Страница:
Пришел в себя – будто проснулся. Шевельнул ногами, руками. Довольно свободно, легко. С наслаждением потянулся. Приятная истома в мышцах. Ощущение безмятежности. Как после двух недель отпуска на Земле. Давно он не испытывал такого замечательного чувства. Думать ни о чем не хотелось. Смутно помнил, что его безжалостно истязали в какой-то непонятной студенисто-глянцевой среде… Вспоминать удушающий этот кошмар в деталях не стоило. Возможно, это даже опасно. Мозг, вероятно, не зря защищался забвением. Ох, не зря…
Андрей приоткрыл глаза, увидел расселину «вверх ногами», опять опустил тяжелые от приятного безразличия веки. Краешком сознания он чуял неладное и мысленно прощупывал себя. Нет, все как будто в порядке… Ну, если ему не хочется шевелиться, смотреть на эти раскачивающиеся белесые стены – что с того? Осточертели ему эти стены. Он подождет, когда они успокоятся, а за это время обдумает текст сообщения. Стены стенами, истома истомой, но от каторжной необходимости внятного изложения странных событий в устном докладе никуда ведь не денешься… Его размышлениям сильно мешало два обстоятельства. Первое: языком ворочать до того не хотелось, что он не знал, сумеет ли сейчас выдавить из себя хоть слово. Второе: он никакого понятия не имел о сути экзотического действа, участником которого только что был.
Андрей усилием воли буквально, что называется, вырвал себя, выдрал из полуидиотского состояния эйфории; открыл глаза, увеличил приток кислорода в дыхательную смесь (несколько глубоких, до боли в груди, вдохов). Шлепнул ладонями по подлокотникам. Это простейшее, чисто импульсивное действие произвело почему-то гораздо больший эффект, чем все другое: остаток сонливого благодушия смыло волной тревоги. Быстрый обзор индикаторов – основные системы драккара в порядке. Взгляд вперед, затем – вниз, вверх. Вид расселины изменился. Автоматика выбрала для посадки изрытый мелкими ямками-кратерками участок почти совершенно черного ледорита, и расселина здесь шире. Черт с ней, с расселиной…
Все еще несколько ошалелый, но уже изрядно чем-то обеспокоенный («Чем же, дьявол побери, чем?!»), он взглянул на свое отражение в зеркале, прикоснулся к штативу с намерением изменить зеркальный угол обзора кабины, да так и обмер с поднятой рукой. Это было не его отражение!
Андрей инстинктивно сделал попытку вскочить – не пустили фиксаторы. Тот, в зеркале, продолжал сидеть неподвижно – руки покоились в желобах подлокотников, лица не видно – по стеклу гермошлема ползали и прыгали, радужно переливаясь, блики индикаторных огней. Не отрывая взгляда от зеркала, Андрей отстегивал защелки фиксаторов. Отстегнул, с трудом развернул корпус вправо и уставился на пришельца. Точнее – на появленца. Невесть откуда появившаяся в ложементе второго пилота фигура была в скафандре типа «Снегирь». «Десантник с „Виверры“?! – очумело подумал Андрей. – В корабельном скафандре?» От геккорингов до гермошлема «Снегирь» лоснился несвойственным ему глянцевым блеском.
Шевельнулось подозрение: «Может, это просто футляр без фигуры?»
По причине полной своей неподвижности скафандр-подкидыш выглядел необитаемым. А из-за странного блеска верхней теплоизоляционной оболочки – новым и совершенно чистым… «Стереоизображение, – вдруг догадался Андрей. – Сингуль-хроматические эффекты.» Естественно, он не мог вообразить себе механику здешних «телевизитов», однако полная идентичность «Снегирей» в левом и правом пилот-ложементах утвердила его в подозрении, что разглядывает он все-таки свой собственный стереопортрет, каким-то образом (во время выверта, должно быть) возникший справа и стабильно там зафиксированный. «Здесь, видимо, это несложно, – подумал он. – Явиться с телевизитом к самому себе – раз чихнуть.»
Стереоизображение коленей было рядом – руку протянуть. Андрей протянул (на всякий случай) и со словами «Будем знакомы» ткнул в левое колено пальцами… Шутки в сторону: колено «стереопортрета» было твердым, а главное – красноречиво массивным! Шутки в сторону!
Появленец, словно его разбудили тычком, тяжело и как-то не совсем уверенно встал и в попытке выпрямиться стукнулся головой о блистер. Затем обогнул торчащую на мысе подлокотника рукоять управления, неуверенно шагнул в проход. Переливчато-глянцевитый рукав скафандра гостя-подкидыша промелькнул у лицевого стекла оцепенелого хозяина – перед глазами Андрея мелькнули овал нарукавных часов, квадраты указателей давления, ромб радиометра, перчатка и золоченый браслет-замок соединительного манжета. Он видел, как появленец, раскачиваясь, едва не падая, неуклюже сошел в твиндек и долго будто вслепую шарил возле крышки люка рукой. Когда открылся гермолюк, машина вздрогнула. И покачнулась, когда псевдодесантник выпрыгнул за борт.
Андрей смотрел в опустевший грузовой отсек. Едва к нему вернулась способность связно мыслить, он первым делом пожалел, что после вывертаеще не обронил в копилку звукозаписи ни слова. Но чувствовал, что говорить сейчас не сможет – это было выше его сил. Он смотрел на светящийся контур открытого гермолюка и понимал, что должен заставить себя подняться. Он поднялся. Появленец не мог уйти далеко.
Затяжное падение на ледорит; Андрей окинул взглядом место посадки катера: цепочки круглых следов нигде не было видно. Расселина – насколько позволял это видеть свет фар «Казаранга» – перестала быть идеально прямым, неприятно зауженным коридором. Она перестала быть вообще. Вместо расселины – низкий, непривычно широкий и неровный, надо сказать, пролом в облаках; над головой – сплошное белесое марево, а впереди, там, куда достигал свет носового прожектора, достаточно стройно перемежались светлые и темные вертикальные полосы, и это выглядело как колоннада в тумане. Стена пролома справа по борту чем-то напоминала пышный, сильно измятый полупрозрачный занавес, и кое-где сквозь неоднородный по плотности слой туманного флера просвечивали большие нежно-зеленые пятна. Как светящиеся лишайники. Фигура в оглянцованном «Снегире» ковыляла к стене наискось, держа курс на ближайший «лишайник»… Присев, Андрей быстро отключил геккоринги, прыгнул.
Кувыркаясь в пространстве, он осознал, что допустил в момент старта сразу несколько мускульно-силовых ошибок, и его всерьез обеспокоила перспектива с лету врезаться в пылающую оранжевыми катофотами спину умопомрачительного пешехода. Открыл было рот, чтобы крикнуть: «Поберегись!» – но врезался в ледорит, да так основательно, что снес верхушку пористого, темного бугра, похожего на кучу шлака, и, разворотив белое – неожиданно белое – нутро замаскированного под свалку шлака сугроба, включил геккоринги. Появленец даже не обернулся – по-прежнему целенаправленно ковылял к задрапированному полупрозрачным флером тумана «лишайнику». Андрей смахнул с лицевого стекла ледяную крошку, нагнал освещенную фарами «Казаранга» фигуру псевдодесантника. Серебристая надпись на крышке скафандрового люка «ЛУННАЯ РАДУГА» бросилась ему в глаза еще в кабине драккара; теперь, вблизи разглядев под плечевым катофотом индекс и корабельный номер скафандра, он невольно замедлил шаг. АН-12 ДКС № 1.
Точно такие же индекс и корабельный номер были под левым плечевым катофотом его собственного «Снегиря». Все было так, словно он осматривал тыльную сторону своего скафандра. Все, кроме названия корабля… Надпись на крышке люка его «Снегиря» другая: «АНАРДА». «Овеществленный, автономно действующий стереослепок с моего скафандра, – думал Андрей, – в сочетании с названием знаменитого рейдера… О чем это говорит?» Он чувствовал, говорит о многом, но пока это было за пределами его понимания. Единственная, хотя и очень слабая зацепка: прозрачный намек Аверьяна Копаева на реально существующий шанс встретиться с призраком во плоти. Это, если и не позволяло контролировать логику ситуации, то хотя бы помогало сохранить присутствие духа. Немаловажное обстоятельство. Особенно, если учесть, что сам по себе корабельный скафандр не двинется с места, вся его кинематика – отражение силовых и логических качеств начинки. Здесь открывается широкий простор для догадок, домыслов. Слишком широкий. Лучше бы этот простор был уже.
Скафандр с неведомым содержимым достиг подножия пышного «занавеса» и вдруг, ни секунды не медля, прямо с ходу, вытянув рукава с перчатками вперед, навалился кирасой на полупрозрачную стену и с заметным усилием медленно погрузился в туман. Не очень плотный в смысле оптической проницаемости туманный флер был, видимо, очень плотным и вязким в смысле физической проходимости – было видно, как фигура в скафандре постепенно продавливала себе дорогу в мутно-дымчатом слое, подобно угодившему в парафин куску нагретого металла.
«Гадание по линиям спины» не удалось. Андрей, подчинившись какому-то не совсем осознанному побуждению, вошел в туман следом. «Безумие! – навязчиво, как вспышки транспаранта при аварии, пульсировало в голове. – Безумие!»
Довольно быстро он понял, что продавливать инертно-вязкую среду легче в том направлении, куда продвигался размытый силуэт псевдодесантника. Загадочная субстанция уступала натиску неохотно, но все-таки уступала, а Андрей напирал на нее гермошлемом, руками и грудью изо всех сил, чтобы хоть немного повысить темп черепашьей «гонки за лидером». В отличие от густого тумана в узкой расселине, слегка затуманенная стена пролома на вторжение – парное притом! – никак не реагировала. Разве что иногда метеорами пролетали мимо ослепительно-яркие искры. Странные, болезненно действующие на глаза искры. Невозможно было определить их цвет: то они казались желтыми, то синими, белыми, фиолетовыми… Всякими они казались в один и тот же момент, и это почему-то заставляло следить за ними, ловить взглядом, ждать.
Зыбкий силуэт «лидера» вдруг съежился и будто растаял на фоне зеленой зари – исчез. Продираясь… нет – продавливаясь к месту пластичного исчезновения «лидера», Андрей удвоил усилия и… вывалился из тумана.
В падении на ледорит (если плавный переворот через голову можно называть падением) он увидел, что его напарник по экзотическому переходу-продавливанию лежал по диаметру кратеровидной ямы, проломив наст закраины. В положении вверх ногами Андрей успел оглядеть просторную полость среди живописного нагромождения кучевых облаков, мраморно-тяжелых, источающих нежно-зеленое свечение.
При здешнем мизерном тяготении быстро встать с продавленного ледорита даже с помощью геккорингов было непросто. Для появленца эта задача вылилась в исполненное драматизма действо, и Андрей со смешанным чувством испуга, жалости и уважения к мощи его конечностей наблюдал, как скрытый скафандром Некто буквально вспарывал вокруг себя ледорит и, разбрызгивая ледяное крошево, упрямо стремился принять характерную для гуманоида вертикальную позу. Наконец этот Некто по-человечески выпрямился, после чего, ни секунды не медля и не оглядываясь, поковылял дальше. Андрей шагнул следом. Остановился. И только теперь увидел цепочку круглых следов.
Он и раньше заприметил эту превосходно видную на темном ледорите глянцевито-зеленую, неравномерной ширины полосу, но только теперь догадался, что видит пунктир ямок (или отверстий?) в ледорите, через которые произошел самоизлив зеркального вещества на поверхность. Теперь он понял, какого рода была искра холодного блеска, замеченная им на вершине центральной горки… На удалении в несколько метров глянцевито-зеленая полоса очень напоминала «дорожку» разлитой по кратерочкам и буграм люминесцентной краски, но едва над этой «дорожкой» появленец занес ощетиненный геккорингами башмак – отражение тут же выдало зеркальную поверхность. «Мягкие зеркала, – догадался Андрей. – Виток спирали в центральной зоне гурм-феномена.»
Перешагнуть отражавшую башмаки и свечение облаков полосу появленец не смог. Или не захотел. Судорожно разведя руки в стороны – как делает человек, которому надо войти в ледяную воду, – он вступил по колено в зеркальный «ручей»… И, когда завороженный странностью происходящего Андрей приблизился к месту событий, псевдодесантник в заблестевшем еще сильнее скафандре повернулся влево (словно для того, чтобы удобнее было взглянуть вдоль «ручья»), пошарил рукой на правой стороне кирасы (словно нащупывал регуляторы теплообменного режима), да так и застыл, продолжая медленно погружаться…
У развороченной кратеровидной ямы Андрей перед тем, как войти в туман, оглянулся. Потрясенно подумал: «Мир праху твоему, кто бы ты ни был…» От фигуры в скафандре посредине «ручья» остался похожий на бюст, лоснящийся, постепенно оплывающий бугор. Андрей машинально стряхнул с рукавов налипшие ледяные крупинки и, ожидая встретить вязкое сопротивление, вошел в туман с вытянутыми вперед руками. Вязкости не было. Ни малейшего сопротивления… Темно… Перед глазами роились какие-то еле видные в темноте хлопья. Не заблудиться бы… Он включил наплечные фары. В лучах света хлопья летели густо – как при обильном снегопаде, но «снег» валил снизу вверх, и это вызывало правдоподобную, усугубленную слабым полем тяготения иллюзию: будто падаешь сквозь метель в затяжном парашютном прыжке.
И еще было такое впечатление, будто при каждом шаге что-то все время подталкивало в спину. Он оглянулся. И сделал открытие. Вязкость появлялась при малейшем движении вспять. Появлялась вязкость и появлялись метеоры ослепительных искр неопределенного цвета. Словно сквозь слепяще-яркую белизну просвечивала радужная подоснова.
Покончив с экспериментами, он посмотрел на часы, на индикатор кислородного давления и продолжил «полет» в «метель».
Внезапно «снегопад» иссяк. У Андрея сердце упало. Он сразу понял: толща «занавеса» пройдена. Впереди было темно и пусто. Он обернулся. Лучи наплечных фар мутными конусами освещали туман. Но даже это не мешало видеть сквозь туманный флер зеленое зарево. Чувствуя, как холодеет спина, Андрей огляделся вокруг. Ему и раньше казалось странным, что нигде не видно зарева прожекторов катера, однако это он относил на счет неизвестных оптических свойств туманного флера в сочетании с «метеорными» искрами и «метелью».
Голубоватое сияние наплечных фар скользило по темному ледориту слабыми отсветами, тонуло во мраке. О том, что он не заблудился, убедительно свидетельствовало яркое на темном фоне пятно фосфорически-белых внутренностей совсем недавно развороченного сугроба. При таких обстоятельствах оставалось только искать следы ступоходов машины. Андрей, оглушенный случившимся, почти бездумно, как во сне, перебрался через сугроб, снежная крупа которого, сыпучая прежде, успела, как ни странно, заледенеть. Свет фар вдруг выхватил из темноты невесомо парящую над ледоритовыми буграми продолговатую белую глыбу. Андрей не поверил глазам. Оцепенело вгляделся, проглотил что-то застрявшее в горле и медленно, словно боясь вспугнуть робкое привидение, стал подходить к обросшему инеем «Казарангу».
– КА-девять, – позвал он, пальцами прощупывая сквозь пушистый иней металл ступохода. – Контакт!
Где-то вдали вспыхнула и угасла зарница.
– Свет! – приказал Андрей.
Снова вспыхнула трепетная зарница – он даже не взглянул туда. Двинулся вдоль борта, щурясь, обеими руками сдирая иней с пояса оптических репликаторов, с лицевой поверхности фар. Можно подумать, на борту катера взорвался весь запас кислорода. На отживающих свой век машинах всегда приходится опасаться чего-нибудь подобного.
– КА-девять, открыть гермолюк!
В кабине инея не было.
Андрей зафиксировался в ложементе, оглядел остатки индикаторных огоньков. Кое-что понял. Воздушные и кислородные емкости на борту были целы, но ни воздуха, ни кислорода в них не было. Открыты все клапаны стравливания. Все, кроме одного. Андрей потянул на себя гибкий заправочный шланг, соединил разъемы и, перекачивая кислород из баллона НЗ в набедренный баллон скафандра, старался припомнить, через сколько часов с момента полного отсутствия команд человека логика и автоматика десантного катера самостоятельно переводит все бортовые системы в режим полуконсервации: спустя триста десять или спустя пятьсот девяносто? В любом случае это больше двенадцати суток. Он чувствовал такое острое желание выдрать из недр автоматики логические капсулы, что пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Заставил себя успокоиться.
Он подсчитал и точно знал теперь, что кислорода в баллонах скафандра ему хватит на двадцать три с половиной часа. Плюс, как шутят десантники, «последнее желание» – восемнадцать минут кислородной поддержки при взрыве аварийного патрона. «Снегирь» не «Шизеку», в котором можно надеяться на аварийный анабиоз. Не «Витязь» и даже не «Селена». Ежели обстоятельства не позволят открыть гермошлем после взрыва патрона максимум через двадцать минут – «Снегирь» превращается в саркофаг.
КРАТЕР № 666
Андрей приоткрыл глаза, увидел расселину «вверх ногами», опять опустил тяжелые от приятного безразличия веки. Краешком сознания он чуял неладное и мысленно прощупывал себя. Нет, все как будто в порядке… Ну, если ему не хочется шевелиться, смотреть на эти раскачивающиеся белесые стены – что с того? Осточертели ему эти стены. Он подождет, когда они успокоятся, а за это время обдумает текст сообщения. Стены стенами, истома истомой, но от каторжной необходимости внятного изложения странных событий в устном докладе никуда ведь не денешься… Его размышлениям сильно мешало два обстоятельства. Первое: языком ворочать до того не хотелось, что он не знал, сумеет ли сейчас выдавить из себя хоть слово. Второе: он никакого понятия не имел о сути экзотического действа, участником которого только что был.
Андрей усилием воли буквально, что называется, вырвал себя, выдрал из полуидиотского состояния эйфории; открыл глаза, увеличил приток кислорода в дыхательную смесь (несколько глубоких, до боли в груди, вдохов). Шлепнул ладонями по подлокотникам. Это простейшее, чисто импульсивное действие произвело почему-то гораздо больший эффект, чем все другое: остаток сонливого благодушия смыло волной тревоги. Быстрый обзор индикаторов – основные системы драккара в порядке. Взгляд вперед, затем – вниз, вверх. Вид расселины изменился. Автоматика выбрала для посадки изрытый мелкими ямками-кратерками участок почти совершенно черного ледорита, и расселина здесь шире. Черт с ней, с расселиной…
Все еще несколько ошалелый, но уже изрядно чем-то обеспокоенный («Чем же, дьявол побери, чем?!»), он взглянул на свое отражение в зеркале, прикоснулся к штативу с намерением изменить зеркальный угол обзора кабины, да так и обмер с поднятой рукой. Это было не его отражение!
Андрей инстинктивно сделал попытку вскочить – не пустили фиксаторы. Тот, в зеркале, продолжал сидеть неподвижно – руки покоились в желобах подлокотников, лица не видно – по стеклу гермошлема ползали и прыгали, радужно переливаясь, блики индикаторных огней. Не отрывая взгляда от зеркала, Андрей отстегивал защелки фиксаторов. Отстегнул, с трудом развернул корпус вправо и уставился на пришельца. Точнее – на появленца. Невесть откуда появившаяся в ложементе второго пилота фигура была в скафандре типа «Снегирь». «Десантник с „Виверры“?! – очумело подумал Андрей. – В корабельном скафандре?» От геккорингов до гермошлема «Снегирь» лоснился несвойственным ему глянцевым блеском.
Шевельнулось подозрение: «Может, это просто футляр без фигуры?»
По причине полной своей неподвижности скафандр-подкидыш выглядел необитаемым. А из-за странного блеска верхней теплоизоляционной оболочки – новым и совершенно чистым… «Стереоизображение, – вдруг догадался Андрей. – Сингуль-хроматические эффекты.» Естественно, он не мог вообразить себе механику здешних «телевизитов», однако полная идентичность «Снегирей» в левом и правом пилот-ложементах утвердила его в подозрении, что разглядывает он все-таки свой собственный стереопортрет, каким-то образом (во время выверта, должно быть) возникший справа и стабильно там зафиксированный. «Здесь, видимо, это несложно, – подумал он. – Явиться с телевизитом к самому себе – раз чихнуть.»
Стереоизображение коленей было рядом – руку протянуть. Андрей протянул (на всякий случай) и со словами «Будем знакомы» ткнул в левое колено пальцами… Шутки в сторону: колено «стереопортрета» было твердым, а главное – красноречиво массивным! Шутки в сторону!
Появленец, словно его разбудили тычком, тяжело и как-то не совсем уверенно встал и в попытке выпрямиться стукнулся головой о блистер. Затем обогнул торчащую на мысе подлокотника рукоять управления, неуверенно шагнул в проход. Переливчато-глянцевитый рукав скафандра гостя-подкидыша промелькнул у лицевого стекла оцепенелого хозяина – перед глазами Андрея мелькнули овал нарукавных часов, квадраты указателей давления, ромб радиометра, перчатка и золоченый браслет-замок соединительного манжета. Он видел, как появленец, раскачиваясь, едва не падая, неуклюже сошел в твиндек и долго будто вслепую шарил возле крышки люка рукой. Когда открылся гермолюк, машина вздрогнула. И покачнулась, когда псевдодесантник выпрыгнул за борт.
Андрей смотрел в опустевший грузовой отсек. Едва к нему вернулась способность связно мыслить, он первым делом пожалел, что после вывертаеще не обронил в копилку звукозаписи ни слова. Но чувствовал, что говорить сейчас не сможет – это было выше его сил. Он смотрел на светящийся контур открытого гермолюка и понимал, что должен заставить себя подняться. Он поднялся. Появленец не мог уйти далеко.
Затяжное падение на ледорит; Андрей окинул взглядом место посадки катера: цепочки круглых следов нигде не было видно. Расселина – насколько позволял это видеть свет фар «Казаранга» – перестала быть идеально прямым, неприятно зауженным коридором. Она перестала быть вообще. Вместо расселины – низкий, непривычно широкий и неровный, надо сказать, пролом в облаках; над головой – сплошное белесое марево, а впереди, там, куда достигал свет носового прожектора, достаточно стройно перемежались светлые и темные вертикальные полосы, и это выглядело как колоннада в тумане. Стена пролома справа по борту чем-то напоминала пышный, сильно измятый полупрозрачный занавес, и кое-где сквозь неоднородный по плотности слой туманного флера просвечивали большие нежно-зеленые пятна. Как светящиеся лишайники. Фигура в оглянцованном «Снегире» ковыляла к стене наискось, держа курс на ближайший «лишайник»… Присев, Андрей быстро отключил геккоринги, прыгнул.
Кувыркаясь в пространстве, он осознал, что допустил в момент старта сразу несколько мускульно-силовых ошибок, и его всерьез обеспокоила перспектива с лету врезаться в пылающую оранжевыми катофотами спину умопомрачительного пешехода. Открыл было рот, чтобы крикнуть: «Поберегись!» – но врезался в ледорит, да так основательно, что снес верхушку пористого, темного бугра, похожего на кучу шлака, и, разворотив белое – неожиданно белое – нутро замаскированного под свалку шлака сугроба, включил геккоринги. Появленец даже не обернулся – по-прежнему целенаправленно ковылял к задрапированному полупрозрачным флером тумана «лишайнику». Андрей смахнул с лицевого стекла ледяную крошку, нагнал освещенную фарами «Казаранга» фигуру псевдодесантника. Серебристая надпись на крышке скафандрового люка «ЛУННАЯ РАДУГА» бросилась ему в глаза еще в кабине драккара; теперь, вблизи разглядев под плечевым катофотом индекс и корабельный номер скафандра, он невольно замедлил шаг. АН-12 ДКС № 1.
Точно такие же индекс и корабельный номер были под левым плечевым катофотом его собственного «Снегиря». Все было так, словно он осматривал тыльную сторону своего скафандра. Все, кроме названия корабля… Надпись на крышке люка его «Снегиря» другая: «АНАРДА». «Овеществленный, автономно действующий стереослепок с моего скафандра, – думал Андрей, – в сочетании с названием знаменитого рейдера… О чем это говорит?» Он чувствовал, говорит о многом, но пока это было за пределами его понимания. Единственная, хотя и очень слабая зацепка: прозрачный намек Аверьяна Копаева на реально существующий шанс встретиться с призраком во плоти. Это, если и не позволяло контролировать логику ситуации, то хотя бы помогало сохранить присутствие духа. Немаловажное обстоятельство. Особенно, если учесть, что сам по себе корабельный скафандр не двинется с места, вся его кинематика – отражение силовых и логических качеств начинки. Здесь открывается широкий простор для догадок, домыслов. Слишком широкий. Лучше бы этот простор был уже.
Скафандр с неведомым содержимым достиг подножия пышного «занавеса» и вдруг, ни секунды не медля, прямо с ходу, вытянув рукава с перчатками вперед, навалился кирасой на полупрозрачную стену и с заметным усилием медленно погрузился в туман. Не очень плотный в смысле оптической проницаемости туманный флер был, видимо, очень плотным и вязким в смысле физической проходимости – было видно, как фигура в скафандре постепенно продавливала себе дорогу в мутно-дымчатом слое, подобно угодившему в парафин куску нагретого металла.
«Гадание по линиям спины» не удалось. Андрей, подчинившись какому-то не совсем осознанному побуждению, вошел в туман следом. «Безумие! – навязчиво, как вспышки транспаранта при аварии, пульсировало в голове. – Безумие!»
Довольно быстро он понял, что продавливать инертно-вязкую среду легче в том направлении, куда продвигался размытый силуэт псевдодесантника. Загадочная субстанция уступала натиску неохотно, но все-таки уступала, а Андрей напирал на нее гермошлемом, руками и грудью изо всех сил, чтобы хоть немного повысить темп черепашьей «гонки за лидером». В отличие от густого тумана в узкой расселине, слегка затуманенная стена пролома на вторжение – парное притом! – никак не реагировала. Разве что иногда метеорами пролетали мимо ослепительно-яркие искры. Странные, болезненно действующие на глаза искры. Невозможно было определить их цвет: то они казались желтыми, то синими, белыми, фиолетовыми… Всякими они казались в один и тот же момент, и это почему-то заставляло следить за ними, ловить взглядом, ждать.
Зыбкий силуэт «лидера» вдруг съежился и будто растаял на фоне зеленой зари – исчез. Продираясь… нет – продавливаясь к месту пластичного исчезновения «лидера», Андрей удвоил усилия и… вывалился из тумана.
В падении на ледорит (если плавный переворот через голову можно называть падением) он увидел, что его напарник по экзотическому переходу-продавливанию лежал по диаметру кратеровидной ямы, проломив наст закраины. В положении вверх ногами Андрей успел оглядеть просторную полость среди живописного нагромождения кучевых облаков, мраморно-тяжелых, источающих нежно-зеленое свечение.
При здешнем мизерном тяготении быстро встать с продавленного ледорита даже с помощью геккорингов было непросто. Для появленца эта задача вылилась в исполненное драматизма действо, и Андрей со смешанным чувством испуга, жалости и уважения к мощи его конечностей наблюдал, как скрытый скафандром Некто буквально вспарывал вокруг себя ледорит и, разбрызгивая ледяное крошево, упрямо стремился принять характерную для гуманоида вертикальную позу. Наконец этот Некто по-человечески выпрямился, после чего, ни секунды не медля и не оглядываясь, поковылял дальше. Андрей шагнул следом. Остановился. И только теперь увидел цепочку круглых следов.
Он и раньше заприметил эту превосходно видную на темном ледорите глянцевито-зеленую, неравномерной ширины полосу, но только теперь догадался, что видит пунктир ямок (или отверстий?) в ледорите, через которые произошел самоизлив зеркального вещества на поверхность. Теперь он понял, какого рода была искра холодного блеска, замеченная им на вершине центральной горки… На удалении в несколько метров глянцевито-зеленая полоса очень напоминала «дорожку» разлитой по кратерочкам и буграм люминесцентной краски, но едва над этой «дорожкой» появленец занес ощетиненный геккорингами башмак – отражение тут же выдало зеркальную поверхность. «Мягкие зеркала, – догадался Андрей. – Виток спирали в центральной зоне гурм-феномена.»
Перешагнуть отражавшую башмаки и свечение облаков полосу появленец не смог. Или не захотел. Судорожно разведя руки в стороны – как делает человек, которому надо войти в ледяную воду, – он вступил по колено в зеркальный «ручей»… И, когда завороженный странностью происходящего Андрей приблизился к месту событий, псевдодесантник в заблестевшем еще сильнее скафандре повернулся влево (словно для того, чтобы удобнее было взглянуть вдоль «ручья»), пошарил рукой на правой стороне кирасы (словно нащупывал регуляторы теплообменного режима), да так и застыл, продолжая медленно погружаться…
У развороченной кратеровидной ямы Андрей перед тем, как войти в туман, оглянулся. Потрясенно подумал: «Мир праху твоему, кто бы ты ни был…» От фигуры в скафандре посредине «ручья» остался похожий на бюст, лоснящийся, постепенно оплывающий бугор. Андрей машинально стряхнул с рукавов налипшие ледяные крупинки и, ожидая встретить вязкое сопротивление, вошел в туман с вытянутыми вперед руками. Вязкости не было. Ни малейшего сопротивления… Темно… Перед глазами роились какие-то еле видные в темноте хлопья. Не заблудиться бы… Он включил наплечные фары. В лучах света хлопья летели густо – как при обильном снегопаде, но «снег» валил снизу вверх, и это вызывало правдоподобную, усугубленную слабым полем тяготения иллюзию: будто падаешь сквозь метель в затяжном парашютном прыжке.
И еще было такое впечатление, будто при каждом шаге что-то все время подталкивало в спину. Он оглянулся. И сделал открытие. Вязкость появлялась при малейшем движении вспять. Появлялась вязкость и появлялись метеоры ослепительных искр неопределенного цвета. Словно сквозь слепяще-яркую белизну просвечивала радужная подоснова.
Покончив с экспериментами, он посмотрел на часы, на индикатор кислородного давления и продолжил «полет» в «метель».
Внезапно «снегопад» иссяк. У Андрея сердце упало. Он сразу понял: толща «занавеса» пройдена. Впереди было темно и пусто. Он обернулся. Лучи наплечных фар мутными конусами освещали туман. Но даже это не мешало видеть сквозь туманный флер зеленое зарево. Чувствуя, как холодеет спина, Андрей огляделся вокруг. Ему и раньше казалось странным, что нигде не видно зарева прожекторов катера, однако это он относил на счет неизвестных оптических свойств туманного флера в сочетании с «метеорными» искрами и «метелью».
Голубоватое сияние наплечных фар скользило по темному ледориту слабыми отсветами, тонуло во мраке. О том, что он не заблудился, убедительно свидетельствовало яркое на темном фоне пятно фосфорически-белых внутренностей совсем недавно развороченного сугроба. При таких обстоятельствах оставалось только искать следы ступоходов машины. Андрей, оглушенный случившимся, почти бездумно, как во сне, перебрался через сугроб, снежная крупа которого, сыпучая прежде, успела, как ни странно, заледенеть. Свет фар вдруг выхватил из темноты невесомо парящую над ледоритовыми буграми продолговатую белую глыбу. Андрей не поверил глазам. Оцепенело вгляделся, проглотил что-то застрявшее в горле и медленно, словно боясь вспугнуть робкое привидение, стал подходить к обросшему инеем «Казарангу».
– КА-девять, – позвал он, пальцами прощупывая сквозь пушистый иней металл ступохода. – Контакт!
Где-то вдали вспыхнула и угасла зарница.
– Свет! – приказал Андрей.
Снова вспыхнула трепетная зарница – он даже не взглянул туда. Двинулся вдоль борта, щурясь, обеими руками сдирая иней с пояса оптических репликаторов, с лицевой поверхности фар. Можно подумать, на борту катера взорвался весь запас кислорода. На отживающих свой век машинах всегда приходится опасаться чего-нибудь подобного.
– КА-девять, открыть гермолюк!
В кабине инея не было.
Андрей зафиксировался в ложементе, оглядел остатки индикаторных огоньков. Кое-что понял. Воздушные и кислородные емкости на борту были целы, но ни воздуха, ни кислорода в них не было. Открыты все клапаны стравливания. Все, кроме одного. Андрей потянул на себя гибкий заправочный шланг, соединил разъемы и, перекачивая кислород из баллона НЗ в набедренный баллон скафандра, старался припомнить, через сколько часов с момента полного отсутствия команд человека логика и автоматика десантного катера самостоятельно переводит все бортовые системы в режим полуконсервации: спустя триста десять или спустя пятьсот девяносто? В любом случае это больше двенадцати суток. Он чувствовал такое острое желание выдрать из недр автоматики логические капсулы, что пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Заставил себя успокоиться.
Он подсчитал и точно знал теперь, что кислорода в баллонах скафандра ему хватит на двадцать три с половиной часа. Плюс, как шутят десантники, «последнее желание» – восемнадцать минут кислородной поддержки при взрыве аварийного патрона. «Снегирь» не «Шизеку», в котором можно надеяться на аварийный анабиоз. Не «Витязь» и даже не «Селена». Ежели обстоятельства не позволят открыть гермошлем после взрыва патрона максимум через двадцать минут – «Снегирь» превращается в саркофаг.
КРАТЕР № 666
На расконсервацию катера и очистку блистера от инея с помощью манипулятора пришлось затратить около получаса. Занимаясь этой работой, Андрей оглядывал стиснутую со всех сторон мраморно-неподвижными облаками полость пролома и решал, как будет действовать дальше. Но прежде всего он высветил на таймерном табло обратного счета цифры верхнего предела возможности своего пребывания в скафандре: 23-00. Время «матча», проигрыш в котором совершенно тривиально равносилен смерти.
Он был почему-то уверен, что «Казаранг» пересек в полете первый виток пунктира круглых следов, а ему лично удалось добраться пешком до второго. Скорее всего драккар сейчас находится в промежуточной полости. По-видимому, вся сердцевина гурм-феномена состоит из межоблачных полостей, разных по размерам, форме и освещенности. Возможно, туманные перемычки-мембраны, сквозь которые просачивается сюда зеленое свечение, тоже варьируются по вязкости и толщине. Хорошо, если бы их толщина уменьшалась в направлении к центру. Или хотя бы не увеличивалась. Интересно, почему туман «мембраны» отличается от тумана стены? Почему при визуально наблюдаемой буквально «мраморной» неподвижности облаков вид этой полости заметно изменился за несколько минут, потраченных в «гонке за лидером»? Во всяком случае, вместо довольно стройного чередования вертикальных темных и светлых полос, которое сотворило иллюзию подернутой туманом колоннады, в глубине полости виднелось теперь нечто вроде горизонтально-щелевых ниш или проходов под низко нависающими клубами кучевых облаков… Интерьеры гурм-феномена, похоже, склонны к скачкообразным изменениям.
– К изменениям у меня за спиной, – пробормотал Андрей. Встрепенулась и угасла зеленоватая зарница. Он покосился на индикатор звукозаписи, тихо присвистнул. Вместо крылышек сигнального мотылька дрожала красная точка. И здесь, значит, дело дошло до точки…
– Что ж, – проговорил Андрей, – значит, не будем тратить время на доклады. Тем более что гурм-феномен нервно реагирует на каждое мое слово.
Зарницы вспыхивали над горизонтально-щелевыми нишами – кучевые облака словно бы мгновенно раскалялись снизу и так же мгновенно остывали. «А мы туда не пойдем, – думал он, втягивая манипулятор в корпус. – Мы пойдем на „ручей“ моего не вовремя погибшего напарника… Или вовремя?»
Нежно-зеленое зарево ширилось, надвигаясь с каждым шагом драккара. Там, куда били прямые лучи фар и прожекторов, мутной яркостью наливались белесые пятна. Флер… Наконец «Казаранг» коснулся туманной завесы – Андрей почувствовал, как напряглись металлизированные мускулы ступоходов, увяз корпус. «Пройдет, – с тревогой и надеждой думал он. – Должен пройти. Лишь бы не было чего-нибудь наподобие выверта. С меня довольно…»
Подобного вывертуне было ничего. Просто был длительный, трудный для катера переход. Вернее – продавливание. Основное свойство туманной среды – ее вязкость – ощущались в кабине в той же мере, что и в забортном пространстве. Но, если не шевелиться в скафандре совсем, лобовое давление вязкой субстанции воспринималось просто как трехкратная перегрузка.
Лучистым фейерверком летели навстречу и во все стороны… нет, уже не искры – длинные и широкие (шириной с дорожный бордюр) рваные полосы неопределенного цвета. Глазам было больно смотреть, но зрелище, в общем, занятное… По мере продвижения драккара вперед радиант фейерверочной россыпи постепенно смещался кверху, и это создавало замечательную иллюзию скоростного взлета с набором высоты. Сначала под небольшим углом к горизонту, затем все круче и круче. Волей-неволей пришлось погасить фары: головокружительная скорость взлета навстречу нежно-зеленой заре плохо вязалась с черепашьими темпами проползания черных трещин, темных морщин и бугров по нижним экранам – видеть это было невыносимо.
Иллюзорная высота росла, скорость тоже. И вдруг «катастрофическая остановка» на полном ходу – в блистер будто плеснуло зеленой краской. Приехали… Машина глубоко продавливала ступоходами ледорит, корпус вибрировал от напряжения, а окно в подсвеченную зеленым сиянием полость расширялось томительно-медленно. Андрей поймал себя на том, что и сам он весь напряжен до предела: мускулатура как дерево – мышцы свело от нелепого стремления помочь машине быстрее выдернуть корму из вязкой среды.
– Поднатужимся немножко:
Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать, —
продекламировал он, чуточку изменив знакомые с детства строки. Умолк, приглядываясь к светящимся облакам: какая будет реакция?
Никаких серьезных эффектов. Правда, по облакам пробежала волна искристого мерцания. Но пробежала – и все. Ничего больше… Не иначе, Пушкин гурм-феномену понравился.
Машина ухнула вниз, резко накренилась. Цепляя днищем край кратерной ямы, выбралась наверх, выпрямила ступоходы и пошла вперед своим обычным шагом. Андрей оглядел зеркальный «ручей» по всей длине полости: одинокий бугор, похожий на оплывший бюст, уже исчез – вся поверхность «ручья» из конца в конец была равномерно утыкана чем-то вроде зеркальных кеглей. На глаз расстояние между этими штуками как будто не превышало расстояния между ямками затопленного пунктира. «Здорово напоминает позвоночник!» – подумал Андрей. Перевел взгляд на нижние экраны. Слишком тонкий позвоночник для такого колосса, как гурм-феномен… Но истины ради: на тоненьком этом хребте здесь, очевидно, держится все…
Когда драккар беспрепятственно перешагнул подверженный «хребтовой» эволюции виток спирали, Андрей ощутил нерешительность. Что целесообразнее: направить машину вдоль витка или снова продавливать туманные «мембраны»? Через «мембраны» путь намного короче… Не хотелось признаваться даже самому себе, что он боится вывертов, которые вполне вероятны на этом пути. Однако он их боялся.
Взгляд на часы – и нерешительность улетучилась моментально. Время – воздух!
Андрей оглядел кучевое нагромождение облаков перед блистером. Ничего похожего на «мембрану»… Он решил взять левее и повел «Казаранга» в обход громадного и на вид монолитного, как бугристый зеленоватый айсберг, облачного выступа. Обогнув выступ, драккар углубился под неровное брюхо тускло светящегося облака, нависшего над ледоритом так низко, что брало сомнение, соответствуют ли габариты машины высоте прохода (похоже, там был широкий, но низкий проход). Приходилось лавировать, чтобы чашами верхних лидаров не задеть потолочные выпуклости…
Это был не обособленный проход, а разветвленный лабиринт проходов (высоких и низких, широких и узких), и если бы не темная, вся в ямах, буграх и трещинах ледоритовая основа под ступоходами, здесь трудно было бы не утратить чувство реальности. Словно пробираешься в грозовых, зеленовато подсвеченных тлеющими электроразрядами и почему-то абсолютно неподвижных тучах. А вот и «мембрана»… На фоне уже привычной для глаза люминесценции несветящийся туманный флер выглядел тускло-серым, как старая запыленная паутина. «Ну, ни пуха ни пера», – мысленно подбодрил себя Андрей и включил передние и бортовые фары.
Тот же метод продавливания, те же болезненные для глаз искры и рваные полосы, та же иллюзия взлета и перегрузки. Только не было нежно-зеленой зари. И еще новшество: безотносительно к иллюзии взлета, ледоритовая дорога вела на подъем. Драккар взбирался на кольцевой вал крупного кратера. Очевидно, полость расположена в воронке… Нехорошо. Лишняя потеря времени. Время – воздух.
На перевале, перед спуском в воронку, катер, высвобождая корму из тумана, дрожал и раскачивался – свет фар метался во мраке по облачным выступам двухъярусной полости. Андрей оторопело смотрел вперед: прямо по курсу многоцветно переливались тесно сгруппированные в горизонтальную полосу вертикально растянутые (как в линейчатом спектре) огни: лиловые, изумрудные, голубые и – самые яркие – белые… Достаточно было остановить машину – огни прекратили свою переливчатую игру. Он вгляделся в застывшее многоцветье и понял наконец: слепяще-белые огни – отражение фар «Казаранга», цветные – бортовых светосигналов. Над отражающей полосой фосфоресцировали зеленоватые пятна «мембран».
Он был почему-то уверен, что «Казаранг» пересек в полете первый виток пунктира круглых следов, а ему лично удалось добраться пешком до второго. Скорее всего драккар сейчас находится в промежуточной полости. По-видимому, вся сердцевина гурм-феномена состоит из межоблачных полостей, разных по размерам, форме и освещенности. Возможно, туманные перемычки-мембраны, сквозь которые просачивается сюда зеленое свечение, тоже варьируются по вязкости и толщине. Хорошо, если бы их толщина уменьшалась в направлении к центру. Или хотя бы не увеличивалась. Интересно, почему туман «мембраны» отличается от тумана стены? Почему при визуально наблюдаемой буквально «мраморной» неподвижности облаков вид этой полости заметно изменился за несколько минут, потраченных в «гонке за лидером»? Во всяком случае, вместо довольно стройного чередования вертикальных темных и светлых полос, которое сотворило иллюзию подернутой туманом колоннады, в глубине полости виднелось теперь нечто вроде горизонтально-щелевых ниш или проходов под низко нависающими клубами кучевых облаков… Интерьеры гурм-феномена, похоже, склонны к скачкообразным изменениям.
– К изменениям у меня за спиной, – пробормотал Андрей. Встрепенулась и угасла зеленоватая зарница. Он покосился на индикатор звукозаписи, тихо присвистнул. Вместо крылышек сигнального мотылька дрожала красная точка. И здесь, значит, дело дошло до точки…
– Что ж, – проговорил Андрей, – значит, не будем тратить время на доклады. Тем более что гурм-феномен нервно реагирует на каждое мое слово.
Зарницы вспыхивали над горизонтально-щелевыми нишами – кучевые облака словно бы мгновенно раскалялись снизу и так же мгновенно остывали. «А мы туда не пойдем, – думал он, втягивая манипулятор в корпус. – Мы пойдем на „ручей“ моего не вовремя погибшего напарника… Или вовремя?»
Нежно-зеленое зарево ширилось, надвигаясь с каждым шагом драккара. Там, куда били прямые лучи фар и прожекторов, мутной яркостью наливались белесые пятна. Флер… Наконец «Казаранг» коснулся туманной завесы – Андрей почувствовал, как напряглись металлизированные мускулы ступоходов, увяз корпус. «Пройдет, – с тревогой и надеждой думал он. – Должен пройти. Лишь бы не было чего-нибудь наподобие выверта. С меня довольно…»
Подобного вывертуне было ничего. Просто был длительный, трудный для катера переход. Вернее – продавливание. Основное свойство туманной среды – ее вязкость – ощущались в кабине в той же мере, что и в забортном пространстве. Но, если не шевелиться в скафандре совсем, лобовое давление вязкой субстанции воспринималось просто как трехкратная перегрузка.
Лучистым фейерверком летели навстречу и во все стороны… нет, уже не искры – длинные и широкие (шириной с дорожный бордюр) рваные полосы неопределенного цвета. Глазам было больно смотреть, но зрелище, в общем, занятное… По мере продвижения драккара вперед радиант фейерверочной россыпи постепенно смещался кверху, и это создавало замечательную иллюзию скоростного взлета с набором высоты. Сначала под небольшим углом к горизонту, затем все круче и круче. Волей-неволей пришлось погасить фары: головокружительная скорость взлета навстречу нежно-зеленой заре плохо вязалась с черепашьими темпами проползания черных трещин, темных морщин и бугров по нижним экранам – видеть это было невыносимо.
Иллюзорная высота росла, скорость тоже. И вдруг «катастрофическая остановка» на полном ходу – в блистер будто плеснуло зеленой краской. Приехали… Машина глубоко продавливала ступоходами ледорит, корпус вибрировал от напряжения, а окно в подсвеченную зеленым сиянием полость расширялось томительно-медленно. Андрей поймал себя на том, что и сам он весь напряжен до предела: мускулатура как дерево – мышцы свело от нелепого стремления помочь машине быстрее выдернуть корму из вязкой среды.
– Поднатужимся немножко:
Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать, —
продекламировал он, чуточку изменив знакомые с детства строки. Умолк, приглядываясь к светящимся облакам: какая будет реакция?
Никаких серьезных эффектов. Правда, по облакам пробежала волна искристого мерцания. Но пробежала – и все. Ничего больше… Не иначе, Пушкин гурм-феномену понравился.
Машина ухнула вниз, резко накренилась. Цепляя днищем край кратерной ямы, выбралась наверх, выпрямила ступоходы и пошла вперед своим обычным шагом. Андрей оглядел зеркальный «ручей» по всей длине полости: одинокий бугор, похожий на оплывший бюст, уже исчез – вся поверхность «ручья» из конца в конец была равномерно утыкана чем-то вроде зеркальных кеглей. На глаз расстояние между этими штуками как будто не превышало расстояния между ямками затопленного пунктира. «Здорово напоминает позвоночник!» – подумал Андрей. Перевел взгляд на нижние экраны. Слишком тонкий позвоночник для такого колосса, как гурм-феномен… Но истины ради: на тоненьком этом хребте здесь, очевидно, держится все…
Когда драккар беспрепятственно перешагнул подверженный «хребтовой» эволюции виток спирали, Андрей ощутил нерешительность. Что целесообразнее: направить машину вдоль витка или снова продавливать туманные «мембраны»? Через «мембраны» путь намного короче… Не хотелось признаваться даже самому себе, что он боится вывертов, которые вполне вероятны на этом пути. Однако он их боялся.
Взгляд на часы – и нерешительность улетучилась моментально. Время – воздух!
Андрей оглядел кучевое нагромождение облаков перед блистером. Ничего похожего на «мембрану»… Он решил взять левее и повел «Казаранга» в обход громадного и на вид монолитного, как бугристый зеленоватый айсберг, облачного выступа. Обогнув выступ, драккар углубился под неровное брюхо тускло светящегося облака, нависшего над ледоритом так низко, что брало сомнение, соответствуют ли габариты машины высоте прохода (похоже, там был широкий, но низкий проход). Приходилось лавировать, чтобы чашами верхних лидаров не задеть потолочные выпуклости…
Это был не обособленный проход, а разветвленный лабиринт проходов (высоких и низких, широких и узких), и если бы не темная, вся в ямах, буграх и трещинах ледоритовая основа под ступоходами, здесь трудно было бы не утратить чувство реальности. Словно пробираешься в грозовых, зеленовато подсвеченных тлеющими электроразрядами и почему-то абсолютно неподвижных тучах. А вот и «мембрана»… На фоне уже привычной для глаза люминесценции несветящийся туманный флер выглядел тускло-серым, как старая запыленная паутина. «Ну, ни пуха ни пера», – мысленно подбодрил себя Андрей и включил передние и бортовые фары.
Тот же метод продавливания, те же болезненные для глаз искры и рваные полосы, та же иллюзия взлета и перегрузки. Только не было нежно-зеленой зари. И еще новшество: безотносительно к иллюзии взлета, ледоритовая дорога вела на подъем. Драккар взбирался на кольцевой вал крупного кратера. Очевидно, полость расположена в воронке… Нехорошо. Лишняя потеря времени. Время – воздух.
На перевале, перед спуском в воронку, катер, высвобождая корму из тумана, дрожал и раскачивался – свет фар метался во мраке по облачным выступам двухъярусной полости. Андрей оторопело смотрел вперед: прямо по курсу многоцветно переливались тесно сгруппированные в горизонтальную полосу вертикально растянутые (как в линейчатом спектре) огни: лиловые, изумрудные, голубые и – самые яркие – белые… Достаточно было остановить машину – огни прекратили свою переливчатую игру. Он вгляделся в застывшее многоцветье и понял наконец: слепяще-белые огни – отражение фар «Казаранга», цветные – бортовых светосигналов. Над отражающей полосой фосфоресцировали зеленоватые пятна «мембран».