Страница:
— Торчу тут как кукиш, — пожаловался он. — Похоже, я не так одет для этого заведения.
— Да кому ты здесь нужен? Боб Вудвард, что ли, попрет сюда? Или Эванс с Новаком?
— Очень смешно. Ну, что ты задумал? Почему не позвонил, когда эта история была еще горяченькой? Когда паразита еще не схватили?
— Будьте любезны, этому человеку — крепкий горячий кофе. Его нужно разбудить, — пояснил я бармену и обернулся к Ли: — Слушай: я буду гипнотизировать Сонеджи в тюрьме. Я буду искать Мэгги Роуз в его подсознании. Ты получишь эксклюзив. Но за это сделаешь кое-что для меня.
Ли захлебнулся от восторга:
— Ах, черт! Давай рассказывай, Алекс! Выкладывай до конца!
— Слушай: сейчас я пытаюсь получить разрешение на проведение сеанса гипноза, но сталкивается уж больно много политических интересов. А если ты протолкнешь эту историю в «Пост», у меня все сладится. Понял? Теория сбывающихся пророчеств! Тогда я получу разрешение, а ты — свой эксклюзив.
Прибыл кофе в старинной кремовой чашке с голубым ободком по краю. Ли в задумчивости заглотнул напиток. Видно, мои усилия найти лазейку в твердокаменной крепости нашей юстиции его зацепили. Сопереживать он умел.
— Так если ты что-то услышишь от Гэри Сонеджи, то я буду вторым человеком, кто об этом узнает, так, Алекс? Ты — первым, а я — вторым, да?
— Много просишь, но я согласен. Но чур — полная тайна. Давай — во имя благородного дела: ты сообщишь, что кое-что разузнал о Мэгги Роуз, но не можешь разгласить источник информации.
Я оставил Ковела допивать кофе и обдумывать статью. Она появилась в утреннем выпуске «Вашингтон пост».
Первой в нашем доме встает бабуля Нана. Она вообще просыпается первой в целом свете — так полагали мы с Сэмпсоном в возрасте десяти лет, когда она была заместителем директора средней школы Северного Гарфилда.
Во сколько бы я ни вставал — в шесть, семь, даже в пять утра — я неизменно заставал ее у плиты на кухне. Каждое утро Нана ела один и тот же завтрак: яйцо всмятку, одна оладья, чай со сливками и двойной порцией сахара. Поев, она принималась готовить для остальных членов семьи, всегда с учетом наших пристрастий. Она сооружала блинчики, яичницу с беконом или сосисками, манную или овсяную кашу, а то и хлопья с молоком. В зависимости от сезона подавала дыню или другие фрукты. Порой возникал омлет с виноградным джемом, который я не ел: во-первых, Нана пережаривала его, во-вторых, я не могу совмещать яйца и джем так же, как блинчики и кетчуп. Нана не разделяла моего мнения, хотя сама не брала омлет в рот: это блюдо обожали дети.
В то мартовское утро бабуля Нана, сидя за кухонным столом, просматривала «Вашингтон пост», которую нам доставлял один тип по имени Вашингтон. Мистер Вашингтон завтракал с бабулей каждый понедельник, но сегодня, слава Богу, среда — самый ответственный для меня день. На кухне все как обычно, и тем не менее внутри у меня все сжалось. Уже в который раз я ощутил, насколько глубоко это жуткое похищение затронуло меня и моих близких.
Газета открывалась заголовком «СОНЕДЖИ-МЕРФИ — СЕАНС ГИПНОЗА». Статья была проиллюстрирована фотографиями Сонеджи и моими. Накануне поздно вечером я прослушал сводку новостей, затем позвонил Ли Ковелу по поводу материала для эксклюзива согласно условиям сделки.
За утренней порцией чернослива я просмотрел статейку. Там сообщалось, что «некие лица, пожелавшие остаться неизвестными, подвергают сомнению компетентность психиатров, приставленных к преступнику». В связи с тем, что «выводы медиков непременно повлияют на исход дела, Сонеджи-Мерфи может быть признан невменяемым и получить по приговору не более трех лет в клинике для душевнобольных». Ли явно пообщался еще кое с кем после меня.
— Почему прямо не сказать, что думаешь? — пробормотала Нана, откусывая кусочек тоста. Я понял, что стилистические выверты Ли ускользают от ее понимания.
— А что они думают?
— Так все очевидно. Кое-кому не понравилось, что ты путаешь его простое и ясное как апельсин дело. Им нужно чистое, как выстиранное «Тайдом», правосудие. А правда не нужна. Никто о ней и слышать не хочет, вот так. Им главное, чтобы снова все стало по-прежнему. Лишь бы боль прошла. Вообще у людей в последнее время снизилась выносливость к боли. Особенно с той поры, когда детей начал воспитывать доктор Спок, а не их родители.
— Это ты за завтраком надумала? Классно — прямо как «Убийство, которое она описала».
Я плеснул себе чаю без сливок и сахару, затем взял блинчик и завернул в него пару сосисок.
— Ничего я не надумала, все ясно как Божий день.
Я отделался кивком. Наверное, бабуля Нана права, но не устраивать же в шесть утра диспут.
— А славно поесть в столь ранний час черносливу, — перевел я разговор на другую тему.
— На твоем месте я бы на него не налегала, — насупилась Нана. — Сдается мне, что тебе силенки понадобятся. Лучше б уж мне ничего этого не понимать…
— Спасибо за откровенность, Нана.
— На здоровье. Хочешь один совет? Так вот: поменьше доверяй белым.
— Очень вкусный завтрак.
— Как твоя новая подружка?
Без этого она не может.
Глава 50
Глава 51
Глава 52
Глава 53
— Да кому ты здесь нужен? Боб Вудвард, что ли, попрет сюда? Или Эванс с Новаком?
— Очень смешно. Ну, что ты задумал? Почему не позвонил, когда эта история была еще горяченькой? Когда паразита еще не схватили?
— Будьте любезны, этому человеку — крепкий горячий кофе. Его нужно разбудить, — пояснил я бармену и обернулся к Ли: — Слушай: я буду гипнотизировать Сонеджи в тюрьме. Я буду искать Мэгги Роуз в его подсознании. Ты получишь эксклюзив. Но за это сделаешь кое-что для меня.
Ли захлебнулся от восторга:
— Ах, черт! Давай рассказывай, Алекс! Выкладывай до конца!
— Слушай: сейчас я пытаюсь получить разрешение на проведение сеанса гипноза, но сталкивается уж больно много политических интересов. А если ты протолкнешь эту историю в «Пост», у меня все сладится. Понял? Теория сбывающихся пророчеств! Тогда я получу разрешение, а ты — свой эксклюзив.
Прибыл кофе в старинной кремовой чашке с голубым ободком по краю. Ли в задумчивости заглотнул напиток. Видно, мои усилия найти лазейку в твердокаменной крепости нашей юстиции его зацепили. Сопереживать он умел.
— Так если ты что-то услышишь от Гэри Сонеджи, то я буду вторым человеком, кто об этом узнает, так, Алекс? Ты — первым, а я — вторым, да?
— Много просишь, но я согласен. Но чур — полная тайна. Давай — во имя благородного дела: ты сообщишь, что кое-что разузнал о Мэгги Роуз, но не можешь разгласить источник информации.
Я оставил Ковела допивать кофе и обдумывать статью. Она появилась в утреннем выпуске «Вашингтон пост».
Первой в нашем доме встает бабуля Нана. Она вообще просыпается первой в целом свете — так полагали мы с Сэмпсоном в возрасте десяти лет, когда она была заместителем директора средней школы Северного Гарфилда.
Во сколько бы я ни вставал — в шесть, семь, даже в пять утра — я неизменно заставал ее у плиты на кухне. Каждое утро Нана ела один и тот же завтрак: яйцо всмятку, одна оладья, чай со сливками и двойной порцией сахара. Поев, она принималась готовить для остальных членов семьи, всегда с учетом наших пристрастий. Она сооружала блинчики, яичницу с беконом или сосисками, манную или овсяную кашу, а то и хлопья с молоком. В зависимости от сезона подавала дыню или другие фрукты. Порой возникал омлет с виноградным джемом, который я не ел: во-первых, Нана пережаривала его, во-вторых, я не могу совмещать яйца и джем так же, как блинчики и кетчуп. Нана не разделяла моего мнения, хотя сама не брала омлет в рот: это блюдо обожали дети.
В то мартовское утро бабуля Нана, сидя за кухонным столом, просматривала «Вашингтон пост», которую нам доставлял один тип по имени Вашингтон. Мистер Вашингтон завтракал с бабулей каждый понедельник, но сегодня, слава Богу, среда — самый ответственный для меня день. На кухне все как обычно, и тем не менее внутри у меня все сжалось. Уже в который раз я ощутил, насколько глубоко это жуткое похищение затронуло меня и моих близких.
Газета открывалась заголовком «СОНЕДЖИ-МЕРФИ — СЕАНС ГИПНОЗА». Статья была проиллюстрирована фотографиями Сонеджи и моими. Накануне поздно вечером я прослушал сводку новостей, затем позвонил Ли Ковелу по поводу материала для эксклюзива согласно условиям сделки.
За утренней порцией чернослива я просмотрел статейку. Там сообщалось, что «некие лица, пожелавшие остаться неизвестными, подвергают сомнению компетентность психиатров, приставленных к преступнику». В связи с тем, что «выводы медиков непременно повлияют на исход дела, Сонеджи-Мерфи может быть признан невменяемым и получить по приговору не более трех лет в клинике для душевнобольных». Ли явно пообщался еще кое с кем после меня.
— Почему прямо не сказать, что думаешь? — пробормотала Нана, откусывая кусочек тоста. Я понял, что стилистические выверты Ли ускользают от ее понимания.
— А что они думают?
— Так все очевидно. Кое-кому не понравилось, что ты путаешь его простое и ясное как апельсин дело. Им нужно чистое, как выстиранное «Тайдом», правосудие. А правда не нужна. Никто о ней и слышать не хочет, вот так. Им главное, чтобы снова все стало по-прежнему. Лишь бы боль прошла. Вообще у людей в последнее время снизилась выносливость к боли. Особенно с той поры, когда детей начал воспитывать доктор Спок, а не их родители.
— Это ты за завтраком надумала? Классно — прямо как «Убийство, которое она описала».
Я плеснул себе чаю без сливок и сахару, затем взял блинчик и завернул в него пару сосисок.
— Ничего я не надумала, все ясно как Божий день.
Я отделался кивком. Наверное, бабуля Нана права, но не устраивать же в шесть утра диспут.
— А славно поесть в столь ранний час черносливу, — перевел я разговор на другую тему.
— На твоем месте я бы на него не налегала, — насупилась Нана. — Сдается мне, что тебе силенки понадобятся. Лучше б уж мне ничего этого не понимать…
— Спасибо за откровенность, Нана.
— На здоровье. Хочешь один совет? Так вот: поменьше доверяй белым.
— Очень вкусный завтрак.
— Как твоя новая подружка?
Без этого она не может.
Глава 50
Когда я вышел из машины около тюрьмы, воздух был наполнен высокочастотным гулом съемочной аппаратуры. Вокруг лортонской тюрьмы слонялись поджидавшие меня телерепортеры и газетчики. Дожидался меня и Сонеджи-Мерфи, переведенный из тюремной больницы в обычную камеру. Путь от стоянки до ворот я проделал в густом треске камер, вспышек и микрофонов. Сегодня я должен провести с Мерфи сеанс гипноза. Пресса знает об этом и сделает меня изюминкой теленовостей.
— Томас Данн уверяет, что вы намерены отправить Сонеджи в лечебницу, чтобы он через пару лет вышел на свободу. Ваши комментарии, доктор Кросс?
— Сейчас мне нечего сказать. — Я терпеть не мог разговоров с репортерами, что не прибавляло мне популярности. Я фактически пошел на сделку с федеральной прокуратурой, чтобы получить окончательное согласие на проведение сеанса.
Гипноз в наше время — достаточно обычное дело. Его часто используют в лечебных целях психологи и психиатры. Сеансы должны были помочь выяснить, что происходило с Гэри Сонеджи-Мерфи в его потерянные дни, когда он как бы покидал реальный мир. Я далеко не был уверен в успехе, во всяком случае, в немедленном.
Уже в камере все оказалось гораздо проще. По моей просьбе Гэри расслабился и закрыл глаза. Я попросил его медленно и ровно сделать вдох и выдох, постараться отбросить все посторонние мысли, затем медленно сосчитать до ста. Он прекрасно поддавался гипнозу: не сопротивлялся и быстро впал в состояние глубокого транса, насколько я мог судить. И все же я начал издалека, проверяя, действительно ли он под гипнозом, я бдительно искал признаки того, что он лишь имитирует состояние транса, но не находил их. Дыхание замедлилось, он выглядел сильно расслабившимся. В первые минуты мы поболтали о случайных предметах. Как только он, так сказать, «дошел до кондиции», я начал задавать вопросы:
— Помните, как вас арестовали в Уилкинсбурге у «Макдональдса»?
Последовала краткая пауза и ответ:
— Да, конечно, помню.
— Рад, что вы помните. Мне не совсем ясна последовательность событий. Вы помните, что именно ели в этом ресторане?
Глазные яблоки под закрытыми веками шевельнулись — Гэри задумался над ответом. Он был пристегнут к креслу ремнями, а левая нога ритмично покачивалась.
— Нет… Нет… Не помню… Я правда там ел? Не уверен. Не могу сказать…
Но факт нахождения внутри ресторана он не отрицал.
— Вы кого-нибудь видели в «Макдональдсе»? — терпеливо продолжал я. — Помните кого-нибудь из посетителей? Или официантку — может, вы с ней говорили?
— Гм… Там толпа была… Никого конкретно не вспоминаю. Я еще подумал тогда, что некоторые одеты до смешного плохо. Это в любом многолюдном месте бросается в глаза. Особенно в таких как «Хо-Джо» и «Макдональдс»…
Мысленно он был в «Макдональдсе» — так глубоко мы с ним забрались. Оставайся со мной, Гэри…
— Вы посещали туалет? — из протокола ареста было известно, что он ходил туда.
— Да, — ответил Гэри.
— А что-нибудь о тамошних напитках? Вы пили там что-нибудь? Возьмите меня с собой. Представьте, что мы снова там вместе…
На его губах появилась натянутая улыбка.
— Не нужно мне вашего снисхождения!
Он странно вскинул голову и залился каким-то особенно глубоким, не обычным для него смехом. Странным, но не истеричным. Смех становился более отрывистым, а нога раскачивалась все быстрее.
— Ты для этого недостаточно сообразителен, — вдруг заявил он.
Меня удивило то, что его голос стал таким высоким.
— Для чего, Гэри? Для чего именно? Поясните, я не понимаю.
— Для того, чтобы надуть его. Вот о чем я говорю. Ты умный, но не настолько.
— Кого надуть?
— Сонеджи, конечно. Он здесь, в «Макдональдсе». Он делает вид, что пьет кофе, но на самом деле он плевал на все! Он вот-вот взорвется! Ему необходимо внимание!
Я так и осел на стуле. Такого поворота никто не ожидал.
— Почему он так злится? Вы знаете, почему?
— Он плевал на них, потому что им всем повезло. Вот почему!
— Кому повезло?
— Этим тупицам, копам. Они разрушили его классный план, потому что им повезло!
— Хорошо бы с ним поговорить об этом, — сказал я, стараясь поддерживать игру. — Если Сонеджи здесь, может быть, мы сможем пообщаться….
— Нет! Нет! Куда тебе до него! Ты его не поймешь. У тебя нет к нему подхода.
— Он все еще зол? И сейчас зол? И здесь, в тюрьме? Что он думает об этой камере?
— Он говорит — пошел ты! ПОШЕЛ ТЫ!
Гэри вдруг рванулся вперед и вцепился в мою спортивную куртку и галстук. Он, без сомнения, обладал недюжинной физической силой, но и я не слабак. Мы вцепились друг в друга — это напоминало схватку двух медведей, даже стукнулись лбами. Я легко мог бы освободиться, но даже не пытался. Он не старался изувечить меня — это больше походило на угрозу, запугивание, создание дистанции между нами.
Из коридора вбежали Кэмпбелл и охрана. Сонеджи-Мерфи выпустил меня и стал кидаться на дверь камеры. Из уголка рта стекла струйка слюны. Он вдруг принялся вопить невероятно высоким голосом. Охранники повалили его на пол, но удерживали с трудом: он оказался сильнее, чем можно было судить по его худосочной фигуре. Я уже испытал на себе его хватку.
Вошла медсестра и ловко сделала укол ативана. Через пару минут он уже спал на полу камеры. Охранники быстро надели на него смирительную рубашку. Я дождался, пока они запрут камеру.
Кто же был в камере? Кто же напал на меня?
Гэри Сонеджи или Гэри Мерфи?
Или они оба?
— Томас Данн уверяет, что вы намерены отправить Сонеджи в лечебницу, чтобы он через пару лет вышел на свободу. Ваши комментарии, доктор Кросс?
— Сейчас мне нечего сказать. — Я терпеть не мог разговоров с репортерами, что не прибавляло мне популярности. Я фактически пошел на сделку с федеральной прокуратурой, чтобы получить окончательное согласие на проведение сеанса.
Гипноз в наше время — достаточно обычное дело. Его часто используют в лечебных целях психологи и психиатры. Сеансы должны были помочь выяснить, что происходило с Гэри Сонеджи-Мерфи в его потерянные дни, когда он как бы покидал реальный мир. Я далеко не был уверен в успехе, во всяком случае, в немедленном.
Уже в камере все оказалось гораздо проще. По моей просьбе Гэри расслабился и закрыл глаза. Я попросил его медленно и ровно сделать вдох и выдох, постараться отбросить все посторонние мысли, затем медленно сосчитать до ста. Он прекрасно поддавался гипнозу: не сопротивлялся и быстро впал в состояние глубокого транса, насколько я мог судить. И все же я начал издалека, проверяя, действительно ли он под гипнозом, я бдительно искал признаки того, что он лишь имитирует состояние транса, но не находил их. Дыхание замедлилось, он выглядел сильно расслабившимся. В первые минуты мы поболтали о случайных предметах. Как только он, так сказать, «дошел до кондиции», я начал задавать вопросы:
— Помните, как вас арестовали в Уилкинсбурге у «Макдональдса»?
Последовала краткая пауза и ответ:
— Да, конечно, помню.
— Рад, что вы помните. Мне не совсем ясна последовательность событий. Вы помните, что именно ели в этом ресторане?
Глазные яблоки под закрытыми веками шевельнулись — Гэри задумался над ответом. Он был пристегнут к креслу ремнями, а левая нога ритмично покачивалась.
— Нет… Нет… Не помню… Я правда там ел? Не уверен. Не могу сказать…
Но факт нахождения внутри ресторана он не отрицал.
— Вы кого-нибудь видели в «Макдональдсе»? — терпеливо продолжал я. — Помните кого-нибудь из посетителей? Или официантку — может, вы с ней говорили?
— Гм… Там толпа была… Никого конкретно не вспоминаю. Я еще подумал тогда, что некоторые одеты до смешного плохо. Это в любом многолюдном месте бросается в глаза. Особенно в таких как «Хо-Джо» и «Макдональдс»…
Мысленно он был в «Макдональдсе» — так глубоко мы с ним забрались. Оставайся со мной, Гэри…
— Вы посещали туалет? — из протокола ареста было известно, что он ходил туда.
— Да, — ответил Гэри.
— А что-нибудь о тамошних напитках? Вы пили там что-нибудь? Возьмите меня с собой. Представьте, что мы снова там вместе…
На его губах появилась натянутая улыбка.
— Не нужно мне вашего снисхождения!
Он странно вскинул голову и залился каким-то особенно глубоким, не обычным для него смехом. Странным, но не истеричным. Смех становился более отрывистым, а нога раскачивалась все быстрее.
— Ты для этого недостаточно сообразителен, — вдруг заявил он.
Меня удивило то, что его голос стал таким высоким.
— Для чего, Гэри? Для чего именно? Поясните, я не понимаю.
— Для того, чтобы надуть его. Вот о чем я говорю. Ты умный, но не настолько.
— Кого надуть?
— Сонеджи, конечно. Он здесь, в «Макдональдсе». Он делает вид, что пьет кофе, но на самом деле он плевал на все! Он вот-вот взорвется! Ему необходимо внимание!
Я так и осел на стуле. Такого поворота никто не ожидал.
— Почему он так злится? Вы знаете, почему?
— Он плевал на них, потому что им всем повезло. Вот почему!
— Кому повезло?
— Этим тупицам, копам. Они разрушили его классный план, потому что им повезло!
— Хорошо бы с ним поговорить об этом, — сказал я, стараясь поддерживать игру. — Если Сонеджи здесь, может быть, мы сможем пообщаться….
— Нет! Нет! Куда тебе до него! Ты его не поймешь. У тебя нет к нему подхода.
— Он все еще зол? И сейчас зол? И здесь, в тюрьме? Что он думает об этой камере?
— Он говорит — пошел ты! ПОШЕЛ ТЫ!
Гэри вдруг рванулся вперед и вцепился в мою спортивную куртку и галстук. Он, без сомнения, обладал недюжинной физической силой, но и я не слабак. Мы вцепились друг в друга — это напоминало схватку двух медведей, даже стукнулись лбами. Я легко мог бы освободиться, но даже не пытался. Он не старался изувечить меня — это больше походило на угрозу, запугивание, создание дистанции между нами.
Из коридора вбежали Кэмпбелл и охрана. Сонеджи-Мерфи выпустил меня и стал кидаться на дверь камеры. Из уголка рта стекла струйка слюны. Он вдруг принялся вопить невероятно высоким голосом. Охранники повалили его на пол, но удерживали с трудом: он оказался сильнее, чем можно было судить по его худосочной фигуре. Я уже испытал на себе его хватку.
Вошла медсестра и ловко сделала укол ативана. Через пару минут он уже спал на полу камеры. Охранники быстро надели на него смирительную рубашку. Я дождался, пока они запрут камеру.
Кто же был в камере? Кто же напал на меня?
Гэри Сонеджи или Гэри Мерфи?
Или они оба?
Глава 51
Под вечер мне домой позвонил шеф полиции Питтмен, разумеется, не для того, чтобы поздравить с проделанной работой. Шеф велел мне с утра прибыть в его офис.
— А в чем дело? — полюбопытствовал я.
Он не стал объяснять по телефону, видно не желая испортить сюрприз.
С утра я тщательно побрился, напялил кожаную куртку, которую держу для особо торжественных случаев, и напоследок на счастье малость поиграл на пианино. Как это поется: «Жизнь — тьма и свет. Будь сам как свет и тьма…» Я сбацал «Человека, которого люблю», «За все, что мы знаем» и «Это и есть жизнь». После чего был готов предстать пред светлые очи Джифа.
В офисе Питтмена было чересчур оживленно для четверти восьмого утра. Даже его помощник выглядел весьма занятым. Старина Фред Кук, несостоявшийся детектив, теперь успешно подвизался на административном поприще. Он напоминал ветерана, которого извлекают на свет Божий для игры в старомодный бейсбол. Мелочный и ограниченный интриган, иметь с которым дело было равнозначно отношениям с восковой фигурой.
— Сейчас шеф примет тебя. — Фред состроил свою особенную тонкогубую улыбочку. Он всегда узнавал новости раньше других, а если не узнавал, то делал вид, что они ему известны.
— Фред, можешь сказать, в чем дело? — рубанул я напрямик.
Его глазенки заблестели от удовольствия. — Почему бы тебе не зайти внутрь и не узнать из первых рук?
— Горжусь тобой, Фред. Тебе можно доверить секрет. Быть тебе членом Совета Национальной Безопасности.
С самыми дурными предчувствиями я вошел в кабинет шефа. Там, помимо Питтмена, были мэр Карл Монро, капитан полиции Кристофер Клаузер и мой Джон Сэмпсон, которого я меньше всего ожидал встретить. Оказалось, что в святая святых шефа полиции организован рабочий завтрак — весьма популярное явление в Вашингтоне.
— Не так уж все плохо, — шепнул Сэмпсон, напоминавший огромного дикого зверя, попавшегося в капкан. Похоже, что он с радостью отгрызет себе лапу, лишь бы выбраться на свободу.
— Совсем даже неплохо, — с радужной улыбкой подхватил Карл Монро, заметив застывшее выражение моего лица. — Вас ждут хорошие новости, отличные новости! Ну как, начнем?.. Думаю, пора! Итак, сегодня вы с Сэмпсоном получаете повышение! Прямо сейчас! Мои поздравления, мистер старший детектив и мистер начальник подразделения!
Все радостно зааплодировали, лишь мы с Сэмпсоном обменялись непонимающими взглядами. Что происходит, черт возьми?
Если б я знал — захватил бы Нана с ребятишками полюбоваться на эту комедию, вроде церемонии, когда президент вручает медали и посмертно награждает павших. Только на сей раз павшие явились за наградой лично: в глазах шефа Питтмена нас с Сэмпсоном просто не существовало.
— Может быть, вы все-таки объясните суть происходящего? — заговорщически шепнул я мэру. — Подоплеку, я имею в виду?
Карл Монро ответствовал неподражаемой улыбкой — одновременно теплой, интимной и величественной.
— Меня попросили прийти сюда, — он выдержал многозначительную паузу, — потому что вам и детективу Сэмпсону присуждаются новые звания. Вот так, Алекс. И я с радостью пришел, — он очаровательно скривился, — в четверть восьмого утра!
Прелестного Карла иногда просто нельзя не любить. Он прекрасно отдает себе отчет в том, кем является в большой политике. Он, как проститутка с 14-й улицы, всегда держит в запасе пару скабрезностей, с которыми удобно приставать к мужчинам.
— Еще надо тут кое-что обсудить, — завел было Питтмен, но тут же одумался и отбросил эту идею. — Впрочем, дела подождут. На повестке дня — кофе с пирожными!
— А я полагаю, что надо все обсудить сразу, — заявил я и обратился к мэру: — Вываливайте все начистоту, а потом подсластим пирожными.
— Вижу, вы не торопитесь получить повышение, — горестно покачал головой Монро.
— А я не гоняюсь за должностями и не занимаюсь политикой.
Мэр пожал плечами, не переставая улыбаться.
— Не знаю, что и сказать, Алекс. Понимаете, иногда, приобретая опыт, человек ко многому меняет отношение. Сразу начинает видеть, что годится, а что — нет. Конечно, приятно находиться в оппозиции к официозу, но это часто до добра не доводит…
— О чем это вы? Какое такое добро? Это что — тема рабочего завтрака? — осведомился Сэмпсон.
— Я сказал то, что думаю и во что верю, — подытожил Монро, впиваясь зубами в пирожное.
Шеф Питтмен налил кофе в драгоценную чашку китайского фарфора, слишком миниатюрную и хрупкую для его ручищ. Я обратил внимание на сандвичи с кресс-салатом: да, жратва не для бедных.
— В этом деле о похищении мы ущемили интересы ФБР, Секретных служб и правосудия, а это никому не на пользу. Так что мы решили отойти с дороги, то есть вновь отстранить вас от дела, — вымолвил наконец Питтмен.
Шах и мат! Вот так новость! Пелена спала с глаз — обнаружилась истинная причина церемонного рабочего завтрака. Вдруг все собравшиеся заговорили одновременно, причем двое — на повышенных тонах. Да, славная подобралась компания…
— Дерьмо собачье, — рычал Сэмпсон прямо в лицо мэру. — Полное дерьмо — и вы это знаете!
— Я только-только начал сеансы с Сонеджи-Мерфи, — громко втолковывал я Питтмену, Монро и Клаузеру. — Вчера был первый сеанс! Ради всего святого — одумайтесь! Только не сейчас!
— Мы отдаем должное вашей работе с Гэри Сонеджи, но мы были вынуждены принять решение, и вот оно принято…
— Правду хотите, Алекс? — внезапно взревел Монро. — Хотите услышать правду?
— Как всегда! — вскинулся я.
— Так вот, генеральный прокурор хорошенько нажал на кого следует в Вашингтоне! И через шесть недель начнется громкий процесс! Все, Алекс, поезд ушел! Вы тут уже ни при чем, и я ни при чем. Там вершат дела шишки покрупнее нас! Все — Сонеджи-Мерфи уже не наш. Прокурор и министерство юстиции приостановили ваши сеансы гипноза. К нему формально приставили других психиатров. Теперь он в их ведении. Дело пойдет без нас и в другом направлении. А в вас больше не нуждаются.
После услышанного мы с Сэмпсоном удалились для проведения собственного «рабочего завтрака». В наших услугах больше не нуждались.
— А в чем дело? — полюбопытствовал я.
Он не стал объяснять по телефону, видно не желая испортить сюрприз.
С утра я тщательно побрился, напялил кожаную куртку, которую держу для особо торжественных случаев, и напоследок на счастье малость поиграл на пианино. Как это поется: «Жизнь — тьма и свет. Будь сам как свет и тьма…» Я сбацал «Человека, которого люблю», «За все, что мы знаем» и «Это и есть жизнь». После чего был готов предстать пред светлые очи Джифа.
В офисе Питтмена было чересчур оживленно для четверти восьмого утра. Даже его помощник выглядел весьма занятым. Старина Фред Кук, несостоявшийся детектив, теперь успешно подвизался на административном поприще. Он напоминал ветерана, которого извлекают на свет Божий для игры в старомодный бейсбол. Мелочный и ограниченный интриган, иметь с которым дело было равнозначно отношениям с восковой фигурой.
— Сейчас шеф примет тебя. — Фред состроил свою особенную тонкогубую улыбочку. Он всегда узнавал новости раньше других, а если не узнавал, то делал вид, что они ему известны.
— Фред, можешь сказать, в чем дело? — рубанул я напрямик.
Его глазенки заблестели от удовольствия. — Почему бы тебе не зайти внутрь и не узнать из первых рук?
— Горжусь тобой, Фред. Тебе можно доверить секрет. Быть тебе членом Совета Национальной Безопасности.
С самыми дурными предчувствиями я вошел в кабинет шефа. Там, помимо Питтмена, были мэр Карл Монро, капитан полиции Кристофер Клаузер и мой Джон Сэмпсон, которого я меньше всего ожидал встретить. Оказалось, что в святая святых шефа полиции организован рабочий завтрак — весьма популярное явление в Вашингтоне.
— Не так уж все плохо, — шепнул Сэмпсон, напоминавший огромного дикого зверя, попавшегося в капкан. Похоже, что он с радостью отгрызет себе лапу, лишь бы выбраться на свободу.
— Совсем даже неплохо, — с радужной улыбкой подхватил Карл Монро, заметив застывшее выражение моего лица. — Вас ждут хорошие новости, отличные новости! Ну как, начнем?.. Думаю, пора! Итак, сегодня вы с Сэмпсоном получаете повышение! Прямо сейчас! Мои поздравления, мистер старший детектив и мистер начальник подразделения!
Все радостно зааплодировали, лишь мы с Сэмпсоном обменялись непонимающими взглядами. Что происходит, черт возьми?
Если б я знал — захватил бы Нана с ребятишками полюбоваться на эту комедию, вроде церемонии, когда президент вручает медали и посмертно награждает павших. Только на сей раз павшие явились за наградой лично: в глазах шефа Питтмена нас с Сэмпсоном просто не существовало.
— Может быть, вы все-таки объясните суть происходящего? — заговорщически шепнул я мэру. — Подоплеку, я имею в виду?
Карл Монро ответствовал неподражаемой улыбкой — одновременно теплой, интимной и величественной.
— Меня попросили прийти сюда, — он выдержал многозначительную паузу, — потому что вам и детективу Сэмпсону присуждаются новые звания. Вот так, Алекс. И я с радостью пришел, — он очаровательно скривился, — в четверть восьмого утра!
Прелестного Карла иногда просто нельзя не любить. Он прекрасно отдает себе отчет в том, кем является в большой политике. Он, как проститутка с 14-й улицы, всегда держит в запасе пару скабрезностей, с которыми удобно приставать к мужчинам.
— Еще надо тут кое-что обсудить, — завел было Питтмен, но тут же одумался и отбросил эту идею. — Впрочем, дела подождут. На повестке дня — кофе с пирожными!
— А я полагаю, что надо все обсудить сразу, — заявил я и обратился к мэру: — Вываливайте все начистоту, а потом подсластим пирожными.
— Вижу, вы не торопитесь получить повышение, — горестно покачал головой Монро.
— А я не гоняюсь за должностями и не занимаюсь политикой.
Мэр пожал плечами, не переставая улыбаться.
— Не знаю, что и сказать, Алекс. Понимаете, иногда, приобретая опыт, человек ко многому меняет отношение. Сразу начинает видеть, что годится, а что — нет. Конечно, приятно находиться в оппозиции к официозу, но это часто до добра не доводит…
— О чем это вы? Какое такое добро? Это что — тема рабочего завтрака? — осведомился Сэмпсон.
— Я сказал то, что думаю и во что верю, — подытожил Монро, впиваясь зубами в пирожное.
Шеф Питтмен налил кофе в драгоценную чашку китайского фарфора, слишком миниатюрную и хрупкую для его ручищ. Я обратил внимание на сандвичи с кресс-салатом: да, жратва не для бедных.
— В этом деле о похищении мы ущемили интересы ФБР, Секретных служб и правосудия, а это никому не на пользу. Так что мы решили отойти с дороги, то есть вновь отстранить вас от дела, — вымолвил наконец Питтмен.
Шах и мат! Вот так новость! Пелена спала с глаз — обнаружилась истинная причина церемонного рабочего завтрака. Вдруг все собравшиеся заговорили одновременно, причем двое — на повышенных тонах. Да, славная подобралась компания…
— Дерьмо собачье, — рычал Сэмпсон прямо в лицо мэру. — Полное дерьмо — и вы это знаете!
— Я только-только начал сеансы с Сонеджи-Мерфи, — громко втолковывал я Питтмену, Монро и Клаузеру. — Вчера был первый сеанс! Ради всего святого — одумайтесь! Только не сейчас!
— Мы отдаем должное вашей работе с Гэри Сонеджи, но мы были вынуждены принять решение, и вот оно принято…
— Правду хотите, Алекс? — внезапно взревел Монро. — Хотите услышать правду?
— Как всегда! — вскинулся я.
— Так вот, генеральный прокурор хорошенько нажал на кого следует в Вашингтоне! И через шесть недель начнется громкий процесс! Все, Алекс, поезд ушел! Вы тут уже ни при чем, и я ни при чем. Там вершат дела шишки покрупнее нас! Все — Сонеджи-Мерфи уже не наш. Прокурор и министерство юстиции приостановили ваши сеансы гипноза. К нему формально приставили других психиатров. Теперь он в их ведении. Дело пойдет без нас и в другом направлении. А в вас больше не нуждаются.
После услышанного мы с Сэмпсоном удалились для проведения собственного «рабочего завтрака». В наших услугах больше не нуждались.
Глава 52
Всю следующую неделю я возвращался домой в шесть-семь вечера. Я больше не вкалывал круглосуточно. Деймон и Джанель были бы счастливы, если б меня вообще уволили. Мы смотрели взятые напрокат диснеевские мультики и дурацких «Черепашек-ниндзя», прослушали альбом «Билли Холидей: наследие 1933 — 1958», вместе валялись на диване. Полный набор развлечений.
Как-то днем мы посетили могилу Марии. Джанель и Деймон так и не свыклись до конца с ее уходом. На обратном пути я остановился у могилки Мустафы Сандерса. До сих пор не могу забыть взгляд печальных мертвых глазенок, задающих вопрос: почему? У меня до сих пор нет ответа. Но я не сдаюсь.
В одну из суббот в конце лета мы с Сэмпсоном совершили поездку в Принстон, штат Нью-Джерси. Мэгги Роуз Данн так и не нашли, равно как и канувший бесследно выкуп в десять миллионов долларов. В свободное время мы перепроверяли свидетельские показания.
Переговорив с несколькими соседями Мерфи, мы выяснили, что его родители действительно погибли при пожаре, но никто и не думал подозревать Гэри. Все помнили его как примерного ученика. Местную среднюю школу он окончил одним из первых, хотя не особо усердствовал в занятиях и не старался выдвинуться. Никто из соседей не помнил, чтобы юноша был замешан в каких-либо неприятностях. Описание внешности полностью совпадало с тем Гэри Мерфи, который пребывал в тюрьме Лортона.
Все говорили примерно одно и то же, за исключением близкого приятеля Гэри, которого мы отыскали не без труда. Саймон Конклин, зеленщик на одном из местных продуктовых рынков, жил в одиночестве милях в пятнадцати от Принстона. О нем упоминала в беседе со мной Мисси Мерфи. Сотрудники ФБР уже расспрашивали его, но ничего ценного не выяснили.
Сперва Конклин отказался снова видеть копов, но после угрозы отправить его на допрос в Вашингтон потихоньку разговорился:
— Гэри всегда всех дурачил. Он утверждал, что великие мира сего обманывают остальных. Великие — с большой буквы! Такое он болтал.
Мы сидели в неубранной грязной гостиной маленького домика. Конклин, длинный, неряшливый тип в каких-то рваных обносках, на поверку оказался весьма неглуп. Как и Мерфи, он с отличием окончил школу.
— В каком смысле — «великие мира сего»? — допытывался я, в надежде заставить его выложить как можно больше, играя на самолюбии. Только так мы сумеем выудить необходимую информацию.
— Те, кого он называл «девяностодевятипроцентные», «сливки сливок». Лучшие из лучших. Те, кто правит миром, вот так, мужики, — доверительно сообщил Конклин.
— Лучшие — из кого? — попросил уточнить Сэмпсон. Едва ли он был в восторге от Конклина, судя по хмурой физиономии, но честно подыгрывал мне, изображая заинтересованного слушателя.
— Лучшие из истинных психов, — самодовольно заявил Конклин. — Те, кто всегда под рукой и всегда вне подозрений. Кто слишком умен, чтобы попасться! Они на всех взирают свысока, они не имеют ни сострадания, ни жалости. Они сами хозяева своей судьбы.
— И Гэри Мерфи был из таких? — поинтересовался я, чувствуя, что он хочет выговориться и готов все выложить не только о Гэри, но и о себе. Чувствовалось, что к «девяностодевятипроцентным» Конклин причисляет и себя.
— Нет, что вы, — он с улыбкой покачал головой, — Гэри поумнее «девяностодевятипроцентных». Он был глубоко уверен в своей неповторимости, оригинальности, называл себя «ошибкой природы».
Далее Конклин поведал нам, как они жили вдоль одной и той же сельской дороги в шести милях от города и ездили в школу на школьном автобусе. Эта же дорога вела к особняку Линдберга в Хоупвелле. Саймон Конклин считал, что Гэри отомстил семье, устроив пожар. Он все знал о мучениях, перенесенных Гэри в детстве. Доказательств, что пожар — дело рук Гэри, нет, но он уверен в этом.
— Я расскажу, как узнал о его плане: он мне сам рассказал, когда нам было лет по двенадцать. Он намеревался дождаться, пока ему стукнет двадцать один. Он собирался устроить все так, чтобы думали, будто он в школе. Он готов был ждать девять лет. Согласно плану, он должен был остаться вне подозрений. И он ведь сделал это! Исполнил свой девятилетний план!
В первый день мы проговорили с Саймоном три часа, на другой день — целых пять. Он поведал кучу печальных и жутких историй о том, как Гэри запирали в подвале на целые дни, а то и на недели. Рассказал о его навязчивых планах: на десять лет, на пятнадцать, наконец, на целую жизнь. О его тайной войне с мелкими животными, особенно птичками, жившими в саду мачехи. Однажды Гэри оторвал у малиновки лапку, затем крыло, затем вторую лапку и наблюдал, как она судорожно боролась за жизнь. О его мечтах войти в сонм «девяностодевятипроцентных», оказаться на самом верху. Наконец, о его способностях передразнивать, подражать, играть.
Я очень жалел, что не знал об этом, общаясь с Гэри в тюрьме. Теперь я построил бы свои сеансы гипноза на возвращении к детским навязчивым идеям, поговорил бы о старом друге Саймоне Конклине. К сожалению, мы все — я, Сэмпсон, Саймон — были выброшены из дела.
Показания, собранные в Принстоне, я передал в ФБР, написав о Конклине докладную на двенадцати страницах. Но в Бюро этому не придали значения. Тогда я написал вторую докладную, а копии разослал членам группы, ведущей расследование. Там цитировались слова Конклина о Гэри Мерфи: «Он всегда говорил, что намерен совершить нечто важное». Но за этим тоже ничего не последовало. Фэбээровцы даже не потрудились вновь допросить Конклина. Никто не пожелал принять во внимание новые сведения. Они хотели навсегда закрыть дело о похищении Мэгги Роуз Данн.
Как-то днем мы посетили могилу Марии. Джанель и Деймон так и не свыклись до конца с ее уходом. На обратном пути я остановился у могилки Мустафы Сандерса. До сих пор не могу забыть взгляд печальных мертвых глазенок, задающих вопрос: почему? У меня до сих пор нет ответа. Но я не сдаюсь.
В одну из суббот в конце лета мы с Сэмпсоном совершили поездку в Принстон, штат Нью-Джерси. Мэгги Роуз Данн так и не нашли, равно как и канувший бесследно выкуп в десять миллионов долларов. В свободное время мы перепроверяли свидетельские показания.
Переговорив с несколькими соседями Мерфи, мы выяснили, что его родители действительно погибли при пожаре, но никто и не думал подозревать Гэри. Все помнили его как примерного ученика. Местную среднюю школу он окончил одним из первых, хотя не особо усердствовал в занятиях и не старался выдвинуться. Никто из соседей не помнил, чтобы юноша был замешан в каких-либо неприятностях. Описание внешности полностью совпадало с тем Гэри Мерфи, который пребывал в тюрьме Лортона.
Все говорили примерно одно и то же, за исключением близкого приятеля Гэри, которого мы отыскали не без труда. Саймон Конклин, зеленщик на одном из местных продуктовых рынков, жил в одиночестве милях в пятнадцати от Принстона. О нем упоминала в беседе со мной Мисси Мерфи. Сотрудники ФБР уже расспрашивали его, но ничего ценного не выяснили.
Сперва Конклин отказался снова видеть копов, но после угрозы отправить его на допрос в Вашингтон потихоньку разговорился:
— Гэри всегда всех дурачил. Он утверждал, что великие мира сего обманывают остальных. Великие — с большой буквы! Такое он болтал.
Мы сидели в неубранной грязной гостиной маленького домика. Конклин, длинный, неряшливый тип в каких-то рваных обносках, на поверку оказался весьма неглуп. Как и Мерфи, он с отличием окончил школу.
— В каком смысле — «великие мира сего»? — допытывался я, в надежде заставить его выложить как можно больше, играя на самолюбии. Только так мы сумеем выудить необходимую информацию.
— Те, кого он называл «девяностодевятипроцентные», «сливки сливок». Лучшие из лучших. Те, кто правит миром, вот так, мужики, — доверительно сообщил Конклин.
— Лучшие — из кого? — попросил уточнить Сэмпсон. Едва ли он был в восторге от Конклина, судя по хмурой физиономии, но честно подыгрывал мне, изображая заинтересованного слушателя.
— Лучшие из истинных психов, — самодовольно заявил Конклин. — Те, кто всегда под рукой и всегда вне подозрений. Кто слишком умен, чтобы попасться! Они на всех взирают свысока, они не имеют ни сострадания, ни жалости. Они сами хозяева своей судьбы.
— И Гэри Мерфи был из таких? — поинтересовался я, чувствуя, что он хочет выговориться и готов все выложить не только о Гэри, но и о себе. Чувствовалось, что к «девяностодевятипроцентным» Конклин причисляет и себя.
— Нет, что вы, — он с улыбкой покачал головой, — Гэри поумнее «девяностодевятипроцентных». Он был глубоко уверен в своей неповторимости, оригинальности, называл себя «ошибкой природы».
Далее Конклин поведал нам, как они жили вдоль одной и той же сельской дороги в шести милях от города и ездили в школу на школьном автобусе. Эта же дорога вела к особняку Линдберга в Хоупвелле. Саймон Конклин считал, что Гэри отомстил семье, устроив пожар. Он все знал о мучениях, перенесенных Гэри в детстве. Доказательств, что пожар — дело рук Гэри, нет, но он уверен в этом.
— Я расскажу, как узнал о его плане: он мне сам рассказал, когда нам было лет по двенадцать. Он намеревался дождаться, пока ему стукнет двадцать один. Он собирался устроить все так, чтобы думали, будто он в школе. Он готов был ждать девять лет. Согласно плану, он должен был остаться вне подозрений. И он ведь сделал это! Исполнил свой девятилетний план!
В первый день мы проговорили с Саймоном три часа, на другой день — целых пять. Он поведал кучу печальных и жутких историй о том, как Гэри запирали в подвале на целые дни, а то и на недели. Рассказал о его навязчивых планах: на десять лет, на пятнадцать, наконец, на целую жизнь. О его тайной войне с мелкими животными, особенно птичками, жившими в саду мачехи. Однажды Гэри оторвал у малиновки лапку, затем крыло, затем вторую лапку и наблюдал, как она судорожно боролась за жизнь. О его мечтах войти в сонм «девяностодевятипроцентных», оказаться на самом верху. Наконец, о его способностях передразнивать, подражать, играть.
Я очень жалел, что не знал об этом, общаясь с Гэри в тюрьме. Теперь я построил бы свои сеансы гипноза на возвращении к детским навязчивым идеям, поговорил бы о старом друге Саймоне Конклине. К сожалению, мы все — я, Сэмпсон, Саймон — были выброшены из дела.
Показания, собранные в Принстоне, я передал в ФБР, написав о Конклине докладную на двенадцати страницах. Но в Бюро этому не придали значения. Тогда я написал вторую докладную, а копии разослал членам группы, ведущей расследование. Там цитировались слова Конклина о Гэри Мерфи: «Он всегда говорил, что намерен совершить нечто важное». Но за этим тоже ничего не последовало. Фэбээровцы даже не потрудились вновь допросить Конклина. Никто не пожелал принять во внимание новые сведения. Они хотели навсегда закрыть дело о похищении Мэгги Роуз Данн.
Глава 53
В конце сентября мы с Джеззи Фланаган отправились на Виргинские острова — решили сбежать от всех на уик-энд. Сия плодотворная идея принадлежала Джеззи. Нас обоих возбуждала мысль провести четыре дня наедине. А вдруг мы не сможем выносить друг друга так долго? Это предстояло выяснить.
На улицах острова Вирджин-Горда никто не оборачивался на нас. Это радовало: в округе Колумбия мы смотрелись как весьма экзотичная парочка и нас постоянно разглядывали.
Мы брали уроки подводного плавания с аквалангом у семнадцатилетней негритяночки, катались верхом вдоль побережья, растянувшегося почти на три мили, отправились на «ренджровере» в густые заросли, где проплутали полдня. Но самым незабываемым было посещение островка, который мы окрестили «Частный остров Джеззи и Алекса. Рай». Это местечко приискали для нас в отеле, отвезли туда на моторке и оставили одних.
— Это самый восхитительный уголок в моей жизни, — радовалась Джеззи. — Ты только взгляни на эту воду и песок, на эти рифы и нависшие скалы!
— Конечно, не Пятая стрит, но ничего, сойдет.
Я разбежался и сделал тройной прыжок у самой кромки воды. Наш островок представлял собой длинный шельф из белого песка, хрустевшего под ногами как сахар. Вдоль берега тянулась буйная зеленая поросль, там и сям виднелись белоснежные розы и бугенвиллеи. Весеннее сине-зеленое море сияло чистотой.
На гостиничной кухне для нас упаковали еду — отличные вина, экзотические сыры, омары, крабы и разные салаты. Поблизости не было ни души. Мы вели себя естественно: разделись догола, радуясь отсутствию всяческих запретов. Мы ведь в раю.
Я рассмеялся, ложась на песок рядом с Джеззи. Я делал то, в чем долгое время отказывал себе: радовался, чувствуя полную гармонию с окружающим миром. Я раскрылся миру и был несказанно благодарен судьбе за это. Кончились три с половиной года, посвященные скорби и добровольному заточению.
— Ты хоть представляешь, как ты прекрасна? — спрашивал я Джеззи, лежа рядом с ней.
— Не знаю, заметил ли ты, но у меня в сумочке всегда есть пудреница. С маленьким зеркальцем. — Она заглянула мне прямо в глаза, как будто видела там что-то, неведомое мне. — С тех пор как я поступила на работу в Секретную службу, я стараюсь не выглядеть привлекательной. В вашингтонском обществе, где властвуют мужчины, я вынуждена задавить в себе женщину. — Подмигнув, Джеззи продолжала: — Алекс, ты бываешь таким суровым, а на самом деле такой веселый, забавный! Думаю, твои дети знают об этом. И дразнят тебя! Ух, папаня, бука!
Она принялась щекотать меня.
— Нечего переводить разговор на меня, Джеззи. Мы говорили о тебе.
— Это ты говорил. Ну, ладно: иногда я хочу быть симпатичной, эдакой простушкой Джейн. Спать в бигуди и смотреть старые фильмы.
— Весь уик-энд ты будешь красавицей. Никаких бигуди. В волосах — только ленты и свежие цветы. Купальник — без бретелек. А лучше — без. В смысле — без купальника.
На улицах острова Вирджин-Горда никто не оборачивался на нас. Это радовало: в округе Колумбия мы смотрелись как весьма экзотичная парочка и нас постоянно разглядывали.
Мы брали уроки подводного плавания с аквалангом у семнадцатилетней негритяночки, катались верхом вдоль побережья, растянувшегося почти на три мили, отправились на «ренджровере» в густые заросли, где проплутали полдня. Но самым незабываемым было посещение островка, который мы окрестили «Частный остров Джеззи и Алекса. Рай». Это местечко приискали для нас в отеле, отвезли туда на моторке и оставили одних.
— Это самый восхитительный уголок в моей жизни, — радовалась Джеззи. — Ты только взгляни на эту воду и песок, на эти рифы и нависшие скалы!
— Конечно, не Пятая стрит, но ничего, сойдет.
Я разбежался и сделал тройной прыжок у самой кромки воды. Наш островок представлял собой длинный шельф из белого песка, хрустевшего под ногами как сахар. Вдоль берега тянулась буйная зеленая поросль, там и сям виднелись белоснежные розы и бугенвиллеи. Весеннее сине-зеленое море сияло чистотой.
На гостиничной кухне для нас упаковали еду — отличные вина, экзотические сыры, омары, крабы и разные салаты. Поблизости не было ни души. Мы вели себя естественно: разделись догола, радуясь отсутствию всяческих запретов. Мы ведь в раю.
Я рассмеялся, ложась на песок рядом с Джеззи. Я делал то, в чем долгое время отказывал себе: радовался, чувствуя полную гармонию с окружающим миром. Я раскрылся миру и был несказанно благодарен судьбе за это. Кончились три с половиной года, посвященные скорби и добровольному заточению.
— Ты хоть представляешь, как ты прекрасна? — спрашивал я Джеззи, лежа рядом с ней.
— Не знаю, заметил ли ты, но у меня в сумочке всегда есть пудреница. С маленьким зеркальцем. — Она заглянула мне прямо в глаза, как будто видела там что-то, неведомое мне. — С тех пор как я поступила на работу в Секретную службу, я стараюсь не выглядеть привлекательной. В вашингтонском обществе, где властвуют мужчины, я вынуждена задавить в себе женщину. — Подмигнув, Джеззи продолжала: — Алекс, ты бываешь таким суровым, а на самом деле такой веселый, забавный! Думаю, твои дети знают об этом. И дразнят тебя! Ух, папаня, бука!
Она принялась щекотать меня.
— Нечего переводить разговор на меня, Джеззи. Мы говорили о тебе.
— Это ты говорил. Ну, ладно: иногда я хочу быть симпатичной, эдакой простушкой Джейн. Спать в бигуди и смотреть старые фильмы.
— Весь уик-энд ты будешь красавицей. Никаких бигуди. В волосах — только ленты и свежие цветы. Купальник — без бретелек. А лучше — без. В смысле — без купальника.