Пауэрс Тим. Ужин во Дворце Извращений

   Неделю назад он мог бы и соблазниться. Он затолкал кристалл в бутылку текилы и крепко закупорил ее.
   Он оглянулся. Сестра Уиндчайм залезла в гондолу к Ури и держалась за край плота, но терпение ее явно иссякало. Ривас швырнул бутылку в лодку и прыгнул следом. В зале стало темно: почти все лампы погасли, поэтому, даже услышав похожий на глухой кашель звук обваливающейся части кровли и подняв в бесполезной тревоге взгляд, он так и не увидел камня, свалившегося сквозь задымленный воздух прямо ему на голову.

Глава 11

   Шайка покалокас, большинство которых щурилось на яркий солнечный свет, грозным смерчем прошлась по улице, откуда слышалось пение. Народ разбегался перед ними, прятался в подъездах и подворотнях и с опаской выглядывал им вслед, когда они проходили.
   Скрючившись высоко на пожарной лестнице, Урания Бёрроуз подождала, пока они скроются за углом. Когда шум стих, она вздрогнула и крепче схватилась за перила, потому что взгляд ее отказывался фокусироваться. Покалокас были грубыми, грязными созданиями, Урания понимала это, но каждый раз, когда группа их проходила мимо, ей хотелось присоединиться к ним. Она чувствовала, что у них имеется нечто, что было у нее раньше и чего ей теперь не хватало.
   Через некоторое время глаза ее вновь обрели способность видеть, она ослабила хватку и вспомнила, как сердится Барбара, когда она теряет время попусту вот так, поэтому она торопливо спустилась по железным ступенькам на улицу и поспешила в направлении, противоположном тому, куда направлялись покалокас, пока не добралась до фургона Барбары. Должно быть, Барбара наблюдала за ней, поскольку Урании оставалось еще несколько шагов до фургона, а та уже отворила заднюю дверь и протянула руку, помогая ей забраться внутрь.
   – Спасибо, сестра Уинд... – начала было Урания.
   – Теперь просто Барбара, – перебила та. Урания залезла в фургон и закрыла за собой дверь. – Могла бы и запомнить. Ты долго следила за ними?
   – Три-четыре квартала, – сказала Урания, прислонившись к стене напротив занятой койки и моргая в полумраке.
   – В какую сторону?
   Урания устало мотнула головой.
   – Не знаю я сторон. Я...
   – Запад у нас за спиной, – перебила ее Барбара. – Восток впереди. Север – там, где канал, а юг – где овощная лавка.
   – А я думала, север всегда впереди.
   Барбара зажмурилась на секунду. Потом открыла глаза.
   – Так в какую сторону? – повторила она.
   – Э... Вон туда... к морю.
   – Что ж, это кстати. – Барбара покосилась на неподвижную, забинтованную голову Риваса, нахмурилась и подошла к его койке.
   Урания двинулась было к посыпанным сахарной пудрой пончикам, которые Барбара напекла этим утром, но задержалась посмотреть, что та делает.
   – Он умер?
   – Мне показалось, он пошевелился, – сказала Барбара. – Дай мне мокрую тряпку.
   – О'кей, сейчас. Уау! Сейчас... Боже, тебе ведь не надо... – Она сбилась с мысли, отсутствующим взглядов огляделась по сторонам и снова двинулась к пончикам.
   – Мокрую тряпку! Живо!
   – Боже, что, просто попросить нельзя? – Урания сунула полотенце в ведерко с водой, отжала и отнесла к койке.
   – Вот, сест... то есть Барбара. – Она улыбнулась, счастливая от того, что правильно вспомнила имя.
   – Спасибо. – Уиндчайм вытерла те части лица Риваса, что не были скрыты бинтами.
   Урания наконец взяла себе пончик и снова вернулась посмотреть.
   – Ты так и не решила, что притягивает покалокас – он или вот это? – Она ткнула пальцем на полку, где стояла наполовину пустая бутылка текилы с висевшим в ней кристаллом.
   – Не знаю. Мне кажется, штука в бутылке. Мне кажется, они чувствуют, где она.
   – Ну, тогда чего мы ее не выкинем?
   – Потому, – ответила Барбара, которой явно надоело повторять одно и то же, – что он сохранил это. Это может быть очень важно. Нам надо хранить это для него, пока он не очнется.
   Урания взяла еще пончик.
   – Но он же совсем больной. Почему мы не можем просто оставить его вместе с бутылкой у доктора? Мы же не можем ухаживать за ним, как доктор. Он будет благодарен нам, если мы его оставим, точно знаю.
   – Доктор, которому мы его показали, сказал нам все, что нужно делать. Он сказал, что у него больше шансов на выздоровление при нашем уходе, чем в этой ужасной больнице.
   – Но ведь заботиться о больных – не наша работа! Боже, да он ведь уже два дня лежит вот так, и его чистить надо, как младенца.
   Барбара угрожающе повернулась к ней.
   – Он спас тебе жизнь! Он жертвовал собой – голодал, болел, остался без пальцев, едва не остался без головы – и все, чтобы спасти тебя! Он спасал и меня, и себя, возможно, тоже... но делал все это ради тебя! Он... – Она опустила взгляд на Риваса, и лицо ее приобрело непонятное выражение. – Он убил Бога ради тебя, – добавила она шепотом.
   – Так что мне теперь, не жить, что ли? – раздраженно буркнула Урания.
   – Ты его знала? – спросила Барбара, помолчав немного. – Из того, что он сказал там, за ужином, я поняла, что вы были знакомы.
   Урания кивнула.
   – Давным-давно.
   – Р-ррр, гав, – произнес Ривас.
   Уиндчайм быстро повернулась к нему и склонилась над койкой.
   – Ривас? – взволнованно спросила она. – Ты меня слышишь?
   Ривас пробормотал что-то неразборчивое и попытался усмехнуться.
   Барбара повернулась к Урании.
   – Почему бы тебе не попробовать поговорить с ним? Урания поменялась с ней местами.
   – Привет, Грег. Это Ури, помнишь?
   Он молчал такдолго, что она открыла уже было рот, чтобы сказать что-нибудь еще, но тут он чуть приоткрыл глаза.
   – Да, – сказал он наконец. Он так и продолжал щуриться, словно в фургоне было слишком светло. – Как долго... – прохрипел он. Говорил он не очень разборчиво, но даже так в голосе его слышалось презрение. – Тринадцать лет. Я провел без сознания тринадцать лет.
   – Ох, нет, Грег, – возразила Урания. – Всего два дня.
   – Сойер, – тихо произнес он. – А мне-то казалось, я бросил его, когда мне исполнился двадцать один год. Десять лет назад. Но я был кем-то вроде... странствующего послушника, что ли? – Он устало замолчал, потом вдруг широко открыл глаза и сделал попытку сесть. – Боже, – прохрипел он, едва не теряя сознание. – Где его кристалл, где он? Его нельзя...
   Барбара тронула его за плечо и показала на полку со стоявшей на ней бутылкой.
   – Здесь.
   – Ах... – Он обмяк, вспотев от облегчения. – Хорошо. Не открывайте ее.
   – Что это? – спросила Урания. – Ты сказал «он». Это что, Господь сидит в бутылке текилы?
   Ривас переводил взгляд с Урании на Барбару и обратно.
   – Вы сильно оцыплячены, а, леди? – спросил он. Барбара нахмурилась.
   – Ну, выходим из этого, – подумав, ответила она. – Теперь я... я понимаю, что он... не настоящий Бог. То есть я понимаю это, но...
   Урания печально тряхнула головой, глядя на бутылку текилы.
   – Выходит, мне придется возвращаться домой и выходить за Джо Монтекруза.
   – Сколько тебе сейчас, Ури, – сказал Ривас, – тридцать? Ты вольна делать все, что хочешь. Тебе не обязательно выходить за этого парня, если ты не хочешь.
   Урания неуверенно мотнула головой.
   – Я помню часть ужина, сестра Уиндчайм, – сказал Ривас. – Но как мы оттуда выбрались? И... что случилось со мной? – Он ощупал свою забинтованную голову.
   – Ты должен звать ее Барбарой, – назидательно вставила Урания.
   – Меня могут помнить по... гм... птичьей кличке, – пояснила Барбара. – Ну, дом начал рушиться сразу после того, как ты кинул в него этим... ну, вроде спрута, а потом пули засвистели так, что и не пошевелиться было. Сестра Сью пошевелилась – она хотела сорвать эту штуку с Гос.. с Сойера. Потом, когда ты... зарезал его, тебе в голову попал камень. Я была уверена, что ты умер или вот-вот умрешь, но все-таки положила тебя в лодку и стала грести к ближайшей арке. Я думала, один из тех мостов рухнет на нас и раздавит всех троих – похоже, так и случилось с большинством тех, кто был на плотах, – но я решила, чего уж ждать, лучше двигаться. В общем, через арку мы попали в узкий туннель, и там все было не так плохо, с его потолка только камешки и песок сыпались, а волны из большого зала подгоняли нас, помогая плыть. Она покачала головой.
   – Помнишь, когда... он сказал, что все эти люди должны умереть? Так вот, даже когда он вроде бы умер, они не хотели менять его планов. Некоторые заплыли в ту же арку следом за нами, но даже не пытались залезть к нам в лодку... они даже плыть не пытались. Они пытались утопиться и совсем с ума сходили, когда против желания всплывали глотнуть воздуха.
   Ну, я все гребла и гребла, и когда мы наконец выплыли наружу, мы оказались в одном из каналов, так что я стала грести дальше. Потом я нашла небольшой причал – его под деревом почти видно не было, оставила вас двоих там, а сама вернулась.
   Урания жадно слушала, и Ривас заподозрил, что она тоже слышит эту историю в первый раз. А может, она и не особенно просила рассказать?
   – К этому времени дом уже почти весь рухнул, – продолжала Барбара, – и я слышала звуки, словно тюлени лаяли... или гуси трубили в этом бассейне меж рухнувших стен, только это было как будто они говорили ртами, которые не говорят по-человечески. Казалось, они все пытались сказать: «Где же ты, Господи?» А некоторые голоса доносились с неба, где какие-то твари летали, и это звучало так страшно... то есть не голоса, а хлопанье мокрых крыльев. Хорошо, что было темно, так что я их не видела. В общем, из того туннеля все выплывали тела, и я обшарила карманы трех-четырех, кто был одет получше. – Она рассказывала об этом как о само собой разумеющемся, но Ривас видел слезы в ее глазах и судорожно стиснувшие край одеяла руки. Одеяло натянулось как кожа на барабане. – У пары из них нашлось довольно много денег. Я забрала деньги и вернулась к вам. – Кусок одеяла оторвался с треском, заставившим всех троих вздрогнуть. – Урания все плакала. У тебя был такой вид, будто ты вот-вот испустишь дух. Мы прождали там до утра, а потом я нашла для нас комнату и привела к тебе доктора. А потом я потратила почти все оставшиеся деньги на этот фургон, печку для пончиков и двух лошадей, и с тех пор дела у нас идут хорошо. – Она опустила взгляд на порванное одеяло. – У моего отца была пекарня, так что я... умею...
   – Вот только нам приходится все время переезжать с места на место, – добавила Урания.
   – Покалокас все время вынюхивают нас, – объяснила Барбара. – Я хотела двигаться на восток, чтобы попасть в Эллей, но эти чертовы тетки заставляют нас делать объезды. Сначала они быстро проходят мимо. Потом возвращаются уже медленнее, и если мы после этого не трогаем лошадей и не уводим фургон из этого места, они просто начинают кружить, глядя повсюду... правда, вид у них такой, будто они не очень знают, чего они ищут. Я заставляла Уранию отвлекать их, распевая что-то на улице с другой стороны – они ведь терпеть не могут музыку, – но в последнее время отвлекать их все труднее. Мне кажется, они ищут то, что осталось от их... бога, – сказала она, глядя на бутылку, – или того, кто его убил, – добавила она, посмотрев на Риваса. – Или скорее всего обоих.
   Ривас вздрогнул. Он поднял правую руку и попытался сжать ее в кулак; это удалось, но он не сдавил бы им и губки. Боже, ну и слаб же я, подумал он. Одной покалокас хватило бы, чтобы прикончить меня сейчас, – это все равно, что букашку придавить. Надо поупражняться... и, кстати, поесть.
   С мыслью о еде проснулось и чувство лютого голода, только усилившееся от царившего в фургоне аромата.
   – Можно мне твоих пончиков? – спросил он.
   – Конечно, – сказала Барбара. – Но вообще-то тебе лучше начать с супа. Говядина, лук... Парень, который мне их продавал, добавил еще немного шерри. – Она чуть прикусила губу, словно до сих пор не смирилась еще с пользой алкоголя.
   – Ох, да, пожалуйста, – с чувством закивал Ривас. Барбара прошла в переднюю часть фургона, где, судя по всему, располагалась маленькая кухня, с минуту повозилась там, гремя утварью, и вернулась с дымящейся миской и ложкой.
   – Я помогу, – сказала она, зачерпывая суп ложкой.
   – Ради Бога, что я, ребенок? – возмутился Ривас. – Сам поем. Вот, дай мне ложку, сейчас сама увидишь.
   Она послушалась, и он и вправду смог взять ложку, но рука его тряслась так сильно, что он расплескал почти все ее содержимое, а потом уронил и саму ложку. Та упала в суп и утонула.
   – Черт подрал, – буркнул он и прикусил губу, чтобы не заплакать от бессилия.
   Барбара выудила ложку из миски, вытерла ее, зачерпнула еще супа и поднесла к его рту.
   – Тут нечего стыдиться, – шепнула она. – Ешь, балда. Он послушался, и суп оказался восхитительным. Не прошло и несколько минут, как она подобрала со дна миски остатки.
   – Выпить чего-нибудь хочешь? – спросила она, вставая.
   – Конечно, спасибо, – обрадовался он. – А что у тебя есть?
   – 
   Ничего, но рынок всего в квартале отсюда, и я заработала немного на пончиках сегодня утром.
   – О'кей, я... гм... верну тебе деньги потом, – пообещал он.
   – Не говори глупости. Что ты хочешь?
   – Может, пива?
   Она сжала губы, но кивнула.
   – Хорошо. Вернусь к пяти. Ури, если постучат, убедись, что это я, прежде чем открывать, ладно?
   – Конечно, конечно.
   – Тогда пока. – Барбара вышла, закрыв за собой дверь. Ривас повернулся и посмотрел на Ури. Вид у нее был теперь гораздо лучше, чем прежде, в Шатре Переформирования или во время этого катастрофического ужина; волосы она вымыла, и, похоже, за эти два дня она хорошо выспалась. Ему не требовалось зеркала, чтобы знать, что она смотрится лет на десять моложе его. И все же это была не Ури, не та девушка, о которой он мечтал и которой писал песни все эти тринадцать лет, не та девушка, по сравнению с которой все остальные девушки казались грубыми, бесчувственными и глупыми. И он понял наконец, что разлука с ней была так мучительна для него только потому, что их разлучили силой. Если бы ее отец не выгнал его, она просто стала бы первой его подругой, не более того. Вот на чем строил он всю свою жизнь: на драме несчастной любви... которой, конечно, ничего не угрожает, ибо несчастная любовь не проходит ведь испытания повседневным семейным бытом.
   Он вдруг вспомнил, что ему снилось перед пробуждением. Возможно, голос Ури стал причиной того, что ему приснилась та вечеринка в день ее рождения. Она снилась ему и раньше, но всегда он видел ее глазами юного Риваса, по пьяной лавочке тявкающего по-собачьи в кустах. На этот раз он оставался самим собой, сегодняшним, тридцатиоднолетним Ривасом, каким-то образом перенесенным назад по времени и наблюдающим события того разрушительного вечера как бы со стороны.
   Он увидел мальчишку – младшего себя самого, бледного, исходящего потом, с отчаянием в глазах, – нетвердым шагом выходящего из дома Бёрроузов и направляющегося к кустам. Потом послышались малопристойные звуки – кого-то рвало.
   Пожилая пара вышла из дома подышать свежим воздухом и застыла, услышав эти звуки.
   – Господи, Гарри, что это такое? – спросила женщина.
   – О, – изобразил на лице терпеливую улыбку мужчина, – это похоже на собаку в кустах. Ничего заслуживающего беспокойства. – Они повернулись и собрались уже уходить.
   Но мгновением спустя из-за кустов донеслись новые странные звуки: «Гав! Гав! Р-рр, гав! Вау-у... о Боже, не могу... гав, гав!..»
   Урания, ухватившая себе очередной пончик, оглянулась на хохочущего Риваса. Он был слишком слаб, чтобы смеяться громко, но и успокоиться не мог довольно долго.
   – Ты смеешься надо мной? – спросила Урания, когда он наконец утих немного.
   Он фыркнул и слабой рукой смахнул слезы с глаз.
   – Нет, Ури. Над собой. – Он с нежностью посмотрел на нее. – Тринадцать лет прошло, Ури. Ты часто обо мне вспоминала?
   – Иногда, – сказала она. – Ну, у меня же дела были. А ты... часто думал обо мне?
   Он пожал плечами.
   – Мне кажется, часто.
   – Хочешь пончик?
   – Пожалуй, нет, спасибо. Тут в дверь громко постучали.
   – Пустите меня, быстро! – послышался негромкий, но взволнованный голос Барбары. – Эта шайка покалокас возвращается обратно.
   Урания отворила дверь. Барбара ворвалась в фургон и склонилась над Ривасом.
   – Можем мы допустить, чтобы это, – она ткнула пальцем в бутылку с кристаллом, – попало к ним?
   Ривас мотнул головой, сразу вспомнив про свою беспомощность.
   – Нет, этот кристалл – спящий Сойер. Если им удастся заполучить его, он снова оживет.
   – Ладно, тогда бежим. – Она повернулась к Урании. – Ури, они нагоняют нас сзади. Помнишь, как сливать масло из фритюрницы?
   – Ну, ты показывала мне раз. Надо повернуть...
   – Займись этим. Потом возьмешь веник, спрыгнешь и разбрызгаешь им масло по всей ширине улицы.
   – Но зачем...
   – Быстро, черт тебя подери!
   Ури, ворча, ушла в переднюю часть фургона.
   – Я-то могу чем-нибудь помочь? – спросил Ривас. Барбара задвинула засов на двери.
   – Нет, конечно, – бросила она, едва оглянувшись. Она пригнулась к узкой щели в двери; полоса солнечного света чиркнула по ее гладкой щеке, и Ривас невольно залюбовался ею, забыв даже про свою бесполезность.
   Потрясающая реакция на опасность, кретин, одернул он себя, очнувшись.
   Запыхавшаяся Урания влезла в фургон со стороны кухни.
   – Вот, это все...
   – Дай сюда веник, – рявкнула Барбара.
   Закатив глаза с видом невинной мученицы, Урания вернулась на кухню. Ривас услышал с улицы приближающийся нестройный топот. Урания принесла с кухни веник, с которого капало и от которого пахло растительным маслом.
   Барбара выпрямилась и выхватила венику нее из рук.
   – А теперь, когда я скажу: «Давай!», распахнешь заднюю дверь – только сначала щеколду отодвинь – и сразу же беги вперед, хлещи лошадей и тащи нас отсюда побыстрее, все равно куда. Ясно?
   – Да, – кивнула Урания, делая шаг к двери и берясь за щеколду.
   – Давай!
   Щеколда лязгнула, дверь распахнулась, и Ривас, оторвав голову от подушки, увидел на мгновение в проеме перекошенное от боли лицо сестры Сью. В это же мгновение Барбара поднесла веник к свече, и пропитанная маслом солома вспыхнула. А потом фургон дернулся вперед, а Барбара высунулась из двери и швырнула горящий веник на мостовую.
   За грохотом колес и стуком собственного сердца он не услышал треска загоревшегося масла, зато услышал вопли удивления, боли и злости. Барбара потеряла равновесие, и ей пришлось вцепиться в дверной косяк. Она повисла на нем, потом он увидел, как напряглись ее загорелые руки и ноги, когда она, подтянувшись, забралась-таки внутрь. Она одарила его несколько натянутой улыбкой и захлопнула дверь.
   – Мы от них оторвались, – выдохнула она, – но теперь нам нельзя останавливаться. Они запомнили этот фургон.
   – И ручаюсь, одна из них узнала тебя и, возможно, меня, – обрадовал ее Ривас, опуская голову обратно на подушку. – Кажется, вожаком у них сестра Сью.
   – Ох! – Она схватилась за край койки, так мотнуло фургон на повороте. На кухне упала на пол кастрюлька. – Ты уверен? Я не успела как следует рассмотреть.
   – Боюсь, что уверен.
   – Тьфу. Надеюсь, мы все – включая лошадей – крепки как пончики, потому что все идет к тому, что нам предстоит один долгий переезд до самого Эллея. Возражения есть?
   Он развел руками.
   – Ты командуешь парадом. – Фургон накренился на новом крутом повороте, и на этот раз к звону падающих кастрюль добавились возмущенные крики снаружи. Барбара двинулась было вперед, но задержалась, когда Ривас сказал: «О, еще одно...»
   – Ну, что?
   – Ты принесла мне пива?
   Она нахмурилась, потом полезла в карман юбки.
   – Ну, принесла, – буркнула она, доставая бутылку. – Ты пить-то сам сможешь?
   – Мне кажется, если поставить ее мне на грудь, смогу.
   – Ладно. – Она откупорила бутылку, поставила донышком ему на грудь и положила его руки на горлышко. – Так нормально?
   – Угу, – сказал Ривас. – Спасибо. – Он приложился губами к горлышку и сделал хороший глоток, несмотря на тряску.
   Она улыбнулась.
   – Вот и хорошо. Знаешь, у тебя был и впрямь ужасный вид, когда я вытащила тебя оттуда. Кстати, доктор, который собирал твою голову по частям, тебя знал. Он еще сказал, что-то Ривас слишком быстро износился, а я ему на это – что тебя гораздо больше, чем кажется на взгляд. – Она погладила его по костлявому плечу и полезла вперед помочь Урании править.
   Большую часть дня Ривас провел в чередовании еды и дремы, а когда выбор между уткой и прогулкой в местные удобства – в фургоне имелся и крошечный туалет, втиснувшийся между изголовьем койки и задней стенкой кухни, – сделался неизбежным, ему удалось встать и дойти туда самостоятельно, хотя, вернувшись, он рухнул в койку, истекая потом, дрожа от озноба и едва не теряя сознание от слабости. После он проспал несколько часов, а когда проснулся, Барбара остановила фургон на ночь в очень – как она заверила его – укромном месте. Трое беглецов поужинали остатками супа, обойдясь без десерта, а потом, несмотря на вялые протесты Риваса, обе женщины улеглись спать на полу.
   Ривас тоже уснул, но спал чутко, и негромкое «дзынъ» далеко за полночь мгновенно разбудило его.
   Стенку напротив его койки можно было отпереть и опустить на петлях, превратив в прилавок для продажи пончиков, и в слабом лунном свете, просочившемся сквозь щели, он увидел стоящую фигуру, державшую в руках бутылку текилы. Она повернулась вполоборота к нему, подняла бутылку, чтобы заглянуть в нее, и он увидел, что это Урания. Не успел он раскрыть рот, чтобы приказать ей поставить бутылку на место, как она облизнула бутылку, и язык ее скользнул к пробке.
   – Ури! – в ужасе прохрипел Ривас. – А ну поставь ее, ты...
   При звуке его голоса она подпрыгнула и с лихорадочной поспешностью лязгнула зубами по горлышку.
   Ривас вскочил с койки и толкнул ее на открывавшуюся стену, но тут же без сил повалился на пол, борясь с накатывающим обмороком.
   Барбара тоже вскочила и спросонья оглядывалась по сторонам: она поняла, что стряслась беда, но не знала какая. Похоже, она подумала, что кто-то ломится в их фургон, а у Риваса не хватало сил даже рта раскрыть, чтобы сказать, в чем дело.
   Пробка с хлопком вылетела из горлышка. Барбара сразу все поняла и бросилась на Уранию. Она врезалась плечом той в живот, и обе повалились на стену, которая отстегнулась и упала, открываясь. В фургоне разом стало светлее. Женщины упали и, хрипя, боролись на полу. Бутылка покатилась по полу и едва не врезалась в нос Ривасу. Вокруг нее еще разливалась текила, но кристалла в ней не было.
   Ривас перекатился на бок и приподнялся на локте, чтобы хотя бы видеть происходящее. Барбара, упираясь коленями в спину Урании, душила ее; Ури отчаянно трепыхалась, но одна рука ее была прижата к полу, и все, что ей оставалось, – это без особого успеха отбиваться другой. Ривас вмешался бы, по крайней мере не дал бы Барбаре обращаться с противницей так грубо, если бы не видел глаз Ури. Он не сомневался, что это Сойер смотрит сейчас на него ее глазами.
   – Выплюнь... а то... убью... Ури, – прорычала Барбара.
   Еще две-три секунды казалось, будто Ури предпочитает смерть, но потом рот ее открылся, и кристалл выпал на пол. Барбара отпустила ее, и Ури осталась лежать, жадно хватая ртом воздух.
   Ривас подобрал кристалл. Ты победил, произнес тот у него в голове. Ты босс. Я буду работать на тебя. Проглоти меня.
   Барбара помогла ему встать. Ему пришлось моргать, потому что кровь снова пошла у него из незажившей раны на голове.
   – Это бы... – хрипло произнесла Барбара, помогая ему лечь обратно в койку, но закашлялась, не договорив, и ей пришлось присесть у него в ногах.
   – Что? – Монотонный голос в голове заставлял его говорить громче обычного. Ури продолжала хрипеть на полу.
   – Если бы она проглотила его, ему бы это повредило? Ривас посмотрел на нее почти с отчаянием и закрыл глаза. Подушка под щекой была мокрой от крови.
   – Я не могу сделать этого... сам, – сказал он. – Тебе придется помочь. Ты хочешь, чтобы он вернулся? Хочешь причащаться снова?
   – ... Нет, – медленно ответила она. – Нет, я не хочу, чтобы он... вернулся, но почему-то не хочу, чтобы он умер.
   Она встала, вышла на кухню и вернулась с зажженной лампой, которую поставила на пол, чтобы, перешагнув Уранию, поднять стену-прилавок и пристегнуть ее на место. Невероятно, но Урания спала и храпела во сне.
   – А ты... ты хочешь, чтобы он умер? – спросила Барбара, сев обратно в ногах его койки.
   – Да, – ответил Ривас. Барбара улыбнулась ему.
   – Правда? И ни одной частице тебя не хочется... слиться с Господом, перестать быть тобой?
   Проглоти меня. Ты победил. Ты босс.
   – Ривас опустил руку и положил кристалл на рваное одеяло между ними. Было огромным облегчением не слышать больше его голоса.
   – Ну, может, и есть. И когда я недавно принял большую дозу Крови, какая-то часть меня хотела просто смириться и утонуть. Но... ты видела настоящих кровяных уродов? Ну, уж настоящих продвинутых-то ты видела.
   – Конечно, но их внешняя форма, как нам говорили, еще не все. Скажем, если я сяду в лодку и поплыву куда-нибудь, а ты потом найдешь эту лодку где-нибудь на берегу, прогнившую и дырявую, ты ведь не сможешь сказать ничего о том, куда я ушла, или что со мной.
   Она дотронулась до кристалла, и глаза ее потрясенно округлились. Секунд через пять она отняла палец.
   – Что случилось бы, если бы Ури проглотила его?