- И лишь из-за того, что ты напился, ты лишил меня надежды на исполнение моей мечты, лишил меня невинности... И ты бросил меня - ни жену, ни любовницу, запретив даже видеться с тобой. Мне оставалось вести существование старой девы или изменять тебе. И я выбрала второе. Я поехала в Лондон в надежде найти мужчину, который полюбил бы меня, не обращая внимания на мое прошлое. Но сам дьявол подослал меня к тебе, моему мужу, и по иронии судьбы я полюбила тебя.
Диана испытала определенное удовлетворение, заметив, что ее слова, как удары хлыста, ранят виконта; видно было, что он страдает.
- Как будто судьба послала тебе шанс исправить ошибки, - продолжала Диана. - Но никакими деньгами тебе не искупить того, что ты наделал!
- Знаю. Если бы было хоть что-то на свете, что помогло бы мне исправить мои ошибки, я бы непременно постарался сделать это. Ты сердита и имеешь полное право злиться на меня. - Лицо Джерваза скривилось, под светлыми глазами залегли тени. Судорожно вздохнув, он продолжил:
- Но неужели после всего сказанного тобою ты станешь отрицать, что не хочешь отомстить мне?
Его слова охладили ее пыл. Диана обескураженно опустила голову, пытаясь разобраться в охвативших ее чувствах. Может, он был прав, и она, сама того не сознавая, пыталась мстить ему? В жизни ей не приходилось решать столь сложной задачи. Но, покопавшись в своей душе, девушка обнаружила там лишь гнев. Да, она сердилась на Джерваза и на свою мать, а еще больше - на отца. Было там и чувство вины - Диана все время раздумывала, стоило ли везти Джеффри в Лондон, если она намеревалась стать куртизанкой. Но вот чего не было в ее душе - так это желания отомстить своему мужу.
Обретя полную уверенность в этом, Диана подняла голову и спокойно промолвила:
- Все годы до нашей встречи в Лондоне я презирала тебя и не имела ни малейшего желания вновь видеться с тобой. Но.., месть я оставила Господу.
Сент-Обен недоверчиво покачал головой: он был в состоянии понять ее гнев, но не верил в то, что Диана только что сказала.
- Знаешь, Диана, правда-то лежит на поверхности, только ты этого никак не поймешь. Ты должна быть мне благодарна за то, что я помогу тебе. Ты ненавидела меня и хотела отомстить. И тебе удалось это.
- Ты не прав, Джерваз. - Диана устало отбросила назад волосы. - Да, я была зла, и лишь теперь я понимаю, насколько зла. Но это лишь часть правды. Хоть я и ненавидела тебя поначалу, потом моя ненависть прошла. Перед Богом клянусь, что никогда не хотела причинить тебе зла. Я хотела, чтобы ты пожалел о содеянном, чтобы тебе стало стыдно, но у меня и в мыслях не было хоть чем-то навредить тебе.
- Ты сама себе противоречишь, Диана. Как же я могу, по-твоему, осознавать, что причинил тебе зло, и не страдать от этого? Ты посеяла семена ненависти, и я всю жизнь буду собирать урожай. - Джерваз на секунду закрыл глаза, а потом посмотрел на жену долгим взглядом. В темной бездне его глаз отражался огонек свечи. - Ты хотела урвать кусок моей плоти, и тебе это удалось. Просто из раны кровь хлещет сильнее, чем ты ожидала.
Диана хотела было возразить, но внезапно осеклась, пораженная его словами. Джерваз был прав: такой человек, как он, не стал бы прятаться от последствий своих поступков. Сильный и честный, он стал бы еще больше страдать, предав собственные идеалы. И несмотря на то что мысль об этом была ненавистна Диане, она призналась себе, что и в самом деле хотела бы, чтобы ее муж ответил за содеянное. Но не слишком сильно страдал бы при этом. А увидев, что он раскаивается, она простила бы его, и они зажили бы счастливо. И Диана втайне испытывала бы удовлетворение от собственного великодушия.
Вместо этого своим поведением она нанесла душе виконта глубокие раны, которые причиняли ему страдания и от которых мучилась сама Диана. Молодая женщина подумала о том, что ей, пожалуй, не стоило покидать Хай-Гор и открывать ящик Пандоры, полный темных тайн и низменных страстей. Однако сейчас поделать с этим ничего нельзя, и ей остается лишь идти вперед. Прошлое и настоящее были невыносимыми, надежда была лишь на будущее.
И вдруг Диану осенило: она поняла, что надо сделать.
- А в чем же твоя правда, Джерваз? - спокойным голосом спросила она. - Кто сумел убедить тебя, что ты недостоин любви? С чего ты решил, что я лгу, а не люблю тебя?
Встав с кресла, Диана шагнула к виконту, внезапно вспомнив, что говорил ей Франсис у озера.
- Может, все дело в твоем отце, который не обращал на тебя внимания и не считал достойным наследником? Или в твоей матери? Ты никогда не говорил о ней. - Голос женщины дрогнул, но она продолжала:
- Моя мать покончила с собой, и я чувствовала себя преданной. Так что же сделала твоя мать? Что ранило тебя так глубоко, что ты решил никогда не доверять женщинам?
Диана протянула было руку к Джервазу, но уронила ее, опасаясь дотрагиваться до виконта.
- Что ужаснуло тебя до такой степени, что ты предпочитаешь выгнать меня, чем любить?
- О Господи, да ты - колдунья! - Сент-Обен отпрянул от женщины, пораженный точностью ее догадок. - До встречи с тобой я любил лишь одну женщину - мою мать, но для нее это ровным счетом ничего не значило. Меньше, чем ничего. Закрыв лицо руками, он надрывно продолжал:
- Ах, как бы я хотел, чтобы она покончила с собой. Тогда бы я решил, что справедливость существует.
- Но что же она сделала тебе? - Диана так близко подошла к Джервазу, что подол ее халата касался его ног. - Расскажи мне. Ведь ты только что сам доказал мне, что раны, которые прячут от дневного света, начинают источать яд.
Сент-Обен задыхался, как от быстрого бега.
- Тебе не нужно знать этого, - прошептал он сквозь пальцы. Внезапно тело его сотрясли рыдания. - Господи, Диана... Тебе.., не нужно.., знать.., этого...
Положив ладони на его руки, Диана осторожно развела их в стороны. Джерваз вздрогнул от ее прикосновений, а женщина была поражена, увидев, что щеки его залиты слезами. Он был взрослым человеком, но сейчас выражение его лица было как у обиженного ребенка.
- Господи, Джерваз, скажи, что она сделала тебе? - тихо повторила женщина. - Что могло произойти? Что довело тебя до такого состояния, что ты готов разрушить собственную жизнь?
- Так ты и правда хочешь узнать? - Он резко стряхнул ее руки, стараясь утопить свое отчаяние в гневе. - Что ж, любовница моя, я предупреждал, но ты настаиваешь на том, чтобы заглянуть в самые темные уголки моей души, так что пеняй на себя. - Сент-Обен отвернулся в сторону, а затем, помолчав, хрипло проговорил:
- Первой женщиной, с которой я спал, была моя мать.
Диана в ужасе уставилась на него. Она даже не догадывалась, какая страшная тайна мучила ее мужа, и была потрясена до глубины души.
Начав говорить, виконт уже не мог остановиться, слова так и рвались из него:
- Ты, наверное, считаешь, что изнасиловать можно только женщину? Нет, это не так. Моя мать изнасиловала меня, хоть и не применяла против меня физической силы. Она сделала все чрезвычайно осторожно, это, видишь ли, развлекло ее на некоторое время. Она была в плохом расположении духа, когда рассталась с очередным любовником. Потому что выпила слишком много вина. Потому что ей и в голову не приходило противиться своим желаниям. - Джерваз яростно замотал головой, словно хотел избавиться от терзающих его воспоминаний. - Мне было всего тринадцать лет. Сначала я даже не понял, в чем дело. Поняв, не мог поверить, что это происходит между мной и моей матерью, а потом тело уже не повиновалось голосу разума, и я не смог остановиться, хотя и осознавал, что происходит нечто чудовищное.
Виконт внезапно вскочил, и Диана отпрянула назад, не зная, что он хочет сделать. Схватив графин, Джерваз яростно запустил им в стену. Хрустальные осколки брызнули во все стороны, комната наполнилась запахом бренди.
- Ну, Диана, что скажешь?! - вскричал виконт. - Не правда ли, отвратительная история? Теперь тебе не кажется, что у меня есть причины сомневаться в женщинах?!
Если вначале их разговора Джерваз избегал смотреть в глаза Диане, то теперь он повернулся к ней лицом, вся его напускная сдержанность испарилась.
- Скажи, стало тебе противно, когда ты узнала, что твой муж переспал с собственной матерью?! Инцест - самое тяжкое из всех преступлений. За подобное преступление Эдип был низвергнут с трона и сам себя ослепил. - Глядя на Диану обезумевшими глазами, Сент-Обен договорил хриплым шепотом:
- Это больше чем грязное, отвратительное преступление, это прегрешение против Господа. И ничем, слышишь, ничем этот грех не искупить!
Диана была потрясена. Ее разум отказывался верить в то, что мать могла сделать такое с собственным сыном, что человек, которого она любила, жил, испытывая страшное горе и мучаясь от жгучего стыда. И вдруг во внезапном порыве защитить и утешить его женщина вскричала:
- Но в этом не было твоей вины! Она была взрослой женщиной, а ты - почти ребенком! Ужасно, что женщина могла сделать такое со своим сыном, но ты не должен винить себя, потому что стал ее жертвой! Не позволяй чувству вины грызть и уничтожать тебя! - И она умоляюще добавила:
- Не наказывай меня за грех твоей матери.
Глаза их встретились. Джерваз стоял в каком-нибудь футе от Дианы, и она чувствовала тепло, исходящее от его тела.
- Может, в тринадцать лет я и был не так виноват, но, став старше, я понял, что я больше ее сын, чем моего отца, потому что тоже опустился до насилия. - Его рот скривился. - Мой отец был абсолютно ко всему равнодушен, а от матери я унаследовал страстную, развратную натуру. Тебе лучше чем кому бы то ни было известно, на что я способен. Я старался держать себя в руках, видит Бог, старался, - повторил Джерваз. - Я хотел, чтобы моя страстность шла на пользу дела, старался со рвением выполнять все, за что брался, я надеялся, что смогу искупить грехи, если буду служить высоким целям. - Плечи Сент-Обена горестно опустились. - Я пытался поверить в то, что я не хуже других, но что бы я ни делал, правда все равно проступала наружу: я - окончательно испорченный человек, исправить меня нельзя.
- Это не правда! - горячо возразила Диана. - Нет таких людей, которых нельзя исправить. Ты ничуть не более испорченный, чем любой другой человек. Желая ободрить виконта, Диана схватила его за руки.
Она тут же поняла, что совершила непростительную ошибку. От ее прикосновения Сент-Обен немедленно потерял над собой контроль, мышцы его напряглись. Схватив Диану в свои объятия, он больно сжал ее, впился губами в ее губы В его прикосновениях не было ни любви, ни нежности - лишь дикое желание удовлетворить бушующую в нем страсть и на время забыть свои мрачные мысли.
С Дианой на руках он бросился к кровати и рухнул на нее, жадно целуя губы жены. Затем Джерваз рванул полы халата Дианы в стороны, обнажая ее грудь.
Диана сопротивлялась что было сил, но Джерваз был слишком силен, слишком разъярен, чтобы отпустить ее. Если бы он нежно ласкал ее, то она с радостью отдалась бы ему, получая и даря наслаждение. Но подчиниться насилию она не могла - это значило бы окончательно испортить их отношения.
Виконт немного приподнялся, чтобы сорвать с Дианы халат. Этого оказалось довольно: женщина изловчилась и выхватила из ножен кинжал. Сент-Обен даже не заметил, как в воздухе блеснуло острое лезвие, и Диана полоснула его по руке.
Боль сразу же привела его в себя. Увидев, что на обнаженную грудь Дианы капает его кровь, Джерваз откатился в сторону, лицо его было искажено гримасой ужаса, казалось, он лишь сейчас понял, что натворил. Голова виконта упала вниз, руки судорожно вцепились в одеяло. Хоть он и не успел ничего сделать с женой, его попытка овладеть ею лишь подтвердила: все, что он говорил о своей натуре, - правда.
Приподнявшись на локте, Диана посмотрела на виконта; она была слишком потрясена произошедшим, чтобы что-то говорить. Дрожащей рукой женщина положила запятнанный кровью кинжал на столик и запахнула халат, пытаясь успокоить прерывистое дыхание. Казалось, напряжение висит в воздухе, и Диана с горечью задумалась о том, как это любящие мужчина и женщина могу причинять столько боли друг другу.
Ей показалось, что прошла вечность, когда Джерваз заговорил каким-то бесцветным голосом:
- И не говори мне больше об искуплении. Некоторые души не могут быть прощены. Уверен, что теперь ты это признаешь.
Прежде, когда они ссорились и были не в состоянии выразить эмоции словами, на помощь приходили прикосновения и объятия. Вот и сейчас Диана хотела успокоить Джерваза, но лишь ее рука коснулась его плеча, он как ужаленный отпрянул от нее.
- Не дотрагивайся до меня! - вскричал виконт. - Богом молю, не дотрагивайся до меня!!! Женщина отступила назад.
- Тебе надо забинтовать руку, - деланно-равнодушным тоном промолвила она.
Сент-Обен перекатился на спину и прикрыл лицо рукой.
- Только не вздумай делать этого. Уйди, Диана. Просто уйди отсюда.
Сжимая на груди разорванные полы халата, женщина смотрела на виконта. Никогда еще он не казался ей таким сильным, как сейчас.
Диана немало страдала в своей жизни, но знала и любовь. Ее любила мать, любил даже отец, когда она была совсем маленькой. Позднее Эдит, Джеффри и Мадлен согревали ее теплом своей любви.
А Джерваза никто не любил. Никогда. Ни отец, ни мать, которая пала так низко, как только может пасть женщина. И все же Сент-Обен не ожесточился. У него было достаточно власти и богатства, чтобы вершить любое зло, но вместо этого виконт всегда делал добро людям, которые зависели от него. Он был прекрасным, великодушным и добрым, даже нежным любовником. Он не раз рисковал жизнью - ив армии, и на своей таинственной службе.
Неудивительно, что, не зная, что такое тепло и любовь, виконт боялся привязанности Дианы, боялся, что она обретет над ним власть и употребит ее против него. Не стоило удивляться и тому, что Джерваз был таким ревнивцем: этому человеку незнакома была настоящая душевная близость, поэтому он и не мог поверить в постоянство Дианы и подозревал ее в предательстве.
Никогда прежде Диана не чувствовала такой любви к Сент-Обену. Нетрудно быть хорошим человеком, когда все располагает к этому, но как Джервазу удалось не опуститься, если взращен он был на подлости, изменах и эгоизме?! Все-таки ему удалось перебороть все плохое и стать порядочным человеком. Может, он и не был счастлив, но мог быть вполне доволен тем, что занял подобающее место в мире.
А она, Диана, в своем подспудном стремлении заставить мужа расплатиться по старым долгам, довела его до такого состояния! Внезапно женщине припомнились слова Мадлен, которые та сказала ей как-то в залитом солнцем саду: "Некоторых людей можно поставить на колени, если их честь и гордость разбита теми, кого они любят..."
Диана испытывала жгучее чувство стыда за то, что сыграла на любви виконта. Хоть он и причинил ей зло, она не должна была отвечать тем же, а, ответив, добилась не победы, а полного поражения.
Женщина чувствовала: Джервазу кажется, что у него не осталось ни малейшей надежды повернуть свою жизнь в нормальное русло, и она опасалась, что не сможет ничего сказать или сделать, чтобы помочь ему. Однако попробовать стоило.
- Джерваз... - дрожащим голосом обратилась она к мужу. - Джерваз, не важно, что ты сделал, не важно, что ты ненавидишь и презираешь себя... Я люблю тебя, потому что ты достоин любви... - Диана с трудом подбирала слова, все еще не придя в себя от их ссоры. - Знаешь, мне кажется, что нас свела судьба. Мы оба страдали, но, думаю, если постараемся, то сможем излечить раны друг друга. Ты стал частью моего существа, И я всегда буду любить тебя...
Диана заметила, как сжались челюсти Джерваза, но глаз его она не видела: они все еще были прикрыты рукой. Он ничего не сказал, и тишину комнаты нарушало лишь его хриплое дыхание. Пропасть, разделившая их, была слишком широка, чтобы можно было навести мосты, и Диана опасалась, что положения уже не поправить.
Слов больше не было. Диана взяла со стола свою свечу, которая почти догорела и немного чадила, потом подняла свой кинжал.
Диана смогла уйти лишь потому, что знала: в ее присутствии Джервазу еще хуже.
Глава 23
Для Джерваза эта ночь была бесконечной. Замотав кое-как руку, он лег на кровать, не гася свечи, потому что полной темноты ему было не вынести. Все эти годы он отгонял от себя воспоминания о матери, но теперь они отчетливо плыли перед его глазами. Он вспомнил прекрасное, развратное лицо Медоры, ее сладостные стоны, ее насмешки над его ужасом. Имя Медора - производное от Медеи, а ведь Медея убила собственных детей. Сент-Обен иногда спрашивал себя, могла ли его мать быть другой, если бы у нее было иное имя.
После того случая он ее больше не видел. Джерваз сбежал из дома, и когда через несколько недель люди, посланные его отцом, разыскали мальчика, тот наотрез отказался возвращаться в дом, где жила его мать. Отец удивленно приподнял брови, но не стал допытываться, чем вызвано такое решение. Куда проще оказалось отправить сына в школу или в отдаленное имение, которое леди Сент-Обен никогда не посещала.
Джервазу было семнадцать, когда его мать умерла. В этом возрасте юноши особенно интересуются всем, что связано с отношениями между мужчинами и женщинами. Пару раз одноклассники отпускали двусмысленные шутки об умершей виконтессе, которая пользовалась дурной славой. Оба раза Джерваз дрался за это на дуэли, осознавая при этом, что больше всего оскорбить его мать можно было, просто сказав правду. Молодой человек был осторожен: его противники не погибли, но дуэли оставили горький осадок в его душе.
Ужасная женитьба лишь подтвердила его уверенность в том, что он недостоин нормальной жизни. Джерваз испытывал даже нечто вроде удовлетворения при мысли о том, что навсегда связан с неполноценной женщиной, однако, несмотря на это, он никогда не думал о своей жене как о полноправном человеке. И сейчас, в эту страшную ночь, он то и дело вспоминал темные, безумные глаза Мэри Гамильтон, ее лицо. И чем больше припоминалось оно ему, тем лучше он узнавал в нем свою божественную Диану.
Воинская служба ожесточила Джерваза. Но, возвратясь в Англию, он сумел наладить нормальную жизнь, серьезно относился к своим обязанностям и решал головоломки, которые то и дело задавала ему его секретная служба.
Но вот появилась Диана. Она дала ему иллюзорное ощущение счастья и тепла, а затем разорвала их отношения. Жена, которую он изнасиловал и бросил, вернулась, чтобы подарить ему любовь... Впрочем, что бы он ни говорил о ее предательстве, виконт понимал, что до сих пор любит эту женщину, любит безумно...
Еще ни разу в жизни Сент-Обен не ждал рассвета с таким нетерпением. Когда скупые лучи раннего утра осветили комнату бледным светом, в спальню Джерваза пришел Боннер и, не задавая лишних вопросов, умело перевязал рану хозяина. Диана очень ловко ударила его кинжалом: хоть порез был длинный и крови вытекло предостаточно, рана была несерьезной. Сент-Обен на мгновение задумался, где она научилась так умело обращаться с кинжалом, он затем лишь пожал плечами: ему никогда не понять многого в женщине, которая была его женой.
Виконт вымылся, словно горячая вода могла облегчить его страдания, затем написал записку с извинениями своему сыну, сообщая о том, что верховая прогулка откладывается. Джерваз был не в состоянии видеть этим утром невинное личико Джеффри.
Иметь репутацию молчуна было в известной степени выгодно, потому что никто не обратил внимания на то, что виконт не такой, каким был вчера. Может, только Франсис что-то заметил. Диана, к счастью, не попадалась Джервазу на глаза: он не смог бы находиться с нею в одной комнате.
***
Завтракать в детской всегда было весело, но этим утром Диана была совершенно измученной, под усталыми глазами залегли тени. Мадлен не надо было обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, что ночь принесла горькое разочарование ее молодой приятельнице. "Интересно, - мелькнуло в голове у Мэдди, - как выглядит сейчас Сент-Обен?"
Мадлен и Джеффри, не сговариваясь, старались развеселить Диану, весело болтая, но их попытки были тщетными. После завтрака мальчик побежал повидаться с ребятишками, с которыми подружился во время прошлого приезда в Обенвуд. Мэдди задумалась о том, как местные дети будут относиться к Джеффри сейчас, когда они узнали, что он - наследник виконта. Очевидно, их отношение станет иным. Пожав плечами, женщина взялась за два письма, которые ей только что принес слуга. Диана сидела, глядя перед собой бессмысленным взором и держа чашку обеими руками.
Одно письмо было от Николаев. Оно было весьма забавным, а в конце, к удовольствию Мадлен, Николас сообщал, что сможет вернуться в Лондон раньше, чем предполагал. Он также настаивал, чтобы они поскорее назначили дату венчания, и Мадлен склонна была уступить ему. Возможно, они назначат церемонию на тот день, когда пройдет год и один день после смерти его жены. Все будет очень тихо, решила Мадлен, никаких шумных торжеств. Она трижды прочла письмо, прежде чем отложить его в сторону.
Второе письмо написала Эдит, которая на почтовой карете сумела быстро добраться до Шотландии. Письмо было написано уверенным, но неуклюжим почерком.
Дорогая Мэдди,
Отправляю тебе это письмо в надежде, что ты лучше меня разберешься в ситуации и сама решишь, как лучше всего рассказать все Диане. Узнать, как обстоят дела с ее отцом, оказалось легче легкого: местный доктор по имени Эбернати был очень любезен со мной, когда выяснилось, что я - подруга Дианы. К ней очень хорошо здесь относились, и Эбернати с умилением вспоминал, какой милой девочкой она была.
Итак, во-первых, хочу сообщить, что Джеймс Гамильтон умер год назад от той самой болезни, что долго подтачивала его здоровье и свела его с ума, - от французской болезни. (Кажется, ее еще называют сифилис?) Эбернати сказал, что в молодости Гамильтон был настоящим гулякой и весельчаком - он пил, играл, волочился за женщинами и все такое прочее. Даже женитьба не остепенила его, и он продолжал разгульный, образ жизни, но сифилис он заработал уже после рождения Дианы.
Эбернати рассказал мне, что мать Дианы покончила с собой на следующий день после того, как узнала, что снова беременна. Бедняжка знала, что заразилась от мужа дурной болезнью и не хотела производить на свет больного ребенка. Боялась она и того, что вслед за мужем сойдет с ума. Она утопилась. Хоть шотландцы и богобоязненные люди и осуждают решившихся на самоубийство, в этом случае никто слова плохого о матери Дианы не сказал, наоборот, все жалели ее и проклинали самого Гамильтона.
После смерти жены викарий совсем свихнулся, его болезнь заходила все дальше. Его дочь всегда звалась Дианой, но он вдруг начал называть ее Мэри, заявив, что Диана - языческое имя. Когда он вернулся с Малла без Дианы и стал всем рассказывать о ее замужестве, люди решили, что Гамильтон что-то сделал с дочерью, но напрямую его об этом не спрашивали, потому что боялись викария. В конце жизни Гамильтона все же поместили в сумасшедший дом, и все его обязанности выполнял местный кюре.
Эбернати был в восторге, узнав, что Диана жива, и просил уговорить ее обязательно приехать в родные места с мужем и сыном. Или хотя бы написать ему, потому что Диана, как единственная наследница Гамильтона, может получить приличное состояние. Чем хуже становилось Джеймсу, тем меньше денег он тратил. Ясно, что ее родители были из знатных семейств, впрочем, мы с тобой в этом и не сомневались.
Ну вот и все. Я отправляюсь на Малл к моей сестрице Джейн. Поцелуй за меня Диану и Джеффри.
Всегда твоя,
Эдит.
Перечитав письмо несколько раз, Мадлен задумчиво посмотрела на Диану. Ей пришло в голову, что новости, пусть даже и печальные, отвлекут молодую женщину от грустных размышлений.
- Диана, - сказала она, - я получила письмо от Эдит. Она побывала в твоей деревне в Ланаркшире. Думаю, тебе надо самой прочитать его.
Ее слова вернули Диану в действительность, и она взяла протянутый Мадлен листок. Прочитав письмо, молодая женщина побледнела как полотно и молчала так долго, что Мадлен испугалась и спросила девушку, не стало ли той плохо.
- Все в порядке, Мэдди, - ответила Диана, закрывая лицо ладонями. Слез на ее глазах не было. Но вот она подняла голову и промолвила:
- Стало быть, мой отец все эти годы страдал венерической болезнью. Теперь я понимаю, почему он проклинал женщин и считал их источником всех бед.
- Наверное, он очень страдал от сознания собственной вины, - вставила Мадлен. - Представь только, он распространял сифилис, пока не узнал, что болен, заразил твою мать и стал причиной ее самоубийства.
Диана медленно кивнула, задумчиво глядя перед собой.
- Одно ее самоубийство могло свести отца с ума. После смерти матери он допекал меня разговорами о грехе, моральном разложении и греховности всего земного. В письме написано, что в молодости отец вел разгульный образ жизни. Так вот, после того как отец обратился к церкви, он даже одеваться стал скромнее, но всегда носил с собой пистолет - для защиты. - Диана горестно вздохнула. - Ой всегда был готов осудить кого-нибудь, хотя сам и не думал противиться соблазнам. Ради нескольких минут сомнительного удовольствия, он разрушил все: семью, свое здоровье... Какой ужас! - Диана осеклась, но, помолчав, продолжила:
- Наверное, он очень страдал от осознания своей вины. И понимал, что сходит с ума.
Диана испытала определенное удовлетворение, заметив, что ее слова, как удары хлыста, ранят виконта; видно было, что он страдает.
- Как будто судьба послала тебе шанс исправить ошибки, - продолжала Диана. - Но никакими деньгами тебе не искупить того, что ты наделал!
- Знаю. Если бы было хоть что-то на свете, что помогло бы мне исправить мои ошибки, я бы непременно постарался сделать это. Ты сердита и имеешь полное право злиться на меня. - Лицо Джерваза скривилось, под светлыми глазами залегли тени. Судорожно вздохнув, он продолжил:
- Но неужели после всего сказанного тобою ты станешь отрицать, что не хочешь отомстить мне?
Его слова охладили ее пыл. Диана обескураженно опустила голову, пытаясь разобраться в охвативших ее чувствах. Может, он был прав, и она, сама того не сознавая, пыталась мстить ему? В жизни ей не приходилось решать столь сложной задачи. Но, покопавшись в своей душе, девушка обнаружила там лишь гнев. Да, она сердилась на Джерваза и на свою мать, а еще больше - на отца. Было там и чувство вины - Диана все время раздумывала, стоило ли везти Джеффри в Лондон, если она намеревалась стать куртизанкой. Но вот чего не было в ее душе - так это желания отомстить своему мужу.
Обретя полную уверенность в этом, Диана подняла голову и спокойно промолвила:
- Все годы до нашей встречи в Лондоне я презирала тебя и не имела ни малейшего желания вновь видеться с тобой. Но.., месть я оставила Господу.
Сент-Обен недоверчиво покачал головой: он был в состоянии понять ее гнев, но не верил в то, что Диана только что сказала.
- Знаешь, Диана, правда-то лежит на поверхности, только ты этого никак не поймешь. Ты должна быть мне благодарна за то, что я помогу тебе. Ты ненавидела меня и хотела отомстить. И тебе удалось это.
- Ты не прав, Джерваз. - Диана устало отбросила назад волосы. - Да, я была зла, и лишь теперь я понимаю, насколько зла. Но это лишь часть правды. Хоть я и ненавидела тебя поначалу, потом моя ненависть прошла. Перед Богом клянусь, что никогда не хотела причинить тебе зла. Я хотела, чтобы ты пожалел о содеянном, чтобы тебе стало стыдно, но у меня и в мыслях не было хоть чем-то навредить тебе.
- Ты сама себе противоречишь, Диана. Как же я могу, по-твоему, осознавать, что причинил тебе зло, и не страдать от этого? Ты посеяла семена ненависти, и я всю жизнь буду собирать урожай. - Джерваз на секунду закрыл глаза, а потом посмотрел на жену долгим взглядом. В темной бездне его глаз отражался огонек свечи. - Ты хотела урвать кусок моей плоти, и тебе это удалось. Просто из раны кровь хлещет сильнее, чем ты ожидала.
Диана хотела было возразить, но внезапно осеклась, пораженная его словами. Джерваз был прав: такой человек, как он, не стал бы прятаться от последствий своих поступков. Сильный и честный, он стал бы еще больше страдать, предав собственные идеалы. И несмотря на то что мысль об этом была ненавистна Диане, она призналась себе, что и в самом деле хотела бы, чтобы ее муж ответил за содеянное. Но не слишком сильно страдал бы при этом. А увидев, что он раскаивается, она простила бы его, и они зажили бы счастливо. И Диана втайне испытывала бы удовлетворение от собственного великодушия.
Вместо этого своим поведением она нанесла душе виконта глубокие раны, которые причиняли ему страдания и от которых мучилась сама Диана. Молодая женщина подумала о том, что ей, пожалуй, не стоило покидать Хай-Гор и открывать ящик Пандоры, полный темных тайн и низменных страстей. Однако сейчас поделать с этим ничего нельзя, и ей остается лишь идти вперед. Прошлое и настоящее были невыносимыми, надежда была лишь на будущее.
И вдруг Диану осенило: она поняла, что надо сделать.
- А в чем же твоя правда, Джерваз? - спокойным голосом спросила она. - Кто сумел убедить тебя, что ты недостоин любви? С чего ты решил, что я лгу, а не люблю тебя?
Встав с кресла, Диана шагнула к виконту, внезапно вспомнив, что говорил ей Франсис у озера.
- Может, все дело в твоем отце, который не обращал на тебя внимания и не считал достойным наследником? Или в твоей матери? Ты никогда не говорил о ней. - Голос женщины дрогнул, но она продолжала:
- Моя мать покончила с собой, и я чувствовала себя преданной. Так что же сделала твоя мать? Что ранило тебя так глубоко, что ты решил никогда не доверять женщинам?
Диана протянула было руку к Джервазу, но уронила ее, опасаясь дотрагиваться до виконта.
- Что ужаснуло тебя до такой степени, что ты предпочитаешь выгнать меня, чем любить?
- О Господи, да ты - колдунья! - Сент-Обен отпрянул от женщины, пораженный точностью ее догадок. - До встречи с тобой я любил лишь одну женщину - мою мать, но для нее это ровным счетом ничего не значило. Меньше, чем ничего. Закрыв лицо руками, он надрывно продолжал:
- Ах, как бы я хотел, чтобы она покончила с собой. Тогда бы я решил, что справедливость существует.
- Но что же она сделала тебе? - Диана так близко подошла к Джервазу, что подол ее халата касался его ног. - Расскажи мне. Ведь ты только что сам доказал мне, что раны, которые прячут от дневного света, начинают источать яд.
Сент-Обен задыхался, как от быстрого бега.
- Тебе не нужно знать этого, - прошептал он сквозь пальцы. Внезапно тело его сотрясли рыдания. - Господи, Диана... Тебе.., не нужно.., знать.., этого...
Положив ладони на его руки, Диана осторожно развела их в стороны. Джерваз вздрогнул от ее прикосновений, а женщина была поражена, увидев, что щеки его залиты слезами. Он был взрослым человеком, но сейчас выражение его лица было как у обиженного ребенка.
- Господи, Джерваз, скажи, что она сделала тебе? - тихо повторила женщина. - Что могло произойти? Что довело тебя до такого состояния, что ты готов разрушить собственную жизнь?
- Так ты и правда хочешь узнать? - Он резко стряхнул ее руки, стараясь утопить свое отчаяние в гневе. - Что ж, любовница моя, я предупреждал, но ты настаиваешь на том, чтобы заглянуть в самые темные уголки моей души, так что пеняй на себя. - Сент-Обен отвернулся в сторону, а затем, помолчав, хрипло проговорил:
- Первой женщиной, с которой я спал, была моя мать.
Диана в ужасе уставилась на него. Она даже не догадывалась, какая страшная тайна мучила ее мужа, и была потрясена до глубины души.
Начав говорить, виконт уже не мог остановиться, слова так и рвались из него:
- Ты, наверное, считаешь, что изнасиловать можно только женщину? Нет, это не так. Моя мать изнасиловала меня, хоть и не применяла против меня физической силы. Она сделала все чрезвычайно осторожно, это, видишь ли, развлекло ее на некоторое время. Она была в плохом расположении духа, когда рассталась с очередным любовником. Потому что выпила слишком много вина. Потому что ей и в голову не приходило противиться своим желаниям. - Джерваз яростно замотал головой, словно хотел избавиться от терзающих его воспоминаний. - Мне было всего тринадцать лет. Сначала я даже не понял, в чем дело. Поняв, не мог поверить, что это происходит между мной и моей матерью, а потом тело уже не повиновалось голосу разума, и я не смог остановиться, хотя и осознавал, что происходит нечто чудовищное.
Виконт внезапно вскочил, и Диана отпрянула назад, не зная, что он хочет сделать. Схватив графин, Джерваз яростно запустил им в стену. Хрустальные осколки брызнули во все стороны, комната наполнилась запахом бренди.
- Ну, Диана, что скажешь?! - вскричал виконт. - Не правда ли, отвратительная история? Теперь тебе не кажется, что у меня есть причины сомневаться в женщинах?!
Если вначале их разговора Джерваз избегал смотреть в глаза Диане, то теперь он повернулся к ней лицом, вся его напускная сдержанность испарилась.
- Скажи, стало тебе противно, когда ты узнала, что твой муж переспал с собственной матерью?! Инцест - самое тяжкое из всех преступлений. За подобное преступление Эдип был низвергнут с трона и сам себя ослепил. - Глядя на Диану обезумевшими глазами, Сент-Обен договорил хриплым шепотом:
- Это больше чем грязное, отвратительное преступление, это прегрешение против Господа. И ничем, слышишь, ничем этот грех не искупить!
Диана была потрясена. Ее разум отказывался верить в то, что мать могла сделать такое с собственным сыном, что человек, которого она любила, жил, испытывая страшное горе и мучаясь от жгучего стыда. И вдруг во внезапном порыве защитить и утешить его женщина вскричала:
- Но в этом не было твоей вины! Она была взрослой женщиной, а ты - почти ребенком! Ужасно, что женщина могла сделать такое со своим сыном, но ты не должен винить себя, потому что стал ее жертвой! Не позволяй чувству вины грызть и уничтожать тебя! - И она умоляюще добавила:
- Не наказывай меня за грех твоей матери.
Глаза их встретились. Джерваз стоял в каком-нибудь футе от Дианы, и она чувствовала тепло, исходящее от его тела.
- Может, в тринадцать лет я и был не так виноват, но, став старше, я понял, что я больше ее сын, чем моего отца, потому что тоже опустился до насилия. - Его рот скривился. - Мой отец был абсолютно ко всему равнодушен, а от матери я унаследовал страстную, развратную натуру. Тебе лучше чем кому бы то ни было известно, на что я способен. Я старался держать себя в руках, видит Бог, старался, - повторил Джерваз. - Я хотел, чтобы моя страстность шла на пользу дела, старался со рвением выполнять все, за что брался, я надеялся, что смогу искупить грехи, если буду служить высоким целям. - Плечи Сент-Обена горестно опустились. - Я пытался поверить в то, что я не хуже других, но что бы я ни делал, правда все равно проступала наружу: я - окончательно испорченный человек, исправить меня нельзя.
- Это не правда! - горячо возразила Диана. - Нет таких людей, которых нельзя исправить. Ты ничуть не более испорченный, чем любой другой человек. Желая ободрить виконта, Диана схватила его за руки.
Она тут же поняла, что совершила непростительную ошибку. От ее прикосновения Сент-Обен немедленно потерял над собой контроль, мышцы его напряглись. Схватив Диану в свои объятия, он больно сжал ее, впился губами в ее губы В его прикосновениях не было ни любви, ни нежности - лишь дикое желание удовлетворить бушующую в нем страсть и на время забыть свои мрачные мысли.
С Дианой на руках он бросился к кровати и рухнул на нее, жадно целуя губы жены. Затем Джерваз рванул полы халата Дианы в стороны, обнажая ее грудь.
Диана сопротивлялась что было сил, но Джерваз был слишком силен, слишком разъярен, чтобы отпустить ее. Если бы он нежно ласкал ее, то она с радостью отдалась бы ему, получая и даря наслаждение. Но подчиниться насилию она не могла - это значило бы окончательно испортить их отношения.
Виконт немного приподнялся, чтобы сорвать с Дианы халат. Этого оказалось довольно: женщина изловчилась и выхватила из ножен кинжал. Сент-Обен даже не заметил, как в воздухе блеснуло острое лезвие, и Диана полоснула его по руке.
Боль сразу же привела его в себя. Увидев, что на обнаженную грудь Дианы капает его кровь, Джерваз откатился в сторону, лицо его было искажено гримасой ужаса, казалось, он лишь сейчас понял, что натворил. Голова виконта упала вниз, руки судорожно вцепились в одеяло. Хоть он и не успел ничего сделать с женой, его попытка овладеть ею лишь подтвердила: все, что он говорил о своей натуре, - правда.
Приподнявшись на локте, Диана посмотрела на виконта; она была слишком потрясена произошедшим, чтобы что-то говорить. Дрожащей рукой женщина положила запятнанный кровью кинжал на столик и запахнула халат, пытаясь успокоить прерывистое дыхание. Казалось, напряжение висит в воздухе, и Диана с горечью задумалась о том, как это любящие мужчина и женщина могу причинять столько боли друг другу.
Ей показалось, что прошла вечность, когда Джерваз заговорил каким-то бесцветным голосом:
- И не говори мне больше об искуплении. Некоторые души не могут быть прощены. Уверен, что теперь ты это признаешь.
Прежде, когда они ссорились и были не в состоянии выразить эмоции словами, на помощь приходили прикосновения и объятия. Вот и сейчас Диана хотела успокоить Джерваза, но лишь ее рука коснулась его плеча, он как ужаленный отпрянул от нее.
- Не дотрагивайся до меня! - вскричал виконт. - Богом молю, не дотрагивайся до меня!!! Женщина отступила назад.
- Тебе надо забинтовать руку, - деланно-равнодушным тоном промолвила она.
Сент-Обен перекатился на спину и прикрыл лицо рукой.
- Только не вздумай делать этого. Уйди, Диана. Просто уйди отсюда.
Сжимая на груди разорванные полы халата, женщина смотрела на виконта. Никогда еще он не казался ей таким сильным, как сейчас.
Диана немало страдала в своей жизни, но знала и любовь. Ее любила мать, любил даже отец, когда она была совсем маленькой. Позднее Эдит, Джеффри и Мадлен согревали ее теплом своей любви.
А Джерваза никто не любил. Никогда. Ни отец, ни мать, которая пала так низко, как только может пасть женщина. И все же Сент-Обен не ожесточился. У него было достаточно власти и богатства, чтобы вершить любое зло, но вместо этого виконт всегда делал добро людям, которые зависели от него. Он был прекрасным, великодушным и добрым, даже нежным любовником. Он не раз рисковал жизнью - ив армии, и на своей таинственной службе.
Неудивительно, что, не зная, что такое тепло и любовь, виконт боялся привязанности Дианы, боялся, что она обретет над ним власть и употребит ее против него. Не стоило удивляться и тому, что Джерваз был таким ревнивцем: этому человеку незнакома была настоящая душевная близость, поэтому он и не мог поверить в постоянство Дианы и подозревал ее в предательстве.
Никогда прежде Диана не чувствовала такой любви к Сент-Обену. Нетрудно быть хорошим человеком, когда все располагает к этому, но как Джервазу удалось не опуститься, если взращен он был на подлости, изменах и эгоизме?! Все-таки ему удалось перебороть все плохое и стать порядочным человеком. Может, он и не был счастлив, но мог быть вполне доволен тем, что занял подобающее место в мире.
А она, Диана, в своем подспудном стремлении заставить мужа расплатиться по старым долгам, довела его до такого состояния! Внезапно женщине припомнились слова Мадлен, которые та сказала ей как-то в залитом солнцем саду: "Некоторых людей можно поставить на колени, если их честь и гордость разбита теми, кого они любят..."
Диана испытывала жгучее чувство стыда за то, что сыграла на любви виконта. Хоть он и причинил ей зло, она не должна была отвечать тем же, а, ответив, добилась не победы, а полного поражения.
Женщина чувствовала: Джервазу кажется, что у него не осталось ни малейшей надежды повернуть свою жизнь в нормальное русло, и она опасалась, что не сможет ничего сказать или сделать, чтобы помочь ему. Однако попробовать стоило.
- Джерваз... - дрожащим голосом обратилась она к мужу. - Джерваз, не важно, что ты сделал, не важно, что ты ненавидишь и презираешь себя... Я люблю тебя, потому что ты достоин любви... - Диана с трудом подбирала слова, все еще не придя в себя от их ссоры. - Знаешь, мне кажется, что нас свела судьба. Мы оба страдали, но, думаю, если постараемся, то сможем излечить раны друг друга. Ты стал частью моего существа, И я всегда буду любить тебя...
Диана заметила, как сжались челюсти Джерваза, но глаз его она не видела: они все еще были прикрыты рукой. Он ничего не сказал, и тишину комнаты нарушало лишь его хриплое дыхание. Пропасть, разделившая их, была слишком широка, чтобы можно было навести мосты, и Диана опасалась, что положения уже не поправить.
Слов больше не было. Диана взяла со стола свою свечу, которая почти догорела и немного чадила, потом подняла свой кинжал.
Диана смогла уйти лишь потому, что знала: в ее присутствии Джервазу еще хуже.
Глава 23
Для Джерваза эта ночь была бесконечной. Замотав кое-как руку, он лег на кровать, не гася свечи, потому что полной темноты ему было не вынести. Все эти годы он отгонял от себя воспоминания о матери, но теперь они отчетливо плыли перед его глазами. Он вспомнил прекрасное, развратное лицо Медоры, ее сладостные стоны, ее насмешки над его ужасом. Имя Медора - производное от Медеи, а ведь Медея убила собственных детей. Сент-Обен иногда спрашивал себя, могла ли его мать быть другой, если бы у нее было иное имя.
После того случая он ее больше не видел. Джерваз сбежал из дома, и когда через несколько недель люди, посланные его отцом, разыскали мальчика, тот наотрез отказался возвращаться в дом, где жила его мать. Отец удивленно приподнял брови, но не стал допытываться, чем вызвано такое решение. Куда проще оказалось отправить сына в школу или в отдаленное имение, которое леди Сент-Обен никогда не посещала.
Джервазу было семнадцать, когда его мать умерла. В этом возрасте юноши особенно интересуются всем, что связано с отношениями между мужчинами и женщинами. Пару раз одноклассники отпускали двусмысленные шутки об умершей виконтессе, которая пользовалась дурной славой. Оба раза Джерваз дрался за это на дуэли, осознавая при этом, что больше всего оскорбить его мать можно было, просто сказав правду. Молодой человек был осторожен: его противники не погибли, но дуэли оставили горький осадок в его душе.
Ужасная женитьба лишь подтвердила его уверенность в том, что он недостоин нормальной жизни. Джерваз испытывал даже нечто вроде удовлетворения при мысли о том, что навсегда связан с неполноценной женщиной, однако, несмотря на это, он никогда не думал о своей жене как о полноправном человеке. И сейчас, в эту страшную ночь, он то и дело вспоминал темные, безумные глаза Мэри Гамильтон, ее лицо. И чем больше припоминалось оно ему, тем лучше он узнавал в нем свою божественную Диану.
Воинская служба ожесточила Джерваза. Но, возвратясь в Англию, он сумел наладить нормальную жизнь, серьезно относился к своим обязанностям и решал головоломки, которые то и дело задавала ему его секретная служба.
Но вот появилась Диана. Она дала ему иллюзорное ощущение счастья и тепла, а затем разорвала их отношения. Жена, которую он изнасиловал и бросил, вернулась, чтобы подарить ему любовь... Впрочем, что бы он ни говорил о ее предательстве, виконт понимал, что до сих пор любит эту женщину, любит безумно...
Еще ни разу в жизни Сент-Обен не ждал рассвета с таким нетерпением. Когда скупые лучи раннего утра осветили комнату бледным светом, в спальню Джерваза пришел Боннер и, не задавая лишних вопросов, умело перевязал рану хозяина. Диана очень ловко ударила его кинжалом: хоть порез был длинный и крови вытекло предостаточно, рана была несерьезной. Сент-Обен на мгновение задумался, где она научилась так умело обращаться с кинжалом, он затем лишь пожал плечами: ему никогда не понять многого в женщине, которая была его женой.
Виконт вымылся, словно горячая вода могла облегчить его страдания, затем написал записку с извинениями своему сыну, сообщая о том, что верховая прогулка откладывается. Джерваз был не в состоянии видеть этим утром невинное личико Джеффри.
Иметь репутацию молчуна было в известной степени выгодно, потому что никто не обратил внимания на то, что виконт не такой, каким был вчера. Может, только Франсис что-то заметил. Диана, к счастью, не попадалась Джервазу на глаза: он не смог бы находиться с нею в одной комнате.
***
Завтракать в детской всегда было весело, но этим утром Диана была совершенно измученной, под усталыми глазами залегли тени. Мадлен не надо было обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, что ночь принесла горькое разочарование ее молодой приятельнице. "Интересно, - мелькнуло в голове у Мэдди, - как выглядит сейчас Сент-Обен?"
Мадлен и Джеффри, не сговариваясь, старались развеселить Диану, весело болтая, но их попытки были тщетными. После завтрака мальчик побежал повидаться с ребятишками, с которыми подружился во время прошлого приезда в Обенвуд. Мэдди задумалась о том, как местные дети будут относиться к Джеффри сейчас, когда они узнали, что он - наследник виконта. Очевидно, их отношение станет иным. Пожав плечами, женщина взялась за два письма, которые ей только что принес слуга. Диана сидела, глядя перед собой бессмысленным взором и держа чашку обеими руками.
Одно письмо было от Николаев. Оно было весьма забавным, а в конце, к удовольствию Мадлен, Николас сообщал, что сможет вернуться в Лондон раньше, чем предполагал. Он также настаивал, чтобы они поскорее назначили дату венчания, и Мадлен склонна была уступить ему. Возможно, они назначат церемонию на тот день, когда пройдет год и один день после смерти его жены. Все будет очень тихо, решила Мадлен, никаких шумных торжеств. Она трижды прочла письмо, прежде чем отложить его в сторону.
Второе письмо написала Эдит, которая на почтовой карете сумела быстро добраться до Шотландии. Письмо было написано уверенным, но неуклюжим почерком.
Дорогая Мэдди,
Отправляю тебе это письмо в надежде, что ты лучше меня разберешься в ситуации и сама решишь, как лучше всего рассказать все Диане. Узнать, как обстоят дела с ее отцом, оказалось легче легкого: местный доктор по имени Эбернати был очень любезен со мной, когда выяснилось, что я - подруга Дианы. К ней очень хорошо здесь относились, и Эбернати с умилением вспоминал, какой милой девочкой она была.
Итак, во-первых, хочу сообщить, что Джеймс Гамильтон умер год назад от той самой болезни, что долго подтачивала его здоровье и свела его с ума, - от французской болезни. (Кажется, ее еще называют сифилис?) Эбернати сказал, что в молодости Гамильтон был настоящим гулякой и весельчаком - он пил, играл, волочился за женщинами и все такое прочее. Даже женитьба не остепенила его, и он продолжал разгульный, образ жизни, но сифилис он заработал уже после рождения Дианы.
Эбернати рассказал мне, что мать Дианы покончила с собой на следующий день после того, как узнала, что снова беременна. Бедняжка знала, что заразилась от мужа дурной болезнью и не хотела производить на свет больного ребенка. Боялась она и того, что вслед за мужем сойдет с ума. Она утопилась. Хоть шотландцы и богобоязненные люди и осуждают решившихся на самоубийство, в этом случае никто слова плохого о матери Дианы не сказал, наоборот, все жалели ее и проклинали самого Гамильтона.
После смерти жены викарий совсем свихнулся, его болезнь заходила все дальше. Его дочь всегда звалась Дианой, но он вдруг начал называть ее Мэри, заявив, что Диана - языческое имя. Когда он вернулся с Малла без Дианы и стал всем рассказывать о ее замужестве, люди решили, что Гамильтон что-то сделал с дочерью, но напрямую его об этом не спрашивали, потому что боялись викария. В конце жизни Гамильтона все же поместили в сумасшедший дом, и все его обязанности выполнял местный кюре.
Эбернати был в восторге, узнав, что Диана жива, и просил уговорить ее обязательно приехать в родные места с мужем и сыном. Или хотя бы написать ему, потому что Диана, как единственная наследница Гамильтона, может получить приличное состояние. Чем хуже становилось Джеймсу, тем меньше денег он тратил. Ясно, что ее родители были из знатных семейств, впрочем, мы с тобой в этом и не сомневались.
Ну вот и все. Я отправляюсь на Малл к моей сестрице Джейн. Поцелуй за меня Диану и Джеффри.
Всегда твоя,
Эдит.
Перечитав письмо несколько раз, Мадлен задумчиво посмотрела на Диану. Ей пришло в голову, что новости, пусть даже и печальные, отвлекут молодую женщину от грустных размышлений.
- Диана, - сказала она, - я получила письмо от Эдит. Она побывала в твоей деревне в Ланаркшире. Думаю, тебе надо самой прочитать его.
Ее слова вернули Диану в действительность, и она взяла протянутый Мадлен листок. Прочитав письмо, молодая женщина побледнела как полотно и молчала так долго, что Мадлен испугалась и спросила девушку, не стало ли той плохо.
- Все в порядке, Мэдди, - ответила Диана, закрывая лицо ладонями. Слез на ее глазах не было. Но вот она подняла голову и промолвила:
- Стало быть, мой отец все эти годы страдал венерической болезнью. Теперь я понимаю, почему он проклинал женщин и считал их источником всех бед.
- Наверное, он очень страдал от сознания собственной вины, - вставила Мадлен. - Представь только, он распространял сифилис, пока не узнал, что болен, заразил твою мать и стал причиной ее самоубийства.
Диана медленно кивнула, задумчиво глядя перед собой.
- Одно ее самоубийство могло свести отца с ума. После смерти матери он допекал меня разговорами о грехе, моральном разложении и греховности всего земного. В письме написано, что в молодости отец вел разгульный образ жизни. Так вот, после того как отец обратился к церкви, он даже одеваться стал скромнее, но всегда носил с собой пистолет - для защиты. - Диана горестно вздохнула. - Ой всегда был готов осудить кого-нибудь, хотя сам и не думал противиться соблазнам. Ради нескольких минут сомнительного удовольствия, он разрушил все: семью, свое здоровье... Какой ужас! - Диана осеклась, но, помолчав, продолжила:
- Наверное, он очень страдал от осознания своей вины. И понимал, что сходит с ума.