Страница:
– Морри! Что это ты…
Он метнулся через кровать и выключил приемник.
– Пора вставать! Я отлично себя чувствую.
Моррис уже торопливо разыскивал рубашку. Осталось пережить лишь один день и одну ночь, только день и ночь, день и ночь, а завтра в полдень на вокзал Термини прибудет миланский поезд; он возьмет деньги, поездом же доберется до Чивитавеккья, затем морем до Сардинии, где… ладно об этом он подумает, когда туда доберется. Сейчас не стоит ломать голову. В первую очередь надо забрать паспорт у хозяйки и слинять отсюда, пока в каждой вшивой газетенке не появился его фоторобот.
Моррис оделся и оглядел себя в зеркало. Бледный, понятное дело, на лбу стало больше морщин, лицо чуть осунулось, глаза запали. Но в целом он в полном порядке. Теперь он справится, непременно справится.
Массимина встала позади него, положила голову ему на плечо, так что в зеркале отражались два лица: его – тонкое, вытянутое, красивое, и ее – круглое, в россыпи веснушек, пухлые губы изогнуты в легкой улыбке, на шее поблескивает маленький серебряный Христофор – наследство Джакомо. Моррис невольно поцеловал девушку. Обнял, притянул к себе податливое тело и поцеловал в губы.
Что бы он делал без милой Массимины!
– Ты не думаешь, что тебе стоит еще денек отдохнуть, caro?
– Знаешь, поехали на море! Всласть подышим свежим воздухом. А потом я позвоню на Сардинию своему доброму приятелю, который уже устал зазывать меня в гости, и узнаю, нельзя ли провести там недельку-другую. До нашей свадьбы, – добавил он.
– О, Морри! – Она чмокнула его в ухо. – Но я думала, ты хочешь посмотреть Рим.
– Кажется, сейчас мне это не по силам. Таскаться по раскаленному городу… Нет-нет, я еще слишком слаб. Так оно и было. Слабость в коленях, слабость в кишечнике. Сил не хватит даже на то, чтобы уладить все дела с синьорой Лигоцци. Кто знает, что она слышала по радио, что видела в газетах, какой фоторобот разглядывала за утренним кофе? Остаться с ней с глазу на глаз…
Моррис отправил к хозяйке Массимину, сказав, что ему надо собраться. Он включил радио и энергично принялся складывать тряпье в чемодан, предвкушая, как купит себе новую, модную одежду, сшитую в точности по фигуре. Хоть какая-то перемена после чередования двух неизменных пар брюк и полудюжины футболок. Да и Массимину надо приодеть. Наверняка на Сардинии есть большие магазины и ателье мод. А если деньги, в конечном счете, вернутся в ее семью (если они поженятся и купят себе дом), тогда в чем же состоит преступление? Ни в чем.
Ожидая Массимину, Моррис сложил ее вещи поверх своих. Футболки, две юбки, лифчики и трусики. Как прикажете складывать лифчик? Удивительно и странно, что рядом с тобой человек, который носит совсем непохожие вещи. Строение которого совершенно непохоже на твое. Ну вот, к примеру, эти крошечные трусики, разве можно в них втиснуться? О, ощущения в паху будут совсем другие. Возможно, стоит забавы ради как-нибудь попытаться обменяться одеждой, чтобы понять, как… Черт, эту девчонку только за смертью посылать! Моррис резким движением застегнул на чемодане молнию и быстро оглядел комнату. Пора! Пора убираться отсюда. Хватит сидеть сложа руки.
Готово. Он подхватил чемодан, вышел из комнаты и двинулся вниз по лестнице, с удивлением обнаружив, сколько сил отняла болезнь. На втором этаже ему даже пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Черт возьми, он все-таки еще болен. А значит, ему есть оправдание, конечно есть.
– Buоn giorno, Signor Duckworth, buon giorno, come va?[76]
Ох, что за манера так громко орать, раздраженно подумал Моррис. В малюсеньком вестибюле, где синьора Лигоцци обычно общалась с постояльцами, болталось два-три человека. В это утро там почему-то стоял запах французских сигарет. Моррис послал хозяйке страдальческую улыбку выздоравливающего и пожелал ей доброго утра. Где же Массимина? Возможно, действительно стоит задержаться еще на денек, но так не терпится оказаться у моря, вдохнуть свежий, бодрящий воздух. Он расцеловал хозяйку в обе щеки и сердечно поблагодарил за редкую доброту.
– Ваша барышня записывает свой адрес, когда-нибудь непременно свяжемся.
– Хорошо, – сдавленно прошептал Моррис и резко обернулся.
Массимина стояла у импровизированной стойки портье и старательно водила ручкой по бумаге.
– Я оставила адрес на букву «Т», – сказала она, – Тревизан. И номер телефона.
Синьора Лигоцци мельком глянула на запись и сунула тонкую красную тетрадь на полку рядом со стойкой.
– Grazie mille. Если все-таки соберусь в Англию, обязательно вам сообщу. Могу привезти вам что-нибудь с родины.
– Bene, bene. Grazie infinite.[77]
Надо заполучить эту гнусную тетрадь! Во что бы то ни стало. Одно дело – его имя в книге регистраций, и совсем другое – ее имя в адресной книге. Ее фамилия! Та фамилия, что появится в вечерних газетах. (Господи, ну зачем, зачем нужно оставлять свои адреса, если нет ни малейшего намерения встречаться вновь? Рим аж в четырехстах милях от Вероны!)
Выйдя на улицу, он предложил:
– Мими, давай купим ей цветы, а? Она была так добра к нам.
Массимина радостно согласилась. Ну да, на скорый поезд она тратиться не желает, зато не задумываясь швыряется деньгами, если есть возможность продемонстрировать свою щедрость. Они нашли цветочный магазин на улице 24 Мая. Моррис сказал, что ничего не понимает в цветах, поэтому предоставляет выбор ей, а сам пока сбегает купит газету.
В небольшом киоске «Арены» не было, но на четвертой странице «Маттины» в разделе криминальной хроники имелось сообщение об убийствах в Римини. Моррис затаил дыхание. Помещенный рядом с заметкой фоторобот был точной его копией. Он прислонился к светофору и, судорожно сжимая газетные листы трясущимися руками, принялся читать.
…Синьор Алфредо Тодескини, владелец пансиона на виа Фама, признал, что позволил этой паре провести у него три ночи, не спросив у них документов и даже не занеся их имена в регистрационный журнал. По его словам, молодые люди выглядели очень счастливыми, словно бежали из дома и теперь наслаждались обществом друг друга. У светловолосого молодого человека был заметный иностранный акцент, но синьор Тодескини затруднился определить, какой именно. В номере, где жила эта пара, полиция нашла отпечатки пальцев, которые совпадают с теми, что найдены на двери номера, где произошло преступление. Мотивы поистине чудовищного в своей жестокости убийства остаются пока неясными, хотя полиция выражает уверенность, что это дело рук маньяка или по крайней мере человека, страдающего душевным расстройством. Усилены проверки на пограничных пунктах на тот случай, если убийца является иностранным туристом. Был послан запрос в Интерпол с целью получения сведений о похожих нераскрытых преступлениях в других странах. По словам полиции, рассматривается возможность предъявить обвинение синьору Тодескини и другим владельцам гостиниц, которые забывают регистрировать постояльцев.
Ни хрена себе «заметный» акцент, если этот жирный боров даже не смог определить страну. «Чудовищное в своей жестокости»… Ох уж эти газетные штампы. А какие еще бывают убийства? Сегодня было совершено очень нежное и ласковое убийство…
Моррис разглядывал фоторобот. С глазами они немного ошиблись, да и переносица слишком узкая. Но в целом получилось совсем неплохо. Можно, конечно, отрастить бороду, но именно этого они и ждут – недельная щетина немедленно его выдаст. (А если фоторобот увидит синьор Картуччо, этот грязный сластолюбец от «Гуччи», если он прочтет о светлых волосах и акценте… Что тогда?)
Массимина вернулась с букетиком роз, который показался Моррису не совсем подходящим, но свое мнение он оставил при себе. Они зашли в небольшое кафе на улице Маццарино выпить капуччино, и Массимина озабоченно сказала, что если ему все еще нездоровится, то, может, стоит сесть на поезд и отправиться прямиком в Верону, где он будет жить в своей квартире, где есть возможность обратиться к доктору, где…
Да ведь он даже словом не обмолвился о болезни, возразил Моррис. Он вовсе не говорил, что ему нездоровится. Но ведь он такой бледный и выглядит таким вялым и утомленным, что…
Он не вернется в Верону, пока они не поженятся! Иначе ее мать найдет способ их разлучить.
Массимина нахмурилась. После того, как они расплатятся в пансионе, у них останется двести тысяч лир, иными словами…
Но на Сардинии им не придется ничего тратить. Моррис изо всех сил старался не потерять терпения, но какого черта она пристает к нему с этой ерундой?
Тогда почему им не отправиться на Сардинию сегодня же?
Потому что сегодня он чувствует себя недостаточно окрепшим для дальней дороги. (Один-единственный день, и куш у него в руках.)
В кафе они просидели почти до одиннадцати часов, потом побрели обратно к пансиону. В это временя синьора Лигоцци должна уже приступить к уборке комнат. Так оно и оказалось. Моррис остался внизу, а Массимину отправил с цветами наверх искать хозяйку. Он быстро оглядел тускло освещенный вестибюль: парочка туристов дремала в старинных креслах, распластав на коленях путеводители и иностранные газеты. Моррис поспешно достал с полки красную тетрадь, отыскал нужную страницу, нажал на пружинку, вытащил листок, сунул его в карман, снова щелкнул пружинкой и положил тетрадь на место. Но тут же снял ее снова, нашел в конце чистую страницу, вставил ее вместо прежней и написал: «Массимина Т…» Надо придумать другую фамилию, которая начинается с «Т». Черт, ничего в голову не лезет. Похоже, он не знает других итальянских фамилий, которые начинаются с «Т». Тибальдо, Трамото, Толончино, но это он сам выдумал. А вдруг таких фамилий не существует? Боже. И тут он вспомнил статью в газете. Тодескини, владелец пансиона. Массимина Тодескини! Так, теперь вымышленный адрес и номер телефона.
– Морри, синьора Лигоцци на минутку вышла.
Массимина стояла у подножия лестницы с придурковатой дочерью хозяйки – идиотка когда разговаривает, так мерзко выворачивает толстые губы.
– Вышла?
Звонить в полицию?
– Да.
Но у нее же есть здесь телефон. Зачем ей выходить из-за этого.
– Что ты делаешь, Морри?
– Просто хотел проверить, записала ли ты код Вероны вместе с телефонным номером. Знаешь, когда нужно, никогда не можешь его найти.
И он сунул тетрадь на место. Они оставили розы на стойке вместе с запиской и отправились на вокзал.
Массимина считала, что Моррису лучше ехать не на пляж, а пойти в квестуру и разобраться с документами, необходимыми для заключения брака, но Моррис заметил, что в римской квестуре будет гораздо больше народу, чем в какой-нибудь тихой деревушке на Сардинии, к тому же, чтобы вырвать любой документ у итальянской бюрократии, требуется несколько дней, а раз их послезавтра здесь не будет, то не стоит и пытаться. И это было чистой правдой.
– Ты уверен, что хочешь жениться, Морри?
В ней говорила не столько подозрительность, сколько желание понежничать, как в тот раз, когда они смотрелись в зеркало.
Моррис ласково поцеловал ее в лоб. Он действительно этого хочет.
Если бы только все было так просто.
– Ты совсем помешался на газетах, – сказала она в поезде до Лидо, когда Моррис скрупулезно исследовал газетные колонки «Арены», свежий номер которой каким-то чудом углядел в большом киоске на вокзале.
Про письмо с требованием выкупа ни слова. Все правильно, так и должно быть.
– Мне нравится быть в курсе событий, – сказал он и зачитал ей статью о предложении городского совета установить пластиковую крышу над римским амфитеатром в Вероне; Массимина, воспитанная в традиционном духе, пришла, конечно же, в негодование.
Моррис слушал вполуха, его вдруг посетила великолепная идея: когда у него наконец-то выдастся свободное время, он мог бы написать новых «Обрученных», где главный герой от нужды и отчаяния похищает девушку, но потом влюбляется в нее, а она влюбляется в него, и они решают, что он должен сдаться полиции, дабы можно было без помех пожениться. Но полиция, разумеется, засаживает бедного парня на полную катушку, и влюбленные могут видеться лишь раз в месяц через решетку в комнате для свиданий, и девушка в конце концов умирает от горя, а малый чахнет с тоски.
До чего ж складный сюжетец вышел, да и забавный… Не удержавшись, Моррис расхохотался во весь голос. Массимина удивленно воззрилась на него, и он пересказал ей (почему бы и нет?) сюжет своей будущей книги. Девушка воскликнула, что сюжет просто потрясающий, из него выйдет чудесная книга и даже чудесный фильм, она ведь всегда-всегда считала, что из Морриса получится чудесный-чудесный писатель. Они уже хохотали оба. Только будет лучше, заметила Массимина, отсмеявшись, если в самом начале что-то пойдет не так и парень случайно кого-нибудь убьет. Влюбленная без памяти девушка изо всех сил старается простить его и понять, ведь всему виной бедность парня и всякое такое, но убийство ставит крест на их чудесных-чудесных планах.
Дрожа всем телом, Моррис приподнялся на локтях.
Она не знает. Она не может знать!
– Хорошая мысль, – сказал он и закашлялся, чтобы как-то оправдать сорвавшийся голос. – А что дальше?
– В конце?
Массимина откинулась в шезлонге. С недавних пор девушка стала выглядеть гораздо взрослее. Моррис обратил внимание, что резинка зелено-белого купальника едва заметно, но все же врезается в девичьи бедра.
– Ну… – она задумчиво округлила губы, казалось, все ее веснушки излучают радость, – девушка предлагает парню забрать выкуп и бежать, а сама отправится в полицию, сделав вид, будто он ее только что освободил. Там она скажет, что у нее все время была на глазах повязка и потому она не знает похитителя в лицо… А потом… а потом, когда все успокоится, они снова встретятся и поженятся. Но юношу гложет совесть, и он отказывается от ее прекрасного плана, объявляет, что недостоин ее и всякое такое, признается во всем полиции, его приговаривают к смерти и казнят.
– В Италии нет смертной казни, – быстро сказал Моррис. Действительно ли нет? Точно нет. Во всяком случае, он был уверен, что нет. Иначе время от времени в газетах мелькали бы сообщения о смертных казнях. И террористов здесь тоже не казнят, ведь так?
Массимина расхохоталась:
– Жалко! – Господи, она и в самом деле довольна жизнью. – Но ты всегда можешь перенести действие в страну, где есть смертная казнь.
– Какая ты жестокая, – буркнул Моррис и рухнул на топчан.
Солнце жгло закрытые веки, от зноя перед глазами плыли красно-синие круги.
– Мне бы хотелось, чтобы ты стал писателем, Морри. Я бы тобой гордилась!
– Этим не заработаешь.
– Если ты действительно хочешь сэкономить немного денег, – сказал Моррис, когда дело шло к вечеру, – то почему бы нам не заночевать прямо здесь, на пляже.
Так они и сделали. Поужинали в ресторане ветчиной и пиццей с грибами, затем, счастливые (в самом деле счастливые) допоздна гуляли рука об руку по городку, а ближе к полуночи спустились на пустой пляж и устроились на своих полотенцах, дожидавшихся их в чащобе пляжных зонтов. Не надо регистрироваться еще в одной гостинице, не надо снова показывать паспорт.
– Интересно, что сейчас делают мама с бабушкой? – прошептала Массимина. Она держала его за руку. Над морем сверкали зарницы. – Может, нам лучше просто вернуться и на том покончить. Вернуться домой, в Верону. Думаю, они уже ничего не смогут поделать. Когда увидят, как мы близки друг другу и как счастливы вместе.
– Ну, если ты этого хочешь…
– Я просто хочу, чтобы они не изводились от беспокойства.
Он снисходительно рассмеялся:
– Да почему они должны изводиться от беспокойства, если мы буквально забросали их письмами и открытками? Небось в твоем доме давно не получали столько корреспонденции.
– Знаю… Наверное, я просто глупая. – И в теплой темноте раздался нервный смешок.
– Как только доберемся до Сардинии, сразу же позвонишь домой.
Глава шестнадцатая
Он метнулся через кровать и выключил приемник.
– Пора вставать! Я отлично себя чувствую.
Моррис уже торопливо разыскивал рубашку. Осталось пережить лишь один день и одну ночь, только день и ночь, день и ночь, а завтра в полдень на вокзал Термини прибудет миланский поезд; он возьмет деньги, поездом же доберется до Чивитавеккья, затем морем до Сардинии, где… ладно об этом он подумает, когда туда доберется. Сейчас не стоит ломать голову. В первую очередь надо забрать паспорт у хозяйки и слинять отсюда, пока в каждой вшивой газетенке не появился его фоторобот.
Моррис оделся и оглядел себя в зеркало. Бледный, понятное дело, на лбу стало больше морщин, лицо чуть осунулось, глаза запали. Но в целом он в полном порядке. Теперь он справится, непременно справится.
Массимина встала позади него, положила голову ему на плечо, так что в зеркале отражались два лица: его – тонкое, вытянутое, красивое, и ее – круглое, в россыпи веснушек, пухлые губы изогнуты в легкой улыбке, на шее поблескивает маленький серебряный Христофор – наследство Джакомо. Моррис невольно поцеловал девушку. Обнял, притянул к себе податливое тело и поцеловал в губы.
Что бы он делал без милой Массимины!
– Ты не думаешь, что тебе стоит еще денек отдохнуть, caro?
– Знаешь, поехали на море! Всласть подышим свежим воздухом. А потом я позвоню на Сардинию своему доброму приятелю, который уже устал зазывать меня в гости, и узнаю, нельзя ли провести там недельку-другую. До нашей свадьбы, – добавил он.
– О, Морри! – Она чмокнула его в ухо. – Но я думала, ты хочешь посмотреть Рим.
– Кажется, сейчас мне это не по силам. Таскаться по раскаленному городу… Нет-нет, я еще слишком слаб. Так оно и было. Слабость в коленях, слабость в кишечнике. Сил не хватит даже на то, чтобы уладить все дела с синьорой Лигоцци. Кто знает, что она слышала по радио, что видела в газетах, какой фоторобот разглядывала за утренним кофе? Остаться с ней с глазу на глаз…
Моррис отправил к хозяйке Массимину, сказав, что ему надо собраться. Он включил радио и энергично принялся складывать тряпье в чемодан, предвкушая, как купит себе новую, модную одежду, сшитую в точности по фигуре. Хоть какая-то перемена после чередования двух неизменных пар брюк и полудюжины футболок. Да и Массимину надо приодеть. Наверняка на Сардинии есть большие магазины и ателье мод. А если деньги, в конечном счете, вернутся в ее семью (если они поженятся и купят себе дом), тогда в чем же состоит преступление? Ни в чем.
Ожидая Массимину, Моррис сложил ее вещи поверх своих. Футболки, две юбки, лифчики и трусики. Как прикажете складывать лифчик? Удивительно и странно, что рядом с тобой человек, который носит совсем непохожие вещи. Строение которого совершенно непохоже на твое. Ну вот, к примеру, эти крошечные трусики, разве можно в них втиснуться? О, ощущения в паху будут совсем другие. Возможно, стоит забавы ради как-нибудь попытаться обменяться одеждой, чтобы понять, как… Черт, эту девчонку только за смертью посылать! Моррис резким движением застегнул на чемодане молнию и быстро оглядел комнату. Пора! Пора убираться отсюда. Хватит сидеть сложа руки.
Готово. Он подхватил чемодан, вышел из комнаты и двинулся вниз по лестнице, с удивлением обнаружив, сколько сил отняла болезнь. На втором этаже ему даже пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Черт возьми, он все-таки еще болен. А значит, ему есть оправдание, конечно есть.
– Buоn giorno, Signor Duckworth, buon giorno, come va?[76]
Ох, что за манера так громко орать, раздраженно подумал Моррис. В малюсеньком вестибюле, где синьора Лигоцци обычно общалась с постояльцами, болталось два-три человека. В это утро там почему-то стоял запах французских сигарет. Моррис послал хозяйке страдальческую улыбку выздоравливающего и пожелал ей доброго утра. Где же Массимина? Возможно, действительно стоит задержаться еще на денек, но так не терпится оказаться у моря, вдохнуть свежий, бодрящий воздух. Он расцеловал хозяйку в обе щеки и сердечно поблагодарил за редкую доброту.
– Ваша барышня записывает свой адрес, когда-нибудь непременно свяжемся.
– Хорошо, – сдавленно прошептал Моррис и резко обернулся.
Массимина стояла у импровизированной стойки портье и старательно водила ручкой по бумаге.
– Я оставила адрес на букву «Т», – сказала она, – Тревизан. И номер телефона.
Синьора Лигоцци мельком глянула на запись и сунула тонкую красную тетрадь на полку рядом со стойкой.
– Grazie mille. Если все-таки соберусь в Англию, обязательно вам сообщу. Могу привезти вам что-нибудь с родины.
– Bene, bene. Grazie infinite.[77]
Надо заполучить эту гнусную тетрадь! Во что бы то ни стало. Одно дело – его имя в книге регистраций, и совсем другое – ее имя в адресной книге. Ее фамилия! Та фамилия, что появится в вечерних газетах. (Господи, ну зачем, зачем нужно оставлять свои адреса, если нет ни малейшего намерения встречаться вновь? Рим аж в четырехстах милях от Вероны!)
Выйдя на улицу, он предложил:
– Мими, давай купим ей цветы, а? Она была так добра к нам.
Массимина радостно согласилась. Ну да, на скорый поезд она тратиться не желает, зато не задумываясь швыряется деньгами, если есть возможность продемонстрировать свою щедрость. Они нашли цветочный магазин на улице 24 Мая. Моррис сказал, что ничего не понимает в цветах, поэтому предоставляет выбор ей, а сам пока сбегает купит газету.
В небольшом киоске «Арены» не было, но на четвертой странице «Маттины» в разделе криминальной хроники имелось сообщение об убийствах в Римини. Моррис затаил дыхание. Помещенный рядом с заметкой фоторобот был точной его копией. Он прислонился к светофору и, судорожно сжимая газетные листы трясущимися руками, принялся читать.
…Синьор Алфредо Тодескини, владелец пансиона на виа Фама, признал, что позволил этой паре провести у него три ночи, не спросив у них документов и даже не занеся их имена в регистрационный журнал. По его словам, молодые люди выглядели очень счастливыми, словно бежали из дома и теперь наслаждались обществом друг друга. У светловолосого молодого человека был заметный иностранный акцент, но синьор Тодескини затруднился определить, какой именно. В номере, где жила эта пара, полиция нашла отпечатки пальцев, которые совпадают с теми, что найдены на двери номера, где произошло преступление. Мотивы поистине чудовищного в своей жестокости убийства остаются пока неясными, хотя полиция выражает уверенность, что это дело рук маньяка или по крайней мере человека, страдающего душевным расстройством. Усилены проверки на пограничных пунктах на тот случай, если убийца является иностранным туристом. Был послан запрос в Интерпол с целью получения сведений о похожих нераскрытых преступлениях в других странах. По словам полиции, рассматривается возможность предъявить обвинение синьору Тодескини и другим владельцам гостиниц, которые забывают регистрировать постояльцев.
Ни хрена себе «заметный» акцент, если этот жирный боров даже не смог определить страну. «Чудовищное в своей жестокости»… Ох уж эти газетные штампы. А какие еще бывают убийства? Сегодня было совершено очень нежное и ласковое убийство…
Моррис разглядывал фоторобот. С глазами они немного ошиблись, да и переносица слишком узкая. Но в целом получилось совсем неплохо. Можно, конечно, отрастить бороду, но именно этого они и ждут – недельная щетина немедленно его выдаст. (А если фоторобот увидит синьор Картуччо, этот грязный сластолюбец от «Гуччи», если он прочтет о светлых волосах и акценте… Что тогда?)
Массимина вернулась с букетиком роз, который показался Моррису не совсем подходящим, но свое мнение он оставил при себе. Они зашли в небольшое кафе на улице Маццарино выпить капуччино, и Массимина озабоченно сказала, что если ему все еще нездоровится, то, может, стоит сесть на поезд и отправиться прямиком в Верону, где он будет жить в своей квартире, где есть возможность обратиться к доктору, где…
Да ведь он даже словом не обмолвился о болезни, возразил Моррис. Он вовсе не говорил, что ему нездоровится. Но ведь он такой бледный и выглядит таким вялым и утомленным, что…
Он не вернется в Верону, пока они не поженятся! Иначе ее мать найдет способ их разлучить.
Массимина нахмурилась. После того, как они расплатятся в пансионе, у них останется двести тысяч лир, иными словами…
Но на Сардинии им не придется ничего тратить. Моррис изо всех сил старался не потерять терпения, но какого черта она пристает к нему с этой ерундой?
Тогда почему им не отправиться на Сардинию сегодня же?
Потому что сегодня он чувствует себя недостаточно окрепшим для дальней дороги. (Один-единственный день, и куш у него в руках.)
В кафе они просидели почти до одиннадцати часов, потом побрели обратно к пансиону. В это временя синьора Лигоцци должна уже приступить к уборке комнат. Так оно и оказалось. Моррис остался внизу, а Массимину отправил с цветами наверх искать хозяйку. Он быстро оглядел тускло освещенный вестибюль: парочка туристов дремала в старинных креслах, распластав на коленях путеводители и иностранные газеты. Моррис поспешно достал с полки красную тетрадь, отыскал нужную страницу, нажал на пружинку, вытащил листок, сунул его в карман, снова щелкнул пружинкой и положил тетрадь на место. Но тут же снял ее снова, нашел в конце чистую страницу, вставил ее вместо прежней и написал: «Массимина Т…» Надо придумать другую фамилию, которая начинается с «Т». Черт, ничего в голову не лезет. Похоже, он не знает других итальянских фамилий, которые начинаются с «Т». Тибальдо, Трамото, Толончино, но это он сам выдумал. А вдруг таких фамилий не существует? Боже. И тут он вспомнил статью в газете. Тодескини, владелец пансиона. Массимина Тодескини! Так, теперь вымышленный адрес и номер телефона.
– Морри, синьора Лигоцци на минутку вышла.
Массимина стояла у подножия лестницы с придурковатой дочерью хозяйки – идиотка когда разговаривает, так мерзко выворачивает толстые губы.
– Вышла?
Звонить в полицию?
– Да.
Но у нее же есть здесь телефон. Зачем ей выходить из-за этого.
– Что ты делаешь, Морри?
– Просто хотел проверить, записала ли ты код Вероны вместе с телефонным номером. Знаешь, когда нужно, никогда не можешь его найти.
И он сунул тетрадь на место. Они оставили розы на стойке вместе с запиской и отправились на вокзал.
Массимина считала, что Моррису лучше ехать не на пляж, а пойти в квестуру и разобраться с документами, необходимыми для заключения брака, но Моррис заметил, что в римской квестуре будет гораздо больше народу, чем в какой-нибудь тихой деревушке на Сардинии, к тому же, чтобы вырвать любой документ у итальянской бюрократии, требуется несколько дней, а раз их послезавтра здесь не будет, то не стоит и пытаться. И это было чистой правдой.
– Ты уверен, что хочешь жениться, Морри?
В ней говорила не столько подозрительность, сколько желание понежничать, как в тот раз, когда они смотрелись в зеркало.
Моррис ласково поцеловал ее в лоб. Он действительно этого хочет.
Если бы только все было так просто.
– Ты совсем помешался на газетах, – сказала она в поезде до Лидо, когда Моррис скрупулезно исследовал газетные колонки «Арены», свежий номер которой каким-то чудом углядел в большом киоске на вокзале.
Про письмо с требованием выкупа ни слова. Все правильно, так и должно быть.
– Мне нравится быть в курсе событий, – сказал он и зачитал ей статью о предложении городского совета установить пластиковую крышу над римским амфитеатром в Вероне; Массимина, воспитанная в традиционном духе, пришла, конечно же, в негодование.
* * *
Пляж в Лидо-ди-Рома огромен, а в этот день море было как никогда синим, а погода чудесной. Моррис с Массиминой заплатили за зонтик в третьем ряду от кромки воды. Моррис лег, закрыл глаза, и Массимина стала читать ему «Обрученных».Моррис слушал вполуха, его вдруг посетила великолепная идея: когда у него наконец-то выдастся свободное время, он мог бы написать новых «Обрученных», где главный герой от нужды и отчаяния похищает девушку, но потом влюбляется в нее, а она влюбляется в него, и они решают, что он должен сдаться полиции, дабы можно было без помех пожениться. Но полиция, разумеется, засаживает бедного парня на полную катушку, и влюбленные могут видеться лишь раз в месяц через решетку в комнате для свиданий, и девушка в конце концов умирает от горя, а малый чахнет с тоски.
До чего ж складный сюжетец вышел, да и забавный… Не удержавшись, Моррис расхохотался во весь голос. Массимина удивленно воззрилась на него, и он пересказал ей (почему бы и нет?) сюжет своей будущей книги. Девушка воскликнула, что сюжет просто потрясающий, из него выйдет чудесная книга и даже чудесный фильм, она ведь всегда-всегда считала, что из Морриса получится чудесный-чудесный писатель. Они уже хохотали оба. Только будет лучше, заметила Массимина, отсмеявшись, если в самом начале что-то пойдет не так и парень случайно кого-нибудь убьет. Влюбленная без памяти девушка изо всех сил старается простить его и понять, ведь всему виной бедность парня и всякое такое, но убийство ставит крест на их чудесных-чудесных планах.
Дрожа всем телом, Моррис приподнялся на локтях.
Она не знает. Она не может знать!
– Хорошая мысль, – сказал он и закашлялся, чтобы как-то оправдать сорвавшийся голос. – А что дальше?
– В конце?
Массимина откинулась в шезлонге. С недавних пор девушка стала выглядеть гораздо взрослее. Моррис обратил внимание, что резинка зелено-белого купальника едва заметно, но все же врезается в девичьи бедра.
– Ну… – она задумчиво округлила губы, казалось, все ее веснушки излучают радость, – девушка предлагает парню забрать выкуп и бежать, а сама отправится в полицию, сделав вид, будто он ее только что освободил. Там она скажет, что у нее все время была на глазах повязка и потому она не знает похитителя в лицо… А потом… а потом, когда все успокоится, они снова встретятся и поженятся. Но юношу гложет совесть, и он отказывается от ее прекрасного плана, объявляет, что недостоин ее и всякое такое, признается во всем полиции, его приговаривают к смерти и казнят.
– В Италии нет смертной казни, – быстро сказал Моррис. Действительно ли нет? Точно нет. Во всяком случае, он был уверен, что нет. Иначе время от времени в газетах мелькали бы сообщения о смертных казнях. И террористов здесь тоже не казнят, ведь так?
Массимина расхохоталась:
– Жалко! – Господи, она и в самом деле довольна жизнью. – Но ты всегда можешь перенести действие в страну, где есть смертная казнь.
– Какая ты жестокая, – буркнул Моррис и рухнул на топчан.
Солнце жгло закрытые веки, от зноя перед глазами плыли красно-синие круги.
– Мне бы хотелось, чтобы ты стал писателем, Морри. Я бы тобой гордилась!
– Этим не заработаешь.
* * *
Всю вторую половину дня он наблюдал за морем человеческой плоти, что перемещалась по пляжу, брела за мороженым, или к воде, или в туалет: стройные девушки, и дородные старухи, и мальчишки, шнырявшие повсюду, поднимая тучи песка и виляя аккуратными маленькими задницами. Как можно говорить, что человеческая жизнь уникальна! А если сейчас с неба протянется гигантская рука и схватит одного-двоих? Хоть кто-нибудь заметит? (Кто, кроме него, горевал о матери? Кто помнит ее? Да и он… ее ли он помнит, или, может, он помнит лишь кусок собственной жизни, собственные чувства?) А возьмите Азию! Он же видел все эти документальные фильмы «Би-Би-Си», что снимались на улицах Калькутты: ужасающая людская скученность, плотная стена из темных тел движется одновременно во все стороны, колышется, извивается, словно комок личинок в банке с рыболовной наживкой. Жизнь – это горящий кинотеатр. Надо держаться подальше от толпы и от давки, иначе тебе каюк.– Если ты действительно хочешь сэкономить немного денег, – сказал Моррис, когда дело шло к вечеру, – то почему бы нам не заночевать прямо здесь, на пляже.
Так они и сделали. Поужинали в ресторане ветчиной и пиццей с грибами, затем, счастливые (в самом деле счастливые) допоздна гуляли рука об руку по городку, а ближе к полуночи спустились на пустой пляж и устроились на своих полотенцах, дожидавшихся их в чащобе пляжных зонтов. Не надо регистрироваться еще в одной гостинице, не надо снова показывать паспорт.
– Интересно, что сейчас делают мама с бабушкой? – прошептала Массимина. Она держала его за руку. Над морем сверкали зарницы. – Может, нам лучше просто вернуться и на том покончить. Вернуться домой, в Верону. Думаю, они уже ничего не смогут поделать. Когда увидят, как мы близки друг другу и как счастливы вместе.
– Ну, если ты этого хочешь…
– Я просто хочу, чтобы они не изводились от беспокойства.
Он снисходительно рассмеялся:
– Да почему они должны изводиться от беспокойства, если мы буквально забросали их письмами и открытками? Небось в твоем доме давно не получали столько корреспонденции.
– Знаю… Наверное, я просто глупая. – И в теплой темноте раздался нервный смешок.
– Как только доберемся до Сардинии, сразу же позвонишь домой.
Глава шестнадцатая
Моррис поздравил себя с тем, что не примчался на вокзал Термини слишком рано и не пришлось несколько часов торчать на перроне, объясняя Массимине, почему они не сели на первый поезд до Чивитавеккья, откуда отплывают суда на Сардинию. Местный поезд из Лидо подошел к перрону без четверти двенадцать, так что до прибытия экспресса из Милана оставалось каких-то пятнадцать минут на то, чтобы купить билеты до Чивитавеккья и глянуть на расписание парома. А потом еще чуть больше десяти минут до отправления их собственного поезда. Морриса неожиданно захлестнула благодарность к итальянским железным дорогам, которые еще ни разу его не подвели. В предвкушении долгого морского путешествия Массимина напрочь позабыла о своем желании вернуться домой; покупая билеты в кишащем, как муравейник, здании вокзала, они чувствовали себя обычной отдыхающей парой, тем более что на девушке была соломенная шляпка, а его щеки со вчерашнего дня значительно порозовели.
Чтобы как-то убить оставшееся время, Моррис повел ее покупать темные очки. (И почему он раньше до этого не додумался?) Он выбрал самые большие, самые круглые и самые темные из всего изобилия, и после недолгой перепалки по поводу цены (Массимина права, цена была до абсурда высока, но ведь у них фирменная оправа, как терпеливо объяснил продавец) очки были куплены. Когда они вышли из магазинчика и вернулись на вокзал, объявили, что экспресс Милан-Палермо прибудет на шестую платформу. По расписанию. Как штык. Моррис посмотрел на часы и сказал Массимине, что хочет еще раз позвонить другу на Сардинию. Надо известить его о времени приезда. А она пускай отправляется на пятнадцатую платформу, откуда отходит поезд на Чивитавеккья.
Чувствуя на себе ее взгляд, Моррис направился к телефонному залу. И тут его осенило. Нет, ход воистину гениальный! До прихода миланского экспресса оставалось минут пять. Моррис зашел в телефонную будку и набрал номер полиции Вероны. Инспектор Марангони отправился обедать, но его помощник Толайни находился на месте.
– Значит, ничего нового? – расстроенно переспросил Моррис.
– Нет, синьор Дакворт. Ничего существенного.
– Вы не нашли того человека из автобуса?
– Даже следа не нашли.
– Но я не понимаю. Ведь если ее похитили, то должны были запросить выкуп или что-то в этом роде…
– Ну… – Молодой детектив колебался, но поболтать был явно не прочь. В конце концов, беднягу можно понять: весь законный обеденный перерыв вынужден торчать у телефона. – Разумеется, мы в любую минуту ожидаем, что похитители потребуют выкуп. Но пока ничего нет. Лично я подозреваю, что они, возможно, сумели за нашей спиной связаться с родственниками и договорились о сделке, не поставив нас в известность.
– Понимаю. Такое случается?
– Когда речь идет о похищении, да. Мать чаще всего пребывает в отчаянии, а родственники жертвы, естественно, склонны считать, что полиция действует недостаточно активно, что полиции все равно и так далее. С психологической точки зрения это явление довольно хорошо описано в специальной литературе.
– Могу представить, – уныло пробормотал Моррис. Он уже едва сдерживался, чтобы не рвануть со всех ног к поезду. Полиция ни черта не знает! А поезд вот-вот покажется. Скорее, скорее туда, скорее схватить деньги… Но он заставил себя разговаривать с Толайни еще целую минуту, изображая вежливый интерес.
На шестой платформе царила толчея. Тем лучше. Справа шипел и лязгал подъезжающий миланский экспресс, а на левый путь с минуты на минуту ожидался скорый до Венеции. Вокруг сновали солдаты, туристы-рюкзачники, неизменные вокзальные старухи, по перрону перекатывалась безликая толпа; люди смеялись, курили, досадовали, что не забронировали место в вагоне, или, напротив, радовались, что забронировали место. (Первые ворчали, что теперь придется торчать в коридоре аж до самого Неаполя, вдыхая туалетные миазмы.) Куда ни плюнь, хныкали и вертелись дети, отдельным островком колыхалась группа едва научившейся ходить малышни, все с воздушными шариками, на попечении единственной древней монахини. На Морриса снизошло спокойствие. Пара пустяков.
Поезд лязгнул в последний раз и остановился. Состав еще разок дернулся, двери вагонов распахнулись, и нетерпеливая толпа хлынула на платформу навстречу другой толпе, с таким же остервенением рвавшейся внутрь, – каждый со своим громоздким багажом, каждый норовит ударить им по ноге соседа. Моррис, у которого ничего не было при себе, быстро пробирался через людской водоворот, оглядывая все подряд купе в поисках таблички «Первый класс». Первую такую табличку он нашел в третьем вагоне. Он дошел до четвертого вагона, переждал, пока рассосется людское стадо, нырнул в вагон и быстро двинулся по проходу назад. К тому времени, когда он опять очутился в третьем вагоне, купе наполовину опустели, а в коридоре маялись с сигаретами два-три человека. Плохо, в пустом вагоне его легче заметить. И все же Моррис остался спокоен, он не ждал никаких сложностей.
У первого купе пожилой человек, одетый в легкий светло-серый костюм, с редеющими, гладко зачесанными назад волосами, разглядывал суетящийся за окном народ. Переодетый полицейский? Может, его все-таки водят его за нос? Разумеется, если полиция раскусила его игру, то по телефону ему просто-напросто наврали. (Ох, не надо было отправлять письмо из Рима, раз именно здесь он собирался забрать выкуп.)
Вот только знать они ничего не могут. Не должны!
Ему пришлось протиснуться мимо человека в костюме. (Боже, костюм в такую погоду? Наверняка шпик.)
– Permesso.
– Prego, prego.[78]
Дверь купе была закрыта, а шторки на окнах плотно задернуты. Внутрь не заглянуть. Ловушка? Моррис прикусил нижнюю губу и напрягся, приготовившись к сопротивлению. Но мышцы отказывались повиноваться, такими дряблыми они были. За время болезни он здорово исхудал. И все еще неважно себя чувствует. Да и какой смысл кидаться в драку. Если они всё знают, то уж наверняка вооружены. Если они всё-всё-всё знают, то задний ход давать поздно.
Затаив дыхание, в любое мгновение ожидая почувствовать на запястьях холод наручников, Моррис рывком отодвинул дверь. В купе царил глубокий сумрак, было душно и сонно, лишь тоненькая полоска света пробивалась из-под опущенных жалюзи; в углу женщина средних лет, запрокинув голову, похрапывала, в немой тревоге распахнув рот.
Глаза его скользнули по багажным полками и двум огромным чемоданам, видимо принадлежавшим этой женщине и типу в костюме. Оба чемодана были из шагреневой кожи с блестящими пряжками. Должно быть, муж и жена. И вдруг, прямо над головой женщины, в самом углу верхней полки, он увидел неприметную дорожную сумку коричневого цвета! Моррис аж вздрогнул. Словно до сих пор он видел сон, который вдруг взял и обернулся явью. Словно это он сам, силой собственного желания, запихнул туда сумку.
Моррис оглянулся через плечо. Человек у окна наклонил голову, закуривая новую сигару. Моррис шагнул в дальний угол купе, стянул с полки сумку, попятился, стараясь не касаться ног женщины, и выскользнул в коридор.
Он осторожно задвинул дверь. Человек в сером костюме с удивлением глянул на него поверх сигары.
– Жена по глупости оставила свою сумку, когда выходила в Милане, – весело улыбнулся Моррис, как бы намекая: знаете, все бабы такие дуры.
Мужчина равнодушно выпустил клуб дыма.
Моррис поспешил по проходу в ту же сторону, откуда пришел, неожиданно поймав себя на том, что бормочет как заведенный: «Спасибо тебе, Господи, спасибо тебе, спасибо тебе, спасибо тебе…» Он всегда бормотал эти слова, после того как узнавал результаты экзаменов. Моррис тихо рассмеялся. На этот раз у него получилось! У него в самом деле получилось. Если только там деньги. А вдруг… вдруг там…
Чтобы как-то убить оставшееся время, Моррис повел ее покупать темные очки. (И почему он раньше до этого не додумался?) Он выбрал самые большие, самые круглые и самые темные из всего изобилия, и после недолгой перепалки по поводу цены (Массимина права, цена была до абсурда высока, но ведь у них фирменная оправа, как терпеливо объяснил продавец) очки были куплены. Когда они вышли из магазинчика и вернулись на вокзал, объявили, что экспресс Милан-Палермо прибудет на шестую платформу. По расписанию. Как штык. Моррис посмотрел на часы и сказал Массимине, что хочет еще раз позвонить другу на Сардинию. Надо известить его о времени приезда. А она пускай отправляется на пятнадцатую платформу, откуда отходит поезд на Чивитавеккья.
Чувствуя на себе ее взгляд, Моррис направился к телефонному залу. И тут его осенило. Нет, ход воистину гениальный! До прихода миланского экспресса оставалось минут пять. Моррис зашел в телефонную будку и набрал номер полиции Вероны. Инспектор Марангони отправился обедать, но его помощник Толайни находился на месте.
– Значит, ничего нового? – расстроенно переспросил Моррис.
– Нет, синьор Дакворт. Ничего существенного.
– Вы не нашли того человека из автобуса?
– Даже следа не нашли.
– Но я не понимаю. Ведь если ее похитили, то должны были запросить выкуп или что-то в этом роде…
– Ну… – Молодой детектив колебался, но поболтать был явно не прочь. В конце концов, беднягу можно понять: весь законный обеденный перерыв вынужден торчать у телефона. – Разумеется, мы в любую минуту ожидаем, что похитители потребуют выкуп. Но пока ничего нет. Лично я подозреваю, что они, возможно, сумели за нашей спиной связаться с родственниками и договорились о сделке, не поставив нас в известность.
– Понимаю. Такое случается?
– Когда речь идет о похищении, да. Мать чаще всего пребывает в отчаянии, а родственники жертвы, естественно, склонны считать, что полиция действует недостаточно активно, что полиции все равно и так далее. С психологической точки зрения это явление довольно хорошо описано в специальной литературе.
– Могу представить, – уныло пробормотал Моррис. Он уже едва сдерживался, чтобы не рвануть со всех ног к поезду. Полиция ни черта не знает! А поезд вот-вот покажется. Скорее, скорее туда, скорее схватить деньги… Но он заставил себя разговаривать с Толайни еще целую минуту, изображая вежливый интерес.
На шестой платформе царила толчея. Тем лучше. Справа шипел и лязгал подъезжающий миланский экспресс, а на левый путь с минуты на минуту ожидался скорый до Венеции. Вокруг сновали солдаты, туристы-рюкзачники, неизменные вокзальные старухи, по перрону перекатывалась безликая толпа; люди смеялись, курили, досадовали, что не забронировали место в вагоне, или, напротив, радовались, что забронировали место. (Первые ворчали, что теперь придется торчать в коридоре аж до самого Неаполя, вдыхая туалетные миазмы.) Куда ни плюнь, хныкали и вертелись дети, отдельным островком колыхалась группа едва научившейся ходить малышни, все с воздушными шариками, на попечении единственной древней монахини. На Морриса снизошло спокойствие. Пара пустяков.
Поезд лязгнул в последний раз и остановился. Состав еще разок дернулся, двери вагонов распахнулись, и нетерпеливая толпа хлынула на платформу навстречу другой толпе, с таким же остервенением рвавшейся внутрь, – каждый со своим громоздким багажом, каждый норовит ударить им по ноге соседа. Моррис, у которого ничего не было при себе, быстро пробирался через людской водоворот, оглядывая все подряд купе в поисках таблички «Первый класс». Первую такую табличку он нашел в третьем вагоне. Он дошел до четвертого вагона, переждал, пока рассосется людское стадо, нырнул в вагон и быстро двинулся по проходу назад. К тому времени, когда он опять очутился в третьем вагоне, купе наполовину опустели, а в коридоре маялись с сигаретами два-три человека. Плохо, в пустом вагоне его легче заметить. И все же Моррис остался спокоен, он не ждал никаких сложностей.
У первого купе пожилой человек, одетый в легкий светло-серый костюм, с редеющими, гладко зачесанными назад волосами, разглядывал суетящийся за окном народ. Переодетый полицейский? Может, его все-таки водят его за нос? Разумеется, если полиция раскусила его игру, то по телефону ему просто-напросто наврали. (Ох, не надо было отправлять письмо из Рима, раз именно здесь он собирался забрать выкуп.)
Вот только знать они ничего не могут. Не должны!
Ему пришлось протиснуться мимо человека в костюме. (Боже, костюм в такую погоду? Наверняка шпик.)
– Permesso.
– Prego, prego.[78]
Дверь купе была закрыта, а шторки на окнах плотно задернуты. Внутрь не заглянуть. Ловушка? Моррис прикусил нижнюю губу и напрягся, приготовившись к сопротивлению. Но мышцы отказывались повиноваться, такими дряблыми они были. За время болезни он здорово исхудал. И все еще неважно себя чувствует. Да и какой смысл кидаться в драку. Если они всё знают, то уж наверняка вооружены. Если они всё-всё-всё знают, то задний ход давать поздно.
Затаив дыхание, в любое мгновение ожидая почувствовать на запястьях холод наручников, Моррис рывком отодвинул дверь. В купе царил глубокий сумрак, было душно и сонно, лишь тоненькая полоска света пробивалась из-под опущенных жалюзи; в углу женщина средних лет, запрокинув голову, похрапывала, в немой тревоге распахнув рот.
Глаза его скользнули по багажным полками и двум огромным чемоданам, видимо принадлежавшим этой женщине и типу в костюме. Оба чемодана были из шагреневой кожи с блестящими пряжками. Должно быть, муж и жена. И вдруг, прямо над головой женщины, в самом углу верхней полки, он увидел неприметную дорожную сумку коричневого цвета! Моррис аж вздрогнул. Словно до сих пор он видел сон, который вдруг взял и обернулся явью. Словно это он сам, силой собственного желания, запихнул туда сумку.
Моррис оглянулся через плечо. Человек у окна наклонил голову, закуривая новую сигару. Моррис шагнул в дальний угол купе, стянул с полки сумку, попятился, стараясь не касаться ног женщины, и выскользнул в коридор.
Он осторожно задвинул дверь. Человек в сером костюме с удивлением глянул на него поверх сигары.
– Жена по глупости оставила свою сумку, когда выходила в Милане, – весело улыбнулся Моррис, как бы намекая: знаете, все бабы такие дуры.
Мужчина равнодушно выпустил клуб дыма.
Моррис поспешил по проходу в ту же сторону, откуда пришел, неожиданно поймав себя на том, что бормочет как заведенный: «Спасибо тебе, Господи, спасибо тебе, спасибо тебе, спасибо тебе…» Он всегда бормотал эти слова, после того как узнавал результаты экзаменов. Моррис тихо рассмеялся. На этот раз у него получилось! У него в самом деле получилось. Если только там деньги. А вдруг… вдруг там…