3) чрезвычайно тесны в палубе, загроможденной батареей, каютами, камбузом, шпилем и клюз-баком;
4) порта очень низки, так что нельзя поднимать их даже в тихий брасельный ветер, и ежели б, говорит он, не поставил на верхнюю палубу 4 Ѕ фунтовых фальконетов, то нечем бы было и сигналы делать;
5) по той же причине на двух фрегатах шпигаты для стока воды сделаны только в клюз-бак – и то была новая причина к скорейшему сгниению их;
6) для меньшего углубления с фрегатов сняты фальшкили (24); и, наконец,
7) они имеют дифферент на нос, и кормы их так неуклюжи, что подобные он видал только у турок.
Оскорбленная этими протестами, поданными на имя вице-президента Адмиралтейств-Коллегии (25), Коллегия отвечала с сарказмами; Войнович возражал. Коллегия советовала для шпигатов «зделать скважины изнутри, для прохождения воды между обшивками, ко льялу» – по мнению Войновича, вернейшее средство для сгноения судов. Войнович на данный ему совет перенести шпиль и клюз-бак на верхнюю палубу отвечал, что эта палуба очень тонка, так что из нее выдергиваются рымы, и потому не выдержит новых тягостей. На предложение Войновича снять верхнюю палубу, т. е. сделать батарею открытой, и замечание, что он видел в Средиземном море фрегат беспалубным, т. е. без верхней палубы, – Коллегия отвечала, что палубное судно не может быть беспалубным – игра слов; на представление, что фрегаты не подняли назначенного им груза, отвечала, что «судно не может не поднять своего груза, если он правильно вычислен»; на предложение вместо неудобных бомбардирских кораблей строить суда по образцу французских гальот-а-бомб замечено, что «гальот-а-бомб то же значит (т. е. буквально), что у нас бомбардирский корабль», и проч.
Но так или иначе требовалось срочно снарядить суда всем необходимым для длительного и далекого плавания: вооружение, вода, солонина и прочее в спешном порядке подвозилось и грузилось на борт.
Несмотря на множество забот в порту, Войнович улучил немного времени, чтобы познакомиться с городом, удаленным от Петербурга на 2102 версты. Хотя император Петр Первый указом повелел замостить улицы Астрахани еще 60 лет назад, была вымощена только одна центральная, остальные же, довольно широкие, были сплошь покрыты толстым слоем песка.
Заросшие тростником, наполненные птичьим гамом низовья Волги поразили его изобилием гигантских рыбин, вытаскиваемых ловцами; смешными, неуклюжими пеликанами, быстро и ловко наполняющими мелкой рыбешкой свои мешки под клювами; торчащими из воды огромными бутонами «каспийской розы» – лотоса. Марко Ивановичу показали черный водяной орех чилим, выраставший величиной в локоть. Одно из растений особенно привлекло его внимание.
«Назначенная к выходу в Каспийское море эскадра состояла из трех двадцатипушечных фрегатов, одного бомбардирного корабля и двух палубных ботов. Вооружение ее началося в Астрахани со дня прибытия туда командующего, то есть с 11 июня 1781 года; и 22-го числа того же месяца, когда она была приведена совсем в готовность к отправлению, то он поднял на третьем фрегате брейт-вымпел и по призыву к себе всех командиров эскадренных судов вручил им инструкции о том, что во время плавания наблюдать следовало, сигнальные книги, також и секретные ордера о назначенном рандеву; а потом оставалось ожидать только благополучного ветра, чтоб вытти в море, во ожидании которого 24-го числа торжественно было возпоминовение победы, одержанной над турецким флотом, под Чесмою, пушечною пальбою со всех эскадренных судов и другими приличными к тому обрядами.
Наконец, 29-го числа помянутого месяца сколь скоро на самом рассвете подул благополучный ветер О.W.О., то дан был сигнал от командующего, чтоб сняться с якоря, и в 9-ом часу вся эскадра выступила в поход…»
Из устья Волги вышли 8 июля и, сопровождаемые свежим попутным ветром, через пять дней подошли к острову Жилой, против Апшеронского полуострова; здесь остановились на якоре, послали один бот в Баку, «для проведания тамошних обстоятельств», и между тем делали съемку и промер вокруг острова, казавшегося чрезвычайно каменистым. Но когда некоторые офицеры из любопытства подъехали к нему на шлюпке, то увидели, что казавшееся каменьями было несчетное множество тюленей, по приближении людей побросавшихся в воду.
18-го числа, послав возвратившийся из Баку бот в Энзели, пошли поперек моря к восточному берегу Каспия, к острову Огурчинский, и спустя трое суток стали у его юго-восточной оконечности. Это оказался голый, песчаный и безводный остров. Из живности были замечены только тюлени, а также птицы, по преимуществу красные гуси и розовые скворцы, большими стаями перелетавшие с места на место.
«Итак, – продолжает Габлиц, – при подробном исследовании нынешнего состояния Огурчинского острова нашлося, что он при Российском кораблеплавании по Каспийскому морю ни к чему иному способен не может, как только что может служить убежищем судам во время сильных ветров, ибо вдоль всего оного с юго-восточной стороны находятся хорошие якорные места, где удобно от свирепости моря и шторма скрываться можно; а особливо тем судам, кои идут в Астрабад или оттуда в Астрахань, весьма полезно быть может, чтоб в плавании своем держаться оного острова, дабы в случае противного ветра иметь безопасное подле него пристанище…»
23-го числа Войнович снялся отсюда и пошел прямо в Астрабадский залив – в юго-восточном углу Каспия, – куда прибыл на третий день.
Залив, о котором Войнович наслышался много хорошего и на который рассчитывал заранее, не обманул его. Обширный, глубокий и отовсюду закрытый, с юга он прилегает к цветущей равнине – подошве высоких гор, прорезанной светлыми ручейками, оттененной густыми деревьями; климат – по крайней мере, в продолжение целого года стоянки здесь – был превосходнейший: здоровый, всегда теплый и никогда утомительно-жаркий; строевой лес, плодовые деревья, богатые поля, множество редких птиц, пастбища – давали все средства к продовольствию. Вблизи несколько деревень; подалее величественные развалины шахских увеселительных дворцов с великолепными садами; еще далее – в разные стороны (в 40 и 86 верстах) – города Астрабад и Сари; пути отсюда в глубину Персии, в Индию и Среднюю Азию способны и непродолжительны: до Бассоры полагали менее месяца караванного ходу, до Хивы 14 дней, до Бухары 18, в Индию, чрез Кандагар, 5 недель.
«Словом, место сие, – заключал офицер эскадры Радинг, составивший описание экспедиции, – да и почитай вся Астрабадская провинция, по причине множества естественных украшений и выгод, почитается приятнейшим и благополучнейшим из многих, в подобном смысле выхваляемых земель».
Должно заметить, что при Петре Первом прикаспийские области Астрабадская и Мазандеранская были уступлены России трактатом 1723 года, но никогда не были заняты нашими войсками и по договору 1732 года возвращены шаху. Поэтому в рассматриваемое время надлежало исходатайствовать разрешение у персов утвердиться на их берегу, приобресть их доверенность, устроиться и скликнуть купцов на новый выгодный путь. Обстоятельства были, по-видимому, неблагоприятные, ибо в Персии тогда происходили междоусобные войны за шахский престол; однако же начало удалось как нельзя лучше: сильнейший из воюющих ханов, владетель Мазандеранской и Астрабадской провинций, вскоре потом овладевший и Казбином, Ага-Мохаммед-хан (27) очень ласково отвечал на посланное от Войновича с офицером письмо и охотно уступал место на берегу Астрабадского залива для строений, обещая даже помогать своими людьми и материалами; он сам откровенно объяснял, какие предвидит выгоды для своей страны от учреждения здесь торгового пристанища. Персы, по-видимому, склонны были видеть в русском укреплении охрану и для себя от частых и разорительных набегов хищных туркмен.
Разведав окрестности, Войнович старался так или иначе склонить хана к тому, чтобы он уступил для заведения русского торгового поселения город Ашраф в пяти верстах от залива. Ашраф, хотя и назывался городом, но там находились только пришедшие в запустение увеселительные сады и дворцы, основанные еще шахом Аббасом. Вся окружность Ашрафа, занимавшая до 7 верст, была обведена каменной высокой стеной с башнями и имела внутри цитадель. Жителей считалось до 300 персидских семейств, а вблизи жило много грузин, переселенных сюда шахом Аббасом. Осторожный Ага-Мохаммед-хан все-таки не решился на отдачу Ашрафа, но уступал любое другое место на берегу. Тотчас по получении такого ответа, в сентябре месяце, приступили к построению укрепления в урочище Городовин, на возвышении в 80 саженях от моря, для которого свезли с фрегатов 18 шестифунтовых пушек, сделали в нем покамест из тростника – казарму для караульных, лазарет, баню, пекарню, несколько домиков для житья и базар, а для причала судов – пристань длиною в 50 сажень.
Лесистый полуостров напротив нового селения Войнович назвал Потемкинским (так потом он и обозначался на картах).
Войнович посылает в Петербург письмо хана с согласием на постройку укрепленной фактории, план Астрабадского залива с его описанием, просит прислать разрешение на подъем флага – у Потемкина был уже заготовлен и герб для нового селения. Как сообщал в ответ князь Потемкин от 29 апреля 1782 года, все распоряжения командующего Войновича удостоились Монаршего благоволения.
Но вдруг, неожиданно, все эти замыслы разрушились.
4) порта очень низки, так что нельзя поднимать их даже в тихий брасельный ветер, и ежели б, говорит он, не поставил на верхнюю палубу 4 Ѕ фунтовых фальконетов, то нечем бы было и сигналы делать;
5) по той же причине на двух фрегатах шпигаты для стока воды сделаны только в клюз-бак – и то была новая причина к скорейшему сгниению их;
6) для меньшего углубления с фрегатов сняты фальшкили (24); и, наконец,
7) они имеют дифферент на нос, и кормы их так неуклюжи, что подобные он видал только у турок.
Оскорбленная этими протестами, поданными на имя вице-президента Адмиралтейств-Коллегии (25), Коллегия отвечала с сарказмами; Войнович возражал. Коллегия советовала для шпигатов «зделать скважины изнутри, для прохождения воды между обшивками, ко льялу» – по мнению Войновича, вернейшее средство для сгноения судов. Войнович на данный ему совет перенести шпиль и клюз-бак на верхнюю палубу отвечал, что эта палуба очень тонка, так что из нее выдергиваются рымы, и потому не выдержит новых тягостей. На предложение Войновича снять верхнюю палубу, т. е. сделать батарею открытой, и замечание, что он видел в Средиземном море фрегат беспалубным, т. е. без верхней палубы, – Коллегия отвечала, что палубное судно не может быть беспалубным – игра слов; на представление, что фрегаты не подняли назначенного им груза, отвечала, что «судно не может не поднять своего груза, если он правильно вычислен»; на предложение вместо неудобных бомбардирских кораблей строить суда по образцу французских гальот-а-бомб замечено, что «гальот-а-бомб то же значит (т. е. буквально), что у нас бомбардирский корабль», и проч.
Но так или иначе требовалось срочно снарядить суда всем необходимым для длительного и далекого плавания: вооружение, вода, солонина и прочее в спешном порядке подвозилось и грузилось на борт.
Несмотря на множество забот в порту, Войнович улучил немного времени, чтобы познакомиться с городом, удаленным от Петербурга на 2102 версты. Хотя император Петр Первый указом повелел замостить улицы Астрахани еще 60 лет назад, была вымощена только одна центральная, остальные же, довольно широкие, были сплошь покрыты толстым слоем песка.
Заросшие тростником, наполненные птичьим гамом низовья Волги поразили его изобилием гигантских рыбин, вытаскиваемых ловцами; смешными, неуклюжими пеликанами, быстро и ловко наполняющими мелкой рыбешкой свои мешки под клювами; торчащими из воды огромными бутонами «каспийской розы» – лотоса. Марко Ивановичу показали черный водяной орех чилим, выраставший величиной в локоть. Одно из растений особенно привлекло его внимание.
Карл Габлиц в своем журнале писал:Екатерина II – Г.А. Потемкину
(До 29 июня 1781)
Mon ancien Pylade est un homme d’esprit (Мой старинный друг Пилад – человек умный (фр.; см. прим. 26). Сахарный тростник, найденный Войновичем, подал мне мысль присоветовать сыскать охотников к заведению в Астрахани сахарной фабрики. Прикажи скорее к нему послать морской всякой провизии, чтоб нужды не претерпел. С большим удовольствием прочла его рапорты и не сумлеваюсь в добром успехе сей экспедиции, тобою руководствуемой.
«Назначенная к выходу в Каспийское море эскадра состояла из трех двадцатипушечных фрегатов, одного бомбардирного корабля и двух палубных ботов. Вооружение ее началося в Астрахани со дня прибытия туда командующего, то есть с 11 июня 1781 года; и 22-го числа того же месяца, когда она была приведена совсем в готовность к отправлению, то он поднял на третьем фрегате брейт-вымпел и по призыву к себе всех командиров эскадренных судов вручил им инструкции о том, что во время плавания наблюдать следовало, сигнальные книги, також и секретные ордера о назначенном рандеву; а потом оставалось ожидать только благополучного ветра, чтоб вытти в море, во ожидании которого 24-го числа торжественно было возпоминовение победы, одержанной над турецким флотом, под Чесмою, пушечною пальбою со всех эскадренных судов и другими приличными к тому обрядами.
Наконец, 29-го числа помянутого месяца сколь скоро на самом рассвете подул благополучный ветер О.W.О., то дан был сигнал от командующего, чтоб сняться с якоря, и в 9-ом часу вся эскадра выступила в поход…»
Из устья Волги вышли 8 июля и, сопровождаемые свежим попутным ветром, через пять дней подошли к острову Жилой, против Апшеронского полуострова; здесь остановились на якоре, послали один бот в Баку, «для проведания тамошних обстоятельств», и между тем делали съемку и промер вокруг острова, казавшегося чрезвычайно каменистым. Но когда некоторые офицеры из любопытства подъехали к нему на шлюпке, то увидели, что казавшееся каменьями было несчетное множество тюленей, по приближении людей побросавшихся в воду.
18-го числа, послав возвратившийся из Баку бот в Энзели, пошли поперек моря к восточному берегу Каспия, к острову Огурчинский, и спустя трое суток стали у его юго-восточной оконечности. Это оказался голый, песчаный и безводный остров. Из живности были замечены только тюлени, а также птицы, по преимуществу красные гуси и розовые скворцы, большими стаями перелетавшие с места на место.
«Итак, – продолжает Габлиц, – при подробном исследовании нынешнего состояния Огурчинского острова нашлося, что он при Российском кораблеплавании по Каспийскому морю ни к чему иному способен не может, как только что может служить убежищем судам во время сильных ветров, ибо вдоль всего оного с юго-восточной стороны находятся хорошие якорные места, где удобно от свирепости моря и шторма скрываться можно; а особливо тем судам, кои идут в Астрабад или оттуда в Астрахань, весьма полезно быть может, чтоб в плавании своем держаться оного острова, дабы в случае противного ветра иметь безопасное подле него пристанище…»
23-го числа Войнович снялся отсюда и пошел прямо в Астрабадский залив – в юго-восточном углу Каспия, – куда прибыл на третий день.
Залив, о котором Войнович наслышался много хорошего и на который рассчитывал заранее, не обманул его. Обширный, глубокий и отовсюду закрытый, с юга он прилегает к цветущей равнине – подошве высоких гор, прорезанной светлыми ручейками, оттененной густыми деревьями; климат – по крайней мере, в продолжение целого года стоянки здесь – был превосходнейший: здоровый, всегда теплый и никогда утомительно-жаркий; строевой лес, плодовые деревья, богатые поля, множество редких птиц, пастбища – давали все средства к продовольствию. Вблизи несколько деревень; подалее величественные развалины шахских увеселительных дворцов с великолепными садами; еще далее – в разные стороны (в 40 и 86 верстах) – города Астрабад и Сари; пути отсюда в глубину Персии, в Индию и Среднюю Азию способны и непродолжительны: до Бассоры полагали менее месяца караванного ходу, до Хивы 14 дней, до Бухары 18, в Индию, чрез Кандагар, 5 недель.
«Словом, место сие, – заключал офицер эскадры Радинг, составивший описание экспедиции, – да и почитай вся Астрабадская провинция, по причине множества естественных украшений и выгод, почитается приятнейшим и благополучнейшим из многих, в подобном смысле выхваляемых земель».
Должно заметить, что при Петре Первом прикаспийские области Астрабадская и Мазандеранская были уступлены России трактатом 1723 года, но никогда не были заняты нашими войсками и по договору 1732 года возвращены шаху. Поэтому в рассматриваемое время надлежало исходатайствовать разрешение у персов утвердиться на их берегу, приобресть их доверенность, устроиться и скликнуть купцов на новый выгодный путь. Обстоятельства были, по-видимому, неблагоприятные, ибо в Персии тогда происходили междоусобные войны за шахский престол; однако же начало удалось как нельзя лучше: сильнейший из воюющих ханов, владетель Мазандеранской и Астрабадской провинций, вскоре потом овладевший и Казбином, Ага-Мохаммед-хан (27) очень ласково отвечал на посланное от Войновича с офицером письмо и охотно уступал место на берегу Астрабадского залива для строений, обещая даже помогать своими людьми и материалами; он сам откровенно объяснял, какие предвидит выгоды для своей страны от учреждения здесь торгового пристанища. Персы, по-видимому, склонны были видеть в русском укреплении охрану и для себя от частых и разорительных набегов хищных туркмен.
Разведав окрестности, Войнович старался так или иначе склонить хана к тому, чтобы он уступил для заведения русского торгового поселения город Ашраф в пяти верстах от залива. Ашраф, хотя и назывался городом, но там находились только пришедшие в запустение увеселительные сады и дворцы, основанные еще шахом Аббасом. Вся окружность Ашрафа, занимавшая до 7 верст, была обведена каменной высокой стеной с башнями и имела внутри цитадель. Жителей считалось до 300 персидских семейств, а вблизи жило много грузин, переселенных сюда шахом Аббасом. Осторожный Ага-Мохаммед-хан все-таки не решился на отдачу Ашрафа, но уступал любое другое место на берегу. Тотчас по получении такого ответа, в сентябре месяце, приступили к построению укрепления в урочище Городовин, на возвышении в 80 саженях от моря, для которого свезли с фрегатов 18 шестифунтовых пушек, сделали в нем покамест из тростника – казарму для караульных, лазарет, баню, пекарню, несколько домиков для житья и базар, а для причала судов – пристань длиною в 50 сажень.
Лесистый полуостров напротив нового селения Войнович назвал Потемкинским (так потом он и обозначался на картах).
Войнович посылает в Петербург письмо хана с согласием на постройку укрепленной фактории, план Астрабадского залива с его описанием, просит прислать разрешение на подъем флага – у Потемкина был уже заготовлен и герб для нового селения. Как сообщал в ответ князь Потемкин от 29 апреля 1782 года, все распоряжения командующего Войновича удостоились Монаршего благоволения.
Но вдруг, неожиданно, все эти замыслы разрушились.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента