Страница:
У меня, когда я глядел на эти черно-белые фотографии моего сына, перехватило дыхание, потому что фотограф в совершенстве уловил его характер.
На снимках Пэт брызгался водой из бассейна, задыхаясь от восторга, валялся на мокрой траве и швырял футбольный мяч в забор сада, покатываясь от смеха. Его глаза, лицо, худенькие руки и ноги — фотограф не упустил ничего. Меня поразило, что кто-то сумел так хорошо уловить самую суть Пэта.
— Это ты снимала?
Джина отрицательно покачала головой.
— Нет, только вот эту, — ответила она, протянув мне еще одну фотографию. Было видно, что ее сделали и тот же день и тем же фотоаппаратом, но снимал кто-то другой. Пэт спокойно стоял перед камерой и застенчиво улыбался. Рядом с ним я увидел улыбающуюся молодую женщину с экзотической внешностью, которая одной рукой обнимала за плечи моего сына. Она была очень красивой. И сексуальной. И приятной. Она являлась всем, что только можно захотеть.
— Ты ведь никогда не встречался с моей подругой Казуми? —спросила Джина. — Мы с ней целый год жили в одной квартире в Токио. Она сейчас в Лондоне. Хочет стать фотографом. Она просто влюбилась в Пэта. Ты сам это видишь.
Мне тут же захотелось встретиться с ней. С этой женщиной-фотографом, которая так ясно разглядела моего сына, его нежную и радостную сущность. Эту незнакомку, которая сумела заглянуть за напряженную, неулыбчивую маску, которую он научился теперь носить. Эту женщину, которая смотрела на моего сына моими глазами.
Неожиданно в моей голове опять ожилата самая мысль, которая является самым началом измены. Опаснейшая мысль для любого женатого мужчины.
«Она где-то там. Она существует.
Просто я еще ее не встретил».
8
9
На снимках Пэт брызгался водой из бассейна, задыхаясь от восторга, валялся на мокрой траве и швырял футбольный мяч в забор сада, покатываясь от смеха. Его глаза, лицо, худенькие руки и ноги — фотограф не упустил ничего. Меня поразило, что кто-то сумел так хорошо уловить самую суть Пэта.
— Это ты снимала?
Джина отрицательно покачала головой.
— Нет, только вот эту, — ответила она, протянув мне еще одну фотографию. Было видно, что ее сделали и тот же день и тем же фотоаппаратом, но снимал кто-то другой. Пэт спокойно стоял перед камерой и застенчиво улыбался. Рядом с ним я увидел улыбающуюся молодую женщину с экзотической внешностью, которая одной рукой обнимала за плечи моего сына. Она была очень красивой. И сексуальной. И приятной. Она являлась всем, что только можно захотеть.
— Ты ведь никогда не встречался с моей подругой Казуми? —спросила Джина. — Мы с ней целый год жили в одной квартире в Токио. Она сейчас в Лондоне. Хочет стать фотографом. Она просто влюбилась в Пэта. Ты сам это видишь.
Мне тут же захотелось встретиться с ней. С этой женщиной-фотографом, которая так ясно разглядела моего сына, его нежную и радостную сущность. Эту незнакомку, которая сумела заглянуть за напряженную, неулыбчивую маску, которую он научился теперь носить. Эту женщину, которая смотрела на моего сына моими глазами.
Неожиданно в моей голове опять ожилата самая мысль, которая является самым началом измены. Опаснейшая мысль для любого женатого мужчины.
«Она где-то там. Она существует.
Просто я еще ее не встретил».
8
Я надеялся, что мой адвокат поможет мне удержать сына, полагая, что вот сейчас он сообщит о нарушении Джиной некоего закона, предусмотренного природой, и что правовое законодательство не позволит ей преступить его. Как же я ошибался.
— Но ведь родители имеют определенные права, не так ли? — говорил я.
— Все зависит от того, что вы подразумеваете под словом родитель, — покачал головой Найджел Бэтти. — Мистер Сильвер, существуют разные категории родителей. Родители, состоящие в браке друг с другом и не состоящие. Мачехи и отчимы. Усыновители и опекуны. Определите ваше понимание термина «родители».
— Вы знаете, кого я имею в виду, Найджел. Родителей, зачавших ребенка в любви и браке. Путем оплодотворения яйцеклетки сперматозоидом. Как у птичек и пчелок. Биологических родителей в традиционном понимании.
— А, в традиционном понимании. Таких родителей.
Найджел Бэтти был маленьким, задиристым человечком и имел репутацию борца за права мужей и отцов, которые пострадали во время бракоразводных процессов.
Я познакомился с ним, когда он вел мое дело о разводе с Джиной и занимался нашим спором о том, где будет жить Пэт. Тогда глаза-бусинки Наиджела прятались за выпуклыми, как донышко молочной бутылки, стеклами очков. Потом он избавился от близорукости при помощи лазерной хирургии и перестал носить очки, но в силу привычки продолжал смотреть на мир, прищуриваясь. От этого он выглядел подозрительным, недоверчивым и враждебно настроенным — человеком, который сам напрашивается на неприятности.
Честно говоря, я не позволил ему распоясаться по отношению к Джине. Он-то собирался представить ее чуть ли не вавилонской блудницей и, соответственно, думал буквально растоптать ее на суде. У меня на это не хватило духу. Что бы ни происходило между нами, Джина не заслуживала такого отношения. Так же, как и мой сын.
В борьбе за Пэта я признал себя побежденным, понимая, что для него так будет лучше. Я проявил благородство. А теперь чувствовал себя самым большим неудачником на свете.
У Бэтти имелись личные причины для фанатичной борьбы за права мужчин. В прошлом он был женат на иностранке. Результатами этого брака стали девочки-двойняшки и тяжелейший развод. Я знал, что он вообще не видится со своими детьми, но по какой-то необъяснимой причине вообразил себе, что в моем случае он сможет добиться всего.
— Это ведь правда, что моя жена не сможет этого сделать? Она не сможет просто так взять и увезти моего сына навсегда в другую страну? Так или нет?
— Возражает ли родитель-опекун против контакта?
— Послушайте, Найджел, говорите по-человечески!
Он вздохнул:
— Если этот переезд произойдет, будет ли ваша бывшая жена возражать против того, чтобы вы виделись с сыном?
— Но он же будет жить за Атлантическим океаном!
— Но ваша бывшая жена не собирается лишать вас права его видеть?
— Она лишает меня этого права, увозя его жить в другую страну.
— Понятно.
— Послушайте, а что можно предпринять? Каким образом мы можем ее остановить? Мне плевать на расходы и все равно, что вы будете делать или говорить. Я согласен на все.
— Не буду напоминать, что я вас еще тогда предупреждал. Но именно вы захотели следовать правилам честной игры.
— Послушайте, Найджел, ответьте мне на главный вопрос: может ли она вывезти моего сына из страны?
— Может ли? Нет. Без вашего согласия не может.
— Не может без моего согласия? Адвокат утвердительно кивнул.
— Если она вывезет вашего ребенка из страны без вашего согласия, то она поступит неправильно. — Он хищно улыбнулся. — На юридическом языке мы называем такой поступок похищением.
— Значит, ей необходимо мое согласие?
— Именно.
— Но это же прекрасная новость! Отлично, Найджел. А что она может сделать, если я не дам согласия?
— Ей придется обратиться в суд за официальным разрешением на вывоз ребенка с территории одной страны в другую на постоянное место жительства.
— Значит, не дав согласие, я еще не могу быть наверняка уверенным в том, что остановлю ее?
— Если вы решите не соглашаться на его выезд, а она захочет бороться за свое право, то окончательное решение примет суд. Все закончится этим. У вас будут сложности в том, чтобы видеться с сыном, если он уедет?
— Понимаете, это ведь Коннектикут. Мне будет сложно просто так заскочить повидать его в воскресенье.
— Конечно, сложно. Но ее адвокат наверняка будет говорить о том, что между Лондоном и Восточным побережьем летает множество дешевых рейсов, а у вас, насколько я помню, хороший стабильный доход. — Тут он заглянул в свои записи: — Продюсер на телевидении. Ну, конечно. Должно быть, интересная работа. Я видел что-нибудь из ваших постановок?
— Я начинал с шоу Марти Манна, а сейчас выпускаю «Фиш по пятницам».
— А, отличное шоу. — Он принялся вспоминать. — «Почему ирландские девушки занимаются сексом с закрытыми глазами?» И тут он покашливает, совсем как Вуди Аллен. У него так здорово это получается. «Потому что не хотят видеть, как мужчина получает удовольствие». Очень забавно.
Тут я вспомнил, что редактор шоу Барри Твист целую неделю пытался мне дозвониться и оставлял сообщения на автоответчике. Именно сейчас, когда на меня свалилось столько забот, на студии все заволновались по поводу Эймона. Впервые до меня дошел смысл высказывания Марти по поводу хранения всех яиц в одной корзине. Если Эймон провалится, то я провалюсь вместе с ним.
— Если переезд в Америку осуществится, ваша бывшая жена будет отказывать вам в общении с сыном в разумных пределах?
— Как это? — не понял я.
— Ну, вы сможете вообще когда-нибудь опять увидеть своего сына?
— Ну, она говорила, что я смогу приезжать и навещать его во время каникул. Или он сможет приезжать сюда. Но это ведь не то же самое, что жить в одном городе, правда? Мы будем жить порознь. — Я покачал головой. — Я чувствую, что он… как бы ускользает от меня, что ли.
— Это ощущение мне знакомо.
— Не знаю, как мы сможем объяснить ему все это. Я имею в виду переезд в Америку.
— Ну, семилетнему мальчику можно наплести что угодно. Вопрос — нужно ли вам это делать? Послушайте, мистер Сильвер, мы можем заставить ее обратиться в суд за официальным разрешением на вывоз сына. Можем попытаться убедить суд, что ребенок при этом подвергается некоему риску. Обращение в суд даст нам выигрыш во времени, хотя это будет и дорогое, и травмирующее предприятие. И я должен предупредить вас о том, что последствия могут быть непредсказуемыми.
Только усилием воли я заставил себя не смотреть на фотографию двух улыбающихся маленьких девочек, которая стояла на его столе. Потому что я знал: Найджел Бэтти прошел через точно такой же судебный процесс и проиграл его.
— То, что случилось со мной, вовсе не обязательно должно повториться с вами, — тут же сказал он, словно прочитав мои мысли. — Вашей жене придется представить суду детальное описание всех предлагаемых мероприятий, которые она планирует осуществить для вашего сына. Место проживания, обучения, меры по охране его здоровья, условия его содержания, контактный адрес, телефон и так далее. А после этого суд будет решать, стоит ли принимать какие-нибудь меры.
— Каковы мои шансы?
Я слышал, как он тяжело вздохнул:
— Не очень обнадеживающие. Существует так называемый фактор предпочтения материнской опеки. Вам понятен смысл данного термина?
— Нет.
— Это означает, что в девяноста девяти случаях из ста отец проигрывает.
— Но это же несправедливо.
— После развода опеку над ребенком передают в основном матери. Считается, что закон заботится о благополучии ребенка. На самом же деле закон просто потакает желаниям матери. Чувствуете разницу? Закон не столько заботится о ребенке, сколько о матери. Если ваша бывшая жена сумеет убедить суд, что она не собирается лишать вас контакта с ребенком и что благополучие ребенка не пострадает от перемены места жительства, тогда она сможет увезти его, куда пожелает. А теперь позволь мне кое-что сообщить вам из своего личного опыта: со мной случилось именно так.
Он взял со стола фотографию, внимательно смотрел на нее некоторое время и поставил на место, повернув ко мне. Я увидел двух улыбающихся девочек, которые оказались навсегда потерянными для их отца.
— Тогда не остается никакой надежды.
— Надежда есть всегда, мистер Сильвер. Вы можете придержать согласие, и мы подадим на получение распоряжения на контакт. По крайней мере, это немного затормозит ее. Отправим ее в аэропорт окружным путем. Кто знает? Может быть, это даже остановит ее и она никуда не поедет.
— А в контактном распоряжении будет указано, что я могу общаться с ребенком? Она не может препятствовать нашим встречам с Пэтом?
— Не совсем так. Вы будете названы как лицо, которому предоставляется контакт.
Названное лицо. Когда-то я был отцом. Теперь я уже названное лицо.
— В нашем обществе широко известно понятие «отсутствующий отец», мистер Сильвер. Не так уж часто приходится слышать о порядочных отцах, которым по прихоти судьи отказано в общении с ребенком. Я много раз был свидетелем, как отцы ломались, после того как теряли контакт со своими детьми. Ломались в прямом смысле этого слова. Получали нервные срывы, инфаркты, у них подскакивало давление, в результате чего происходил инсульт, совершали самоубийства, становились алкоголиками. Это мужчины, которых убил факт потери контакта с детьми. Мужчины, которые ничего плохого не сделали в жизни.
— Но я-то сделал.
— Что именно?
— Кое-что плохое. Я не похож на этих мужчин. Мой первый брак распался по моей вине.
— В чем именно заключалась ваша вина?
— Наш развод, распад нашего брака. Это моя вина. Я переспал на стороне.
Мой адвокат громко расхохотался:
— Мистер Сильвер, Гарри! Это не имеет к делу никакого отношения. Вам совсем не обязательно сохранять верность своей жене. Господи, что творится в нашей стране! — Его лицо опять приняло серьезное выражение. — Мистер Сильвер, вам придется обдумать еще кое-что. И это самое важное.
— В чем дело?
— Вы должен спросить себя: «А что ты будешь делать, если выиграешь?»
— Но это же хорошо. В этом нет ничего плохого. Если я выиграю, то Пэт останется в стране и у Джины не будет другого выбора. Мы ведь этого добиваемся, да?
— Как будет чувствовать себя ваша бывшая жена, если вы не дадите ей уехать в Америку?
— Думаю… она станет ненавидеть меня. По-настоящему меня возненавидит.
Тут уже не в первый разя вспомнил о всегдашней мечте Джины жить в Японии, которой я лишил ее в день нашей свадьбы. Теперь я собираюсь отнять у нее мечту жить в Америке. Получится, что я дважды отнял у нее шанс изменить свою жизнь к лучшему.
— Совершенно верно, мистер Сильвер. Вы не дадите ей возможность прожить жизнь там, где ей хочется. И весьма вероятно, что это скажется на состоянии вашего сына. Даже наверняка скажется. Если вы не дадите ей уехать, то она скорее всего будет настраивать его против вас. И вам станет гораздо труднее общаться с ним. Вообще все затруднится. Так обычно и происходит.
— Значит, вы считаете, что я должен дать ей согласие на вывоз Пэта из страны?
— Я этого не говорил. Но вам, мистер Сильвер, необходимо уяснить себе кое-что в вопросе законодательства о семье. Мы не вмешиваемся. Я имею в виду юристов. Пока родители находятся в согласии, мы — в стороне. Вот когда возникают споры, тогда мы начинаем принимать в этом участие. И уже тогда от нас избавиться не так-то просто.
Я подумал, какой станет моя жизнь, если Пэта увезут в Америку. Какой пустой она будет. Я подумал, какой будет наша жизнь с Сиди и Пегги без Пэта. Мы втроем иногда здорово проводим время и будем это делать всегда. В основном мне запомнились совершенно глупые моменты вроде тех, когда мы отплясывали, дурачась, под музыку Кайли или играли с куклой Люси и ее подружками. А еще я вспомнил те тихие вечера, когда мы существовали одни во всем мире и не было необходимости даже говорить. Но когда Пэт окажется далеко, в другом часовом поясе, наша жизнь всегда будет омрачена некой тенью, даже в самые счастливые моменты. Я мечтал о том, что буду наблюдать, как Пегги растет. В то же время я думал, как же воспитывать чужого ребенка, когда не сумел воспитать своего? Я думал о том, что будет, если Пэт и Джина останутся. Я понимал, что она проклянет меня, обвинит в неудавшейся карьере своего мужа, обвинит во всем, что не сложится в ее жизни. Потом я подумал о том, что будет лучше для моего сына (я честно пытался), но меня захлестнуло сознание того, что я буду ужасно по нему скучать.
— Что бы я ни сделал, я все равно потеряю его, —ответил я. — Я проигрываю в любом случае, правда?
Найджел Бэтти внимательно смотрел на меня:
— Постарайтесь сделать все, что можете, для своей семьи. Вот мой совет. Не как юриста, а как человека. Берегите то, что имеете, мистер Сильвер. Любите свою семью. Не ту семью, которую вы когда-то имели, а ту, которая у вас есть сейчас.
— Но ведь родители имеют определенные права, не так ли? — говорил я.
— Все зависит от того, что вы подразумеваете под словом родитель, — покачал головой Найджел Бэтти. — Мистер Сильвер, существуют разные категории родителей. Родители, состоящие в браке друг с другом и не состоящие. Мачехи и отчимы. Усыновители и опекуны. Определите ваше понимание термина «родители».
— Вы знаете, кого я имею в виду, Найджел. Родителей, зачавших ребенка в любви и браке. Путем оплодотворения яйцеклетки сперматозоидом. Как у птичек и пчелок. Биологических родителей в традиционном понимании.
— А, в традиционном понимании. Таких родителей.
Найджел Бэтти был маленьким, задиристым человечком и имел репутацию борца за права мужей и отцов, которые пострадали во время бракоразводных процессов.
Я познакомился с ним, когда он вел мое дело о разводе с Джиной и занимался нашим спором о том, где будет жить Пэт. Тогда глаза-бусинки Наиджела прятались за выпуклыми, как донышко молочной бутылки, стеклами очков. Потом он избавился от близорукости при помощи лазерной хирургии и перестал носить очки, но в силу привычки продолжал смотреть на мир, прищуриваясь. От этого он выглядел подозрительным, недоверчивым и враждебно настроенным — человеком, который сам напрашивается на неприятности.
Честно говоря, я не позволил ему распоясаться по отношению к Джине. Он-то собирался представить ее чуть ли не вавилонской блудницей и, соответственно, думал буквально растоптать ее на суде. У меня на это не хватило духу. Что бы ни происходило между нами, Джина не заслуживала такого отношения. Так же, как и мой сын.
В борьбе за Пэта я признал себя побежденным, понимая, что для него так будет лучше. Я проявил благородство. А теперь чувствовал себя самым большим неудачником на свете.
У Бэтти имелись личные причины для фанатичной борьбы за права мужчин. В прошлом он был женат на иностранке. Результатами этого брака стали девочки-двойняшки и тяжелейший развод. Я знал, что он вообще не видится со своими детьми, но по какой-то необъяснимой причине вообразил себе, что в моем случае он сможет добиться всего.
— Это ведь правда, что моя жена не сможет этого сделать? Она не сможет просто так взять и увезти моего сына навсегда в другую страну? Так или нет?
— Возражает ли родитель-опекун против контакта?
— Послушайте, Найджел, говорите по-человечески!
Он вздохнул:
— Если этот переезд произойдет, будет ли ваша бывшая жена возражать против того, чтобы вы виделись с сыном?
— Но он же будет жить за Атлантическим океаном!
— Но ваша бывшая жена не собирается лишать вас права его видеть?
— Она лишает меня этого права, увозя его жить в другую страну.
— Понятно.
— Послушайте, а что можно предпринять? Каким образом мы можем ее остановить? Мне плевать на расходы и все равно, что вы будете делать или говорить. Я согласен на все.
— Не буду напоминать, что я вас еще тогда предупреждал. Но именно вы захотели следовать правилам честной игры.
— Послушайте, Найджел, ответьте мне на главный вопрос: может ли она вывезти моего сына из страны?
— Может ли? Нет. Без вашего согласия не может.
— Не может без моего согласия? Адвокат утвердительно кивнул.
— Если она вывезет вашего ребенка из страны без вашего согласия, то она поступит неправильно. — Он хищно улыбнулся. — На юридическом языке мы называем такой поступок похищением.
— Значит, ей необходимо мое согласие?
— Именно.
— Но это же прекрасная новость! Отлично, Найджел. А что она может сделать, если я не дам согласия?
— Ей придется обратиться в суд за официальным разрешением на вывоз ребенка с территории одной страны в другую на постоянное место жительства.
— Значит, не дав согласие, я еще не могу быть наверняка уверенным в том, что остановлю ее?
— Если вы решите не соглашаться на его выезд, а она захочет бороться за свое право, то окончательное решение примет суд. Все закончится этим. У вас будут сложности в том, чтобы видеться с сыном, если он уедет?
— Понимаете, это ведь Коннектикут. Мне будет сложно просто так заскочить повидать его в воскресенье.
— Конечно, сложно. Но ее адвокат наверняка будет говорить о том, что между Лондоном и Восточным побережьем летает множество дешевых рейсов, а у вас, насколько я помню, хороший стабильный доход. — Тут он заглянул в свои записи: — Продюсер на телевидении. Ну, конечно. Должно быть, интересная работа. Я видел что-нибудь из ваших постановок?
— Я начинал с шоу Марти Манна, а сейчас выпускаю «Фиш по пятницам».
— А, отличное шоу. — Он принялся вспоминать. — «Почему ирландские девушки занимаются сексом с закрытыми глазами?» И тут он покашливает, совсем как Вуди Аллен. У него так здорово это получается. «Потому что не хотят видеть, как мужчина получает удовольствие». Очень забавно.
Тут я вспомнил, что редактор шоу Барри Твист целую неделю пытался мне дозвониться и оставлял сообщения на автоответчике. Именно сейчас, когда на меня свалилось столько забот, на студии все заволновались по поводу Эймона. Впервые до меня дошел смысл высказывания Марти по поводу хранения всех яиц в одной корзине. Если Эймон провалится, то я провалюсь вместе с ним.
— Если переезд в Америку осуществится, ваша бывшая жена будет отказывать вам в общении с сыном в разумных пределах?
— Как это? — не понял я.
— Ну, вы сможете вообще когда-нибудь опять увидеть своего сына?
— Ну, она говорила, что я смогу приезжать и навещать его во время каникул. Или он сможет приезжать сюда. Но это ведь не то же самое, что жить в одном городе, правда? Мы будем жить порознь. — Я покачал головой. — Я чувствую, что он… как бы ускользает от меня, что ли.
— Это ощущение мне знакомо.
— Не знаю, как мы сможем объяснить ему все это. Я имею в виду переезд в Америку.
— Ну, семилетнему мальчику можно наплести что угодно. Вопрос — нужно ли вам это делать? Послушайте, мистер Сильвер, мы можем заставить ее обратиться в суд за официальным разрешением на вывоз сына. Можем попытаться убедить суд, что ребенок при этом подвергается некоему риску. Обращение в суд даст нам выигрыш во времени, хотя это будет и дорогое, и травмирующее предприятие. И я должен предупредить вас о том, что последствия могут быть непредсказуемыми.
Только усилием воли я заставил себя не смотреть на фотографию двух улыбающихся маленьких девочек, которая стояла на его столе. Потому что я знал: Найджел Бэтти прошел через точно такой же судебный процесс и проиграл его.
— То, что случилось со мной, вовсе не обязательно должно повториться с вами, — тут же сказал он, словно прочитав мои мысли. — Вашей жене придется представить суду детальное описание всех предлагаемых мероприятий, которые она планирует осуществить для вашего сына. Место проживания, обучения, меры по охране его здоровья, условия его содержания, контактный адрес, телефон и так далее. А после этого суд будет решать, стоит ли принимать какие-нибудь меры.
— Каковы мои шансы?
Я слышал, как он тяжело вздохнул:
— Не очень обнадеживающие. Существует так называемый фактор предпочтения материнской опеки. Вам понятен смысл данного термина?
— Нет.
— Это означает, что в девяноста девяти случаях из ста отец проигрывает.
— Но это же несправедливо.
— После развода опеку над ребенком передают в основном матери. Считается, что закон заботится о благополучии ребенка. На самом же деле закон просто потакает желаниям матери. Чувствуете разницу? Закон не столько заботится о ребенке, сколько о матери. Если ваша бывшая жена сумеет убедить суд, что она не собирается лишать вас контакта с ребенком и что благополучие ребенка не пострадает от перемены места жительства, тогда она сможет увезти его, куда пожелает. А теперь позволь мне кое-что сообщить вам из своего личного опыта: со мной случилось именно так.
Он взял со стола фотографию, внимательно смотрел на нее некоторое время и поставил на место, повернув ко мне. Я увидел двух улыбающихся девочек, которые оказались навсегда потерянными для их отца.
— Тогда не остается никакой надежды.
— Надежда есть всегда, мистер Сильвер. Вы можете придержать согласие, и мы подадим на получение распоряжения на контакт. По крайней мере, это немного затормозит ее. Отправим ее в аэропорт окружным путем. Кто знает? Может быть, это даже остановит ее и она никуда не поедет.
— А в контактном распоряжении будет указано, что я могу общаться с ребенком? Она не может препятствовать нашим встречам с Пэтом?
— Не совсем так. Вы будете названы как лицо, которому предоставляется контакт.
Названное лицо. Когда-то я был отцом. Теперь я уже названное лицо.
— В нашем обществе широко известно понятие «отсутствующий отец», мистер Сильвер. Не так уж часто приходится слышать о порядочных отцах, которым по прихоти судьи отказано в общении с ребенком. Я много раз был свидетелем, как отцы ломались, после того как теряли контакт со своими детьми. Ломались в прямом смысле этого слова. Получали нервные срывы, инфаркты, у них подскакивало давление, в результате чего происходил инсульт, совершали самоубийства, становились алкоголиками. Это мужчины, которых убил факт потери контакта с детьми. Мужчины, которые ничего плохого не сделали в жизни.
— Но я-то сделал.
— Что именно?
— Кое-что плохое. Я не похож на этих мужчин. Мой первый брак распался по моей вине.
— В чем именно заключалась ваша вина?
— Наш развод, распад нашего брака. Это моя вина. Я переспал на стороне.
Мой адвокат громко расхохотался:
— Мистер Сильвер, Гарри! Это не имеет к делу никакого отношения. Вам совсем не обязательно сохранять верность своей жене. Господи, что творится в нашей стране! — Его лицо опять приняло серьезное выражение. — Мистер Сильвер, вам придется обдумать еще кое-что. И это самое важное.
— В чем дело?
— Вы должен спросить себя: «А что ты будешь делать, если выиграешь?»
— Но это же хорошо. В этом нет ничего плохого. Если я выиграю, то Пэт останется в стране и у Джины не будет другого выбора. Мы ведь этого добиваемся, да?
— Как будет чувствовать себя ваша бывшая жена, если вы не дадите ей уехать в Америку?
— Думаю… она станет ненавидеть меня. По-настоящему меня возненавидит.
Тут уже не в первый разя вспомнил о всегдашней мечте Джины жить в Японии, которой я лишил ее в день нашей свадьбы. Теперь я собираюсь отнять у нее мечту жить в Америке. Получится, что я дважды отнял у нее шанс изменить свою жизнь к лучшему.
— Совершенно верно, мистер Сильвер. Вы не дадите ей возможность прожить жизнь там, где ей хочется. И весьма вероятно, что это скажется на состоянии вашего сына. Даже наверняка скажется. Если вы не дадите ей уехать, то она скорее всего будет настраивать его против вас. И вам станет гораздо труднее общаться с ним. Вообще все затруднится. Так обычно и происходит.
— Значит, вы считаете, что я должен дать ей согласие на вывоз Пэта из страны?
— Я этого не говорил. Но вам, мистер Сильвер, необходимо уяснить себе кое-что в вопросе законодательства о семье. Мы не вмешиваемся. Я имею в виду юристов. Пока родители находятся в согласии, мы — в стороне. Вот когда возникают споры, тогда мы начинаем принимать в этом участие. И уже тогда от нас избавиться не так-то просто.
Я подумал, какой станет моя жизнь, если Пэта увезут в Америку. Какой пустой она будет. Я подумал, какой будет наша жизнь с Сиди и Пегги без Пэта. Мы втроем иногда здорово проводим время и будем это делать всегда. В основном мне запомнились совершенно глупые моменты вроде тех, когда мы отплясывали, дурачась, под музыку Кайли или играли с куклой Люси и ее подружками. А еще я вспомнил те тихие вечера, когда мы существовали одни во всем мире и не было необходимости даже говорить. Но когда Пэт окажется далеко, в другом часовом поясе, наша жизнь всегда будет омрачена некой тенью, даже в самые счастливые моменты. Я мечтал о том, что буду наблюдать, как Пегги растет. В то же время я думал, как же воспитывать чужого ребенка, когда не сумел воспитать своего? Я думал о том, что будет, если Пэт и Джина останутся. Я понимал, что она проклянет меня, обвинит в неудавшейся карьере своего мужа, обвинит во всем, что не сложится в ее жизни. Потом я подумал о том, что будет лучше для моего сына (я честно пытался), но меня захлестнуло сознание того, что я буду ужасно по нему скучать.
— Что бы я ни сделал, я все равно потеряю его, —ответил я. — Я проигрываю в любом случае, правда?
Найджел Бэтти внимательно смотрел на меня:
— Постарайтесь сделать все, что можете, для своей семьи. Вот мой совет. Не как юриста, а как человека. Берегите то, что имеете, мистер Сильвер. Любите свою семью. Не ту семью, которую вы когда-то имели, а ту, которая у вас есть сейчас.
9
У входа в супермаркет путь нам с Пегги преградила полная молодая женщина, которая кричала на капризного маленького мальчика лет пяти.
— Я повторяю тебе, Ронан, в последний раз: нет, черт побери!
— Но мне хочется, — хныкал Ронан, размазывая слезы и сопли по дрожащему подбородку. — Хочу, мама. Хочу. Хочу!
— Ты больше не получишь, Ронан. Можешь хотеть сколько угодно. Но ничего не получишь, ясно? Ты уже достаточно получил сегодня. Тебе станет плохо, если съешь еще. Я тебе дам немного завтра, если будешь слушаться и хорошо пообедаешь.
— А я хочу сейчас, мама. Прямо сейчас.
— Ничего ты не получишь. Разговор окончен. Замолчи, Ронан.
— Хочу, хочу, хочу!
— Вот тебе, Ронан! — крикнула женщина не сдержавшись и, схватив за руку сына, резко крутанула его, сильно шлепнув по заду. Раз, еще раз и еще.
Тут я понял, что женщина не толстая, а беременная. Ронан замолчал на секунду, округлив от удивления глаза, а потом заревел по-настоящему, Беременная молодая женщина потащила ребенка за собой, и его крики раздавались сначала в отделе кулинарии, а потом — в хозяйственном.
Мы с Пегги понимающе переглянулись. Она сидела в магазинной тележке лицом ко мне, болтая ногами. Я был уверен, что в тот момент мы с ней подумали об одном и том же: «Господи, как хорошо, что у нас все по-другому».
Мы с ней частенько чувствовали себя в с супермаркете на особом положении. Мы с ужасом взирали на всех этих доведенных до изнеможения молодых и частенько беременных мамаш, оттаскивающих своих ревущих чад от полок с конфетами, а также на хмурых, зловеще молчащих папаш, готовых взорваться по первому поводу, поданному их капризничающими, надутыми детьми. Мы с ней в таких случаях думали, что у нас все не так.
Мне казалось, что Пегги считала такое поведение неприемлемым. А всех этих орущих детей невоспитанными. Для восьмилетнего ребенка у нее было необыкновенное чувство такта, достойное Нэнси Митфорд. Все эти ужасные люди, конечно же, не имели никакого представления о том, как следует себя вести в супермаркете. Простонародье. Для меня же это было гораздо больше, чем проявление невоспитанности в магазине.
Когда Сид бывала занята на работе, готовя очередной банкет в Вест-Энде, мы с Пегги вдвоем отправлялись за покупками в супермаркет. И я частенько наблюдал за папами и мамами, делающими покупки со своими родными детьми, и думал: «Ну, чему же тут можно позавидовать?»
Когда наблюдаешь за перебранкой между родителями и их родными детьми, что же тут хорошего? Особенно в многолюдном супермаркете незадолго до его закрытия было легко поверить, что не все у них так уж замечательно, как кажется.
Мы с Пегги получали удовольствие. Может потому, что все же не так часто вдвоем отправлялись за покупками и от этого воспринимали все как маленькое приключение. Хотя теперь это случалось чаще и чаще, потому что «Еда, славная еда» набирала обороты. Мы радостно ходили по рядам, Пегги держала список предполагаемых покупок, сидя на удобном детском стульчике магазинной тележки, и хохотала, когдая начинал разгоняться и быстро катить тележку по проходам между рядами стеллажей с продуктами. И хотя для всех мы, должно быть, выглядели как еще один папаша с дочкой, у нас никогда не возникало перебранки, как между родными детьми и родителями.
Мы с Пегги всегда смеялись в супермаркете.
По крайней мере, так был о до сегодняшнего дня.
Во всем был виноват тигр Тони. Если бы у Пегги не имелось неисправимой привычки по три раза в день есть «Фростиз», то и этот поход в супермаркет прошел бы,так же спокойно и безобидно, как всегда.
Но тигр Тони все испортил.
— Теперь хлеб, — нахмурилась Пегги, читая список продуктов, составленный ее мамой.
— Купили, — ответил я.
— Молоко.
Я поднял вверх пластиковую бутылку с молоком пониженной жирности:
— Присутствует!
Пегги рассмеялась, потом прищурила глаза:
— Ту.. Ту-ту…
— Туалетная бумага. Смотри, Пег. Мы взяли столько, что ей можно будет обмотаться нам всем!
— Тогда остался мой завтрак. — Мы находились в ряду по соседству с бакалеей, где на полках стояло множество ярких коробок с изображением призывно улыбающихся героев мультфильмов. — «Фростиз». Они самые кр-р-рутые!
— Нам не нужны «Фростиз», Пег. У нас есть дома кукурузные хлопья, и много.
— Но не «Фростиз», не с тигром Тони. Они кр-р-рутые!
Пегги обожала кукурузные хлопья «Фростиз». Или ей просто нравился тигр Тони со своей коронной фразой «Они кр-р-рутые!».
Уже несколько раз я был свидетелем их с мамой спора по поводу покупки «Фростиз».
Несмотря на то что Пегги любила только «Фростиз», Сид обычно покупала упаковки, в которые входили разные сорта зерновых хлопьев. И в нашем доме было неписаное правило, что Пегги должна съесть все пачки, прежде чем будут куплены новые, включая хлопья со вкусом какао, пшеничные и ненавистные «Особые К». Мы не могли покупать новую упаковку только потому, что она съела все «Фростиз».
Когда вопрос с «Фростиз» вставал в присутствии Сид, она, не обращая внимания на Пегги, просто шла дальше, в другой отдел, и тема отпадала сама собой. Со мной же Пегги чувствовала, что может взять верх и получить дополнительные «Фростиз».
— Гарри, мама так сказала, — заявила она, беря с полки огромную упаковку «Фростиз», и тигр Тони довольно ухмыльнулся, продолжая скалить зубы даже тогда, когда я взял у Пегги из рук упаковку и поставил ее на место.
— Ну, Гарри! Ты меня просто огорчаешь. Я серьезно.
— Нет, Пег, послушай. Мы придем и купим еще «Фростиз», когда ты съешь все остальные хлопья. Я обещаю. Ладно?
Ее лицо помрачнело.
— Мы купим их сейчас. Сию же минуту. Я не шучу. Ты понял, Гарри?
— Нет, Пег.
Она начала вылезать из тележки. Она была уже слишком большой для магазинной тележки, которая накренилась, и мне пришлось ее подхватить, чтобы она не упала.
— Господи Иисусе, Пег. Ты же башку себе разобьешь!
— Не ругайся, Гарри. Это грубо.
Она вытащила с полки коробку «Фростиз». Я отобрал ее у нее и швырнул назад. На нас начали обращать внимание. Точно так же, как мы с ней смотрели на сцену с Ронаном.
— Перестань так себя вести, Пег, и пойдем домой.
Я подошел, к ней, чтобы поднять и посадить назад в тележку, но она стала вырываться и дергаться.
— Не смей трогать меня, Гарри. Ты не мой отец.
— Что ты сказала?
— То, что слышал.
Я снова наклонился, чтобы поднять ее, но она отступила на два шага назад и громко сказала:
— Я хочу к маме. Ты не мой папа. Перестань притворяться, что ты мой папа.
Возле нас остановилась пожилая женщина с двумя банками кошачьих консервов и пачкой сухого корма для очень породистых котов в корзинке:
— С тобой все в порядке, дорогая?
— С ней все в порядке, — ответил я.
— Извините, — возразила любительница кошек. — Я обращаюсь не к вам. Я говорю с этой маленькой девочкой.
— Он притворяется моим папой, но он не мой папа, — проскулила Пегги, и в ту же секунду глаза ее стали жалостливыми. — Нет, на самом деле все не так.
— Ну вот, — вздохнул я. — Теперь еще тебе не хватает только расплакаться.
— Что за ужасный вы человек, — возмутилась пожилая женщина.
Мимо проходили Ронан с беременной мамой. Ронан успокоился и доедал очередной пакет чипсов.
— Ты в порядке, милая? — спросила эта мамаша.
— Она расстроена, — вздохнула пожилая любительница кошек. — Она хочет к своей мамочке.
— А кто тогда он? — спросила молодая мама, указывая на меня.
— Думаю, никто, — высказалась пожилая женщина.
— Вы кто? Вы ее папа?
— Нет, не совсем.
— Совсем даже нет, — вклинилась Пегги, обхватывая маму Ронана за ногу. — У моего папы мотоцикл.
Пожилая женщина погладила ее по голове. Ронан с подозрением уставился на меня. Вся его мордашка была покрыта крошками от чипсов. Как бы сказала моя мама, он сохранял их «на потом».
Тут вдруг появился бритоголовый представитель. службы безопасности магазина, весь из себя в коричневой рубашке и с накачанными бицепсами:
— Что тут происходит?
— Это просто смешно! — воскликнул я. — Мы сейчас же идем домой.
Я протянул к Пегги руки, но она отшатнулась от меня так, словно у меня в руках была окровавленная бензопила.
— Пусть он меня не трогает!
— Он тебя не тронет, — заявила пожилая женщина.
— Пусть только попробует, — поддакнула мама Романа.
— Мам, — заревел ее сын, демонстрируя непрожеванные куски чипсов во рту.
— Сейчас разберемся, — заявил охранник.
Он подошел ко мне вплотную и легонько уперся мясистыми ладонями мне в грудь. Этот белокожий паренье волосами, подстриженными ежиком, и россыпью прыщей на розовой толстой шее. Через его плечо я видел, как пожилая женщина и молодая мама обнимают Пегги за плечи, бросая на меня гневные взгляды.
— Пройдемте, сэр. Нам надо побеседовать, — сказал охранник, беря меня за плечо. — Прошу пройти в кабинет директора, а там посмотрим, следует ли вызывать полицию.
Я в возмущении сбросил со своего плеча его руку:
— Полицию? Да вы с ума сошли.
— Вы приходитесь отцом этому ребенку?
— Я — муж ее матери.
— Мы разберемся.
— Никуда я с вами не пойду. Мы сейчас идем домой.
Легкий налет вежливости в поведении охранника мгновенно улетучился. Мне даже показалось, он обрадовался тому, что больше не надо сдерживаться.
— Ты, приятель, пойдешь сейчас со мной, — проговорил он тихо, но убедительно. — По-хорошему или по-плохому, но ты идешь со мной.
— С ума можно сойти. Просто невероятно, — сказал я, но позволил охраннику увести меня с собой, оставив Пегги с ее группой поддержки.
— Мам, — услышал я голос Ронана, — можно мне…
— Нет, черт побери, нельзя, — ответила мама.
***
Целых два часа я провел наедине с прыщавым охранником в маленькой комнатушке, предназначенной для мелких воришек, нарушителей порядка и всяких разных придурков. В конце концов, полицию вызывать не стали, а позвонили моей жене.
Сначала я услышал их шаги, гулко отдававшиеся в коридорах нижнего, служебного этажа супермаркета, потом отворилась дверь, и я увидел свою жену и падчерицу в сопровождении какого-то менеджера в белом халате.
— Привет, Гарри, — произнесла Пегги. — А что это за комната?
— Мадам, — спросил «белый халат», — это он?
— Я повторяю тебе, Ронан, в последний раз: нет, черт побери!
— Но мне хочется, — хныкал Ронан, размазывая слезы и сопли по дрожащему подбородку. — Хочу, мама. Хочу. Хочу!
— Ты больше не получишь, Ронан. Можешь хотеть сколько угодно. Но ничего не получишь, ясно? Ты уже достаточно получил сегодня. Тебе станет плохо, если съешь еще. Я тебе дам немного завтра, если будешь слушаться и хорошо пообедаешь.
— А я хочу сейчас, мама. Прямо сейчас.
— Ничего ты не получишь. Разговор окончен. Замолчи, Ронан.
— Хочу, хочу, хочу!
— Вот тебе, Ронан! — крикнула женщина не сдержавшись и, схватив за руку сына, резко крутанула его, сильно шлепнув по заду. Раз, еще раз и еще.
Тут я понял, что женщина не толстая, а беременная. Ронан замолчал на секунду, округлив от удивления глаза, а потом заревел по-настоящему, Беременная молодая женщина потащила ребенка за собой, и его крики раздавались сначала в отделе кулинарии, а потом — в хозяйственном.
Мы с Пегги понимающе переглянулись. Она сидела в магазинной тележке лицом ко мне, болтая ногами. Я был уверен, что в тот момент мы с ней подумали об одном и том же: «Господи, как хорошо, что у нас все по-другому».
Мы с ней частенько чувствовали себя в с супермаркете на особом положении. Мы с ужасом взирали на всех этих доведенных до изнеможения молодых и частенько беременных мамаш, оттаскивающих своих ревущих чад от полок с конфетами, а также на хмурых, зловеще молчащих папаш, готовых взорваться по первому поводу, поданному их капризничающими, надутыми детьми. Мы с ней в таких случаях думали, что у нас все не так.
Мне казалось, что Пегги считала такое поведение неприемлемым. А всех этих орущих детей невоспитанными. Для восьмилетнего ребенка у нее было необыкновенное чувство такта, достойное Нэнси Митфорд. Все эти ужасные люди, конечно же, не имели никакого представления о том, как следует себя вести в супермаркете. Простонародье. Для меня же это было гораздо больше, чем проявление невоспитанности в магазине.
Когда Сид бывала занята на работе, готовя очередной банкет в Вест-Энде, мы с Пегги вдвоем отправлялись за покупками в супермаркет. И я частенько наблюдал за папами и мамами, делающими покупки со своими родными детьми, и думал: «Ну, чему же тут можно позавидовать?»
Когда наблюдаешь за перебранкой между родителями и их родными детьми, что же тут хорошего? Особенно в многолюдном супермаркете незадолго до его закрытия было легко поверить, что не все у них так уж замечательно, как кажется.
Мы с Пегги получали удовольствие. Может потому, что все же не так часто вдвоем отправлялись за покупками и от этого воспринимали все как маленькое приключение. Хотя теперь это случалось чаще и чаще, потому что «Еда, славная еда» набирала обороты. Мы радостно ходили по рядам, Пегги держала список предполагаемых покупок, сидя на удобном детском стульчике магазинной тележки, и хохотала, когдая начинал разгоняться и быстро катить тележку по проходам между рядами стеллажей с продуктами. И хотя для всех мы, должно быть, выглядели как еще один папаша с дочкой, у нас никогда не возникало перебранки, как между родными детьми и родителями.
Мы с Пегги всегда смеялись в супермаркете.
По крайней мере, так был о до сегодняшнего дня.
Во всем был виноват тигр Тони. Если бы у Пегги не имелось неисправимой привычки по три раза в день есть «Фростиз», то и этот поход в супермаркет прошел бы,так же спокойно и безобидно, как всегда.
Но тигр Тони все испортил.
— Теперь хлеб, — нахмурилась Пегги, читая список продуктов, составленный ее мамой.
— Купили, — ответил я.
— Молоко.
Я поднял вверх пластиковую бутылку с молоком пониженной жирности:
— Присутствует!
Пегги рассмеялась, потом прищурила глаза:
— Ту.. Ту-ту…
— Туалетная бумага. Смотри, Пег. Мы взяли столько, что ей можно будет обмотаться нам всем!
— Тогда остался мой завтрак. — Мы находились в ряду по соседству с бакалеей, где на полках стояло множество ярких коробок с изображением призывно улыбающихся героев мультфильмов. — «Фростиз». Они самые кр-р-рутые!
— Нам не нужны «Фростиз», Пег. У нас есть дома кукурузные хлопья, и много.
— Но не «Фростиз», не с тигром Тони. Они кр-р-рутые!
Пегги обожала кукурузные хлопья «Фростиз». Или ей просто нравился тигр Тони со своей коронной фразой «Они кр-р-рутые!».
Уже несколько раз я был свидетелем их с мамой спора по поводу покупки «Фростиз».
Несмотря на то что Пегги любила только «Фростиз», Сид обычно покупала упаковки, в которые входили разные сорта зерновых хлопьев. И в нашем доме было неписаное правило, что Пегги должна съесть все пачки, прежде чем будут куплены новые, включая хлопья со вкусом какао, пшеничные и ненавистные «Особые К». Мы не могли покупать новую упаковку только потому, что она съела все «Фростиз».
Когда вопрос с «Фростиз» вставал в присутствии Сид, она, не обращая внимания на Пегги, просто шла дальше, в другой отдел, и тема отпадала сама собой. Со мной же Пегги чувствовала, что может взять верх и получить дополнительные «Фростиз».
— Гарри, мама так сказала, — заявила она, беря с полки огромную упаковку «Фростиз», и тигр Тони довольно ухмыльнулся, продолжая скалить зубы даже тогда, когда я взял у Пегги из рук упаковку и поставил ее на место.
— Ну, Гарри! Ты меня просто огорчаешь. Я серьезно.
— Нет, Пег, послушай. Мы придем и купим еще «Фростиз», когда ты съешь все остальные хлопья. Я обещаю. Ладно?
Ее лицо помрачнело.
— Мы купим их сейчас. Сию же минуту. Я не шучу. Ты понял, Гарри?
— Нет, Пег.
Она начала вылезать из тележки. Она была уже слишком большой для магазинной тележки, которая накренилась, и мне пришлось ее подхватить, чтобы она не упала.
— Господи Иисусе, Пег. Ты же башку себе разобьешь!
— Не ругайся, Гарри. Это грубо.
Она вытащила с полки коробку «Фростиз». Я отобрал ее у нее и швырнул назад. На нас начали обращать внимание. Точно так же, как мы с ней смотрели на сцену с Ронаном.
— Перестань так себя вести, Пег, и пойдем домой.
Я подошел, к ней, чтобы поднять и посадить назад в тележку, но она стала вырываться и дергаться.
— Не смей трогать меня, Гарри. Ты не мой отец.
— Что ты сказала?
— То, что слышал.
Я снова наклонился, чтобы поднять ее, но она отступила на два шага назад и громко сказала:
— Я хочу к маме. Ты не мой папа. Перестань притворяться, что ты мой папа.
Возле нас остановилась пожилая женщина с двумя банками кошачьих консервов и пачкой сухого корма для очень породистых котов в корзинке:
— С тобой все в порядке, дорогая?
— С ней все в порядке, — ответил я.
— Извините, — возразила любительница кошек. — Я обращаюсь не к вам. Я говорю с этой маленькой девочкой.
— Он притворяется моим папой, но он не мой папа, — проскулила Пегги, и в ту же секунду глаза ее стали жалостливыми. — Нет, на самом деле все не так.
— Ну вот, — вздохнул я. — Теперь еще тебе не хватает только расплакаться.
— Что за ужасный вы человек, — возмутилась пожилая женщина.
Мимо проходили Ронан с беременной мамой. Ронан успокоился и доедал очередной пакет чипсов.
— Ты в порядке, милая? — спросила эта мамаша.
— Она расстроена, — вздохнула пожилая любительница кошек. — Она хочет к своей мамочке.
— А кто тогда он? — спросила молодая мама, указывая на меня.
— Думаю, никто, — высказалась пожилая женщина.
— Вы кто? Вы ее папа?
— Нет, не совсем.
— Совсем даже нет, — вклинилась Пегги, обхватывая маму Ронана за ногу. — У моего папы мотоцикл.
Пожилая женщина погладила ее по голове. Ронан с подозрением уставился на меня. Вся его мордашка была покрыта крошками от чипсов. Как бы сказала моя мама, он сохранял их «на потом».
Тут вдруг появился бритоголовый представитель. службы безопасности магазина, весь из себя в коричневой рубашке и с накачанными бицепсами:
— Что тут происходит?
— Это просто смешно! — воскликнул я. — Мы сейчас же идем домой.
Я протянул к Пегги руки, но она отшатнулась от меня так, словно у меня в руках была окровавленная бензопила.
— Пусть он меня не трогает!
— Он тебя не тронет, — заявила пожилая женщина.
— Пусть только попробует, — поддакнула мама Романа.
— Мам, — заревел ее сын, демонстрируя непрожеванные куски чипсов во рту.
— Сейчас разберемся, — заявил охранник.
Он подошел ко мне вплотную и легонько уперся мясистыми ладонями мне в грудь. Этот белокожий паренье волосами, подстриженными ежиком, и россыпью прыщей на розовой толстой шее. Через его плечо я видел, как пожилая женщина и молодая мама обнимают Пегги за плечи, бросая на меня гневные взгляды.
— Пройдемте, сэр. Нам надо побеседовать, — сказал охранник, беря меня за плечо. — Прошу пройти в кабинет директора, а там посмотрим, следует ли вызывать полицию.
Я в возмущении сбросил со своего плеча его руку:
— Полицию? Да вы с ума сошли.
— Вы приходитесь отцом этому ребенку?
— Я — муж ее матери.
— Мы разберемся.
— Никуда я с вами не пойду. Мы сейчас идем домой.
Легкий налет вежливости в поведении охранника мгновенно улетучился. Мне даже показалось, он обрадовался тому, что больше не надо сдерживаться.
— Ты, приятель, пойдешь сейчас со мной, — проговорил он тихо, но убедительно. — По-хорошему или по-плохому, но ты идешь со мной.
— С ума можно сойти. Просто невероятно, — сказал я, но позволил охраннику увести меня с собой, оставив Пегги с ее группой поддержки.
— Мам, — услышал я голос Ронана, — можно мне…
— Нет, черт побери, нельзя, — ответила мама.
***
Целых два часа я провел наедине с прыщавым охранником в маленькой комнатушке, предназначенной для мелких воришек, нарушителей порядка и всяких разных придурков. В конце концов, полицию вызывать не стали, а позвонили моей жене.
Сначала я услышал их шаги, гулко отдававшиеся в коридорах нижнего, служебного этажа супермаркета, потом отворилась дверь, и я увидел свою жену и падчерицу в сопровождении какого-то менеджера в белом халате.
— Привет, Гарри, — произнесла Пегги. — А что это за комната?
— Мадам, — спросил «белый халат», — это он?