Сохранился и древний текст соглашения, выработанного с участием Александра при переговорах в Новгороде, и оформленного в виде так называемой «Разграничительной грамоты» 1254 года. Границы сбора дани с саамов норвежцами и карелами определяются в ней согласно «тому, что говорили старые люди и говорят теперь старые поселенцы и финны-саамы». Русь сохранила право по-прежнему собирать дань до Ивгей-реки и Люнген-фьорда, до западной границы страны саамов, а значит, почти до пределов собственно норвежской территории.
Александр добился своего. Отношения с Норвегией поставлены им на прочную основу государственных соглашений. Определены и нормы сбора саамских даней: «Брать в тех крайних границах не более пяти серых беличьих шкурок с каждого лука (охотника), или по старине, если они (жители) хотят, чтобы по старине было».
Это несомненный успех княжой политики в Северной Европе. Заключенное Александром соглашение легло позднее в основу окончательного русско-норвежского договора 1327 года.
Еще продолжались переговоры с Норвегией, когда в 1253 году Орден предпринял новый набег на Псков и рыцари пожгли его посад. Александр тотчас отправил новго-родско-псковско-карельские силы за реку Нарову. Рыцари были разбиты и отступили. Сообщая о поражении рыцарей, летописец добавляет — поделом им, «сами виноваты окаянные нарушители Правды». В том же году Александр принимал в Новгороде и Пскове немецких послов.
Здесь он встретился с магистром Ордена Андреем фон Стирландом. Магистр лишь недавно заключил выгодный мир с Литвой. Миндовг согласился отправить послов к папе Иннокентию IV, выражая готовность принять христианство и королевскую корону. Папа встретил это известие с радостью. Впрочем, Миндовг не оставил надежды на разрыв с Орденом, который из Подвинья и Поне-манья пытался завоевать Жемайтию.
Магистр пытался установить прямой контакт и с Русью, возможно все еще надеясь столкнуть ее с Ордой. Папа, со своей стороны, давно советовал «Александру, славному королю Новгородскому», «забыв о прошлом», построить во Пскове католический храм для иноземного купечества, а для уточнения путей сотрудничества принять своего посла, «дабы то, что он предложит тебе — во спасение твое и твоих подданных, ты благосклонно обдумал». Словом, папа после катастрофы на Чудском льду стремился наладить более тесные связи между Русью и Орденом.
В Западной Европе не сомневались даже в возможности победы Ордена над Русью. Вильгельм Рубруквис, посол французского короля Людовика IX в Орду, писал, что братья-тевтоны, «разумеется, легко покорили бы Руссию, если бы принялись за это». Александр уже доказал, что действительность была иной ввиду несомненной военной силы Руси. Встреч он с католическими дипломатами не избегал, но хорошо видел, что ему ни Орда, ни Орден не помощники. Отстоять Прибалтику уже нельзя, значит, надо прочно закрепиться на Нарове. Орден с немецкими городами в разладе. Значит, Руси надо с ними торговать.
После долгих, как всегда, переговоров русские подписали с немцами мир на своих условиях — «на всей воли новгородьской и псковьской». Купечеству немецкому Александр дозволил соорудить во Пскове храм. Пусть магистр думает, что хочет, но торговля сильнее войны. Александр уже сделал выбор: магистр отбыл не солоно хлебавши.
На Севере, где все еще не было мира со Швецией, дела складывались хуже.
После разгрома на Неве шведское правительство решило сосредоточить силы на завоевании земли финнов, тем более что епископ Томас покинул ее «из страха перед русскими и карелами», и отправился доживать свои дни в доминиканском монастыре на остров Готланд. Давний противник Александра ярл — правитель Швеции Биргер занялся подготовкой похода.
Для завоевания Финляндии он собрал большое рыцарское войско, которое высадилось на южном берегу Ню-ландии — одной из областей Финляндии. Она была завоевана в 1250 году и насильственно крещена. Биргер заложил в центре финской земли, на берегу озера Ваная, крепость Тавастгус и поселил здесь шведских феодалов-колонистов, раздав им финские земли. Коренное население было обложено тяжелыми поборами, в том числе и церковной десятиной. По этому поводу автор одной из северных хроник заметил: «Ту страну, которая была вся крещена, русский князь (то есть Александр), как я думаю, потерял».
Окрыленные захватом Финляндии, зная, что Новгороду грозит татарское иго, шведы рискнули еще не одним русским походом. На этот раз они заручились поддержкой Дании, королевского вассала, правившего в Ревеле; к походу привлекли и вспомогательную финскую рать.
Швеция и Дания задумали занять Водьскую, Ижорскую и Карельскую земли и закрыть Руси выход в Финский залив. Сосредоточив свой флот в устье Наровы, они начали строить крепость на ее восточном, русском, берегу. Папская курия поддержала союзников: был объявлен набор крестоносцев и вновь назначен епископ этих земель.
Александр обо всем происходящем узнал от новгородских послов, которые прибыли во Владимир за войском, а сами «разослаша по своей волости, такоже копяще полкы». Шведские и датские рыцари не ожидали таких действий и, узнав о них, поспешно отступили — «побегоша за море».
Александр еще не терял надежды сохранить южную Финляндию. Зимой 1256 года в Новгород с полками из Владимира пришел князь, а с ним и митрополит Кирилл. Церковь тревожило проникновение католических войск в вассальные земли Руси. Новгородское боярство, однако, либо уже примирившись с утратой земли финнов, либо не рассчитывая, что ее подчинение даст выгоды именно Новгороду, а не князю лично, как это было на Кольском полуострове, неохотно участвовало в деле. Александр хранил цель похода в тайне. Только у Копорья он объявил, что идет в Финляндию, и отпустил митрополита. Тогда и многие новгородцы решили воротиться домой, другие, однако, остались. К походу привлекли и карел.
...Перейдя по льду Финский залив, русские опустошили шведские владения. Поход в суровых зимних условиях был чрезвычайно трудным. Шли, конечно, на лыжах.
Князь понимал, что походы на Финляндию всегда были сопряжены для Новгорода с лишениями и потерями. И на этот раз «бысть зол путь, акы же не видали ни дни, ни ночи; и многым шестником (тем, кто шел) бысть пагуба». Русские дошли чуть ли не до Полярного круга, где их окружала глухая ночь.
Хотя шведское завоевание обескровило землю финнов, вступление русских полков вызвало здесь восстание. В послании по этому поводу папа Александр IV писал, что русские и карелы напали на шведское население Финляндии и убили «многих из его (короля) верноподданных пролили много крови, множества усадеб и земель предали огню» и, что особенно примечательно, «многих, возрожденных благодатию священного источника, прискорбным образом привлекли на свою сторону...». Это Александр умел.
Насильственно крещенные и угнетаемые финны в большом числе присоединились к русским. Но финны были ослаблены, и русскому войску негде было закрепиться. Александр понял, что Финляндия утрачена, и все же он мог считать поход оправданным: Швеция должна понять, что татаро-монгольское нашествие не угасило заинтересованности Руси в делах Северной Европы. Он смотрел в будущее.
Сыновья и внуки продолжили его политику. Русско-датские отношения были упорядочены при Андрее, сыне Александра, а Ореховецкий договор 1323 года, заключенный его внуком Юрием Даниловичем, надолго закрепил мирные отношения Руси со Швецией.
Военные и дипломатические усилия князя на Севере и Западе могли создать безопасные рубежи лишь при одном условии — мире с Ордой. А как раз он-то и оказался опять под угрозой.
Покидая Новгород, Александр оставил наместником сына Василия. С собой он взял двух послов новгородских — бояр Михаила Пинещинича и Елевферия Сбысла вича. К кому послы — не было сказано, но бояре догадывались, что их направили в Сарай. Татарское иго неумолимо надвигалось на Новгород.
Татарское «число»
Мир с Литвой
Александр добился своего. Отношения с Норвегией поставлены им на прочную основу государственных соглашений. Определены и нормы сбора саамских даней: «Брать в тех крайних границах не более пяти серых беличьих шкурок с каждого лука (охотника), или по старине, если они (жители) хотят, чтобы по старине было».
Это несомненный успех княжой политики в Северной Европе. Заключенное Александром соглашение легло позднее в основу окончательного русско-норвежского договора 1327 года.
Еще продолжались переговоры с Норвегией, когда в 1253 году Орден предпринял новый набег на Псков и рыцари пожгли его посад. Александр тотчас отправил новго-родско-псковско-карельские силы за реку Нарову. Рыцари были разбиты и отступили. Сообщая о поражении рыцарей, летописец добавляет — поделом им, «сами виноваты окаянные нарушители Правды». В том же году Александр принимал в Новгороде и Пскове немецких послов.
Здесь он встретился с магистром Ордена Андреем фон Стирландом. Магистр лишь недавно заключил выгодный мир с Литвой. Миндовг согласился отправить послов к папе Иннокентию IV, выражая готовность принять христианство и королевскую корону. Папа встретил это известие с радостью. Впрочем, Миндовг не оставил надежды на разрыв с Орденом, который из Подвинья и Поне-манья пытался завоевать Жемайтию.
Магистр пытался установить прямой контакт и с Русью, возможно все еще надеясь столкнуть ее с Ордой. Папа, со своей стороны, давно советовал «Александру, славному королю Новгородскому», «забыв о прошлом», построить во Пскове католический храм для иноземного купечества, а для уточнения путей сотрудничества принять своего посла, «дабы то, что он предложит тебе — во спасение твое и твоих подданных, ты благосклонно обдумал». Словом, папа после катастрофы на Чудском льду стремился наладить более тесные связи между Русью и Орденом.
В Западной Европе не сомневались даже в возможности победы Ордена над Русью. Вильгельм Рубруквис, посол французского короля Людовика IX в Орду, писал, что братья-тевтоны, «разумеется, легко покорили бы Руссию, если бы принялись за это». Александр уже доказал, что действительность была иной ввиду несомненной военной силы Руси. Встреч он с католическими дипломатами не избегал, но хорошо видел, что ему ни Орда, ни Орден не помощники. Отстоять Прибалтику уже нельзя, значит, надо прочно закрепиться на Нарове. Орден с немецкими городами в разладе. Значит, Руси надо с ними торговать.
После долгих, как всегда, переговоров русские подписали с немцами мир на своих условиях — «на всей воли новгородьской и псковьской». Купечеству немецкому Александр дозволил соорудить во Пскове храм. Пусть магистр думает, что хочет, но торговля сильнее войны. Александр уже сделал выбор: магистр отбыл не солоно хлебавши.
На Севере, где все еще не было мира со Швецией, дела складывались хуже.
После разгрома на Неве шведское правительство решило сосредоточить силы на завоевании земли финнов, тем более что епископ Томас покинул ее «из страха перед русскими и карелами», и отправился доживать свои дни в доминиканском монастыре на остров Готланд. Давний противник Александра ярл — правитель Швеции Биргер занялся подготовкой похода.
Для завоевания Финляндии он собрал большое рыцарское войско, которое высадилось на южном берегу Ню-ландии — одной из областей Финляндии. Она была завоевана в 1250 году и насильственно крещена. Биргер заложил в центре финской земли, на берегу озера Ваная, крепость Тавастгус и поселил здесь шведских феодалов-колонистов, раздав им финские земли. Коренное население было обложено тяжелыми поборами, в том числе и церковной десятиной. По этому поводу автор одной из северных хроник заметил: «Ту страну, которая была вся крещена, русский князь (то есть Александр), как я думаю, потерял».
Окрыленные захватом Финляндии, зная, что Новгороду грозит татарское иго, шведы рискнули еще не одним русским походом. На этот раз они заручились поддержкой Дании, королевского вассала, правившего в Ревеле; к походу привлекли и вспомогательную финскую рать.
Швеция и Дания задумали занять Водьскую, Ижорскую и Карельскую земли и закрыть Руси выход в Финский залив. Сосредоточив свой флот в устье Наровы, они начали строить крепость на ее восточном, русском, берегу. Папская курия поддержала союзников: был объявлен набор крестоносцев и вновь назначен епископ этих земель.
Александр обо всем происходящем узнал от новгородских послов, которые прибыли во Владимир за войском, а сами «разослаша по своей волости, такоже копяще полкы». Шведские и датские рыцари не ожидали таких действий и, узнав о них, поспешно отступили — «побегоша за море».
Александр еще не терял надежды сохранить южную Финляндию. Зимой 1256 года в Новгород с полками из Владимира пришел князь, а с ним и митрополит Кирилл. Церковь тревожило проникновение католических войск в вассальные земли Руси. Новгородское боярство, однако, либо уже примирившись с утратой земли финнов, либо не рассчитывая, что ее подчинение даст выгоды именно Новгороду, а не князю лично, как это было на Кольском полуострове, неохотно участвовало в деле. Александр хранил цель похода в тайне. Только у Копорья он объявил, что идет в Финляндию, и отпустил митрополита. Тогда и многие новгородцы решили воротиться домой, другие, однако, остались. К походу привлекли и карел.
...Перейдя по льду Финский залив, русские опустошили шведские владения. Поход в суровых зимних условиях был чрезвычайно трудным. Шли, конечно, на лыжах.
Князь понимал, что походы на Финляндию всегда были сопряжены для Новгорода с лишениями и потерями. И на этот раз «бысть зол путь, акы же не видали ни дни, ни ночи; и многым шестником (тем, кто шел) бысть пагуба». Русские дошли чуть ли не до Полярного круга, где их окружала глухая ночь.
Хотя шведское завоевание обескровило землю финнов, вступление русских полков вызвало здесь восстание. В послании по этому поводу папа Александр IV писал, что русские и карелы напали на шведское население Финляндии и убили «многих из его (короля) верноподданных пролили много крови, множества усадеб и земель предали огню» и, что особенно примечательно, «многих, возрожденных благодатию священного источника, прискорбным образом привлекли на свою сторону...». Это Александр умел.
Насильственно крещенные и угнетаемые финны в большом числе присоединились к русским. Но финны были ослаблены, и русскому войску негде было закрепиться. Александр понял, что Финляндия утрачена, и все же он мог считать поход оправданным: Швеция должна понять, что татаро-монгольское нашествие не угасило заинтересованности Руси в делах Северной Европы. Он смотрел в будущее.
Сыновья и внуки продолжили его политику. Русско-датские отношения были упорядочены при Андрее, сыне Александра, а Ореховецкий договор 1323 года, заключенный его внуком Юрием Даниловичем, надолго закрепил мирные отношения Руси со Швецией.
Военные и дипломатические усилия князя на Севере и Западе могли создать безопасные рубежи лишь при одном условии — мире с Ордой. А как раз он-то и оказался опять под угрозой.
Покидая Новгород, Александр оставил наместником сына Василия. С собой он взял двух послов новгородских — бояр Михаила Пинещинича и Елевферия Сбысла вича. К кому послы — не было сказано, но бояре догадывались, что их направили в Сарай. Татарское иго неумолимо надвигалось на Новгород.
Татарское «число»
На плечи Александра пало еще одно тяжелое предназначение, неизбежность которого он давно предвидел. Монгольская империя все более изощренно угнетала народы. Военное разорение, постой войск и истребление непокорных сменялись переписью населения и введением баскаческой организации. Угроза переписи надвигалась на Русь — уже были переписаны Китай, Иран. Тогда же, как сказано в китайской летописи, император Мункэ поручил чиновнику императорского двора Бецик-Берке сделать «исчисление народу в России».
В 1257 году Мункэ отправил на Русь своего родственника Китата, наделив его правом переписи населения, набора войск, устройства почтовой связи, сбора дани и доставки ее ко двору.
В связи с подготовкой переписи возросла дипломатическая активность русских князей в Золотой Орде. Между тем власть в ней перешла сперва к сыну Батыя хану Сартаку в 1256 году, а затем, по его ейорой смерти, распоряжением великого хана в Сарае около года правил несовершеннолетний Улагчи.
Его Двор сразу же посетили русские князья. Сперва ростовский Борис Васильевич отвез сюда дары от Александра, занятого финским походом. На следующий год в Сарай поехал сам Александр вместе с воротившимся из Швеции Андреем.
Вернуть Андрея, да и примириться с Ярославом было непростым делом. Церковь наставляла: «Не сей бо на браздах жита, ни мудрости на сердци безумных». Но ведь жизнь может и образумить сердца безумных. А время не такое, чтобы бросаться мужами, думающими и хоробрствующими, особенно когда они твои родные братья.
Во время этой поездки князья почтили богатыми дарами хана Улагчи, а потом узнали, что на них возложена обязанность содействовать переписи. Делать было нечего: ведь все они находились «в воле татарской». «Той же зимой, — сказано во владимирской.летописи, — приехали численники и сочли всю землю Суждальскую и Рязанскую и Мюромьскую и ставили повсюду десятников, сотников, тысячников и десятитысячников и ушли обратно в Орду». Вот и весь текст. А за ним судьба России на целые двести лет.
Численники переписывали население по домам, перепись устанавливала поборы в виде дани. Были использованы исконные русские единицы обложения — «соха», «плуг», «рало», к которым добавлена ямская подводная повинность и обязанность русских князей, как вассалов, служить своими полками хану — сюзерену в походах.
Вводя иго на Руси, ханы постарались привлечь на свою сторону русскую церковь. Ее освободили от даней и. поборов. Освобождалось все черное монастырское духовенство, все белое приходское духовенство, что группировалось вокруг церквей с их клирами и зависимыми от церкви людьми, населявшими дворы при храмах. Это был очень дальновидный шаг. Он получил свое выражение в специальных ярлыках — ханских жалованных грамотах русским митрополитам. В них духовные отцы освобождались от даней, пошлин и повинностей. Объявлялись неприкосновенными все церковные имущества, а за оскорбление веры грозила смерть.
Отныне церковные иерархи были в ризе как в броне.
И Александр, отойдя от отцовского своеволия, жаловал церкви десятины в городах, расширял права церковного суда, давал средства на увеличение клира, заказывал переписчикам духовные книги и передавал их церкви.
В четырех километрах к северу от Переяславля он основал Александро-Борисоглебский монастырь. Впрочем, землей наделил его скупо. Тем не менее позднее владимирский епископ Иаков ставил Александра в пример одному из его сыновей: «Вижь, сыну князь, како ти были велиции кндзи, твои прадеды и деды, и отец твой великий князь Олександр — украсили церковь божию кли-рошаны и книгами, и богатили домы великими десятинами по всем градам и суды церковными».
Митрополия, как и суздальские князья, сумела наладить отношения с Ордой, и потому ханское решение освободить русскую церковь от дани едва ли явилось для нее неожиданностью. И дело, конечно, не только в шаманской веротерпимости ханов. Ханы отлично понимали, что найдут в церковниках, к тому же напуганных папскими поползновениями и военной угрозой католических держав, верных споспешников своей политики.
...Татаро-монгольские численники спешили ввести на Руси свою баскаческую военно-политическую организацию. Принудительно сформировали они особые военные отряды, частью из местного населения, поставив во главе их своих воевод — десятников, сотников, тысячников и темников. Александру эти отряды не были подвластны. Они поступали в распоряжение баскаков, которые в качестве наместников земель неотступно следили за выполнением повинностей и вообще за всей жизнью княжеств. Баскаческие отряды расположились в землях Суздальской, Муромской, Рязанской, Тверской, Курской, Смоленской. Во Владимире, где находился Александр, при нем состоял и главный, «великий», баскак, которому подчинялись другие. Его присутствие связывало князя по рукам и по ногам. Баскаки и их отряды, в сущности, заменяли монгольские войска. Их назначение — держать в повиновении Русь.
Вскоре новая беда надвинулась на Александра. В том же 1257 году золотоордынская власть потребовала подчинения Новгорода и Пскова. В Сарай вновь вызвали Александра, а с ним — Андрея, Бориса и еще тверского Ярослава; когда они почтили новыми дарами хана Улагчи и всех его воевод, им сообщили о судьбе боярских республик.
Не зря Александр взял с собой новгородских послов, он всегда ожидал от Орды худшего. Когда в Новгород пришла злая весть, что «татары требуют тамги — торговой пошлины (отсюда — таможня, где взымают пошлину) и десятины с других доходов на Новегороде», это вызвало взрыв всеобщего негодования. Все лето в Новгороде царило смятение. Княжеский посадник Михаил, пытавшийся успокоить горожан, был убит.
Среди зачинщиков выступления особенно выделялся некий новгородец Александр со своими сторонниками («дружиной»). Они привлекли на свою сторону и молодого князя Василия Александровича. С тяжелым сердцем ехал Александр в Новгород: едва сладив с братьями, он уже шел войной на сына.
В самый разгар волнений в город прибыли татарские послы, а с ними князь Александр. Узнав о приближении отца, Василий бежал в Псков. Когда, поднявшись по ступеням вечевой степени (помоста), татарские послы предъявили свои требования, их сразу же отклонили. Новгородцы отказались подчиниться великому хану: они только дали дары послам для великого хана и отпустили их «с миром».
Но это не был мир. Послы уехали, возложив на князя исполнение ханской воли. Тяжело пришлось Александру, но иного выхода не было. Иначе грозило нашествие и разорение. Уж лучше платить гривнами, чем жизнями.
Подтянув к городу войска, Александр произвел расправу с непокорными в Новгороде и Пскове. В Пскове был схвачен Василий и отправлен во Владимир.
Александр терял сына, первенца и преемника. Ему ли щадить других, виновных в измене. Так пусть будут в Новгороде преданы жестоким наказаниям и зачинщик Александр и его сторонники. По городу пронесся страшный слух, что князь «овому носа урезаша, а иному очи выи маша».
Но и эти жестокие меры не помогли. Продолжала волноваться беднота. Убивали княжеских людей. Пал другой герой Невской битвы — Миша. Меж тем татарские численники дожидались во Владимире своего часа. Александр использовал приезд из Суздалыщшы новгородского посла Михаила Пинещинича «со лживым посольством». Он сообщил вечу ложную весть: «Аще не имеется по число (не подчинитесь переписи), то уже татарские пол-кы на Низовской (Суздальской) земли». Под угрозой нашествия Орды новгородцы смирились «и яшася новгородци по число», о чем и послали известить великого князя.
Вскоре в Новгород прибыли владимирский, суздальский и ростовский князья — Александр, Андрей и Борис. «Окаянные татарове», переписчики, сопровождали их. Это был уже известный нам Бецик-Берке, а с ним Каса-чик «с женами своими и инех много» — чуть не целый татарский стан расположился на княжеском Городище.
Но едва они приступили к переписи, как вновь и в городе, и по селам вспыхнуло восстание. Толпы вооруженных людей горожан и смердов стекались на Торговую сторону Новгорода: «И бысть мятеж велик в Новегороде и по волости...» Ночью кое-кого из переписчиков убили. Они «начата боятися смерти» и потребовали у Александра выделить охрану: «Дай нам сторожи, ать не избьють (чтобы не убили) нас». Князь приказал стеречь их по ночам сыну посадника и всем служилым боярам.
Но и дворянская стража не помогла. И тогда численники стали угрожать отъездом, который неминуемо повлек бы за собой приход ордынских войск и полное разорение земли. С вечевого помоста прозвучало их требование вечу: «Дайте нам число или бежим проче».
За это время новгородская знать успела столковаться с численниками, но простые люди — чернь «не хотеша дати числа», с криком «Умрем честно за святую Софию!» бушевала на вече. Люди в Новгороде тогда «издвоишася» на враждебные лагери. Люди «меньший», черные, собрались на Торговой стороне и готовили удар через Волхов, а «добрые» люди, бояре с Софийской стороны, в свою очередь, собирали ладьи. Распря разгоралась.
Александр, как всегда в подобных случаях, покинул Городище, и «окаянные татарове» двинулись следом. Тогда «вятшии» решительно потребовали от «меньших» подчинения. «Чернь» сопротивлялась, и неудивительно: при определении норм обложения населения данью «творяху бо бояре собе легко, а меншим зло». «Меньшие», терпя боярское угнетение, неистово противились попытке надеть им на шею еще одно ярмо. Наконец, под угрозой княжеских и боярских войск и монгольского вторжрния восставшие убоялись и решили все собраться у Софии. Здесь, на вече, они согласились на перепись и дань.
Татарских послов вернули в город. И тогда «почаша ездити окаянные (переписчики) по улицам, пишюче домы». Переписав население и собрав и нагрузив на по-возки положенную дань, численники с охраной уехали. Следом покинул Новгород и князь Александр. Предварительно он заключил с новгородцами новый договор, «дав им ряд» с учетом перемен, внесенных ордынским игом, и оставил им наместником другого своего сына — малолетнего Дмитрия. Ввиду измены Василия приходилось идти на эту, в общем, не сулящую добра замену. Третий сын. Андрей был еще ребенком.
...Новгородская боярская республика попала под власть Орды. Тяжелая доля, но Александр понимал: уж лучше сразу принять требование хана, чем допустить опустошение монгольскими полчищами процветающих новгород-ско-псковских земель, разорение городов, уничтожение крепостей. Это было трудное решение, но князю к таким решениям не привыкать.
В 1257 году Мункэ отправил на Русь своего родственника Китата, наделив его правом переписи населения, набора войск, устройства почтовой связи, сбора дани и доставки ее ко двору.
В связи с подготовкой переписи возросла дипломатическая активность русских князей в Золотой Орде. Между тем власть в ней перешла сперва к сыну Батыя хану Сартаку в 1256 году, а затем, по его ейорой смерти, распоряжением великого хана в Сарае около года правил несовершеннолетний Улагчи.
Его Двор сразу же посетили русские князья. Сперва ростовский Борис Васильевич отвез сюда дары от Александра, занятого финским походом. На следующий год в Сарай поехал сам Александр вместе с воротившимся из Швеции Андреем.
Вернуть Андрея, да и примириться с Ярославом было непростым делом. Церковь наставляла: «Не сей бо на браздах жита, ни мудрости на сердци безумных». Но ведь жизнь может и образумить сердца безумных. А время не такое, чтобы бросаться мужами, думающими и хоробрствующими, особенно когда они твои родные братья.
Во время этой поездки князья почтили богатыми дарами хана Улагчи, а потом узнали, что на них возложена обязанность содействовать переписи. Делать было нечего: ведь все они находились «в воле татарской». «Той же зимой, — сказано во владимирской.летописи, — приехали численники и сочли всю землю Суждальскую и Рязанскую и Мюромьскую и ставили повсюду десятников, сотников, тысячников и десятитысячников и ушли обратно в Орду». Вот и весь текст. А за ним судьба России на целые двести лет.
Численники переписывали население по домам, перепись устанавливала поборы в виде дани. Были использованы исконные русские единицы обложения — «соха», «плуг», «рало», к которым добавлена ямская подводная повинность и обязанность русских князей, как вассалов, служить своими полками хану — сюзерену в походах.
Вводя иго на Руси, ханы постарались привлечь на свою сторону русскую церковь. Ее освободили от даней и. поборов. Освобождалось все черное монастырское духовенство, все белое приходское духовенство, что группировалось вокруг церквей с их клирами и зависимыми от церкви людьми, населявшими дворы при храмах. Это был очень дальновидный шаг. Он получил свое выражение в специальных ярлыках — ханских жалованных грамотах русским митрополитам. В них духовные отцы освобождались от даней, пошлин и повинностей. Объявлялись неприкосновенными все церковные имущества, а за оскорбление веры грозила смерть.
Отныне церковные иерархи были в ризе как в броне.
И Александр, отойдя от отцовского своеволия, жаловал церкви десятины в городах, расширял права церковного суда, давал средства на увеличение клира, заказывал переписчикам духовные книги и передавал их церкви.
В четырех километрах к северу от Переяславля он основал Александро-Борисоглебский монастырь. Впрочем, землей наделил его скупо. Тем не менее позднее владимирский епископ Иаков ставил Александра в пример одному из его сыновей: «Вижь, сыну князь, како ти были велиции кндзи, твои прадеды и деды, и отец твой великий князь Олександр — украсили церковь божию кли-рошаны и книгами, и богатили домы великими десятинами по всем градам и суды церковными».
Митрополия, как и суздальские князья, сумела наладить отношения с Ордой, и потому ханское решение освободить русскую церковь от дани едва ли явилось для нее неожиданностью. И дело, конечно, не только в шаманской веротерпимости ханов. Ханы отлично понимали, что найдут в церковниках, к тому же напуганных папскими поползновениями и военной угрозой католических держав, верных споспешников своей политики.
...Татаро-монгольские численники спешили ввести на Руси свою баскаческую военно-политическую организацию. Принудительно сформировали они особые военные отряды, частью из местного населения, поставив во главе их своих воевод — десятников, сотников, тысячников и темников. Александру эти отряды не были подвластны. Они поступали в распоряжение баскаков, которые в качестве наместников земель неотступно следили за выполнением повинностей и вообще за всей жизнью княжеств. Баскаческие отряды расположились в землях Суздальской, Муромской, Рязанской, Тверской, Курской, Смоленской. Во Владимире, где находился Александр, при нем состоял и главный, «великий», баскак, которому подчинялись другие. Его присутствие связывало князя по рукам и по ногам. Баскаки и их отряды, в сущности, заменяли монгольские войска. Их назначение — держать в повиновении Русь.
Вскоре новая беда надвинулась на Александра. В том же 1257 году золотоордынская власть потребовала подчинения Новгорода и Пскова. В Сарай вновь вызвали Александра, а с ним — Андрея, Бориса и еще тверского Ярослава; когда они почтили новыми дарами хана Улагчи и всех его воевод, им сообщили о судьбе боярских республик.
Не зря Александр взял с собой новгородских послов, он всегда ожидал от Орды худшего. Когда в Новгород пришла злая весть, что «татары требуют тамги — торговой пошлины (отсюда — таможня, где взымают пошлину) и десятины с других доходов на Новегороде», это вызвало взрыв всеобщего негодования. Все лето в Новгороде царило смятение. Княжеский посадник Михаил, пытавшийся успокоить горожан, был убит.
Среди зачинщиков выступления особенно выделялся некий новгородец Александр со своими сторонниками («дружиной»). Они привлекли на свою сторону и молодого князя Василия Александровича. С тяжелым сердцем ехал Александр в Новгород: едва сладив с братьями, он уже шел войной на сына.
В самый разгар волнений в город прибыли татарские послы, а с ними князь Александр. Узнав о приближении отца, Василий бежал в Псков. Когда, поднявшись по ступеням вечевой степени (помоста), татарские послы предъявили свои требования, их сразу же отклонили. Новгородцы отказались подчиниться великому хану: они только дали дары послам для великого хана и отпустили их «с миром».
Но это не был мир. Послы уехали, возложив на князя исполнение ханской воли. Тяжело пришлось Александру, но иного выхода не было. Иначе грозило нашествие и разорение. Уж лучше платить гривнами, чем жизнями.
Подтянув к городу войска, Александр произвел расправу с непокорными в Новгороде и Пскове. В Пскове был схвачен Василий и отправлен во Владимир.
Александр терял сына, первенца и преемника. Ему ли щадить других, виновных в измене. Так пусть будут в Новгороде преданы жестоким наказаниям и зачинщик Александр и его сторонники. По городу пронесся страшный слух, что князь «овому носа урезаша, а иному очи выи маша».
Но и эти жестокие меры не помогли. Продолжала волноваться беднота. Убивали княжеских людей. Пал другой герой Невской битвы — Миша. Меж тем татарские численники дожидались во Владимире своего часа. Александр использовал приезд из Суздалыщшы новгородского посла Михаила Пинещинича «со лживым посольством». Он сообщил вечу ложную весть: «Аще не имеется по число (не подчинитесь переписи), то уже татарские пол-кы на Низовской (Суздальской) земли». Под угрозой нашествия Орды новгородцы смирились «и яшася новгородци по число», о чем и послали известить великого князя.
Вскоре в Новгород прибыли владимирский, суздальский и ростовский князья — Александр, Андрей и Борис. «Окаянные татарове», переписчики, сопровождали их. Это был уже известный нам Бецик-Берке, а с ним Каса-чик «с женами своими и инех много» — чуть не целый татарский стан расположился на княжеском Городище.
Но едва они приступили к переписи, как вновь и в городе, и по селам вспыхнуло восстание. Толпы вооруженных людей горожан и смердов стекались на Торговую сторону Новгорода: «И бысть мятеж велик в Новегороде и по волости...» Ночью кое-кого из переписчиков убили. Они «начата боятися смерти» и потребовали у Александра выделить охрану: «Дай нам сторожи, ать не избьють (чтобы не убили) нас». Князь приказал стеречь их по ночам сыну посадника и всем служилым боярам.
Но и дворянская стража не помогла. И тогда численники стали угрожать отъездом, который неминуемо повлек бы за собой приход ордынских войск и полное разорение земли. С вечевого помоста прозвучало их требование вечу: «Дайте нам число или бежим проче».
За это время новгородская знать успела столковаться с численниками, но простые люди — чернь «не хотеша дати числа», с криком «Умрем честно за святую Софию!» бушевала на вече. Люди в Новгороде тогда «издвоишася» на враждебные лагери. Люди «меньший», черные, собрались на Торговой стороне и готовили удар через Волхов, а «добрые» люди, бояре с Софийской стороны, в свою очередь, собирали ладьи. Распря разгоралась.
Александр, как всегда в подобных случаях, покинул Городище, и «окаянные татарове» двинулись следом. Тогда «вятшии» решительно потребовали от «меньших» подчинения. «Чернь» сопротивлялась, и неудивительно: при определении норм обложения населения данью «творяху бо бояре собе легко, а меншим зло». «Меньшие», терпя боярское угнетение, неистово противились попытке надеть им на шею еще одно ярмо. Наконец, под угрозой княжеских и боярских войск и монгольского вторжрния восставшие убоялись и решили все собраться у Софии. Здесь, на вече, они согласились на перепись и дань.
Татарских послов вернули в город. И тогда «почаша ездити окаянные (переписчики) по улицам, пишюче домы». Переписав население и собрав и нагрузив на по-возки положенную дань, численники с охраной уехали. Следом покинул Новгород и князь Александр. Предварительно он заключил с новгородцами новый договор, «дав им ряд» с учетом перемен, внесенных ордынским игом, и оставил им наместником другого своего сына — малолетнего Дмитрия. Ввиду измены Василия приходилось идти на эту, в общем, не сулящую добра замену. Третий сын. Андрей был еще ребенком.
...Новгородская боярская республика попала под власть Орды. Тяжелая доля, но Александр понимал: уж лучше сразу принять требование хана, чем допустить опустошение монгольскими полчищами процветающих новгород-ско-псковских земель, разорение городов, уничтожение крепостей. Это было трудное решение, но князю к таким решениям не привыкать.
Мир с Литвой
Вскоре после Неврюевой рати Александр узнал, что его соперники — литовский великий князь Миндовг и Даниил Романович приняли от папы Иннокентия IV королевские короны. Это сулило и Литве и Руси новые тяжелые испытания. Сарай Даниилу коронации не простит, да еще после войны с Куремсой и русско-литовского похода на Киев.
Александр понимал, что, порвав с папой, сам оп утратил вместе с тем и виды на коронацию. Это не означало, однако, что он не притязал на равное с Даниилом и Миндовгом положение в международных делах.
На лицевой стороне печати князя Александра обыкновенно изображался его небесный покровитель святой Александр, пеший или на коне со щитом в одной руке и мечом в другой. На оборотной стороне — святой Федор в рост, с мечом в руке. Федор — христианское имя его отца — Ярослава.
Но отныне Александр велел изображать уже нечто иное: всадника в короне (или венце), с мечом в руке, а на обороте — все того же святого Федора, который,оборотясь влево, поражает копьем змея, извивающегося у его ног, а левой рукой держит за повод коня.
Александр рассудил, что его «благоверия» не убудет, если он распорядится вырезать на печати не своего святого покровителя в нимбе, а самого себя в короне — на рыцарский манер тогдашней Европы. Здесь Александр шел вслед за своим великим дедом: Всеволод Юрьевич впервые на Руси изобразил такого всадника на своей печати.
...Есть нечто символическое в том, что избранное Александром изображение вновь возродилось на печати Дмитрия Донского и стало знаменем борьбы за независимость России.
Коронованный властитель Даниил, решив не подчиняться переписи, спешно заключал договоры с Литвой, Польшей, Орденом, Венгрией.
Даниил уже сжег мосты — все равно быть войне с Ордой. Но ведь от нее, а не от католических союзников зависела судьба Галицко-Волынской Руси, и то, что произошло, подтвердило опасения Александра.
Если Даниил враждовал с Куремсой, то литовский король Миндовг продолжал посягать на северо-западную Русь.
Отношения с Литвой после татарского нашествия стали уже не местной полоцкой проблемой, а общерусской. Единой Руси больше не было, и князья разных земель вели свои дела с Литвой каждый к своей выгоде.
Как великий и новгородский князь, Александр ведал обороной всей северо-западной Руси, где главные столы Пскова — Смоленска — Полоцка — Витебска заняли суздальские ставленники. Но из Литвы в походы на Русь теперь направлялись не одиночные дружины, а целые группы воинственных литовских князей. По сговору с местным боярством, напуганным угрозой Орды или Ордена, они норовили осесть на русских столах. Эти набеги были Александру не внове.
Он не забыл, как в 1249 году неожиданно пришла весть, что литовцы прорвались к Торжку и Бежицам — небольшому укреплению в 12 километрах к западу от современного Бежецка. В Торжке наместником был Ярослав Владимирович, в прошлом псковский князь, прошедший службу у немцев. Он порвал с ними, чтобы служить Александру, который умел привлекать к себе нужных людей. От Торжка литовцев отогнали, но потеряли часть воинов и боевых коней. Соединенные рати из Торжка, Твери и Дмитрова пустились в погоню и настигли литовцев уже в Смоленской земле у Торопца. Потерпев поражение, литовские князья укрылись в Торопце.
Сюда и подоспел тогда со своими дворянами и новгородской ратью князь Александр. Грабителям не давали пощады, а в битве Александр, как всегда, был яр: восьмерых князей он зарубил в стычке. Освободили русских пленных, отобрали все награбленное добро. От Торопца новгородцы возвратились домой — дела других земель их не занимали. Но князь Александр должен был думать и о Полоцке, и о Смоленске. С конным отрядом своего двора он перехватил в Смоленской земле под Жижцем еще одну литовскую рать, она почти вся полегла под русскими мечами.
Затем Александр заехал в Витебск: здесь в ту пору сидел в качестве символического наместника его первенец — сын Василий, которому еще не было и десяти лет. Александр взял сына из города, лежавшего в 5—6-дневных переходах от Вильнюса, а главное, сын нужен был ему для Новгорода на время отлучки в Орду.
Возвращаясь «в мале дружине» домой, князь встретил в Витебской земле под Усвятом еще одну литовскую рать и уничтожил ее, и в Новгород «сам приде сдрав (здоровый) и дружина его». Ни приветствия новгородцев, ни славословия господы не радовали. Угроза набегов оставалась.
...Занятый ордынскими делами, Александр, быть может, и не знал причины, вызвавшей этот литовский прорыв и всех последствий одержанных им тогда побед.
Наступление на Русь было предпринято литовским великим князем Миндовгом. Стараясь упрочить единство едва возникшей монархии, он действовал по способу, издавна известному правителям средневековой Европы: отнимал собственность — поля, дворы, крепости у других династов, в которых не был уверен, и раздавал ее мелкому служилому люду. Князей же изгоев спешил отправить «воевать на Русь», заранее жалуя им в держание все, что оии завоюют, и напутствуя словами: «Кто из вас что приемлеть — собе держит». Так полоцко-новгородско-смоленское пограничье Руси стало «землей ратной». Александр пресек попытку сдвинуть литовскую границу к востоку, но в душе понимал полочан. Они звали его на защиту от Литвы, а он того и гляди привезет им татарского баскака. Полочане стали ладить соглашение с Литвой. Ее князья и воинственны и дальновидны: местное право они чтут — принимают православие, «старины» не рушат, «новин» не вводят.
Вот и появился в Полоцке, отчине жены Александра, литовский князь Товтивил, вассал Миндовга. Литовское наступление нарастало. Из Новгорода Александру сообщили, что литовцы с полочанами подступили к Смолен-, ску и взяли «на щит» лежавший южнее городок Вой-щину. «На щит» — значит без пощады грабя все, «до чего рука дойдет». Это были рати Товтивила. Осенью пришли еще вести — о нападении литовцев на Торжок, где они одолели засаду — многих перебили и увели в плен, — словом, «много зла бысть в Торжку». В то время князь Александр, едва подавив первые выступления Новгорода и Пскова против предстоящей переписи, находился с монгольскими переписчиками во Владимире.
От ханов Орды не ускользнули эти набеги литовцев, и вскоре зимой ее рати вторглись в Литву — «взяша та-тарови всю землю Литовьскую, а самех избиша».
В этом походе большого татарского войска старого воеводы Бурундая было велено участвовать и галицко-вольшским князьям. Орда решила расколоть союз Даниила и Миндовга. Бурундай прислал Даниилу очень короткую грамоту: «Оже еси мирен мне, поиде со мною» Даниил не имел сил противостоять новым полчищам мон голов. Католические союзники во главе с папой, как и предвидел Александр, ничем ему не помогли. Волынско-литовский противоордынский союз рухнул.
Полочане имели возможность обдумать, что сулит им разрыв с Александром и союз с Литвой.
В следующем году Бурундай двинулся уже прямо через галицкие и волынские земли, на этот раз против Польши. И вновь по его требованию с ним ходили русские войска Даниила. Тогда же по приказу Бурундая в самой юго-западной Руси были уничтожены оборонительные сооружения, стены, башни, валы важнейших городов — Данилова, Львова, Луцка, Владимира, лишь недавно отстроенных, укрепленных и, казалось, неприступных. Волынско-польский противотатарский союз тоже рухнул.
Александр понимал, что, порвав с папой, сам оп утратил вместе с тем и виды на коронацию. Это не означало, однако, что он не притязал на равное с Даниилом и Миндовгом положение в международных делах.
На лицевой стороне печати князя Александра обыкновенно изображался его небесный покровитель святой Александр, пеший или на коне со щитом в одной руке и мечом в другой. На оборотной стороне — святой Федор в рост, с мечом в руке. Федор — христианское имя его отца — Ярослава.
Но отныне Александр велел изображать уже нечто иное: всадника в короне (или венце), с мечом в руке, а на обороте — все того же святого Федора, который,оборотясь влево, поражает копьем змея, извивающегося у его ног, а левой рукой держит за повод коня.
Александр рассудил, что его «благоверия» не убудет, если он распорядится вырезать на печати не своего святого покровителя в нимбе, а самого себя в короне — на рыцарский манер тогдашней Европы. Здесь Александр шел вслед за своим великим дедом: Всеволод Юрьевич впервые на Руси изобразил такого всадника на своей печати.
...Есть нечто символическое в том, что избранное Александром изображение вновь возродилось на печати Дмитрия Донского и стало знаменем борьбы за независимость России.
Коронованный властитель Даниил, решив не подчиняться переписи, спешно заключал договоры с Литвой, Польшей, Орденом, Венгрией.
Даниил уже сжег мосты — все равно быть войне с Ордой. Но ведь от нее, а не от католических союзников зависела судьба Галицко-Волынской Руси, и то, что произошло, подтвердило опасения Александра.
Если Даниил враждовал с Куремсой, то литовский король Миндовг продолжал посягать на северо-западную Русь.
Отношения с Литвой после татарского нашествия стали уже не местной полоцкой проблемой, а общерусской. Единой Руси больше не было, и князья разных земель вели свои дела с Литвой каждый к своей выгоде.
Как великий и новгородский князь, Александр ведал обороной всей северо-западной Руси, где главные столы Пскова — Смоленска — Полоцка — Витебска заняли суздальские ставленники. Но из Литвы в походы на Русь теперь направлялись не одиночные дружины, а целые группы воинственных литовских князей. По сговору с местным боярством, напуганным угрозой Орды или Ордена, они норовили осесть на русских столах. Эти набеги были Александру не внове.
Он не забыл, как в 1249 году неожиданно пришла весть, что литовцы прорвались к Торжку и Бежицам — небольшому укреплению в 12 километрах к западу от современного Бежецка. В Торжке наместником был Ярослав Владимирович, в прошлом псковский князь, прошедший службу у немцев. Он порвал с ними, чтобы служить Александру, который умел привлекать к себе нужных людей. От Торжка литовцев отогнали, но потеряли часть воинов и боевых коней. Соединенные рати из Торжка, Твери и Дмитрова пустились в погоню и настигли литовцев уже в Смоленской земле у Торопца. Потерпев поражение, литовские князья укрылись в Торопце.
Сюда и подоспел тогда со своими дворянами и новгородской ратью князь Александр. Грабителям не давали пощады, а в битве Александр, как всегда, был яр: восьмерых князей он зарубил в стычке. Освободили русских пленных, отобрали все награбленное добро. От Торопца новгородцы возвратились домой — дела других земель их не занимали. Но князь Александр должен был думать и о Полоцке, и о Смоленске. С конным отрядом своего двора он перехватил в Смоленской земле под Жижцем еще одну литовскую рать, она почти вся полегла под русскими мечами.
Затем Александр заехал в Витебск: здесь в ту пору сидел в качестве символического наместника его первенец — сын Василий, которому еще не было и десяти лет. Александр взял сына из города, лежавшего в 5—6-дневных переходах от Вильнюса, а главное, сын нужен был ему для Новгорода на время отлучки в Орду.
Возвращаясь «в мале дружине» домой, князь встретил в Витебской земле под Усвятом еще одну литовскую рать и уничтожил ее, и в Новгород «сам приде сдрав (здоровый) и дружина его». Ни приветствия новгородцев, ни славословия господы не радовали. Угроза набегов оставалась.
...Занятый ордынскими делами, Александр, быть может, и не знал причины, вызвавшей этот литовский прорыв и всех последствий одержанных им тогда побед.
Наступление на Русь было предпринято литовским великим князем Миндовгом. Стараясь упрочить единство едва возникшей монархии, он действовал по способу, издавна известному правителям средневековой Европы: отнимал собственность — поля, дворы, крепости у других династов, в которых не был уверен, и раздавал ее мелкому служилому люду. Князей же изгоев спешил отправить «воевать на Русь», заранее жалуя им в держание все, что оии завоюют, и напутствуя словами: «Кто из вас что приемлеть — собе держит». Так полоцко-новгородско-смоленское пограничье Руси стало «землей ратной». Александр пресек попытку сдвинуть литовскую границу к востоку, но в душе понимал полочан. Они звали его на защиту от Литвы, а он того и гляди привезет им татарского баскака. Полочане стали ладить соглашение с Литвой. Ее князья и воинственны и дальновидны: местное право они чтут — принимают православие, «старины» не рушат, «новин» не вводят.
Вот и появился в Полоцке, отчине жены Александра, литовский князь Товтивил, вассал Миндовга. Литовское наступление нарастало. Из Новгорода Александру сообщили, что литовцы с полочанами подступили к Смолен-, ску и взяли «на щит» лежавший южнее городок Вой-щину. «На щит» — значит без пощады грабя все, «до чего рука дойдет». Это были рати Товтивила. Осенью пришли еще вести — о нападении литовцев на Торжок, где они одолели засаду — многих перебили и увели в плен, — словом, «много зла бысть в Торжку». В то время князь Александр, едва подавив первые выступления Новгорода и Пскова против предстоящей переписи, находился с монгольскими переписчиками во Владимире.
От ханов Орды не ускользнули эти набеги литовцев, и вскоре зимой ее рати вторглись в Литву — «взяша та-тарови всю землю Литовьскую, а самех избиша».
В этом походе большого татарского войска старого воеводы Бурундая было велено участвовать и галицко-вольшским князьям. Орда решила расколоть союз Даниила и Миндовга. Бурундай прислал Даниилу очень короткую грамоту: «Оже еси мирен мне, поиде со мною» Даниил не имел сил противостоять новым полчищам мон голов. Католические союзники во главе с папой, как и предвидел Александр, ничем ему не помогли. Волынско-литовский противоордынский союз рухнул.
Полочане имели возможность обдумать, что сулит им разрыв с Александром и союз с Литвой.
В следующем году Бурундай двинулся уже прямо через галицкие и волынские земли, на этот раз против Польши. И вновь по его требованию с ним ходили русские войска Даниила. Тогда же по приказу Бурундая в самой юго-западной Руси были уничтожены оборонительные сооружения, стены, башни, валы важнейших городов — Данилова, Львова, Луцка, Владимира, лишь недавно отстроенных, укрепленных и, казалось, неприступных. Волынско-польский противотатарский союз тоже рухнул.