампа… нет. Стул… нет. Радиоприемник. Нет. Комната была почти пустой. Журнал «Фотографо» на трюмо, на обложке обнаженная женщина.
У него лишь несколько секунд!
Боже милостивый, должно же быть что-нибудь? Пресс-папье? Пресс-папье – это классика. Нет тут пресс-папье.
Что же делать… что же делать… Господи, что же делать?!
– С водкой или без?
– С водкой. – Вместо слов с губ сорвался невразумительный хрип. Надо что-то сказать о проклятой статейке. Преодолев немоту, Моррис прокричал: – Просто невероятно! Какой-то чокнутый ублюдок послал письмо с требованием выкупа.
Цветочный горшок, цветочный горшок… Цветочный горшок. Какой фарс!
В высоком глиняном горшке обитало какое-то тропическое растение. Моррис осторожно поднял горшок. Тяжелый… Но сумеет ли он? Сумеет ли?.. Ведь никогда, никогда у него и в мыслях не было ничего такого. Моррис Дакворт, отличник и маменькин сынок, маргаритка, как его называл папочка…
Он уже стоял сбоку от приоткрытой двери в ванную. Джакомо составлял стаканы на поднос. Нелепость. Пошлый телевизионный спектакль. Дурной вкус. Он поднял горшок над головой, стиснул зубы и попытался унять трясущиеся руки. Фарс, фарс, фарс… Если вчера его снедал жар, то сегодня трясет от холода. Мышцы и сухожилия отказывались повиноваться. Ягодицы словно одрябли.
Верхние листья растения зашелестели, коснувшись потолка. Дверь открылась шире, появилась курчавая голова Джакомо, и Моррис обрушил на нее горшок, вложив в удар весь свой страх и всю свою ненависть. Всего себя без остатка. Горшок разлетелся на части, и Джакомо медленно осел на пол, в мешанину из разбитых стаканов, глиняных черепков, земли и листьев. Он даже не вскрикнул, лишь судорожно дернулся, перевернулся на бок и только потом испустил протяжный, низкий стон. Жив… Взгляд Морриса заметался по комнате в поисках нового орудия. Босоножками ведь не ударишь. Боже, все равно что на кухонном столе подпрыгивает форель, а у тебя под рукой нет скалки. Наконец в гениальном озарении (ибо он гений, гений, гений) Моррис повернулся к кровати. Подушка. Ну, конечно… Подушка!