Я встал с пыльной земли и увидел, как ко мне повернулись тысячи лиц. Некоторые смотрели на меня как на старого знакомого, иные, взглянув, потупляли взор. Лишь у немногих в глазах сверкали искры гнева или возмущения. Общая реакция толпы свидетельствовала о единстве людей в этот день. Большинство не таили на меня зла; более того, я чувствовал – некоторые гораздо лучше меня знают, что же в действительности произошло той ночью.
Питер дал мне знак сесть. То, что он сказал дальше, я не забуду никогда. Питер сообщил, что моих львов застрелили, шкуры с них сняли, тела предали огню.
Все это время толпа была относительно спокойна; взрыв эмоций произошел, когда гроб с телом Исаака опустили в могилу. Когда на гроб была брошена первая горстка земли, воздух сотрясли истерические рыдания женщин – членов семьи Исаака. Затем присутствующие по очереди стали засыпать яму, и над толпой поднялся столб пыли. Казалось, той же пылью затуманено сознание. Сцена казалась нереальной, словно я скован страшным сном, от которого никак не могу пробудиться. Джулия стояла со мною рядом, поникшая и спокойная. Чуть впереди возвышался Альфеус; руки его утонули в карманах пиджака, а лицо походило на маску.
Слева от меня одиноко стояла наша с Исааком общая знакомая и плакала навзрыд, но я, оглушенный и подавленный, словно врос корнями в землю и не в состоянии был подойти и успокоить ее.
Я не мог думать ни о чем, кроме Смерти. Смерти Исаака. Смерти Джорджа. Смерти Батиана, Фьюрейи и детенышей. Я ощущал свою собственную смерть и видел, как те же самые люди, среди которых много моих друзей тсванов, собрались вокруг моей могилы – там, где похоронен Батиан. Я видел свои собственные похороны. Я наблюдал, как закапывают мою могилу, а душа моя незримо движется среди скорбящих друзей. Были ли эти видения предзнаменованием – или просто следствием шока и реакцией на случившееся?…
После похорон мы все направились к хижине, где жила семья Исаака. «Каково теперь его детям?» – подумал я. Никакими словами не опишешь, что я в тот момент чувствовал. Нам предложили места рядом с Джеймсом Маруатоной. Только теперь я вернулся из мира видений в мир реальности.
Перед похоронами прошел слух, что после смерти Исаака в лагере, где он жил, было найдено письмо. Как нам сообщили, покойный писал, будто его жизнь в опасности.
Джеймс повернулся ко мне и сказал, что видел это письмо и был крайне взволнован его содержанием. Значит, это не просто слух. Он объяснил, почему Исаак мог бояться за свою жизнь: ему были известны факты по нераскрытому делу о хищении из этого лагеря ружья. Он написал письмо своей матери и, как мы слышали, перед самой смертью хотел вернуться домой.
Очевидно, Исаак знал, кто похитил ружье. Это и ставило его жизнь под угрозу. Резонно было предположить, что виновные в краже по-прежнему работали в лагере. Никого не арестовали.
Конечно, выводы делать было еще рано. После похорон мне пришлось писать докладную записку сержанту полиции Тау. В ней я не упоминал о своем предположении, будто причиной смерти Исаака мог быть злой умысел, а просто изложил суждения (которые уже излагал выше), почему – исходя из того, что мне говорили, – мои львы могли напасть на Исаака.
Записка привела только к тому, что дело закрыли. По иронии судьбы, я сам способствовал прекращению разработок других версий случившегося. Через несколько недель все изменилось, но об этом я расскажу позже.
Странно, что Фьюрейю, которую называли ручной, именно в силу этого признали опасной для человека. Словарь Коллинза дает такое определение слову «ручной»: «не дикий, одомашненный; покорный». Впоследствии заместитель директора Департамента охраны дикой природы и национальных парков так и поставил вопрос: коли она ручная, с чего бы ей быть опасной для человека?
В этот момент и властями и мной был опущен важнейший для расследования момент. В своем пресс-релизе управляющий подчеркивал, что «Исаак был страстным натуралистом, горячо любил и превосходно знал дикую фауну и флору. Он был лучшим членом нашей команды». В этом у меня не было ни тени сомнения. Исаак знал, что львы держатся поблизости от лагеря. Позже его брат сказал мне, что они с Исааком наблюдали их перед самым закатом. К тому же известно, что за два предыдущих дня они дважды успешно поохотились и, следовательно, вряд ли были на грани гибели от голода.
К слову сказать, туалет в лагере был. Принимая все это во внимание, зададимся вопросом: почему опытный натуралист пошел в кусты, да еще без оружия и фонаря, заведомо зная, что львы неподалеку? Если все так и было, не противоречит ли это заявлению управляющего, будто «он был лучшим членом нашей команды»? Не думаю, чтобы это утверждение подлежало сомнению, поскольку не верю, что причиной смерти Исаака действительно были львы.
3 января 1980 года Джой Адамсон была найдена мертвой на дороге близ своего лагеря в заповеднике Шаба. Ее грудь, голова и руки были изранены, и первоначально предполагалось, что на нее напал лев. Но проведенное перед кремацией патологоанатомическое исследование показало, что Джой погибла не от зубов и когтей льва, а от ножа подлого убийцы.
Утром 6 сентября 1988 года в заповеднике Масаи-Мара исчезла молодая англичанка Джулия Уорд. Через несколько дней были найдены ее останки. Причиной смерти считали львов, леопардов или стаю гиен. Расследование, проведенное ее отцом частным образом, прояснило многое, в том числе то, что останки были облиты горючим и подожжены. В свою очередь, кенийским властям пришлось отказаться от заявления, будто в ее смерти виновны дикие звери. Личности убийц так и не были установлены, но едва ли можно сомневаться, что это – дело рук человека.
Значит, Фьюрейя, Сала и Тана могли быть казнены за преступление, которого не совершали? По мере развития событий читатель поймет, почему на этот вопрос я отвечаю утвердительно. В Африке, как и в любом другом месте, смерть человека нередко скрывает правду. Животных потому так легко, так огульно обвиняют в смерти людей, что они не могут рассказать все, как было. Вот и человек уносит с собой в могилу истину. Часто – по причине того, что слишком много знает. Но правда в силах восстать из могилы, и в конце концов Время обязательно ее узнает.
Нас с Джулией представили семье покойного. Мы постарались выразить наши искренние соболезнования и в ответ услышали, что никто не обвиняет меня в содеянном львами – если они это действительно совершили. Мне сказали, чтобы я не винил себя – ведь не всегда за преступления сына ответственность должен нести отец. Я был глубоко тронут, и в памяти у меня всплыли строчки Френсиса Ннаггенды:
– Не надо, Гарет, не сдерживай себя. Никто не осудит.
Я переживал потерю, понесенную этой семьей, как они переживали мою. Мы вышли из комнаты. Никогда не забуду женщин и детей – членов семьи покойного. Затем мы с Джулией в сопровождении Альфеуса поехали в лагерь. Ехали мы молча.
Как – то ночью Рафики, влекомая интуицией, направилась туда, где свершилась казнь. Позади нее шагал Нелион; он наверняка видел мерцающие невдалеке огни лагеря и, очевидно, терялся в догадках, что так влечет его подругу к человеческому обиталищу. А если понимал?… Два дня спустя мне сообщили, что там, где пролилась кровь моих любимцев, обнаружены следы львицы и молодого самца.
В это время Джулии со мной не было – она поехала к заболевшей матери в Йоханнесбург. Однажды вечером, будучи в лагере один-одинешенек, я услышал с западной стороны ограды львиный рык. Это была Рафики. Я отправился к ней, по-прежнему полагая, что она еще не знает о потере. Я гнал прочь скорбные мысли и старался вспоминать только хорошее – как, собственно, пытался делать всегда, когда она приходила ко мне. Я не хотел, чтобы ей передавались мои тягостные чувства и смутные ощущения.
Но едва только она прильнула ко мне головой и громко застонала, мне стало ясно, что ей все известно. Когда я попытался успокоить ее, меня с новой силой полоснули тоска и боль. Примерно так же она реагировала на мое неминуемое расставание с «Таваной», только теперь ее чувства были глубже и безысходное. Она стала появляться ежедневно перед заходом солнца и плакала, как и в первый вечер, – иногда чуть меньше, иногда чуть горше. Я попытался забыть о своей тоске, чтобы утишить ее боль. К тому же размышления о том, что же в действительности произошло в ночь на 29 октября, отвлекали меня от переживаний.
В те дни скорби я обычно просыпался на восходе солнца и всякий раз заставал Рафики спящей по другую сторону ограды напротив моей палатки. Я старался вставать так, чтобы не разбудить ее, потому что, проснувшись, она неизменно начинала свой жалобный плач. Видимо, боль отступала только в часы покоя, а наутро вспыхивала с новой силой.
Не знаю, где в это время был Нелион. Может быть, Рафики хотелось побыть только со мной. Но время шло, и вот уже она стала появляться не каждый вечер. Значит, все больше времени проводит с ним. Спасибо, что Бог послал ей такого рыцаря. Прошли еще недели, и во чреве ее снова затеплилась жизнь.
Но еще прежде, чем она успела зачать, я начал борьбу не на жизнь, а на смерть за ее право жить на этих землях. Теперь я сражался и за судьбу ее нерожденных детенышей. Помню, много месяцев назад, сидя у поминальной пирамидки на могиле Батиана, я смотрел на натоптанные вокруг следы предыдущего помета Рафики (в том числе и Салы) и позже сделал такую запись:
«Я глядел в будущее. Будущее, в котором будут жить львы – и эти львята, и их еще не рожденные дети. Я так нуждался в мужестве, чтобы продолжать свою работу со львами, и этому мужеству научил меня мой великолепный лев, которого звали Батиан. Теперь мне как никогда нужно было черпать у него мужество. Во имя Рафики и ее будущего потомства».
Глава одиннадцатая
Питер дал мне знак сесть. То, что он сказал дальше, я не забуду никогда. Питер сообщил, что моих львов застрелили, шкуры с них сняли, тела предали огню.
Все это время толпа была относительно спокойна; взрыв эмоций произошел, когда гроб с телом Исаака опустили в могилу. Когда на гроб была брошена первая горстка земли, воздух сотрясли истерические рыдания женщин – членов семьи Исаака. Затем присутствующие по очереди стали засыпать яму, и над толпой поднялся столб пыли. Казалось, той же пылью затуманено сознание. Сцена казалась нереальной, словно я скован страшным сном, от которого никак не могу пробудиться. Джулия стояла со мною рядом, поникшая и спокойная. Чуть впереди возвышался Альфеус; руки его утонули в карманах пиджака, а лицо походило на маску.
Слева от меня одиноко стояла наша с Исааком общая знакомая и плакала навзрыд, но я, оглушенный и подавленный, словно врос корнями в землю и не в состоянии был подойти и успокоить ее.
Я не мог думать ни о чем, кроме Смерти. Смерти Исаака. Смерти Джорджа. Смерти Батиана, Фьюрейи и детенышей. Я ощущал свою собственную смерть и видел, как те же самые люди, среди которых много моих друзей тсванов, собрались вокруг моей могилы – там, где похоронен Батиан. Я видел свои собственные похороны. Я наблюдал, как закапывают мою могилу, а душа моя незримо движется среди скорбящих друзей. Были ли эти видения предзнаменованием – или просто следствием шока и реакцией на случившееся?…
После похорон мы все направились к хижине, где жила семья Исаака. «Каково теперь его детям?» – подумал я. Никакими словами не опишешь, что я в тот момент чувствовал. Нам предложили места рядом с Джеймсом Маруатоной. Только теперь я вернулся из мира видений в мир реальности.
Перед похоронами прошел слух, что после смерти Исаака в лагере, где он жил, было найдено письмо. Как нам сообщили, покойный писал, будто его жизнь в опасности.
Джеймс повернулся ко мне и сказал, что видел это письмо и был крайне взволнован его содержанием. Значит, это не просто слух. Он объяснил, почему Исаак мог бояться за свою жизнь: ему были известны факты по нераскрытому делу о хищении из этого лагеря ружья. Он написал письмо своей матери и, как мы слышали, перед самой смертью хотел вернуться домой.
Очевидно, Исаак знал, кто похитил ружье. Это и ставило его жизнь под угрозу. Резонно было предположить, что виновные в краже по-прежнему работали в лагере. Никого не арестовали.
Конечно, выводы делать было еще рано. После похорон мне пришлось писать докладную записку сержанту полиции Тау. В ней я не упоминал о своем предположении, будто причиной смерти Исаака мог быть злой умысел, а просто изложил суждения (которые уже излагал выше), почему – исходя из того, что мне говорили, – мои львы могли напасть на Исаака.
Записка привела только к тому, что дело закрыли. По иронии судьбы, я сам способствовал прекращению разработок других версий случившегося. Через несколько недель все изменилось, но об этом я расскажу позже.
Странно, что Фьюрейю, которую называли ручной, именно в силу этого признали опасной для человека. Словарь Коллинза дает такое определение слову «ручной»: «не дикий, одомашненный; покорный». Впоследствии заместитель директора Департамента охраны дикой природы и национальных парков так и поставил вопрос: коли она ручная, с чего бы ей быть опасной для человека?
В этот момент и властями и мной был опущен важнейший для расследования момент. В своем пресс-релизе управляющий подчеркивал, что «Исаак был страстным натуралистом, горячо любил и превосходно знал дикую фауну и флору. Он был лучшим членом нашей команды». В этом у меня не было ни тени сомнения. Исаак знал, что львы держатся поблизости от лагеря. Позже его брат сказал мне, что они с Исааком наблюдали их перед самым закатом. К тому же известно, что за два предыдущих дня они дважды успешно поохотились и, следовательно, вряд ли были на грани гибели от голода.
К слову сказать, туалет в лагере был. Принимая все это во внимание, зададимся вопросом: почему опытный натуралист пошел в кусты, да еще без оружия и фонаря, заведомо зная, что львы неподалеку? Если все так и было, не противоречит ли это заявлению управляющего, будто «он был лучшим членом нашей команды»? Не думаю, чтобы это утверждение подлежало сомнению, поскольку не верю, что причиной смерти Исаака действительно были львы.
3 января 1980 года Джой Адамсон была найдена мертвой на дороге близ своего лагеря в заповеднике Шаба. Ее грудь, голова и руки были изранены, и первоначально предполагалось, что на нее напал лев. Но проведенное перед кремацией патологоанатомическое исследование показало, что Джой погибла не от зубов и когтей льва, а от ножа подлого убийцы.
Утром 6 сентября 1988 года в заповеднике Масаи-Мара исчезла молодая англичанка Джулия Уорд. Через несколько дней были найдены ее останки. Причиной смерти считали львов, леопардов или стаю гиен. Расследование, проведенное ее отцом частным образом, прояснило многое, в том числе то, что останки были облиты горючим и подожжены. В свою очередь, кенийским властям пришлось отказаться от заявления, будто в ее смерти виновны дикие звери. Личности убийц так и не были установлены, но едва ли можно сомневаться, что это – дело рук человека.
Значит, Фьюрейя, Сала и Тана могли быть казнены за преступление, которого не совершали? По мере развития событий читатель поймет, почему на этот вопрос я отвечаю утвердительно. В Африке, как и в любом другом месте, смерть человека нередко скрывает правду. Животных потому так легко, так огульно обвиняют в смерти людей, что они не могут рассказать все, как было. Вот и человек уносит с собой в могилу истину. Часто – по причине того, что слишком много знает. Но правда в силах восстать из могилы, и в конце концов Время обязательно ее узнает.
Нас с Джулией представили семье покойного. Мы постарались выразить наши искренние соболезнования и в ответ услышали, что никто не обвиняет меня в содеянном львами – если они это действительно совершили. Мне сказали, чтобы я не винил себя – ведь не всегда за преступления сына ответственность должен нести отец. Я был глубоко тронут, и в памяти у меня всплыли строчки Френсиса Ннаггенды:
Нет, мертвые не спят в земле!
Они – в шумящих деревах,
И в тихом шорохе листвы,
В бегущих по земле ручьях.
Нет, мертвые не спят в земле!
Они – и в детских голосах,
И в ярком пламени костра.
Тут я не смог сдержать слез. Зарыдал я, зарыдала Джулия, зарыдали члены семьи Исаака. Питер сидел в противоположной стороне комнаты. Видя, как я пытаюсь взять себя в руки, он сказал:
Мне предки рассказали о Творце,
Что вечно с нами Он.
Мы засыпаем с Ним,
Мы с Ним охотимся,
И мы танцуем с Ним.
– Не надо, Гарет, не сдерживай себя. Никто не осудит.
Я переживал потерю, понесенную этой семьей, как они переживали мою. Мы вышли из комнаты. Никогда не забуду женщин и детей – членов семьи покойного. Затем мы с Джулией в сопровождении Альфеуса поехали в лагерь. Ехали мы молча.
Как – то ночью Рафики, влекомая интуицией, направилась туда, где свершилась казнь. Позади нее шагал Нелион; он наверняка видел мерцающие невдалеке огни лагеря и, очевидно, терялся в догадках, что так влечет его подругу к человеческому обиталищу. А если понимал?… Два дня спустя мне сообщили, что там, где пролилась кровь моих любимцев, обнаружены следы львицы и молодого самца.
В это время Джулии со мной не было – она поехала к заболевшей матери в Йоханнесбург. Однажды вечером, будучи в лагере один-одинешенек, я услышал с западной стороны ограды львиный рык. Это была Рафики. Я отправился к ней, по-прежнему полагая, что она еще не знает о потере. Я гнал прочь скорбные мысли и старался вспоминать только хорошее – как, собственно, пытался делать всегда, когда она приходила ко мне. Я не хотел, чтобы ей передавались мои тягостные чувства и смутные ощущения.
Но едва только она прильнула ко мне головой и громко застонала, мне стало ясно, что ей все известно. Когда я попытался успокоить ее, меня с новой силой полоснули тоска и боль. Примерно так же она реагировала на мое неминуемое расставание с «Таваной», только теперь ее чувства были глубже и безысходное. Она стала появляться ежедневно перед заходом солнца и плакала, как и в первый вечер, – иногда чуть меньше, иногда чуть горше. Я попытался забыть о своей тоске, чтобы утишить ее боль. К тому же размышления о том, что же в действительности произошло в ночь на 29 октября, отвлекали меня от переживаний.
В те дни скорби я обычно просыпался на восходе солнца и всякий раз заставал Рафики спящей по другую сторону ограды напротив моей палатки. Я старался вставать так, чтобы не разбудить ее, потому что, проснувшись, она неизменно начинала свой жалобный плач. Видимо, боль отступала только в часы покоя, а наутро вспыхивала с новой силой.
Не знаю, где в это время был Нелион. Может быть, Рафики хотелось побыть только со мной. Но время шло, и вот уже она стала появляться не каждый вечер. Значит, все больше времени проводит с ним. Спасибо, что Бог послал ей такого рыцаря. Прошли еще недели, и во чреве ее снова затеплилась жизнь.
Но еще прежде, чем она успела зачать, я начал борьбу не на жизнь, а на смерть за ее право жить на этих землях. Теперь я сражался и за судьбу ее нерожденных детенышей. Помню, много месяцев назад, сидя у поминальной пирамидки на могиле Батиана, я смотрел на натоптанные вокруг следы предыдущего помета Рафики (в том числе и Салы) и позже сделал такую запись:
«Я глядел в будущее. Будущее, в котором будут жить львы – и эти львята, и их еще не рожденные дети. Я так нуждался в мужестве, чтобы продолжать свою работу со львами, и этому мужеству научил меня мой великолепный лев, которого звали Батиан. Теперь мне как никогда нужно было черпать у него мужество. Во имя Рафики и ее будущего потомства».
Глава одиннадцатая
НА ПУТИ К УСТАНОВЛЕНИЮ ИСТИНЫ
Ноябрь подходил к концу, и во мне крепло убеждение, что мои львы неповинны в смерти Исаака. В это же самое время управляющий и Ассоциация землевладельцев все настойчивее призывали удалить Рафики из региона или пристрелить ее. Я решил поделиться своими соображениями с местной полицией, в первую очередь потому, что преступники, совершившие убийство, могли запросто совершить новое. Из разговоров жителей я понял, что не одинок в своих подозрениях. В таких крохотных общинах, как здешняя, все про всех известно – просто люди боятся обращаться в полицию. Исключением оказался мой друг Бейн Сеса. Трагические события произошли в его отсутствие, и по возвращении он захотел сразу же встретиться со мной. В последующие месяцы мы работали вместе и добыли немало бесценной информации.
Поначалу я думал, что, если бы удалось доказать невиновность Фьюрейи, Салы и Таны в гибели Исаака, отпал бы повод требовать удаления Рафики. Каким же я был наивным! Дальнейшее расследование показало, как подтасовывались факты.
Прежде чем составлять заявление в полицию, я изучил множество документированных случаев нападения львов и других хищников на людей. Выявились поразительные несоответствия между тем, что рассказывалось о происшествии в ночь на 29 октября, и тем, как обычно происходит гибельный для человека конфликт с хищником. Почти во всех изученных мною случаях я обнаружил две закономерности. Во-первых, серьезные ранения, становившиеся причиной смерти были, как правило, на шее и голове жертвы. Во-вторых, человек, атакуемый хищником, громко кричит, и его крики неизменно слышны находящимся поблизости людям. Ни то, ни другое не имело места в случае с Исааком.
В своем заявлении я подчеркнул две вещи. Посмертное обследование подтвердило, что на сохранившейся верхней части тела не было повреждений. Настигнув жертву, львы обычно душат ее или перекусывают шейный позвонок. При нападении львов на человека причиной гибели последнего часто становится повреждение сонной артерии. В посмертном обследовании не были точно указаны ни причина, ни время смерти, а это, я думаю, прояснило бы многое.
Кроме того, во всех заявлениях отмечалось, что, когда произошло нападение, Исаак находился метрах в тридцати пяти от костра, возле которого сидели работники, однако никто из них не слышал криков. В свое время был такой случай – один из львов Джорджа Адамсона по кличке Мальчик напал на человека, и Джордж сделал запись, которую следовало бы принять в расчет при расследовании гибели Исаака: «Позади мы услышали душераздирающие крики… Когда я выскочил через заднюю калитку, то увидел примерно в двухстах пятидесяти метрах Мальчика, который нес в зубах Стэнли». Джордж застрелил Мальчика, но было установлено, что Стэнли не имел шанса выжить: зубами была повреждена яремная вена, и он скончался в какие-нибудь десять минут. Джордж отметил также «глубокие ранения в области шеи, головы и рук».
Еще один момент. Тело Исаака было найдено более чем в восьмистах метрах от того местах, где его атаковали. За четыре года жизни среди львов мне ни разу не приходилось наблюдать, чтобы они утаскивали свою добычу так далеко.
Исаак был среднего телосложения и весил примерно столько же, сколько импала. Взрослая львица и две маленькие съедают импалу в два счета. Если верить сообщениям, то через тринадцать часов после смерти они все еще ели свою жертву. Я пришел к выводу, что львы – если они вообще имели какое-то отношение к этому – набрели на тело через много часов после гибели. Возможно, их привлекла возня более мелких хищников вроде шакалов, которые и съели большую часть добычи.
Я подкрепил свои догадки множеством наблюдений за тем, что происходит с импалой, погибшей в капкане. За ночь шакалы объедают тушу, оставляя нетронутыми голову и шею. А именно так выглядели останки Исаака.
Все эти сведения были переданы мною в полицию. Вскоре от меня потребовали ознакомить с данной информацией начальника отдела уголовного розыска города Селеби-Пикве. В результате через несколько недель дело вновь было открыто – уже как дело о «предполагаемом убийстве». Когда начальник полиции сообщил мне об этом, я сказал, что мог ошибиться. «Я думаю, Гарет, правда как раз ваша», – ответил он. Но до раскрытия истины было еще далеко.
Через два дня после того, как я направил в полицию свое заявление, произошло странное событие, явившееся своеобразным подтверждением моих догадок. Одна моя добрая знакомая, до глубины души потрясенная всей этой историей, втайне от меня проконсультировалась у женщины-медиума, слывшей прорицательницей. Не вдаваясь в подробности, моя подруга сообщила пророчице следующее:
– Львицу застрелили за то, что она убила человека. Что вы можете сказать по этому поводу?
Та в ответ:
– Дух покойного сейчас с нами. Он говорит, что львы тут ни при чем. Было совершено убийство. Но это не все. Есть молодой человек и его девушка, жизни которых под угрозой. Им надо сейчас же уезжать.
Далее прорицательница сообщила, что в убийстве замешаны два-три человека, и назвала их инициалы.
Выслушав все это по телефону, я поначалу отнесся к сообщению скептически. Не слишком ли много деталей она сообщила прорицательнице?
Но моя подруга стояла на своем:
– Да нет же. Только то, что львицу застрелили за убийство человека.
Это уже настораживало, хотя выглядело замечательно. Моя собеседница сама была не на шутку встревожена:
– Вам обоим надо уезжать из Тули, Гарет.
В конце разговора я попросил свести меня с женщиной-медиумом. Мне хотелось услышать все самому и узнать побольше. Размышляя над телефонным разговором, я катил назад к лагерю, а в душе нарастала тревога. Поначалу я даже не знал, как рассказать об этом Джулии.
Надо отдать Джулии должное – она бесстрашна. В том смысле, что за себя ей страшно не бывает. Вот когда я ухожу бродить по диким, заросшим кустарником просторам – туда, где слоны, малознакомые и совсем незнакомые львы, леопарды и змеи, а то и браконьеры, – она боится за мою жизнь. Но за свою, похоже, нет. Ни разу не видел, чтобы она выказывала страх, даже в опасной ситуации. Такова черта ее личности – печься не о себе, а о других, отдавать им всю душу, часто не считаясь с собой.
Когда я передал ей свой разговор со знакомой, у нее сжалось сердце. Она знала, что я ни за что не брошу дикие земли. Это все равно что предать Рафики. Я предложил Джулии, ради ее же безопасности, на какое-то время покинуть меня. Она не захотела даже слышать об этом и сразу завела разговор о том, что угрожает мне.
Между тем в Габороне по инициативе директора Департамента охраны дикой природы и национальных парков Найджела Хантера была устроена встреча с целью обсуждения дальнейшей судьбы Рафики. Кроме нас на ней присутствовали управляющий, заместитель директора и ряд других чиновников. Я заявил, что нельзя связывать дальнейшую судьбу Рафики с происшедшим инцидентом, даже если Фьюрейя и была виновна, поскольку Рафики тут ни при чем, и у меня есть доказательства, что в ночь на 29 октября она находилась близ моего лагеря. На этой встрече я впервые понял, что происходит. Затеявшие всю эту возню желали избавиться не столько от Рафики, сколько от меня.
На замечание Джулии, что вина Фьюрейи еще окончательно не доказана, в зале раздались смешки. Однако сомнение уже поселилось в душах присутствующих.
Я заявил, что если львы и в самом деле причастны к случившемуся, то тем более следует поставить вопрос об ограждении лагерей. Почему дом управляющего обнесен проволокой с током, а по крайней мере два лагеря, где живут его работники, не ограждены вообще? Страсти накалились. Управляющий заявил, что тот, кто держит злую собаку, должен держать ее под замком, а не выпускать к людям. Поняв, на что он намекает, я возразил, что Фьюрейя и детеныши были дикими, а не одомашненными львами, и напомнил его же собственные слова, сказанные много недель назад, что мои львы не показались ему опасными.
Последним взял слово директор Департамента. Он сказал, что его ведомство также понесло потери в результате нападений львов и других хищников. Но по закону уничтожаются только животные, непосредственно виновные в гибели людей, а значит, Рафики никто не имеет права тронуть. Он завершил встречу заявлением, что разбор ситуации будет продолжен – необходимо собрать всех членов Ассоциации землевладельцев и решить, останется ли Рафики здесь или ее придется переселить.
Похоже, теперь ее судьба зависела от владельцев земель. По ботсванским законам, если собственник сочтет того или иного зверя опасным или нежелательным, он имеет право обратиться в Департамент за помощью в наведении порядка. Вот почему директор хотел выяснить мнение местных землевладельцев, прежде чем вынести решение. Как частное лицо, он был на нашей с Рафики стороне. Но уже тогда ему становились ясны истинные причины поведения некоторых богатеев.
И до, и во время, и после встречи он твердил всем и каждому, что. если бы Рафики находилась на территории одного из подведомственных ему национальных парков, Департаменту не нужно было бы принимать против нее какие-либо меры. Но увы, и Рафики, и Фьюрейя, и детеныши жили на частных землях, где ситуация совсем иная.
Недостаточная охрана принадлежащей государству фауны на этих территориях приводила к ежегодной массовой гибели животных. И Рафики тоже была лишена той обеспечиваемой законом защиты, какую имели львы в национальных парках. Собственно, законов, которые обязывали бы владельцев охранять фауну своих земель, как таковых не было. Перемены необходимы – ведь речь идет о спасении одного из национальных богатств страны.
А в сущности, что значит «владение землей»? В частности, «владение дикими землями»? Не есть ли это созданный человеком миф? Как ты можешь «иметь в собственности» землю, которая существовала до твоего рождения и никуда не исчезнет с окончанием твоего жизненного пути? Нет, я не верю, что ты можешь этой землей «владеть», но ты можешь быть ей защитником. Да в общем-то, если разобраться, то это дикие земли владеют нами, а не наоборот. Человек, живущий на них, является их частью – не большей и не меньшей важности, чем лев, зебра или термит. Земля кормила и кормит всех. Дело лишь в том, что благоговение перед дикими землями, как и перед жизнью в целом, имевшее место в прошлом, ныне утрачено. Нужно присмотреться к тем народам и племенам, которые до сих пор сохранили это благоговение – американским индейцам, последним бушменам, последним истинным австралийским аборигенам, – и понять их. Нужно только захотеть этого. Священное не может находиться в чьей-то собственности, а для меня дикие земли священны.
Но ведь автор постоянно пишет «мои львы», скажет читатель. Не стоит ловить меня на слове. Я никогда не считал, что они мне принадлежат. Мне это и в голову не приходило – может быть, потому, что в основе наших отношений лежало уважение. Если мы со вниманием отнесемся к закону Природы, то поймем, что те, у кого дикие сердца, не могут быть ничьей собственностью. Наверное, я повторяюсь, но претензия человека «владеть» чем-то принадлежащим дикому миру оскорбляет меня. Разве крупица песка со дна высохшего русла или опавший лист, гонимый ветром по земле, высокий холм или орел, парящий в небесах, могут находиться «в собственности»? Впрочем, эта точка зрения едва ли могла повлиять на судьбу бедняжки Рафики.
Встреча, призванная решить ее участь, состоялась в начале декабря в Йоханнесбурге. Помимо директора Департамента и нескольких землевладельцев на ней присутствовала также моя сподвижница Розанна Сейвори. Она привезла с собой документы, где излагались факты и гипотезы, связанные со смертью Исаака и заставляющие усомниться в виновности львов в происшедшем. Кроме того, у меня было заявление моего друга Джиппи, смотрителя лагеря, через который не раз проходили мои львы. Джиппи видел их куда чаще, чем любой землевладелец, и его комментарии могли быть очень важны при оценке поведения львов.
На встрече присутствовали не все владельцы земель – это значило, что любое принятое решение не будет полностью демократичным. Но, как выяснилось, это не имело особого значения, так как решение уже было принято теми, кто хотел, чтобы мы с Рафики убрались отсюда.
Перед началом встречи Розанна вручила директору Департамента экземпляр подготовленного ею документа. Увидев это, к ним рванулся председатель Ассоциации землевладельцев и прервал их разговор.
С самого начала лейтмотив встречи был ясен: Рафики надо убрать. Я попросил позволения зачитать заявление Джиппи и объяснил, почему считаю это важным и уместным. (Пока я читал, меня неоднократно пытался прервать все тот же предводитель землевладельцев, крича, что я заболтался, но я продолжал, стараясь не обращать на него внимания.)
Джиппи сообщал, что мои львы, как и другие, приходили к его лагерю, где была водоносная скважина, но ни разу не причинили ему беспокойства. Он также указал, что, пока лагерь, где он жил с женой и двумя детьми, не был обнесен оградой, львы неоднократно крали оттуда мясо, которое он намеревался приготовить себе на обед. «Я доложил об этом начальству, – писал Джиппи, – и мне выделили временную ограду, но только Гарет поставил мне постоянную, и теперь мое жилище в безопасности». Джиппи сообщал также, что мои львы ничем не отличаются от остальных живущих на этих землях и у него ни разу не было повода жаловаться на их поведение.
К сожалению, заявление Джиппи никак не повлияло на общую атмосферу собрания. Возможно, дело повернулось бы иначе, если бы директор заповедника Чартер Брюс Петти присутствовал на встрече или прислал свое заявление. Но владельцы земель, где расположен его заповедник (они же платили ему жалованье), отговорили его.
Брюс мог бы подтвердить, что за годы своей работы на территории, которую чаще всего посещали мои львы, он не заметил в их поведении ничего опасного, что они ни разу не демонстрировали агрессивности по отношению к нему или его работникам, что, с его точки зрения, мой проект доказал свою ценность и возымел успех. Но Брюса на встрече не было, и эти суждения так и остались невысказанными.
Зато прозвучало заявление директора-распорядителя турфирмы, где работал Исаак. Он обещал выделить десять тысяч рэндов для устройства загона, где будет содержаться Рафики перед депортацией из региона. После этого загон можно использовать для содержания других животных, предназначенных для продажи.
Многие землевладельцы зааплодировали в знак одобрения, а председатель Ассоциации отметил, что это очень щедрый жест. Я пришел в ужас. Рафики никогда не знала неволи и к тому же носила в себе детенышей. Какой травмой будет для нее заключение в клетку! Я высказал все это директору-распорядителю, добавив, что лучше бы ему потратить деньги на сооружение оград вокруг жилищ своих же работников. Тем не менее было ясно – участь Рафики предрешена. Мне давалось два месяца, чтобы подыскать для нее другой заповедник, все это время она должна находиться под неусыпным моим наблюдением и как можно ближе к лагерю – для этого я должен обеспечивать ее тушами импал. Директор Департамента предлагал просто снабдить ее ошейником с радиопередатчиком, контролируя таким образом ее перемещения, и такой же ошейник надеть еще на какого-нибудь льва, чтобы определить, чаще ли она подходит к человеческому жилью, нежели другой, наугад взятый лев. Но землевладельцы были не согласны с этим и настаивали на ее изгнании. Один из них, чьи владения входили в состав заповедника Чартер, был в отношении меня просто агрессивен.
Поначалу я думал, что, если бы удалось доказать невиновность Фьюрейи, Салы и Таны в гибели Исаака, отпал бы повод требовать удаления Рафики. Каким же я был наивным! Дальнейшее расследование показало, как подтасовывались факты.
Прежде чем составлять заявление в полицию, я изучил множество документированных случаев нападения львов и других хищников на людей. Выявились поразительные несоответствия между тем, что рассказывалось о происшествии в ночь на 29 октября, и тем, как обычно происходит гибельный для человека конфликт с хищником. Почти во всех изученных мною случаях я обнаружил две закономерности. Во-первых, серьезные ранения, становившиеся причиной смерти были, как правило, на шее и голове жертвы. Во-вторых, человек, атакуемый хищником, громко кричит, и его крики неизменно слышны находящимся поблизости людям. Ни то, ни другое не имело места в случае с Исааком.
В своем заявлении я подчеркнул две вещи. Посмертное обследование подтвердило, что на сохранившейся верхней части тела не было повреждений. Настигнув жертву, львы обычно душат ее или перекусывают шейный позвонок. При нападении львов на человека причиной гибели последнего часто становится повреждение сонной артерии. В посмертном обследовании не были точно указаны ни причина, ни время смерти, а это, я думаю, прояснило бы многое.
Кроме того, во всех заявлениях отмечалось, что, когда произошло нападение, Исаак находился метрах в тридцати пяти от костра, возле которого сидели работники, однако никто из них не слышал криков. В свое время был такой случай – один из львов Джорджа Адамсона по кличке Мальчик напал на человека, и Джордж сделал запись, которую следовало бы принять в расчет при расследовании гибели Исаака: «Позади мы услышали душераздирающие крики… Когда я выскочил через заднюю калитку, то увидел примерно в двухстах пятидесяти метрах Мальчика, который нес в зубах Стэнли». Джордж застрелил Мальчика, но было установлено, что Стэнли не имел шанса выжить: зубами была повреждена яремная вена, и он скончался в какие-нибудь десять минут. Джордж отметил также «глубокие ранения в области шеи, головы и рук».
Еще один момент. Тело Исаака было найдено более чем в восьмистах метрах от того местах, где его атаковали. За четыре года жизни среди львов мне ни разу не приходилось наблюдать, чтобы они утаскивали свою добычу так далеко.
Исаак был среднего телосложения и весил примерно столько же, сколько импала. Взрослая львица и две маленькие съедают импалу в два счета. Если верить сообщениям, то через тринадцать часов после смерти они все еще ели свою жертву. Я пришел к выводу, что львы – если они вообще имели какое-то отношение к этому – набрели на тело через много часов после гибели. Возможно, их привлекла возня более мелких хищников вроде шакалов, которые и съели большую часть добычи.
Я подкрепил свои догадки множеством наблюдений за тем, что происходит с импалой, погибшей в капкане. За ночь шакалы объедают тушу, оставляя нетронутыми голову и шею. А именно так выглядели останки Исаака.
Все эти сведения были переданы мною в полицию. Вскоре от меня потребовали ознакомить с данной информацией начальника отдела уголовного розыска города Селеби-Пикве. В результате через несколько недель дело вновь было открыто – уже как дело о «предполагаемом убийстве». Когда начальник полиции сообщил мне об этом, я сказал, что мог ошибиться. «Я думаю, Гарет, правда как раз ваша», – ответил он. Но до раскрытия истины было еще далеко.
Через два дня после того, как я направил в полицию свое заявление, произошло странное событие, явившееся своеобразным подтверждением моих догадок. Одна моя добрая знакомая, до глубины души потрясенная всей этой историей, втайне от меня проконсультировалась у женщины-медиума, слывшей прорицательницей. Не вдаваясь в подробности, моя подруга сообщила пророчице следующее:
– Львицу застрелили за то, что она убила человека. Что вы можете сказать по этому поводу?
Та в ответ:
– Дух покойного сейчас с нами. Он говорит, что львы тут ни при чем. Было совершено убийство. Но это не все. Есть молодой человек и его девушка, жизни которых под угрозой. Им надо сейчас же уезжать.
Далее прорицательница сообщила, что в убийстве замешаны два-три человека, и назвала их инициалы.
Выслушав все это по телефону, я поначалу отнесся к сообщению скептически. Не слишком ли много деталей она сообщила прорицательнице?
Но моя подруга стояла на своем:
– Да нет же. Только то, что львицу застрелили за убийство человека.
Это уже настораживало, хотя выглядело замечательно. Моя собеседница сама была не на шутку встревожена:
– Вам обоим надо уезжать из Тули, Гарет.
В конце разговора я попросил свести меня с женщиной-медиумом. Мне хотелось услышать все самому и узнать побольше. Размышляя над телефонным разговором, я катил назад к лагерю, а в душе нарастала тревога. Поначалу я даже не знал, как рассказать об этом Джулии.
Надо отдать Джулии должное – она бесстрашна. В том смысле, что за себя ей страшно не бывает. Вот когда я ухожу бродить по диким, заросшим кустарником просторам – туда, где слоны, малознакомые и совсем незнакомые львы, леопарды и змеи, а то и браконьеры, – она боится за мою жизнь. Но за свою, похоже, нет. Ни разу не видел, чтобы она выказывала страх, даже в опасной ситуации. Такова черта ее личности – печься не о себе, а о других, отдавать им всю душу, часто не считаясь с собой.
Когда я передал ей свой разговор со знакомой, у нее сжалось сердце. Она знала, что я ни за что не брошу дикие земли. Это все равно что предать Рафики. Я предложил Джулии, ради ее же безопасности, на какое-то время покинуть меня. Она не захотела даже слышать об этом и сразу завела разговор о том, что угрожает мне.
Между тем в Габороне по инициативе директора Департамента охраны дикой природы и национальных парков Найджела Хантера была устроена встреча с целью обсуждения дальнейшей судьбы Рафики. Кроме нас на ней присутствовали управляющий, заместитель директора и ряд других чиновников. Я заявил, что нельзя связывать дальнейшую судьбу Рафики с происшедшим инцидентом, даже если Фьюрейя и была виновна, поскольку Рафики тут ни при чем, и у меня есть доказательства, что в ночь на 29 октября она находилась близ моего лагеря. На этой встрече я впервые понял, что происходит. Затеявшие всю эту возню желали избавиться не столько от Рафики, сколько от меня.
На замечание Джулии, что вина Фьюрейи еще окончательно не доказана, в зале раздались смешки. Однако сомнение уже поселилось в душах присутствующих.
Я заявил, что если львы и в самом деле причастны к случившемуся, то тем более следует поставить вопрос об ограждении лагерей. Почему дом управляющего обнесен проволокой с током, а по крайней мере два лагеря, где живут его работники, не ограждены вообще? Страсти накалились. Управляющий заявил, что тот, кто держит злую собаку, должен держать ее под замком, а не выпускать к людям. Поняв, на что он намекает, я возразил, что Фьюрейя и детеныши были дикими, а не одомашненными львами, и напомнил его же собственные слова, сказанные много недель назад, что мои львы не показались ему опасными.
Последним взял слово директор Департамента. Он сказал, что его ведомство также понесло потери в результате нападений львов и других хищников. Но по закону уничтожаются только животные, непосредственно виновные в гибели людей, а значит, Рафики никто не имеет права тронуть. Он завершил встречу заявлением, что разбор ситуации будет продолжен – необходимо собрать всех членов Ассоциации землевладельцев и решить, останется ли Рафики здесь или ее придется переселить.
Похоже, теперь ее судьба зависела от владельцев земель. По ботсванским законам, если собственник сочтет того или иного зверя опасным или нежелательным, он имеет право обратиться в Департамент за помощью в наведении порядка. Вот почему директор хотел выяснить мнение местных землевладельцев, прежде чем вынести решение. Как частное лицо, он был на нашей с Рафики стороне. Но уже тогда ему становились ясны истинные причины поведения некоторых богатеев.
И до, и во время, и после встречи он твердил всем и каждому, что. если бы Рафики находилась на территории одного из подведомственных ему национальных парков, Департаменту не нужно было бы принимать против нее какие-либо меры. Но увы, и Рафики, и Фьюрейя, и детеныши жили на частных землях, где ситуация совсем иная.
Недостаточная охрана принадлежащей государству фауны на этих территориях приводила к ежегодной массовой гибели животных. И Рафики тоже была лишена той обеспечиваемой законом защиты, какую имели львы в национальных парках. Собственно, законов, которые обязывали бы владельцев охранять фауну своих земель, как таковых не было. Перемены необходимы – ведь речь идет о спасении одного из национальных богатств страны.
А в сущности, что значит «владение землей»? В частности, «владение дикими землями»? Не есть ли это созданный человеком миф? Как ты можешь «иметь в собственности» землю, которая существовала до твоего рождения и никуда не исчезнет с окончанием твоего жизненного пути? Нет, я не верю, что ты можешь этой землей «владеть», но ты можешь быть ей защитником. Да в общем-то, если разобраться, то это дикие земли владеют нами, а не наоборот. Человек, живущий на них, является их частью – не большей и не меньшей важности, чем лев, зебра или термит. Земля кормила и кормит всех. Дело лишь в том, что благоговение перед дикими землями, как и перед жизнью в целом, имевшее место в прошлом, ныне утрачено. Нужно присмотреться к тем народам и племенам, которые до сих пор сохранили это благоговение – американским индейцам, последним бушменам, последним истинным австралийским аборигенам, – и понять их. Нужно только захотеть этого. Священное не может находиться в чьей-то собственности, а для меня дикие земли священны.
Но ведь автор постоянно пишет «мои львы», скажет читатель. Не стоит ловить меня на слове. Я никогда не считал, что они мне принадлежат. Мне это и в голову не приходило – может быть, потому, что в основе наших отношений лежало уважение. Если мы со вниманием отнесемся к закону Природы, то поймем, что те, у кого дикие сердца, не могут быть ничьей собственностью. Наверное, я повторяюсь, но претензия человека «владеть» чем-то принадлежащим дикому миру оскорбляет меня. Разве крупица песка со дна высохшего русла или опавший лист, гонимый ветром по земле, высокий холм или орел, парящий в небесах, могут находиться «в собственности»? Впрочем, эта точка зрения едва ли могла повлиять на судьбу бедняжки Рафики.
Встреча, призванная решить ее участь, состоялась в начале декабря в Йоханнесбурге. Помимо директора Департамента и нескольких землевладельцев на ней присутствовала также моя сподвижница Розанна Сейвори. Она привезла с собой документы, где излагались факты и гипотезы, связанные со смертью Исаака и заставляющие усомниться в виновности львов в происшедшем. Кроме того, у меня было заявление моего друга Джиппи, смотрителя лагеря, через который не раз проходили мои львы. Джиппи видел их куда чаще, чем любой землевладелец, и его комментарии могли быть очень важны при оценке поведения львов.
На встрече присутствовали не все владельцы земель – это значило, что любое принятое решение не будет полностью демократичным. Но, как выяснилось, это не имело особого значения, так как решение уже было принято теми, кто хотел, чтобы мы с Рафики убрались отсюда.
Перед началом встречи Розанна вручила директору Департамента экземпляр подготовленного ею документа. Увидев это, к ним рванулся председатель Ассоциации землевладельцев и прервал их разговор.
С самого начала лейтмотив встречи был ясен: Рафики надо убрать. Я попросил позволения зачитать заявление Джиппи и объяснил, почему считаю это важным и уместным. (Пока я читал, меня неоднократно пытался прервать все тот же предводитель землевладельцев, крича, что я заболтался, но я продолжал, стараясь не обращать на него внимания.)
Джиппи сообщал, что мои львы, как и другие, приходили к его лагерю, где была водоносная скважина, но ни разу не причинили ему беспокойства. Он также указал, что, пока лагерь, где он жил с женой и двумя детьми, не был обнесен оградой, львы неоднократно крали оттуда мясо, которое он намеревался приготовить себе на обед. «Я доложил об этом начальству, – писал Джиппи, – и мне выделили временную ограду, но только Гарет поставил мне постоянную, и теперь мое жилище в безопасности». Джиппи сообщал также, что мои львы ничем не отличаются от остальных живущих на этих землях и у него ни разу не было повода жаловаться на их поведение.
К сожалению, заявление Джиппи никак не повлияло на общую атмосферу собрания. Возможно, дело повернулось бы иначе, если бы директор заповедника Чартер Брюс Петти присутствовал на встрече или прислал свое заявление. Но владельцы земель, где расположен его заповедник (они же платили ему жалованье), отговорили его.
Брюс мог бы подтвердить, что за годы своей работы на территории, которую чаще всего посещали мои львы, он не заметил в их поведении ничего опасного, что они ни разу не демонстрировали агрессивности по отношению к нему или его работникам, что, с его точки зрения, мой проект доказал свою ценность и возымел успех. Но Брюса на встрече не было, и эти суждения так и остались невысказанными.
Зато прозвучало заявление директора-распорядителя турфирмы, где работал Исаак. Он обещал выделить десять тысяч рэндов для устройства загона, где будет содержаться Рафики перед депортацией из региона. После этого загон можно использовать для содержания других животных, предназначенных для продажи.
Многие землевладельцы зааплодировали в знак одобрения, а председатель Ассоциации отметил, что это очень щедрый жест. Я пришел в ужас. Рафики никогда не знала неволи и к тому же носила в себе детенышей. Какой травмой будет для нее заключение в клетку! Я высказал все это директору-распорядителю, добавив, что лучше бы ему потратить деньги на сооружение оград вокруг жилищ своих же работников. Тем не менее было ясно – участь Рафики предрешена. Мне давалось два месяца, чтобы подыскать для нее другой заповедник, все это время она должна находиться под неусыпным моим наблюдением и как можно ближе к лагерю – для этого я должен обеспечивать ее тушами импал. Директор Департамента предлагал просто снабдить ее ошейником с радиопередатчиком, контролируя таким образом ее перемещения, и такой же ошейник надеть еще на какого-нибудь льва, чтобы определить, чаще ли она подходит к человеческому жилью, нежели другой, наугад взятый лев. Но землевладельцы были не согласны с этим и настаивали на ее изгнании. Один из них, чьи владения входили в состав заповедника Чартер, был в отношении меня просто агрессивен.