И храбростью в той битве отличились,
Гарцуя и сражаясь на скаку.
Все наутек пускались перед ними...
Противникам секирами своими
Они срубали сразу же башку.
Вот Гавриил пред ними, горд и строен,
Красив, и лучезарен, и спокоен.
Они врага достойного нашли,
И три копья в щит целятся... Коли!
Но отскочило от упругой стали
Железо - только искры засверкали,
Да гром пошел. Архангел отступил
И красоту своих врагинь заметил,
И на удар ударом не ответил.
"Вы превосходством пользуетесь сил,
Как в доблести такой не сомневаться?
Ведь вы - верхом, чего же вам бояться?
Я - без коня, и мне вас не догнать.
Коль не смогу пред вами устоять,
То ваша слава сильно пострадает:
Вам скакуны победу принесут.
По совести, гордиться нечем тут.
Однако пусть никто не полагает,
Что струсил я. Нет, я не откажусь,
Чтобы меня вот эта ручка вздула,
Красивая и белая". - "Клянусь,
Мы спешимся!" - воскликнула Гондула
И, соскочивши, лошадь оттолкнула.
Но в бой не рвется хитрый Гавриил.
Помедлив, он с улыбкой возразил:
"Уступка эта, знаете ль, ничтожна.
Ведь соткан мой наряд из полотна;
На вас - броня железная... Надежна,
Но все-таки стеснительна она,
Движениям излишняя помеха".
Любезностью дышали те слова,
Таился в них намек, прикрыт едва.
Не удержались всадницы от смеха
(Любезность - все; все можно ей простить).
"Он прав!" - сказала Риста, от потехи
Всегда непрочь, и скинула доспехи.
Что за момент! Нельзя его забыть.
Узревши сквозь прозрачные покровы
Красы, каких не видели альковы,
Глазами в них впивается знаток.
Валькирии, его остерегайтесь!
"Теперь пора! Ну что же, защищайтесь!" -
Воскликнула Гондула, скрыв смешок.
"Нет, я готов заране покориться!
Чтоб прелести такие победить,
Их надо ранить или повредить.
На этот шаг я не могу решиться,
Их лучше поцелуями покрыть.
С оружием в руках зачем сражаться?
Давайте, по-другому будем драться,
Бороться то есть". Всем опять смешно.
И говорит Гондула: "Очень мило!
Я б эту просьбу удовлетворила:
Как одолеть - не все ли нам равно?"
На правом фланге начали бороться,
На левом просят помощь оказать,
А в центре битва ярая ведется:
Сам Михаил - он Одину подстать -
Сразился с ним, не обратившись вспять.
Был на коне он, словно кипень, белом
И мужеством неукротимо-смелым
Своих бойцов все время вдохновлял.
От гнева Один весь затрепетал.
Рогатиной огромной потрясая
(В его руках - соломинка простая),
Он на врага как молния напал.
Но вовремя, к большой его досаде,
Нагнулся тот и, с шлема гребень сбив,
Удар пришелся мимо, поразив
Апостола, который плелся сзади.
Святой Фома, оставшийся в накладе,
На тучу вверх тормашками упал.
Вставая, он печально возроптал:
"Пришлось мне за другого поплатиться!"
"Зачем же подвернулся ты, тюлень?"
Противники мечами стали биться.
Успел меч Михаила притупиться,
Коснувшись кожи, жесткой как шагрень.
Бог усмехнулся, и удар ответный
Был нанесен им с силой несусветной.
Удар его настолько страшен был,
Что всадника и лошадь разрубил.
Две половины наземь покатились,
А вслед за тем опять соединились.
Но Михаил от боли изнемог,
В небесный госпиталь он тоже слег.
Произойдя некстати, то паденье
Причиною явилось отступленья,
Все ангелы пустились кто куда:
"Спасайтесь, братцы! Вишь, стряслась беда!"
И Троица струхнула не на шутку,
За ходом боя с облаков следя.
Наш Бог-отец, вняв наконец рассудку,
Решил войскам дать нового вождя.
"Иди, мой сын! Возьми перуны, милый!"
С гримасой их берет небесный царь.
Покинут им ягненка образ хилый:
С плеча его спускается орарь,
Напяливает белый он стихарь
И со святой водой берет кропило.
Блестит венцом сияние над ним,
Стал громче глас, осанка стала строже,
Увереннее поступь... Да, похоже,
Что этот новый вождь непобедим!
И доблесть вновь вернулась к христианам,
Героем стал и трус в порыве рьяном.
Перунами Христос вооружен,
И наобум один из них бросает.
И что ж? Геймдаль перуном вмиг сражен!
Христос весьма успехом ободрен;
Второй перун и знамя повергает,
И знаменосца... Один, страшно злой,
Приказывает Тору: "Милый мой,
Отколоти-ка этого монашка!
Отца здесь нету: струсил старикашка.
Сразись, мой сын, с его сынком! Пора!
Ты победишь! Ни пуха, ни пера!"
Отважный Тор, доволен порученьем,
Спешит на поле бранное; туда ж
Отправился Юпитер. Входят в раж
Соперники; они с ожесточеньем
Сражаются. Тут начался содом:
На зов владык спешат ветра, могучи;
Со всех сторон застлали небо тучи
И смерчи поднимают пыль столбом.
Борьбу стихий как описать в поэме?
Встречаются в одно и то же время
И дождь, и снег, и вихри, и туман,
И жар, и хлад, и засуха, и влага...
Льет ливень и бушует ураган,
Град барабанит... Что за передряга!
Кромешный мрак... Лишь молнии излом
Слепительный подчас его прорежет,
Его сменяют грохот, лязг и скрежет;
Тройное эхо отражает гром.
И, видя, что взбесилась вся природа,
Бормочут люди: "Скверная погода?"
Уверенный в могуществе своем,
Заранее победу торжествуя,
Готовился Христос петь "Аллилуйя!"
Не тут-то было! В кавардаке том,
Напоминавшем хаос первозданный,
Противники приблизились к нему;
Он не успел заметить их сквозь тьму
Уже Юпитер, гневом обуянный,
За шиворот схватить его хотел...
Спаситель побледнел и оробел.
К отцу спешит вернуться горемычный
Воитель наш; нет силы и следа.
Приняв опять ягненка вид обычный,
Заблеял он от горя и стыда.
Уж если вождь сам в бегство обратился -
Понятно отступление бойцов.
Лишь Гавриил, когда б здесь очутился,
Остановил бы наших беглецов.
Увы, он задержался, как мы знаем,
И пылом был иным обуреваем.
Валькирии, не ведая того,
Упрочили отцово торжество.
Помчался разъяренный победитель,
Одним прыжком легко перескочил
Ров, окружавший Троицы обитель,
Затем ограду рая сокрушил
И скинии палатку повалил.
О стыд! О грех! Язычники сначала
Колотят все Господства и Начала,
Все девять знатных ангельских чинов.
Повержены Престолы - что за страсти!
Побеждены на этот раз и Власти,
Дождались даже Силы тумаков...
С охраной Троицы, однако же, нет сладу:
Одной рукой держась за балюстраду,
От наседавших на алтарь врагов
Другой рукою стражи отбивались.
Язычники хитрее оказались:
Швыряться стали... Знаете ли, чем?
Кудрявых Херувимов головами,
Которые витали в этом храме.
Охрана разбегается... Затем
В алтарь они пробрались, к духам тем,
Что день и ночь горят, неугасимы,
Задули их... Прощайте, Серафимы!
Увы, погас сиянья ореол...
На голубя кидается орел.
С бедняжкою расправился он круто,
И клочьями летел по ветру пух,
И мне Святой сам признавался дух,
Что здорово он струсил той минутой.
Волк Фенрис - тот, оскалив зубы люто,
Схватил ягненка, словно воробья.
"Тебя едят? Попробую и я!"
Божественные кости захрустели...
А Один на Марию кинул взор
(О бедная! Глаза бы не глядели!)
Кощунственную руку он простер
И выругался. - "Девка миловидна!
Красотка, эй! По праву ты моя.
Напрасно прикрываешься, тая
То, что у вас зовется "место стыдно"".
Бледнея, сходит с трона Бог-отец.
Решил удрать он, на худой конец.
Но за рукав схватил его Юпитер,
И бороду холеную рванул...
"Не рвите! О, не рвите! Караул!
Послушайте! - (слезу Всевышний вытер)
Поистине, я этим алтарем
Не дорожу: ведь мало проку в нем.
И ладан весь отдам без сожаленья,
Лишь бороду не трогайте мою!"
Но враг, смеясь, без всякого стесненья
За клоком клок рвал бороду сию...
При виде святотатственного дела
Отчаяние всеми овладело.
В молчании, повергнутые ниц,
Ждут гибели уныло горемыки.
Вдруг раздались восторженные крики.
Да что случилось? Тучен, краснолиц,
Является монах. Его фигура
Знакома всем: на темени-тонзура,
Веревка вместо пояса. Несли,
Пыхтя, его шесть ангелов с земли.
Монах сей был (я думаю, вам ясно?)
Святой Приап. Он молвил громогласно:
"Довольно драться! Эй вы, дурачье!
Вас люди рассудили. Хорошо ли
Иль плохо - это дело не мое.
Язычники, смиритесь поневоле!
Принес я императорский указ:
Вас упразднили, вот и весь вам сказ.
Соперникам немедля уступите
Наследство их, законное вполне.
Конец войне! Вы верить не хотите?
Взглянувши вниз, поверите вы мне".
Он не солгал. Уже по всей стране
Указ, им принесенный, выполняли:
Языческие храмы разрушали,
Влачили их жрецов по мостовой
И все добро у них конфисковали,
А статуи богов уничтожали.
Многоголосый раздавался вой:
"Воздвигнем крест! Юпитера - долой!"
Что делать! Видно, надо покориться.
Приходится с добычей распроститься
И Одину, и волку, и орлу...
Так не было дано свершиться злу.
Сзывает Один воинов брюзгливо
И шествует на север горделиво.
Юпитера могучая рука,
Что дергала, преступна и дерзка,
За бороду творца, вдруг ослабела,
Разжалась, опустилась, помертвела...
И, присмирев, зубами скрежеща,
Языческие боги отступают.
От ярости бессильной трепеща,
Они с Олимпа кубарем слетают.
Так кончилась великая война.
Она святых порядком измотала.
И снова долгожданная настала
В небесном Шарантоне тишина.
А смертные глядят на небо бодро
И говорят друг другу: "Нынче вёдро".
Конец мира и конец поэмы
Я сердцем чист, душа моя правдива,
О братие! Лишь то я описал,
Что Дух святой мне лично рассказал;
Он нрав богов обрисовал на диво.
Прощай, святых блаженная семья!
Вас рассадил по райским кущам я
И в дольний мир опять спешу, счастливый.
Что ж вижу я? О горе, о позор!
О Суламифь, дщерь набожная Рима,
Французами когда-то столь любима,
В опале ты, и с некоторых пор
Грустит Сион... Тебе наперекор
Соперниц возрастают домоганья.
Внезапно воротившись из изгнанья,
Они за храмом воздвигают храм.
Кощунственный курится фимиам
На алтарях, воздвигнутых ехидно
В твоих церквах - ты приютила их!
Увы, уже на улицах не видно
Крестов твоих, хоругвей дорогих
И певчих, разукрашенных цветами,
Чьих голосов далеко слышен звук,
И машущих кадильницами рук,
И ларчиков серебряных с мощами.
Разбили медь твоих колоколов,
Столь звучную, столь громкую доселе,
Разбили тамбурины и свирели,
Торжественный уже не слышен зов...
Приблизилось предсказанное время,
День светопреставленья наступил.
Дало ростки антихристово семя,
Всех праведных нечистый совратил.
Чтоб нравиться французскому народу,
Лукавый дух использовал Свободу,
Ее обличье принял Вельзевул,
И глас ее присвоить он дерзнул.
И вот Европа сбросила оковы...
Врат монастырских падают засовы,
Невесты непорочные Христовы
Земных мужей внезапно обрели,
Небесному супругу предпочли.
Вот алтаря преступнейший служитель
Решается, покинувши обитель,
Греховной страстью к женщине влеком,
Стать гражданином, мужем и отцом...
Страдалице, которую безбожно
Тиранил муж придирчивый и злой,
Расторгнуть узы тягостные можно,
Разрешено в союз вступить другой...
Но трепещи, о грешный род людской,
Час наступил, Адамов род ничтожный!
Погибнешь ты: обилием грехов
Наполнена вся чаша до краев.
Покарано нечестие людское...
Как стихло все! Спокойствие какое
Царит везде! Но вот среди могил
В свою трубу архангел вострубил.
Вселенную те звуки потрясают,
И мертвецы немедля воскресают.
"Воспряньте же!" Услышав сей призыв,
В могилах от испуга подскочив,
От саванов освободившись тесных,
Свои зеницы тусклые раскрыв,
Встают они при звуках тех чудесных.
Но кое-кто, заснув мертвецким сном
Иль угадав свой приговор грядущий,
Не слышит зова... Захрапели пуще.
Их растолкав безжалостно мечом,
Архангел им кричит без церемоний:
"Пора вставать! Эй вы, лентяи, сони!"
Вот Судия; нельзя его узреть
Без ужаса. Гремят громов раскаты,
И полосует молния, как плеть,
Все небо от восхода до заката.
"Иль решено с лица земли стереть
Нас за грехи?" Напрасное желанье!
Воскреснуть можно - сказано в Писанье,
Но не дано вторично умереть.
И снова стонут грешники, взывая:
"Открой нам недра, мать-земля сырая!
Обрушьтесь, Альпы, Этна, нас разя,
Нас раздави, Везувий!" Нет, нельзя
Отделаться простою нахлобучкой,
На темя нахлобучив пару гор!
Испугана и праведников кучка,
Сердца трепещут... Судия простер
Десницу, и промолвил речь такую:
"Подите, агнцы, станьте одесную!
Вы шли тропой спасенья до конца.
А козлища пусть перейдут ошую".
Тут каждая послушная овца,
Довольна, что ее не ждет расправа,
На этот зов торопится бегом.
Проблеяв благодарственный псалом,
Глядит налево: козлищ там орава
Бесчисленна; их всех постигнет месть,
Овечек же по пальцам можно счесть.
Но что это? Хаос, столпотворенье!
Законов притяженья и движенья
Нет более... И вот все семь планет,
И солнце, и светил иных громады,
Луна, и звезд далеких мириады,
И Сириус, и множество комет,
Чарующих порою наши очи,
Алмазы царственной короны Ночи,
Сорвались вдруг с обычного пути
И, сталкиваясь с гулом, устремились
На грешный мир. Христос его спасти,
Разгневавшись, не хочет... Изумились
Ученые: их жалкому уму
Постигнуть ли такую кутерьму?
Мудрец, чей ум последствий не измерил,
На гибель мира смотрит, потрясен
И только я, который слепо верил,
На небеса за это вознесен.
И вот, Эдем окинув робким взглядом,
Вхожу, сажусь с Элеонорой рядом
Средь ангелов, блаженных и святынь,
И вижу, как геенна поглощает
Тех, кто Христа заветы извращает,
Насмешками всех набожных смущает,
Сестер моих лукаво обольщает,
Стихи мои бранит и запрещает...
In saecula saeculorum.*
__________
* На веки вечные (лат.).
Гарцуя и сражаясь на скаку.
Все наутек пускались перед ними...
Противникам секирами своими
Они срубали сразу же башку.
Вот Гавриил пред ними, горд и строен,
Красив, и лучезарен, и спокоен.
Они врага достойного нашли,
И три копья в щит целятся... Коли!
Но отскочило от упругой стали
Железо - только искры засверкали,
Да гром пошел. Архангел отступил
И красоту своих врагинь заметил,
И на удар ударом не ответил.
"Вы превосходством пользуетесь сил,
Как в доблести такой не сомневаться?
Ведь вы - верхом, чего же вам бояться?
Я - без коня, и мне вас не догнать.
Коль не смогу пред вами устоять,
То ваша слава сильно пострадает:
Вам скакуны победу принесут.
По совести, гордиться нечем тут.
Однако пусть никто не полагает,
Что струсил я. Нет, я не откажусь,
Чтобы меня вот эта ручка вздула,
Красивая и белая". - "Клянусь,
Мы спешимся!" - воскликнула Гондула
И, соскочивши, лошадь оттолкнула.
Но в бой не рвется хитрый Гавриил.
Помедлив, он с улыбкой возразил:
"Уступка эта, знаете ль, ничтожна.
Ведь соткан мой наряд из полотна;
На вас - броня железная... Надежна,
Но все-таки стеснительна она,
Движениям излишняя помеха".
Любезностью дышали те слова,
Таился в них намек, прикрыт едва.
Не удержались всадницы от смеха
(Любезность - все; все можно ей простить).
"Он прав!" - сказала Риста, от потехи
Всегда непрочь, и скинула доспехи.
Что за момент! Нельзя его забыть.
Узревши сквозь прозрачные покровы
Красы, каких не видели альковы,
Глазами в них впивается знаток.
Валькирии, его остерегайтесь!
"Теперь пора! Ну что же, защищайтесь!" -
Воскликнула Гондула, скрыв смешок.
"Нет, я готов заране покориться!
Чтоб прелести такие победить,
Их надо ранить или повредить.
На этот шаг я не могу решиться,
Их лучше поцелуями покрыть.
С оружием в руках зачем сражаться?
Давайте, по-другому будем драться,
Бороться то есть". Всем опять смешно.
И говорит Гондула: "Очень мило!
Я б эту просьбу удовлетворила:
Как одолеть - не все ли нам равно?"
На правом фланге начали бороться,
На левом просят помощь оказать,
А в центре битва ярая ведется:
Сам Михаил - он Одину подстать -
Сразился с ним, не обратившись вспять.
Был на коне он, словно кипень, белом
И мужеством неукротимо-смелым
Своих бойцов все время вдохновлял.
От гнева Один весь затрепетал.
Рогатиной огромной потрясая
(В его руках - соломинка простая),
Он на врага как молния напал.
Но вовремя, к большой его досаде,
Нагнулся тот и, с шлема гребень сбив,
Удар пришелся мимо, поразив
Апостола, который плелся сзади.
Святой Фома, оставшийся в накладе,
На тучу вверх тормашками упал.
Вставая, он печально возроптал:
"Пришлось мне за другого поплатиться!"
"Зачем же подвернулся ты, тюлень?"
Противники мечами стали биться.
Успел меч Михаила притупиться,
Коснувшись кожи, жесткой как шагрень.
Бог усмехнулся, и удар ответный
Был нанесен им с силой несусветной.
Удар его настолько страшен был,
Что всадника и лошадь разрубил.
Две половины наземь покатились,
А вслед за тем опять соединились.
Но Михаил от боли изнемог,
В небесный госпиталь он тоже слег.
Произойдя некстати, то паденье
Причиною явилось отступленья,
Все ангелы пустились кто куда:
"Спасайтесь, братцы! Вишь, стряслась беда!"
И Троица струхнула не на шутку,
За ходом боя с облаков следя.
Наш Бог-отец, вняв наконец рассудку,
Решил войскам дать нового вождя.
"Иди, мой сын! Возьми перуны, милый!"
С гримасой их берет небесный царь.
Покинут им ягненка образ хилый:
С плеча его спускается орарь,
Напяливает белый он стихарь
И со святой водой берет кропило.
Блестит венцом сияние над ним,
Стал громче глас, осанка стала строже,
Увереннее поступь... Да, похоже,
Что этот новый вождь непобедим!
И доблесть вновь вернулась к христианам,
Героем стал и трус в порыве рьяном.
Перунами Христос вооружен,
И наобум один из них бросает.
И что ж? Геймдаль перуном вмиг сражен!
Христос весьма успехом ободрен;
Второй перун и знамя повергает,
И знаменосца... Один, страшно злой,
Приказывает Тору: "Милый мой,
Отколоти-ка этого монашка!
Отца здесь нету: струсил старикашка.
Сразись, мой сын, с его сынком! Пора!
Ты победишь! Ни пуха, ни пера!"
Отважный Тор, доволен порученьем,
Спешит на поле бранное; туда ж
Отправился Юпитер. Входят в раж
Соперники; они с ожесточеньем
Сражаются. Тут начался содом:
На зов владык спешат ветра, могучи;
Со всех сторон застлали небо тучи
И смерчи поднимают пыль столбом.
Борьбу стихий как описать в поэме?
Встречаются в одно и то же время
И дождь, и снег, и вихри, и туман,
И жар, и хлад, и засуха, и влага...
Льет ливень и бушует ураган,
Град барабанит... Что за передряга!
Кромешный мрак... Лишь молнии излом
Слепительный подчас его прорежет,
Его сменяют грохот, лязг и скрежет;
Тройное эхо отражает гром.
И, видя, что взбесилась вся природа,
Бормочут люди: "Скверная погода?"
Уверенный в могуществе своем,
Заранее победу торжествуя,
Готовился Христос петь "Аллилуйя!"
Не тут-то было! В кавардаке том,
Напоминавшем хаос первозданный,
Противники приблизились к нему;
Он не успел заметить их сквозь тьму
Уже Юпитер, гневом обуянный,
За шиворот схватить его хотел...
Спаситель побледнел и оробел.
К отцу спешит вернуться горемычный
Воитель наш; нет силы и следа.
Приняв опять ягненка вид обычный,
Заблеял он от горя и стыда.
Уж если вождь сам в бегство обратился -
Понятно отступление бойцов.
Лишь Гавриил, когда б здесь очутился,
Остановил бы наших беглецов.
Увы, он задержался, как мы знаем,
И пылом был иным обуреваем.
Валькирии, не ведая того,
Упрочили отцово торжество.
Помчался разъяренный победитель,
Одним прыжком легко перескочил
Ров, окружавший Троицы обитель,
Затем ограду рая сокрушил
И скинии палатку повалил.
О стыд! О грех! Язычники сначала
Колотят все Господства и Начала,
Все девять знатных ангельских чинов.
Повержены Престолы - что за страсти!
Побеждены на этот раз и Власти,
Дождались даже Силы тумаков...
С охраной Троицы, однако же, нет сладу:
Одной рукой держась за балюстраду,
От наседавших на алтарь врагов
Другой рукою стражи отбивались.
Язычники хитрее оказались:
Швыряться стали... Знаете ли, чем?
Кудрявых Херувимов головами,
Которые витали в этом храме.
Охрана разбегается... Затем
В алтарь они пробрались, к духам тем,
Что день и ночь горят, неугасимы,
Задули их... Прощайте, Серафимы!
Увы, погас сиянья ореол...
На голубя кидается орел.
С бедняжкою расправился он круто,
И клочьями летел по ветру пух,
И мне Святой сам признавался дух,
Что здорово он струсил той минутой.
Волк Фенрис - тот, оскалив зубы люто,
Схватил ягненка, словно воробья.
"Тебя едят? Попробую и я!"
Божественные кости захрустели...
А Один на Марию кинул взор
(О бедная! Глаза бы не глядели!)
Кощунственную руку он простер
И выругался. - "Девка миловидна!
Красотка, эй! По праву ты моя.
Напрасно прикрываешься, тая
То, что у вас зовется "место стыдно"".
Бледнея, сходит с трона Бог-отец.
Решил удрать он, на худой конец.
Но за рукав схватил его Юпитер,
И бороду холеную рванул...
"Не рвите! О, не рвите! Караул!
Послушайте! - (слезу Всевышний вытер)
Поистине, я этим алтарем
Не дорожу: ведь мало проку в нем.
И ладан весь отдам без сожаленья,
Лишь бороду не трогайте мою!"
Но враг, смеясь, без всякого стесненья
За клоком клок рвал бороду сию...
При виде святотатственного дела
Отчаяние всеми овладело.
В молчании, повергнутые ниц,
Ждут гибели уныло горемыки.
Вдруг раздались восторженные крики.
Да что случилось? Тучен, краснолиц,
Является монах. Его фигура
Знакома всем: на темени-тонзура,
Веревка вместо пояса. Несли,
Пыхтя, его шесть ангелов с земли.
Монах сей был (я думаю, вам ясно?)
Святой Приап. Он молвил громогласно:
"Довольно драться! Эй вы, дурачье!
Вас люди рассудили. Хорошо ли
Иль плохо - это дело не мое.
Язычники, смиритесь поневоле!
Принес я императорский указ:
Вас упразднили, вот и весь вам сказ.
Соперникам немедля уступите
Наследство их, законное вполне.
Конец войне! Вы верить не хотите?
Взглянувши вниз, поверите вы мне".
Он не солгал. Уже по всей стране
Указ, им принесенный, выполняли:
Языческие храмы разрушали,
Влачили их жрецов по мостовой
И все добро у них конфисковали,
А статуи богов уничтожали.
Многоголосый раздавался вой:
"Воздвигнем крест! Юпитера - долой!"
Что делать! Видно, надо покориться.
Приходится с добычей распроститься
И Одину, и волку, и орлу...
Так не было дано свершиться злу.
Сзывает Один воинов брюзгливо
И шествует на север горделиво.
Юпитера могучая рука,
Что дергала, преступна и дерзка,
За бороду творца, вдруг ослабела,
Разжалась, опустилась, помертвела...
И, присмирев, зубами скрежеща,
Языческие боги отступают.
От ярости бессильной трепеща,
Они с Олимпа кубарем слетают.
Так кончилась великая война.
Она святых порядком измотала.
И снова долгожданная настала
В небесном Шарантоне тишина.
А смертные глядят на небо бодро
И говорят друг другу: "Нынче вёдро".
Конец мира и конец поэмы
Я сердцем чист, душа моя правдива,
О братие! Лишь то я описал,
Что Дух святой мне лично рассказал;
Он нрав богов обрисовал на диво.
Прощай, святых блаженная семья!
Вас рассадил по райским кущам я
И в дольний мир опять спешу, счастливый.
Что ж вижу я? О горе, о позор!
О Суламифь, дщерь набожная Рима,
Французами когда-то столь любима,
В опале ты, и с некоторых пор
Грустит Сион... Тебе наперекор
Соперниц возрастают домоганья.
Внезапно воротившись из изгнанья,
Они за храмом воздвигают храм.
Кощунственный курится фимиам
На алтарях, воздвигнутых ехидно
В твоих церквах - ты приютила их!
Увы, уже на улицах не видно
Крестов твоих, хоругвей дорогих
И певчих, разукрашенных цветами,
Чьих голосов далеко слышен звук,
И машущих кадильницами рук,
И ларчиков серебряных с мощами.
Разбили медь твоих колоколов,
Столь звучную, столь громкую доселе,
Разбили тамбурины и свирели,
Торжественный уже не слышен зов...
Приблизилось предсказанное время,
День светопреставленья наступил.
Дало ростки антихристово семя,
Всех праведных нечистый совратил.
Чтоб нравиться французскому народу,
Лукавый дух использовал Свободу,
Ее обличье принял Вельзевул,
И глас ее присвоить он дерзнул.
И вот Европа сбросила оковы...
Врат монастырских падают засовы,
Невесты непорочные Христовы
Земных мужей внезапно обрели,
Небесному супругу предпочли.
Вот алтаря преступнейший служитель
Решается, покинувши обитель,
Греховной страстью к женщине влеком,
Стать гражданином, мужем и отцом...
Страдалице, которую безбожно
Тиранил муж придирчивый и злой,
Расторгнуть узы тягостные можно,
Разрешено в союз вступить другой...
Но трепещи, о грешный род людской,
Час наступил, Адамов род ничтожный!
Погибнешь ты: обилием грехов
Наполнена вся чаша до краев.
Покарано нечестие людское...
Как стихло все! Спокойствие какое
Царит везде! Но вот среди могил
В свою трубу архангел вострубил.
Вселенную те звуки потрясают,
И мертвецы немедля воскресают.
"Воспряньте же!" Услышав сей призыв,
В могилах от испуга подскочив,
От саванов освободившись тесных,
Свои зеницы тусклые раскрыв,
Встают они при звуках тех чудесных.
Но кое-кто, заснув мертвецким сном
Иль угадав свой приговор грядущий,
Не слышит зова... Захрапели пуще.
Их растолкав безжалостно мечом,
Архангел им кричит без церемоний:
"Пора вставать! Эй вы, лентяи, сони!"
Вот Судия; нельзя его узреть
Без ужаса. Гремят громов раскаты,
И полосует молния, как плеть,
Все небо от восхода до заката.
"Иль решено с лица земли стереть
Нас за грехи?" Напрасное желанье!
Воскреснуть можно - сказано в Писанье,
Но не дано вторично умереть.
И снова стонут грешники, взывая:
"Открой нам недра, мать-земля сырая!
Обрушьтесь, Альпы, Этна, нас разя,
Нас раздави, Везувий!" Нет, нельзя
Отделаться простою нахлобучкой,
На темя нахлобучив пару гор!
Испугана и праведников кучка,
Сердца трепещут... Судия простер
Десницу, и промолвил речь такую:
"Подите, агнцы, станьте одесную!
Вы шли тропой спасенья до конца.
А козлища пусть перейдут ошую".
Тут каждая послушная овца,
Довольна, что ее не ждет расправа,
На этот зов торопится бегом.
Проблеяв благодарственный псалом,
Глядит налево: козлищ там орава
Бесчисленна; их всех постигнет месть,
Овечек же по пальцам можно счесть.
Но что это? Хаос, столпотворенье!
Законов притяженья и движенья
Нет более... И вот все семь планет,
И солнце, и светил иных громады,
Луна, и звезд далеких мириады,
И Сириус, и множество комет,
Чарующих порою наши очи,
Алмазы царственной короны Ночи,
Сорвались вдруг с обычного пути
И, сталкиваясь с гулом, устремились
На грешный мир. Христос его спасти,
Разгневавшись, не хочет... Изумились
Ученые: их жалкому уму
Постигнуть ли такую кутерьму?
Мудрец, чей ум последствий не измерил,
На гибель мира смотрит, потрясен
И только я, который слепо верил,
На небеса за это вознесен.
И вот, Эдем окинув робким взглядом,
Вхожу, сажусь с Элеонорой рядом
Средь ангелов, блаженных и святынь,
И вижу, как геенна поглощает
Тех, кто Христа заветы извращает,
Насмешками всех набожных смущает,
Сестер моих лукаво обольщает,
Стихи мои бранит и запрещает...
In saecula saeculorum.*
__________
* На веки вечные (лат.).