Страница:
Бросив взгляд на очередь под навесом и краем глаза выхватив в застывшем у светофора потоке машину с зелёным огоньком, Рунова метнулась наперехват. Она знала, что сегодня ей будет везти во всём, и, не задумываясь, рванула дверцу притормозившего таксомотора.
— В центр! — бросила, плюхнувшись на заднее сиденье, и без особой надобности вынула из сумочки перламутровую пудреницу.
Впрочем, была надобность, да ещё какая! Овальное зеркальце, несмотря на всевидящий дневной свет, проявило похвальную благосклонность к своей немного взбалмошной, ветреной, но в общем-то прелестной хозяйке.
Подъезжая к цели, Светлана Андреевна излучала спокойствие и доброжелательную уверенность в своём обаянии и интеллекте. Это не было результатом какого-то волевого усилия, скорее — данью привычке. Тем более что дело предстояло если и не пустяковое, то и не настолько серьёзное, чтобы ради него лезть из кожи. В институте океанической флоры и фауны она знала почти каждого. Одних по совместным экспедициям, других по всевозможным конференциям, симпозиумам, учёным советам. Работая на геологическом факультете МГУ, Светлана Андреевна так или иначе была причастна к деятельности многих научных учреждений. Её тематика — простейшие водоросли — затрагивала интересы самых различных специалистов: геологов, океанологов, биологов. Особую актуальность она приобрела в последние годы, когда стали создаваться плантации в море и резко расширился фронт исследований в области аквакультуры — промышленного освоения и воспроизводства океанских даров.
Такси свернуло с грохочущего Ленинского проспекта в тенистый переулок и остановилось у двухэтажного дома с колоннами, полускрытого частой порослью старых лип. Волнующе остро повеяло только что распустившимися листочками. Жизнерадостно блестели лужи на свежеполитом, порядком растрескавшемся асфальте. Напитанные светом капли дрожали на чугунных пиках ограды. Скользнув бочком в растворённую калитку и осторожно ступая по мокрому гравию, Светлана Андреевна обогнула торчащие из-под земли грибы вентиляционных устройств. Дабы миновать бесконечные институтские коридоры с их хитроумно запутанной системой переходов, подъёмов и спусков, где ничего не стоило “зацепиться языком” с кем-нибудь из приятелей и сгинуть до конца рабочего дня, она решила войти с бокового подъезда. Спустившись в лабораторный цоколь и выйдя оттуда к парадной лестнице, можно было сразу подняться на второй этаж, к директорскому кабинету, где священнодействовал, пока академик Двурогих жарился под тропическим солнцем на “Витязе”, его зам по науке Федя Слепцов.
— У Фёдора Васильевича совещание, — отставив маникюр, мгновенно отреагировала молоденькая секретарша.
— Надеюсь, я не очень опоздала, — бросила Рунова и, с отрешённой улыбкой пройдя приёмную, распахнула дверь.
Совещания не было, хотя шла оживлённая беседа, в коей участвовали новоиспечённый доктор Гена Софронов и пожилой, порядком облысевший мужчина, чьё помятое, отмеченное клеймом вечного недовольства лицо показалось Светлане знакомым.
— Незваных гостей принимаете? — победно вскинув голову и слегка подбоченясь, она остановилась на пороге.
— О чём речь? — С заметно преувеличенным радушием Фёдор Васильевич выскользнул из-за стола и, разгоняя рукой папиросный дым, шагнул навстречу. Софронов неуверенно приподнялся и отошёл зачем-то к окну. Только лысый остался сидеть, замкнувшись в своей непроницаемой неприязни.
— Привет. — Светлана Андреевна слегка присела, повернувшись на носках, отчего плиссированная юбка, взметнувшись колоколом, послушно прильнула к ногам. — Рада видеть тебя, — благосклонно кивнула Фёдору Васильевичу. — Я ненадолго. — Она сама выбрала место, энергично выдвинув стул на самую середину, что помешало Фёдору Васильевичу возвратиться к вожделённому креслу, и он, помявшись, устроился за столом учёного совета.
— Да у нас, в сущности, всё, — пожал плечами Софронов и поманил за собой лысого. — Зайдём на минутку ко мне, а там поедем в гостиницу.
— Кто это? — спросила Рунова, когда дверь медленно и бесшумно закрылась.
— Банкетов из Дальневосточного центра Академии Наук. Приехал выбивать реактивы.
— Очень кстати, — удовлетворённо кивнула Светлана Андреевна. — Я к тебе, собственно, почти по этому поводу.
— Тебе нужны реактивы?! — несказанно удивился он.
— Нет, разумеется, а вот Дальний Восток мне действительно нужен. Хочу поработать на биостанции… Не возражаешь?
— Какой может быть разговор! Только вот…
— Не за ваш счёт, можешь не опасаться. — Светлана Андреевна позволила себе пренебрежительную гримаску. — Факультет даёт мне командировку.
— Это замечательно, — Фёдор Васильевич попытался изобразить восторг, — но мы располагаем очень ограниченным количеством мест, сама знаешь. Что, если вам напрямую связаться с Владивостоком? Уверен, что Московскому университету они не откажут.
— Зачем говорить об университете, когда дело касается меня лично? — сухо, с нажимом спросила Рунова. — Либо оторви местечко от себя, либо верни этого… Банкетова. Пока не поздно.
— Он ничего не решает, — досадливо поморщился Слепцов. — А тебе что, очень хочется?
— Надо, Федя. Слышал такое слово?
— Ох, Светик-Цветик, — Слепцов решил переменить тактику. — Взгляни на ситуацию моими глазами. Приезжает роскошная женщина, учти, что я отчётливо вижу тебя там, так сказать, на природе. Загорелую, взрывоопасную, в бикини… Ведь все мужики перебесятся. Работа к чертям собачьим полетит.
— Сволочь ты, Фёдор, — холодно бросила Светлана Андреевна, доставая пачку “Ронхила”. — Дай спичку.
— Прошу, — Слепцов услужливо клацнул электронной зажигалкой. — За что ты меня так?
— Я ведь всё равно поеду. — Она оставила вопрос без внимания. — Так или иначе, но я буду на станции. — И, выдержав сосредоточенную паузу, заключила: — На крайний случай Дима Северьянов поможет.
— Дима? — озадаченно поднял брови Фёдор Васильевич.
— Почему нет? — Рунова знала, что удар достиг цели. Напомнив про Северьянова, который безумно был нужен Фёдору, она прозрачно намекнула на весь их спаянный клан, на обостренную чувствительность всех и каждого к неписаным законам взаимовыручки.
— Передавай ему привет, — озабоченно кивнул Фёдор Васильевич, в мгновение ока сообразив, сколь многое может быть потеряно из-за какого-то пустяка. — Всё же, думается, мне это дело проще решить, чем Диме?
— И я так сперва думала, пока ты меня не огорошил.
— Это чем же? — Он осторожно коснулся её руки, в которой дымилась догоравшая сигарета, и хитро прищурил глаз.
— Гнусными намёками. — Она мгновенно приняла условия игры, сведя всё к шутке. — Вы, мужики, только об одном и думаете. Что, я не знаю, сколько там всяких лаборанточек-практиканточек? Старой бабы в бикини он испугался! Фу!
— Ну, прости, — он бережно высвободил дымящийся фильтр из её тонких, безупречно ухоженных пальцев. — На следующей неделе вылететь сможешь? — спросил вкрадчиво и, встретив просиявший взгляд, снисходительно усмехнулся. — Тогда заказывай билеты.
— Это уже разговор! Благодарю. — Она потянулась за сумкой, небрежно брошенной на зелёное сукно стола. — А ты постарел, — уронила не без злорадства.
— Тут не то что постареешь, — он машинально огладил красиво седеющую голову, — того и гляди, ноги протянуть можно. Забот полон рот.
— Ну, всего тебе лучшего, Федя.
— Постой, — он попытался удержать её, чтобы окончательно сгладить наметившуюся было трещину. — Как жизнь?
— Как всегда, превосходно. А у тебя?
— Никакой жизни, — он непритворно вздохнул. — Мышиная возня.
— Всё потому, что на Олимп лезешь. — Она показала глазами на знаменитое кресло академика, сделанное из оленьих рогов. — Мудрее надо быть, дружок. По-настоящему умные люди отбрыкиваются от власти.
— Какое там, — махнул рукой Фёдор Васильевич. — Надо бы комфорт достойный тебе обеспечить? — он перевёл разговор в другое русло. — Не в палатке же прозябать?
— Как-нибудь сама о себе позабочусь.
— Зачем же сама? Аль мы не рыцари, не кавалеры? Сегодня же позвоню, и всё будет тип-топ, в надлежащем виде.
— Не беспокойся, я могу и в палатке.
— Ты же у нас геологиня! Жаль, Неймарк завтра летит, а то был бы славный попутчик. Ведь там пока доберёшься…
— Александр Матвеевич? — Рунова обрадовалась, что Неймарк — видный генетик и удивительно добрый человек, которого она искренне уважала, тоже собирается на биостанцию. — Великий истребитель!
— Что? — не понял Слепцов.
— Так, глупое прозвище. — Её глаза чуть затуманились приятным воспоминанием. — Как-то за один сезон он выпотрошил семь тысяч морских ежей… Ножницами!
— Мне бы его заботы, — проворчал Слепцов.
— О да! — неопределённо откликнулась Светлана Андреевна.
— Один вопрос под занавес, — Фёдор Васильевич услужливо приоткрыл дверь. — Можно?
— Давай. — Она равнодушно пожала плечами.
— Скажи честно: на кой ляд тебе всё это надо?
— Заработалась, врачи советуют.
— А может быть тебе поехать куда-нибудь на курорт, могу по старой памяти помочь с путёвкой. Кстати, наклёвывается хороший вариант.
III
— В центр! — бросила, плюхнувшись на заднее сиденье, и без особой надобности вынула из сумочки перламутровую пудреницу.
Впрочем, была надобность, да ещё какая! Овальное зеркальце, несмотря на всевидящий дневной свет, проявило похвальную благосклонность к своей немного взбалмошной, ветреной, но в общем-то прелестной хозяйке.
Подъезжая к цели, Светлана Андреевна излучала спокойствие и доброжелательную уверенность в своём обаянии и интеллекте. Это не было результатом какого-то волевого усилия, скорее — данью привычке. Тем более что дело предстояло если и не пустяковое, то и не настолько серьёзное, чтобы ради него лезть из кожи. В институте океанической флоры и фауны она знала почти каждого. Одних по совместным экспедициям, других по всевозможным конференциям, симпозиумам, учёным советам. Работая на геологическом факультете МГУ, Светлана Андреевна так или иначе была причастна к деятельности многих научных учреждений. Её тематика — простейшие водоросли — затрагивала интересы самых различных специалистов: геологов, океанологов, биологов. Особую актуальность она приобрела в последние годы, когда стали создаваться плантации в море и резко расширился фронт исследований в области аквакультуры — промышленного освоения и воспроизводства океанских даров.
Такси свернуло с грохочущего Ленинского проспекта в тенистый переулок и остановилось у двухэтажного дома с колоннами, полускрытого частой порослью старых лип. Волнующе остро повеяло только что распустившимися листочками. Жизнерадостно блестели лужи на свежеполитом, порядком растрескавшемся асфальте. Напитанные светом капли дрожали на чугунных пиках ограды. Скользнув бочком в растворённую калитку и осторожно ступая по мокрому гравию, Светлана Андреевна обогнула торчащие из-под земли грибы вентиляционных устройств. Дабы миновать бесконечные институтские коридоры с их хитроумно запутанной системой переходов, подъёмов и спусков, где ничего не стоило “зацепиться языком” с кем-нибудь из приятелей и сгинуть до конца рабочего дня, она решила войти с бокового подъезда. Спустившись в лабораторный цоколь и выйдя оттуда к парадной лестнице, можно было сразу подняться на второй этаж, к директорскому кабинету, где священнодействовал, пока академик Двурогих жарился под тропическим солнцем на “Витязе”, его зам по науке Федя Слепцов.
— У Фёдора Васильевича совещание, — отставив маникюр, мгновенно отреагировала молоденькая секретарша.
— Надеюсь, я не очень опоздала, — бросила Рунова и, с отрешённой улыбкой пройдя приёмную, распахнула дверь.
Совещания не было, хотя шла оживлённая беседа, в коей участвовали новоиспечённый доктор Гена Софронов и пожилой, порядком облысевший мужчина, чьё помятое, отмеченное клеймом вечного недовольства лицо показалось Светлане знакомым.
— Незваных гостей принимаете? — победно вскинув голову и слегка подбоченясь, она остановилась на пороге.
— О чём речь? — С заметно преувеличенным радушием Фёдор Васильевич выскользнул из-за стола и, разгоняя рукой папиросный дым, шагнул навстречу. Софронов неуверенно приподнялся и отошёл зачем-то к окну. Только лысый остался сидеть, замкнувшись в своей непроницаемой неприязни.
— Привет. — Светлана Андреевна слегка присела, повернувшись на носках, отчего плиссированная юбка, взметнувшись колоколом, послушно прильнула к ногам. — Рада видеть тебя, — благосклонно кивнула Фёдору Васильевичу. — Я ненадолго. — Она сама выбрала место, энергично выдвинув стул на самую середину, что помешало Фёдору Васильевичу возвратиться к вожделённому креслу, и он, помявшись, устроился за столом учёного совета.
— Да у нас, в сущности, всё, — пожал плечами Софронов и поманил за собой лысого. — Зайдём на минутку ко мне, а там поедем в гостиницу.
— Кто это? — спросила Рунова, когда дверь медленно и бесшумно закрылась.
— Банкетов из Дальневосточного центра Академии Наук. Приехал выбивать реактивы.
— Очень кстати, — удовлетворённо кивнула Светлана Андреевна. — Я к тебе, собственно, почти по этому поводу.
— Тебе нужны реактивы?! — несказанно удивился он.
— Нет, разумеется, а вот Дальний Восток мне действительно нужен. Хочу поработать на биостанции… Не возражаешь?
— Какой может быть разговор! Только вот…
— Не за ваш счёт, можешь не опасаться. — Светлана Андреевна позволила себе пренебрежительную гримаску. — Факультет даёт мне командировку.
— Это замечательно, — Фёдор Васильевич попытался изобразить восторг, — но мы располагаем очень ограниченным количеством мест, сама знаешь. Что, если вам напрямую связаться с Владивостоком? Уверен, что Московскому университету они не откажут.
— Зачем говорить об университете, когда дело касается меня лично? — сухо, с нажимом спросила Рунова. — Либо оторви местечко от себя, либо верни этого… Банкетова. Пока не поздно.
— Он ничего не решает, — досадливо поморщился Слепцов. — А тебе что, очень хочется?
— Надо, Федя. Слышал такое слово?
— Ох, Светик-Цветик, — Слепцов решил переменить тактику. — Взгляни на ситуацию моими глазами. Приезжает роскошная женщина, учти, что я отчётливо вижу тебя там, так сказать, на природе. Загорелую, взрывоопасную, в бикини… Ведь все мужики перебесятся. Работа к чертям собачьим полетит.
— Сволочь ты, Фёдор, — холодно бросила Светлана Андреевна, доставая пачку “Ронхила”. — Дай спичку.
— Прошу, — Слепцов услужливо клацнул электронной зажигалкой. — За что ты меня так?
— Я ведь всё равно поеду. — Она оставила вопрос без внимания. — Так или иначе, но я буду на станции. — И, выдержав сосредоточенную паузу, заключила: — На крайний случай Дима Северьянов поможет.
— Дима? — озадаченно поднял брови Фёдор Васильевич.
— Почему нет? — Рунова знала, что удар достиг цели. Напомнив про Северьянова, который безумно был нужен Фёдору, она прозрачно намекнула на весь их спаянный клан, на обостренную чувствительность всех и каждого к неписаным законам взаимовыручки.
— Передавай ему привет, — озабоченно кивнул Фёдор Васильевич, в мгновение ока сообразив, сколь многое может быть потеряно из-за какого-то пустяка. — Всё же, думается, мне это дело проще решить, чем Диме?
— И я так сперва думала, пока ты меня не огорошил.
— Это чем же? — Он осторожно коснулся её руки, в которой дымилась догоравшая сигарета, и хитро прищурил глаз.
— Гнусными намёками. — Она мгновенно приняла условия игры, сведя всё к шутке. — Вы, мужики, только об одном и думаете. Что, я не знаю, сколько там всяких лаборанточек-практиканточек? Старой бабы в бикини он испугался! Фу!
— Ну, прости, — он бережно высвободил дымящийся фильтр из её тонких, безупречно ухоженных пальцев. — На следующей неделе вылететь сможешь? — спросил вкрадчиво и, встретив просиявший взгляд, снисходительно усмехнулся. — Тогда заказывай билеты.
— Это уже разговор! Благодарю. — Она потянулась за сумкой, небрежно брошенной на зелёное сукно стола. — А ты постарел, — уронила не без злорадства.
— Тут не то что постареешь, — он машинально огладил красиво седеющую голову, — того и гляди, ноги протянуть можно. Забот полон рот.
— Ну, всего тебе лучшего, Федя.
— Постой, — он попытался удержать её, чтобы окончательно сгладить наметившуюся было трещину. — Как жизнь?
— Как всегда, превосходно. А у тебя?
— Никакой жизни, — он непритворно вздохнул. — Мышиная возня.
— Всё потому, что на Олимп лезешь. — Она показала глазами на знаменитое кресло академика, сделанное из оленьих рогов. — Мудрее надо быть, дружок. По-настоящему умные люди отбрыкиваются от власти.
— Какое там, — махнул рукой Фёдор Васильевич. — Надо бы комфорт достойный тебе обеспечить? — он перевёл разговор в другое русло. — Не в палатке же прозябать?
— Как-нибудь сама о себе позабочусь.
— Зачем же сама? Аль мы не рыцари, не кавалеры? Сегодня же позвоню, и всё будет тип-топ, в надлежащем виде.
— Не беспокойся, я могу и в палатке.
— Ты же у нас геологиня! Жаль, Неймарк завтра летит, а то был бы славный попутчик. Ведь там пока доберёшься…
— Александр Матвеевич? — Рунова обрадовалась, что Неймарк — видный генетик и удивительно добрый человек, которого она искренне уважала, тоже собирается на биостанцию. — Великий истребитель!
— Что? — не понял Слепцов.
— Так, глупое прозвище. — Её глаза чуть затуманились приятным воспоминанием. — Как-то за один сезон он выпотрошил семь тысяч морских ежей… Ножницами!
— Мне бы его заботы, — проворчал Слепцов.
— О да! — неопределённо откликнулась Светлана Андреевна.
— Один вопрос под занавес, — Фёдор Васильевич услужливо приоткрыл дверь. — Можно?
— Давай. — Она равнодушно пожала плечами.
— Скажи честно: на кой ляд тебе всё это надо?
— Заработалась, врачи советуют.
— А может быть тебе поехать куда-нибудь на курорт, могу по старой памяти помочь с путёвкой. Кстати, наклёвывается хороший вариант.
III
Когда Евгения Владимировича Доровского избрали членом-корреспондентом Академии наук по Сибирскому отделению, всем стало понятно, что наступила полоса перемен. К сожалению, вполне предсказуемых. Доровский ещё пытался темнить, уговаривал сотрудников подождать, уверяя, что, как бы ни сложилась его судьба, проблемную лабораторию он никогда не оставит. Возможно, на первых порах он и сам так думал, хотя маловероятно, ибо всегда держал нос по ветру и не терял чувства реальности. Насчёт его переезда в Новосибирск иллюзий быть не могло. Об этом достаточно красноречиво свидетельствовал сам факт избрания московского доктора наук. В Академгородке уже давно не ощущалось недостатка в специалистах. На занятую Доровским вакансию претендовало по меньшей мере трое не менее достойных сибиряков. Но переезд переездом, а какую-то опорную точку Евгению Владимировичу могли и оставить. Вдруг надумает вернуться лет эдак через пять-десять?
Но эту наивную версию, выдвинутую неистощимым оптимистом Ровниным, напрочь разбил Кирилл Ланской:
— Что положено Юпитеру, то не положено быку. Шеф всего лишь членкор, а не полный академик и тем более не светило. И вообще для нас, бедных соискателей-эмэнэсов, даже пять лет равносильны вечности, — отрезал он, стоя на лестничной площадке в окружении наиболее доверенных лиц. — Я, например, намеревался защититься в будущем году. И что же мне теперь делать? Ждать у моря погоды?
— Зачем ждать? — меланхолично возразил тучный, завитой, как барашек, Марлен Ровнин. — Будем пахать, а там, глядишь, образуется.
— Не образуется. — Ланской присел на ящик с песком. В косых лучах солнца его чеканный профиль чётким силуэтом обозначился на дверце пожарного крана. — Пришлют новую метлу, и всё полетит вверх тормашками. Новая тематика, новые хоздоговоры. Не забывайте, что большинство из нас не на госбюджете.
— На договорах, — удручённо вздохнула Тамара Данилова, прозванная за успехи в спортивном плавании Рыбой.
— Не в том суть, — уточнил Володя Орлов — монументальный красавец с неподвижным, слегка одутловатым лицом. Он заканчивал аспирантуру и мог позволить себе не слишком задумываться о будущем. — Мне, например, после защиты почти гарантирована основная тематика. Только что толку? Шеф-то у нас тю-тю! У кого спросить, под кого работать? Если защищусь, буду рвать когти.
— Куда? — полюбопытствовала Тамара.
— Была бы шея, ярмо найдётся… Не в том заковыка. Беда в другом, братцы кролики. С отъездом Евгения Владимировича рушится наше маленькое, но такое уютное гнездышко. Мне достоверно известно, что лабораторию разделят. Директор лелеет идею укрепить базу. Да и Крючко не прочь отхватить себе кусок пожирнее. Пока придёт новый хозяин, останутся рожки да ножки. Это я вам точно говорю! — Он многозначительно поднял палец. — Скоро сами увидите.
— Я тоже слышала насчёт подмосковной базы, — подтвердила Томка. — Директор давно подкапывается под шефа. Дескать, мы — отраслевой институт и нужна практическая отдача, а не академические исследования.
— Прямое восстановление железа — академическое исследование? — недоверчиво хмыкнул Ровнин.
— Так когда оно появилось, твоё прямое восстановление? — отмахнулся Орлов. — Без года неделя. Если хочешь знать, Евгений Владимирович только потому и взял вас с Кирой, что обозначилась выигрышная тематика, непосредственно связанная с производством. Под неё он столько себе натаскал, что другому на целую жизнь хватит. Помяните моё слово, он потянет вас за собой.
— Дудки, — невесело усмехнулся Ланской. — Мне членкорство не светит.
— А я бы поехал на пару годиков, чем чёрт не шутит, — вздохнул Марлен Ровнин. — Второго такого шефа не скоро сыщешь, что там ни говори. И защититься в Академгородке легче. Ведь так?
— Брось, Малик, — лениво поморщился Орлов. — Много ли внимания уделял тебе наш шустрик? Так, сплошное порхание, две-три минуты на ходу. Вон он, твой шеф, — Володя кивнул на Ланского. — Сколько бы ты ни наработал на своих трубках, всё равно без Киры науки на диссертацию не надоишь. Куда тебе от него деться?
— Некуда, — невозмутимо признал Ровнин. — А разве нельзя наезжать? Подумаешь, четыре часа полёта!
— Во даёт! — восхитился Орлов, картинно сунув руки в карманы жилетки. — Можно подумать, что тебя уже ангажировали. Ну-ка, давай, сознавайся.
— Почему нет? — попытался отшутиться Ровнин. — Я и вещички собрал: сундуки, чемоданы, узлы.
— А твои малышки? — всплеснула руками напрочь лишённая критического начала Тамара. — А музыка?
— Н-не до м-музыки, — заикаясь, подвёл итоги аспирант Пальминов. — П-перерыв кончился. П-по стойлам п-пора.
— Не суетись, — зевнул Володя Орлов. — Пойду-ка отмечусь в журнале: съездить кое-куда требуется.
После ухода Орлова и Пальминова компания распалась. Марлен ушёл добывать спирт для стеклодува, согласившегося наконец сделать кварцевую трубку с диафрагмой для металлической сетки. В обычном цилиндре сетка при нагревании корежилась и железная руда просыпалась на органический восстановитель.
— Сходим после работы в бассейн? — предложила Тамара, роясь в карманах своего некогда белого, прожжённого химикалиями халата.
— Не, Том, неохота.
— Что так?
— Настроения нет.
— Ты что, расстроился? Брось, пойдём лучше поплаваем. Сразу полегчает.
— Поплавай, Рыбка. — Ланской досадливо дёрнул щекой. — У меня теперь иные заботы.
Он вернулся в лабораторию и прошёл прямо к стенду, где под тягой собиралась его с Маликом установка. Предложенный ими новый способ восстановления был до ужаса прост, хотя и перечёркивал всю многовековую металлургическую практику. Вместо того чтобы пережигать твёрдое топливо на кокс, а затем выплавлять с его помощью чугун в доменной печи, Ланской предложил восстанавливать руду сразу до железа летучими продуктами термического разложения. Эти сложенные в основном из углерода и водорода высокомолекулярные соединения создавали во много раз большую концентрацию восстановителя, чем традиционная окись углерода. Термодинамические расчёты давали такую скорость реакции, что процесс можно было вести существенно при более низких, чем в домне, температурах. Выигрыш во времени, силах и средствах получался такой, что дух захватывало. Вместо чудовищных домен, работающих по рецептам, известным ещё в доисторические времена, предлагался химический реактор, построенный по всем канонам современной науки. И это лишь на первых порах, потому что уже вырисовывались принципы совершенно новой, безотходной технологии с комплексным использованием драгоценного топлива, запасы которого на земле, к сожалению, невосполнимы.
Не удивительно, что Доровский, переживавший длительный творческий застой, ухватился за идею обеими руками.
— Ребята, не знаю, как у вас, но у меня в жизни не было ничего более интересного! — заявил он своим вчерашним студентам. — Беру вас обоих младшими научными. Защиту гарантирую максимум через два года. Мы с вами такое дело закрутим! Такое дело! Хватит до конца наших дней!
“Определённо хватит”, — мысленно усмехнулся Ланской, вспоминая тот разговор, перевернувший его и Малика жизни, косую и неразборчивую резолюцию шефа поперёк заявления. Обещанный срок истекал, а они всё ещё сидели на своей ставке и впереди ничего, кроме непочатого края работы, не маячило. Идея была настолько радикальной, что металлурги просто не принимали её всерьёз, не давая себе труда даже оценить принципиальную новизну. Впрочем, встречи и беседы с металлургами отнюдь не прошли бесследно. Прямым восстановлением, хотя и на вполне традиционной основе, занимались многие, что позволило молодым химикам сравнительно быстро отработать собственную схему. Кое-что обстоятельный Марлен добросовестно передрал, кое-что склонный к полётам фантазии Кирилл изменил и удачно дополнил. Так и возник этот упрятанный под тягу реактор из кварцевого стекла, охваченный цилиндром нагревательной печи. Всё здесь было сделано их руками. Настырный, умеющий впиваться, как клещ, Ровнин выбил оборудование, выпросил и отладил аппаратуру. Даже баллон с аргоном для продувания приволок на четвёртый этаж на своём горбу. И, ни на йоту не отступая от небрежно набросанной Ланским схемы, подсоединил склянки Тищенко, трубку с медной стружкой и всё, что потребно для очищения инертного газа. Кирилл настаивал на безупречной химической аранжировке и после долгих мучений получил её. Марлен достал идеальные термопары из платины и платинородия, дававшие точность до одного градуса, подсоединил сверкающие всеми красками спектра стеклянные цилиндры анализатора исходящих газов, подключил индукционный мостик, чутко регистрирующий восстановление окиси железа до магнитных соединений и губчатого металла.
Сначала, чтобы получить строгую химию, работали на чистых реактивах класса ч. д. а. Прокрутили весь спектр органики: углеводороды, спирты, кетоны, кислоты. Восстанавливалось отлично. Поднесённый к пробе магнит всякий раз обрастал колючим ёжиком. Реакция шла даже при пятистах градусах.
Потом перешли к руде Курской магнитной аномалии, попробовали торф, эстонские сланцы, бурый уголь. Горячие смоляные пары и тут безотказно окрашивали красную землю в серый и чёрный цвет. Триумф был настолько полным, что не хотелось думать о следующем этапе. Кирилл догадывался, что нормально измельчённая руда поведёт себя иначе чем порошок, и придётся ломать голову над золой, над фосфором, над серой. Современной промышленности, как там ни верти, не нужен грязный доисторический металл. А ведь так упоительно было взять его в руки! Ланской никогда не забудет, как, обхватив друга борцовским захватом, пустился в пляс, обрушивая со штативов стекло, когда, расколов прогоревшую трубку, они неожиданно для себя извлекли ноздреватый металлический ком, чем-то похожий на останки ворвавшегося в земную атмосферу метеорита. Такое железо всё ещё находят археологи в углях первобытных костров. И никому на свете нет дела, что впервые в истории оно получено с помощью одних лишь летучих газов, о чём с абсолютной достоверностью свидетельствовала нетронутая зола в чашке аналитических весов. Пойдёт ли процесс дальше или всё утечёт в песок, но этой минуты Кирилл никогда не забудет. Пусть никто даже не узнает о том, но именно тогда он осознал приближение совершенно новой эпохи, которая окончательно похоронит железный и бронзовый век. Идиотские завихрения, помрачение воспалённых умов. Едва ли Марлен переживал случившееся столь глубоко и полно. Скорее всего, ему достаточно было простого сознания, что всё получилось как надо. Кириллу он верил безоговорочно, и, если тот скакал от радости, он и подавно сомнениями себя не отягощал.
Да, всё получилось как надо. С чисто химической стороны идея себя полностью оправдала. Практически цель была столь же далека, столь же недостижима, как и в начале пути. Нужно было строить полузаводской стенд, переходить к исследованию больших масс реагентов, но для этого не было ни средств, ни возможностей. Пока Марлен обивал пороги приёмных и кабинетов, на всю катушку эксплуатируя многосторонние связи шефа, Кирилл собирал заслуженный урожай. Статьи за подписью Е. В. Доровского, К. И. Ланского, М. Б. Ровнина спустя год появились в журналах “Химия твёрдого топлива”, “Заводская лаборатория” и “Торфяная промышленность”. Какой-никакой, а всё же заявочный столбик. Притом необходимая предпосылка к защите. Они сами поставили фамилию шефа на первое место, благо тому благоприятствовал алфавитный порядок, и он подписал, почти не глядя, принял как должное.
— Вот что, ребята, — сказал он однажды, мимолётно проглядывая очередную статью, — надо подавать заявку на изобретение… А то растащат, чего доброго, по крупицам, потом иди доказывай.
— Надо бы хоть проверить в заводских условиях, — попробовал было если не возразить, то предостеречь Ланской.
— И проверим! — с присущей ему беспечной скоропалительностью заверил Евгений Владимирович. — Пока заявка будет блуждать по бюрократическим лабиринтам, построим установку и всё должным образом прокрутим. Ведь учтите, что первой реакцией комитета будет отказ. Мы, конечно, пошлём свои возражения, и пойдёт писать контора. Так зачем время терять?
Ланской молчаливо признал абсолютную правоту шефа, хотя тот и действовал, как арап.
— И в самом деле, — заметил потом Малик, — почему мы должны быть лучше других?
— Что ж, принимаем условия игры. Единственное утешение, что она придумана не нами, — бравируя благопристойным цинизмом, заключил Ланской.
— Значит, сделаешь, Кира?
Он только плечом дёрнул в ответ. Кому же ещё было считать, составлять графики, выводить формулы и конструировать обтекаемые, почти ритуальные фразы? Малик пробивал оборудование, гнал анализы, опыты, шеф бросал на ходу идеи. Притом ни тот ни другой не могли бы взять даже табличного интеграла, а на эмпирическую зависимость, извлечённую из десятка-другого точек, взирали как на откровение. Само собой выходило, что обобщать материал приходилось ему. За то и держали его, за то и холили, смотря сквозь пальцы на эмоциональные всплески и скачки настроения. Засев на неделю в патентную библиотеку, Кирилл не без трепета набросал предварительную болванку, которую шеф без лишних слов утвердил как основной вариант. Лишь формулу изобретения немножко подправил, добавив к словам “твёрдые топлива” ещё и “жидкие”.
— Но мы же не пробовали нефть! — вспыхнул Ланской.
— Разницы нет, — с привычным апломбом разъяснил Доровский. — И здесь и там работают летучие. Мы с чистыми углеводородами экспериментировали? А что такое нефть, если не смесь углеводородов?
И опять шеф попал в самое яблочко. Всё-таки он был незаурядным учёным. Так нахраписто действовать можно, лишь точно зная, чего хочешь. У природы бесчисленное количество всевозможных закономерностей, поэтому ничего не стоит потонуть в бескрылом ползучем эмпиризме. Только подлинному мыслителю дано сразу, ещё до опыта, различить основную, единственно необходимую взаимосвязь. Установить количественную закономерность может, по сути, каждый. Предвидеть новое качество — удел избранных. С таким мозгом нужно родиться.
Рассеянно пропуская сквозь пальцы кремнийорганический шланг, по которому в склянки Тищенко медленно пробулькивался аргон, Ланской вынужден был признать, что был несправедлив к Доровскому. Поддавался нахлынувшему чувству обиды и раздражения и всё видел в чёрном свете. Нет, им с Ровниным есть за что благодарить шефа. Разве не он, пусть, как всегда, походя и в самой неподобающей обстановке, продиктовал Марлену план исследований? Перечень соединений, охватывающих весь органический мир? Пусть Доровский далеко не ангел и вполне от мира сего, но учёный он, безусловно, незаурядный. Обидно лишь, что ради академического звания, к которому стремился столько лет, он готов пожертвовать темой, наконец судьбами вверившихся ему людей. Его, Кирилла, судьбой. До слёз обидно. Но кто бы оказался лучше на месте Доровского? Слишком велик соблазн. И вообще мир не рушится и всё остаётся по-прежнему, только осложняется и обретает нервирующую неопределённость. И ещё Кирилл подумал о том, что пожилому человеку не так-то просто сняться с насиженного места, расстаться, может быть на долгое время, с семьёй и начать всё сызнова, где-то далеко от дома, среди суровой природы и незнакомых людей. Окупает ли заманчивый титул и сопряжённые с ним блага подобную жертву? Не нам судить. Шеф просто-таки отважный мужик, коли решился на такое на седьмом десятке. Пусть недруги, коих немало, зовут его за глаза авантюристом. Никакой он не авантюрист, а чертовски жадный до жизни и уверенный в себе трудяга. Он слишком за многое хватается, и вполне понятно, что ничему не способен отдать себя целиком. Остаётся лишь удивляться быстроте, с которой он вникает в самое существо очередной проблемы. Если и присутствует здесь авантюрная жилка, то она скорее на пользу дела, нежели во вред. Не всем же быть осторожными праведниками. Кто-то обязательно должен очертя голову лезть на рожон, прорубая просеку для идущих сзади.
Но эту наивную версию, выдвинутую неистощимым оптимистом Ровниным, напрочь разбил Кирилл Ланской:
— Что положено Юпитеру, то не положено быку. Шеф всего лишь членкор, а не полный академик и тем более не светило. И вообще для нас, бедных соискателей-эмэнэсов, даже пять лет равносильны вечности, — отрезал он, стоя на лестничной площадке в окружении наиболее доверенных лиц. — Я, например, намеревался защититься в будущем году. И что же мне теперь делать? Ждать у моря погоды?
— Зачем ждать? — меланхолично возразил тучный, завитой, как барашек, Марлен Ровнин. — Будем пахать, а там, глядишь, образуется.
— Не образуется. — Ланской присел на ящик с песком. В косых лучах солнца его чеканный профиль чётким силуэтом обозначился на дверце пожарного крана. — Пришлют новую метлу, и всё полетит вверх тормашками. Новая тематика, новые хоздоговоры. Не забывайте, что большинство из нас не на госбюджете.
— На договорах, — удручённо вздохнула Тамара Данилова, прозванная за успехи в спортивном плавании Рыбой.
— Не в том суть, — уточнил Володя Орлов — монументальный красавец с неподвижным, слегка одутловатым лицом. Он заканчивал аспирантуру и мог позволить себе не слишком задумываться о будущем. — Мне, например, после защиты почти гарантирована основная тематика. Только что толку? Шеф-то у нас тю-тю! У кого спросить, под кого работать? Если защищусь, буду рвать когти.
— Куда? — полюбопытствовала Тамара.
— Была бы шея, ярмо найдётся… Не в том заковыка. Беда в другом, братцы кролики. С отъездом Евгения Владимировича рушится наше маленькое, но такое уютное гнездышко. Мне достоверно известно, что лабораторию разделят. Директор лелеет идею укрепить базу. Да и Крючко не прочь отхватить себе кусок пожирнее. Пока придёт новый хозяин, останутся рожки да ножки. Это я вам точно говорю! — Он многозначительно поднял палец. — Скоро сами увидите.
— Я тоже слышала насчёт подмосковной базы, — подтвердила Томка. — Директор давно подкапывается под шефа. Дескать, мы — отраслевой институт и нужна практическая отдача, а не академические исследования.
— Прямое восстановление железа — академическое исследование? — недоверчиво хмыкнул Ровнин.
— Так когда оно появилось, твоё прямое восстановление? — отмахнулся Орлов. — Без года неделя. Если хочешь знать, Евгений Владимирович только потому и взял вас с Кирой, что обозначилась выигрышная тематика, непосредственно связанная с производством. Под неё он столько себе натаскал, что другому на целую жизнь хватит. Помяните моё слово, он потянет вас за собой.
— Дудки, — невесело усмехнулся Ланской. — Мне членкорство не светит.
— А я бы поехал на пару годиков, чем чёрт не шутит, — вздохнул Марлен Ровнин. — Второго такого шефа не скоро сыщешь, что там ни говори. И защититься в Академгородке легче. Ведь так?
— Брось, Малик, — лениво поморщился Орлов. — Много ли внимания уделял тебе наш шустрик? Так, сплошное порхание, две-три минуты на ходу. Вон он, твой шеф, — Володя кивнул на Ланского. — Сколько бы ты ни наработал на своих трубках, всё равно без Киры науки на диссертацию не надоишь. Куда тебе от него деться?
— Некуда, — невозмутимо признал Ровнин. — А разве нельзя наезжать? Подумаешь, четыре часа полёта!
— Во даёт! — восхитился Орлов, картинно сунув руки в карманы жилетки. — Можно подумать, что тебя уже ангажировали. Ну-ка, давай, сознавайся.
— Почему нет? — попытался отшутиться Ровнин. — Я и вещички собрал: сундуки, чемоданы, узлы.
— А твои малышки? — всплеснула руками напрочь лишённая критического начала Тамара. — А музыка?
— Н-не до м-музыки, — заикаясь, подвёл итоги аспирант Пальминов. — П-перерыв кончился. П-по стойлам п-пора.
— Не суетись, — зевнул Володя Орлов. — Пойду-ка отмечусь в журнале: съездить кое-куда требуется.
После ухода Орлова и Пальминова компания распалась. Марлен ушёл добывать спирт для стеклодува, согласившегося наконец сделать кварцевую трубку с диафрагмой для металлической сетки. В обычном цилиндре сетка при нагревании корежилась и железная руда просыпалась на органический восстановитель.
— Сходим после работы в бассейн? — предложила Тамара, роясь в карманах своего некогда белого, прожжённого химикалиями халата.
— Не, Том, неохота.
— Что так?
— Настроения нет.
— Ты что, расстроился? Брось, пойдём лучше поплаваем. Сразу полегчает.
— Поплавай, Рыбка. — Ланской досадливо дёрнул щекой. — У меня теперь иные заботы.
Он вернулся в лабораторию и прошёл прямо к стенду, где под тягой собиралась его с Маликом установка. Предложенный ими новый способ восстановления был до ужаса прост, хотя и перечёркивал всю многовековую металлургическую практику. Вместо того чтобы пережигать твёрдое топливо на кокс, а затем выплавлять с его помощью чугун в доменной печи, Ланской предложил восстанавливать руду сразу до железа летучими продуктами термического разложения. Эти сложенные в основном из углерода и водорода высокомолекулярные соединения создавали во много раз большую концентрацию восстановителя, чем традиционная окись углерода. Термодинамические расчёты давали такую скорость реакции, что процесс можно было вести существенно при более низких, чем в домне, температурах. Выигрыш во времени, силах и средствах получался такой, что дух захватывало. Вместо чудовищных домен, работающих по рецептам, известным ещё в доисторические времена, предлагался химический реактор, построенный по всем канонам современной науки. И это лишь на первых порах, потому что уже вырисовывались принципы совершенно новой, безотходной технологии с комплексным использованием драгоценного топлива, запасы которого на земле, к сожалению, невосполнимы.
Не удивительно, что Доровский, переживавший длительный творческий застой, ухватился за идею обеими руками.
— Ребята, не знаю, как у вас, но у меня в жизни не было ничего более интересного! — заявил он своим вчерашним студентам. — Беру вас обоих младшими научными. Защиту гарантирую максимум через два года. Мы с вами такое дело закрутим! Такое дело! Хватит до конца наших дней!
“Определённо хватит”, — мысленно усмехнулся Ланской, вспоминая тот разговор, перевернувший его и Малика жизни, косую и неразборчивую резолюцию шефа поперёк заявления. Обещанный срок истекал, а они всё ещё сидели на своей ставке и впереди ничего, кроме непочатого края работы, не маячило. Идея была настолько радикальной, что металлурги просто не принимали её всерьёз, не давая себе труда даже оценить принципиальную новизну. Впрочем, встречи и беседы с металлургами отнюдь не прошли бесследно. Прямым восстановлением, хотя и на вполне традиционной основе, занимались многие, что позволило молодым химикам сравнительно быстро отработать собственную схему. Кое-что обстоятельный Марлен добросовестно передрал, кое-что склонный к полётам фантазии Кирилл изменил и удачно дополнил. Так и возник этот упрятанный под тягу реактор из кварцевого стекла, охваченный цилиндром нагревательной печи. Всё здесь было сделано их руками. Настырный, умеющий впиваться, как клещ, Ровнин выбил оборудование, выпросил и отладил аппаратуру. Даже баллон с аргоном для продувания приволок на четвёртый этаж на своём горбу. И, ни на йоту не отступая от небрежно набросанной Ланским схемы, подсоединил склянки Тищенко, трубку с медной стружкой и всё, что потребно для очищения инертного газа. Кирилл настаивал на безупречной химической аранжировке и после долгих мучений получил её. Марлен достал идеальные термопары из платины и платинородия, дававшие точность до одного градуса, подсоединил сверкающие всеми красками спектра стеклянные цилиндры анализатора исходящих газов, подключил индукционный мостик, чутко регистрирующий восстановление окиси железа до магнитных соединений и губчатого металла.
Сначала, чтобы получить строгую химию, работали на чистых реактивах класса ч. д. а. Прокрутили весь спектр органики: углеводороды, спирты, кетоны, кислоты. Восстанавливалось отлично. Поднесённый к пробе магнит всякий раз обрастал колючим ёжиком. Реакция шла даже при пятистах градусах.
Потом перешли к руде Курской магнитной аномалии, попробовали торф, эстонские сланцы, бурый уголь. Горячие смоляные пары и тут безотказно окрашивали красную землю в серый и чёрный цвет. Триумф был настолько полным, что не хотелось думать о следующем этапе. Кирилл догадывался, что нормально измельчённая руда поведёт себя иначе чем порошок, и придётся ломать голову над золой, над фосфором, над серой. Современной промышленности, как там ни верти, не нужен грязный доисторический металл. А ведь так упоительно было взять его в руки! Ланской никогда не забудет, как, обхватив друга борцовским захватом, пустился в пляс, обрушивая со штативов стекло, когда, расколов прогоревшую трубку, они неожиданно для себя извлекли ноздреватый металлический ком, чем-то похожий на останки ворвавшегося в земную атмосферу метеорита. Такое железо всё ещё находят археологи в углях первобытных костров. И никому на свете нет дела, что впервые в истории оно получено с помощью одних лишь летучих газов, о чём с абсолютной достоверностью свидетельствовала нетронутая зола в чашке аналитических весов. Пойдёт ли процесс дальше или всё утечёт в песок, но этой минуты Кирилл никогда не забудет. Пусть никто даже не узнает о том, но именно тогда он осознал приближение совершенно новой эпохи, которая окончательно похоронит железный и бронзовый век. Идиотские завихрения, помрачение воспалённых умов. Едва ли Марлен переживал случившееся столь глубоко и полно. Скорее всего, ему достаточно было простого сознания, что всё получилось как надо. Кириллу он верил безоговорочно, и, если тот скакал от радости, он и подавно сомнениями себя не отягощал.
Да, всё получилось как надо. С чисто химической стороны идея себя полностью оправдала. Практически цель была столь же далека, столь же недостижима, как и в начале пути. Нужно было строить полузаводской стенд, переходить к исследованию больших масс реагентов, но для этого не было ни средств, ни возможностей. Пока Марлен обивал пороги приёмных и кабинетов, на всю катушку эксплуатируя многосторонние связи шефа, Кирилл собирал заслуженный урожай. Статьи за подписью Е. В. Доровского, К. И. Ланского, М. Б. Ровнина спустя год появились в журналах “Химия твёрдого топлива”, “Заводская лаборатория” и “Торфяная промышленность”. Какой-никакой, а всё же заявочный столбик. Притом необходимая предпосылка к защите. Они сами поставили фамилию шефа на первое место, благо тому благоприятствовал алфавитный порядок, и он подписал, почти не глядя, принял как должное.
— Вот что, ребята, — сказал он однажды, мимолётно проглядывая очередную статью, — надо подавать заявку на изобретение… А то растащат, чего доброго, по крупицам, потом иди доказывай.
— Надо бы хоть проверить в заводских условиях, — попробовал было если не возразить, то предостеречь Ланской.
— И проверим! — с присущей ему беспечной скоропалительностью заверил Евгений Владимирович. — Пока заявка будет блуждать по бюрократическим лабиринтам, построим установку и всё должным образом прокрутим. Ведь учтите, что первой реакцией комитета будет отказ. Мы, конечно, пошлём свои возражения, и пойдёт писать контора. Так зачем время терять?
Ланской молчаливо признал абсолютную правоту шефа, хотя тот и действовал, как арап.
— И в самом деле, — заметил потом Малик, — почему мы должны быть лучше других?
— Что ж, принимаем условия игры. Единственное утешение, что она придумана не нами, — бравируя благопристойным цинизмом, заключил Ланской.
— Значит, сделаешь, Кира?
Он только плечом дёрнул в ответ. Кому же ещё было считать, составлять графики, выводить формулы и конструировать обтекаемые, почти ритуальные фразы? Малик пробивал оборудование, гнал анализы, опыты, шеф бросал на ходу идеи. Притом ни тот ни другой не могли бы взять даже табличного интеграла, а на эмпирическую зависимость, извлечённую из десятка-другого точек, взирали как на откровение. Само собой выходило, что обобщать материал приходилось ему. За то и держали его, за то и холили, смотря сквозь пальцы на эмоциональные всплески и скачки настроения. Засев на неделю в патентную библиотеку, Кирилл не без трепета набросал предварительную болванку, которую шеф без лишних слов утвердил как основной вариант. Лишь формулу изобретения немножко подправил, добавив к словам “твёрдые топлива” ещё и “жидкие”.
— Но мы же не пробовали нефть! — вспыхнул Ланской.
— Разницы нет, — с привычным апломбом разъяснил Доровский. — И здесь и там работают летучие. Мы с чистыми углеводородами экспериментировали? А что такое нефть, если не смесь углеводородов?
И опять шеф попал в самое яблочко. Всё-таки он был незаурядным учёным. Так нахраписто действовать можно, лишь точно зная, чего хочешь. У природы бесчисленное количество всевозможных закономерностей, поэтому ничего не стоит потонуть в бескрылом ползучем эмпиризме. Только подлинному мыслителю дано сразу, ещё до опыта, различить основную, единственно необходимую взаимосвязь. Установить количественную закономерность может, по сути, каждый. Предвидеть новое качество — удел избранных. С таким мозгом нужно родиться.
Рассеянно пропуская сквозь пальцы кремнийорганический шланг, по которому в склянки Тищенко медленно пробулькивался аргон, Ланской вынужден был признать, что был несправедлив к Доровскому. Поддавался нахлынувшему чувству обиды и раздражения и всё видел в чёрном свете. Нет, им с Ровниным есть за что благодарить шефа. Разве не он, пусть, как всегда, походя и в самой неподобающей обстановке, продиктовал Марлену план исследований? Перечень соединений, охватывающих весь органический мир? Пусть Доровский далеко не ангел и вполне от мира сего, но учёный он, безусловно, незаурядный. Обидно лишь, что ради академического звания, к которому стремился столько лет, он готов пожертвовать темой, наконец судьбами вверившихся ему людей. Его, Кирилла, судьбой. До слёз обидно. Но кто бы оказался лучше на месте Доровского? Слишком велик соблазн. И вообще мир не рушится и всё остаётся по-прежнему, только осложняется и обретает нервирующую неопределённость. И ещё Кирилл подумал о том, что пожилому человеку не так-то просто сняться с насиженного места, расстаться, может быть на долгое время, с семьёй и начать всё сызнова, где-то далеко от дома, среди суровой природы и незнакомых людей. Окупает ли заманчивый титул и сопряжённые с ним блага подобную жертву? Не нам судить. Шеф просто-таки отважный мужик, коли решился на такое на седьмом десятке. Пусть недруги, коих немало, зовут его за глаза авантюристом. Никакой он не авантюрист, а чертовски жадный до жизни и уверенный в себе трудяга. Он слишком за многое хватается, и вполне понятно, что ничему не способен отдать себя целиком. Остаётся лишь удивляться быстроте, с которой он вникает в самое существо очередной проблемы. Если и присутствует здесь авантюрная жилка, то она скорее на пользу дела, нежели во вред. Не всем же быть осторожными праведниками. Кто-то обязательно должен очертя голову лезть на рожон, прорубая просеку для идущих сзади.